Он сидел за столом, по-стариковски сгорбившись, положив большие руки перед собой. Руки были жилистыми, с узловатыми толстыми пальцами, с твердыми прокуренными ногтями. Это были руки труженика.
Сильные пальцы слегка подрагивали, словно после долгой изнурительной работы. На столе стояла распечатанная поллитровка, рюмка, налитая до краев так и осталась, не тронута. Лицо серое покрытое глубокими морщинами словно окаменело в ожидании чего-то.
Он сидел так, долго и неподвижно, что начало ломить спину. Наконец пошевелившись, он взглянул на часы. Время за полночь, завтра, а вернее уже сегодня выходной.
Мужчину звали Иван Петрович. Петрович, как звали его в бригаде, любил выпить с устатку или в хорошей компании, по праздникам, да мало ли еще поводов выпить. Но сегодня почему-то водка не лезла. Он равнодушно посмотрел на стоявшую перед ним стопку, слил содержимое обратно в бутылку и убрал ее в холодильник.
"После будет повод, - подумал он, - а завтра надо еще Сергеевым помочь с похоронами. Не успеешь оглянуться, а три дня пролетят, и не заметишь!"
Это Иван Петрович знал. Он в своей жизни хоронил многих и как-то даже стал привыкать, что люди, которые его окружали, понемногу уходили. Со временем он не стал замечать потери, которые жизнь, а вернее смерть ему наносила. Кого-то он жалел больше кого-то меньше, но несчастный случай, который произошел сегодня на работе, его раздавил и потряс, что ни о чем другом он и думать не мог. Хотя в том, что случилось, его вины не было, а может и была. В данный момент он осмыслить этого не мог, да и не хотел.
* * *
Погибший был молодым парнем веселым и не вредным. Как сейчас часто можно было услышать в разговорах умных людей, без лишних амбиций. Парень был трудолюбивым, что сегодня большая редкость среди молодежи. Звали его Виктором или Витьком по-простому. Но больше всего Ивану Петровичу нравилось то, что Витек действительно интересовался их работой. Он не стеснялся спрашивать, когда чего-то не понимал, слушал с жадностью, даже бывало и записывал что-то в своей тетрадке. Петрович усмехался, глядя на это, но потом находил, что записывать все-таки разумнее, чем полагаться на свою память. Иван Петрович любил свою профессию и уважал людей, которые знали в ней толк, или как Витек пытались ее освоить...
Он опять вздохнул, достал бутылку, налил себе уже не в стопку, а в стакан и как-то очень легко, без особых эмоций, выпил все двести грамм. Потом подумал немного, взял с тарелки сухарь и громко хрумкнул:
"Водку без закуски пить нельзя, даже за упокой!" - это было его личное мнение.
Он закурил, с удовольствием втягивая в себя дым сигареты. Часы над головой мерно тикали, отбивая уже ушедшие в прошлое секунды, минуты...
* * *
На проходной ему выписывали пропуск.
- Фотографию, паспорт, военный билет! - деловито сказала тетка в окошке, - Подойдешь после двух часов!
Она захлопнула окошко, давая понять, что разговор окончен. Он взглянул на часы, висевшие под самым потолком тесной комнатушки со свежее выкрашенными в салатовый цвет стенами. Еще два с лишним часа.
- Ванька, ты чего здесь, пропуск получил? - услышал он за спиной голос Женьки Снегирева. Тот, не дожидаясь ответа, продолжал, - А я уже все, в цех пошел. Сегодня еще не буду работать, только спецовку получу, шкафчик, может и инструмент дадут. Ну?
- Что "ну", после двух у меня...
- А, ну ладно, жди, а я пошел! - радостно прочирикал Снегирев и вышел из комнаты.
"Чего он сюда заходил? - с досадой подумал Иван. - Ведь уже все документы на вход получил. Наверно просто зашел на удачу, вдруг кого-нибудь из наших повстречает, так будет хоть повод похвастаться. Да, Снегирь без этого не может. А мне тут еще два часа болтаться. Вот не везет, так не везет!"
Иван оглядел комнату. Нет даже стула. Подоконник с наполовину закрашенными белой краской стеклами, как в общественном туалете, был высоко, не посидишь. Да и вымазаться можно, все в известке.
Он зло пнул ногой дверь, прошел в небольшой тамбур, там еще одна дверь. У стены стояла большая бочка и какие-то палки, видимо тоже участвовавшие в недавнем ремонте. Бочка была пуста. Тут тоже ничего интересного. Иван толкнул вторую дверь и очутился на улице. Морозный воздух январского дня приятно охладил его горячие щеки.
"Хорошо батареи греют, можно будет потом погреться если что."
На пяточке перед проходной сновал народ. Кто заходил в одну из четырех дверей, кто выходил. Дверь постоянно хлопала, а стекло в нем дребезжало, но не разбивалось.
"Будем ждать двух часов..."
* * *
"Сколько это лет-то прошло? Подумал Иван Петрович? - Много, сейчас и не упомнишь, если только по "трудовой" посмотреть".
Но день этот, самый первый в своей трудовой деятельности, он запомнил на всю жизнь. Тогда в два часа он быстро получил пропуск с еще свежими чернилами и поспешил в цех. Оформил у секретаря необходимые бумажки и прошел в бригаду, которая находилась в маленькой железной будке, покрашенной во все тот салатовый цвет.
Иван, робея, немного постоял у двери, переминаясь с ноги на ногу, а потом потянул на себя скрипучую дверь будки. Там сидело трое.
- Здрасьте, буду у вас работать... - тихо сказал он.
"А Снегирь, наверное, уже со всеми перезнакомился, он вон какой шустрый, и не мямлит как я!"
От этих мыслей лицо его приняло кислое выражение.
- Ты чего испугался-то, - сказал толстый мужик, сдвинув очки на кончик носа, и посмотрел на Ивана поверх толстых стекол, - Иди сюда, садись, рассказывай, кто такой, откуда, где живешь?
"Этот толстый точно бригадир, все молчат, а он как за хозяина."
- Меня, Александр Порфирьевич - тыкая себе в живот сказал толстый, - Это - Ринат Хабирович, это - Слава, а тебя?
- Иван...
- Ну вот, Ваня, познакомились, а ты боялся,- сказал толстый, внимательно оглядывая Ивана уже через очки.
- Да не боялся я,- обиделся Иван, - Просто...
Он не договорил, потому что в будку ввалился еще один мужик. Тяжело отдыхиваясь, он выпалил:
- Порфирьич, там Требина шибануло, вызывай "Скорую"!
Толстый аж побледнел:
- Как, насмерть? - почему-то прошептал он.
- Не знаю, черный он весь, даже дым с телаги идет...
- Ну, п....ц всем! - пробормотал толстый, хватаясь за телефон.
* * *
На следующий день бригадир опять посадил Ивана с собой, долго смотрел на него поверх очков усталыми покрасневшими глазами и как-то очень строго спросил:
- Ну что, Ваня, не передумал еще? Такая у нас профессия, как у сапера, ошибаться нельзя, - а потом каким-то потеплевшим голосом, - Вот так, Ваня, электрик два раза ошибается: когда профессию выбирает, а второй... не дай Бог конечно. Хотя Колька сам виноват, поторопился, понадеялся на опыт свой... Ну что, Вань?
- Нет, не передумал.
* * *
Иван Петрович часто вспоминал своего наставника. Порфирьич был хорошим электриком, как педагог он конечно, был не очень, но дело свое знал "от и до". Может поэтому и ходил в бригадирах больше двадцати лет. В бригаде его уважали и даже побаивались немного, но это все больше молодые. Старожилы же общались с ним на равных. Но все-таки он был лучшим.
Даже с глубоко похмелья, особенно после выходных, он без труда находил сложнейшие неисправности, правда, при этом не мог держать даже отвертки. Руки ходили ходуном и он заставлял "крутить гайки" кого-нибудь из молодых. При этом часто приговаривал:
- Учись, оболтус, как мастера работают, а то так и будешь без ума всю жизнь гайки крутить!
Порфирьичу прощали даже те случаи, когда он принимал "на грудь" и во время смены. Хотя это бывало крайне редко. Обычно он и не опохмелялся никогда и другим не советовал:
- Похмелье - это ведь та же пьянка, только с утра начинается, - наставительно говорил он, важно сдвигая очки на кончик носа, - А на работе, в нашем деле, пьяному - никак. Профессия у нас такая - трезвая!
Именно Порфирьич привил Ивану Петровичу любовь к профессии. Он снабжал его старыми, изданными еще при царе горохе книгами, говоря, что суть в них та же что и в новых, а главное в нашем деле - суть. "А в деталях потом сам разберешься!":
- Ты, Ваня, электромонтер, не электрик, станки, оборудование - вот твоё дело. Это тебе не лампочки по подъездам вкручивать. Как говорил Антон Палыч: "Ты, Каштанка, супротив человека, как электрик супротив электромонтера!" И еще, Вань, выполняй технику безопасности, она, не побоюсь сказать - кровью написана!
...Иван Петрович долил в стакан остатки водки. Точно, кровью. Это была правда.
Люди, долгое время, работая с электричеством, теряли боязнь перед ним, а в некоторых случаях вели себя безалаберно, ни в грош, не ставя свою жизнь, а бывало, что хуже, и чужую...
* * *
Это был типичный случай, каких бывало не раз и не два.
Получив наряд, Степанько расписался у энергетика в журнале и крикнул через плечо:
- Пошли, Васька, только по-быстрому.
Васька был пт-ушником и проходил практику. Он был очень не доволен, что его оторвали от такого важного, по его мнению, дела как изготовление ножа. Все его друзья уже сделали такие и важно показывали где-нибудь в укромном месте подальше от чужих глаз. Только Васька не мог ничем похвастаться, хотя на заводскую практику проходил уже две недели. Заготовка была сделана и проходила тщательную обработку на шлифовальном круге в углу мастерской. Вот только материал для ручки найти не удавалось.
" Вот блин,- подумал он, - Сегодня доделать уже не успею!"
Васька завернул заготовку в тряпку и сунул ее в карман куртки.
Степанько нетерпеливо подтолкнул его к дверям:
- Успеешь, пойдем, мне еще в одно место заскочить надо!
Они направились к главной подстанции, где по чьим-то сведениям с крыши бежала вода то ли от таявшего снега, то ли от чего-то еще.
Шли по пролету, а Васька зыркал по сторонам в поисках вожделенной ручки.
"Все равно что-нибудь найду, на заводе всякой всячины навалом", - подумал он, когда они уже подходили к дверям подстанции.
Степанько открыл дверь уж больно каким-то простым ключом и они шагнули внутрь. Старший щелкнул выключатель, комната слабо осветилась желтым светом.
- Стой здесь, никуда не лазь, понял? - сказал он Ваське, а сам стал пробираться туда, где капала вода. - Да..., хреново! - послышалось оттуда. - Прям на шины капает...
Васька огляделся вокруг - щиты, решетки, ограждения, кое-где паутина. Он знал, что в таких местах должна быть идеальная чистота, а тут паутина. Но на полу ничего не валялось, а на стеллаже рядом с ним лежали только две запыленные лампочки и больше ничего. Все-таки здесь иногда прибираются. Опять ничего подходящего. И вдруг его словно подбросило. За одним из ограждений он увидел торчащую из темноты черную круглую ручку.
"То, что надо для моего ножа, чуть-чуть подработать и в ажуре!" Он взглянул на Степанько, тот все еще возился в углу, тихо матерясь.
"По быстренькому откручу и дело в шляпе", - Васька открыл решетчатую дверку и потянулся к ручке.
Степанько видимо услышал шум открывающейся дверки и обернулся
- Ты куда, ну-ка закрой!...
Но было уже поздно, Васька буквально ввалился в ячейку разъединителя. Послышался страшный треск и подстанцию заволокло дымом и запахом паленой плоти...
Откуда-то взялись люди. В основном все молчали, любопытно заглядывая в подстанцию. Сквозь толпу протиснулся Порфирьич, отдавая распоряжения.
- Вытаскивать его надо, чего стоять-то, - и обернувшись к стоявшему у стены Степанько, - У-у, с***,
тебе ж парня доверили, а ты...
- Он, сам, я... - пробормотал он.
Ваське было всего 17-ть лет.
* * *
"Жаль водка кончилась", - подумал Иван Петрович, забрасывая пустую бутылку в помойное ведро, - что-то меня водка не берет, да и нервишки расшатались, надо бы Снегирю позвонить, на рыбалку съездить предложить, а то в выходные делать нечего. Ирина с внуком уехала к сватам до понедельника. Ведь до смешного доходит, уже внуку год, а дед с бабкой его так и не видели. Вот обрадуются-то. Сами собраться приехать никак не могут, да и далеко живут-то, почти две тысячи километров. Никаких денег не хватит. Да и скотина у них на соседей не бросишь.
* * *
Со Снегиревым Иван дружбу водил еще с училища, да в одном цехе потом работали. Это когда Снегирев на повышение ушел, стали встречаться реже, но все равно связь поддерживали. Женька хоть и начальник большой на заводе - дружба еще крепче стала. Раз в месяц на рыбалку за правило, дни рождения только вместе справляли. Еще есть одна страсть у них со Снегиревым. Возьмут пивка бутылок 20 и к Ивану на дачу. Там лес, благодать, баня - что надо. Снегирь помогал строить, скидали - выходных за шесть, бак на заводе выписали: Снигирев и помог.
Как никак начальник - главный энергетик завода, а завод тоже не маленький. Сколько раз Петровичу предлагал: переходи в отдел, работ вы навалом - не засидишься. И интересная главно. Вот новый цех достраиваем, с проектом работать надо. Да и зарплата больше. Только Иван все отнекивался, прикипел он к цеху своему, да и как ребят бросит своих. Сработались, с полуслова друг друга понимают. А деньги тоже дело хорошее, да только вот ну не мог он, одним словом, из цеха своего. Двадцать лет из жизни не выкинешь. В общем, отказал он тогда Снигиреву на отрез и попросил больше не вспоминать.
Но Женьке завтра надо позвонить прямо с утра: рыбалку пропускать никак нельзя, это точно.
* * *
Рыбалка удалась на славу. Тут же, на берегу соорудили костери, в котелке кипела само, что ни на есть рыбацкая уха, сдобренная сырым яйцом и репчатым луком. Женька деловито помешивал варево, то и дело, пробуя ароматный бульон.
- Ты, че, Петрович, хмурый какой-то, заболел что ли? Смотри, почти ведро рыбы добыли, да какой, - Женька встревожено смотрел на Ивана. Тот не спешил отвечать, полулежал на траве, уставился на угли костра.
- Эх, что-то, Женя, предчувствия какие-то нехорошие, не могу объяснить, так что-то муторно на душе.
Женька ловко запустил руку в рюкзак, извлек из него бутылку "Посольской", - Дак мы мигом тебя поправим, у меня вот и лекарство припасено. Нет ничего лучше пары-тройки стопарей к свеженькой ухе.
- Да наливай коли так, и взяв протянутый походный стакан, хитро подмигнул другу, уже весело сказал:
- Ну, давай Снегирь, дай бог не последняя!
Бутылку прихлопали быстро, похлебав Женькиного варева, стали собираться домой. Петрович залил костер, посмотрел, чтобы погасли все угли, украдкой от друга вздохнул, предчувствия чего-то дурного, нехорошего по-прежнему не отпускали.
"Живы будем, не помрем", - промелькнула в голове мысль. Взяв мешки, они пошагали к тракту.
* * *
Работа была обычной, такую он делал не раз и не два. Предстояло долить масла в масляные выключатели. Иван Петрович подумал: "Вдвоем справимся, возьму Григорьева".
По пути зашли в компрессорный цех, взяли воронку и масло, все остальное было с собой. У дверей подстанции 2-го цеха они остановились.
- Слушай, Коля, - обратился он к Григорьеву, - заходим, отключаем, заливаем, протираем и включаем все как было.
Он понимал, что и без этого Григорьев все знает, но импровизированный инструктаж провел. Рядом с подстанцией, через дорогу строился новый цех. Два башенных крана подавали плиты уже на крышу. Петрович взглянул наверх. Красноносый стропальщик бестолково махал руками - толи "вира", толи "майна". "Опять пьяный. И как только люди не боятся, ведь высота этажей 6-7" - подумал он - "Ну, ладно, у нас своей работы хватает". Они зашли в здание. Григорьев по-деловому одел перчатки, галоши, повернулся к бригадиру, ожидая команды.
- Давай, нагрузку сняли, отключай!
Работу сделали четко и слажено. Григорьев еще раз проверил ячейку: тряпки убраны, инструмент сосчитан:
- Все, Петрович, врубать?
Иван неторопливо все осмотрел, вытер руки салфеткой:
- Давай, Коля, я сам, перчатки где? - он взял перчатки, галоши, подошел к ячейке. - С богом, Коля...
И тут произошло что-то непонятное: откуда-то сверху посыпалась сначала штукатурка, потом переломилась потолочная плита, дневной свет нырнул в помещение подстанции, вместе с ним металлическая стрела крана врезалась в ячейку. Прогремел настоящий взрыв, страшная дуга окрасила стены белым светом, дым, гарь.
Григорьев стоял у дверей, ничего не понимая. Только когда осела пыль, он увидел лежащего на полу Петровича. Он рванулся к бригадиру, схватил его за воротник спецовки и выволок на улицу. Григорьев не знал: делал он это сознательно или, подчиняясь не ведомому до сих пор рефлексу, но это была первая мысль, выведшая его из оцепенения.
Иван Петрович лежал у центральных ворот 2-го цеха. Вскоре прибежали мужики из бригады. Спрашивали у растерянного Григорьева, что случилось, как, но тот словно в шоке не мог связать и двух слов.
К тому же у него начался какой-то нервный тик, зубы звонко стучали друг об друга, как будто пять минут назад он был не в душной подстанции, а в морозильной камере. Буквально минут через десятьмподъехал дежурный "уазик". Из него выскочил растрепанный Снегирев и помог выбраться женщине в белом халате. Это была дежурный терапевт заводской поликлиники.
- Положите его хоть на доски, что ли, - крикнула она толпящимся рядом рабочим, - Что он у вас в грязи-то лежит?
Мужики засуетились, тут же приволокли какой-то щит от наглядной агитации и осторожно положили на него Петровича.
- Расстегните ему рубашку, уже спокойнее сказала врачиха. Она ощупала пульс на руке, потом на шее, потом тала тыкать фонендоскопом в грудь бригадира. Раздвинув веки, она осмотрела глаза.
- Когда это случилось? Взглянула она на Григорьева.
- Да минут пять, может быть...
- Ты и ты, идите сюда, быстрее, - ткнула врачиха в толпу. - Ты, будешь делать массаж сердца, вот так, - она показала как именно, - а, ты будешь его менять периодически, только осторожно, грудную клетку не сломайте!
Рабочие, стоявшие чуть в стороне, наблюдали, как Петровичу делают массаж сердца и нервно курили. Снегирев, чуть впереди, переминался с ноги на ногу, кусал губы.
"Ваня, милый, ну давай Ваня, - причитал про себя Снегирев, - нельзя слышишь, нельзя тебе Ваня сейчас умирать. У тебя Вань только внук родился, мы еще с тобой Вань на рыбалку...
Терапевт, перестав вдыхать в Петровича воздух, слушала его сердце. Через минуту она встала с колен бессильно опустив руки.
Снегирев отвернулся, он не мог смотреть туда.
- Он умер, - услышал он за спиной голос врачихи.
Вскоре подъехала "скорая", кем-то вызванная из города. Из нее вышел врач с "козлиной бородкой". Он о чем-то тихо говорил с терапевтом. Рядом с машиной стояли два санитара с уже вытащенными носилками.
Козлиная бородка перестав говорить, наклонился над человеком, который еще полчаса назад был жив, разговаривал, шутил, дышал. Снегирев не мог поверить в то, что Ванька, его лучший друг, который был ему как брат, как самый близкий человек, не сможет больше встать, не улыбнется, не хлопнет его больше по плечу, не скажет свое привычное: "Ну, что, Снегирь, как дела?"
Это было горе, ГОРЕ!
Снегирев побрел куда-то в сторону, но не видел дороги, ступая по желтым осенним листьям. Удушливый комок подступил к горлу, невозможно было вздохнуть. Что-то мокрое скользнуло по щеке. Раз, другой, третий...
- Он живой, вашу мать, быстро грузим и реанимацию! - прокартавил козлобородый. Санитары засуетились, грузя в носилки человека, который пять минут назад для них был очередным "жмуриком".
Снегирев становился как вкопанный:
- Живой... как живой?!..
Мысли как молнии заметались у него в голове. Он кинулся к машине, буквально упав ей на капот.
- Куда, идиот, - заорал шофер.
- Я с вами, - шепотом выдохнул Снегирев.
- Ты, кто ему будешь? - вмешался врач.
- Я брат ему!
* * *
Снегирев уже три часа сидел в фойе приемного отделения. По приезду он сразу же позвонил дочери Ивана на работу.
"Все будет хорошо... хорошо" - твердил про себя Снегирев, глядя на истоптанный пол фойе.
- Дядя Женя, - услышал он и поднял глаза. Перед ним стояла Ирина. Видимо она уже успела нареветься по дороге - веки припухли и покраснели. Она нервно теребила нос платком умоляюще глядя на лучшего друга отца. Снегирев, растерянно взглянул на нее, зачем-то встал, потом опять сел.