Аннотация: Вторая половина прошлого века. В одной из школ одного из городов на побережье Аральского моря несколько одноклассников узнают о примерном местонахождении очень значительного древнего клада. Ищут.
Алику, братику родненькому, посвящаю.
1.Одноклассники
"Чуден Днепр при тихой погоде..."
К Марии Михайловне у нас - никаких претензий. К Николаю Васильевичу Гоголю... Ладно, и к Николаю Васильевичу не станем придираться. Если самым примечательным водоёмом, который довелось ему видеть до написания этих строк, была знаменитая лужа в Миргороде, то как ему было не воспеть Днепр. Но куда смотрит министерство образования? Пусть эту поэму о Днепре вдалбливают в головы школьников Миргорода, чтобы они не кичились своей легендарной лужей. Но как можно заставлять зубрить этот слащавый гимн Днепру нас, учеников аральской русской средней школы No 14 имени Н.К. Крупской, родившихся и живущих на берегу Аральского моря? Моря! Вот замени "полные воды" Днепра одной лишь горилкой, "вольно и плавно" текущей меж берегов из сала... Вот тут мы бы, пожалуй, согласились: "Да, чуден Днепр..."
И ведь здесь тебя принуждают восхищаться не только "несравненной красотой", но и "величавой шириной" Днепра. "Редкая птица может долететь до середины Днепра..." Это какая птица? Курица? Так тут, будь ты хоть самым развеликим писателем, а всё равно даже из-под палки не заставишь её перелетать не только через Днепр, но даже через ту знаменитую миргородскую лужу. Даже при самой тихой погоде. Так что о "величавой ширине" Днепра можно говорить, только меряя её аршином курицы.
А вот до середины Аральского моря - да: туда редкая птица долетит. А если и долетит, то, сообразив, что махать крыльями без перекура придётся ещё столько же, - обязательно призадумается: стоит ли дальше мучиться или лучше сразу утопиться.
... - Мария Михайловна, но ведь это неправда! - запротестовал Игорёк Кудряшов.
- Враньё самое настоящее! - добавил эмоций в этот протест Лёня Малеев.
- Что - неправда?
Мария Михайловна, конечно, лукавит, будто не понимает вопроса. Просто ей нужно сейчас просчитать - позволяет время, оставшееся до перемены, серьёзно схватиться с нами в этом вопросе, или убедительно постоять за классика у неё не получится?
Опередили меня товарищи в этот раз со своими протестами. Тогда хоть громогласно объясню наши придирки к Днепру:
- Про птицу, про величавость... Да наше море в тыщу раз величавей этого Днепра! От Аральска до Муйнака - почти 500 километров!
В этот раз Мария Михайловна посчитала, что убедительной победы ей не одержать и за целый урок, - и поэтому схватку лучше и не начинать.
- Давайте, ребята, не будем спорить с Гоголем. У него своё видение мира. Порой - весьма своеобразное. Вот и увидел Николай Васильевич Днепр таким. Возможно, и у Аральского моря когда-нибудь появится свой певец, и тогда будущие поколения учеников 14-й школы будут учить наизусть его песню.
Жаль-жаль, что Мария Михайловна не поддержала наши посягательства на хрестоматийную величавость Днепра. А, может быть, у неё, жены офицера, кочующей вместе с мужем по военным городкам СССР и оказавшейся теперь в в/ч "Урал" под Аральском, связаны с Днепром какие-то тёплые личные воспоминания, и поэтому она не хочет давать его в обиду? Или она опасается репрессий педагогической инквизиции, бдительно следящей за тем, чтобы в назначенный школьной программой час все ученики Советского Союза разом восхищались красотой и величием Днепра? Нет, вот этого точно не может быть. И грех невелик усомниться в той красоте и том величии, да и едва ли боится Мария Михайловна этой инквизиции. Бывало, что и по нашей, и по её инициативе на уроке литературы в нашем классе разбор иных произведений классиков происходил так, что только пух и перья летели. Ну, не только, конечно, от тех произведений летели пух и перья, от активных участников литературной стычки - тоже.
Например, с готовностью поддержала как-то Мария Михайловна и моё предложение оспорить такую известную максиму одного классика - "Правилу следуй упорно: чтобы словам было тесно, мыслям - просторно". "А не наоборот ли должен звучать этот наказ?" - рискнул я поперечить я классику. Ведь "тесно" - это когда чего-то понапихано куда-то больше, чем позволяет объём. То есть, "словам тесно" - это чрезмерное многословие за короткое время. А мыслям "просторней" всего когда? Мыслям "просторней" всего тогда, когда их только одна-две на неделе в голову забредает. А вот когда кто-то сказал всего пару слов, а мыслей эта пара слов породила у слушателей столько, что ничего другого и в голову не идёт, - чему тогда тут тесно и чему просторно?.. Так и не пришли мы к единому мнению в тот раз. Но классик после той жаркой перепалки не только для меня остался под большим подозрением. А для Люды Ким? Или мне только показалось тогда, что я был поощрён за свою инициативу, и Люда стала посматривать в мою сторону чаще, чем в сторону Игорька Кудряшова?
Да разве перехватишь все молниеносные взгляды наших расцветающих девушек - на тебя, на других? Это уже женские взгляды. Такой и перехватишь, а правильно ли истолкуешь - сколько в этом взгляде искренности, и сколько игры?
... Звонок на перемену. Нет, вот тут не скажешь, что очень уж долгожданный. До хрипоты будем спорить хоть с кем: Мария Михайловна Коломиец - лучший в Казахстане, а то и во всём СССР, преподаватель русского языка и литературы. И наши одноклассники-казахи владеют русским и знают русскую литературу даже лучше тех русских, кому не повезло так, как нам, с учителем. А если преподавателей музыки общеобразовательной школе содержать не положено, то и эту миссию Мария Михайловна взяла на себя. Многие ли её коллеги вот так, как она, часто носят в школу проигрыватель с пластинками и убеждают школяров, что слова с мелодией и этого романса намного выше слов и мелодии тех блатных песен, которые многие из них распевают во дворах, подъездах, подвалах и других местах своих посиделок. Она понимает, что только те песни и могли стать первыми в нашем репертуаре, репертуаре пацанов, живущих в городе, куда родина всегда ссылала и до сих пор ссылает чем-то провинившихся перед ней граждан. Понимает, что наш этикет обязывал нас отстаивать и такой репертуар. Поэтому принимает как должное всякие ехидные и задиристые реплики, сопровождающие наше эстетическое воспитание. И не опустит рук Мария Михайловна, пока и самые упёртые из нас не согласятся с тем, что первый концерт Чайковского будет "покруче", чем "Гоп со смыком".
...Ах, Елизавета Петровна, Елизавета Петровна! Да кто же не знает, что с мужем у вас - на грани разрыва, и ваш Петька - тот ещё лоботряс, которого на второй год не оставляют только из сострадания к вам. Но всё равно, разве можно таким тоном рассказывать о Мадагаскаре? "...Омывается водами Индийского океана...". Ну как тут зримо представить эту картину, если в ваших словах нет ни градуса от теплоты и таинственности тех вод, что омывают Мадагаскар? Преподавателю географии даже об Антарктиде стыдно говорить таким ледяным тоном. А тут - Мадагаскар! О Мадагаскаре надо рассказывать с горящими глазами, с молитвенно сложенными руками на груди, в которой часто-часто бьётся сердце, рвущееся на этот полный загадок остров и зовущее туда других. Меня Мадагаскар почему-то зовёт к себе как никакой другой уголок планеты. Внимательно читаю про него всё, что попадается на глаза. Юго-восточный пассат...Вулкан Марумукутру... Девственные джунгли... Лемуры... Мангусты...Эх, вот бы на Мадагаскаре очутиться! И сразу туда, куда ещё не ступала нога путешественника - искать, найти. Ведь наверняка в девственных джунглях Мадагаскара сохранились какие-то дикие племена - какие же это девственные джунгли, если в них не затерялось хотя бы одно дикое племя. Первым делом, как положено, надо будет степенно выкурить с ними трубку мира; потом оглядеться там, пообтереться; показать, как много знает и как на многое способен человек с нашим советским школьным образованием, пусть пока и неполным; заручиться симпатиями подавляющей части трудящихся племени и в один прекрасный день поставить вождя перед свершившимся фактом - первобытная дикость отменяется, вся власть в племени переходит к Советам, а председательствовать в нём народ поручает мне, как представителю страны, где лучше других знают направление, куда надо вести свободолюбивые народы. А Люда Ким станет моей верной подругой на этом долгом и тернистом пути, служа олицетворением и примером...
Искоса смотрю на Люду - прикидываю, олицетворением и примером чего она сможет служить в том освобождённом от цепей дикости племени? Нет, в атмосфере этого урока Люда, как и все другие мои одноклассники, может быть только олицетворением скуки.
Расшевелить, что ли, нашу географичку?
- Елизавета Петровна, а людоедство на Мадагаскаре по-прежнему цветёт пышным цветом? И правда ли, что самым большим деликатесом там считаются женщины бальзаковского возраста?
Задай мы такой вопрос Марии Михайловне Коломиец, весёлая возня вокруг него превратилась бы в импровизированный мини-спектакль, в котором Мария Михайловна с удовольствием подыграла бы нам, несмотря на то, что на Мадагаскаре она тоже бы считалась самым большим деликатесом.
Елизавете Петровне чужды всякие импровизации. И сама она их никогда не начнёт, и наши на корню пресечёт.
- Были раньше людоеды, Затируха, были. А теперь их там нет. Ни одного. Забыл, что двадцатый век на дворе?..
Это надо же - уметь говорить так серо, так уныло, так уметь задавить в зародыше интереснейший вопрос, заданный к тому же в такой высокохудожественной форме. Да и наступил ли уже двадцатый век на мадагаскарском дворе и тем более в девственных мадагаскарских джунглях? Да хоть бы и наступил? Почему бы вам, Елизавета Петровна, не сказать так: "Людоедство на Мадагаскаре давно изжито, но как только там появишься ты, Затируха, со своими ехидными вопросами, на острове обязательно случится рецидив этой древней народной забавы, активное участие в которой постараются принять все граждане Мадагаскара". Я не только нисколько бы не обиделся на граждан Мадагаскара, но даже посочувствовал бы им - на всех меня едва ли хватит. Лёня с Игорьком наверняка бы эту весёленькую тему поддержали - и так бы мы с вами, Елизавета Петровна, хоть немного потешились. Что же вы всегда такая зажатая, такая "на все пуговицы застёгнутая"?
Если бы Колумбу, Магеллану, Крузенштерну географию преподавала Елизавета Петровна Кулешова, никто бы из них после школы и не пытался заглянуть за горизонт. Твёрдо усвоили бы: там, за горизонтом, такая же скука, как на уроках географии.
...Перемена. Коридор. Роза Есмурзаева, общепризнанный вождь параллельного "Б" класса опять задирается:
- Ну что, "ашники", слабо матч по разгадыванию кроссвордов провести? Пять участников от вашего класса, пять - от нашего.
Лёня, не задумываясь о последствиях, ни себя, ни своих никогда в обиду не даёт:
- Да хоть пять на пять, хоть все двадцать пять на двадцать пять.
Роза предсказала последствия:
- Двадцать пять на двадцать пять вы нам точно продуете. Вам, "ашникам", хотя бы пятёрку участников с приличным айкью отобрать.
Игорёк требует доказательств:
- Это откуда у тебя, Роза, такие прискорбные для нас, "ашников", предположения?
- От верблюда! - Роза совсем по-детски показывает розовый язычок.
Знаем-знаем, пережитки детства не мешают умнице Розе и в шахматы играть будь здоров, и в шашки, и кроссворды щёлкать только так. В интеллектуальных играх с ней один на один... Нет, никто бы из нас не вызвался на такое соревнование. Да и первая пятёрка "бэшников", натасканная и возглавляемая Розой, едва ли будет нам по зубам.
Но, никуда не денешься, мы тоже обязаны гнуть свою линию: "ашники" - вот настоящая школьная элита и надежда родины.
Придаю этой линии содержание:
- Тут кто-то что-то про айкью сказал. Так вот: институт Геллапа провёл репрезентативные исследования по всему миру, и они показали, что средний коэффициент интеллекта "бэшников" составляет всего семьдесят семь процентов от среднего интеллекта "ашников".
С опаской смотрю на Розу - а к месту ли я употребил и правильно ли произнёс это заковыристое словцо - "репрезентативность"?
Игорёк смело продолжает:
- А в странах северного полушария - всего шестьдесят шесть процентов.
Лёня подводит итог нашим поклёпам на Геллапа:
- А в странах победившего социализма - и вовсе всего 55 процентов.
Все трое закрываем лица ладонями и начинаем "рыдать", сочувствуя "бэшникам" в таком недоборе айкью, особенно - в странах победившего социализма.
- Врёте вы всё! Геллап не проводит исследований в странах победившего социализма, - Роза ещё раз демонстрирует свою эрудицию.
Признаю, что страны победившего социализма и на порог свой не пускают Геллапа с его исследованиями:
- Ну, хорошо-хорошо, Роза! Пусть твой личный айкью будет... пусть он будет составлять аж девяносто три процента от среднего айкью "ашника".
Игорёк щедрее:
- Пусть - девяносто пять.
Лёня и вовсе настроен благодушно:
- От среднего? Да пусть хоть все девяносто девять!
Роза отказывается от сомнительных подачек:
- Это пусть личный айкью каждого из вас составит хотя бы половину от среднего айкью "бэшников". Трусите участвовать в предлагаемом матче - так и скажите, - и ещё раз показав нам язык, Роза пошла в свой класс.
Да, трусим. Но не признаемся.
... Следующий урок у нас сегодня - физкультура. Ура-а-а-а! А почему физра так высоко стоит в рейтинге наших любимых предметов? Да потому что ведёт её у нас лучший преподаватель этого предмета всех времён и народов - Данилыч. Иван Данилович Шульга. Почему - лучший? Да потому что лучше него быть просто не может! Нужны всё-таки какие-то цифры, какое-то сравнение? А давайте сравним хотя бы так: кто обязан воспитать больше классных спортсменов - единственный преподаватель физкультуры в школе очень скромного по размерам районного центра, или все преподаватели физры всех школ 150-тысячной Кзыл-Орды, нашего областного центра? А команды 14-й школы Аральска частенько обыгрывали своих кзыл-ординских сверстников по многим видам спорта.
Если бы географию преподавать вот с такой же убедительной, заразительной энергетикой, как у Данилыча, то, боюсь, после рассказа о Мадагаскаре 14-я школа недосчиталась бы многих своих учеников, рванувших туда в первую же перемену.
...Сегодня во дворе школы бегаем спринт - 60 метров.
Чтобы забеги были интересными, Данилыч старается составлять их из примерно равных по силе бегунов. Не думаю, что Лёня Малеев, Игорёк Кудряшов и я крепко сдружились только потому, что в одно время пробегаем 60 метров, но, возможно, древний постулат - "дружба между равными", особенно в нашем возрасте, подразумевает и физическое равенство.
Вот и нас Данилыч вызывает на стартовую линию.
С неохотой, но соглашусь: на всесоюзных и международных соревнованиях, например, в Лужниках бегают быстрее нас. А вот предстартовое волнение... Не такой ли же оно остроты и силищи - и у спортивной элиты в Лужниках, и у нас, стартующих в беге на шестьдесят метров во дворе аральской школы? И это волнение, обещает нам Данилыч, всегда будет нашим спутником не только в спорте, школьном или большом, если доведётся и в нём стать заметными персонажами. Оно - неприметный спутник всех важнейших жизненных начинаний. Уметь держать это распирающее тебя чувство в узде - много чего для этого полезно знать об устройстве тела, мозгов, нервишек. Да и зная - научиться ещё пользоваться этими знаниями.
А тут к предстартовому волнению примешивается и другое чувство.
Нечего спорить - в Лужниках болельщиков будет всегда больше, чем на уроке физкультуры в 14-й школе Аральска. Да ведь болельщик болельщику - рознь. Порой один из них может значить для спортсмена больше, чем сто тысяч всех прочих.
Понятно, за кого в нашем забеге будет болеть Надя Антипова. За Лёню Малеева. Тут всё давно ясно. Всё, что полагается для достижения такой ясности, в том числе драки Лёни с другими претендентами на внимание Нади, - всё это у них уже позади. А вот за кого из двух других бегунов в этом забеге будет болеть Люда Ким?
Надя Антипова и Люда Ким - близкие подруги. И за одной партой в нашем классе сидят, и на перемене вместе. Вот и сейчас под ручку стоят на финише, ожидают нашего забега, перешёптываются.
Что, Иван Данилович, всё видите, всё понимаете? Может, видите и то, что творится в душах других наших быстро взрослеющих одноклассниц? Ни кто-то ли из самых сереньких и незаметных классных мышек будет болеть сейчас за кого-то из нас так, как на всём предстоящем нам жизненном пути не станет болеть за нас никто другой, - а узнаем мы об этом только через десятки лет при нечаянной встрече с кем- то из таких сереньких мышек? Но сейчас нам не интересно, что будет через десятки лет.
"На старт...внимание...марш!"
Как ни следил Данилыч за своим хозяйством, а грунтовые беговые дорожки во дворе нашей 14-й школы - это, всё-таки, не те ровненькие, гладенькие тартановые шедевры в Лужниках. Хотя и на ровном месте можно умудриться споткнуться. Особенно, если очень захотеть.
Заподозрить, что, когда до финиша оставалось метров двадцать, Игорёк упал нарочно? А ведь почти вровень со мной и Лёней он бежал.
Когда хочется заподозрить кого-то в неблаговидном поступке, трудно подавить в себе это желание. Что, Игорёк, ты понимал: на финишный рывок тебя не хватит?..
Мы с Лёней это падение вселенской трагедией не посчитали, на помощь к Игорьку не кинулись и даже останавливаться из солидарности не стали. Результат обоих - 7,3. Полежал на земле Игорёк, поохал, позакатывал на лоб глаза от "непереносимых" страданий, не забывая поглядывать на наших барышень в поисках сочувствия, - но Данилыч, опытным глазом оценив масштаб происшествия, заставил страдальца перебежать дистанцию в последнем забеге. Правильное решение принял Данилыч - "инвалид" всего на две десятых хуже нас с Лёней пробежал.
Я сегодня уже больше не побегу, упасть мне не удастся и проверить верность кое-каких наблюдений с помощью этого трюка - не получится. Зато на следующем уроке физкультуры будем прыгать в длину с разбега. "Сломать" или хотя бы "вывихнуть" при прыжке ногу? Дёрнется невольно Люда Ким и в мою сторону так, как подалась к упавшему на беговой дорожке Игорьку, будто желая первой помочь ему подняться с земли?..
Пусть на переменах и нам, и учителям приходится бегать в скромнейшую по своим архитектурным достоинствам дощатую конструкцию во дворе (правда, с отдельными кабинами для учителей), и всё равно наша 14-я школа - лучшая в мире. Так ведь кто её директор! А её директор - Дмитрий Фёдорович Фёдоров... Нет, песню о Дмитрии Фёдоровиче должен будет пропеть акын поголосистее меня. Уверен: и такого взрастит наша школа. А вот я, если стану когда-нибудь миллионером, то, конечно, построю для нашей школы новое здание со всеми удобствами. Но этого дощатого ветерана во дворе я попрошу оставить. А чтобы новые поколения учеников нашей 14-й как можно крепче ощущали свою связь с поколениями прошлыми, все первоклашки хотя бы раз в неделю обязаны будут ходить туда. Всякие упирания и протестующий рёв предписано будет пресекать железным аргументом: "Ничего страшного, тысячи людей до вас ходили в этот легендарный сортир, и не хуже вас людьми вырастали..."
... Лёня из двери класса выглядывает в коридор - идёт? Да, идёт, и Лёня даёт мне знак приготовиться.
Активная прослойка учеников заговорщицки переглядывается - ну, держитесь, Евдокия Семёновна! Вот и добрались мы до самого интересного в "Анатомии человека". Сегодня вы должны будете преподать нам этот материал. Лёня Малеев, ещё когда "ботанику" проходили, пытался вогнать вас в краску, желая как можно лучше усвоить раздел о взаимоотношении тычинок и пестиков. Тогда тычинками и пестиками не получилось вас смутить. Да и какие из нас тогда задиры были - только-только зубки прорезывались. А теперь?.. Какими ухищрениями, Евдокия Семёновна, будете пресекать естественную потребность учащихся как можно глубже проникнуть в изучаемый материал - в устройство и предназначение половых органов мужчины и женщины? А уж кое-кто из нас в такие глубины постарается проникнуть...
Заслуженный учитель Казахстана тоже помнила о тычинках и пестиках и, лишь войдя в класс, спросила, весело потирая руки:
- Ну что, Затируха, готов?
Вот уж не ожидал я такого начала урока и промямлил:
- К чему я должен быть готов, Евдокия Семёновна?
- К тому, чтобы остроумнейшими на твой взгляд вопросами об устройстве половых органов человека принудить меня закрыть пылающее от стыда лицо руками и, рыдая от беспомощности, убежать из класса в "Учительскую" - жаловаться на тебя директору.
Тут уж я и вовсе растерялся. Посмотрел на Игорька, Лёню, других потенциальных задир с просьбой о помощи, но к такому ходу Евдокии Семёновны и мы, и весь класс оказались не готовы. Вот оно, неожиданное наступление - как лучшая оборона.
А после этого произошло чудо. Так рассказать об устройстве и предназначении половых органов человека, чтобы на протяжении всего урока никаких позывов хихикнуть не возникло даже у штатных зачинщиков таких хихиканий... Да, кто-кто, а Евдокия Семёновна Курбатова заслуженно носит звание Заслуженного учителя.
...Реже редкого даже самых уважаемых своих учителей школьники между собой называют по имени-отчеству или только по отчествам. У остальных - клички, бережно передаваемые учениками из поколения в поколение. Как рождаются человеческие клички вообще и учительские - в частности, этого ни один школьный предмет даже не касается. А ведь как интересно. У некоторых кличек с их обладателями, казалось бы, ну ничего общего, - а ведь накрепко приклеиваются. С кличкой Габидуллы Туржановича Туржанова - проще. Никаких изысканий, как она появилась, проводить не надо. Она родилась по созвучию его фамилии с названием очень распространённого в наших краях грызуна. "Тушканчиком" стал Габидулла Туржанович.
Габидулла Туржанович, как говорится, порой "злоупотреблял". Злоупотребление сказывалось - часто похмельные состояния было не скрыть. Учениками Габидулла Туржанович Туржанов за серьёзного преподавателя не признавался.
Сказывалось это злоупотребление и на физическом состоянии Тушканчика. Данилыч бодрым шагом заходит в класс - и сразу заряжает нас такой энергией, что мы тут же готовы наперегонки реализовывать лозунг - "быстрее, выше, дальше". А вот когда в класс, еле волоча ноги, входит Тушканчик...
Если я правильно понимаю, что это такое - "пыльным мешком пришибленный", то это про Габидуллу Туржановича. Так тихо, монотонно, слово в слово прочитать очередной параграф из школьного учебника истории, ничего своего не добавляя к этому параграфу, не обогащая пересказанное хоть какими-то интересными фактами или хотя бы эмоциями, - так "преподавать" можно только не испытывая ни малейшего интереса к своему предмету. Зато тут никакая педагогическая инквизиция не страшна. Пытаться завести Тушканчика, например, на такую дискуссию: раз Кутузов отступил, то не французы ли всё-таки однозначно победили в бородинском сражении, - такая попытка была заведомо дохлым делом. Габидулла Туржанович, как это и предписывала школьная программа по истории, никогда не позволял одерживать побед над нами туркам, шведам, французам и прочим иноземцам, хотя у тех всегда было многократное превосходство в живой силе и пушках.
Не раз мы замечали, что, слушая за столом наши ответы у доски, Тушканчик ставит руку на локоть, кладёт голову на ладонь и самым натуральным образом засыпает. Но он чутко улавливал наступившую тишину после окончания ответа, сразу просыпался и ставил ученику ту оценку, которую тот заслужил ещё прошлыми годами и которую никто из нас не оспаривал. Однажды Лёня Малеев рискнул провести эксперимент. Вызвал его Тушканчик для ответа к доске. Тема - "Французская революция". Лёня выдал всего пару предложений о французской революции, как Габидулла Туржанович положил тяжёлую с очередного похмелья голову на руку, прикрыл глаза и задремал. Не прерывая своей речи ни на секунду, Лёня сначала с выражением продекламировал только что дошедший до Аральска ужастик - "В заколдованных, дремучих, страшных муромских лесах...", а потом перешёл на анекдоты, показывая кулак классу, чтобы мы не ржали. Когда Лёня решил, что хватит с него сегодня баловать зрителей, и замолчал, - Тушканчик тут же поднял голову:
- Садись, Малеев, - четыре.
Лёня возмутился:
- А почему только четвёрка, Габидулла Туржанович? Разве я не совсем полно раскрыл тему французской революции? - и чуть ли не со слезой в голосе добавил: - По-моему, не каждый француз сможет так рассказать о ней.
- А как "Марсельезу" спел - заслушаешься! - восхищённо выпалил Игорёк.
Лёне показалось, что такое избыточное восхваление может ему только навредить, и он, не сомневаясь, что и моё враньё будет не менее выдающимся, заранее показал мне кулак. Вовремя показал - я уже хотел добавить, что "Марсельеза" была спета на французском языке. А наш класс учил немецкий, да и тот едва ли на полновесную в среднем троечку усваивал.
Тушканчик удивлённо посмотрел на Лёню, на класс, на свои часы. Что уж там наговорил отвечающий про французскую революцию - этого историку уже никогда было не узнать, но вот времени Малеев ей уделил, конечно, больше, чем на хиленькую четвёрку.
- Ладно - пять.
И впервые получивший пятёрку по истории Лёня, сопровождаемый восхищёнными взглядами и возгласами, пошёл к нашей с ним парте, победно подняв руки вверх.
Поумериваю всеобщее восхищение:
- Что, до конца урока не хватило анекдотов?
- Анекдотов бы хватило, да ведь нет оценок выше пятёрки, а по времени я и так на пятёрку наговорил, - объяснял Лёня.
...Даже самые затянувшиеся и скучные уроки когда-нибудь заканчиваются, и можно вспомнить, что уже тёплый май, и что живём мы на берегу самого лучшего на Земле моря. После школы бегом или на велике к нему - загорать до черноты, плавать до изнеможения!
Кто там сказал, что энергозатраты школьника не меньше, чем у шахтёра? Что это ещё за осторожное "не меньше"? Да самый крепенький шахтёр-стахановец и половины нашей дневной нагрузки не выдержит. А после таких энергозатрат... Надо будет узнать у Марии Михайловны, как же всё-таки родилось это странное выражение - "дрыхнуть без задних ног".
...Кажется, и в этот раз все бомбы и снаряды нацелены точно в меня. Лежу израненный на дымящемся поле брани. Прощаюсь с белым светом. Но, видать, и в этот раз рано ещё мне с ним прощаться. И в этот раз, не обращая внимания на свист пуль и осколков вокруг её прекрасной головки, она успела подползти ко мне со своей санитарной сумкой за спиной. На ней - ещё более короткая мини-юбка, чем в прошлый раз. Скрепя зубы, стараюсь не смотреть в ту сторону и перевожу взгляд на застрявший в моей груди 88-миллиметровый снаряд "Тигра". Крепится и она: не только себе не позволяет обливаться горючими слезами, но и мне не даёт скиснуть: "Ну, вот, опять придётся из тебя пуда два всякого железа выковыривать. Что же ты каждый раз под самый танк норовишь со своими гранатами залезть? Бросал бы издалека..." "Что ты, Люда, - шепчу я пересохшими губами. - Воевать - так воевать. Это Игорёк пусть издалека бросает". - "Оба вы хороши! Он тоже со связкой гранат - и опять прямо под гусеницы "Пантеры"... Только что его с поля боя в медсанбат оттащила". - "Так ты, Люда, опять его первым делом бросилась спасать?.."
А если в следующий раз, окончательно определившись, что после победы останется с Игорьком, она и вовсе оставит меня, беспомощного, лежать на самом танкоопасном направлении? Пусть и во сне только ...
Люда Ким - пока для меня тайна. А тут я стал обладателем ещё одной.
2. ПРОХОД
А где интереснее всего купаться? Что за вопрос - на Проходе, конечно. Проход для нас - это... Но сначала о нашем море.
Все предметы советской школьной программы, объясняющие мироустройство, категорически запрещают нам пытаться объяснять сотворение мира иначе, чем объясняет его отдел образования ЦК КПСС. А когда же ещё и нарушать всякие запреты, как ни в наши годы? В девяносто лет? В девяносто лет останется только постельный режим время от времени нарушать. А ведь ничто другое не хочется нарушить сильней, чем категорический запрет. Про плёвенький, малозначительный запрет быстро забывают и запрещающий, и тот, кому запрет адресован. А вот категорический запрет... Нарушить категорический запрет - одна из высших доблестей школьников. Школьников всех времён и народов.
А вдруг в ЦК КПСС ошибаются? Вдруг не одни лишь законы Ломоносова, Ньютона, Фарадея, Эйнштейна и других законодателей науки дали старт и продолжают управлять всеми событиями во Вселенной. А если это всё-таки некто Он начал вселенскую заварушку, и до сих пор единолично рулит ею? Прости, меня, Господи, если Ты есть, за мой вульгарный словарь.
Начало всех начал недоучившемуся ещё школьнику трудно себе представить. Это грандиозное зрелище (а каким же ещё зрелищем может быть зарождение Вселенной?) до сих пор не могут представить себе даже те, кто получает неплохие денежки за поиски этого начала. А вот когда дело у Него дошло уже до обустройства наших краёв... Почему бы мне не дать тут волю своему художественному воображению.
Почему бы не увидеть Его в потёртом мастеровом фартуке, с большими мозолистыми руками, с высунутым от усердия кончиком языка (прости меня, Господи, за эту вопиющую фамильярность): "... Так, а что у меня в этом месте запланировано?.. Ага, Аральск здесь будет. Эх, и славный должен получиться городок - чистенький, опрятненький, с утра всегда свеженький; с глубокими арыками, в которых весело зажурчит чистейшая вода; и побежит та вода к богатым огородам и садам аральчан; и деревья в тех садах будут гнуться под тяжестью разнообразных плодов; а домашние павлины, важно бродящие под этими деревьями, станут клевать финики прямо из рук малышни и восторгать их за это своими роскошными хвостами... Но здесь и работы предстоит, будь здоров! Одни только павлиньи хвосты, если без халтуры их расписывать, - только на них сколько сил и времени надо убухать! Вздремну-ка я чуток перед этой работой..."
Прикорнул Создатель (прости меня, Господи, и за это дерзкое предположение) - а Вельзевул тут как тут: "Арыки, фонтаны и сады, говоришь, будут украшать Аральск. Хи-хи, посмотрим-посмотрим..." Вырвал бес из своего хвоста несколько смрадных волос, дыхнул на них серным пламенем, бросил пепел вокруг себя, проревел какое-то страшное заклинание, и когда Создатель проснулся, на том месте, где должна была весело журчать в арыках вода, а деревья в садах гнуться под тяжестью яблок, слив, персиков, - на том месте дымилась горячая пустыня. "Батюшки святы! - запечалился Создатель о будущих аральчанах. - Да как же они, родненькие мои, в этом пекле жить будут? Вот удружил Сатана, так удружил!.. А скорпионов, фаланг и прочей жалящей нечисти сколько вокруг напустил!.."
По щедрой пригоршне самых жизнестойких семян бросил в эту пустыню Творец - всё сгорело в чёртовой земле. Только то тут, то там затряслись на палящем ветру редкие кустики верблюжьей колючки. Такие редкие, что даже самому поднаторевшему в этом упражнении верблюду нелегко будет доплюнуть от одного куста до другого.
И тогда Творец, чувствуя, как Он сплоховал (не вели казнить, Создатель, за совсем уж распустившийся мой язык) перед будущими жителями Аральска, крякнул, поплевал на руки и с превеликим старанием принялся творить Аральское море, приговаривая: "Будет-будет что противопоставить сатанинским проделкам!.." Он выбрал из всех своих запасов самую-самую голубую воду; обрамил эту голубизну золотистыми пляжами; щедро набросал повсюду ракушек; понапустил в ту воду тьму-тьмущую всякой рыбы; наказал всякой водоплавающей птице считать большой удачей и великой честью для себя гнездиться на Аральском море; ну, а небу, дневному и ночному, повелел быть здесь такой высоты и красоты, какими редко ещё какие небеса одаривал...
Вот так, должно быть, и получилось это чудо в пустыне - Аральское море.
Даже спущенные с самых верхов категорические запреты не могут умертвить такое вот воображение. Кстати, а кем даровано нам и это чудо - воображение? Ведь только благодаря ему человек создаёт все свои рукотворные чудеса, и только так, наверное, может отблагодарить Дарителя за его бесценный дар.
...Наверное, это лучше всего увидеть, если взлететь над морем. Нет, не туда, где суетливо мечутся пронырливые чайки, и даже не туда, где величественно парят степенные мартыны. Выше, ешё выше - туда, ещё ближе к солнцу, которое так палит, что на раскалённом песку наших пляжей дымятся даже задубевшие подошвы аральчан. И вот теперь, с этой высокой вышины посмотрим вниз. Вон какую махонькую часть от площади всего моря занимает бухта на его северо-восточной оконечности. Но вот как раз на берегу этой бухты и расположился город Аральск со всем своим хозяйством - портом, рыбкомбинатом, судоремонтным заводом, несколькими причалами торгово-снабженческих организаций, военной пристанью... Кто-то поморщится, но справедливо ли будет не добавить в этот перечень достопримечательностей ещё и забегаловку-"поплавок", где уже после третьей выпитой кружки пива или после второй стопки водки любой посетитель поплавка готов был зачать или вступить в дискуссию такой актуальности, глубины и смелости, что куда там вашим профессиональным политобозревателям. О накале таких дискуссий и говорить нечего - разве что не дымились и "поплавок", и сами оппоненты.
...А как же ещё, скажите, может называться тот естественный канал, который соединяет градообразующую (по-моему, правильно употребляю это словцо) бухту с остальным морем? Только Проходом он и может называться.
Ведь как раз здесь проходит в море и заходит обратно в бухту всё урождённое целенаправленно передвигаться по воде - от прогулочной вёсельной лодочки до "Коммуны", мастодонта, который, по нашим представлениям, замышлялся для потасовок с ураганами где-нибудь в "ревущих сороковых" и только по какому-то недоразумению оказался в Аральском море.
По Проходу "Коммуна" идёт не спеша, как бы давая возможность купающимся и загорающим наглядеться на свою исполинскую мощь, восторженно помахать капитану в белой фуражке, рулевому, столпившимся на палубе пассажирам; получить в ответ такие же приветственные взмахи, - и уже общими ликующими криками с берега и с "Коммуны" как бы подписаться под совместной декларацией: "Одним счастьем счастливы, друзья, - на берегу лучшего из морей живём!"
Правда, какой-нибудь язвительный и несдержанный на язык дока по судостроению мог бы, видя эти восторги, презрительно ухмыльнуться и заметить, что наша "Коммуна" легко уместится на баке любого супертанкера. Но это было бы просто злословием. Не уместится.
Да и кроме "Коммуны" есть на что посмотреть на Проходе. Вот портовый буксир "Равшан" по очереди выдёргивает баржи с хлопком из стоящего неподалёку, на рейде, каравана и проводит их в порт. Караван этот пришёл с противоположного берега моря, с Каракалпакии, с Муйнака, отмахав по морю почти полтыщи километров. Вот "Спартак", таща за собой плашкоут, прошёл по Проходу в обратном направлении - в море, чтобы где-нибудь на его островах загрузить этот плашкоут саксаулом для топки аральских печей. Вот быстрый "Ревизор" рванул в Кара-Терень или Бугунь - погонять там браконьеров. А вот "Лев Берг", флагман научной станции Аральска, тоже выходит в море - исследовать, не изменяется ли концентрация ракушечных рачков-остракодов в глубинных слоях воды, подталкивая этим изменением работников научной станции к написанию ещё одной диссертации.
Но праздник из праздников всем на пляже Прохода, когда кто-нибудь замечает, как от военной пристани отваливает торпедный катер. Заглушая рёвом мотора даже удары молота по железу на судоремонтном заводе; замесив за кормой высокий клокочущий бурун; он, подняв над водой всю переднюю часть корпуса, как пуля в мишень летит к Проходу.
И начинается на его берегу суета сует!
На полуслове прерывается анекдот; откидываются в сторону мячи; безжалостно отбрасывается в песок только что прикуренная сигарета; поднятый над головой в азартном замахе "король" ещё не успевает опуститься на лежащую на кону обречённую "даму", - а хозяева "короля", "дамы" и всех других карт уже в воде. Все мы в воде. Даже те, кто уже посинел от многочасового купания. Ведь только торпедный катер, это величайшее творение рук человеческих на всей акватории Аральского моря, - только он оставляет после себя волны, у которых есть имя собственное - Вот Это Волняшки! Только Вот Это Волняшки могли так плавно, но так высоко подбрасывать тебя и так же бережно опускать обратно. И так - не один раз. Катер уже умчал куда-то по своим торпедным делам, а Вот Это Волняшки всё ещё величественно гуляют по Проходу.
Увы, великое это событие происходило намного реже, чем нам бы хотелось. Командование Каспийской военной флотилии, которое почему-то наложило лапу и на Аральское море, никак не согласовывало таинственные командировки торпедного катера с нашими пожеланиями. Тут - кому как повезёт. Иной всего-то пару раз за лето придёт на Проход - и нате вам, оба раза в это время летит сюда с моря или в море торпедный катер! А другой в то же лето десятки раз будет аккуратно наведываться на Проход, но так ни разу и не доведётся ему покачаться на тех знаменитых волнах. Адмиральские козни, направленные именно против него, или Судьба, но тот ломоть счастья, который был положен каждому аральчанину по рождению, лишался изрядной своей краюхи.
... По-моему, в жизни каждого человека на планете, разменявшего второй десяток лет, наступает время тревожного ожидания. Ожидания подвига. И не какого-нибудь случайного, а подвига, от совершения которого никуда не уйти. Не совершить его, когда пришло твоё время, нельзя - если, конечно, тебе не безразлична твоя репутация.
Природные условия, образ жизни аборигенов, род их занятий, какие-то другие специфические обстоятельства определяют свою форму подвига для каждого осёдлого местоприбывания людей. Где-то это первый самостоятельный поход с отцовским ружьишком в лес, где "там на прошлой неделе ходившие по грибы хмелёвские бабы нос к носу с косолапым столкнулись"; где-то надо взобраться на самую вершину горы, желательно - "Чёртову", "Семи разбойников" или, на худой конец, - "Тёмную"; где-то необходимо вытащить из мутных вод родной реки своего первого крокодила, и тогда вечером того же дня сам вождь на торжественном построении всего племени вденет тебе в нос большую серьгу. Да, ты, конечно, долго ещё можешь не возиться с крокодилами, но кто же тогда в племени будет принимать тебя всерьёз - без серьги в носу.
В Аральске человек, который разменял второй десяток лет и которому не безразличен был его вес в обществе, должен был переплыть Проход.
До этого, плавая там-сям - на пляже Рейда или у Обрыва, тоже популярных местечек наших берегов, или вдоль берега Прохода, - он уже мог проплывать расстояния намного больше его ширины. Но это что. Плавать вдоль берега и переплывать Проход - это всё равно, что в былые времена мореплавателю, неспешно ходившему на своём корабле вдоль берегов Европы, рискнуть потом одним рывком добраться до Америки.
"Всё! - прикусив губу и решительно поблёскивая глазами, решает про себя очередник на традиционный аральский подвиг в один прекрасный день. - Пора! На тебя вот-вот начнут посматривать косо. Сегодня во что бы то ни стало надо переплыть Проход".
Запастись свидетелями подвига, оглядеться, посмотреть, не подходит ли к Проходу какое-нибудь судно, чтобы не оказаться на его пути, и - вперёд.
Сначала всё знакомо, сюда он уже не раз доплывал. Но вот где-то там, за какой-то чертой, для каждого своей, начнётся то тревожное, непознанное, что и придётся преодолеть, раз пришло твоё время. Там, за этой чертой, - неизвестность. И главная составляющая этой неизвестности - глубина. Кто её знает - настоящую глубину Прохода.
Казалось бы, ну какая для тебя разница - два метра, двести или два километра под тобой, если для гарантированного утопления и двух метров вполне хватит? Ан, нет - разница огромна! Каждый следующий метр глубины, реальный или только воображаемый, делает неизвестность всё более мрачной. Что там - внизу? Все ли обитатели Аральского моря уже выявлены, и самые невезучие их представители своим чередом солятся, вялятся и коптятся в рыбкомбинате? Что, если все эти столетия рыбодобычи мимо сетей ускользали или рвали их в клочья самые огромные, самые свирепые, самые зубастые морские твари? Ускользали - и уходили в глубочайшие провалы дна. Если где-то на середине Прохода перед тобой вдруг взбугрится что-то над поверхностью воды - только ли спинкой солитёрного подлещика это может быть?
...Вот, началось - сюда он ещё ни разу не заплывал. Под ним - глубина! Да что там глубина - бездна! Опустить лицо в воду и, открыв глаза, посмотреть вниз? А если там что-то тёмное, величиной с корову, шевельнётся? Да пусть хоть и не с корову, а хотя бы величиной с тех сомов-исполинов, что иногда попадают на рыбкомбинат. Если что-то такое хоть скользким боком тебя коснётся... А если всеми щупальцами... ядовитыми...
Нет, вниз лучше не смотреть! Лучше задрать подбородок повыше и смотреть только вперёд, на тот, такой желанный сейчас берег. Эх, чайкой бы сейчас взмыть вверх! Да хоть куликом или даже хрупкой стрекозой - только бы над водой оказаться. Чтобы не чувствовать каждый миг, как беззащитны твои ноги, да и весь ты со всеми своими потрохами.
У меня эти...как бы их поаккуратней назвать... Ну, хорошо, пусть не панические страхи, пусть только острые переживания, - эти переживания у меня уже позади. Помню, как мысленно подгонял себя: "Ничего-ничего, переплыву! Лёня Малеев ещё в прошлом году Проход переплыл..." В том, что я отстал от Лёни на целый год, не было ничего зазорного. Лёня - он такой, он всё, для чего требуется уже мужская решительность, раньше всех своих ровесников делает. Потому раньше всех взрослеет и всякими боевыми шрамами покрывается. А Игорёк переплыл Проход в один год со мной. Люда Ким об этом знает, поэтому не должна каждый раз первым с поля боя вытаскивать Игорька.
...Играем на берегу Прохода в карты. Надя, Люда, Лёня, Игорёк и я. Кто-то, может, и серьёзно играет, а у Игорька и у меня - другая забота. Мы стараемся, чтобы было не так заметно, как мы пялимся на Люду. Пялимся-пялимся - нечего тут выкручиваться и подбирать слова из высокой поэзии. Пялимся на Люду Ким в купальнике. Старания наши тщетны.
Люда Ким будет кинозвездой. И бросьте вы эти свои: "Ну, тут одной внешности может не хватить; на этом пути столько подводных камней и препятствий; тут, скорее, случайности бал правят..." Бросьте! Это Люду Ким только случайность сделает кинозвездой? Что только случайность может помешать этому - вот в это мы поверим. Люда и сейчас, в свои пятнадцать лет, могла бы блистать на сцене, да вот только нет в Аральске достойной её сцены. А пока Люда блистает на Проходе. Перед кем?
Лёня первый из нашей тройки обзавёлся той барышней, про которую с полным правом мог говорить: "Моя..." Отношения у них с Надей - давние и серьёзные. "И безумные слова без стыда тебе шепчу я..." - это у них уже было. У них уже всё - по-взрослому. И в карты здесь, на Проходе, они, в отличие от нас с Игорьком, могут играть по-серьёзному; время и места для многозначительных взглядов, вздохов и всего другого, что полагается делать парочке, - это у них уже давно определено.
Неужели я временами также пожираю взглядом тело Люды, как Игорёк? Нет, так не пойдёт.
Силком переключаю внимание на другое:
- Смотрите, вон Петька Селезнёв, мой сосед по улице, готовится переплыть Проход. Обещал сегодня это сделать.
Петя стоит на берегу, смотрит, не помешает ли ему какое-нибудь подходящее к Проходу судно. Ай да Петька! Он не только решился на этот подвиг раньше большинства своих сверстников, но и, оказывается, обзавёлся уже какой-то пассией, которая будет болеть за него в этом заплыве. Около него с видом опечаленной бабёнки, провожающей на фронт своего мужа-кормильца, стоит какая-то пигалица.
Ничто не помешало Петьке Селезнёву. Переплыл он Проход. Пигалица прыгала от восторга и хлопала в ладошки. Мы тоже приветственно помахали руками герою. Отдохнул немного Петя на том берегу и поплыл обратно. Проплыл совсем немного и вдруг поспешно повернул назад. Смотрим вокруг - что это его так напугало?
Ага, вот этого момента мы и ждали уже который день - от военной пристани отваливал торпедный катер.
Весь народ на Проходе с радостными криками попрыгал в воду. Не мешкая, прыгнули и мы трое - Лёня, Игорёк и я. Но в этот раз не для того, чтобы, как все, порезвиться на Тех Самых Волняшках недалеко от берега.
И Лёня с Игорьком, и я плаваем уже не просто неплохо. В школьных и даже в ощегородских соревнованиях не раз участвовали, и не без успеха. Пора браться за серьёзное дело. За самое серьёзное дело на Проходе.
Никто из нас ни разу не видел этого трюка. Слышали только от старших - "да, были люди в наше время!" Слышались и глухие намёки - " не все вернулись..."
Не хитрить - надо быть точно посередине фарватера Прохода.
Если рулевой торпедного не увидит нас ещё издали, то вблизи он нас уже точно не сможет заметить - поднятый нос глиссирующего катера создаёт для него мёртвую зону обзора. Тут нам самим надо будет правильно выбрать нужный момент. Как выбирает нужный момент тореадор, увёртываясь от разъярённого быка - не раньше и не позже того единственного мгновения. Если станешь увёртываться от катера намного раньше реальной опасности, то не один день после этого сам себя будешь освистывать.
Радостные крики на Проходе смолкли. Как и тореадор, мы получили своих зрителей. Они ждали развязки. И, как на арене корриды, - кто болеет за тореадора, а кто и за быка, - так и сейчас на Проходе: все ли болели за нас? Кровожадности юности, ещё не видевшей крови, не занимать.
Во вселенной остался лишь один звук - нарастающий рёв работающего на полную мощность двигателя торпедного катера. Он уже вышел на глиссирование, и нос высоко задран. Мы уже не видим переднего стекла его рубки. Значит, и рулевой катера уже не увидит в воде наших голов.
Все трое не дёргаемся, остаёмся точно по курсу катера.
Вот она финальная часть сцены, в которой каждый из актёров зарёкся хоть умереть сегодня, но сыграть свою роль так, чтобы и это поколение зрителей долго ещё восторженно шептало: "Да, были люди в наше время..."
...Сошли со сцены мы с Игорьком одновременно. Возможно, всё-таки чуть-чуть раньше, чем требовала безупречная игра. А вот Лёня, скорее, переиграл. Тут даже нельзя было точно сказать - он ли сумел увернуться в самый последний момент, или это милосердная волна его, припозднившегося, отбросила от катера.
Зрители были внимательны, ничего из увиденного не пропустили, всё оценили объективно. Поэтому на берегу большой славы мы с Игорьком не вкусили. Вот если бы не Лёня... А так почти вся она - восторженные взгляды, уважительные похлопывания по плечу и восхищённо-завистливые комментарии: "Ну, ты, Лёнька, даёшь!", - почти вся слава досталась Лёне Малееву. Он к своему растущему авторитету в Аральске уже привыкал, и вёл себя достойно.
Ясное дело, выйдя на берег, Игорёк и я первым делом посмотрели на Люду Ким - как она, главный для нас зритель, оценит наше выступление? Если недоумение - это тоже эмоция, тогда да, была на лице Люды заметна такая эмоция, или что-то очень близкое к ней: "Подумаешь, ну что тут такого особенного? Чего вы теперь от меня ждёте? Чего требуете своими взглядами? Чтобы я тут, на глазах у всех, расцеловала вас. Ну, конечно..." Или эта эмоция - её игра в этом маленьком спектакле? Ею она всё ещё прячет свой выбор?
А вот Надя...
- Дурак! - только и сказала Лёне Надя.
Эх, мне бы кто так сказал, глядя на меня вот такими сияющими глазами. В этом "Дураке!" было всё, что хочет сказать влюблённая женщина своему рыцарю, совершившему очередной безрассудный подвиг.
Как правильно оценить наш поступок - не знаю. Но сближают такие рискованные дела очень. Наверное, на всю оставшуюся жизнь. Решаю сегодня же поделиться с товарищами своей тайной.
...Сначала проводили домой Люду, потом Надю.
...Лёня с нетерпением спрашивает:
- Ну, и где это сейчас у тебя припрятано?
- В нашем сарае.
Игорёк поторапливает:
- Надо до темноты успеть посмотреть.
Идём к нашему шестиквартирному дому около клуба "Рыбник". Заходим во двор, потом в сарай. Тайна спрятана там мной в куче саксаула.
Вытаскиваю её оттуда. Нет, в темноте сарая ничего не разглядеть. Тут и фонарик не поможет. Осторожно выглядываю из его дверей во двор. Соседка, тётя Зина, вышла развешивать бельё. А уйдёт со двора она, так кто-то другой туда выйдет. И стемнеет уже вот-вот. А тайну, я это уже точно знаю, придётся рассматривать внимательно и долго.
Нет, сегодня ничего не получится. Рассмотрим это, когда следующий раз будем на Проходе. Под ярким солнцем, где-нибудь в сторонке от всей прочей публики. Там моя тайна станет нашей общей.
3. ЭТО
Аральск без клуба "Рыбник" - как... Ну, например, как... Нет, тут не стоит и пытаться подобрать подходящее сравнение. Ну что такое Аральск без "Рыбника"?
Живущие ближе к порту, чем к рыбкомбинату, тут же обиженно надуют губы: "А что такое Аральск без клуба "Маяк"? Вслух говорить этого, конечно, не стоит, чтобы лишний раз не обижать портовских, но про себя, ухмыльнувшись, можно поехидничать: "Всякий кулик..."
Есть, например, в задней, кирпичной, ограде летнего кинозала "Маяка" хоть одна дырка, через которую можно на дармовщинку смотреть кино? А в деревянной задней стенке "Рыбника" - на любой рост. Если, конечно, не хлопать ушами и не приходить сюда, когда киносеанс уже начался, и все дырки давно заняты. Но если даже заняты ещё не все из них, то через некоторые до конца кино всё равно можно не досмотреть. Потому что есть и персональные дырки. Если ты как-то не поленился, нашёл в доске стены слабину, расковырял в ней приличных размеров дырку под свой рост, вырезал рядом череп и кости, - то разве не вправе ты подойти к этой дырке хоть в середине картины, отодвинуть плечом припавшего к ней пацана, и на его недоумённое "Ты чё?" спокойно ответить: " А ни чё! Свои дырки надо иметь..."
Да, пожалуй, не "зимний" кинозал - главная часть "Рыбника". Пожалуй, главнее, а уж про тёплое время года и говорить нечего, - главнее сад "Рыбника", где находятся и летний кинозал, и танцплощадка, и бильярдная, и большая беседка, и мастерская художника "Рыбника" дяди Мити, куда иногда можно заглянуть краем глаза...
И, всё-таки, главное, хоть для зимней, хоть для летней частей "Рыбника", - это кино. А кино в Аральске - это, действительно, важнейшее из искусств. Потому как другие виды искусств у нас в городе пока - в коротких штанишках.
Рядом с воротами сада "Рыбника" установлен стенд, состоящий из двух больших выдвижных фанерных щитов. На одном из них - написанное дядей Митей крупными буквами название сегодняшней картины с началами сеансов, а на втором расклеены плакаты кинопроката, анонсирующие программу на месяц. Кинопрокат поступает правильно - плакаты тоже находят своего благодарного зрителя.
Но ведь Аральск - это вам не хутор о четырёх домах. Как, например, узнает, какое сегодня в "Рыбнике" кино, человек, пути-дороги которого пролегают не мимо клуба, а около почты, аптеки, универмага, базара, других центров кипучей городской жизни? Вот для этого у дяди Мити заведены небольшие фанерные афишки, на которых он каждый день пишет название новой картины и начало сеансов. Афишки эти вывешиваются на давно вбитых для этого в нужных местах города гвоздях, а вчерашние приносятся обратно в мастерскую художника.
Не только кино-афиши делает художник "Рыбника" дядя Митя. Очередное социалистическое обязательство рыбкомбината перед партией и народом на огромном транспаранте, вывешенном над воротами сада: добыть в этом году сто тысяч центнеров рыбы - это тоже его работа. Портреты передовиков того же рыбкомбината в фойе зимнего зала. Приходилось дяде Мите выписывать вывески городских магазинов, мастерских, парикмахерских и много чего другого, к чему обязывало его звание художника.
Но, пожалуй, самым популярным произведением дяди Мити была картина на огромном листе фанеры, прибитом к двум капитально врытым в землю около "Рыбника" столбам. Даже новенькое, ещё пахнущее свежей краской, такое оптимистичное и в светлую даль зовущее социалистическое обязательство рыбкомбината никогда не собирало столько зрителей. И не соберёт, даже если этим обязательством будут не сто тысяч центнеров, а все двести. И на портреты передовиков никто не засматривается. А вот у этого произведения... Для меня, например, долгое время в мировом изобразительном искусстве не было равных ему по выразительности и художественной ценности. И если бы мне ещё пару-тройку лет назад доверили решать, чем увенчать вершину этого искусства - "Моной Лизой" Леонардо да Винчи или этой картиной дяди Мити, - я бы, не раздумывая, выбрал второе.
...Браконьер в тёмной мешковатой робе, перегнувшийся через борт своей лодки и уже поднявший острогу, чтобы насадить на неё здоровенную рыбину, - этот браконьер вдруг со злобным удивлением видит чью-то руку на своём запястье. На мой вкус, это удивление на искажённом лице браконьера представляло куда большую художественную ценность, чем пресловутая улыбка Моны Лизы. Знатоки, конечно, тут же вознегодуют: ну как можно сравнивать какого-то клубного художника с Леонардо да Винчи: в улыбке Моны Лизы - столько интригующей недоговорённости, а тут... Не надо ахать, товарищи знатоки, если вы никогда не были около "Рыбника" и не видели это художественное произведение. И в этом компоненте дядя Митя не проигрывал Леонарду да Винчи. В его картине интригующей недоговорённости было сто пудов! Не только нарушителю закона, но и зрителю было совершенно непонятно - откуда появился этот нависший над преступником крепкий молодец в ладно скроенной спецовке, с красной повязкой на рукаве. Не видно ни судна, ни катера, ни самой малой лодочки, на которых он мог бы приплыть сюда. Вывод мог быть только один - он появился откуда-то из поднебесья, олицетворяя собой те высшие силы, от суда которых аральским браконьерам не уйти. Это вывод мог подтолкнуть зрителя и на какие-то религиозные размышления, но художественная ценность картины всё равно полностью искупала этот её идеологический огрех.
Сколько ни смотри на эту картину, а тщательная проработка всех её деталей дарит тебе всё новые находки. Как добросовестно выписана даже последняя по рангу героиня картины, чуть не ставшая жертвой злодеяния! Несчастная рыбина, молитвенно сложив грудные плавнички и напустив в прекрасные девичьи глаза море скорби, как бы призывала зрителя никогда не поддаваться искушению браконьерством.
Увы, даже столь высокохудожественный агитматериал не останавливал аральчан от искушения. Большинство из них не могли бы с чистой совестью заверить уже упомянутые высшие силы: "Вот те крест, ваши святейшества, - ни единой рыбки из моря по беззаконию не вытащил, а только сообразуясь с календарем нереста и у рыболовной инспекции испросив разрешения..."
...Утро. У главной афиши "Рыбника" стоит, опираясь на свою клюку, дядя Митя. Рядом с ним - стопка маленьких фанерных афишек, которые нужно разнести по городу.
Вот по улице беззаботно топает пацанёнок, которому в школу во вторую смену, а сейчас все уголки Аральска гостеприимно открыты перед ним, и надо только решить, в какой из них наведаться сначала. Но вот рассеянный до этого взгляд пацанёнка натыкается на неподвижно стоящего дядю Митю. Юнец испуганно вздрагивает, останавливается и только сейчас вспоминает, что в это время "Рыбник" лучше обходить стороной. Поздно - дядя Митя уже манит его к себе.
Ослушаться, не подойти? Легко сказать. Тут на тебя такие силы действуют...
Если бы в кастинге на эталонную Бабу-Ягу мог участвовать и дядя Митя - то даже легендарному Георгию Милляру не удалось бы затмить его. Очень может быть, что на том воображаемом кастинге и самой Бабе-Яге дали бы от ворот поворот в пользу дяди Мити.
Согбенный, скрюченный; густые длинные тёмные волосы с проседью, где каждая прядь была предоставлена сама себе и торчала как ей заблагорассудится; нос, опущенный до нижней губы; тёмные бездонные глаза, в которые и заглянуть-то боязно... - одним словом, человек с такой внешностью мог сказать свеженькому, розовому, упитанному мальчику только одно: "Мальчик-мальчик, подойди ко мне - я тебя съем". А не подойти к такому... Да эта внешность, этот взгляд - они тебя волоком притащат!
"К почте отнеси!" - всучивая несчастному одну из фанерок-афишек, приказывал дядя Митя. И голос у него! Высокий, почти женский, в котором было и поскрипывание, и поскуливание, и повизгивание... И голос у дяди Мити такой, каким в самый раз, летя на шабаш нечистой силы, пугать честной народ.
Но не взлететь было дяде Мите. Не подпрыгнуть даже. Дядя Митя и ходить-то мог... С большой натяжкой такой способ передвижения можно было назвать ходьбой.
Вот он рано утром идёт от своего дома к "Рыбнику", до которого - всего ничего. Слабые духом - отвернись! Вот одна его нога в огромном ортопедическом ботинке медленно подтягивается вперёд остатками каких-то ещё не отмерших мышц и жил. Перенеся на неё, а больше на палочку, вес своего маленького высохшего тельца, дядя Митя повторяет тот же маневр с другой ногой. Теперь второй ортопедический колосс волочится по пыльной аральской улице, загребая за собой песок, мелкие камешки, окурки. Все кости дяди Мити, кажется, скреплены на живую нитку; все части его тела или сильно отстают или, наоборот, неумеренно поспешают друг за другом и, стремясь войти в нужный для движения ритм, так вихляют, выделывают такие кордебалеты, что только диву даёшься, как всё-таки дядя Митя добирается до "Рыбника" и обратно домой, не растеряв по дороге добрую половину своей хлипкой конструкции.
"Смотри-ка, выжил!" - должно быть, удивлённо хмыкнула как-то мать-природа, и в награду за такую стойкость позволила ему удерживать в руке кисть - в руке тоже таким изуверским образом вывернутой, в какой другому и ложку до рта не донести.
И так был одинок в этом мире дядя Митя, как... Нет, тут сравнение будет в пользу Бабы-Яги. Пусть и ненадёжный товарищ Кощей Бессмертный, но к Бабе-Яге хоть он иногда в гости наведывался.
Наш дом находится во дворе, забор которого - общий с садом "Рыбника". Разумеется, когда пришло моё время, я без всяких поблажек и отсрочек был призван дядей Митей на разноску афиш. Да и как нам, "рыбницким" пацанам, в отличии, например, от "трудпосёлских" "шанхайских" или "курортских", - как нам можно было увильнуть от этой службы? "Рыбник" со всеми его причиндалами был для нас всем - буднями и праздниками, радостями и печалями. И выпавшая нам по месту жительства повинность принималась как должная.
Но на всё в нашем мире есть свой укорот - время. В том числе - и на всякого рода повинности. Вот и разносчики афиш нашего призыва повзрослели, и дядя Митя понимал, что вот-вот они могут сказать ему жёсткое: "Нет!" Он всегда правильно определял для каждого канун такого момента - и уже больше не просил о помощи. Никогда.
Для меня такой момент долго не наступал. Игорёк Кудряшов, тоже "рыбницкий", уже был освобождён дядей Митей от разноски афиш, а я всё ещё оставался на службе и безропотно шёл к дяде Мите, если он призывно махал мне клюкой.
Освобождён я был от этой службы только тогда, когда дядя Митя впервые увидел меня с Людой Ким. А, может, и Игорька он освободил по той же причине, увидев его с Людой ещё раньше? С кем, первым из нас, Люда пошла смотреть кино в "Рыбник"?
Мне стало интересно - совсем освобождён? Ну-ка, ну-ка, дядя Митя, так ли уж решительно ты отказался от моих услуг?
Рассчитал, когда дядя Митя со стопкой приготовленных для разноски афиш будет у ворот сада "Рыбника" высматривать жертву. Нарочно останавливаюсь в нескольких шагах от него, у стенда с анонсами месячного кино-репертуара. Внимательнейшим образом долго рассматриваю кино-плакаты, хотя уже наизусть знаю не только исполнителей всех ролей, но и фамилии авторов всех плакатов, их тиражи и названия типографий, в которых они печатались.
Ноль внимания.
"Ну, и не надо!" - наполовину обиженно, наполовину облегчённо подумал я и пошёл в бильярдную, где уже становился завсегдатаем, - на горе и печаль родителям и учителям своим, которым так и не удалось удержать меня от этого пагубного для советской молодёжи увлечения, и я только до восьмого класса приумножал собой ряды круглых отличников нашей школы.
Было бы глуповато покидать ряды круглых отличников только для того, чтобы стать заурядным игроком в бильярд. А чтобы стать заметной фигурой в этой удивительной игре, кроме способностей нужны были и регулярные тренировки.
...Вот и в тот раз - с утра, под дождём, рысью из дома в бильярдную "Рыбника". Наскрести по всем карманам шестьдесят копеек для часовой игры кое-как удалось.
Давненько уже, видать, стоит на обычном своём месте с приготовленными для разноски афишками дядя Митя - трудно подкараулить жертву в такую погоду. Седые космы волос на непокрытой голове слиплись; блестят от воды не только огромные несуразной формы ботинки, но даже клюка.
Торможу шаг около него - а вдруг попросит? Ни слова, ни звука. Дядя Митя неподвижным взглядом смотрит мимо меня. С волос, с кустистых бровей, с кончика носа капает вода.
- Дядя Мить... - я осторожно прикасаюсь к мокрому рукаву кургузого пиджачка художника.
Только теперь он перевёл взгляд на меня.
Я, казалось бы, давно знаю каждую чёрточку лица дяди Мити, каждую пуговицу и заплатку его поношенной одежонки, каждую трещинку и сучок его палочки, но вот так - глаза в глаза... Я впервые увидел, до мурашек по коже почувствовал, что вся жизнь дяди Мити, почти ушедшая из его высохшего, непослушного тельца, - там, в его глазах. Мига мне хватило, чтобы понять - каких бы ещё жестокостей не припасла судьба этому удивительному человеку, а ни слезинки не выдавить ей из этих глаз. Но и самой лёгкой улыбки никогда уже у них не получится.
Решительно беру всю оставшуюся стопку афишек:
- Я их все разнесу, дядя Митя. Всё равно делать нечего.
...Вот и в этот раз - разнёс фанерки-афишки по городу, принёс в мастерскую художника вчерашние.
Дядя Митя и с давними своими помощниками никогда не заводил никаких разговоров - тех разговоров о том-о сём, которые могли бы как-то сблизить собеседников, помочь им понять друг друга. Он даже "спасибо!" никогда не говорил.
- До свидания, дядя Митя.
И вдруг:
- Подожди, Алик.
Голос всё тот же - Бабы-Яги. Но сейчас было что-то такое в этом голосе... Вот сейчас я бы поверил, что дядя Митя когда-то умел гладить по головкам малышню и даже сюсюкать с ней. Во что ещё минуту назад ни за что бы не поверил.
И ни разу до этого я не слышал, чтобы дядя Митя кого-то назвал по имени. Ни разу! Даже в общении с директором "Рыбника" ему хватало местоимений.
... Из мастерской дяди Мити я вышел не с пустыми руками.
...Идём на Проход рассматривать нашу общую теперь тайну. Лёня и Игорёк ещё не видели - что же я несу в сумке. Ничего-ничего, потерпите.
Кивая на мою ношу, Игорёк, прищурившись, спрашивает
- Алик, а почему дядя Митя отдал это именно тебе?
Попытаться ответить, почему именно мне, - такая попытка могла бы обернуться надуванием щёк.
- Не знаю, - ответ, конечно, не очень убедительный, но и придраться к нему трудно.
Игорёк и Лёня только понимающе переглянулись - они знали о моей сверхсрочной службе у дяди Мити.
...Вот и Проход. Уходим по его песчаному берегу туда, где даже от самого шустрого и настырного зеваки успеем спрятать то, что мы сейчас должны внимательно рассмотреть.
Вынимаю это из сумки, разворачиваю, осторожно раскладываю на песке.
Никаких сомнений - когда-то это было частью ковра. Ковра, которому... Ну, пусть, и не тыща лет, но и меньше ненамного. Только века могут быть так безжалостны к известным своей стойкостью ковровым краскам.
Лёня спрашивает:
- А как эта штука оказалась у дяди Мити?
- Однажды к нему в мастерскую пришёл очень старый казах и попросил разобраться - что же изображено на этом куске ковра. Дядя Митя отпихивался от этой показавшейся ему идиотской просьбы, но тот аксакал не отступал от него: ты единственный художник в городе, только ты можешь понять, что тут изображено. Не выдержав, дядя Митя замахнулся на него клюкой, и тогда старик вынужден был сказать, почему он так настойчив. Уходя, аксакал оставил этот кусок ковра у дяди Мити, умоляя его подумать над тем, как расшифровать изображённое на нём. Это было несколько лет тому назад, и дядя Митя точно знает, что тот казах уже умер. Но и от его имени в мастерскую художника никто так и не пришёл. Да и было ли кому прийти.
Игорёк не выдерживает:
- Ну, а тайна? Тайна-то здесь какая?
Я оглянулся по сторонам и тихо сказал:
- Тот, кто отгадает заключённую в этом куске ковра загадку, найдёт огромный клад. Казахи называют его - Золотой Казан...
Замолкаем на какое-то время, ещё и ещё раз внимательно оглядываясь вокруг.
Тут и любой другой задал бы тот же вопрос, что и Лёня:
- А почему же дядя Митя за всё это время так и не попытался сам отгадать эту загадку?
Спрашивал я осторожно об этом дядю Митю и, по-моему, правильно передал товарищам смысл его скупого ответа: главный интерес в жизни не в том, чтобы удовлетворять свои желания, а в том, чтобы их иметь; а он уже давно не имеет никаких желаний.
У нас желания искать клады было - хоть отбавляй.
Внимательно рассматриваем доставшуюся нам тайну. Вырезали эту часть ковра варварски, не заботясь, чтобы полученный кусок был правильной фигурой. Кривобокая трапеция какая-то вышла. И края такими неровными могли получиться только тогда, когда резали впопыхах.
Очевидный вывод первым озвучил Лёня:
- Так кромсать ковёр можно только тогда, когда через минуту-другую тебе - секим-башка, и надо быстрее уносить ноги.
Игорёк соглашается:
- Видать, с целым ковром от опасности было не уйти, вот кто-то и вырезал самую ценную для себя часть.
Вношу свой скромный вклад в наши дедуктивные упражнения:
- Вырезать-то он успел, а вот успел ли уйти от погони?
Попытаться создать цепочку событий, в результате которых этот кусок старинного ковра оказался у аксакала, гостя дяди Мити? Ну а что нам даст даже самый красивый и самый правдоподобный сюжет? И какой толк в том, что мы знаем, в чём ценность этого куска ковра, и даже как называется эта ценность. Хоть в сотню самых зорких глаз смотри, а не только в шесть, а изображения заветного крестика с надписью - "Ищи здесь" - тут, конечно, не увидеть. В том-то и заключалась тайна, обладателями которой мы стали - что в этой части ковра указывает на место захоронения Золотого Казана.