- Извините, мужики, опоздал! - влетел Серега. - Опять пенсионеры митинг устроили. Прямо возле телевидения. Все перегорожено, к работе не проехать. Тридцать пять минут стоял.
- Проехал? - угрюмо спросил Вовка, крутя в руках коробку от кассеты.
- С божьей помощью, - налил себе кофе Серега, худощавый высокий тридцатипятилетний журналист с женственными чертами лица, и уселся с сигаретой в продавленное кресло. - Нет, ну какой идиот первым выдумал в кастрюли стучать? Мало того, что чуть палками и своими плакатами мне машину не побили, как будто у меня не "девятка", а "лексус" какой-то. Пришлось из-за них от греха подальше ее за два квартала поставить. Так еще и на входе какая-то сука мне поварешкой по затылку заехала. Во, видите?
И для подтверждения своих слов Серега продемонстрировал всем заднюю часть головы, слегка приподняв длинные для мужской стрижки волосы.
- Ничего там нет, - внимательно осмотрел травмированное место Петрович, коренастый мужик лет сорока пяти, о которых говорят "прожженный". - Твоему затылку и каменюка не страшен, а тут поварешкой старуха заехала.
- Скажешь тоже, каменюка, - обиженно сел в прежнюю позу Серега. - А хоть бы и поварешкой. Шишка будет обязательно. Или синяк. А я здесь, скажите, причем? Всего-то на работу шел. А они сначала по машине дубасить, а потом по затылку. Как будто это я им льготы срезал. А ведь могли бы и каменюкой, наверное, если бы под руку попалась. А чего вы задумчивые такие?
- Чего, чего, - передразнил его Вовка. - Пока ты там партизанскими тропами пробирался, мы тут по самое некуда от Васька получили. Вспомнил, что начальник. Вызвал всех к себе в кабинет и орал минут десять. Полные уроды, мол, информационный отдел, а ситуацию не сечем. Все каналы, дескать, уже со вчерашнего дня эту гребаную монетизацию расхваливают, а мы у себя до сих пор про пикеты рассусоливаем.
- Совсем он белены объелся, что ли? Мало ли кто что расхваливает. Не те времена. Что видим, то и показываем, - потер затылок Серега.
- Ой, только не надо здесь пламенного демократа-одуванчика изображать, - поморщился Вовка. - Я, конечно, в данном случае Васька нашего не виню. Он и сам все понимает. Просто ему посреди ночи звоночек был откуда следует. А у него семья, младшая дочка в университет поступать хочет. Нужны ему эти неприятности? В общем, выдал всем по серьгам. Нинке, как заведующей, вообще выговор вкатал ни за что и пригрозил зарплату урезать...
- Короче, задание наше таково, - перебил Вовку Петрович. - Сегодня в вечерних новостях перед выступлением губернатора должен быть сюжет про счастливых пенсионеров. Иначе вышибут всех под чистую.
- А почему мы? - опешил Серега. - Других бригад нет? Я, например, тележурналист, и на сделку с совестью пойти не могу.
- Тогда ты, совестливый наш, с поварешкой и с нами пикетировать пойдешь к пенсионерам, - хмыкнул Петрович. - Нинка нам доверила, как проверенным кадрам. Остальные, сам знаешь, молодняк еще. Отснимут пакость какую-нибудь, что тогда делать? А мы на этих рекламных сюжетцах руку набили.
- С поварешкой, говоришь, - задумчиво выпустил дым изо рта Серега. - Ладно, но лишь ради Нинки. Только как мы это снимать будем?
- Да как всегда, маленький что ли? - вздохнул Вовка. - Стандартная пурга в духе рекламы стирального порошка. Минут на пять.
- Да это как раз понятно, - отмахнулся Серега. - Вот только где мы сейчас счастливого пенсионера найдем? Что-то я на входе такого не встретил. Кругом только злобные.
- Успокойся, Нинка из кассы штуку выделила на осчастливливание, - поднялся со стула Петрович.
- Ни фига себе! - присвистнул Серега. - Во, расщедрилась! А не много для счастья-то? Может, и пятисот хватит?
- Немного, - огрызнулся Петрович. - Ты сейчас найди дурака за пятихатку. Это, конечно, деньги, но для нашего счастья может и не хватить. В общем, сейчас едем ближе к центру, как всегда в наш любимый квартал престарелых. Мы пока в машине посидим, а Вовка по квартирам прошвырнется. Как найдет, свистнет. А уж по ходу дела какую-нибудь глупость придумаем. Не в первый раз...
- Пойду к Зинаиде Семеновне схожу. Она вчера пикетировать ходила, так там магазин нашла с дешевым сахарным песком. Себе взяла и на нас два кило. Ну посидим еще, чайку попьем. Так что приду к вечеру, - одела перед зеркалом платок Марья Николаевна. - Ты дома будешь или опять куда-нибудь ушмулишь?
- Да на рынок сходить хотел, - вышел проводить жену Степан Михайлович. - Мне на прошлой неделе мужик один подшипник для тележки обещал раздобыть. Лето придет, а мы на даче без тележки. Ни воды не привезти, ни песка.
- Да нет, не волнуйся, за тридцать рублей договорились. У меня в заначке есть, - поспешно сказал муж.
- Ты бы лучше, чем за дрянью всякой ходить, инженер хренов, пошел бы в поликлинику, - с деланной суровостью проворчала Марья Николаевна. - Набрал бы рецептов льготных на всякий случай. А то поотменят все, вот тогда без лекарств-то загнешься. Будет тебе и тачка, и песок.
- Вот баба дура, - тихо ругнулся Степан Михайлович. - Сама лекарств всяких набрала, половину не знает для чего. До смерти теперь все не съесть. Так и меня туда же. А лето-то не за горами. Будешь вместо чая таблетки горстями лопать.
- У-у-у, завелся, умный. Ладно, иди куда хочешь. Только недолго, и деньги припрячь подальше. А я пошла.
Когда дверь за женой закрылась, Степан Михайлович выкурил сигарету и начал собираться в путь. Мысли о том, куда лучше спрятать деньги так, чтобы быстро и без срама можно было их достать, прервал звонок.
- Откройте, пожалуйста, - раздался голос из-за двери. - Мы с телевидения.
Степан Михайлович щелкнул замком и распахнул дверь, явив перед собой худого мужчину лет тридцати пяти в очках и с всклокоченной рыжей шевелюрой.
- Надо же, не боитесь, - хмыкнул незнакомец. - Говорят, говорят вам, а все равно верите. А если бы я вам по голове дал?
- Так а чего меня бить по голове-то? - пожал плечами хозяин. - У меня и брать-то нечего. Да и голос у вас приятный и с доверием. Не как у жулика.
- Жулики всякие бывают, - пробурчал Вовка. - Вот мои корочки. Краев Владимир, сотрудник местного телевидения. Можно пройти?
- Ох, извините, - засуетился старик, впуская гостя. - Вообще-то я собирался уходить, но готов вас выслушать.
- Видите ли, - перешел сразу к атаке посетитель. - Мы снимаем сюжет о монетизации льгот, а именно о том, какую пользу она несет пенсионерам.
- Какую же пользу она несет? - удивился Степан Михайлович. - Очередной раз нас натянули и щелкнули.
- Вот тут вы не правы, - покачал головой Вовка. - Просто люди не улавливают сути момента. А, чтобы им все разъяснить, мы и хотим показать в новостях этот сюжет.
- Спорить не буду, - вежливо согласился пенсионер. - Скажите, когда будете показывать, обязательно посмотрю. Может, действительно чего не допонимаю. Только ко мне-то вы зачем пришли?
- Видите ли, этот сюжет еще не совсем готов. У нас не хватает мнений. Вот и ходим по квартирам, делаем опрос среди обычных пенсионеров. Не желаете поучаствовать?
- Нет, - категорически отрезал Степан Михайлович. - Мое мнение вам только все испортить может. Я точно никому ничего хорошего разъяснить не смогу. Вы знаете, что? Лучше этажом выше поднимитесь. Там Анна Кузьминична в пятнадцатой живет. Она все время на телевидение мечтала попасть. Вот ее и спросите.
- Да был я там. Никого нет дома, - ответил Вовка, умолчав, как минуту назад ушел от бдительной пенсионерки ни с чем, когда та из-за двери пригрозила вызвать милицию, обозвав его мошенником и аферистом.
- Вот не повезло ей. А так хотела, так хотела, - расстроился за соседку старик. - А много вы уже мнений собрали? Что люди говорят?
- Если быть честным, то пока из того, что отсняли все как-то, знаете ли, никак. Люди говорят всякое, но вот, верите, смотришь, а доверия не возникает. А я почему к вам пристаю. Очень типаж у вас подходящий. Что-то вы такое излучаете, что должно заставить зрителя вам поверить.
Слова насчет типажа согрели душу Степана Михайловича, но, тем не менее, он ответил: - Извините, некогда мне. Не знаю я, что говорить. Извините.
- А вы не волнуйтесь, мы вам скажем, что нужно делать и говорить, - не отступал телевизионщик. - Ну, так что, выделите несколько минут? Я сейчас ребят позову, отснимем и дело с концом.
- То есть, как это вы мне скажете? - опешил пенсионер. - Это, значит, у вас все заготовлено уже? На подлог идти заставляете? Идите-ка прочь отсюда подобру-поздорову.
- Ну почему сразу на подлог? - обиделся Вовка. - Просто подскажем, чтобы вы перед камерой не мучались. А то многие мычать начинают от волнения, приходится переснимать. А пленка-то идет. Время, опять, же теряется. Ну, если не согласитесь, так не согласитесь. Насильно заставлять говорить не будем. И, да! Забыл сказать. Труд ваш, естественно, будет оплачен. Тысяча рублей за съемку. Ну, по рукам?
- Покупаете, значит? - расстроено спросил Степан Михайлович.
- Почему же покупаем? - улыбнулся телевизионщик. - Просто каждая работа должна вознаграждаться. А тысяча, согласитесь, не такая уж и плохая прибавка к вашей пенсии.
С одной стороны, старик понимал, что его явно опять обманывают. Только в чем, до конца пока разобраться не мог. Версий было несколько: от необходимости соврать в камеру до того, что обещанной тысячи не выплатят. С другой же стороны, он не хотел не верить своему гостю. А тысяча бы пригодилась. В голове Степана Михайловича возник образ тележки на дутых колесах, что продавалась за девятьсот сорок рублей в магазине " Веселый дачник" возле рынка. Тогда и все мучения с подшипниками отпадут сами собой. А сказать-то, не камни поворочать. Да и, как Владимир пообещал, всегда можно отказаться...
- Так, - заглянул зачем-то в туалет Петрович. - Не очень светлая квартирка, но ничего. Две лампы поставим. Снимать предлагаю сначала на кухне, а потом дело перенести в гостиную. Вовка, кончай стену подпирать. Сбегай вниз и притащи из машины еще один светильник.
- Скажите, Степан Михайлович, - спросил Серега сидящего на табуретке посреди кухни слегка испуганного хозяина, - а вы воевали?
- Так а как же? - смущенно развел руками старик. - Мне девятнадцать стукнуло, когда война-то началась. Так до Берлина и дошел.
- Повезло, - кивнул головой Серега. - А ордена, там, или медали имеются?
- Да есть немного.
- Вот и хорошо. Будем вас снимать с наградами. У вас же они, наверняка, на парадном костюме прицеплены?
- Угу, - кивнул Степан Михайлович.
- На фига с наградами-то? - зашел в кухню Петрович. - День Победы, что ли? У нас проблема другая сегодня.
- С медалями больше доверия, как к фронтовику, - огрызнулся Серега.
- Не знаю, как-то нескромно это. Лучше как есть, по-домашнему, в тапочках и подтяжках. Мы же с чаепития хотели начать. Что же он, как индюк, чай пьет при полном параде?
- Ладно, - согласился Серега. - Но в гостиной пусть переоденется. Все-таки авторитетности прибавится.
- Куда ставить? - загрохотал в коридоре осветительным прибором Вовка.
- Осторожнее! - прикрикнул на него Петрович. - Тащи в гостиную. А второй сюда неси. Так, ну давайте стол организуйте, что ли.
- Ой, простите, - засуетился хозяин.
Вскочив с табурета, он достал из старого буфета четыре чашки с блюдцами и, поставив их на стол, зажег конфорку под чайником.
- Так, две чашки лишние, - распорядился Петрович. - В гостях у вас только Серега, как журналист. Мы труженики невидимого фронта и прессы не любим. Ноу пикче. Вы лучше, Степан Михайлович, на стол поставьте что-нибудь. Не впустую же чаи гонять будете.
- Ах, да! - хлопнул себя по лбу Степан Михайлович и извлек из холодильника полупустую бутылку водки, кастрюлю с гречневой кашей и блюдце с куском масла, а из хлебницы достал полбуханки ржаного хлеба и небольшой кусок пирога с творогом.
- Да вы что делаете? - удивленно посмотрел на стол Петрович. - Вы что, пьющий?
- Нет, - растерялся старик.
- Ну так на фига водку-то выставляете? Конфеты нужны, печенье или пряники. Пирог тоже пошел бы, но только этого маловато будет.
- Так нету конфет. Если только сахар кусками, - виновато развел руками пенсионер.
- Тьфу ты, незадача! Вовка! Иди сюда!
- Чего? - показалась в проеме рыжая голова.
- Вот тебе полтинник, потом с Нинки стрясем на допрасходы. Дуй в магазин. Здесь за углом есть. Купи грамм сто пряников и конфет грамм триста. Дорогих не покупай, лучше карамельку. Только, чтобы фантики поярче были. Вперед! - показал на дверь Петрович и развернулся к Степану Михайловичу. - Значит так, сейчас снимаем сцену чаепития. Говорить пока ничего не надо. Мы сами потом скажем. Главное сидите, пейте чаек вприкуску с конфетами и как бы общайтесь с Серегой. Расскажите ему что-нибудь про себя. Остальное не ваше дело. Понятно? Да, и причешитесь, пока реквизит не принесли, а то какой-то вы взбудораженный...
После удачно сыгранного эпизода на кухне съемочная группа переместилась в гостиную. Старика переодели в парадный костюм с пятью медалями и двумя орденами, еще раз причесали и усадили на стул, положив его руку на стоявший рядом стол.
- Как-то не радостно это, - скривился Петрович. - Праздника не ощущается. Вовка, на тебе еще стольник, с Нинки стрясем потом. Быстро найди три красных революционных гвоздики. Одна нога здесь, другая там...
Вскоре в центр стола уже водрузили вазу с цветами, а рядом поставили фотографию молодого Степана Михайловича с женой.
- Вот, совсем другое дело, - удовлетворенно кивнул Петрович. - Теперь праздник чувствуется. Давайте снимать. Серега, садись с другой стороны стола... Вот так, чтобы только кусок твой торчал сбоку... А теперь задавай вопросы.
- Скажите, Степан Михайлович, - вкрадчиво и нежно заговорил журналист. - Я знаю, что раньше вы опасались отмены льгот, а слово монетизация наводило на вас страх.
Пенсионер какое-то время ошарашено щурился под бьющим в лицо горячим светом, затем кашлянул, приосанился и ответил: - Так а что же ее не бояться? Мне что монетизация, что еще какую гадость придумают. Все равно добра ждать нечего. Не верю я в добро-то теперь. Последние лет тринадцать и не было добра-то этого, одно надувательство. Травят нас, как тараканов...
- Стоп, стоп! - захлопал в ладоши Петрович. - Ну что он несет?! И ты, Серега, журналист хренов, чего рот раззявил?! Сидишь, как обалдуй полный! Мы о чем сюжет-то снимаем?
- Да, - встряхнул головой Серега. - Что-то вы, Степан Михайлович не то говорите.
- Что думаю, то и говорю, - буркнул старик.
- Нет, так не пойдет, - ласково сказал журналист, роясь во внутреннем кармане пиджака. - Мы же хотим в вашем лице всем разъяснить, что наконец-то государство решило позаботиться о пожилых людях, что ничего страшного нет в отмене льгот, что не стоит нервничать по пустякам. А вы что несете? Добра не ждите, вас надуют. Вот, я тут в машине набросал вам ответы. Прочтите, чтобы примерно знать. Почерк у меня понятный, проблем не будет.
Степан Михайлович недоверчиво посмотрел на сложенный лист бумаги, взял со стола очки и принялся внимательно читать. Неспешно дойдя до конца, он вздохнул, отложил тезисы и покачал головой: - Не буду я это говорить.
- Ну, еперный театр! Здрасьте, приехали, - протянул Петрович. - Вовка, ты куда нас привел?! Тебя кого просили найти?
- А я виноват, что ли? - огрызнулся тот. - Все нормально было, согласился. Я что, Нострадамус, что ли, чтобы в будущее заглядывать? Тогда хотел, а сейчас расхотел.
- А почему, Степан Михайлович, вы не хотите это говорить? - продолжил ласковый натиск Серега. - Вы что не верите новой реформе? Вы вообще правительству верите?
- Да я и не знаю: верить ему или нет. Когда на выборы иду или газеты читаю, вроде верю... А так смотрю, что оно с нами делает, так, вроде, и не верю, - потупил взор пенсионер и, неожиданно подняв голову, стукнул себя кулаком в грудь и быстро заговорил: - Да вы поймите, может, дело это и хорошее. Может, у них действительно чего-нибудь там проснулось в голове-то. Когда-то же надо начинать. Да только не могу я врать. Это же не жене соврать, когда заначку спрячешь. Это же всему миру соврать! Я же не знаю ничего толком. Скажу, что все хорошо, а если нет. Я сейчас-то говорю так, потому что так думаю. А если разберусь, пойму, что правильная эта ваша монети, как ее, то наоборот хвалить стану. Вы лучше потом заходите, когда все ясно будет. Я тогда скажу все, как есть. Может, и по-вашему. Только время дайте понять. Вы хорошие люди, делаете доброе дело, но не мучайте сейчас меня, сынки, глупого такого.
- Может, пойдем? - растерянно спросил Серега у сотоварищей.
- Да подожди ты, - отмахнулся Петрович и сел рядом со стариком. - Послушай, отец. Ты сейчас все правильно говоришь. Так только как тебе это все понять, когда другие тоже ничего не понимают? Кому-то же надо начинать объяснять. Мы же тебя не врать заставляем, а просим сказать о том, до чего ты еще не докумекал. Пойми, дело-то хорошее на этот раз. Не может больше государство обманывать вас. Да ты и сам поймешь. Не молокосос какой-нибудь, в жизни многое, наверное, повидал, опыт имеешь. Да только поздно будет. Мы тебе сейчас, как артисту тысячу платим. Купишь жене своей халат, там, или ботинки себе какие-нибудь. А если откажешься и потом вспомнишь нас, тысячи уже не будет. Волосы станешь на голове рвать, себя клясть в дурости, а денег не будет. Да такой гонорар, что ты сейчас получишь, ни один артист за день не получает. А тебе-то только и сказать правду. Ну, побудь же артистом на пять минут. На благое же дело. Вон Серега в пятом классе Гитлера в школьной самодеятельности играл. Думаешь ему легко было? Его же все ненавидели в зале. А зачем он это делал, причем задаром? Да чтобы остальные пацаны и девчата поняли, что такое война. Да, он мог бы встать в позу, сказать, мол, фашистов пусть другие играют. Да только Серега не такой. Он что, когда на сцене приказывал Москву бомбить, этого хотел? Ни фига он не хотел. Он за Москву бы глотку всем перегрыз. А он играл! И кому от этого стало плохо? Вот так-то. Все, спасибо, извиняемся. Собирайтесь, мужики, кина не будет.
- Блин, - заканючил Вовка, упаковывая прожектор. - Что за люди пошли? Только время зря потеряли. Что теперь в эфир давать? Конечно, пенсионерам деньги теперь не нужны. Они теперь с монетизациями. Это у нас деньги лишние. Сколько пленки зря перевели. Цветов накупили с конфетами. Теперь из своего кармана оплачивать, что ли? Нинка нас убьет. С него бы штуку за неустойку удержать, посмотрел бы я на принципиальность...
- Ай, черт с вами! Вроде, действительно, подвел я вас, - неожиданно сказал Степан Михайлович. - Да и тысячу, по правде сказать, в самом деле будет жалко, если хорошим делом эта реформа ваша окажется. Шкурнический, конечно, интерес. Но, с другой стороны, все равно кто-нибудь другой скажет. А я вот уже и потратить эти деньги знаю на что. Давайте, чего говорить. Только я в конце обязательно скажу, что, дескать, говорю это от чистого сердца, но все же пока еще сомневаюсь и окончательно не уверен в успехе этих реформ.
- О чем разговор? Так бы и давно! - повеселел Петрович. - Вовка, ставь свет на место...
За пятнадцать минут до обещанного эфира новостей Степан Михайлович закончил в очередной раз любоваться блестящей тележкой под незлобное ворчание жены, включил телевизор на местном канале и приказал супруге выйти из кухни и сесть на диван .
- А что так рано-то? - недовольно посмотрела на часы Марья Николаевна.
- Всякое бывает, - взволнованно пояснил муж. - Кто их там знает, на телевидении этом. Вдруг раньше новости показывать начнут. Пропустим еще.
- Да когда это новости раньше времени показывали? Если только умрет кто или террористы. Так тогда не до тебя, старого, будет.
- Всякое бывает, - продолжил стоять на своем старик, одевая на домашнюю рубашку пиджак от парадного костюма.
- Это еще зачем ты вырядился? - удивленно покосилась на него жена.
- Когда еще мужа в новостях покажут? - смущенно хихикнул Степан Михайлович. - Это для тебя, может, ничего особенного, а для меня какое никакое, а событие. Ты всем позвонила, кому я просил?
- Еще и напомнила час назад, - ответила Марья Николаевна. - Хотя мог бы и сам обзвонить. Не я в артисты записалась на старую задницу.
- Самому неудобно, - нахмурился старик. - А Петру позвонила? Ты говорила, что его не было дома.
- Появился. Сказал, что будет смотреть.
- Завидует, наверное. Эх, Петька. Мечтал в детстве артистом стать, а показывают меня. Да, вот так жизнь устроена.
Некоторое время пенсионеры сидели молча. Под мерный бубнеж какой-то лысой головы в телевизоре Марья Николаевна осматривала комнату, думая, что неплохо сделать бы ремонт и что им уже по годам не потянуть, если только обои подклеить. Степан Михайлович же уперся взглядом в экран, хотя изображение и расплывалось для него мутным пятном, и с позабытым уже юношеским волнением ждал своего дебютного выхода на сцену. При этом он вспоминал моменты съемки и прикидывал, все ли хорошо получилось.
Наконец, телевизионные часы отсчитали время, прошла ежедневная заставка местных новостей, и на экране возник диктор. Оба старика затаили дыхание.
- Добрый вечер. Как всегда по традиции мы начнем выпуск с наиболее важного для многих в эти дни события в жизни нашей страны. Несмотря на то, что в ряде городов до сих пор проходят стихийные митинги пенсионеров по поводу отмены льгот, по мнению экспертов ситуация начинает стабилизироваться, - бодро поведал диктор. - Все большее количество бывших льготников понимает политику нашего государства и соглашается со столь необходимыми экономическими мерами. Подобная ситуация наблюдается уже и в нашем городе. Об этом репортаж нашего корреспондента Сергея Семенова.
- Пикеты пенсионеров стали уже привычным делом в нашем городе, - возник на экране Серега с микрофоном, как можно незаметнее с явной опаской оборачиваясь на фон в виде протестующих с плакатами. - Всего лишь за неделю перегораживание дорог стариками под знаменами "Долой нищенскую жизнь" и "Правительство в отставку" как-то незаметно стало будничным атрибутом городской жизни.
- Смотри, - хихикнул Степан Михайлович. - Вот это Серега, который мне вопросы задавал. В телевизоре он как-то лучше выглядит, чем в жизни.
- Да тихо ты! - шикнула жена. - Дай послушать.
На экране уже Степан Михайлович пил на кухне чай вместе с журналистом под закадровый комментарий: - Но вскоре эти пикеты, ворвавшиеся в ритм города, уже станут исторической нелепостью, над которой будут смеяться и сами участники митингов. По мере того, как монетизация все шире шагает по нашей стране, она приобретает все больше своих сторонников, еще недавно ратующих за сохранение льгот.
- Вот здесь оператор постарался, - ткнул пальцем в сторону экрана Степан Михайлович. - Хорошо с этой позиции я вышел. Петр от зависти сейчас загнется раньше срока.
А на экране уже началась беседа с "гостеприимным хозяином".
- Раньше я действительно боялся отмены льгот, - вещал телевизионный Степан Михайлович. - Думал, как буду теперь к дочке ездить. Она у меня на другом конце города живет, тремя видами транспорта добираться приходиться. Но теперь даже смешно над собой. Оказалось, сколько же хорошего может дать эта монетизация! К примеру, раньше иной раз к дочке и не поедешь. Вроде бы и автобус бесплатный, а ты попробуй дождись его, бесплатного. Деньги-то на бесплатный все поразворовали. Одни коммерческие ходят. Посмотришь, бывало, в окно, а там дождь или мороз. Вроде и внучат повидать хочется, а вроде и здоровье уже не то, чтобы по сорок минут на остановках мерзнуть. Подумаешь и не поедешь. А сейчас понял, что ситуация изменилась. Когда деньги на руках, то можно и не ждать социального транспорта. Сел, купил билет и поехал. Хоть каждый день катайся. В деньгах-то ничего не потерял, только удобнее стало.
- Очень рад, что реформы правительства пришлись вам по душе и вы во всем разобрались, - ласково сказал журналист. - Я понимаю, что и грядущей отмены льгот на лекарства вам теперь бояться нечего?
- Да что вы, - махнул рукой на экране Степан Михайлович. - Я, конечно, здоровьем похвастаться не могу, но и не настолько я больной человек, чтобы всякие лекарства в огромных количествах скупать. Посчитал и понял, что хватит мне выплат на лекарства. Еще, может, и останется. Скоплю на что-нибудь. Опять же гораздо проще с лекарствами будет. Раньше не все бесплатные и достанешь, а сейчас все просто будет. Наживаться на нас спекулянты перестанут. Пришел и купил.
- Степан Михайлович теперь понимает, насколько необходим процесс монетизации для нашей экономики и прежде всего для социальной области, - пошел опять голос под кадры со все еще открывающим рот стариком. - Конечно, не все оказалось продумано до конца в проведении реформы, вскрываются отдельные шероховатости. Но в целом можно с уверенностью сказать, что государство, может быть, впервые за столько лет серьезно позаботилось о больных людях, инвалидах и прежде всего о наших пенсионерах. И хочется надеяться, что если на наших улицах и останутся в будущем пикеты, то только в поддержку действий нашего правительства.
Сюжет закончился, и диктор перешел к другим новостям.
- И где это у нас автобусы до Новосибирска ходят? - мрачно спросила после минуты молчания Марья Николаевна. - Чтобы вот так сел, билет купил и к внукам поехал? Или метро прокопали?
- Тьфу ты, дура баба, - сплюнул Степан Михайлович. - Это же для доступности. Что мне нужно было объяснять, где дочь живет? Пленка-то идет. А так все понятно. На то и актеры существуют, чтобы играть неправду взаправду.
- Угу, куда уж мне понять-то, - спокойно кивнула головой жена. - А где же, актер мой дорогой, те лекарства, что ты накупил? Господи, стыд-то какой. Еще, дура, и людям позвонила. Как мне теперь им в глаза-то смотреть?
- А что я такого сделал позорного - то? - возмутился старик. - Это вы несознательные стыдитесь! Мне все объяснили, как должно быть, а я отрепетировал и своими словами пересказал. Для вас же старался! Вот только почему они последнюю фразу мою вырезали, где я говорю о своих сомнениях? Как-то не очень хорошо вышло.
- Не знаю ничего про твои сомнения, - встала с дивана Марья Николаевна, - а вот только знаю для чего ты постарался. Господи, как же стыдно за идиота старого!
С этими словами она вышла в коридор и пнула свежеприобретенную тележку.
- Стыдно ей, - обиженно проворчал Степан Михайлович. - Завидно, а не стыдно. Другая бы жена радовалась за мужика, а она стыдится.
От неожиданного телефонного звонка старик вздрогнул.
- Алло, - подошел он к аппарату. - А это ты Петр? Здравствуй дорогой. Видал артиста? Ну и как он тебе?
- Иуда ты, - донеслось с другого конца линии. - За сколько же ты продался этим сволочам? Жить тебе хорошо? Да я после этого руки тебе больше не подам. Вот уж не ожидал за столько лет от тебя предательства. В общем, был у меня друг детства, и нет его. Умер. Знать тебя не хочу, и ты про меня забудь...
- И этого завидки взяли, - послушав короткие гудки, вздохнул Степан Михайлович...
До позднего вечера Марье Николаевне звонили подружки и знакомые, сочувствуя помешательству мужа. Кто-то осторожно говорил, что, Степан Михайлович, наверное, не совсем прав, кто-то успокаивал женщину, говоря, что все мужики к старости умом трогаются, а кто и открыто нелицеприятно комментировал услышанную проповедь. Старик лег на диван, притворился спящим, но чутко слушал ответы жены в трубку, пытаясь составить реакцию других на свой телевизионный дебют. Итог оказался неутешительным. Степан Михайлович начал осознавать, что сделал что-то не то, что-то, что явно никому не понравилось.
- Наверное, я просто плохо объяснил, - утешал себя пенсионер. - Люди попросту ничего не поняли...
На утро Марья Николаевна хранила гордое молчание. Степан Михайлович внезапно ощутил себя побитой собакой, но, не подав вида, позавтракал и решил, что дома находиться невыносимо. Выйдя из подъезда, он столкнулся нос к носу с дворничихой, в приветствии которой пробивалась явная издевка. Да и шепоток двух пожилых соседок за его спиной показался довольно неприятным.
Старик дошел до подвальчика в соседнем доме, оборудованном еще в давние времена под спортивную школу единоборств, чудом уцелевшую до сей поры благодаря предвыборным стараниям какого-то депутата. Тренер школы от всего сердца сочувствовал пенсионерам и зимой в дневное время пускал стариков поиграть в шахматы или домино, чтобы не мерзли и не тосковали. Сегодня там уже забивали козла несколько окрестных жителей, а еще двое ждали своей очереди.
- Здоровы будете. Может, в шахматишки сыграем, чем костьми стучать? - бодро спросил на входе Степан Михайлович.
Собравшиеся подняли головы от стола, молча кивнули вошедшему и продолжили игру.
- Николай, - обратился к одному из стоящих стариков Степан Михайлович, присев за столик с шахматной доской. - Чего ты там стоишь? В ногах правды нет. Давай я тебе пока мат поставлю разок-другой.
- Да нет, Степан, - ответил тот. - Это тебе жизнь пряником кажется. Мне теперь с такой телезвездой и сидеть-то боязно, не то что играть. Да и не хочу, если честно. Ты лучше другому кому-нибудь мат поставь, кому жить хорошо, а я уж костьми постучу.
Степан Михайлович какое-то время посидел молча, посмотрев на потерявших к нему интерес знакомых, вздохнул и, тихо пробормотав "Да ну вас всех к черту", решил съездить на рынок. Просто потолкаться в незнакомой толпе, поглазеть, лишь бы не возвращаться домой.
- Ой, гляньте-ка, - показала пальцем на Степана Михайловича в трамвае сидящая напротив дородная старуха, когда до рынка оставалось две остановки. - А я все смотрю, он или нет. Точно он. Актер и в трамвае едет. Это он, граждане, вчера врал про хорошую жизнь. Вот ведь, а сегодня в трамвае, как живой. У-у-у... В жизни-то вы получше, чем на экране. Только я вот вчера смотрела телевизор и все думала, сколько же вам платят за такое вранье? Не стыдно в вашем возрасте-то врать? Еще и при орденах как бы. Вы же такой, как и мы. Посмотрите вокруг-то.
Степан Михайлович машинально затравленно оглянулся. В этот момент ему показалось, что все пассажиры осуждающе смотрят в его сторону. Не дождавшись своей остановки он резко встал и, пряча глаза в пол, вышел на ближайшей.
Идти на рынок уже не хотелось. Настроение было испорчено окончательно. В ближайшем ларьке старик купил поллитру и твердо решил пойти с покаянием к Петру для возобновления мирных отношений...
- Дурак ты, Степан, - выпил рюмку Петр. - Такой дурак, что и обижаться-то на тебя не могу. Сколько тебя знал, а такого не ожидал.
- Да чего ты все заладил меня жизни-то поучать? - огрызнулся Степан Михайлович. - Может, действительно все не так плохо, как люди думают.
- Может, да только не в нашей с тобой жизни. Ты как будто на Луне живешь, не видишь вокруг ничего.
- Да вижу, - отмахнулся старик. - Но хочется же в лучшее верить.
- Ну и верь себе тихо. Куда же ты полез на посмешище? Ты же себя предал, меня, Марью. Не нужно только прикрываться благими помыслами и строить из себя глупенького. Купили тебя, вот и все. Так и скажи. А то не все так плохо. Ты же, Степан, на фашиста пер, жизнью рисковал, а как кремень был. Потом по жизни шел так, что меня всегда завидки брали. Я готов был сломаться, а ты не сдавался и никогда не стелился ни под кого. А здесь блядям этим продался, которым до тебя и дела-то нет.
- Хорошо тебе красиво говорить, правильный ты наш. Тебе предложи, тоже, наверное, не отказался бы. Не я бы, так другой эту тысячу отработал бы. Деньги-то на дороге для нас не валяются.
- Я бы отказался, а до других мне дела нет, - разлил по второй Петр. - Мне свое и твое имя дороги.
- Ну и что мне теперь со своим именем делать прикажешь? Повеситься? Я почему к тебе и пришел, как к другу, за советом. Не по себе мне как-то. Вроде и не сделал ничего такого, а вроде ты и прав, продался.
- Не знаю, что делать, - вздохнул Петр. - Слово - вещь такая. Вылетает легко, а когда нагадит, оттереть трудно. Можно и так прожить. Все это забудется. Про вечные муки совести только в книжках пишут. А если не только? Я бы пошел и поговорил с этими молодцами или с их начальством, опровержения потребовал. Должна же быть правда где-то. Верится мало, но вдруг что получится. Глядишь, и облегчишь душу...
Всю ночь Степан Михайлович проворочался с боку на бок в тягостных раздумьях. На утро он одел парадный костюм с наградами, побрился, полил себя одеколоном, уложил редеющие седые волосы и, достав из заначки все свои сбережения в пятьсот сорок рублей, отправился на телевидение...
- Куда, гражданин, прете? - ворчливо пробасил пожилой вахтер на входе. - Тут телевидение, а не магазин. Без пропуска не положено.
- Мне бы к тем, кто новости снимает. Журналиста Сергеем зовут, фамилию не припомню, - с уважением пробормотал нарушитель закона.
- Здесь журналистов много. И Сергеев всяких хватает. А пускать без пропуска не положено. Если тут каждый ходить за просто так будет, то вокзал получится. Вот ступайте в бюро пропусков за углом, выпишите пропуск и приходите...
В окошечке бюро пропусков сидела женщина средних лет с суровым лицом.
- Мне бы пропуск выписать, - наклонился к ней Степан Михайлович.
- К кому? - отчеканила та.
- К журналисту одному. Он новости делает.
- Фамилия.
- Да не знаю я его фамилии! - начал злиться старик.
- Ваша фамилия, - с наигранным усталым видом подняла глаза к потолку женщина. - Ходят тут, кому не лень. Как зовут не помнят.
- Громов меня зовут, Степан Михайлович.
- На вас пропуск не заказывали, - порылась в бумажках местная властительница судеб. - У дверей местный телефон. Звоните, чтобы заказали.
- А кому звонить-то? Тьфу, ети его в душу! Понаставили везде стражников, простому человеку не пройти. Как меня снимать, так, можно сказать, с оркестром на дом приехали. А как не нужен стал, так и пропуск не заказывают. Да ну вас к такой-то, - в сердцах высказался пенсионер и вышел на улицу.
Степан Михайлович решил ждать у входа, в надежде, что рано или поздно кто-нибудь из съемочной бригады, да выйдет.
Спустя минут сорок небеса сжалились. Неподалеку остановилась машина телеканала, откуда с камерой вышел Петрович. Следом за ним семенил Вовка.
- Здравствуйте, - радостно поприветствовал их старик, переминаясь от холода с ноги на ногу.
- Угу, - кивнул Петрович, проходя мимо.
- Вы меня не узнали?! Это же я! - крикнул ему вслед Степан Михайлович. - Вы про меня позавчера сюжет снимали.
Оператор остановился, посмотрел на пенсионера и кивнул: - Помню.
- А я к вам. Точнее не к вам, а к Сергею, но меня не пускают без пропуска, - виновато улыбнулся старик.
- Вовка, иди наверх, я сейчас, - отправил ассистента Петрович. - И что вы хотите?
- Снимите меня обратно, пожалуйста, - попросил Степан Михайлович. - Зря я согласился тогда сниматься. Неправильно это, как чувствовал. Боком все обернулось. Никто не понял меня: ни друг, ни жена, ни знакомые. Все смотрят, как на врага народа. Да и вы мои слова в конце зачем-то еще вырезали. В итоге вроде и так получилось, а вроде и нет. В общем, не могу я так жить. Все считают меня какой-то тварью продажной. Снимите обратно, я свои слова назад заберу. Извинюсь и скажу, как думаю.
- Ну, слова ваши мы не специально вырезали, они во времени не укладывались, да и по сюжету были лишние, - закурил Петрович. - А переснимать вас никто не будет.
- Я понимаю, что затраты. Вот, я заплачу, - протянул деньги пенсионер. - Здесь немного, но мне и времени нужно меньше. Нет, если нужно больше, я принесу. Только у меня сейчас нет с собой. Я тележку для дачи на вашу тысячу купил. Если надо, я ее продам и принесу попозже.
- Да причем здесь деньги, отец? - невесело хмыкнул Петрович. - Ступай домой. Все будет хорошо. А угрызения совести твои никому не нужны, а правда тем более. Нельзя тебя снимать. Никто этого показывать не будет. Не в детском саду: сегодня хвалим, завтра слова назад берем.
- А ведь врали вы все, - внимательно посмотрел на него Степан Михайлович. - И сейчас ты врешь. Глаза-то у тебя пустые. Понятно, все жить хотим. Можно, как это сейчас говорится, и старика развести. Только мне-то этот позор в конце жизни зачем? Всю жизнь прожил честно, а теперь Иудой стал. Я же для вас старался, поверил вам, людям помочь хотел...
- За тележку твою ты старался, - угрюмо прервал его Петрович. - И мы за свои тележки старались. Каждый за свою. Жизнь такая выдалась. Давай, отец уходи, нечего здесь зря мерзнуть. И Серега тебе не поможет. Бывай здоров и извини, если что не так.
Он слегка хлопнул Степана Михайловича по плечу, отшвырнул окурок в сторону и ушел за стеклянные двери. Старик долго смотрел ему вслед, словно надеясь на его возвращение. Спустя некоторое время он вздохнул и потер зачем-то правую щеку, как после пощечины. Затем аккуратно убрал деньги в кошелек, спрятав его потом в нагрудный карман рубашки и, сгорбившись, стал медленно спускаться по обледеневшим ступеням...