Земельман Алёна Виталиевна : другие произведения.

Глава 5. Ненависть

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:

  5. Ненависть.
  
  Северная Ятра. Настоящее.
  Туон - столица Мирионского Королевства.
  
  "День, когда все началось, я помню, словно это было вчера.
  Весь город вышел провожать нас. Бесконечная вереница стройных рядов всадников в сверкающих доспехах тянулась от Дворцовой Площади столицы до Городских ворот. Мы шли за самым отважным и талантливым командиром, какого только знавала история этих земель - юным герцогом Кайсом Сеарийским.
   Мы уходили на север. Молодые и сильные. Уходили по той самой дороге, что вымощена благими намерениями. Уходили в полной уверенности, что несем добро в охваченные пожаром всепожирающей чумы земли. Уходили, готовые выжигать Скверну огнем и мечем.
  Во имя Короля!
  Во имя Света!
  Во имя Всего Живого!
  Как только мы приблизились к западным пределам того, что когда-то называлось нашими северными землями, стало ясно, что те тревожные вести, что изредка долетали до столицы, не отражали и части печальной действительности.
  ... Нежить была повсюду...
  Первый заслон мы - специально обученные и не ведающие страха Дети Света - снесли играючи. Нерасторопная, безмозглая, медлительная нежить, окопавшаяся в полуразрушенном форте, не могла остановить нас. Она не сопротивлялась и не пыталась атаковать. Лишь бестолково, но с тупым фанатизмом стаскивала к пробоинам в стене всяческий мусор: обломки телег, стволы поваленных деревьев, доски, которыми некогда был вымощен подъезд к воротам, надгробные плиты, кирпичи, зачастую выковыривая их из самой стенной кладки чуть поодаль, тем самым создавая новую дыру. Эти, с позволения сказать, укрепления не могли служить для нас препятствием. Мы вышибли оттуда нежить раньше, чем последний из нас оказался внутри форта. Куда больше времени потребовалось, чтобы выжечь все тут святым огнем.
  Так мы вступили в отравленные болезнью земли.
  Наш путь лежал на северо-восток, к бывшей северной твердыне Короны, а ныне покинутой своими защитниками, в панике бежавшими от болезни, крепости Сфонгвул. Оттуда должно было начаться очищение и возрождение этих земель. И Кайс не был намерен терять время.
  Чем дальше мы продвигались, тем холоднее становилось вокруг. Тут не было снега, не было ничего, что могло бы хоть как-то походить на красоты северной природы. Лишь бесконечная череда одинаковых картин: изуродованные деревья, заброшенные поля, опустевшие деревни, разоренные кладбища. Холод шел как будто прямо из-под земли. Редкое тревожное карканье птиц да непрерывное завывание ветра, который дул, казалось, со всех сторон, при этом не разгоняя липкие хлопья холодного тумана, из которого не переставая сыпалась колючая морось. Среди зараженных, гниющих заживо животных тут царствовали черви величиной с солидное бревно, снующие повсюду и оставляющие за собой паутину отвратительной вязкой слизи, которая подмерзала по утрам. Мы уже привыкли к вони разложения, которой был пропитан здешний воздух. Земля все больше и больше напоминала одну огромную разбухшую гноящуюся рану. Наши доспехи начали темнеть и покрылись не сходящим налетом изморози.
  Нежить становилась все разнообразнее, расторопней, агрессивней и изобретательней. Не осталось и намека на меланхоличных скелетов-строителей, что повстречались нам в самом начале. Уже на третий день пребывания в этих не благословенных землях мы понесли первые потери.
  Что-то неладное творилась и с нашими конями. Обученные боевые животные отказывались продвигаться дальше и слушать своих наездников.
  Но все это не могло остановить Кайса.
  Лишь однажды мы сделали небольшой крюк.
  Мы подошли к изъеденным ржавчиной, но при этом плотно запахнутым воротам Аверга - довольно крупного города, вести откуда последний раз дошли до столицы две зимы назад. Ныне там хозяйничала сытая и ленивая нежить. Наше удивление не знало границ, когда посланный Кайсом небольшой отряд, вернувшись, доложил, что в городе еще есть живые. Наш командир пришел в негодование. Ходили слухи, что именно из-за Аверга Герцог Сеарийский две зимы назад серьезно повздорил с братом, не позволившим ему выдвинуться в поход еще тогда, ссылаясь на молодость Кайса.
  - Часть этих людей заражена. - Холодно провозгласил Герцог, обращаясь к нам. - Они должны быть уничтожены! Иначе они могут стать источником распространения болезни.
  - Но как отличить? - Раздался голос откуда-то из передних рядов.
  - Убивать всех! Никто не должен выйти из города! Сжечь все дотла!
   Может, это и был тот единственный в жизни раз, когда судьба дает каждому решить - кто ты. Когда, спасая одного человека, ты пачкаешь руки кровью врага, тебя называют героем. Но если спасая тысячи тысяч, тебе пришлось пожертвовать своими, тебя назовут убийцей. Убивать тех, кого мы так пылко поклялись защищать - к этому далеко не все были готовы. Тот, кто еще не осознал реалий этой войны, получил в награду легкую смерть - Кайс славился свои умением поддерживать железную дисциплину. Особенно здесь и особенно сейчас. Их тела разделили судьбу жителей Аверга, сгорев в очищающем огне, с той лишь разницей, что не заживо.
  Остальные выбрали жизнь, хотя каждый из нас пытался убедить себя, что выбора нет - есть только воинский долг - и искренне в это уверовать.
  Мы выполнили приказ.
  Город пылал семь дней. По-настоящему страшной была только первая ночь, когда обрадованные нашим неожиданным появлением жители города поняли, что мы не несем им спасения. Ночь, наполненная мольбами, проклятиями и запахом горящей плоти.
  Для того, чтобы стать чудовищем, мало однажды совершить чудовищный поступок, но вполне достаточно простить его себе. Все семь дней, отворачиваясь от зарева пожарища, пытаясь не замечать разъедающего глаза дыма, каждый из нас именно это и пытался сделать.
  Потом это назовут 'Авергской расправой'. Для нас же это было первым шагом во тьму. Каждый из нас оставил на том пепелище наивные, светлые юношеские мечты о достойной жизни, великих подвигах и красивой смерти.
  Больше мы не останавливались.
  И еще через восемь недель пути мы увидели Сфонгвул.
  Полукругом выступавшие из скалы ряды монолитов квадратных колонн словно врастали в горную гряду, прошивали ее насквозь и сползали к морю по другую сторону. Верхушки остроконечных башен скрывались в низких черных тучах. Отшлифованный ветром черный камень крепости зловеще подсвечивался отблесками странного прозрачно-голубого пламени, пылающего у подножья цитадели. Эта громада тьмы будто надвигалась, пыталась раздавить, заставляя чувствовать себя ничтожным, окатывала волнами беспричинного ужаса, старалась отпугнуть... или предупредить...
  Осада была бесполезна, и Герцог Сеарийский отдал приказ о штурме.
  К утру второго дня крепость была нашей. Более двадцати пяти сотен отборных воинов из вышедших с Кайсом тридцати стали ценой быстрой победы. Причем лишь небольшая часть из них пала в бою с защищающей крепость нежитью. Большинство бесследно сгинуло в бесконечных лабиринтах катакомб под замком или лишилось рассудка.
  Виски Кайса покрыл густой налет седины, а под глазами пролегли болезненные глубокие тени.
  Надеяться было не на что. Горстки оставшихся в живых не хватало даже на то, чтобы очищать замок от неизвестно откуда берущейся вновь и вновь нежити, не говоря уже о защите или продвижении дальше. Кайс отправил гонцов в столицу, но это было лишь данью дисциплине и порядку, а может - отчаянным жестом, так или иначе, но на помощь тут никто не рассчитывал. Сфонгвул - символ надежды на возрождение - стал больше походить на огромный заброшенный склеп, и мы были заживо похоронены в нем.
  А несколькими днями позже в ворота крепости постучали. Этот подобный набату звук взорвал зловещую тишину замка, казалось, земля вздрогнула и сжалась в комок от страха.
  У ворот стоял некто подобный тем, у кого мы с неделю назад отбили цитадель. Полуразложившийся труп, прогнившие остатки посиневшей плоти едва держались на выступающих из-под нее костях, пустые глазницы светились резким голубоватым огнем. Зато его доспехам и оружию мог бы позавидовать даже воин личной королевской гвардии. Голос незваного гостя был похож на скрежет металла и разносился по округе зловещим негромким эхом. Более того, в отличие от своих примелькавшихся нам сородичей, не в меру развитая нежить изъяснялась весьма внятно. Она размерено барабанила по воротам и требовала аудиенции у Герцога Сеарийского. На пущенные с башни несколько стрел Святого Огня она прочти не отреагировала, лишь равнодушно раскинула над собой защитный купол из омерзительной, переливающейся серым и зеленым слизи, и продолжило настаивать на встрече с нашим командиром. Кайс, нервно расталкивая на своем пути своих забывших о всякой дисциплине, столпившихся полюбоваться на прогрессивную нежить солдат, лично вышел к воротам... И через некоторое время наш посетитель был препровожден в кабинет Герцога, откуда оба очень долго не появлялись.
  Когда же они, наконец, вышли, Кайс велел собрать всех и обратился к нам. Он говорил, что провидение послало нам новых союзников в лице 'Перерожденных'. Что Сегельзель - так, оказывается, звали нежить - открыл ему истину и теперь ясно, кто наш настоящий враг, кто виной тому, что творится на этой многострадальной земле, и где источник чумы. Он обещал нам великие подвиги, славу спасителей, конечно, победу. В конце он провозгласил себя повелителем этих земель и сообщил, что отныне эта крепость будет называться в честь него - 'Кайссфатом'. Вот тогда я впервые увидела в глазах нашего командира этот холодный голубой всполох.
  Что за истину открыл Герцогу Сегельзель, так и осталось для нас загадкой. Одно поняли все - Кайс безумен. Наш командир больше не был легендарным полководцем, верным сыном света, преданным братом великого короля - опорой трона.
  К единственным воротам Кайссфата потянулась вереница Перерожденных. Наши новые союзники приходили поодиночке и отрядами, вооруженные и безоружные, конные и пешие. Всем им, по распоряжению герцога, оказывался прием, словно дорогим гостям. Вот только гости довольно быстро начали вести себя как полноправные хозяева.
  Договором с нежитью Герцог Сеарийский переступил ту черту, после которой уже не было и не могло быть возврата к свету. За ней не было ничего: ни надежд, ни желаний... не было даже холода.
  А что оставалось делать тем из нас, в чьих душах еще теплился огонек веры, в ком еще оставался свет? Одно - погасить его. Благо тут - в Кайссфате - было нечто, что помогало забыться, то, что сковывало наши души ледяными оковами, то, что зажигало в наших глазах этот бледно-голубой огонь, то, что сделало наши волосы совершенно седыми, а голоса - безжизненно-металлическими, то, что превратило наших коней в существа, больше напоминающие демонов, а их ржание в звуки, подобные дьявольскому смеху, то, что поглотило некогда отважное сердце Кайса, оставив на его месте холодную пустоту. Да и лихо взявшиеся за дело Перерожденные не оставляли нам времени на тяжелые раздумья.
  Наш командир легко отдал тех, кто дошел с ним сюда на перевоспитание, нашим неживым союзникам. Через боль и кровь нам открывались новые правила этой войны - Свет не в силах справиться с нашествием нежити - нельзя убить то, что уже мертво. Убитая нежить рано или поздно восстанет вновь. Контроль и только контроль - Магия Смерти - вот залог полной и окончательной победы. Методы наших новых учителей были незамысловаты: учебный бой - до смерти, улыбка - смерть, стон - смерть, мысль - смерть.
  Наш враг - Орден Мавета. Совсем недалеко, чуть южнее, там, где земля перестает гнить и начинает плодоносить. Там, где среди цветущих садов и маленьких аккуратных деревенек, снабжающих Орден солдатами, за надежными стенами Мавет-Монастыря трусливо отсиживаются те, кто в ответе за происходящее.
  Там наш враг!
  Мы - герои!
  Мы очистим эту землю!
  Во имя Смерти!
  Во имя Короля Кайса!
  Ненависть - наше оружие!
  Ненависть не знает границ. Она и только она источник истиной силы.
  Но чтобы это понять, надо возненавидеть, и надо, чтобы возненавидели тебя. По-настоящему!
  И мы сеяли ее, где только могли. Огонь, болезнь, смерть и насилие были нашими лучшими помощниками. Мы учились наслаждаться болью. Мы поднимали погосты и бросали наших новых верных безмозглых, но кровожадных слуг на мирные деревеньки и небольшие города. Копыта наших коней оставляли за собой выжженную землю. Мы упивались силой, получая равное наслаждение, отбирая жизнь у гордо смотрящего нам в лица воина, молящей о пощаде женщины, прячущегося испуганного ребенка или взывающего одуматься старика. И не дожидаясь, пока остынет тело несчастного, отправляли новоиспеченного и голодного зомби в бой со своими односельчанами.
  Армия Мавет-Монастыря не оставалась в долгу. Они не стеснялись вывешивать на центральных площадях истерзанные тела бывших Сыновей Света. Но нас, прошедших школу Перерожденных, вряд ли это могло хоть сколько-нибудь тронуть. Мы были одинаково одержимы взаимным истреблением.
  Последний раз я видела Кайса за пять дней до начала осады Мавет-Монастыря. Он стоял на скале, у самого обрыва, что раскрывался у подножья правого крыла Кайссфата. Худая высокая фигура, темно-серый с налетом изморози доспех, потемневшая кожа лица, испещренная синими прожилками, и неподвижность делали его почти неотличимым от камня, на котором он стоял. Лишь бледно-голубой свет в его глазах да развевающиеся спутанные, совершенно седые волосы выдавали его. Голос с металлическим оттенком негромко скрипнул: "Выступайте!". Это был приговор.
  Первая волна штурма состояла в основном из нас - оставшихся с Кайсом людей. Его больше не трогала судьба тех, кто мог хоть что-то ощущать, путь даже это была только боль. А мы по-прежнему лишь выполняли свой долг.
  Полчища нежити, посланные нами перед собой, легко осадили ворота считавшегося неприступным монастыря. Мы прорвались во двор. Это была ловушка. Вот тут-то я по-настоящему пожалела о том, что еще могу что-то чувствовать...
  ... Лгут те, кто говорит, что ненависть бесплодна. И то, что ты сейчас читаешь это письмо, лучшее тому доказательство. Ты рожден от ненависти. Ты зачат в унижении и страхе. Именно в страхе. Не в моем - моих мучителей. Даже тогда, не смотря на мою беспомощность, слабость, боль и стыд, они меня боялись. Иначе, зачем было завязывать мне глаза? Ведь они были уверены, что я умру. Не знаю, что пугало их больше - этот холодный голубой свет в моем взгляде или то, что я рассмотрю их лица. Боялись, что за мной придут такие, как я. Боялись и ненавидели еще больше. Глумясь надо мной, они упивались последними каплями былой силы, некогда даровавшей вседозволенность, веру в собственную правоту и непогрешимость. И оттого их наслаждение было столь острым, жестокость - изыскано продуманной, а власть абсолютной.
  Ты ненавистью вскормлен. Не знаю, сколько их было. Никогда не узнаю, какой из голосов принадлежал тому, кому волей судеб было предначертано стать твоим отцом. Иногда, в порывах отчаянья и одиночества, глядя, как в твоих глазах зажигаются первые искры ледяного пламени, я с самоуничтожительным упоением представляла себе, что он мог бы испытать, увидев тебя. Узнав, что ты его сын. В мельчайших подробностях рисовала в своем воображение ту каплю холодного пота, которая скатилась бы с его виска при взгляде в твои глаза. Смотрела, как ты растешь, и пыталась найти в тебе черты одного из так и не увиденных мною лиц. Вслушивалась в твой смех в тщетной надежде уловить что-то общее со звуками, которые так и преследуют меня с той ночи, но слышала в нем лишь холодные нотки промерзшего металла.
  Уж не знаю, что стало с его душой - отправилась ли в Светлый Предел, иль по сей день скитается по бесконечным коридорам Мавет-Монастыря. Одно точно: все они остались лежать кровавыми ошметками там - в подвале цитадели Ордена.
  Не помню, каким образом я оказалась на поверхности, помню только, что беспомощно трепыхаясь в размокшей грязи, силясь почувствовать свое истерзанное тело, пытаясь вытереть заливающую глаза кровь, я увидела его - Великого Учителя, Великого Воина, безупречного, как сам Свет, символ доблести, командира элитного авангарда паладинов - Орселиана Фортрея. Не знаю, добрался ли до столицы посланный Кайсом гонец или Орден воззвал к Короне о помощи, а может, людская молва донесла вести о резне, что творится на севере, но так или иначе Фортрэй со своим войском был тут. До сих пор я не смогла ответить себе на вопрос: пришел ли он вовремя, опоздал или поспешил?
  Золоченый доспех паладина слепил, его спокойный голос причинял боль, его наполненный жалостью взгляд вдавливал в грязь. Он обратился к своим бывшим ученикам (уцелевших едва ли насчиталась сотня). Он говорил что-то о пути Света, об искушениях Тьмы, о предательстве Ордена, он назвал нас героями... Но, готова поклясться, он не подал бы ни одному из нас руки. Он должен был простить, и он простил, иначе он не был олицетворением веры, перестал бы быть легендой...
  Те из наших, кто при штурме оказался снаружи, говорили, что в ту ночь пролился кровавый дождь...
  Бывший Герцог Сеарийский так и не покинул свою твердыню. Осаждать бастионы Кайссфата, надежно обороняемые легионами Перерожденных - новой преданной армией Кайса, было безумием. Фортрей отвел войска.
  Мы были преданы своим создателем и прощены тем, кого предали... Можно ли придумать большее унижение?!
  Нам позволено было вернуться. Мудрый монарх не забыл, что мы герои. Но он был чуть ли не единственным. Что касается остальных - нельзя перестать бояться и ненавидеть по приказу, пусть даже всеми глубоко почитаемого короля.
  Ненависть... Она повсюду: на улицах, в лавках, на базаре, в тавернах, в церкви. Эти люди стесняются взглянуть нам в глаза, предпочитают не слышать наших голосов. Они не хотят помнить тех, кто прекрасным солнечным днем в сверкающих доспехах под аплодисменты и приветственные крики покинул этот город, чтобы защитить их, чтобы встать на пути у тьмы, болезни и разложения. Они стремятся забыть тех, кто сложил голову в начале нашего похода, и тех, кто выжил, но заплатил за это своей душой. Помнить - неудобно. Память обязывает. Никто не любит чувствовать себя в долгу... Но мы не боимся ненависти, мы пьем ее, мы за счет нее существуем.
   Настало мое время уходить. Я не знаю куда и не знаю, кого я должна за это благодарить. Отсюда...
  Помни, что единственное существо, чьей ненависти я боялась - это ты, Эйрон.
  Твоя мать, Эллерина Ворт."
  
  Эйрон медленно сложил пожелтевший лист бумаги и спрятал его во внутренний карман короткой кожаной куртки.
  - Когда это случилось? - Поднял он тяжелый взгляд на священника, явно чувствовавшего себя не в своей тарелке.
  - Две зимы назад. - Выпалил тот, словно от скорости его ответа зависело быстрое окончание этой неудобной встречи.
  - Как она умерла? Она болела?
  - Нет. Они уходят сами. Все они. Один за другим. Без видимой причины.
  - Почему мне не сообщили сразу?
  - Это первый случай в моей практике, когда у Ледоглазого есть ребенок. У Ледоглазой... - поправил себя священник. - Послание нашли позже...
  - Где ее похоронили?
  Священник боялся этого вопроса и знал, что он будет задан.
  - Нигде... - буркнул он себе под нос, отводя глаза, чтобы не видеть сверкнувшего во взгляде собеседника светло-голубого свечения.
  - Как это?
  Священник поежился от скрежета металла, прозвучавшего в голосе Эйрона.
  - Хоронить нечего. Их тела замерзают, а потом распадаются на тысячи ледяных осколков и таят. Это обычное явление. Мы уже давно к этому привыкли.
  Прежде, чем задать следующий вопрос Эйрон долго размышлял.
  - А душа? - Все-таки решился он.
  - Чья? Ее душа? - Священник даже не потрудился сдержать не уместную тут, на взгляд Эйрона, иронию. - Ей надо было позаботиться о своей душе, когда она у нее еще была. Им всем следовало задуматься об этом прежде, чем продавать души Зверю! Боюсь, что тебе никто не сможет ответить на этот вопрос. Разве что, ты обратишься с ним к самому Герцогу Сеарийскому.
  - Это не их вина. - Неуверенно произнес Эйрон.
  - А чья же? - Священник позволил себе ехидство. - Похоже, ты не силен в истории!
  - А кто писал историю? - Оскалился Эйрон.
  - Выжившие, молодой человек... выжившие писали.
  - И многим ли из 'выживших' посчастливилось побывать на севере и полюбоваться на дело рук Светлейшего Ордена Мавета? - Теперь уже и Эйрон не считал нужным скрывать свое пренебрежение и сарказм.
  - Это было ошибкой! И церковь ее признала! - Побагровел священник.
  - Значит, ошибаться можно! Но не всем! И только с разрешения этой вашей церкви...
  - Осторожнее, молодой человек... - Глаза священника нехорошо сузились. - Тебе бы о своей душе позаботиться, а то не ровен час...
  Эйрон резко встал, подхватил со скамьи свой плащ, коротко кивнул и со словами: 'Я лучше помолюсь о вашей, Отец!', покинул маленькую обветшалую церквушку. Бледное, усталое лицо матери, которое он уже начал забывать, никак не вязалось с прочитанным. Куда уместнее на фоне холодных чумных пожарищ и груд костей, вмороженных в черные лужи застывшей крови пополам с грязью, выглядело холеное лицо Святого Отца, с перекошенными в праведном гневе пухлыми губами. Может, виной тому был скрип давно не смазываемых петель, а может - порыв осеннего ветра, без спроса ворвавшегося в не успевшую вовремя закрыться дверь, но Эйрон готов был поклясться, что у него за спиной голосом священника прошелестело злое: '...отродье...'. Пусть. Ему было не впервой слышать подобное, только теперь он знал причину. Он легко сбежал по ступеням и пересек улицу, где на противоположной стороне у трактира был привязан его конь.
  - Ну что, дружище, поедем-ка, почитаем, что там "выжившие" написали. - Похлопал он по шее животное.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"