Агумба продвигалась вперёд осторожно, часто останавливалась и поднимала голову. Она не хотела случайной встречи с возможным партнёром. Необходимо ещё чуть подрасти - пока что её очень легко перепутать с малорослой пищей - с крысиной гадюкой, а их здесь полным полно. Оттого-то ей так дорого это место, идеальное для обитания королевских кобр. Агумба не чувствовала своего веса, но легко могла оценить свою длину. Достаточно немного придержать движение головы, оглянуться и подождать когда в высокой траве появится хвост. Легко убедиться - надо ещё расти. Рассчитывать мгновения она умела. Ни разу в жизни она не опоздала с броском, не задержалась с выбросом яда в трепещущее тело лягушки, но и мудрено в её положении ошибаться - всё, что нужно для выживания, она знала и до рождения - ещё в белом яйце.
Агумба прижалась к земле и прислушалась, звуки она не слышала, она их чувствовала. От земли постоянно идёт вибрация. Она уходит дальше и дальше, пока не столкнётся со звуками, идущими от звёзд. Заросли гигантского тростника подхватили волну земли, они сейчас постукивали друг о друга жёсткими плоскими листьями и передавали зов почвы безветренному тяжёлому небу.
Человек посмотрел в окно, но кроме синего мрака в нём не было ничего. "Эта головоломка мне никогда не поддастся", - думал он. Захотелось сдвинуть фишки в сторону, закрыть коробку и лечь спать. Простые желания наиболее трудно выполнить, когда нет уверенности в необходимости и целесообразности их выполнения. Обидно, но во всём желательно видеть смысл. Он представил себе как ляжет на диван, вытянет ноги, наслаждаясь покоем, лёгким гудением расправлявшихся без веса тела жил, как немного потянется и зевнёт и... Будет бесконечно долго, какое странное сочетание слов, ожидать всепрощающего сна. Это не самый плохой вариант.
Скорее всего, перед ним, в глубине шуршащего и потрескивающего разума, вдруг покажется белый свет плоского экрана и на нём до боли отчётливо, до рези "в глазах", проступит положение фигур треклятой головоломки. Звёздочки и крестики - неподвижный фон доски. Красные, белые и чёрные фишки. Белым приходится туго - им никогда (если человек им не поможет и не найдёт решения) не вырваться из плена, из кольца обступивших их со всех сторон врагов - красных и чёрных. Решение было так близко, что не выдерживали нервы. Близко - не значит, что будет найдено. Вибрации мозга нарастали, он слышал как бьются друг о друга извилины, сплетаются в узлы, вспыхивают искровыми разрядами, ползут друг на друга и, исполнив танец сплетённых нитей, вдруг опадают кольцами на плоский белый экран и медленно исчезают, превратившись в мерное гудение крови в сосудах.
Агумба заставила себя остановиться. Что она делает? Огромная куча мокрых, гнилых листьев, она разлеглась прямо на ней и хвост внутри кучи. Казалось, что кожа на голове лопнет от напряжения, а тугой бугорок на нёбе, средоточие её чувств, треснет, будто б случайно проткнутый усиками раздвоенного языка, и истечёт своим содержимым прямо в глотку, минуя подвёрнутые боевые зубы. Но сейчас язычок занят - он ловит волны жизни, а ей остаётся лишь думать: "Как там внутри, в гниющей глубине, хорошо, как же там всё правильно и температура как раз такая, какая необходима". Нельзя быть такой нетерпеливой.
Чёрные глаза Агумбы мутнели от непомерных усилий ослабить давление страшной инстинктивной силы, которая на этот раз могла ошибаться. Агумба точно знала, что ей нельзя двигаться в сторону поляны. Там, на свободном пространстве удобном для турнира, всегда собираются самцы, чтобы побороться, победить и вытеснить соперников в глубину джунглей, где нет таких замечательных самок, ценящих пушистые листья для гнёзд. Впопыхах, ещё в пылу от сраженья рыцари могут съесть и даму. Агумба это знала, но язык опять и опять исследовал воздух, погружался в манящие запахи, идущие от производителей, и, работая с точностью часового маятника, отправлялся в нёбо, в орган распознавания, хотя казалось, это уже лишнее - решение принято, надо успокоиться.
Звёздочки плавали на доске, двигались по ней, словно слепые котята в корзинке, оплетённой крестами прутиков, они не могли ничего изменить в судьбе белых фишек. Надо было на что-то решаться. Старик постарался изменить свой взгляд на ситуацию в целом. Достаточно избавиться от плоскости и всё выглядит абсолютно по-другому. Чёрные теперь разбросаны где-то далеко внизу, красные маленькими, неопасными отрядами, шествуют в разные стороны, а белые? Они совершенно свободны - все стороны света им открыты. Если бы не одно "но" - не ясно, как этим воспользоваться. Без воображения старика поле так и останется плоским, непроходимым для почти растаявшей кучки белых пушинок. "Они такие беспомощные без меня", - думал старик. "Они уже настоящие мертвецы, когда я о них не думаю", - на лице появилась усмешка. От её волны во все стороны по старческому лицу побежали маленькие змейки морщин.
Неразумный инстинкт победил. Она готова рискнуть. Самцы окончили свой боевой танец - один остался на поляне. Он был огромен - три пролёта меж колец взрослого бамбука могло лечь на его спину. "А возможно, даже четыре", - восхищённо сомневалась Агумба. Знойная гирлянда его аромата висела в воздушной, влажной тиши и Агумба не устояла, теперь уже и разумом, перед властным соблазном - поползла в его сторону, ни в чём больше не сомневаясь...
Не всё так просто. Часть белых освободилась полностью. Они достигли замка, укрылись в высоких как звёзды крестовых башнях - им ничто уже не угрожало, но другая, большая часть фишек, словно обезумев, поправ законы силы, устремилась в бой. Чёрные и красные прекрасно разбирались в игре и поверили в удачу. Они не стали преследовать спасшихся бегством. Быстрым маневром их войско умело разделило фалангу нападавших чёрными и красными клиньями. Образовался ужасный водоворот, но кольца перемешавшихся врагов только казались беспорядочным месивом, а на самом деле представляли собой тугую петлю. Гибель белых - дело времени. Сколько старик ни вглядывался в головоломку, спасения белым не высмотрел. Белые чёрточки уже никак не могли сомкнуться и общим усилием разорвать окружение. "Чёрные, белые, красные, опять - чёрные, белые, красные. Выхода нет", - старик чувствовал, как силы покидают его.
- Гениев не выбирают, добрый оказался слабей. Торжествуй мой злой гений, пусть и в качестве locorum - местного гения злосчастной игрушки, с которой не справился неразумный правитель, - горькая усмешка застыла на лице человека.
Агумба лежала полна жизнедарящего сока. Она не могла шевелиться и не хотела этого - разум и чувства обрели солидарность. После чудесной растянувшейся на целый час борьбы, похожей на бесконечное отступление, вдруг случилось, казавшееся уже невероятным, проникновение, и маленький тугой мускулистый кратер нижнего вулкана змеи принял в себя такой же, но вывернутый наизнанку и плеснувший горячей лавой в самые недра. Оставалось лишь ждать. Потерявший смысл своего присутствия, весь обмякший самец, не оглядываясь, уползал в сторону водопада, его довольное шипение и шуршание пластин на брюхе сливалось с равномерным дрожанием зарослей тростника. Свернувшись калачиком Агумба впала в забытьё воспоминаний:
"Агумба пошевелилась. Внутри яйца становилось тесновато. Она даже боялась громко шипеть братцу, который расположился в гнезде - куче гниющих листьев - справа и немного выше. Боялась, что яйцо разорвётся само по себе, и она вывалится прямо в глотку своей оголодавшей мамаши, всегда находившейся поблизости. Дней десять назад, когда они с братцем научились шипеть, то тут же принялись весело болтать о том о сём, коротая время до момента выползки. Братец был бесстрашен и нетерпелив, он уже давно порывался распороть яйцо, поблёкшее, покосившееся и на вид порядочно поизносившееся, чтобы выбраться наружу и посмотреть что там такое существует вокруг.
Агумба даже не знала, как зовут братца, он никогда не представлялся, но уже точно знала, что он плохо кончит, едва успев начать. В этом убеждало то, как братец бесцеремонно стучит хвостом в её скорлупу, вызывая на разговор, и тут же, не дожидаясь привета, скороговоркой начинает шипеть. Ей-то всё равно, но джунгли не переносят самоуверенных типов. К тому же, ничего интересного Агумба из этих бесед не усвоила. Вообще мальчишки представлялись ей довольно глупыми. Она никогда их не видела, но уже знала, что ничего хорошего от них не жди. В лучшем случае, один час беспечных ласк, а потом долгие три месяца ожидания детёнышей, в собственнохвостовом устроенном гнезде.
То ли дело большой чёрный скорпион. Каждый вечер, в полночь, он подбирался к её яйцу, обнимал его лапами и хвостом и, забавно причмокивая, принимался рассказывать бесконечную скорпионью сказку: о безумных рыцарских схватках за прекрасную самку, о кольцах костров для ритуального самоубийства, о круглых хвостатых молниях с небесным ядом, о бесконечных дождях и даже об ужасных землетрясениях, уносивших в глиняных комочках скорпионьи жизни, чтобы накопить силу и злобу и сохранить её до следующей всемирной тряски. Чаще всего матушка не выдерживала скорпионьего скрипа и писка и сбивала рассказчика длинным хвостом на землю, отпихивая подальше от гнезда.
Во время дежурства мама - королевская кобра - никогда ничего не ела, поэтому скорпион успевал унести ноги и хвост в сохранности. Но и будучи свободной женщиной, в холостые периоды, мама, как ныне Агумба, тоже предпочитала питаться крысиными гадюками, которых водилось поблизости видимо-невидимо. Они, не в пример скорпионам, и мягче и питательнее, съешь одну и целую неделю о пище можно не беспокоиться. А сколько нужно перещёлкать скорпионов? Всё пузо изотрешь, гоняясь за ними, да несколько линек с тебя сойдёт, пока насытишься этими жёсткими тварями. Не случайно мамаша подумала о еде - голод становился нестерпимым.
Послышался треск похожий на разрыв мокрой материи. Это братец не выдержал - вспорол скорлупу зубами, да видно позабыл пустить в ход самый в таком деле главный, со специальным запахом, прогоняющим подальше голодную матушку. А та была и рада проглотить неосторожную змейку - на новорождённых змеях не пишут кто чей сынок, можно и ошибиться.
Агумба была много аккуратней и всё сделала правильно. Она вскрыла скорлупку тем, чем надо, потом осторожно высунула в щель язык и затем уже голову. Она внимательно изучила обстановку, увидела, что мамаша уползла далеко, унося в желудке несчастного братца, и уже без сожаления покинула скорлупу, обрывая тонкую пуповину и окончательно вступая во взрослую жизнь. Тельце Агумбы было ловким, упругим, ползти ей было легко, и она очень быстро скрылась в зарослях гигантского тростника. Она ползла, не оглядываясь - не собиралась она любоваться зрелищем развороченного, шевелящегося родного гнезда, которое одна за другой покидали полосатые змейки, на ходу пробуя разворачивать свои красивые капюшоны".
Всю левую сторону сковала тянущая боль. Она растекалась всё шире, занимала новые рубежи и вот уже вся спина превратилась в неподвижную бамбуковую трость, мышцы не могли с ней справиться, только боль пронизывала её безо всякого сопротивления и заставляла всё тело мелко дрожать. Надо было пережить эти мгновения беспомощности, дослушать до конца тягучую, беспощадную, обездвиживающую свирель - музыку боли - и, наконец, помочь себе - достать и принять лекарство, вызвать скорую, открыть дверь, а потом упасть на кушетку и ждать... Всё это можно было проделать только после того как боль немного расслабит удушающие объятия и отпустит из своего плена.
Запертые в башне белые фишки охватила паника. Ни о каком сопротивлении речь уже не шла. Башня сама начала рассыпаться, она на глазах превращалась в кучу гнилых мокрых листьев. Белые слипались в упругие белые комки наподобие вытянутых яиц и укладывались одно яйцо на другое, стремясь зарыться поглубже в гнездо. Кроваво-красная, с белыми и чёрными полосками змея широко разинула пасть и медленно, не торопясь начала наползать на кучу листвы. Вдруг куча разошлась в стороны и сама превратилась в огромную пасть, оснащённую смертельным оружием - боевые зубы кобры приняли рабочее положение, широкий капюшон гипнотизировал лёгким покачиванием и не позволял пуститься в бегство.
Старик рассматривал руку. Две капельки крови засохли на ней, будто бусинки, будто маленькие сосочки неизвестной Венеры. Боль ушла. Остался некоторый страх движения, но и он проходил, и он становился не более чем фантомом бытия. Таким же фантомом, каким было всё вокруг, включая его тело, его жизнь, его разум, включая его любимую игрушку-головоломку.
- Греческий демон. Ты опять меня отпустил. Я не достался тебе, но, возможно, да - это вполне возможно! Я просто перепутал своих Гениев. Чёрный, в золотых украшениях, был добрым, а злой... Злого я так и не распознал...