|
|
||
Историческая повесть о последних днях Эпохи Крестовых походов | ||
Когда солнце светило ярче... (Акра)
Ржавые тучи низко проносились над размокшей от каждодневных ливней землей. Трое всадников в зеленых сюрко и зеленых же плащах медленно ехали по тракту, угрюмо понукая и пришпоривая коней, увязающих копытами в грязи.
- Черт бы побрал местный климат, - выругался огромный рыцарь в одном подшлемнике (итальянский шлем болтался на цепочке, прикрепленной к поясу). - Черт бы...
- Тсс, - шикнул его более хрупкого телосложения спутник в кольчужном капюшоне и благоговейно перекрестился. - Не богохульствуй!
- Ах, Себастьян, милый набожный друг! - здоровяк язвительно улыбнулся. - Опять побежишь в ближайшем городе к священнику на исповедь? Опять заставишь его краснеть и конфузиться?
- Это не твое дело, Робер, раз, - весомо начал Себастьян с едва заметной усмешкой на пухлых губах, - и я не могу видеть лица служителя Божьего сквозь затянутое шторкой окошко, это два.
- Для кого-то хорохоришься! Для него? - Роджер кивком головы указал на едущего позади них оруженосца. - Парню в пятнадцать лет легко запудрить мозги, но не мне, друг мой, не мне. - Робер сделал ударение на последнем слове. - Я-то знаю, что ты всегда исповедуешься вне конфессионала, знаю.
Себастьян преувеличенно сокрушенно вздохнул.
- Тяжки мои грехи, и дьявол меня часто соблазняет, но душа моя стремится к первозданной чистоте и, потому к Богу обращается с покаянием.
- Сладки твои речи, но смрадный дух от тебя исходит. - Робер засмеялся коротким, резким смешком. - Видишь, могу не хуже тебя петь. Иногда как подумаю, а может и впрямь тебе не повезло, что братец твой от дизентерии копыта откинул. Из тебя бы вышел хороший священник.
Себастьян, не любивший, когда затрагивали тему позорной смерти его старшего брата и предназначавшейся ему самому роли, что-то пробурчал в ответ.
Вдруг Робер откинул голову и зашелся громким смехом.
- Что? - окрысился Себастьян.
- Да вот сейчас подумал... ха-ха...подумал, что хоть в ком-то...ха-ха... из твоей семьи...кхех... хотя бы перед смертью...ах-ха-ха... было меньше дерьма, чем обычно у вас заведено.
Внезапно прекратив смеяться, он выпалил последнюю фразу на одном дыхании, и теперь выжидательно уставился на Себастьяна.
Себастьян сдерживал себя из последних сил, зная, что за его реакцией на этот грубый выпад следят. Стиснув зубы, он бросил на своего спутника, вновь дико гоготавшего, короткий, исполненный глубокой неприязни взгляд и закрыл глаза. Он представил, как вонзает кинжал в эту сотрясавшуюся от неугомонного хохота мощную грудь, в которой билось сердце злое и жестокое.
Потом перед ним предстал любящий брат, сильный и отважный, великодушный и милосердный, религиозный и чистый душой, с твердой моралью и понятиями о чести, словом, такой, каким должен быть настоящий рыцарь... Если бы он не заболел, он прожил бы достойную жизнь, его великие деяния вошли бы в историю, о нем бы слагали легенды и песни...
Очнувшись, Себастьян услышал властную, раздраженную речь Роджера:
-... и вот, что я тебе скажу, дружок, не тронь моего оруженосца, даже не смотри на него. Найдешь себе нового, делай с ним, что хочешь, но к моему не прикасайся.
С час или даже больше они ехали в напряженном молчании, когда же по правую от них руку начался лес, Роджер махнул рукой и резким, звенящим сталью, словно удар молота по раскаленному мечу, сказал:
- Нам лучше скрыться от посторонних глаз. Чем меньше народу будет знать о нашем прибытии в эти края, тем лучше.
Себастьян хмуро кивнул в знак согласия, и всадники свернули с тракта на малохоженую лесную тропу.
На скале серой громадой возвышалась цитадель, окруженная мощными стенами с зубчатыми парапетами. У подножия скалы раскинулись опрятные деревеньки.
Роджер плотнее закутался в плащ, подбитый овчиной и выпустил изо рта струю пара.
- Похолодало, - сказал он.
- Вечереет, - лениво протянул разрумянившийся Себастьян. Роджер с подозрением глянул на него и его тонкий суконный плащик. Вспомнив, что Себастьян не носил под кольчугой защищающий от холода и смягчающий удары гамбезон, он недовольно поджал губы.
- Снова вино? - спросил он тоном, не предвещающим ничего хорошего.
Себастьян в притворном изумлении округлил глаза.
- Ну, что ты...
Роджер перебил его:
- Пока крестьяне не пришли с полей, нужно быстрее миновать деревни. У нас еще есть шанс остаться незамеченными.
Сказав это, он вонзил шпоры в бока лошади, и она пустилась в галоп. Себастьян поскакал следом.
В пиршественной зале, под необозримо высоким потолком и в углах которой сгустилась тьма, за длинным дубовым столом одиноко восседал барон Сарс. Стены были завешены выцветшими, потертыми гобеленами. Сквозь маленькие стрельчатые окна пробивался ледяными потоками ветер, будораживший огни факелов и студивший артритные кости старого рыцаря. Предметы в мерцающем свете пламени приобретали какие-то потусторонние очертания. Мертвая тишина нарушалась только чавканьем барона.
- Брат Робер и брат Себастьян! - внезапно возвестил громкоголосый слуга так, что его умиротворенный владыка вздрогнул, и распахнул деревянную дверь, настолько низкую, что Роберу пришлось пригнуть голову.
- Кого я вижу! - оживился барон и шутливо распростер объятия. - Брат Робер явился ко мне, да еще со склоненной головой.
Робер с грацией медведя поклонился.
- А что за юнца с собой привел? Он уже отличился в битве?- Барон имел ввилу Себастьяна.
- Это наш novice, - ухмыляясь, сказал Роджер, - ему только исполнился двадцать один, и он был вынужден по завещанию отца вступить в Орден.
Себастьян склонил голову набок и благосклонно улыбнулся сеньору.
Барон изящным движением руки пригласил их за стол, потом, чуть развернув тело к стоящим позади него слугам, не менее изящно два раза хлопнул в ладоши. Слуги, повинуясь немому приказу, удалились и вернулись с серебряными тарелками в руках, которые поставили перед гостями.
Тарелки были начищены и отполированы, и Себастьян, не удержавшись, взглянул на свое слегко расплывчатое отражение.
Барон, заметивший это, довольно рассмеялся.
Раньше юноши думали о войне и славе, которую она им принесет, о подвигах во имя прекрасных Дам и вечных клятвах своим друзьям, вечных не потому что, они повторяли изо дня в день, тут же нарушая, а вечных, потому что их нужно было соблюдать до самой смерти любой ценой, даже жизни. - Голос барона был мягкий и приятный, манера говорить неспешная, размеренная, и Себастьян чувствовал, что проваливается в полудрему. - А сейчас они все больше думают о собственной красоте.
Барон добродушно усмехнулся.
- И плотских утехах, - вставил Робер.
- Юноши вашего Ордена ограждены от это порока, не так ли? - возразил сеньор.
- И мужи, - буркнул Робер. - Тех, кто нарушает запрет, изгоняют.
- Ибо не только ваши души, но и тела отданы во служение Христу, - торжественно провозгласил барон, поднимая кубок с вином.
- Ad majorem Dei gloriam, - добавил Себастьян, блеснув латынью.
- Какой образованный юноша! - Вновь изумился барон. ("Он только и делает, что удивляется, этот тучный, потный старикашка", - подумалось молодому человеку). Расскажи мне свою историю, как ты попал в Орден?
- Осмелюсь напомнить вам, - влез Роджер, - что мы приехали по важному и тайному делу, не терпящему...
Лицо барона тут же потемнело, во всех чертах проступило что-то хищное.
В этом доме не говорят о делах, месье, не вкусив трапезу. - Робер опустил взгляд, барон же повернулся к Себастьяну, предлагая начать.
Гм... - Себастьян покраснел, потому что вопрос задел его больное место . - В общем, я был младшим сыном своего отца, - начал он не слишком уверенно, - и предназначен для духовной службы. Пожалуй, я имел...имею к этому некоторую склонность. Мой брат был доблестным рыцарем и успел прославиться во всей провинции, хотя был еще молод. Ну а потом, - тут голос его заметно дрогнул, - он погиб в междоусобной стычке, а мой отец с горя слег. Я не успел тогда еще принять постриг, и мой отец захотел, чтобы я соединил военное и духовное поприще. И завещал мне стать одним из рыцарей Храма Соломона, а наследство передать Ордену. Вот и вся история.
- Клятвы и обещания нужно держать, - одобрительно сказал барон. - Твой рассказ напомнил мне одну историю, которая случилась очень давно, так давно, что дед твоего отца еще не успел появиться на этот след.
Это было такое время, когда солнце светило ярче, чем сейчас, и на небосклоне было меньше туч, лишь пушистые облачка, и лес был гуще, и было больше дичи в нем, и меньше троп, и римские дороги еще не обветшали, и воздух полнее насыщал легкие, и травяной ковер был мягче, и цветы ароматнее. Люди больше радовались, смеялись, пели и танцевали, рыцари были безупречны в делах и словах, благородные же дамы кротки и целомудренны. А король был первым воином, и каждый был готов умереть за него, потому что он был готов умереть за каждого.
И случилось жить в ту благословенную пору двум юношам, лучшим друзьям, и ни в чем они друг другу не уступали, ни по знатности и богатству, ни по силе и ловкости, ни по красоте и уму. И проводили все дни они в упорных тренировках и охотничьих забавах с тем, чтобы стать когда прийдет срок доблестными рыцарями, стяжавшими себе вечную славу и завоевавшими добродетелями царство небесное. И поклялись они никогда не расставаться, и всю жизнь идти рука об руку, и дружбу свою никогда не предавать. Стали они друг другу как братья, только ближе и дороже. И уговорились они, что если кто из них от клятвы данной отступит и дружбу предаст, то смерть понести должен от руки брата названного.
Но все обстоятельства способствовали укреплению их дружбы, и не ведали они печали. И стали они рыцарями, и пустились в странствия по провинции, и всюду добывали они уважение, почет и любовь оружием, подвигами и обходительностью. И было так до тех пор, пока не пришел им возраст Спасителя. Вернулись они в свои края, и сели каждый в свое поместье. Виктор, так звали одного из них, уже потерял отца и вступил в наследство. Отец же Людовика, другого рыцаря, еще не покинул юдоль нашу, но был сломлен хворью, в те времена не лечившуюся. И часто приезжал Людовик в замок к Виктору, и пировали они до утра, и охотились по несколько дней кряду, но был печален Луи, и не радовался он ни большим кубкам вина, ни многим яствам, ни убитой дичи в лесу. Не скрылось это от его чуткого друга. Спросил тогда Виктор:
В чем твоя грусть, брат мой Луи, в чем твоя печаль? Что за страдания в тайне испытываешь? Отчего стал скрытен, отчего не раскроешь душу?
Но в ответ его друг лишь качал головой и говорил, что ему нездоровиться. И вопрошал то же несколько раз Виктор, и не давал ответа Луи.
И чаще все приезжал Луи в замок Виктора, и дольше все гостил у него, но к себе не звал.
И спросил Виктор:
Брат мой названный, что в твоем доме?
Но качал лишь в ответ головой его друг, и уста его хранили молчанье.
И настал тогда день, когда сеньору их потребовалось войско, и стал созывать он вассалов верных своих. А Виктор и Луи входили в их число.
И наточил свой меч Виктор, и начистил доспехи, и коня попону залатал, и подтянул подпругу. И наготове стал ждать он Луи. Ждал он день, ждал и два, и неделя пролетела в ожидании, а тот все не являлся, меж тем, как пришел срок.
И отправился тогда Виктор в замок брата названного с тем, чтобы поторопить его сборы. И предстала пред его взором картина, сожаленья достойная: обветшал замок, опустели деревни, невозделаны поля. А слуг нигде не было. И искал Виктор долго кого распросить, и нашел наконец слугу старого и верного. И спросил тогда где господин его. Ответил слуга старый, очи потупив:
Разорено поместье, с отца запустенье, обделен сын в наследстве, оскуднел род дворянский.
Но где сын же хозяйский?
Сын хозяйский - хозяин, господин старый умер. Наш хозяин женился, он в поместье южнее.
Поскакал и помчался славный рыцарь Виктор, и узрел, что и в правду Людовик женился. И ворвался он в замок, а тогда пировали, и спросил он Луи:
Почему ты был скрытен, почему не открылся? Я бы мог поделиться всем, что сам я имею.
И сказал ему рыцарь:
Как я горд, ты ль не знаешь, отчего же теперь ты меня вопрошаешь? Что сейчас говорить, вновь я равен тебе стал, мое сердце открыто, мои руки свободны, обними меня, брат мой.
Но Виктор не унялся.
Отчего ты пируешь? Наш сеньор призывает, уклоненье - преступно.
Вот жена моя справа, с ней я жизнью связался, не могу ее бросить, и она не пускает.
Потемнел взор Виктора и вспылил он нещадно:
Ты женился за деньги, нашу дружбу ты предал! Ты сошел со стези, и обет так нарушил! Ты сеньора оставил, домоседство милее! Честь свою запятнал, долг отцов не признав! Нашу дружбу ты предал, нашу клятву нарушил!
Рубанул он с плеча мечом двуручным, заколол и жену, и предателя-друга. Сам пошел на войну, и отчаянно дрался, был убит в жесткой схватке, с незапятнанной честью.
Барон замолчал, и тишина повисла в зале. Брат Робер слушавший историю в пол уха и думавший о чем-то другом, хотел что-то сказать, но его перебил Себастьян.
Это ужасная история. Нет преступления хуже, чем вероломное убийство друга!
Барон, погрузившийся в задумчивость, ответил:
Нет, это история со счастливым концом, потому что Виктор спас честь Луи. Последний стал бы клятвопреступником, если бы не отправился на войну вместе с другом. Он был близок к тому, чтобы предать их дружбу, не Виктор не позволил этому свершиться. Это поступок настоящего друга.
Но Виктор же сказал: "Нашу дружбу ты предал!" и, получается, что убил именно из-за этого! - юноша горячился.
Эти слова были вставлены много позже описываемых событий. За наслоением, которое может искажать первоначальный смысл истории, нужно уметь видеть костяк, первооснову. Обилие деталей не должно затемнять сущности, - авторитетно заявил барон.
Осмелюсь нарушить вашу литературную беседу, - наконец решился вмешаться Робер, - и напомнить вам, что мы приехали с прямой и конкретной целью от Святейшего папы, просьбу которого мы должны озвучить. Триполи пал, Акра в опасности. Папа Николай просит вас о помощи.
Барон Сарс разразился каким-то гнусным, недоброжелательным смешком, и обаяние добродушного старца, стремящегося передать свой опыт молодежи, исчезло. На мгновение Робер и Себастьян увидели барона Сарса другим, помолодевшим лет на тридцать, жестоким и циничным властителем.
Помочь Папе? Он не мог выдумать чего-нибудь более остроумного? Святая Земля потеряна для нас, надо это признать. Ради чего вообще начинались эти походы? Ради чего гибли доблестные рыцари в расцвете сил среди голых скал и раскаленных песков? Ради суеверий черни? Гроб Господень... Если бы Господь этого хотел, Палестина была бы нашей, но нет, он этого не хочет. Мы увлеклись ложными идолами, мы сбились с пути. Пусть все идет так, как идет. Я не отправлю в эти Адовы Врата и худшего своего раба. Так и передайте Папе. Барон Сарс не боялся наказания Божьего, когда был молод, не будет он трепетать, снисходя в могилу. Барон Сарс ничем не поможет вам.
Лицо барона побагровело.
- А вам я посоветую поскорее убираться из моих владений. Храмовники не слишком популярны в этих краях.
II
Шумным облаком кружили говорливые чайки над мачтами кораблей, время от времени какая-нибудь птица приземлялась на крыши портовых строений. На пристани корабли мерно покачивались на волнах.
Себастьян прошел сквозь пеструю толпу моряков, работников и торговцев прямо в таверну. Резкая смесь из запахов гнилости, вина и пота неприятно ударили в нос. Матросы много пили, много бахвалились и много ругались.
Он подсел за стол в углу к смуглому, как тиковое дерево, тамплиеру и сказал:
Брат Рожер?
Брат Рожер приветливо улыбнулся в ответ и поднял кубок с вином:
А ты Себастьян, тот самый смутьян, с которым мне прийдется совершить плавание на одном корабле?
Себастьян сел напротив и попросил эля.
По-видимому, что да, - сказал он наконец, отхлебнув из кружки.
Я наслышан, - Рожер многозначительно поднял красиво изогнутые брови.
А ты, говорят, с детства плаваешь с тамплиерами? Ты сражался?
Да, конечно, - с важностью произнес Рожер.
Себастьян уставился на дно опустевшей кружки. Он был примерно одного возраста с Рожером, но чувствовал, что этот человек, в отличие от него самого, многое видел на своем веку и многое пережил. Себастьяну страстно захотелось завести дружбу с этим удивительным человеком. Рожер пристально наблюдавший в это время за своим новым знакомцем, понял направление его мыслей и причину замешательства. Роль старшего товарища показалась ему привлекательной и он крикнул трактирщику:
Элю мне и моему другу!
Плавание по Средиземному морю заняло у них два месяца. Себастьян, не привыкший к качке, все это время страдал от морской болезни. Рожер каждый день спускался в каюту друга и развлекал его историями предыдущих плаваний. Ему уже доводилось быть в Святой земле и даже убивать сарацин.
Ломбардцы пьянствовали, но сам Рожер, который должен был управлять кораблем, пил мало.
Когда сойдем на берег, то получим, что причитается, - говорил он, подмигивая, Себастьяну.
Тот совсем пал духом и отчаялся, что не доживет до прибытия в порт.
Ослабший Себастьян лежал и тихо стонал, а Рожер рассказывал истории своих похождений средь волн.
Когда Плавание завершилось, и Себастьян, пошатываясь и опираясь на руку друга, сошел на землю. Он жадно вдыхал сухой горячий воздух Востока, солнце опаляло его лицо, выгоревшая земля со скудной растительностью показалась ему благодаря своей новизне куда милее родных просторов.
Решительность проступила на его благородных чертах, он понял, что началась новая жизнь. А точнее началась именно жизнь, полная кровопролитных битв с язычниками, славных подвигов и...
А где здесь можно промочить горло доброму христианину? - спросил ломбардский наемник Рожера.
Тот усмехнулся, хлопнул Себастьяна по плечу и мотнул головой в сторону.
Все следующие восемь месяцев Себастьян провел в попойках с Рожером и ломбардцами. Однажды изрядно выпивший Себастьян склонился над лицом Рожера, положив ему руки на плечи.
Знаешь что, брат?
Что? - осовело переспросил тот.
Поклянемся, - он полез в карман, достал оттуда маленькое распятие и вложил его в ладонь Рожера, - поклянемся друг другу в вечной дружбе.
Клянусь! - Рожер сказал, сжимая крест.
Клянусь! - Себастьян стиснул его руку . - И пусть умрет тот, кто от клятвы отступит и дружбу предаст!
Лукреций, начальник отряда ломбардцев, закрутил ус и сказал:
Песня сердце веселит!
Один из наемников достал лютню и стал настраивать струны. Наладив строй, он, повинуясь знаку командира, заиграл довольно бодрую мелодию.
Лукреций затянул молодецкую песню хриплым, но не лишенным приятности, голосом.
В это время в таверну ввалился один из наемников и сказал:
Пойдем-те на рынок! Сарацины привезли свои товары!
Лукреций, воинственный дух чей укрепился вином, вскочил со скамьи и ударил мощным кулаком по столу.
Черта должны мы кормить язычников, покупая их барахло! Почему их впускают сюда? Может эти шпионы ищут лазейки, через которые было бы легче ворваться в город их войску?
Нет, нет, Лукреций, успокойся, это всего лишь мирные торговцы! - увещевал его Рожер. - Они же часто приходят, ты забыл?
Забыл? - ощетинился Лукреций. - Я не забыл того, что пал Триполи. Я не забыл того, - сказал он, все более возвышая голос, - что Святой град, завоеванный потом и кровью праотцов, в руках неверных. Я не забыл того, что латинские короли изгнаны со своих владений...
Чего ты хочешь? Ты и твои люди здесь, чтобы охранять остатки латинского королевства! А что ты сеешь своими речами? Смущение, раздор, трусость! У нас были лучшие времена, чем сейчас, но это еще не значит, что мы должны опустить руки и сложить оружие.
Но голос Рожера был заглушен ропотом ломбардцев, поддержавших своего командира.
Тихо, - рявкнул Лукреций, едва держащийся на ногах. - Эгей! Трактирщик, подай еще вина нам всем.
Трактирщик, плешивый толстяк в одной рубахе с закатанными рукавами, вышел из-за стойки, и, подбоченившись, подошел к Лукрецию.
Ни вина, ни эля больше вам не будет с сегодняшнего дня и до тех пор, пока вы не расплатитесь за предыдущие попойки.
Как? - Лукреций было опешил, но гнев захлестнул его. - Ты смеешь не давать честным христианам выпивки, а паршивым язычником даром льешь?
Сюда не ходят язычники, - сухо сказал трактирщик.
Вы слышите? - заорал начальник наемников обращаясь к своим воинам. - Слышите? Эти потворщики язычников требуют деньги с христиан, призванных сюда защищать Святую землю и их собственные жалкие шкуры! - Он повернулся к трактирщику. - Знаешь сколько заплатил нам папа? Думаешь мы привезли с собой сундуки набитые золотом? Тогда ты ошибаешься, ибо папа ничего нам не заплатил! А ты смеешь требовать деньги за жалкую бражку с тех кто приехал сюда за даром отдать свою жизнь? Негодяй!
Сколько можно терпеть? - выкрикнул один из наемников. - Сарацины купаются в золоте, пока мы вынуждены голодать здесь!
Голоса наемников слились в нестройном хоре, озлобление, по капле собиравшееся против сарацин, достигло предела и вылилось наружу.
Вышибем вон!
Долой из города!
Пусть отобедают в аду!
Шумная ватага наемников, предводительствуемая Лукрецием покинула таверну.
Рожер остался на месте, проводив неодобрительным взглядом своих собутыльников.
Себастьян хотел было подняться и последовать за ними, но Рожер остановил его.
Сегодня лучше держаться от них подальше.
Куда они?
В магометанский квартал. И боюсь, что ничего хорошего не ждет его жителей.
Рожер задумчиво пригубил вино.
После резни ломбардскими наемниками сарацинских торговцев и сирийцев, весь город охватила страшная паника. Султан Калаун, искавший формального повода для нападения, заявил на диване, что считает перемирие нарушенным со стороны христиан, и отправил послов к городскому совету с требованием выдать рыцарей, участвовавших в погромах магометанских кварталов. Гийом де Боже, человек великой отваги и изощренного в дипломатических отношениях ума, предложил совету хитроумную лазейку, способ обмануть султана, выдав ему для расправы вместо ломбардцев преступников. Епископ от имени совета отверг это предложение, сказав, что это стало бы величайшим позором для всего христианского мира, отдать на растерзание язычников христиан пусть сошедших со стези добродетели. Члены совета поддержали епископа. Узнав об от отказе, султан пришел в ярость. К нему прибыли гонцы от великого магистра Ордена Храма с предложением выплатить золотом за пролитую кровь. Султан потребовал неимоверную сумму, которая бы не сыскалась даже в казне богатых тамплиеров. Совет отказался платить султану. С того дня участь Акры была предрешена. Даже храбрость объединивших на время свои силы двух заклятых врагов тамплиеров и иоаннитов не могла бы спасти город.
Город жил в тревожном ожидании беды.
Иным горожанам уже казалось, что они слышат конский топот бесчисленной армии Калауна, другие видели как высятся на горизонте пустыни осадные башни и движутся гигантские катапульты. В конце ноября один из шпионов Гийома де Боже принес Акре радостную весть: султан, выступивший в поход, скончался. Многие вздохнули с облегчением, и были среди них как мирные люди, так и военные, по призванию долженствующие быть более искушенным в таких вопросах. Напряжение спало, и все расслабились. Только храмовники и госпитальеры сохраняли пристальное внимание и продолжали готовиться к многонедельной осаде. Вскоре другой шпион доложил великому магистру, что сын султана поклялся продолжить дело отца.
Бог смиловался и даровал нам отсрочку перед великим испытанием, предстоящим выпасть на нашу долю. Мы не должны попусту тратить отведенное нам Богом время перед войной. Нужно закончить укрепление башен западной стены и запастись продовольствием, - сказал магистр на капитуле Ордена Храма.
Себастьян с покрытой головой взглядом искал фигуру Рожера, но капюшон скрывал лица братьев.
На выходе из часовни кто-то дотронулся до его плеча и оттащил в сторону. Рожер сбросил капюшон.
Трудные времена начались. По-видимому, надежды на спасение нет.
Почему ты так говоришь? Я не заметил отчаяния в словах магистра.
Рожер рассмеялся.
Поверь мне на слово, друг, если такой человек, как Гийом де Боже, привыкший добиваться своего всеми правдами и неправдами земными, уповает на Господа, то значит мы действительно обречены.
И что делать?
Ждать, - сказал Рожер, понизив голос. - В этих землях каких-то только чудес не было.
Себастьян стоял на крепостной стене. На горизонте клубами взмыла пыль.
Буря? - спросил рыцарь у туркопола.
Нет, мессир, - ответил тот испуганно.
Себастьян сбежал с лестницы и понесся в ближайший штаб тамплиеров.
Сарацины вяло обстреливали город из катапульт, камни с грохотом ударялись о мощные стены, не нанося им особого урона в силу своих сравнительно небольших размеров. Себастьян спрятавшись за зубцом, следил за движением внутри вражеского войска. Смысл его нахождения здесь заключался в том, что он должен был своим присутствием поддерживать дисциплину среди лучников и арбалетчиков, защищавших стены, и направлять их действия против атакующих. Вдруг он услышал странный звук, словно где-то разбилось гигантское сырое яйцо, смешавшийся со сдавленным воплем. Себастьян посмотрел в сторону ближайшей башни. Камень разбил в лепешку группу инженеров, налаживающих камнемет на ней.
Боже милосердный, - произнес пораженный Себастьян, перекрестившись.
Сир, смотрите, они меняют дислокацию! - крикнул сержант.
И он был прав: конные лучники стремительно приближались. Защитники осыпали их морем стрел, те не оставались в долгу, посылая ответные волны. Мамлюки прикрывали отряд из сотни рабов с лопатами. Конники постоянно перемещались, маневрировали, стремясь отвлечь на себя вражеский огонь, рабы рассредоточенным строем же побежали ко рву.
Приготовить арбалеты! - приказал Себастьян.
Рабы, попав в поле досягаемости арбалетчиков, падали замертво, пронзенные болтами. Большая часть невольников не добежали до рва, и едва ли кто-либо из них успел бросить лопату земли в воду.
На третий день осады магистр созвал капитул.
Братья мои, я буду немногословен. Стены города суть великое подспорье для тех, кто малым числом обороняется против превосходящих сил врагов. Стены уравнивают разницу в соотношении двух войск. Но сейчас в стенах города мы не можем воспользоваться тем преимуществом, которым обладаем благодаря Божией поддержки - опрокинуть на язычников всю мощь нашей рыцарской конницы. - Магистр перевел дыхание. - Мы должны атаковать их неожиданно вне пределов города.
Братья одобрительно загудели.
Маршал де Севье, я повелеваю вам собрать и возглавить отряд.
В отряд попали и Рожер с Себастьяном. Подвесной мост откинулся, решетка барбикена поднялась и рыцари помчались навстречу врагу.
Для Себастьяна это был первый бой. Сердце отбивало барабанную дробь, голова кружилась, а рука, казалось, ослабла настолько, что не могла крепко держать меч.
Он скакал, видя сквозь узкие прорези шлема необдуманно выдвинувшийся к городским стенам пеший отряд (однако все же не столь близко, чтобы ему могли повредить стрелы защитников).
"Мой брат был бы первым рыцарем в этой битве. Он бы скорее погиб, чем позволил кому-то обойти его. Я не должен запятнать его имя. Я не должен".
Сарацины не успели построиться, и рыцарский клин лавиной обрушился на их лагерь. Те, кто был в стороне от эпицентра столкновения, предприняли слабую попытку отбиться, но конники смяли их ряды. Себастьян был очень напряжен: он приближался к арабу-коротышке, кричащему что-то на своем языке. Поравнявшись с ним, Себастьян не глядя рубанул с плеча и услышал за спиной предсмертный вопль.
Убив первого противника, Себастьян почувствовал себя несколько увереннее, расправился с еще несколькими арабами и взял в плен троих.
Сарацины, увидев что дело их плохо, в панике бросились бежать. Рыцари некоторое время преследовали их, пока маршал не приказал отойти в город вместе с захваченными в плен арабами.
О, я смотрю ты неплохо провел время, - ухмыльнулся Рожер, кивнув на пленников Себастьяна. Он снял шлем, мокрые от пота волосы прилипли к голове, а борода вздыбилась.
Да, ничего так, - вяло ответил Себастьян, разглядывая двенадцать пленных Рожера.
В городе рыцарей встретили с триумфом, горожане запрудили улицы и славили на все лады победителей. Какая-то девушка бросила Рожеру венок из свежих цветов, который он криво водрузил на голову. Рожер держался царственно, не показывая и тени усталости.
Подвиги - единственно достойное наполнение жизни, а слава ее цель и высшая награда. Только ради этого нужно жить и умереть, - самодовольно провозгласил Рожер.
В тебе говорит мирское тщеславие, - с досадой сказал Себастьян.
А в тебе - недоделанный поп, - ответил Рожер де Флор.
Следующим утром Себастьян нигде не мог найти Рожера. Тот появился только в полдень, имея вид одновременно и озабоченный, и самодовольный, говоривший о том, что он знает какую-то тайну, которую, впрочем, не против выдать.
Что нового? - спросил Себастьян.
Рожер заговорщически оглянулся по сторонам, отвел Себастьяна в относительно тихое местечко и шепнул на ухо:
Сегодня ночью мы нападем на них с моря.
О! - только и мог сказать юноша. - Ты будешь управлять Фоконом?
Конечно, - кивнул Рожер.
Что ж, тогда нужно подготовиться к ночке...
Нет, - Рожер отрицательно покачал головой. - Идут только те, кто был лично назначен магистром. К нам присоединиться также часть госпитальеров, и французских рыцарей. Остальные нужны для защиты стен.
Себастьян завидовал своему удачливому другу, но приказ магистра -закон, и весь день он простоял на стенах, командуя арбалетчиками и следя за передвижениями врага, который, казалось, погрузился в дремоту и не собирался мстить за вчерашнее небольшое поражение в столкновении.
Ночью тамплиеры и госпитальеры погрузились на корабли.
Удачи тебе, Рожер, - попрощался перед этим Себастьян с другом.
С Божьей помощью, - сказал он.
Однако операции этой не суждено было увенчаться успехом, поскольку разыгралась буря, рассеявшая корабли. Магистры, не желавшие рисковать основными силами, единодушно решили плыть назад, в город.
- Бог против нас, он не поможет нам, - сказал печально Рожер после этого Себастьяну.
И не только он так считал. Многие увидели в бури гнев Божий за грехи христиан, и боевой дух защитников стен упал.
Ночь, безлунная и пугающе тихая, сокрыла всадников, накинувших на белые туники черные плащи, и они с трудом различали друг друга.
- Отлично, так нам будет легче подобраться к ним, - сказал один из братьев.
С нами Бог! Босеан! - воскликнул маршал и вонзил шпоры в бока лошади.
Рыцари пустились галопом к огням, расположенным между палаток. Дозорный услышал конский топот и поднял тревогу. Воины проснулись: спящие прямо на земле вскакивали на ноги с обнаженными клинками, другие выбегали из палаток и подрубали коням ноги, набрасывались на свалившихся всадников. В первые же минуты сражения стало ясно, что внезапная атака сорвалась, а темнота играла против рассеявшихся по сарацинскому лагерю рыцарей. Каждого всадника окружало с десяток врагов, и поддержки от товарищей ждать было нечего: они не видели в каком месте кто бьется, лишь слышали единообразные воинственные кличи:
Босеан! За Христа! Босеан!
По началу Рожер и Себастьян держались вместе, но потом в общей сумятице потеряли друг друга из вида. Себастьян разил мечом иноверцев рьяно: один сарацин напал на него слева, и храмовник рассек ему череп. Одновременно справа кто-то схватился за седло, и юноша ударил его "яблоком". Сириец выскочил прямо из-под коня и попытался вырвать поводья из Себастьяна. Он поднял лошадь на дыбы, и ее мощные копыта ударили врага в грудь.
Но сарацин кругом становилось все больше, а Себастьян уже прилично устал.
Рожер! - крикнул он в ночную тьму, и его голос потонул в лязге мечей, ржании коней, предсмертных криках и боевых кличах.
Находя свое положение затруднительным, Себастьян решил с честью отступить в менее горячую точку или соединиться с каким-нибудь братом. Опрокинув несколько противников, он поскакал в проем между палатками, свободный от воинов. Однако едва достигнув его, лошадь резко подалась вперед и свалилась на передние ноги, а Себастьян перелетел через ее шею и упал лицом на колышек с обмотанной вокруг толстой веревкой, поддерживающей одну из палаток. Меч выпал из руки и теперь валялся в нескольких шагах от тамплиера.
Себастьян, скорчившись от боли, приподнялся на локтях и обернулся: лошадь судорожно билась. Он пополз к мечу, но тут увидел как чья-то нога наступила на клинок. Себастьян поднял глаза. Над ним стоял высокий жилистый араб с широкой саблей в одной руке и дротиком в другой.
Сарацин свирепо ухмыльнулся и посмотрел куда-то за спину Себастьяна. С другого конца проема приближалось еще трое. Себастьян попал в ловушку.
"Нет, в просто безвыходное положение. Это конец".
Эй, садик! - крикнул кто-то зычным голосом позади высокого сарацина. Тот обернулся, и зажженный факел полетел ему в лицо.
Себастьян, не мешкая, бросился вперед, оттолкнул опешившего мусульманина, чья борода и одежда загорелись, перепрыгнул через агонизирующую лошадь и вскочил на круп коня Рожера.
Ты вовремя! - сказал он Рожеру, яростно пришпорившему коня. - Как ты меня нашел?
Услышал твой зов! Как ты там оказался?
Думал перейти в другое место, но лошадь запуталась в веревках.
Рожер издал невнятный звук. Немного погодя, после того как храмовники с большими потерями отступили к городу, он сказал:
- Мы с тобой точно рыцари на печати Ордена: двое на одном коне.
Скорей! К башне! - закричал маршал Севьи.
Сарацинам удалось проломить стену возле башни Св. Антония, и теперь мусульманские полчища пытались пробиться в город через образовавшийся проход.
Магистр выглядел очень уставшим, даже изможденным, и Робер знал почему: последние три дня Гийом де Боже практически не спал, скакал от одной башни к другой, взбирался на стены, отдавая защитникам приказы, вглядывался в ряды вражеской армии, пытаясь угадать с какой же стороны она нападет. Робер знал это, потому что был с магистром эти трудные три дня и передавал его приказы во все точки города, находившиеся под контролем храмовников.
Если бы у нас было больше лучников... - бормотал он то и дело про себя.
Но когда он услышал о проломе стены, силы, казалось уже покидавшие его, укрепились, и он стал собирать отряд для контратаки.
Вперед, братья! За мной храбрейшие! Пора выбить неверных вон!
Пока арбалетчики и ополченцы еще удерживают их, но они давят лавиной и скоро прорвутся. Они выставили вперед легких пехотинцев и мы должны воспользоваться их ошибкой. Вон там, - магистр указал собравшимся вокруг него рыцарям куда-то в гущу сражающихся, - их ком... - голос магистра вдруг дрогнул, - ком-мандир...
Какое-то время рыцари озадаченно смотрели в указанное направление, пока не заметили, что магистр, повернув коня, медленно отъезжал к центру города. Опустив голову на грудь, он будто погрузился в собственные мысли и вовсе не собирался руководить отрядом.
Сир! - Робер догнал магистра и почтительно взял его коня под уздцы. - Не покидайте нас, сир. Без вас все пропало!
Оставь меня, брат, - произнес магистр как-то отстраненно. - Мне не о том, уже должно думать.
Он поднял руку и показал всем стрелу, торчащую из под мышки, не защищенной кольчугой.
Гордое лицо Гийома де Боже исказилось от боли, но, сделав над собой усилие, он ровным, властным голосом отдал свой последний приказ:
Отнесите меня в Тампль.
И потерял сознание.
Услышав приказ о сборе для контратаки, переданный ему сержантом, Себастьян поспешно вывел лошадь из конюшни и оседлал ее. Вальяжно покачиваясь в седле, к нему подъехал французский рыцарь.
А, приветствую, - он слабо помахал рукой Себастьяну. - Тоже на корабль спешишь?
На корабль? Нет, магистр собирает отряды, чтобы отразить атаки сарацин.
Отразить атаки? - рыцарь вскинул выразительные брови. - Они идут на нас со всех сторон. Это бессмысленно. Горожане бегут из города морем.
Себастьян надулся.
Конечно, женщинам и детям совсем не обязательно здесь быть... Но со стороны многих рыцарей это было бы подлостью!
Большинство называет это благоразумием. Я смотрю, твой друг умнее тебя, раз берет плату за места на свой корабль.
Какой еще друг? - сказал Себастьян резко.
Рожер де Флор, Рутгер фон Блюм или сколько у него еще там имен...
Что за?! - прошипел в негодовании Себастьяну, но француз уже мчался в сторону порту.
Запасись золотом! - крикнул он на ходу. - Еще понадобится.
Себастьян пребывал в смешанных чувствах. Он не поверил словам самовлюбленного француза, но все же...Все же в душу закрались сомнения. Себастьян оглянулся по сторонам. Никого вокруг. Никого, кто бы смог увидеть его и донести. Он развернул коня в сторону доков и пустился в галоп.
Улица, ведущая в порт, была забита обозами знатных дам и господ, так что юноше пришлось слезть с коня и протиснуться сквозь них. Он увидел его сразу - большой корабль, гордость ордена, мерно покачивался на волнах, паруса его то вздымались, то опускались. По палубе ходили какие-то люди, но не из команды корабля. Себастьян взглядом поискал Рожера. Его тут не было.
"С разрешения магистра, эти люди на корабле с разрешения магистра. А Рожеру приказали их вывести".
Он подошел к пристани ближе. Матросы вносили поклажу пассажиров.
Себастьян заходил вдоль корабля, меряя шагами землю.
А, Себ. Решил присоединиться к нам? - окликнул его сзади Рожер. Он стоял в рубашке с закатанными рукавами. У пояса болтался меч. Он улыбался.
Такое приветствие отнюдь не рассеяло подозрений Себастьяна.
Это правда? - крикнул он с довольно истеричными нотками в голосе, проскочившими несмотря на твердое намерение держать себя в руках. - Правда что мне сказали...
Зависит от того, что тебе сказали, - оборвал Рожер, уперевшись руками в бедра.
Ситуация принимала нехороший характер. Себастьян едва контролировал эмоции, в горле застрял комок, мешавший говорить твердо.
Тебе приказал магистр спасти этих людей?
Можно и так это обозначить.
Что это значит?
Рожер, не обращая внимания на его слова, направился к шатким сходням. Остановившись в нескольких шагах от них, он произнес медленно, чеканя каждое слово:
Для тебя найдется место на этом корабле, друг.
Это правда, что ты берешь золото с этих людей? - выпалил наконец Себастьян.
Рожер медленно повернул голову. В этом движении чувствовалась угроза и вызов. Он выпятил грудь колесом, оскалился и сказал:
Да. Я Рожер де Флор, командир корабля Фокон, принадлежащего Ордену Храма, захватил его по праву силы и предлагаю за умеренную плату места на нем всем благоразумным людям!
Ты предал Орден!
Рожер сделал еще несколько шагов к кораблю.
Ты предал братьев! Предал магистров! - надрывался Себастьян. - Ты предал нашу дружбу, обесчестив себя!
Рожер остановился.
Что ты знаешь о чести, сосунок, - презрительно бросил он.
Себастьян не ответил. Потом сказал как бы самому себе.
Нет. Ты еще не сделал этого. Значит ты еще не потерял свою честь. Я твой друг. И я не позволю этому свершиться.
Рожер, запрокинув голову, рассмеялся резким, глумливым смехом. И поставил ногу на сходню.
Себастьян бросился на стоящему к нему спиной Рожера и занес над его над головой меч. Рожер, крутнувшись, ударил кулаком ему в челюсть. Себастьян зашатался, выронил из рук меч и, обмякнув, упал без сознания наземь.
Толстый священник в сопровождении двух крещенных сирийцев, служивших ему переводчиками и проводниками, вышел к берегу Мертвого моря.
Поистине чудеса Господь творит, - сказал он и осенил себя крестным знаменем.
Человек, сидевший на песке и мочивший ноги в воде, встрепенулся.
Боже правый, неужто слуга Господа! - удивленно воскликнул старик. - Я-то думал, что уже не увижу христианскую душу, умру непричащенным и неисповедованным!
Священник вгляделся в смуглое морщинистое лицо старика.
Ты латинянин? - спросил он.
Да, да, - с жаром отвечал старик.
Священник сощурился.
Но как ты сумел остаться здесь, после того как мы потеряли святой край? Ты изменил христианской вере?
Старик сконфузился и что-то пробормотал. Взгляд его остановился в точке за спиной священника. Тот обернулся.
За ним стоял другой старик, суровый и властный, точно восточный султан или магистр рыцарского ордена. Годы не сломили в нем статную осанку, но взгляд голубых глаз слегка замутился. Лицо когда-то было красивым, теперь же его покрывала сеть морщин. Спутанные длинные волосы космами ниспадали на лоб и плечи. Одежда его, порядком истрепанная, была не без претензии на элегантность.
Pax vobiscum, pater sanctus, - сказал он хрипло.
Себастьян очнулся от того, что чей-то сапог больно упирался ему в плечо. Он лежал на пристани, его меч валялся не по далеку. Над ним стояли сарацины и переговаривались по-арабски. Потом его подняли, связали и куда-то повели по залитым кровью, заваленным трупами улицам. От удара голова у Себастьяна раскалывалась, его мутило, а тело не слушалось. Он то и дело спотыкался, и тогда сзади его грубо толкал араб и ему приходилось прибавлять шаг. Он смутно ориентировался, где и куда шел. Разумом он понимал, что город скорее всего взят, но в сердце теплилась надежда, что еще остались кварталы подконтрольные христианам. Однако звуков боя он не слышал, и это лишь подтверждало его подозрения. Себастьян гадал, что стало с братией: отступили ли храмовники, заключили перемирие или были перебиты. Наконец он увидел перед собой приземистое здание с плоской крышей, служившее госпиталем для раненных и принадлежащие иоаннитам. Внутри сарацины собрали всех живых, которых сумели найти в городе. Пленники сидели прямо на полу в ожидании своей печальной участи. У дверей стояли четыре сарацина с саблями наголо, готовыми обрушиться на тех, кто дерзнет попытаться бежать (если это было возможно со связанными запястьями и щиколотками).
"Рыцарь должен умереть в бою, а не так, - подумал Себастьян. - Интересно, что стало с Рожером? Сбежал он или его успели схватить перед отплытием?"
Но Себастьян сомневался в том, что его хитроумному другу не удалось совершить задуманное. Фокона не было в порту, когда его связывали, он успел разглядеть корабли, стоявшие на якоре: несколько рыбацких шхун и небольшой старый корабль Ордена Храма. Если Рожер не на корабле, а убит или сдался в плен, то кто тогда управляет Фоконом?
Мысли Себастьяна обратились к собственной судьбе. Ясно, что с ним станет через несколько часов. Они не убьют сразу, нет, они почти никогда так не делают. В начале они предложат принять Закон, поднять вверх указательный палец и произнести формулу. И лишь тех, кто откажется, убьют.
Чем была его жизнь? Жил ли он согласно законам христианской веры? Он не соблюдал устав Ордена. Заповеди Христа. Жил во грехе. А теперь у него нет времени, чтобы исправиться, замолить грехи, очиститься. Он носил белые одежды, но душа его была черна. Он умрет без исповеди и причащения. А после смерти вполне заслуженно попадет в ад.
Живая вера, - бормотал Себастьян себе под нос, - живая вера...
Живая вера и твердость сердца. То, чего ему не хватало всю жизнь.
В зал с пленными зашло два араба, один - властный, богато одетый, видно господин, другой какой-то раболепный и подозрительно знакомый.
Первый что-то произнес на своем наречии, второй поспешил перевести его слова пленникам. Себастьян узнал переводчика - он служил в Ордене в легкой коннице, крещенный местный.
Аль-Кариб от имени султана султанов предлагает всем, кто хочет спасти свою жизнь, принять закон Мухаммеда.
Времени почти не осталось. Вот-вот будет подведена черта его жизни. Себастьяну страстно захотелось жить.
Раскинувшись на койке Себастьян боролся с подкатывавшей волнами тошнотой. За те полвека, что отделяли его от первого морского плавания, доставившего его на берег Святой Земли, он многому научился, многое вытерпел. Но сейчас он думал, что путешествие по морю это худшее, что может случиться с человеком в земной жизни. Правда, на этот раз ему хватало стойкости, чтобы переносить болезнь без стонов и капризов. Он даже пытался поддерживать завязавшийся между бывшим храмовником и священником оживленный разговор, изредка задавая ничего не значащие вопросы. В одну из пауз Себастьян, сверля глазами, потолок:
Кто бы мог подумать, что столь могущественный орден можно распустить.
Да, многие перемены произошли за морем, - сочувственно сказал священник.
Неужели утрата последних земель в Палестине показалась Папе достаточно веской причиной для роспуска, - Себастьян размышлял вслух. - Орден действовал и на Иберийском полуострове.
Да, да, все это так, но я не вдавался во все эти подробности...Насколько, я знаю, Орден просто изменил название вместе приоритетным направлением.
"Значит я еще тамплиер? Или нет? Что же там произошло?"
А Рожер де Флор? - спросил Себастьян нарочито равнодушным тоном. - Вы слышали что-нибудь об этом человеке?
А, этот непокорный рыцарь, что увез казну тамплиеров из Акры! - Священник оживился, обрадованный возможностью изложить все известные ему слухи. - Все командорства Запада отлучили его , хотя он, кажется, и не сильно хотел возвращаться. Вроде как потом он устроился на службу к басилевсу, за успехи на войне получил титул князя Мальты и женился на византийской принцессе. Его вскоре убили, говорят, потому что он захотел захватить престол. Это было за семь лет до того, как Папа объявил о роспуске Ордена. Лет так тридцать пять назад.
Ага, - протянул Себастьян. - Ага.
Ты не жалеешь? - спросил потом, после того как священник ушел, товарищ по несчастью.
О чем? - глухо спросил Себастьян, мыслями находившийся далеко отсюда.
О том, что не пошел тогда с ним. Что не попытал счастья.
Думаешь, что если бы я сомневался, я смог жить все эти годы? - с горечью сказал Себастьян. - Нет, я ни о чем не жалею, пусть я прожил не безгрешную жизнь, но я делал, что должен был. Наградой служит спокойствие перед лицом смерти.
Папа в пурпурной мантии устало склонился на бок, подперев голову рукой. Историю двух храмовников ему приходилось слушать вот уже в третий раз. Речь священника из Садхейма Людольфа, напыщенная и многословная, наскучила всем присутствующим. Себастьян стоял согнув затекшую спину в знак почтения к Папе и мысленно проклинал своего избавителя.
Когда священник уже собирался преступить к другой части своей речи, Папа перехватил инициативу и сказал:
Что ж, вы оба доблестные мужи и истинные защитники христианской веры достойны щедрого воздаяния за все те муки, что испытали, находясь в плену иноверцев. Не волнуйтесь отныне о собственной участи, ибо праведной жизнью вы обеспечили себе место в Царствие Божием, а до той поры о вас позаботится наместник Господа нашего на земле. - Папа сделал паузу, чтобы усилить эффект своих слов. - С сего дня вы можете жить как подобает христианам при моем дворе и не знать боле лишений и гонений.
Себастьян низко поклонился Папе.
"Ага", - подумал он, ухмыляясь.
Т.е. в 1305 г.
|