Фаина любила военных так же, как военные любят лошадей.
Она мечтала идти по Гоголевскому бульвару с человеком в мундире и слушать, как позвякивают аксельбанты, поигрывают эполеты и тускло блестит багряный орден. Фаина слабо разбиралась в армейском гардеробе и не представляла, где на зеленом кителе прицеплено то, что называется аксельбантами, но пройтись с военным ей страстно хотелось. Она бы надела что-нибудь строгое, в тон его мундира, и слегка бы касалась плечом его груди, потому что военный должен быть человеком высоким, но худощавым. Она бы спросила его: "Эдуард, а правда, что строевой шаг укрепляет мышцы всего туловища? Скажите мне, Эдуард. Это же не армейская тайна". У военного обязательно должно быть элегантное имя и красивая походка с подвывертом...
-- ... Второй раз спрашиваю, чем майор отличается от капитана? Сколько у кого звездочек?
Редактор привстал со своего места, вытянул в сторону Фаины аккуратно подстриженную пятидесятилетнюю голову и добавил:
-- Выйдешь ты, наконец, из половой задумчивости или мне тебя по статье уволить.
Фаина вздрогнула и четко сказала:
-- Я-я-я не-е-е... у меня-я-я... вот это... записано. А-а-а так я не помню.
-- У нас патриотическое издание, Фаина Сергеевна, -- сенсационно объявил редактор, опускаясь в кресло, -- а вы тут... своими цветастыми юбками... я не знаю... Шуршите! Мне больно... Если бы не ваш дядюшка, Петр Фомич, у которого тридцать восемь лет выслуги, из них двадцать четыре за "кривым озером", я бы вам посоветовал в "Мурзилку" или в какую-нибудь женскую похабень... устроиться. А у нас нужно разбираться в количестве звезд на погонах.
-- У меня записано, -- повторила Фаина, -- и я не в задумчивости.
Редактор сделал необходимую паузу, успокоился и выдал задание:
-- Крюкова нет, Караваев в командировке, а ордена вручают сегодня... Молодым офицерам. Героям. А послать некого. Сходи ты. Посмотри, как там у них... Статейка должна быть малюсенькая, но должна... И прошу тебя, переоденься. Что-нибудь поприличней. Чтобы подходило, я не знаю, к мундирам. Ступай. Через два часа они начинают.
Фаина вышла из кабинета, завернула направо, потом налево, потом еще раз направо. Мысли ее сделали круг и вернулись в исходное положение. "...И я бы шла с таким высоким военным по Гоголевскому бульвару, -- думала она, -- и он бы меня спросил: А вы знаете, Фаина Сергеевна, чем отличается двенадцатимиллиметровая гаубица от снайперской винтовки Драгунова? А я бы оробела и первое время не знала бы что ответить. А он бы мне сжал руку... так сильно-сильно и... эта... В общем, надо домой ехать... переодеваться".
Богато сервированные столы с высоты птичьего полета выглядели как огромная буква "щ". Букву со всех сторон облепили военные люди, увешанные блестящими украшениями.
Много военных людей. Слишком много.
Гораздо больше, чем всех остальных, а из всех остальных самой красивой была Фаина в темной драповой юбке с двумя попугаями в задней части.
Церемония вручения закончилась. Ордена перекочевали из красных коробочек на выпуклые груди героев. Все быстро покинули один зал, чтобы по-молодецки -- не маршем, а штурмом -- взять другой: с закусками, фруктами и бутылками. Фаина не отставала ни на шаг, но вела себя сдержанно и смотрела на происходящее почти угрюмо. Представителю патриотического еженедельника не подобает улыбаться среди людей, которые рисковали жизнью, а сейчас пришли, чтобы получить заслуженное. Фаина ждала, что ее и без того заметят, подойдут и начнут расспрашивать. Подскочат и попросят взять у них интервью; скромно, достойно. И тогда она задаст несколько загадочных вопросов и попросит отвечать максимально собранно и правдиво. И герои начнут краснеть, тужиться и сбиваться на междометия. Фаина станет подсказывать им пафосные слова, и они благодарно кивнут ей в ответ, и улыбнутся, и протянут к ней руки, и на каждом указательном пальце будет мозоль от спускового крючка...
Но время двигалось, еда поглощалась, а двух попугаев на темной драповой юбке никто не замечал. Тогда Фаина сама начала присматриваться к окружающим, держа в одной руке бокал с молдавским вином, а в другой -- рюмку с холодной водкой. Ее взгляд скользнул по шестидесятилетнему, наверняка, генералу, пробежал по пятидесятилетнему, вероятно, полковнику, задержался на сорокалетнем, быть может, прапорщике, и глыбой упал на двадцатипятилетнего красавца неопределенного звания. Красавец быстро жевал, еще быстрее отхлебывал и периодически озирался. "Привычка разведчика, -- поняла Фаина, -- принимать пищу поспешно да еще успевать следить за обстановкой. Но какой нос! Какие уши!" Она пригубила сначала вина, потом водки и, не спуская с военного глаз, продвинулась к нему на два метра.
Он это сразу заметил и принял странные меры. Вместо того чтобы сделать несколько шагов в сторону девушки, офицер неизвестной масти подхватил со стола две свои тарелки, бокал с вином и плавно исчез за спинами товарищей. Фаина фыркнула так, что пожилой генерал дернул шеей, чтобы посмотреть в ее сторону. Осушив бокал и допив до дна жидкость из рюмки, Фаина поджала губы и решила просто поесть. Материала на маленькую статейку было довольно, остальное ее не заботило. "За интервью с героем мне все равно не доплатят", -- решила она и ткнула вилкой в кусочек селедки. Вокруг кипело равнодушное офицерское море.
Неожиданно к ней легко прикоснулись сзади... Одновременно она уловила дыхание у левого уха, осторожно начала поворачивать голову и едва не коснулась щекой настоящего мужского носа. Фаина замерла в почти демоническом ужасе, а с кусочка селедки на ее строгую юбку упала маленькая капелька жира.
Нос принадлежал красавцу, минуту назад убежавшему от ее профессионального взгляда. За носом показалась щека, за щекой подбородок, а затем и все лицо героя обозначилось над левым Фаининым плечом. Глаза на лице сузились, и строгий, но вкрадчивый голос спросил:
-- Патронов от "макарова" не возьмете?
Фаина сжалась, как сжимаются все московские девушки, перед тем как выпустить наружу свое самое сокровенное желание... но сделать этого не смогла, а только прошептала:
-- Ку... куда?
Офицер шевельнул своим великолепным носом и добавил:
-- Я по полтора доллара отдаю, а везде давно по два с половиной. Вы подумайте.
"Вот как ты приходишь... -- подумала Фаина. -- Вот какая ты странная... Любовь".
Офицер не торопился выходить из тени и продолжал действовать с тыла.
-- Нет, я понимаю, что вам, может быть, нужны от "калашникова", но с ними почему-то сложнее. Вы же понимаете?
-- Да, да, -- сказала Фаина, боясь выдохнуть, -- я понимаю.
Ей показалось, что лицо героя стало чуть добрее, а голос мягче.
-- У меня одиннадцать штук осталось. От "макарова". Очень рекомендую, -- снова прозвучало у ее левого уха.
-- Я согласна, -- выдохнула она, и глаза ее на секунду закрылись от головокружения.
Сразу после этих слов герой вышел из тени, и его отглаженный китель с блестящими железячками затмил собой великолепие остальных мундиров. "Мамочка!" -- хотела закричать Фаина, но вместо этого распахнула глаза и запрокинула голову...
Они петляли между многочисленных военных чинов, присутствие которых уже не имело никакого значения. Он держал ее за руку, и если бы эта сцепка случайно надорвалась, Фаина упала бы на блестящий паркет, чтобы умереть тут же, среди этого бессмысленного милитаристского бенефиса.
Они выбежали на улицу, и офицер сразу начал искать такси.
-- Такси! -- закричал он громовым голосом, и фуражка слетела с его головы.
Не отпуская девичьей руки, он наклонился, подхватил головной убор и, не отряхивая, опустил на Фаинины кудри. По его лицу пробежала улыбка доброго человека, и Фаине стало ужасно весело. Они влезли на заднее сидение остановившейся машины, и герой приказал водителю:
-- Вези нас, батяня, на Люсиновскую, я тебе деньги дам.
Фаина заметила, как трудно далась ему эта фраза, как заплетался его язык; да и предыдущие предложения он выговаривал не слишком четко, но какое это имело значение, ведь она сама была немного пьяна, немного беспечна и немного счастлива.
-- Ка-а-ак?.. -- спросил офицер, повернув к ней свой восхитительный нос.
Фраза была не законченной, но Фаина поняла, что хотят узнать ее имя, хотят спросить: "Девушка, как вас зовут?"
-- Ка-а-ак можно терпеть подобные мероприятия? -- сказал офицер, изрядно растягивая слова.
-- Да, -- сказала Фаина и добавила. -- Меня Фаиной назвали. В честь бабушки.
Герой растопырил веки и сбивчиво сообщил:
-- Фаечка, я тронут. Я уже готов уступить вам полдоллара за патрон... потому что это невыносимо... но вы прекрасно держались, а они... они все... Разрешите отрекомендоваться: лейтенант Култухаров, военная часть N 32546, Туркестанский военный округ. Будете в наших песках, любые вопросы порешаем... лех-х-хко.
-- Мне очень приятно, лейтенант, -- улыбнулась Фаина и скромно опустила голову.
-- Феичка, Фея моя... -- начал было Култухаров, но девушка хохотнула, и он прервался.
-- Феями у нас в Москве называют продажных женщин, -- немного смутившись, объяснила Фаина и сразу же пожалела о сказанном.
-- Тысячу извинений, Фея моя. Тысячу челобитий, -- затараторил лейтенант, а потом грустно добавил. -- Одни пески. Ведь круглый год одни пески, а у вас тут... дома, лужи. У вас тут деревья. Я не могу... не могу нарадоваться. И вот теперь вы... Я плачу.
В подтверждение слов, офицер издал два-три гортанных всхлипа и отвернулся к окну. Фаина съежилась, но нашла смелость положить ладонь на его подрагивающее предплечье.
В это время водитель бесцеремонно спросил:
-- Говори, туркестан, куда сворачивать.
-- Вот здесь, -- коротко бросил плачущий офицер и взял себя в руки.
У подъезда он долго выворачивал карманы, чтобы отдать сто восемьдесят рублей за поездку. Фаине пришлось добавить тридцатку, водитель умчался, а они снова взялись за руки и вошли в дом.
В лифте лейтенант нежно поддерживал ее под локоть и плавно покачивался.
-- Это невыносимо, Фая... невыносимо, -- повторял он, пока кабина ползла на восьмой этаж.
Квартира лейтенанта оказалась маленькой, но насыщенной. Мебель была завалена скомканной одеждой, на письменном столе стоял огромный пустой аквариум с плесенью, у одной стены расположилась широкая незаправленная кровать, напротив виднелась разобранная раскладушка. Фаине хотелось увидеть настенный ковер с двумя скрещенными саблями, но вместо ковра и сабель на голой стене было написано -- "Вота вам всем!" -- и Фаине стало еще веселее.
Скинув ботинки, хозяин подошел к холодильнику, рывком открыл дверь и восторженно крикнул: "Есть!" В его руке обозначилась банка пива, которую он ловко расковырял.
-- Это ваша служебная жилплощадь? -- спросила Фаина, боязливо заглядывая на кухню.
-- Это моя маленькая Валгалла, -- объявил лейтенант, протягивая ей стакан с напитком. -- Пойдемте в комнату... здесь полы не помыты.
В комнате он снял китель, аккуратно швырнул его поверх других вещей, сел на кровать и сделал несколько жадных глотков.
-- А где же патроны? -- осторожно поинтересовалась Фаина голосом заговорщика.
Култухаров блаженно запрокинул голову и закрыл глаза. Алкоголь медленно разливался по организму. После небольшой паузы он тихо ответил:
-- Посмотри в ванной. Там полотенце... розовое... чистое. Вытираться.
Его рука потянулась к галстуку и начала мучительно его расстегивать. Другая уже занималась пуговицами на рубашке. Фаина смотрела на эти обыкновенные движения, и они казались ей магическими. Ее голова повернулась в сторону ванной комнаты, а ноги сами пошли к двери.
Полотенец там было много, но розового среди них не оказалось. Чистого тоже. Кран холодной воды был отломан, раковина разбита. Одиннадцать патронов от пистолета "макарова" Фаина искать не стала, а быстро разделась и залезла под струю не очень горячей воды...
Из четырех висевших полотенец ей удалось найти самое большое и самое чистое. Не вытираясь, она обмотала его вокруг туловища и сунула ноги в туфли. Ее полуобнаженный вид мог повергнуть в трепет каждого из военных, но она выбрала Култухарова. Фаина была пухленькой шатенкой с пропорциональной фигурой, но с изъяном на довольно круглом лице: у Фаины был очень курносый и очень маленький нос. Она вышла из ванной, сделала несколько элегантных шагов и очутилась в центре комнаты.
Люстра была потушена. Горела тусклая настенная лампа в двадцать пять свечей. Поперек кровати в брюках и майке лежал молодой офицер и нежно, почти интеллигентно храпел. На майке виднелась уже известная надпись: "Вота вам!..", но здесь к ней было приписано еще одно некультурное слово. Фаина тронула лейтенанта за колено...
Потом поворошила за локоть...
Потом отошла в сторону и села на раскладушку. После вина, водки и пива ее поразительным образом не тошнило, но клонило ко сну. Она юркнула под несвежий пододеяльник, закрыла глаза, потерла свой маленький нос и заснула.
-- Фея моя, вставай! Утро! -- кричал хозяин квартиры откуда-то из кухни. -- Заспались. Занежились. Половина двенадцатого, а я обещал до полудня реквизит сдать.
-- Какой реквизит? -- спросила Фаина, но раскладушка под ней заскрипела, и девушка поняла, что спит не дома, что в голове ее разлит расплавленный свинец и что красная конница ускакала неведомо куда, размахивая элегантно изогнутыми шашками.
-- Я приму ванну, а ты умойся на кухне, -- попросил Култухаров и показал свое мятое лицо.
Фаина ничего не ответила, и лицо исчезло. В ее тяжелой проснувшейся голове внезапно и быстро забегали мысли. Они начались с ее дяди Петра Фомича, у которого тридцать восемь лет выслуги, потом перескочили на пятидесятилетнего редактора с аккуратно подстриженной головой, потом на вчерашнюю орду военных в огромном сверкающем зале... До туркестанского лейтенанта Култухарова мыслям дотянуться не удалось. Фаина рывком сдернула одеяло, совершенно голая подошла к телефону, набрала номер и сказала:
-- Алё, Савельев, это ты? А это я. У тебя еще осталась вакансия? Ну, эта... Осталась? Отлично. Ты знаешь, а я согласна. Согласна, говорю, продавать твои обои и линолеум... Редакция? А что редакция? На фик мне эта журналистика, мне всю жизнь нравились деловые люди... Сейчас приеду.
Через полгода после этого события, шикарно одетая Фаина и ее шеф Савельев сидели в маленьком московском театрике и смотрели нудную пьесу. Когда действие дошло до середины, Савельев начал ныть и проситься на выход. Фаина тоже потеряла терпение, но тут один из главных героев помпезно выкрикнул:
-- Где этот подлец, Туркестанский? Куда он утащил мое кресло?
Сразу же после этой реплики, на сцену выбежал лейтенант Култухаров и вежливо опустил перед главным героем деревянную табуретку. У него был все такой же восхитительный нос и все такие же великолепные уши. Мундира не было. Была, о чудо, прежняя застиранная майка с надписью "Вота вам..." с зачеркнутым бранным словом.
Фаина вытянула шею и зашептала:
-- Реквизит, реквизи... Вот откуда был реквизит.
-- В чем дело? -- раздраженно спросил Савельев.
-- Ни в чем, милый, ни в чем, -- зашептала Фаина, и ее маленький носик нервно задергался. -- Я просто думаю, надо уходить... а то... грустно как-то... Тоскливо.
Они начали медленно и шумно пробираться к выходу.
Лейтенант Култухаров со сцены заметил Фаинины кудри, плечи и грудь, но, как и в предыдущий раз, не обратил на них никакого внимания. Разгневанный главный герой хлестал его в это время, согласно сценарию, хлястиком от офицерской шинели.