Именинникам на этом судне испекался только наполеон.
Впрочем, на сей счет никто недовольства не высказывал - ни сами виновники торжества, ни каютные их гости: "Блин, зашибись торт, отвечаю!".
А и вправду - ничуть не хуже магазинного тот торт, чуть меньше автомобильной шины в окружности, неизменно получался.
Сделать заказ шеф-повару на торт решался не каждый - больно уж суров был Алексей Андреевич видом своим. Потому, подходили к нему с просьбой о торте ко дню рождения либо старые знакомые с прошлых рейсов, либо немалые смельчаки. Многие, однако, передавали робкую просьбу через камбузницу, второго повара, и пекаря.
От посреднических услуг последнего, впрочем, народ отказался довольно скоро. За испеченный руками шеф-повара торт, юноша требовал непомерно высокую оплату в жидкой валюте, и один простодушный матрос на сем уж погорел. Прыткий шельмец наведывался к имениннику трижды по ходу каютного застолья, требуя драгоценного спирта еще. Так что шеф - тоже не дурак выпить - на следующий день пожурил молодого, да раннего пекарёнка, на что тот, впрочем, и глазом не моргнул: "А чё мы - за просто так, что ли, торты им делать будем! Спустись на землю, Алекс: сейчас за все надо платить!".
Сам шеф был тут виноват - распустил пацана! Пекарёнок из ресторанных поваров сюда пожаловал: со всеми вытекающими...
А шеф - он родом из матросов был. Четверть века матросскую долю мыкал - и все "по-честному", на самых горячих местах. Полдюжины лет назад лишь в повара горячего цеха и переквалифицировался - тяжело уже пахать в трюме и шустрить в рыбцехе становилось.
Работы, конечно, для доброго повара и на камбузе всегда хватит, пусть и другого она, более творческого плана. Но, с творчеством у Алексея всегда все в порядке было. Легко постигалось новое ремесло, сплошь и рядом и до куража дело доходило. Потому что - с душой!
Одному только Алексей про себя и поражался - как быстро он принял эту другую, от раздаточной амбразуры, сторону. Как будто, не стоял он с противоположной - со стороны салона - стороны, двадцать пять лет свою пайку от щедрого - или не очень - повара ожидая. Нет, теперь в его, Алексея, власти было давать милостиво, а не принимать благодарно.
- Сволочью становишься - моментально! - с присущей самоиронией, честно признавался он давним товарищам. - Да, быстро камбуз людей меняет!
Впрочем, опсоветь помогали как раз с другой стороны. Те вечно недовольные, полдюжины которых найдется в любом экипаже. Те замороченные моряки, которым и пытаться угодить - дело всегда пустое, которым плохо везде и всегда. Те, что по скудоумию и малодушию своему охаивают все и вся, виня во всем всех вокруг.
Шеф-повар таким говорил задушевно: "Ребята, если вы всю жизнь сами себя счастливыми сделать не смогли - я-то вам чем помогу?.. Как я вас враз осчастливлю?". Но, да все как об стену горохом - такие люди ничего и никого, кроме себя, не слышат. Да, и не надо им того: очередную порцию желчи в мир выплеснули - день даром не прошел.
Были и в этом рейсе такие - куда без них! Электромеханик, которого за его змеиный язык уже не терпели в кают-компании, и он теперь столовался здесь, в салоне. Сирый не вылезал из рейсов, оплачивая учебу дочери в университете - и кто был ему в том виноват?.. Другой давний знакомый - матрос рыбообработчик с высшим юридическим образованием, что фасовал теперь рыбу на морозильном аппарате. Учился, вумный, знать так прилежно! Впрочем, знание законов по вершкам здорово помогало мужичине мутить воду в своей бригаде. Двое у него здесь было выкормышей-последователей. Оба шли по второму, в жизни, рейсу, будучи уже в негласном статусе "бывалых" - везде-то они уже побывали, все-то уже повидали. Первый, с неизменно угрюмым, до угрожающего, взглядом, подался в морские заработки от сельской нынче разрухи. Второго же - тоже житель области - в тридцать его лет вытолкала в море теща - чтоб на машину ее дочери, наконец, заработал.
В сущности, это были случайные в море люди.
- На этого глиста смотреть-то жалко! - качал головой сторону тещиного изгоя пекарь. - Какие ему, доходному, моря - сиди ты себе в своем колхозе, по изгороди ходи, не рыпайся!
Но скулежа и поклепа от горстки недовольных было больше, чем от всего прочего, в семьдесят пять человек, экипажа: так, ведь, тоже всегда бывает.
- Шеф, - засовывался на завтраке угрюмый, - а почему каши нет?
И "целился" взглядом глазенок своих стеклянных - смотрящий!
- Как, вот, после двух яиц вареных я восемь часов работать могу? - вторил ему "зятёк".
Хорошо они спелись!
Как будто, чего-то Алексей Андреевич тут изобретал? Всю жизнь так было - по два вареных яйца на завтрак. И каши сроду на завтрак не варили - на полдник только.
А обиженные, чуть что, еще и капитану бежали. Ну, а пенсионер - уж только бы ему рейс добыть! - выслушивал просящих и шел на поводу, засылая на камбуз старпома.
- Да свари ты им каши этой: два раза поедят, и забудут!
И приходилось кашу варить - для двух-трех человек: а полчаса от кастрюли не отходи - мешай, как будто других дел и нет уже! И яиц побольше отваривать: "Тебе мало?.. Бери, сколько влезет!".
Самым же скверным было то, что сигануть однажды лихо, через амбразуру , да двинуть между глаз ненавистникам (угрюмому - с оттяжкой!) по-матросски было в этом рейсе нельзя. Не то, чтобы статус не позволял, но второй штурман - давний друг, предупредил Алексея сразу: "Даже не думай здесь кулаками по-своему махать! Заяву накатают сразу. С воронком уже на границе встречать будут!".
Срамцы!
Они же и причины своих нескончаемых наездов не скрывали: "Нас в цеху дрючат, кому не попадя, а нам кого? Вот, на камбузе только отрываться и приходится".
Дела!
- Знаешь, как с такими надо? - поучал грамотный поваренок. - Вот так!
И он демонстративно обозначал воздушный плевок в чистую тарелку.
- А как ты хотел, Алекс - по-другому с этими гадами не поквитаться!
- Завязывай! - скрывал улыбку шеф-повар, по долгу службы обязанный за такие проделки не только гнать подчиненного с камбуза взашей, но и настрочить вдогонку закладную начальнику службы. Такого образца, что незадачливого мстителя потом уж не то, что в ресторан - ни в одну завалящую столовку на пушечный выстрел не подпустят.
А гнать -то, по сути, надо этих случайных здесь людей! Коль слаб в коленках тяжесть работы, а духом - суровость будней морских переносить - сиди дома: не для тебя оно, море.
Такой зарок себе шеф-повар и дал: если кто-то из "жизнью затрёпанных" недовольных, что столько крови у него уже попортили, за тортом сунется - пошлет он их в открытую!
Расхрабрился!.. По своему характеру-то, вспыльчивому, но не злобному совсем, на просьбу по-человечески все равно ведь не сможет врезать: "Да пошел ты!" - хоть и стоило бы! Но, и печь торт этим людям тоже не сможет - тут Алексей себя знал! Упрется, просто, внутреннее сознание, и не даст ни шагу сделать, ни руки поднять. Так что, надо будет просто отказать под каким-то, совсем незатейливым предлогом - чтобы и так понятна причина была.
Слава Богу, не пришлось: дни рождения у не святой матросской троицы были летом и осенью - по судовой роли Алексей посмотрел. А они уж всем экипажем в мае дома будут. Так что, не готовить ему наполеона лютым своим ненавистникам - никак!
А наполеоны он приготовлял действительно славные!
Самым первым в том деле было - морально подготовиться к генеральному сражению. Чтоб, с чистой душой, и без жалкого в душе скулежа - мол, три часа от законного своего сна в безлунной, или звездной ночи отрываешь, и для кого, спрашивается?.. Для человека - такого же, как ты! Тебе бы, вот, приятно было, чтобы уважили тебя по-людски, да по-человечески тортом ко дню рождения?
Правду сказать, ни одного раза за всю свою морскую бытность матрос Алексей тортов не заказывал, но - другим морякам должен праздник быть!
В сем генеральном сражении ночном решающий момент - тесто нужное замесить: тогда уж и все остальное сложится. Чтоб было мягонькое -мягонькое оно: чуть, быть может, и к рукам липнущее. Для того сметана использовалась непременно. И ложку столовую уксуса - обязательно яблочного: с обычным жестковатые коржи выйдут.
И заводил в ночи шеф тесто неспешно и обстоятельно: не спешить, не переборщить - главное дело! Да ведь разговоров тут больше, чем маргарин замороженный прямо в муку на терке потереть, яйца разбить, сметаны бухнуть, уксуса налить, да могучей рукой и замешать в тазу пищевом тесто нежное. Пятнадцать минут работы - от силы! А замешав, можно и отдохнуть чуток, поле предстоящей битвы подготавливая - пока тесто полчаса "отдыхает". И шкаф духовой, конечно, включать давно пора - чтоб разогнать до двухсот градусов непременных.
А потом, когда тестушко уже сделалось эластичным и податливым, начинай, Леха, лепешки раскатывать, да коржи с них выпекать: вот где горячая работа поспела!
Тут все по минутам: сорвешь график - уходишь на штрафной круг, себе же окончание отсрочишь. И тут уж все в дело: и ловкость рук, и сноровка у печи - разворачивайся во все лопатки, Лёша!
Погнали!
От теста жменю отщипнуть, скалкой во все стороны тонюсенько раскатать, тарелку самую большую поверх положить, ножом по окружности обрезать, излишки теста назад в таз бросить, таз накрыть. И точно то же проделать рядом - на второй корж. Тарелки пока не поднимаем - чтоб не сохло!
Противень большой кисточкой, окунутой в масло подсолнечное в чашке - быстро-быстро смазать, и второй - сразу!.. Вот теперь тонюсенькую лепешку подхватить ловко, и - сердцем кровью обливаясь от вида, как в эту короткую секунду переправы-полета теряет она форму в руках-крюках, уложить на противень, и в два движения безнадежно попытаться поправить: "Да ладно - потом по краям подрежу".
И - в печь оба противня!
И опять - лепешки для коржей раскатывать - не мешкая. А как раскатал, тут уж, на ходу одевая суровые двойные рукавицы: заглянуть в печь пора - не подошли ли за эти три-четыре минуты коржи. И если надулись те местами, и пузыри эти стали коричневеть - самое то: вытягивай противень скорей, опрокидывай в другой, пустующий - готовы два коржа для наполеона!
А их и надо то всего - штук четырнадцать - шестнадцать. Хоть, чем больше, тем лучше, конечно - выше торт будет.
Только заведенного теста хватало аккурат на это количество лепешек - словно Ангел-хранитель стоял за спиной: "Да хватит им! Ты заводи живее крем, собирай торт, да иди поспи еще, мальчишечка!".
Отработав до последнего испеченного коржа у "мартена", с изрядно смыкающимися уже веками (на сон уже морило основательно) принимался за крем. Благо, сливочного масла было вдоволь, а сгущенное молоко оставалось непременным и единственным условием для именинника: "Только банки три, не меньше, неси". И приносили. Сгущенка, впрочем, нынче была такого поганого качества, что ее отдавали и ящиками: с нефти, что ли, ее теперь делали?
С усердием промешав блендером крем, шеф принимался за последний аккорд. Намазав нижний корж, он с душой и с хрустом уминал, вдавливал корж сверху. На самый верхний, с более толстым слоем крема (уж сколько того на данный момент оставалось), порошил сверху крошки: торт наполеон был готов! Оставалось лишь убрать со стола, разложить на место инвентарь, и, скрепя сердцем от мысли, что коржи толком еще не пропитались кремом, убрать на холод в молочную провизионку: спать уж очень хотелось.
И, моментально проваливаясь в сон (пара часов еще можно было поспать) в койке своей каюты, шеф с удовлетворением предвкушал, как он вручит этот торт огроменный имениннику, и хорошо, если тот не забудет второпях поблагодарить.
Ближе уже к концу рейса - неожиданно, как всегда бывает, это и случилось.
Просто однажды, заканчивая уже раздачу обеда, увидал в проеме камбузной двери шеф Рината - давнего и доброго знакомца, рыбмастера той самой бригады...
- Ага, Ринат, тебе чего?
- Слушай, шеф, - видимо, несколько смущаясь, и оттого теребя кисти рук, негромко заговорил тот, - ты торт не сделаешь - у меня завтра день рождения. Хотел бы, вот, я всю бригаду угостить - пацанов своих.
Вот это засада!
- Ринат, э-э, придумаем чего-то, придумаем, - обнадеживающе кивнул на ходу Андреевич.
Благодарно кивнув в ответ, рыбмастер тотчас исчез с дверного проема.
Вот, засада, так засада!
Дело-то было в том, что Рината шеф знал уже много лет. И уважал недюжинно. Главным образом за то, что при всей своей собачьей работе, тому удалось остаться человеком. А ведь хуже должности, чем рыбмастер, на судне нет! Девять ленивых дураков под твоим началом, и надо их на бесперебойную, ударную работу организовать. А еще палубные матросы добычи - в довесок! И от каждого ухаря выслушай, проглоти, сдержись... Мрак, в общем.
А Ринату, что проходил в море рыбмастером всю жизнь, удалось и нервы сохранить, и человеком остаться, и уважение заслужить, и при всем том строптивцев буйных неизменно в узде сдерживать.
Хоть, с последним, признаться, год от года все тяжелее становилось.
Алексей Андреевич прекрасно помнил, как на одной из подвахт, на которые неизменно вызывали его, тогда еще пекаря третьей категории, Ринат при первой возможности отпускал работника камбуза с рыбцеха:
- Дальше действовать будем мы!
Свой человек! Раз такие песни знает!.. Да, в сущности, был Андреевич с Ринатом одних лет.
Рыбмастер и в этом рейсе пенял нерадивых: "Какой ты матрос, если шеф лучше тебя на упаковке разворачивается!".
Да, Андреевичу что - он по старой то матросской памяти...
А теперь, вот, с тортом будет история!
- Ну, чего делать-то будем? - вопрошал после обеда Алексей Андреевич своих помощников, как раз явившихся один за другим.
Как говорится, спрашивать совета у других - искать подтверждения уже принятому собой решению.
- Да, намажь им покупные коржи вареньем, да орехами сверху посыпь! - предложил второй повар.
Действительно, так делали пару раз - когда запоздалые именинники обращались с просьбой о торте непосредственно в день рождения, и сотворить что-то достойное просто не оставалось уже времени.
- Я вообще бы этим ничего не делал, - отрезал пекарь. - Они на нас гонят по черной волне, без перекура, а мы им чего-то делать обязаны!
- Я вас понял, парни, - кивнул шеф, добавив тут же со смешком, - или, как нынче говорят: "Я вас услышал...Услышал".
И, оставляя подчиненным коллегам их законные полдник и ужин, пошел с камбуза прочь - решение-то было уже принято им заранее.
И ночью Андреевич размышлял совсем некстати о том, что если добро - как верил он немалую часть своей жизни, не проходит даром и остается в этом мире, то также никуда не девается и зло... И что способен изменить испеченный доброму человеку наполеон, когда его будут есть и непроходимые злопыхатели, по своему скудоумию любое добро принимающие за слабость? И по какую сейчас сторону он, Андреевич, не потакает ли невольно этому злу, не множит ли его в этот час глухой ночи? Разве задобрит рыбмастер зловредных, что и в его работе огрехи высматривают ревностно?
Суровая морская душа, невольно заматеревшая в матросской робе, досужие мысли прогнала прочь.
- Спасибо, шеф! - в солнечный полдень Ринат благодарил на ходу, впопыхах.Явно думая сейчас больше о том, как поаккуратней спуститься с огромным тортом по трапу - дабы не споткнуться, да не обронить такую красоту кремом в палубу: ребят ведь надо порадовать!
А коржи в этот раз получились, отметил про себя шеф, чуть жестче, чем обычно. Но, это не специально, это не со зла - он вправду старался.