Жеребнев Андрей Алексеевич : другие произведения.

Пожар Латинского проспекта

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  ПОЖАР ЛАТИНСКОГО ПРОСПЕКТА
  Рыцарский роман на производственную тему в двух с лишним частях
  Часть первая
   I.
   Любовь, как можешь сердце обмануть,
   Коль - вольно или нет! - уже в нём поселилась?
   Грешно ли, свято - но ведь горячо оно забилось,
   Смятенный безрассудно выбирая путь...
  
   И счастлива кипеньем жизни кровь:
   "Любовь!.. Во мне теперь живёт любовь!"
  
  Итак, надо было успеть родить. Явить на свет уже родившегося утра: времени оставалось мало - только и успеть дойти до автостанции.
  
  А может, не мучить себя потугами: оно тебе надо?Отказаться от нерожденного ещё дитяти.
  
  Но всё же, попробовать стоило...
  
  "Хочу, чтоб жизнь в глазах играла..." Или - "блистала"?Конечно, лучше всего было бы ввернуть "искрилась", нопомучься потом в потугах, рифму к такому глаголу подбери! Оставляй так пока, хотя и примитив, конечно,и про глаза её, с жизнью в них играющей, ты, Лёша, сдаётся, уже врал как-то... Или хотел ещё только соврать?
  Дальше... Дальше что будем желать? Материального -это конечно: без денег с ней никуда! И не скупись, вякай сразу про миллион - начни, называется, с малого. И про семью - святое дело! - про семью уж сегодня не забудь ни в коем случае. Вот где будет нужен высший пилотаж:дойти до самого сердца, пройдя по лезвию ножа - иначе ведь ничего не получится! Вот от сердца своего и пожелай, оттолкнись от этой взлётной полосы. Ты ведь счастья ей хочешь? Наберись мужества не мямлить и не врать самому себе - понятно, что без тебя! Но сейчас не для мелочности минута - те самые явились из-за туч мгновенья: воздуха полную грудь, крылья к полёту из-за плеч, балласт суеты за борт! Что пожелать ей в главном - личном, семейном?Вообще-то, ясно, спокойствия, гармонии и мира. Но это хоть и верные абсолютно координаты, однако бреющий полёт. Любви, конечно, любви! Мужа и сына - правильно!Благо, и зовут-то их одинаково (вот и Небо начинает помогать). Как их только в одно слово теперь скучковать? "Сергеев" - не пляшет в строке... "Сергунчиков" (она так сына зачастую называет)? Да какой же Сергей старший "Сергунчик"?! Так, по случаю, хлестануть может - мало не покажется! "Сереженек" - вот! С любовью её, и по делу. "Любовь Сереженек через край"... Эх, "е" одно лишнее - в строке не умещается. "Чрез край"? Но это уже Пушкин. Извините, Александр Сергеевич, убогого посягателя на пафос высокопоэтичный - отползаем-с! "За край" - пойдёт. И чего она за край - "хлестала"? Не надо нам форс-мажора - накаркаешь ещё: ворона самолёту - враг! "Переливала" - в самый раз! Хорошо, назад теперь вираж заложи. Про "деньгу" - длинную. "Достаток быстро к миллиону шёл" - молодец, Алексей! Плети - лети! - дальше, не снижай высоты! Сдаётся, вон уже и ключевое слово, сквозь дымку туманную, проглянуло, через строчку победно замаячило - "танцпол". Только вот, не "быстро" - вмиг разбогатевши, она не то что здороваться - вспоминать тебя забудет. "Ровно" - здорово! Двойное, как классики учили (а уж к деньгам и вовсе тайно-масонское) прочтение: ровно к этим шести нулям - ровной мерной поступью. К тому же, здесь ты ей в помощи "прообещался": доберёшься первым - поделишься. Так, теперь самое яркое, но и скользкое - танцпол..." И счастлив был такой звездой танцпол". "Звездой"? Что-то холодом от блестяще-глянцевой повеяло, нет? Возгордится ещё, нос задерёт - звезда ж танцпола всего! Вырубай потом в паркете её, пятиконечную. А то ещё за насмешку примет - зависть, мол, новичка. Давай-ка, на последнем-то вираже, уже без мёртвых петель. "И счастлив был ТОБОЙ танцпол". Супер! Класс! Так, на начало самое: первая-то строчка неживая. "Хочу, чтоб жизнью..." А чего - жизнью?.. "Ды-ша-ла"! Вижу посадочную полосу! В огнях вся!.. Вся! Вся полностью чтоб дышала! Каждой клеточкой тела своего! Насквозь - конечно: "Насквозь". "Хочу, чтоб жизнью вся насквозь дышала", - шасси к выпуску! Осталось теперь согнать, сгрудить, собрать разваливающиеся пока шеренги в стройную боевую фалангу.
  
  Хочу, чтоб жизнью вся насквозь дышала!
  Достаток ровно к миллиону шёл.
  Любовь Сереженек за край переливала,
  И счастлив был тобой танцпол!
  
  Рождённые строчки уже жили в этом мире, летя sms-сообщением, в надежде сорвать улыбку с губ именинницы. А уж согреть - хотя бы на миг! - Её сердце они были просто обязаны - затем и явились на свет!
  
  Я входил в здание автовокзала.
  
  * * *
  
  - Любе нужен партнёр по танцам. Ты же давно хотел пойти!
  
  Я, да для Любаши, да чтобы жена любимая не прижучила за три ("одну, конечно, Танечка, по пути домой бутылочку употребил") выпитых бутылки крепкого пива, был готов на всё! А ведь и верно - ещё весной, по утренней дороге-"этапу" на Ушаковскую каторгу, углядел из окна автобуса рекламный щит: "Студия танца. Танго. Латина". "О, как раздолбаюсь с этой блудой - надо будет пойти!" Давно ведь, действительно, хотел научиться танцевать так, как танцевали кубинцы в своём клубе тогда, в Лас- Пальмасе... А теперь ещё и Любашу - Любашу! - выручу: пришла и моя очередь. А я её, ты же, Танечка, знаешь! - всегда любил. Когда только, дай Бог памяти, последний раз мы с ней виделись? Но по телефону - помнишь же? - полгода назад с ней разговаривали. Так что, согласен безоговорочно и рад без меры!
  
  Уж я им там задам джазу! Или даже: "Уж джазу им я там задам!"
  
  - Хорошо, тогда завтра ей сам позвонишь. Иди, давай,
  мойся...
  
  * * *
  Гаврила был умелым мужем,
  Гаврила печки изваял,
  Камин кому из камня нужен,
  Иль барбекю кто заказал.
  
  Он эксклюзивов не боялся -
  К ним творческий имел подход.
  Он в дымоходах разбирался -
  Он точно знал, где дым пойдёт!
  
  Б/у кирпич, кирпич ли новый,
  А может, кафель вековой -
  Гаврила справится толково:
  Ему всё сладить - не впервой!
  
  Чтоб загорелся яркий пламень,
  Один секрет Гаврилы был:
  В любой кирпич и всякий камень
  Он душу каждый раз вложил...
  
  * * *
  
  - Позвони только, не забудь, Любане - она ждёт. Вот, возьми - здесь номер я записала, - в дверях уже совала мне листочек Татьяна.
  
  Невнятно кивнув, я поспешил скрыться в лифте.
  
  Любане?.. Зачем?.. Ах, да - "прообещался" ж вчера, дурень. Не было ещё печали!
  
  Я ехал за город, к морю - смотреть новый, нежеланный заказ на постройку то ли барбекю, то ли мангала. Отбрыкивался я от него, слабо блея своей наперснице Алле: "Ну не знаю - не хочу связываться... Только-только с одним развязался... Осень уж
  вовсю на дворе, белые мухи, того гляди, полетят. Да и в море мне давно пора сваливать". - "Чего ты выкобениваешься (о двух высших образованиях, Алла употребила, впрочем, здесь словцо покрепче), я не поняла? Нет, тебе что - заработать не надо?.. Ну не знаю - не верится мне что-то, что у тебя работы - валом... Слушай, они, вообще-то, именно тебя спрашивали... Короче... Ладно, до конца недели если надумаешь - позвони им, вот номер. Дольше, конечно, ждать тебя никто не будет - другого возьмём: фотографию чьего мангала, вот, показывала". Алла сделала много неоценимого в прошлой моей проклятой жизни, пока однажды не переложила эту поклажу на плечи Татьяны... И было бы в той фотографии работы неизвестного конкурента на что посмотреть!..
  
  Ладно, позвонил. Ехал вот уже, впопыхах листая в автобусе толстые каминные каталоги - авось чего-то в голову и взбредёт: мне ж через полчаса разговор с хозяевами держать. Предметный, по месту, умный! Не гляди, что тоже знакомые, правда, шапочно.
  
  Расклад, по приезду, под "сиротскую" кружку горячего кофе, получался неважный. Сотворить мне надо было то, сами они пока ещё не знали, что. "Предложи, нарисуй - ты же лучше знаешь. А мы посмотрим, подумаем". По-честному распределили. Ну и по цене, конечно, надо было "озвучить": потянут ли люди сумму, на которую у меня язык повернётся, Но выговорить той цифры, что Алла, по-божески, велела, я заранее знал - не смогу. В общем, невнятно всё начиналось. Больше же всего не радовало то, что строить барбекюшку удумано было из нового отделочного кирпича и без каких-либо изысков: Гаврилу ждал академический примитив, а без творческого подхода наш умелец чах.
  
  Сентябрьская суббота была на удивление тиха в посёлке важных дач. Осеннее полуденное благоденствие царило в еловом перелеске, куда выбрел после аудиенции на влажном ковре вязкого песка с Морем: будучи в двух шагах, не почтить Его Величества верноподданный, ясно, не мог. Теперь надо было насмелиться звонить Любе, хлебнув, конечно, для храбрости из откупоренной бутылки пивка. Э-эх, и мало же тебе было других забот! В море надо, по тихой волне, отчаливать, пока "Ушаковка" полностью не всплыла!
  
  Первый, пахнущий хмелем глоток из запотевшей бутылкидарил тихую радость жизни.
  
  А вообще-то Таня правильно сказала: "Последнее время что ,кроме работы той и камня своего, ты видел? Творческим натурам нужна встряска. А тут музыка, впечатления новые!.. Ну, потискаешься там невзначай - всяк лучше, чем пивасик твой."
  
  Убедила.
  
  Телефонная трубка отозвалась Любиным голосом на третьем гудке. Звонку были явно рады.
  
  - ...Сейчас, Лёшечка, объясню, как туда пройти! Значит...
  
  Праздношатающиеся люди нет-нет, да и брели сквозь перелесок к морю,
  
  - ...Что?.. Стоит это всего тысячу рублей в месяц, но, Лёша, это адреналин, это драйв, это такой заряд позитива!.. Лёша! Лёша, ни как ты будешь одет, ни во что обут, ни как ты двигаешься...
  
  - Ну, это мы ещё посмотрим, кто из нас лучше двигается!
  
  Она заставила себя рассмеяться.
  
  - Значит, до вторника! Пока, Лёшечка! Танюше с Семёном привет! Ура- ура!
  
  * * *
  
  Когда же это было? Сто лет назад? Но в прошлом, точно, ещё веке.
  
  Ага-ага!..
  Когда то было?..
  Сто лет назад?
  Но в прошлом точно ещё веке!
  А наш Гаврила
  Нынче рад
  Сорваться памятью к той дискотеке!
  
  Сто, не сто - тринадцать точно. В марте месяце - непривычно дождливом и прохладном для солнечного Лас-Пальмаса. Субботним вечером, на дискотеке "HABANA", куда привёл меня кубинец Лосаро. Врач, выучившийся в Москве и прекрасно говоривший по-русски. Накануне он помог мне объясниться в строительном магазинчике, где я покупал "пинтура гранде температура" - жаростойкую краску для каминов, которых, как обычно между рейсами, намеревался залепить бездну. Оделся я тогда вполне демократично - на дискотеку, чай, выдвигался. В чёрную джинсовую пару, с закатанными до могучих запястий трюмного матроса рукавами, и светло-серую ("проканавшую" при свете голубых софитов белой) футболку. Большинство же присутствующих - в основном кубинских эмигрантов, одеты были по парадно выходному. Кабальеро в пиджачных парах ослепляли белизной накрахмаленных воротничков, нескудные телесами сеньориты, поражавшие между тем пластикой движений, были в вечерних платьях.
  
  И лились они - мелодии латины!
  
  То плавными волнами гитарных струн, перетекающими вдруг в стремительные водовороты, то ниспадающим головокружительным водопадом с тысячами искромётных, вылетающих из меди трубачей, брызг. Танцующие пары сливались так, точно партнёры знали друг друга всю жизнь, а уж танцевать научились ещё в утробе матери. Тихо задохнувшись от восторга, я просто стоял в сторонке, и не помышляя даже, по примеру пожилого сухощавого немца в очках, чего-то с бока припёка клоунадничать. Хит танцпола прозвучал ближе к полуночи. "Коммуниста!" - истово вторили в припеве танцующие. Я не дрогнул. Тем более, что на дискотеке через дорогу, куда, благополучно заклеймив тоталитарный режим, повалили все без исключения, я невольно "закосил" под аргентинца: большой зал прибыл другими латиноамериканцами, программа была разбавлена поп- хитами - в общем, со своей хореографией было уже мне где развернуться. Если бы не Лосаро, перезнакомивший меня со всеми своими друзьями-приятелями - половина, аккурат, дискотеки, да не водка вместо рома в коктейле - глядишь, и не раскрыли бы.
  
  Как пусто было раннее утро наступившего воскресенья... Точно, как улицы и перекрёстки, подёрнутые дымкой рассветного бриза - ни души. И такая же опустошённость лежала в моей душе. В эту ночь я коснулся нового, доселе невиданного и такого прекрасного. Разменивая годы жизни на что-то другое, сплошь и рядом фальшивое, уродливое и никчёмное подчас, ума у меня не хватало только руку и протянуть этому дивному миру, что был всё время рядом - так близко!
  
  За полдень я снова выбрел на улицы Лас-Пальмаса - пусты оказались и попытки забыться сном в судовой койке. Но лишь ветерок шуршал обёрточной бумагой на мостовых, где уже отшумел воскресный блошиный "хватай- базар" - горячо любимая
  нашими моряками "Хапайка". Закрыт был тот самый строительный магазинчик, а до свободолюбивой "HABANA" я, по счастью, не добрёл: наверняка была там полная тишь. После бури латинских страстей накануне. И траулер наш следующим днём вышел
  на промысел - атлантическая ставрида следующих выходных не ждала. А по окончании рейса, дома, начать обучение не получилось: знакомые танцовщицы, что в холостяцкой жизни тогда присутствовали, и самбы с румбой не ведали, и где могли бы мне с этой бедой помочь - подсказать не могли.
  
  * * *
  
  В воскресенье мой впопыхах в автобусе набросанный рисуночек был утверждён генеральным чертежом. И по цене не торговались - смешно бы по ней, несерьёзной, было!
  
  Уж как обозначил.
  
  - А по времени сколько будет?
  
  - Да дней десять, от силы. Хотя я-то планирую за неделюуправиться.
  
  И это хозяев устроило.
  
  Скоренько подлил я под наши размеры долечки бетона к залитому уже фундаменту. Труженица хозяйка - Светлана - убиралась в доме, озадачив-таки слоняющегося по двору в дозоре за мной хозяина выбивкой ковровой дорожки. Набросив ту на перемычку ворот, Саша рук наизнанку в непосильной работе выворачивать не стал. Хлопнув десяток-другой раз, управился ещё быстрее, чем я с фундаментом, и, постучав в двери дачного дома, с чистой совестью передал ковровый рулончик в руки супруге.
  
  - Круто!.. Ленивый же!.. - Следующее, непечатное, слово было произнесено хозяйкой, действительно, только для их - слов! - связки.
  
  Александр извинительно улыбнулся в мою сторону, я понимающе кивнул в ответ старшему помощнику торгового флота: мои матросские палубы никогда не были устланы ковровыми дорожками.
  
  - А ты куда? - навострилась уже на разнос, наблюдая шустрые мои сборы инструмента в кучку, хозяйка.
  
  Спокойно, Светлана, ситуация под контролем! Фундамент залит, пусть до завтра, хотя бы, постоит: по технологии - Александр подтвердит! - так надо. Поэтому: "Покедова, до завтрева, пошкандыбал я!"
  
  Но как, спрашивается, я буду отсюда на танцы срываться? Впрочем, пару раз ведь только выкрутиться и придётся.
  
  Шагая к остановке я вспомнил, как утром потряхивался на заднем сиденье пустой от идей головой, неверной спросонок рукой пытаясь вывести на листе что-то (уж не до "нечто" было).
  
  Не получалось же ничего - полный примитив. И всё же девочка- подросток, почти в открытую изучавшая мои каракули, наконец спросила открыто и строго:
  
  - Вы - архитектор?
  
  - Нет, - честно ответил я, - каменщик. - И, видя, что мне не поверили, попытался пояснить: - Каждый хороший каменщик должен быть чуточку архитектором, верно?
  
  О, если бы этот эпизодишко случился с лучшими моими "друзьями" по улице Ушакова - Костиком с Олежкой, уж они бы раззвонили, они бы растрезвонили на весь белый свет о таком своём триумфе! Уж эти бы всем в ушаковской округе, включая Жучку соседскую, все уши о себе, великих, прожужжали!
  
  А я сразу уже и забыл почти - скромняга.
  
  Но как, всё-таки, здорово, что двух этих персонажей в моей жизни не будет больше никогда!
  
  * * *
  
  "Sin prisa, pero sin paosa", как говаривают на Канарах (не спеша, но без остановки), в понедельник наша доменная печь начала подниматься неукротимо, углом изгибаясь в "хребте" - сплошной задней стенке - и показывая три свои лапы - лицевые столбики под сам, собственно, очаг с дровником внизу, и разделочную столешницу сбоку. Чудовище стадное! Кирпич был дивный - облицовочный, высококачественный, "ллойдовский". Безупречными своими гранями такой подчеркнёт малейшую небрежность каменщика, вмиг выставив ляп на всеобщее порицание. Так что приходилось выкладывать каждый по уровню - во всех трёх плоскостях. Возводя при этом безликое изделие, каких, в общем-то, тысячи. Гаврила, впрочем, такого безобразия терпеть не стал (тем более, что один "косяк" он уже сходу запорол - как раз таки на углу в одном кирпиче просчитался: "Ай, ладно - потом чего-нибудь, по ходу, придумаем!") - сообразил хаотично разбросанные ниши из морской гальки.
  
  - Получается, кирпичный массив разбавится камнем, отчего - ниши-то располагать будем вдоль! - исчезнет его громоздкость. А камешки наши, искусно подобранные, станут изюминкой. Фишкой! Эксклюзив же ваяем! Ну, пусть полдня работы добавится - так вы же всю жизнь смотреть будете.
  
  Насобачился клиентов "залечивать", шельмец! Хотя в данном случае всё по делу было.
  
  - Заплатили тебе деньги оттуда? - не преминула спросить сердобольная хозяйка.
  
  - Да нет пока. Заплатят - куда денутся?
  
  - Уб-била бы, гадов!
  
  Говорю же - здесь надо было выкладывать кирпичи особенно ровно!
  
  Светлана, по случаю важного такого дела, как постройка барбекю на дачном участке, взяла на работе отгулы.
  
  - Ща-а, забабахаем! - подбадривал её я. - А в среду - мы с Седым договорились уже - станок привезём. Водяной! Ещё быстрее дело пойдёт.
  
  - А зачем тебе станок?
  
  - Кирпичи резать. Лучше, и без пыли - на цветы лететь не будет.
  
  Я бил в сердце хозяйки наверняка.
  
  Дача моего по жизни друга Вити была тут же - через несколько улиц. В дружеских же отношениях "Седой" был и со Светланой с Александром, а уж с Аллой и вовсе в законном браке состоял. Станок же, закончив ушаковские мытарства и "бортанув" сколь многочисленных, столь и недостойных на него претендентов, я безвозмездно (фляжечку коньячка ведь только и выцыганил) даровал Вите в вечное пользование. Теперь, спустя две недели, арендовал обратно.
  .
  В самый неудачный, как он всегда умел подгадать, момент (руки были по локоть в растворе) позвонил Слава.
  
  - Здорово, Алексейка - полней налей-ка! Как дела, где сейчас трудишься?.. Понятно... Да мы вот в Мамоново, с чёрным строителем - учеником твоим, Серёгой, с трубой мучимся. Хотя, больше с ним... Да, через балку уже прошли - на крышу вылезли... Вадим чего? Орёт, конечно - чего ещё? Видишь, был бы ты - он бы и на крышу не полез, а так... Ладно, будем сами как-нибудь справляться. Деньги-то тебе с Ушакова отдали? А сколько, по твоим подсчётам, должны ещё?.. Двадцать пять тысяч - какие это копейки? Деньги! Слушай, ну не должны они, вроде, кинуть! Хочешь, давай я Грише позвоню, поговорю?
  
  Нет, посредники мне больше не требовались! Ни где бы то ни было, а уж по такому, да с теми людьми, вопросу - и вовсе. Тем более, что в глаза тому же Грише говорил не единожды: "Когда бы мне здесь сказали: "Шуруй-ка ты уже на..." ("шуруй" - опять
  же блеклая замена), - то через минуту бы меня уже во он за тем перекрёстком не увидели: и инструмент бы позабыл!" Так что - сказано! Отвечай теперь за слова, Гаврила!
  
  Работа свернулась наступающей темнотой. В спасении делажёлтым фонарём беседки нужды пока не было. Уже впотьмах, разбавляемых порой едва уловимыми проблесками месяца из-за гонимых ветром туч, топал я к остановке, сползая от встречных машин в грязь и лужи. И небо осени было всё так же тревожно, и воздух холодил грудь какой-то неведомой и неотвратимой развязкой так, что меня внезапно пронзило: а ведь почти день
  в день...
  
  * * *
  
  - По до-алинам и по взгорьям!..
  
  Тупоносые сапоги (Нахимовы не могли тогда, в двухтысячном году, позволить себе гнаться за модой) были в водяных разводах и прилично запачканы глиной: в первых числах октября темнело уже рано, фонари на улицах горели выборочно, а грязные
  лужи по козьим тропам разбитых тротуаров лежали сплошь.
  
  - Шла диви-изия вперёд! - Выходя, как та дивизия, с честью из положения, Люба застёгивала молнию на сапоге. Четырёхлетний Серёжа, сидя на самодельной подставке для обуви, терпеливо дожидался мать - ещё предстоял длинный путь домой через весь город. Я же стоял провожающим в дверях пристроенного на лестничной клетке тамбура, нетерпеливо дожидаясь, когда замкну дверь и нырну назад - в тепло квартиры и уют
  семьи. Любаша после работы забегала повидаться с Татьяной, и на Семёна поглядеть - в первый год жизни малыши меняются стремительно.
  
  - Боже, Лёша! - Перехватив напоследок мой взгляд, Люба принялась на ходу поправлять кудряшки причёски. - Ты на меня смотришь, как на ископаемое!
  
  Мы попрощались под моё искреннее разуверение. Ухватив за руку главное своё сокровище, она ушла - в непогоду и тьму.
  
  А я остался.
  
  Козёл!
  
  ***
  
  Вторник нудил обложным, хоть и на фоне порой светлеющего горизонта, дождиком.
  
  - Сегодня и завтра до обеда - дождь, - сообщил интернетом продвинутый Александр, - а потом до выходных - ясно. Так что нам надо успеть закончить.
  
  Закончим, Саня, о чём разговор? Лично мне же надо было сейчас позвонить, в надежде на форс- мажорные обстоятельства, отнюдь не кисейной барышне.
  
  - ...Пойду, обязательно!.. Нет, погода меня не напугает - абсолютно... Нет, если ты не сможешь - в любом случае, я и одна пойду... Хорошо. Помнишь, где это находится - я тебе рассказывала... Если меня ещё не будет - заходи сам, я подбегу.
  
  Вот подписался! "Я и одна пойду", - теперь не бросишь!
  
  Пришлось собираться. Благо, погода выручала: "Кирпич уже влагой напитался, раствор вот-вот потечёт - всю работу попортим... Что? Тент, может, купить? Так под ним видно ничего толком не будет... А плёнку - плёнку ветрами здешними в момент сорвёт: парусность-то какая! Не вариант... Да чего вы, в самом деле, переживаете - завтра будет ясно. Александр же по интернету смотрел".
  
  Было два часа дня, а я уже ехал в автобусе домой. Давненько не выдвигался с работы в такую рань. Давно не дышал воздухом свободы!
  
  Заслужил, чай? Выстрадал!
  
  А ведь жизнь вокруг вот так вот вольно шла все эти годы!
  
  - Так, надень, наверное, светлые вот эти джинсы и синюю футболку, что мы из Турции привезли, - снаряжала меня Татьяна. - А на ноги у тебя только плетёнки летние - другой обуви подходящей нет. Купим - денежки сейчас вот принесёшь...
  
  Моя жена - золото. Дуракам везёт!
  
  - Только, Лёша, пожалуйста - даже там без пива бутылочки, хорошо? Я на тебя надеюсь! Так, подожди-ка - из ушей, вон, волосы торчат, как у гоблина. Сейчас, щипчики возьму...
  
  * * *
  Самым важным было теперь - грамотно проложить маршрут. Самым замечательным - в путь мне светило солнце!
  
  Хоть был Гаврила и сметливым мужем -
  Путей окольных не искал.
  Бывало в гору, но в обход всем лужам,
  Маршрут он новый пролагал.
  
  В каких-то полчаса свежий ветер разогнал гнетущую свинцовую хмарь, освободив ярко-синий небосвод для белых облаков и бледно-оранжевого солнца. Солнце светло грустило("Грустило светило!.. Светило грустило."), клонясь к закату ещё одного неповторимого дня. А я, гонимый вечным своим умением дотянуть время впритык, поспешал по означенным Любовью координатам: "Знаешь, где "Вестер" был? Да, который сейчас в разрухе ремонта, так вот - заходишь не с центрального, где он был, входа, а с другой стороны: стеклянные, ты увидишь, двери. И - по лестнице наверх. Четвёртый этаж".
  
  Добираться пришлось пешком - беспересадочного транспорта до этого места, что находилось ни далеко, ни близко, не было. Из-за опаски опоздать, вспотеть и забрызгать джинсы запыхался я ещё перед лестничным подъёмом. Успокоение дыхания оставалось совместить с изучением двух табличек сбоку от стеклопакетной непрозрачной двери: "Охранное предприятие "Патриот" и "Студия танца "АРТА".
  
  Уверенно приоткрыв дверь, я решительно заглянул внутрь.
  
  "Засветил харю".
  
  Уютный зал был полон света. Светлы были и лица присутствующих, обернувшихся на моё вторжение.
  
  Любаши среди них не было. Я поспешил скрыться с глаз.
  
  Ладушки - успел!
  
  - Вы в "Патриот"? - Темноволосый юноша, возникший в проёме открывшейся двери, смотрел мне прямо в глаза.
  
  - Э-э...
  
  - Вам в охранное предприятие нужно?
  
  - Не, я это... Позже чуть, ага? - очень внятно, а главное, по существу, проблеял я.
  
  Не отрывая внимательного взора, молодой человек понимающе кивнул и тактично скрылся за дверью.
  
  ...Она появилась, восходя по лестнице легко и стремительно, озарив всё своей неповторимой улыбкой. Чуть запыхавшаяся, взлохмаченная и всуе растормошённая, и, за тонким глянцем официальности, жутко, всё-таки, своя. И музыка, зазвучавшая в этот миг из зала, была, конечно, в её честь.
  
  - Лёша, привет! А что ты не заходишь?
  
  - Так, тебя жду!
  
  "И он широко распахнул пред королевой дверь". Шмыгнул же, прощелыга, под шумок ещё и в латы рыцарские - жестяные. Прорвался-таки в двери зала, как замка - за таким-то тараном!
  
  - Проходите сюда, - с радушной улыбкой, плавными движениями рук гнала нас по коридору льноволосая девушка, - раздевалка направо.
  
  - Так, а деньги-то? - на ходу лез в задний карман джинсов я.
  
  - Да подожди ты с деньгами своими! - весело одёргивала Люба.
  
  Через три минуты мы стояли в общем строю - танцевальном. В задней, ясно, шеренге - заднескамеечники!
  
  Подходила к концу разминка. Несложные, в общем, но специальные упражнения: стопа - с пятки на мысок, колени вкруговую, плечи вправо - влево. Легко и с улыбкой - на преподавателя - того самого юношу, - глядя. Закончив разминку, маэстро взмахом руки остановил музыку и, положив пульт дистанционного управления, грациозно соединил кончики растопыренных пальцев.
  
  - Так, в прошлое наше занятие у нас была латина: румбу, вы помните, мы проходили...
  Горькая жёлчь обиды на непутёвую свою судьбу готова была выплеснуться в душу, как вода из банного ковша на раскалённую каменку: десятилетия ожиданий были обмануты - румбу уже прошли в прошлый вечер!
  
  - А сегодня мы познакомимся с вальсом. Итак, вальс. Медленный вальс. - Молодой человек на миг унёсся поверх наших голов в одному ему лишь ведомые дали. - Вальс - это волны...
  
  О, наша тема!
  
  - ...Спуски и подъёмы. В медленном вальсе нужно приседать, чуть сгибая колени, и подниматься на цыпочках - вот то, как раз, что мы с вами в разминке делали. Опускаться, в нижней волны амплитуде, и взмывать на её гребне. Плыть по волнам -
  волнам вальса...
  
  Согласен. Готов!
  
  - ...С партнёром вместе.
  
  Тогда и в кругосветку!
  
  - Сегодня мы изучим маленький квадрат. Стопы в исходном положении находятся в шестой позиции - пятки вместе, носки врозь.
  
  "Квадрат" дался легко и даже весело. Широкий шаг с правой вперёд - раз, левой шагаем наискось вбок - два, правую ногу приставляем к левой - три! То же самое, только шагаем с левой, назад, правой наискось вбок, левую приставляем - в исходную. Доходчиво - больно уж напоминает, как ты дружка армейского, заднестоящего, вперёд пропускаешь: "Выйти из строя!.. Встать в строй!" Так вот откуда и лёгкость с весёлостью - сегодня вместо тебя он, за грехи текущие, в наряд заступает!
  
  - Р-раз: широко шагнули правой, с каблука!.. Два-а: левой в полуприсесте шагнули!.. Вот здесь мы внизу - здесь нижняя точка нашей амплитуды. И с неё пошёл подъём - правую ногу приставляя, распрямляемся и взмываем: три!.. Теперь назад... Назад, посмотрите, какой момент! Вперёд первый шаг мы делаем размашисто, с каблука - мы же идём вперёд, мы видим, куда шагаем, поэтому корпус валится вперёд. Назад же - мы не видим, что там - позади нас, поэтому шагаем, нащупывая стопой паркет, корпус прямо. Вообще, в медленном вальсе стопы должны шуршать по паркету. Неотрывно. Раз-два-три! Раз-два- три! Шлифуем стопами паркет.
  
  Люба - руки в бока - поспевала исправно и старательно, и, виделось, даже волновалась слегка. От партнёра своего в отличие.
  
  - Минуточку! Хочу напомнить непременное для всех, в принципе, танцев правило: если мы поставили одну ногу, то следующий шаг мы будем делать уже с другой. То есть, если предыдущий шаг мы делали правой ногой, то шагать теперь будем только с левой - с приставленной ноги не ходят. Так что помните: поставив одну ногу, всегда шагай с другой.
  
  Всё великое - просто! Главное - не запутаться, как в трёх соснах, в двух своих ногах: какая там правая, какая левая, а какая - "приставленная". И когда по указке учителя ("Давайте пройдём то же самое, только по кругу") мы под музыку двинулись друг за другом, Гаврила начал "тормозить. Как это - "квадрат" по кругу? Нет, конечно, было в этом что-то морское, и армейское, опять же, где: "Круглое - носить, квадратное - катать!" И вперёд-то он шагал более-менее смело. Но вот назад, с левой, как вперёд шагать?.. Хорошо хоть Люба, уперев руки в тонкую талию, лёгкой каравеллой скользила впереди, в кильватере которой только и держался, а то бы напрочь с курса сбился: штормило парнишечку!
  
  А тут ещё студия начала прибывать, как трюмы водою, следующей, семичасовой группой корифеев (они уже целых два месяца занимались), глядевших на нас, новичков, свысока, а то и, чудилось, с насмешкой. Дело спас маэстро, скомандовавший, наконец, отбой аврала.
  
  - На этом сегодня и закончим. Всем спасибо! - И, улыбнувшись, захлопал в ладоши. А мы дружно зааплодировали в ответ - здесь так водилось.
  
  Расходились сплошь со счастливыми лицами.
  
  - Тебе понравилось? - радостно улыбаясь, спросила на выходе Люба.
  
  - Слушай, я балдел!
  
  - Будешь теперь ходить?
  
  - Естественно!
  
  А что - пусть с креном и дифферентом, но без белого же флага, до причалов добрался!
  
  - До остановки тебя провожу?
  
  - Ну, так! - она развела руками.
  
  - Не, а то Серёга потом будет в претензии: доверил человека, называется! "Тебе дыни доверили сторожить, а ты чего?"
  
  - Ага! - смеясь, подхватила Люба. - А мне ещё, знаешь, нравится из "Любовь и
  голуби": "Ёш-шкин кот!"
  
  - А ты не думай - я научусь!..
  
  - Кто бы сомневался!
  
  - На Канарах когда работал, показал однажды мастер-класс! Работал на юге острова - курортный городок Пуэрто-Рико: богатый, в переводе, жирный порт! Одни отели по склонам горной лощины. Канарцы- то в нём, собственно, и не живут - на работу приезжают. Вотчина отдыхающих англичан и скандинавов - в основном. Людей средней руки: богатые-то в другом местечке - Маспаломас и Инглес, отдыхают. А я в этом Пуэрто-Рико плитку в одном пансиончике выкладывал. По вечерам работаю, а через оконце всё одна и та же мелодия, хит сезона, с дискотеки слышится. Ну вот, как-то вечером плюнул я на труды свои праведные - утомило! - и выдвинулся в вечерний культпоход. Забрёл в итоге на эту дискотеку в подвальчике. В самом ещё начале - народ по углам жмётся, коктейли тянет. Ну, я же тоже перед этим пару коктейлей, под экзотическим названием "Ёрш", потянул! Начал, под одобрительный большой палец кверху диджея, народ разогревать. Танцевал, танцевал - с куражом так, с вдохновением! - никто выйти не решается. Отлучился - на пару минут, буквально. Возвращаюсь... И вот тут мне стыдно стало! Весь танцпол - битком: локоть к локтю танцуют!.. Люди, пока я свои пируэты выкручивал, выйти боялись!..
  
  Люба негромко рассмеялась.
  
  Однажды я уже провожал её.
  
  
  Однажды я уже провожал её. Субботним апрельским вечером в канун Пасхи. Два с лишним года назад. Возвращаясь с Ушакова в радостном расположении духа (работа шла, весна на улице!) грешным делом оценил я по достоинству фигурку задумчиво шедшей, с двумя пакетами в руках, впереди девушки: "У-ух, ты какая!" До дома оставался лишь один поворот, и не подумал бы я даже прибавить шагу, если бы в повороте женской головы вдруг не мелькнули знакомые черты: "Люба? Откуда в наших
  Палестинах?" В два шага я и нагнал её - Любовь.
  
  - Здра-авствуй, Лёша! - Она как будто ждала моего вторжения. - А я тут в церковь ходила, да в "Викторию" на обратном пути завернула. Сейчас вот домой иду.
  
  Легко и разбитно набился я в провожатые - послал, прости Господи, ей Бог попутчика! Вправду - надо было принять полные пакеты из рук Любы: Татьяна бы потом мне попеняла. Впрочем, за честь и удовольствие и почёл.
  
  - А я часто по воскресеньям на службу хожу. Постоишь, послушаешь - по-другому что-то начинаешь понимать. Становится легче... Хотя, - спохватилась она, - всё, вроде, и так хорошо.
  
  Воздух весеннего вечера чумил голову пивной молодёжи, нередко попадающейся навстречу. Многие подростки здоровались с Любой.
  
  - Ученики... Как тебе, Лёша, новый "Идиот"?.. А я вот абсолютно не согласна с ролью Миронова: он, конечно, великолепный артист, но князь Мышкин в его игре - ну по-олный идиот!
  
  Путь до дома Любы был не близок, но мы и не спешили.
  
  - А сборник-то, Лёша, у тебя получился за-ме-ча-тельный!
  
  В устах не только преподавателя русского языка и литературы, но и преданной её почитательницы, похвала скромной моей книжицы дорогого стоила. Но ведь и для Любы, в том числе, невеликую свою прозу кропал. Теперь мне и умереть не страшно, а Любаше, в кухне впопыхах, моё произведение под горячую сковороду подкладывать - всё больше жизни торжества!
  
  - А я сейчас читаю Шаламова.
  
  - Тематика сталинских лагерей, - с видом знатока кивнул я, по вершкам ухвативший однажды энциклопедическую вкладку об этом писателе - к университетскому зачёту готовясь.
  
  - Да. Особенно рассказ "Перчатки" запал. Как у заключённых слезала кожа с обмороженных рук - словно перчатки снимались.
  
  К счастью, про этот рассказ (его, впрочем, так и не прочитав) вычитал тогда и я: энциклопедические - пригнитесь! - университетские знания!
  
  Татьяна рассказывала мне, что Люба читает много и каждый
  день.
  
  - А я опять вернулась в школу. Нет, в фирме и платили прилично, и в моральном плане работа намного легче, но, понимаешь, я почувствовала, что начинается духовная деградация. Не моё это!
  
  Мы прошли мимо школы, где учительствовали Татьяна с Любой; мимо устремлённой в небо готической кирхи - православной ныне церкви. Однажды увиденная в молодости, эта кирха - позеленевшей ли медью купола, застывшими ли на башне часами, краснокирпичными ли острыми сводами или фундаментальностью каменных глыб в основании - поразила моё воображение раз и навсегда. И вышли на длиннющую улицу.
  В самом конце её давным-давно молодая семья Нахимовых снимала первую в этом городе комнатёнку в ветхом частном доме, ожидая на свет появления маленького Серёженьки. Глава её, Сергей (старшина, тогда, сверхсрочной службы Краснознамённого Балтфлота), за руку, рассказывала Татьяна, привёл Любу в эту школу. С тех пор многое изменилось: Серёжка ходил уже в четвёртый класс, Сергей- старший дослужился до старшего
  мичмана, нынешняя съёмная квартира в панельном доме находилась в самом что ни на есть начале той самой улицы - в десяти минутах ходьбы от школы, и школа же Любе как ценному специалисту расходы жилплощади оплачивала.
  
  И когда уже подошли к подъезду пятиэтажки и пришло время прощаться, Любаша, не обращая внимания на навострившихся на лавочке бабушек, приподнялась на цыпочки и, целомудренно обняв меня, подставила щёку для дружеского поцелуя. Вздохнув,
  как показалось, и счастливо и чуточку печально.
  
  И высокое ещё солнце светло струило лучи, и чистый воздух был полон неведомых надежд весны, и тысяча медово-золотистых капель того, что и зовётся, верно, счастьем, вмиг вскипели в груди, расширяя её до пределов разрыва.
  
  А возвращаясь, я уже мысленно городил каменную мозаику очередного ушаковского столба, где-то в глубине души тешась своей, как полагал, окончательной там победой. Поверженными позади оставались завистники, сползли в кювет злопыхатели, камень теперь стоял за меня, путь впереди был чист и свободен.
  
  И невдомёк мне, наивному, было, что произойдёт в ближайший же понедельник. Как и подавно уж не дано было знать, что приключится через два с небольшим года.
  
  Скудоумный времени и счастья транжира! Да и денег, впрочем, тоже...
  
  * * *
  
  Среда честно была отработана от звонка, до звонка. Хотя и "ломало" Гаврилу не на шутку - моментально разленился мужичок: послабь, называется, на миг вожжи! Под очагом, где затеяли дровник, удало он залепил полукруг гипсокартонного каркаса - "кружало", - и махом выложил по нему кирпичную арку. И ведь угадал с диаметром тютелька в тютельку - дуракам везёт. Готово дело - хозяин, глянь! А вот завтра, предупредил я, приеду попозже. Зато уеду пораньше - сына с утра на тренировку отвести, а вечером из школы встретить.
  
  - А сколько сыну лет? - двусмысленно поинтересовался Александр.
  
  - Десять, - ничтоже сумняшеся, ответствовал я.
  
  Насчёт второй половины, соврал я, конечно. Но так в угоду же танцам! По четвергам тесть убегал пораньше со службы внука в школу отправлять, а бабушка Семёна встречала. Но вполне, впрочем, могло и по моей басне быть - в прошлом-то году ведь было...
  
  - Я не согласен, - рубил словами воздух хозяин с Ушакова, - что такой специалист, как Алексей, три часа в день теряет. Вплоть до того, что будем выделять ему машину. Давай, Григорий, решай вопрос!
  
  Без особого с моей стороны энтузиазма ("А ну как и это в счёт зарплаты пойдёт!"), по понедельникам и средам, когда моя семейная очередь выпадала быть Семёну провожатым, ушаковскими решено было выделять мне машину - с личным шофёром.
  Чёрный "мерседес- Гелендваген", который возил дочь хозяев в школу.
  
  - Только, Гриша, своего сына я не доверю никому, - повторял я слова жены.
  
  Когда, выйдя из подъезда, Семён первый раз увидал к парадному поданное авто, он, не подав, конечно, вида, задохнулся от гордости.
  
  - Не забудь поздороваться!
  
  - Здрасьте! - полез он на заднее сиденье.
  
  - Только осторожно - машина казённая. Давай пристегнёмся. - Я помог отыскать и пристегнуть ремень безопасности.
  
  - Давно в таких не ездил, - не тушуясь, пояснил мне, но больше шофёру, секундную заминку с ремешком Семён.
  
  "Давно"! Молодец! Тогда ему не было ещё и десяти.
  
  По счастью, с шиком съездили мы в школу считанные разы - по обоюдному замалчиванию сторон благое дело благополучно "завяло". Спокойнее было всё же украдкой (хоть и по святому делу) умыкать втихаря и ехать, мирно и долго, на автобусе. Хотя и была какая-то затаённая тревога в этих школьных проводах - неясная и неотвязная. И как спускались мы в лифте, экономя время спуска в суровых мужских объятиях-похлопываниях: "Люблю тебя, сынок!" - "Я тебя тоже!" - "Ты лучший на свете сын!" - "Ты лучший на свете папа!" - где последние похлопывания традиционно походили уже больше на шлепки - так и задумывалось. И улица встречала нас шальной вереницей несущихся машин, и двадцать шагов пешеходного перехода были ежедневной тропой войны, для которой сын был ещё мал. И день, хранивший в утреннем пробуждении остатки мудрости и рассудка, был уже в полном безумии час-пика.
  
  Тревожно было доверять ему Семёна.
  
  А тот до сих пор гордо узнавал "гелики" на улицах города: "Пап, пап, смотри! На таком мы ездили, да?"
  
  * * *
  
  В четверг мне круто подфартило. С утра отзвонился Александр: не сможет он меня сегодня "пасти" - в службе судоводителей надо ему быть. Так что не очень я на работе усердствовал, выкроив ещё два часа на поход в парикмахерскую - наконец-то!
  
  - ...Ты, вижу, постригся . - Искря глазами, Любаша, повернувшись ко мне, касалась меня плечиком.
  
  - Да, буду волосы отращивать - чтобы передние назад, до затылка укладывались: по законам жанра! Это если бы я в охранное тутошное предприятие сунулся - вот тогда бы постригся наголо.
  
  Офис охранного предприятия был чуть дальше - прямо по коридору.
  
  Мы, не сговариваясь, пришли с Любашей пораньше, и теперь сидели рядом на мягкой скамеечке, подсунув, как дети, под себя ладони. С удовольствием наблюдая, как Артём (так, сказала Люба, звали нашего учителя) занимается с бальной парой профессионалов.
  
  Деткам было, наверное, лет шесть- семь.
  
  - Вот смотри, Маша. Ты прошла такую длинную дорожку шагов, а на последнем - главном! - акцента не сделала. Не выделила ты его никак! Спрашивается - зачем Маша шла?.. Вот поставила перед Машей мама тарелку, а супа не налила. Маша спрашивает: "Мама, а где суп?" Вот и я спрашиваю: Маша, а где последний, акцентированный шаг?
  
  Поджимая губки, Маша оборачивалась почему-то на меня и оставляла за собой право хранить молчание.
  
  - Ты как себя чувствуешь-то?
  
  Накануне вечером Татьяна сообщила: "Любаня заболела. Говорит в нос, глаза красные - еле уроки отвела. Ты позвони ей - сможет она прийти-то?" Позвонил, конечно: "Приду обязательно! Не дождётесь!"
  
  - Но-ормально! Выздоравливала же интенсивно. Пришлось даже водки с мёдом на ночь выпить - бе-е-е!
  
  Словно лазоревым - в цвет её кофточки - бризом веяло от Любы. Тёплым и терпким. Полузабытым и таким манящим экзотической своей, неведомой далью.
  
  - Так, ну что - встаём? - Закончив с юными дарованиями, Артём готов был приняться за нас.
  
  * * *
  
  - Итак, ча-ча... Извините - конечно, ча-ча-ча!..
  
  В разминке, так повелось, девушки образовывали первый ряд, а мужская братия норовила скрыться от преподавательского взора за спинами своих партнёрш.
  
  - Этот танец пришёл к нам с Кубы. Основные шаги здесь те же, что и в румбе, только в середине добавляется - вот здесь - один промежуточный шаг. Так называемое "шоссе". Давайте попробуем - пока поодиночке!
  
  Ножные выпады вперёд и назад я усвоил с ходу: точно так по молодости танцевали мы на дискотеках - тогда это было круто! А вот на "шоссе" начал буксовать и теряться - оно ж такое длинное (целых два шага!). Вдобавок, по ходу движения надо было ещё и неведомую, пропущенную на самом первом занятии "восьмёрку" крутить (а какая она - восьмёрка эта?). Так что выходило точно "восьмёркой" колеса велосипедного - не езда, а сплошное мучение.
  
  - И основное, пожалуй, в ча- ча- ча: колени работают назад. Вперёд вы не старайтесь чрезмерно колени сгибать - вообще про вперёд не думайте: назад! Назад сгибайте! Вот, как будто позади вас, на уровне коленей, силомер находится, и вам нужно его как можно сильней, выпрямляя назад колено, ударить: ба- бам!.. Ба- бам!
  
  А, ну так бы сразу и сказали: "выпендрёжные колени"! О, это кубинцы! Да - это они! Лосаро - я тебя узнал!
  
  - Ча- ча, раз, два, три!.. Ча- ча, раз, два, три! - чётко отбивал ритм Артём.
  "Вамос де ла вилья!" - если я правильно сладкоголосье, нёсшееся из динамиков, понимал, - "уна милья!" Получалось: "Пойдём в деревню!" - соседнюю, надо полагать - всего-то километр до неё, по тексту, было.
  
  Доковылял-таки, хоть и не всегда твёрдо и спотыкаясь порой (кто же в соседний колхоз на танцы тверёзый сунется?) на "шоссе" этом длиннющем, зато уж в последнем шаге колени гнул - камерадес отдыхали!
  
  - Всё!.. Хорошо сегодня поработали, всем спасибо! До вторника.
  
  Покидая раздевалку, я кивнул на ходу Любе:
  
  - Я жду!
  
  - Угу...
  
  Семичасовая группа уже приступила к разминке. Активно, и даже с куражом. Сразу виделось - это уже не новички. Интересно, что партнёрши смотрелись несколько увереннее своих партнёров. Особенно притягивали взор две: невысокая и хорошо
  сложённая девушка с серьёзным взором и заряженными целеустремлённостью движениями - рядом не стой! - и высокая, но, сдавалось, недалёкая, пленявшая взор как пластикой движений, так и кружевами нижнего белья под полупрозрачными лосинами, девица. Надо было понимать, что это были фронт-умэншы группы - прямо перед Артёмом они и располагались. Но какое мне было до них дело, когда...
  
  - Пойдём?
  
  Лестница, сводя нас вниз, дарила целых восемь пролётов разговора.
  
  - Слушай, эта группа так здорово двигается!
  
  - Так они , - воздела указательный палец кверху Люба, - два месяца уже занимаются. А Женя - вот, к которой я подходила, - второй год уже ходит.
  
  - Су-урьёзная такая!
  
  - Да, это же дочь нашей директрисы. Она-то мне эту студию и рекомендовала.
  
  Вот как! Обложили.
  
  Осенние сумерки ловили каждую вспышку последних закатных бликов в не зажёгшихся ещё окнах, а улица уже нарядно цвела светом фонарей, витрин и реклам.
  
  - Преподаватель у нас здоровский, верно?
  
  - Да, - улыбнулась Люба, - но видно, что университетов танцевальных, так скажем, не оканчивал.
  
  - Но дело своё знает крепко - я тебя уверяю. И делом своим уж точно одержим. Ты никогда не замечала, что если какой-то человек внешне тебе кого-то напоминает, то, почти наверняка, будет он похож и внутренне, по характеру. Зачастую, один к одному. У нас в университете, на рабфаке, преподаватель литературы был - Свиридов Станислав Витальевич. Лекцию пропевал, как песню. Так вот - и жестами, и дикцией, и даже внешне - вылитый Артём... Одна, кстати, из причин, почему я университет,
  э-э, оставил - потом, на заочном, были и такие преподаватели, что... Не Свиридовы - совсем! В общем там, на рабфаке, я всё, что мне было надо, благодаря Свиридову и взял... Но я знаю наперёд - меня Артём будет недолюбливать и уж точно со мной
  будет на "вы".
  
  Диковинное ча-ча-ча всё бурлило во мне, да и в Любе, видимо, тоже. Сегодня путь наш был длиннее - моей партнёрше нужна была "Бомба", центр торговый. И за время пути я, к вящему моей спутницы интересу, успел поведать Любови - красочно и почти
  правдиво - про ту давнюю и дивную - кубинскую! - ночь в Лас- Пальмасе. Водку только в коктейле и замолчал - больная ведь, тоже, для Любаши тема.
  
  На прощанье был дружеский поцелуй в щёку - как на Канарах принято.
  
  Я шёл домой, легко разверзая воздух городских улиц, да и сам этот город, и весь этот мир - теперь всё по плечу!.. "Шоссе" бы вот только научиться проходить. Но это, пред Ушакова, просто семечки!..
  
  - От Нахимовой привет. До остановки её проводил, на автобус посадил, вот.
  
  - Слушай, ты такой молодец! - искренне радовалась Татьяна.
  
  * * *
  
  Кстати, о колхозных танцах: вот откуда скованность движений и идёт! В славные-то те времена поры моей школьной, если вздумал ты поражать местных раскрасавиц пластикой эксцентричных своих телодвижений, то у местных кавалеров сразу становился претендентом на мордобой Љ 1: "Вот этого, рыжего - обязательно!..".
  
  Механизаторы только механическое дрыганье и признавали, да и то - с умеренной амплитудой и на низких скоростях.
  
  * * *
  
  В субботу был день учителя. Памятный мне праздник - с Татьяной нас познакомили в самый его канун. И в давнюю, такую же дождливую субботу, сидел я на уложенных уже сумках в съёмной своей квартире, грустил, очки чёрные теребя. Никак без них, солнцезащитных, нельзя мне было на пасмурной улице появиться. Горевал я и о том, что нельзя полностью, с головой своей бестолковой, в один из дорожных моих баулов
  залезть, да там и проделать весь, в сутки длиной, путь: автобусом до Варшавы, самолётом до Мадрида, и авиалайнером же до Лас-Пальмаса. Фирмачи, в рейс нас таким сложным маршрутом отправляя, словно следы путали.
  
  Время такое было!..
  
  Причина моей печали синела на левой скуле - полученный в бесславной и бессмысленной битве накануне бланш. И как же была глупа и бестолкова моя оказия пред тем чистым и светлым праздником, о котором не давал забыть радиоприёмник:
  
  "Вы не глядите, Таня,
  Что я учусь в десятом,
  И что ещё гоняю
  По крышам голубей.
  
  Вы извините, Таня,
  Что вам грубил когда-то.
  А вот теперь люблю вас, Таня!
  Люблю вас всё сильней".
  
  Таня...
  
  Она пришла проводить меня к автобусу, принесла в дорогу мягкую игрушку - пса Плуто, показала, мельком обозрев хмельных моих товарищей, кулак: "Во! Чтобы ни-ни!" Примерила, конечно, очки. И вполне ощутимым теплом и простотой - которая без воровства! - веяло от неё. Мне так вдруг стала нужна в путь её поддержка!..
  
  - Очки снимите! - на линии уже контроля велела мне симпатичная пограничница.
  
  Я повиновался.
  
  - А, ну ничего - можете надевать!
  
  В аэропорту Варшавы, в момент прохождения проверки металлоискателем, что-то упорно звенело в кармане стильного моего пиджака. Рослый полицейский, с оглядкой на мой фингал, наконец, решил обыскать меня под благоговейные взоры змеёй вьющейся очереди, одобрительно крякнув по завершении:
  
  "Добже!"
  
  - Ну, тебя прямо как гангстера шмонали! - остались в полном восхищении мои товарищи: бандитский культ в новой России восходил в самый зенит.
  
  И уж в Мадриде, добравшись в самолёте внутренних авиалиний до своего места, я приветствовал своего дородного соседа по креслу:
  
  - Буэнос диас!
  
  Добропорядочный сеньор, оторвавшись от газеты, вмиг оценил мою деформированную, за тёмными ещё и очками, внешность, и весело откликнулся:
  
  - Привье-ет!
  
  Уж тут-то нас, русских моряков, знают! Уж здесь-то - родная сторона!
  
  Как родного, без никчёмных вопросов, встретили меня и на судне: "Сразу видно - наш человек!" И вечером этого дня, утром которого моряки ещё и не ведали о моём существовании на свете белом, механик, плеснув в себя очередную порцию спирта, что
  "на толпу выкатил" я, со слезою умиления в голосе обнимал меня за плечи:
  
  - Лёха! Как же я рад, что ты прилетел!
  
  ...На перелётах же, когда за иллюминатором кустились серебряные облака, а потом показались внизу черепичные крыши предместий испанской столицы и красная земля апельсиновых полей, я, тетешкая Плуто, вновь и вновь чувствовал приливы
  тепла и нежности - любви?
  
  Таня...
  
  Она слала мне радиограммы - всё такие же тёплые и душевные, ложащиеся, за перипетиями нелёгкого, почти годовалого рейса, целительным бальзамом на душу. И я поверил: я - не один, я - нужен, меня ждут!
  
  Таня...
  
  То было золото, сколько бы непутёвая моя судьба ни пробовала его на зуб. Поэтому, не жалея сил, надо было беречь его, не давая тускнеть и меркнуть.
  
  А потому, чтоб сегодня в грязь лицом не ударить, нужно было не забыть поздравить Любу. "Эсэмэской". Звонить - вдруг по ходу урока ей помешаешь? Так что впопыхах, на бегу к автовокзалу, надо что-то сердцеприятное присочинить. Без высокопарной, только, фальши - простенько, но со вкусом.
  
  На залепление халтуры отряжался, само собой, Гаврила:
  
  Гаврила был не праздным мужем,
  Но труд святой он почитал,
  И с Днём Учителя партнёршу
  От всей души он поздравлял!
  (И только счастия Гаврила
  Самой Любови пожелал)
  
  Первая строчка не рифмовалась с третьей - не фонтан, конечно, поэзии. Ладно - пойдёт! Дёшево и сердито.
  
  ...А Плуто я тогда привёз обратно. Не продал его негру в Дакаре, высмотревшему игрушку в иллюминатор и с ходу совавшему мне пять долларов - немалые, для бедолаги, деньги. За которые, верно, планировал он выручить все имеющиеся на
  борту балберы и половину невода - в придачу.
  
  * * *
  
  Суббота ещё только собирала свинцовую хмарь на небе, а я уже разложил свой инструмент, подсоединил к электричеству турбинку и станок и завёл ведро свежего раствора. И в тот самый момент, когда, воспрянув на работу духом и засучив
  рукава, готов я был начать труды великие, телефон на столе беседки, как младенец в кроватке, дал о себе знать призывным писком. Подхватив дитятю, я глазам не поверил: "Гриша! Да неужели!.."
  
  - Значит, Алексей, деньги я на тебя у шефа взял... Да, у нас получилось двадцать шесть тысяч к выплате... Нет, всё точно, я пересчитал два раза... Да ладно, брось! Просто я тут заморочился маленько с делами своими... В общем, подъезжай в город, встретимся, где тебе удобно.
  
  В том, что Небо Гаврилу не оставит, блаженный верил всегда (ясно при этом осознавая, что грехов за ним - уйма). Да ведь и больше на чью-то помощь там, на Ушакова, надеяться было нечего - как и верить там в кого и кому-нибудь. И когда пришлый вдруг Фома неверующий - новый строитель - обозрев камень вокруг и под ногами,
  
  спрашивал: "И это всё ты один сделал?" - признаваться приходилось чистосердечно: "Нет - с Небом: оно моей рукой вело... Разве одному человеку такое сделать под силу?"
  
  И то правда!
  
  * * *
  
  На бегу к автобусной остановке я на радостях набрал Славу: пусть порадуется за дружбана! Да и вину тем самым заочно загладить: напрасно на Гришу грешили!
  
  Вот только такой исступлённой проповеди в ответ я никак не ожидал!
  
  - ...Если ты считаешь, что Вадим - чмо, и не надо к нему ехать, трубу поднимать, а твои олигархи, которые о тебя три года ноги вытирали, тебе дороже! - Психуя, Слава задохнулся праведным гневом. - Нет, мы можем остаться друзьями, встретиться, который раз, чаю попить, поговорить. Но работать вместе уже не будем, и дел никаких...
  
  Да никто, в общем, и не напрашивался. Поделился, называется, с товарищем радостью!
  
  И сколько можно, Гаврила, талдычить тебе выстраданную там истину: всё, что с Ушакова, - за борт! Рубить совсем концы! Выжечь из памяти калёным железом! Не будет тебе оттуда ничего хорошего...
  
  Но Слава оставался единственным светлым пятном в ушаковской эпопее (опупеи, вернее было бы сказать). Не могло же быть там всё крысино- серым!
  
  Когда заполненный по случаю субботы автобус прикатил в город, я набрал Гришу.
  
  - Так подъезжай на дом, я здесь...
  
  Это называется: "Встретимся, где хочешь"! Что ж - чисто по-ушаковски.
  
  - А заодно и глянешь сразу - тут шеф по мелочи чего-то придумал.
  
  Понятно!..
  
  Нет, я не дал сгуститься над собой чёрным тучам сомнений: позвонил бы Гриша, не придумай шеф чего-нибудь, не позвонил бы?.. Позвонил - и точка!
  
  "Мерседес" Гриши стоял у ворот. Машина была, конечно, шефа - Гриша на ней лишь ездил. Когда каких-нибудь несколько дней не ходил пешком - и такое случалось. Хозяин, бывало, в воспитательных целях, отлучал без меры употребившего накануне сотрудника от руля: "Так, Гриша! Ещё раз, и... И это будетв последний раз".
  
  Сердечно Гаврила "поздоровкался" (деньги же получить было надо!), зашёл-таки, без всякой, ясно, охоты, но и безбоязненно абсолютно, за Гришей в ограду - объём доп-работ глянуть.
  
  - О, привет! - пробегая, совал руку новый электрик Санька. - Слушай, ты как строитель пирамид тут: пожизненно! На них рождались, на них же и умирали.
  
  Беги, давай, пока не догнал!
  
  - Талантливый, как чёрт! - кивнул ему вслед Гриша. И тотчас спохватился: - Но ему об этом говорить не надо!
  
  Ясное дело - а то ещё на копейку лишнюю за то обозначится!
  
  По мелочёвке надо было мне здесь ещё появиться. На входном столбе кнопку звонка подразобрать (в третий раз уже на этом месте), и когда красивенькую медную, по хозяйскому заказу, коробочку на неё насадят, заново камешком обрамить - раз! Пару метров голого бетона перед забором, за туями, залепить мазнёй высокохудожественной - как бордюр - здешний - два. И камешек один, что у сторожки отлетел (да, "венецианщики" - Костик с Олежкой, наверняка, специально наступили) - три.
  
  "Раз- два-три!.. Раз-два-три!"
  
  - Только так, Гриша! Сделаю я это по ходу следующей недели - набегами. С утра, скорее всего, смогу по часу- другому выкраивать: в другом месте я теперь работаю.
  
  На том и договорились. После расчёта с Гришей в машине, под мою роспись в его блокноте - как водилось.
  
  Дальше всё пошло, да нет - понеслось, как несётся всё, когда в пустом кармане завелись, наконец, деньги. Уж какие- никакие. Совсем не те, конечно, с которыми должен бы был я отсюда, по истечении трёх с половиной лет работы, уйти. Но нет худа без добра - авансами я выбирал почти всё, по факту причитающееся, пропуская мимо ушей увещевания Гриши: "Я хочу, чтобы ты ушёл с деньгами!" Копить большую сумму здесь было рискованно. Был куплен зонт - наконец! - с крепкими спицами и солидной, увесистой ручкой. Розы Татьяне и даже тёще: подхалим! Но ведь и её сегодня был день (Мария Семёновна тоже была завучем общеобразовательной школы - правда, другой). И, нако-
  нец, забежал в отделение "Сбербанка" под самым домом.
  
  - Как и обещал, Светлана Николаевна, теперь я буду только класть на счёт - ничего обратно мне не давайте! Светлан, сконвертируйте тогда сразу эти десять тысяч в евро - на валютный, вот этот, счёт.
  
  Молоденькая кассир улыбалась через защитное стекло хорошо знакомому вкладчику.
  
  - Ой, как здорово! - шурша купюрами на кухне, радовалась Татьяна. - Слушай, ты Любаше тоже цветы обязательно подари, ладно?
  - Да я ей уже эсэмэску поздравительную кинул - от Гав-
  рилы, в стихах.
  
  - Молодец! Любаня же тоже - такая стихоплётка!
  
  А телефон между тем вякнул извещением о принятом sms:
  
  "Спешу сказать без промедленья -
   Гаврила - СУПЕР, МОЛОДЕЦ!
  Шикарно пишет поздравленья,
  Легко исполнит пируэт!"
  
  Из благих, понятно, побуждений, но с пируэтной лёгкостью погорячились вы, партнёрша милая моя!..
  
  * * *
  
  - Всё-всё, не сегодня - завтра заканчиваем! - И прямо ведь в глаза хозяйке глядел, нахалюга!
  
  - Ой, молчи уж лучше, Лёха! - махнула на меня рукой хозяйка. - Лучше молчи!
  
  - Нет, Светлана, честно вам говорю...
  
  - Слушай, - обернулась она, - а чего ты меня на "вы" называешь?
  
  - Так, а-а...
  
  - Мы же столько лет знакомы - помнишь, на дне рождения у Аллы-то?..
  
  Да помнил я, помнил. Тут и вспоминать-то нечего - тоже мне, история! Просто собирался я к Алле на день рождения, спешил - вдруг первый тост пропущу! - и из тумбочки, в которой по-хозяйски умещалась половина моих холостяцких вещей, хапнул, к балу одеваясь, верхние из стопки носков. Приехал, поздравил, успел - не начинали ещё. Через полчаса застолья курящие, как водится, вывалили на балкон, я - за ними, точнее за одной, абсолютно того не стоящей особой. Ну и, впечатление, верно, желая выгодное произвести, пыжился несколько. Наверное, "пальцы гнул": в шикарном своём ново-русском костюме и галстуке - глупо бы иначе было! Но вот что ногу за ногу вычурно заложил - это точно. Потому как Светлана, сидящая в комнате, на диване - точно напротив балконной двери, - порванный на всю пятку носок углядела. Отчётливо
  и ясно.
  
  - А чего это у него?
  
  А ничего! Просто эта пара носков была к штопанью предназначена, а потому и положена мною поверх других - чтоб не забыл.
  
  Вот и напомнили вовремя!
  
  Зато стильно как! И в духе определённом времени того, опять же.
  
  В следующий день рождения я поздравлял Аллу радиограммой с моря: "Жаль не смогу сверкнуть пятками".
  
  А ты теперь тут расстарайся, вытворяй нечто Светлане Зоркой! И попробуй только огрешничать - высмотрит в два счёта.
  
  А Гаврила и не халтурил! Он уже понял, чего на самом деле хотел здесь изобразить, и в том, что хозяевам исполненное понравится наверняка, теперь не сомневался. Вопрос
  оставался лишь со временем окончания. Но здесь прожжённый в убеждении заказчиков
  мастерюга использовал безотказный свой довод: "Пусть я день-другой на это потеряю, но вы-то всю жизнь смотреть будете!" Резонно! Веселее теперь пошло дело - чередовались уже в кирпичном массиве и каменные ниши. Подножные, собранные хозяйкой при копке участка, подобранные мною по дороге камешки ринулись, тесня друг друга, занимать своё место согласно форме и цвету. А в такие моменты несло Гаврилу безудержно...
  
  А тут ещё железный камнетёс в подмогу прибыл - станок для мокрой резки мы с Витей привезли, и я уж разместил. Тот самый, что купил я за свои деньги, с выданного, по случаю начала на Ушакова "палубы", аванса ("Уважуха", - оценив агрегат, сказали тогда Лёша-с-Витей - неразлучные тамошние отделочники). Тот, что стоически перенёс два летних сезона и зиму - не сломался, родной! Перегрыз больше двухсот метров толстенного камня, и только в последнем уже шаге стал задыхаться без "полетевшего" таки водяного насоса, да "захрипел" пошедшим в разнос подшипником. Подшипник сменили, да так, что работал станок теперь почти бесшумно, а не как турбина авиационная на взлёте: когда на Ушакова заводился, весь дом слышал и благодарил. А насосик водный взамен куплен был в зоомагазине "Какаду" - для аквариумов. Не такой, ясно, был он мощности, и включать его в гнездо переноски нужно было каждый раз отдельно, но фырчал исправно, и даже умиротворяюще - лил воду на колесо режущего диска старательно. И сейчас стоял четырехногий во дворе у хороших людей, среди вольного простора, под высоким небом с плывущими суровыми тучами. Совсем, впрочем, не страшными - после тех людей, что, не давая покоя, гоняли Гаврилу со станком этим по двору, как Богом избранный народ по Палестинам: везде мешал.
  
  И когда там, заводя станок, я, случалось, думал грешным делом, что если вот эти мои руки - причина рабства здесь моего, так может, лучше будет их по локоть отрезать, он, казалось, жужжал под ухо: "Руки-то при чем? Голова виновата - её и суй". Но бестолковка под семиметровый подъём диска влезть никак не смогла б - с камнем-то пятисантиметровой толщины мучился!
  
  Хорошо, что цел остался - теперь хорошим людям доброе дело делал. Ниши-то каменные так хозяйке на сердце легли, что в полуденном походе к морю - за галькой для сооружения - она выдвинула Александра вперёд себя.
  
  В понедельник Александр отдал ключи от входной калитки и бани, где я переодевался и держал свой инструмент: хозяйствуй, мол, паря, сам! Накладно и недосуг ему каждый день из города мотаться.
  
  Молодец - правильно Гаврилино "не сегодня - завтра"
  понял!
  
  * * *
  
  - Люба зачитала твою Гаврилиаду девчонкам - те пищали!
  
  * * *
  
  А во вторник на танцпол пришёл Серёга...
  
  Занятие подходило к концу, все сиденья и диваны были уже заняты семичасовой группой, на глазах которой мы старались изобразить ча-ча-ча - что уж выучили за два занятия. Основные шаги с "шоссе", раскрытия - "нью-йорки" ("Не знаю, почему названы именно так", - пояснил Артём) и повороты. Любаша была хороша. Прямо с работы, из школы, в облегающем её фигурку сером платье, и туфельках на каблуке, здорово довершающих покатые линии точёных икр красивых ног. Способных - сейчас я это видел воочию по лицам сидящих кавалеров, - если уж не сводить с ума, то взоры притягивать магнетически.
  
  Я старательно поспевал за яркой своей партнёршей, экономя время на выпендрёжных назад-коленках и "восьмёрочке" нижней частью тела: не до хорошего - в шагах бы не сбиться! И всё же в повороты я вписывался через раз. Как на грех, наша пара оказалась ближней к скамейке "запасных". Оставалось компенсировать ляпы моментом чувственного подхвата гибкого стана партнёрши, когда мы сходились в исходной латинской стойке, да масляно-знойным взором истинного кабальеро, устремлённым
  в её глаза. В один из таких моментов, когда Люба вновь оказалась в танцевальных моих объятиях, и наши открытые ладони нашли одна другую, Любаша, успев кивнуть через плечо, поспешила сообщить:
  
  - О, Серёжа пришёл.
  
  "Зачем?"
  
  Молодец, сказала! Впору было убавлять прыть.
  
  Обернувшись, я кивнул - из приличия. "Скучали, что ли, без него?" И отдалился от своей партнёрши. И остыл моментально. "Приглашали мы его, что ли?" Сегодня проводов с прощанием не будет - а как теперь мне без них?
  
  Но надо было тот краткий миг видеть его глаза!
  
  Занятие закончилось, Любаша порхнула к мужу, поцеловала, пощебетала чуть и поспешила в раздевалку. А Серёга остался на месте. Стиснутый вешалкой с одной стороны и дверью с другой. Припёртый к стене ярким светом, отзвучавшей громкой музыкой, аншлагом и красотой своей Любови, раздавленный моим вероломством.
  
  Надо было подойти - протянуть руку. Открытую. И ведь не дрогнула она у контраса!
  
  Стянув, после рукопожатия, свою куртку с вешалки и подхватив лежащий под ней пакет с обувью, я кивнул на дверь Сергею.
  
  - Я - туда.
  
  Мы вышли на лестничную площадку. Прохладную, сумеречную, безлюдную. С вереницей огней едущих внизу машин за стеклянными стенами. Прекрасно располагающей к "разборке", если уж не с выбросом тела соперника сквозь стёкла четвёртого
  этажа, то к увесистым оплеухам и нераздеримой склоке - само собой!
  
  Серёга, похоже, романтизма ситуации не прочувствовал.
  
  - Чё, тут даже раздевалки нет? - наблюдая моё переобувание на ходу, процедил сквозь
  зубы он.
  
  - Есть! Но она пока общая. Поэтому, чтоб туда не ломиться - девчонок не смущать, я - здесь. Здесь спокойнее.
  
  Он промолчал. Я поскрипел, укладывая в пакет, летними своими плетёнками.
  
  - Ладно, побёг я!
  
  Чего, действительно, тогда было время терять?
  
  Сунув руку под холодное рукопожатие, успел сбежать на лестничный пролёт - я не хотел здесь её видеть с другим! - как дверь на площадке распахнулась и в потоке света появилась Любаша. С широкой улыбкой.
  - Сюрпри-из!
  
  Я знал, о чём она. Поэтому ещё прибавил шаг.
  
  - Ага! Ну, до четверга, всего вам, ребята, хорошего!
  
  "Откуда он приехал?" Да прямиком из дому, наверное, пришёл - не на службе в наряде, знать, нынче. "Зачем?" Как добропорядочный муж - супругу встретить. Ужин, должно быть, заранее приготовив - Татьяна говорила, что Серёга здорово готовит, и вообще - очень хозяйственен и домовит. Да оно и видно. "Скучали мы, что ли, без него?". Я - нет. "Приглашали мы его, что ли?" Люба, наверное - откуда б иначе Серёга место знал? Но это, кстати, и лучше, нежели он сам решил бы завалиться! Порадуйся искренне за партнёршу: счастливая супружеская чета осенним вечером пройдётся вместе, в бутик какой-нибудь наверняка заглянув, - твоё, Гаврила, какое дело? Какой тебе здесь, сирому, интерес? Ну, "обломали" тебя сегодня - от проводов трепетных отлучили. Кроме тебя самого, в главные нынче радости жизни этот ритуал возведшего, никто не виноват! И всё же, вслед за Булгаковским Коровьевым: "Горько мне! Горько!"...
  
  Теперь Гаврила жизни силы
  Не в чаче черпал - в ча-ча-ча!
  Одно лишь и сомненье было:
  Не удушил бы муж партнёрши сгоряча.
  
  - Что-то случилось? - Глаза Татьяны расширились тревогой, едва я вступил на порог комнаты.
  
  Я отрицательно мотнул головой.
  
  - Я же вижу!.. Что-то не так? - Она вздохнула. - Ладно, захочешь - расскажешь. Семёна можешь с художки встретить?
  
  * * *
  
  Два раза в неделю Семён посещал художественную школу, что находилась в пятнадцати минутах ходьбы. Путь пролегал, опять же, через живописный мостик в этнографическом
  
  центре "Рыбная деревня". Кованые его ограждения, правда, регулярно грузились
  замочками и замками молодожёнов (порой и амбарными), наглухо скреплявшими любовь. По счастью, однажды чья-то рука избавляла изящную ковку от ржавеющих оков любви,
  и мостик некоторое время дышал свободно.
  
  Способности к рисованию у Семёна были. Да и странно, с другой стороны, было бы иначе - ведь он и на свет появился не без участия великого живописи импрессиониста...
  
  "Не бойтесь совершенства - оно вдали", - каламбурила надпись на театральном билете. Самом дешёвом, что Татьяна радостно презентовала мне. "Тебе обязательно надо посмотреть! Придёшь - нам всё расскажешь". - Она нежно погладила свой большой живот.
  
  Не сказать, чтоб его, совершенства, очень уж я опасался, просто посмотреть спектакль про Сальвадора Дали в областном драматическом хотелось. На столичного режиссёра местная радиостанция без проволочек повесила дежурный ярлык "великий". Получалось, спектакль великого Грымова про художника, надо было понимать, в смысле величия тоже где-то с бока припёка располагающегося, в общем - зрелище! Ради которого и хлебом насущным пожертвовать не грех - грех не пожертвовать. Вот Татьяна и выкроила денег из семейного бюджета на один билет. Сама-то она пойти уже не решилась - вот-вот мы ждали ребёнка.
  
  - Чего-то он разошёлся! Положи вот сюда ладонь - здесь у него сейчас головка... Смотри - затих! Вот жучара! Чует папку!
  
  В февральскую пятницу (впрочем, последние зимние деньки уже дышали весною) я сорвался пораньше с работы. Ехал в переполненном автобусе из того самого дачного посёлка (камин там выкладывал), да ещё два солидных пассажира бузили спьяну:
  "Он - полковник ФСБ, да!" - на что чернявая кондукторша откликнулась - правда, после их уже выхода, - строками популярной песни: "Ну, настоя-ащий полковник!" Приведя себя дома в надлежащий вид ("Надень белую водолазку, под горлышко,
  а поверх вот этот свитер - он тебе очень идёт"), я с некоторым волнением поспешил в театр.
  
  Но совершенство так и осталось в тот вечер вдали. Недосягаемой. Потому что пробравшись в свою ложу мимо разношёрстной публики - от девочек-панков с серьгами в носу до вальяжных дам в жемчугах и бритоголовых господ, я обнаружил, что та занята прожекторами дополнительного освещения. Найденный- таки администратор, препроводив меня в другую ложу, милостиво предложил дополнительный стул. На который только с ногами влезть и оставалось - чтобы увидеть хоть кусочек (шестую, примерно, часть) сцены.
  
  Уяснив, наконец, что шедевра мне нынче не увидать, я, не впадая в пафосные амбиции прочих недовольных (а их набралось с десяток), тихо сдал свой билет.
  
  - Так что же вы хотели? - возмутился тогда администратор. - У вас же билет за сто пятьдесят рублей!
  
  Дорогие стоили под тысячу.
  
  Хотелось, конечно, предложить деятелям от культуры продавать билеты по пятьдесят
  рублей, да и высаживать зрителей в скверике у памятника Шиллеру - через дорогу от театра. А за пятёрку вполне можно было бы обилечивать проезжающих мимо пассажиров общественного транспорта. Но не стал я в храме искусства, да ещё пред ликом Дали, себя склокой унижать. Взял деньги свои убогие да и пошёл себе с Богом. А на пороге квартиры наткнулся на большие Татьянины глаза: "А чего так рано? Что-то случилось?" Пришлось рассказать. И хоть не сгущал совсем я красок, супруга расстроилась несказанно.
  
  А на следующий день, самый счастливый, наверняка, в моей жизни, в половине третьего у нас родился Семён.
  
  И потому этот двухтысячный год был лучшим - сусальная позолота святого не блёкла под пылью никчёмной суеты.
  
  Его картины - на батике! - висели теперь в нашем коридоре - домашней картинной галерее...
  
  - Привет, папа!..
  
  Когда Семён и я, несущий объёмный портфель его работ, вернулись с художественной школы, Татьяна сообщила мне прямо с порога:
  
  - Перезвони Любаше на домашний. Только что, буквально, она звонила: чего-то вы быстро там где-то расстались, на какой-то там лестнице, она даже не успела за что-то поблагодарить - в общем, я и слушать не стала. Сами разбирайтесь!
  
  И воспарил опять душой Гаврила,
  Вмиг позабыв щемящую тоску:
  "Она! Она сама мне позвонила!"
  Да много ли для счастья надо было дураку?!
  
  - ...Спасибо! Такой, прямо, джентльмен!
  
  Да, завсегда пожалуйста - за тысячу-то рублей! Пока они ещё есть - хоть стоящее дело меценатствую.
  
  * * *
  
  Бодрящим осенней свежестью утром, я, как и обещал Грише, появился на Ушакова. Как красно солнышко: привыкайте - зима на носу, и этой зиме меня уже здесь не застать!
  
  Сердечно поручкались мы с Гришей, сунул безмолвно чуть позже на крепкое рукопожатие руку Михаил Александрович - телохранитель хозяина, бывший в этот момент в очередной с Гришей вражде. С удовольствием пожал, по ходу, я руку и Василию Васильевичу - командиру "железячников".
  
  - Ну, ты когда к нам?
  
  - Да сейчас, Васильевич, документы все морские сделаю, и подтянусь.
  
  - Давай, ждём!
  
  Года два уже, как напрашивался я к "железячникам", делавшим на этом особняке всю декоративную ковку, сварщиком: "Перед морем постажироваться!" - "Так ещё и денег заработаешь!" - солидно заверял Василий Васильевич.
  
  Сварщик, как дополнительная, к матросу, специальность на судне, конечно, котировалась.
  
  Нынче я заходил во двор уже вольным художником. И от осознания этого, от вольного солнечного осени дня, и от событий вчерашнего вечера просто несло! Безудержно - смотри только, изнутри не разорвись!
  
  - Все про тебя спрашивают: "Как Алексей?" - походя говорил, имея в виду домашних Ушакова, Гриша, - переживают за тебя... Вот смотри, Лёха, надо вокруг звонка камешки аккуратно снять, и, когда Василь Василич медяшку свою поставит, снова обложить.
  
  Невелик был труд, но здесь ни на что соглашаться быстро не следовало.
  
  - Это уже в который раз, Григорий Викторович, звонок этот дербанить будем? В четвёртый?
  
  - Ну... - Разведя руками, Гриша кивнул на дом и понизил лишь чуть голос: - Ты его знаешь: "Хочу!" - и всё! Но, с другой стороны, это ты такой столб сделал, что приходится теперь всю пластмассу декоративной медной ковкой закрывать: другое уже
  и не смотрится.
  
  Это точно! Хозяин всегда в сердцах выговаривал своему дизайн-прорабу: "Альвидас, мне не нужна пластмасса!" Под пластмассой, впрочем, подразумевалось всё ненатуральное. Вот за эту-то хозяйскую к натуральному любовь Гаврила - натурально! - здесь три с лишним года и трубил.
  
  По звонку-то дело было плёвым. Сбить аккуратно камешек вокруг него, сложить где-нибудь сбоку в строгой последовательности, а когда Васильевич приладит на звонок медный кожух с незатейливыми витушками, залепить обратно. Большой, с левого от звонка края камень треснет, ясно, на сей, третий раз, но: "хочу - так хочу". Жалко, конечно, - скурпулёзно всё замерялось так, чтоб камешки обнимали коробочку, как родную. Но не впервой уж клочок этот многострадальный "бомбить": кабелёчек тоненький, пущенный "слаботочниками" к звонку без толковой защиты, не единожды перебивали. А Гаврила скотиной бессловесной каждый раз восстанавливал. Впрочем, на этом доме с одного раза мало что делалось...
  
  - Сколько это будет стоить? - Вопрос был, опять же, для проформы: чтоб "лохом" не быть. Хотя теперь уж было явно поздно...
  
  - Сколько скажешь. На пару тысяч, думаю, потянет.
  
  "Сколько скажешь"! Скажи, сколько хозяин нужным посчитает заплатить!
  
  Ладно, тогда я сейчас разберу, пусть они коробку устанавливают, а завтра, нет - послезавтра, залеплю. Так же вот - утречком раненько.
  
  - Да ты можешь и вечером.
  
  - По вечерам теперь - дивись, Григорий Викторович! - я на танцы хожу!
  
  - На танцы? - по-доброму, искренне рассмеялся Гриша.
  
  - Да-а! А ты как хотел - жизнь началась! Жена отправила: подруге её - в школе они вместе работают - партнёр был нужен. Да я-то её знаю тоже двенадцать лет. Мужик её, кстати, мичманом служит - пили с ним несколько раз.
  
  Отставной военный, сунув руки в карманы куртки, покачался с пятки на мысок и, глядя в сторону, завёл:
  
  - Послушай, Лёх, а ты не допускаешь такого варианта... Эта подруга говорит твоей жене: "Задолбал уж этот пьяница - солдафон!" А твоя: "Да мой тоже - вроде и нормальный, а денег с ним ни фига нет". - "Да? А меня бы он устроил!" - И Гриша
  обернулся ко мне.
  
  - Значит, Григорий Викторович, вы хотите, чтобы я танцы бросил? - Его участие вызывало уважение. Так что уж пришлось задать этот вопрос - опять для проформы ("Фиг дождётесь!").
  
  - Я хочу, - Гриша впервые за всё время вдруг положил мне руку на плечо, - чтобы у тебя в семье всё было хорошо. Так что завязывай с какими-то там жены подругами!..
  
  Вы очень вовремя вспомнили о моей семье, Григорий Викторович!
  
  Хотя спрос с Вас здесь был невелик...
  
  В считанные минуты управившись с работой ("ломать - не строить!"), я ушёл по-английски. Не попрощавшись (Гриша спустился в подвал, где ещё шла работа), не обернувшись ни на вертящийся флюгер, ни на дивный дом. Хозяин которого сказал
  незадолго до окончания: "Мы никогда не забудем, что ты для нас сделал. И если тебе вдруг понадобится работа..."
  
  Я невольно прибавил шаг.
  
  * * *
  
  На этом особняке крутились только двое - я и флюгер.
  
  Однажды флюгер сняли - перекосился и заклинил: не выдержал, железный!
  
  - А кто хозяин-то? - в первый же день первым делом поинтересовался я у отделочника Славы, помогавшего, вместе со своим напарником Олегом, разгружать мне камень с бортовой машины.
  
  - Олигарх, - пожал плечами Слава, - местный.
  
  Почему-то Слава расположил к себе безоговорочно и сразу. Чего никак нельзя было сказать о напарнике его - Олежке. Долговязом и худом. С колючим взглядом мутных глаз.
  
  - Кто-то плевался - загружал, мы плюёмся - разгружаем: жизнь один большой затяжной плевок!
  
  Глубокая мысль!
  
  - Слушай, - в сторонке поинтересовался я у Славы, - а друг твой, случаем, в местах, э-э, не столь отдалённых не пребывал?
  
  Слава невнятно пожал плечами:
  
  - Ну, о таких вещах, наверное, надо у него самого спрашивать.
  
  И, должно быть из желания поскорее перевести беседу в другое, более весёлое русло, поведал залихватскую историю про здешнего краснодеревщика - красавчика! - Иннокентия, взявшего у хозяина аванс на материалы и предоплату за работу, да внезапно и пропавшего - как в воду, парниша, канул. И мобильник отключил. Объявился лишь через пару недель, в результате оперативно-розыскных - частного сыска - мероприятий, телефонным звонком Михаилу Александровичу - начальнику
  охраны: "Миша! А чего это за пацаны тут?.. Миша, ты им скажи, что всё будет нормально!" - "Ну, родной, мы тебе звонили, звонили: номер не отвечает, работа стоит. Так что я теперь уж ничего им сказать не могу! Ты сам там как-нибудь разруливай, сам договаривайся теперь!"
  
  Появился Кеша через пару дней, с синяками под обоими глазами, и на работу очень жадный.
  
  Красавец!
  
  Впрочем, являлся, по роду деятельности, Иннокентий на доме нечасто - наездами. Из постоянных работников, кроме Славы и Олега, были неразлучные Лёша-с-Витей (или Витя-с-Лёшей). Все они работали под началом Альвидаса, который был здесь и дизайнером, и прорабом, и генподрядчиком, и - самое главное - редкостным, ко всему, прощелыгой.
  
  Костя, единодушно за глаза прозванный "мент", появился чуть позже. Альвидасу на горе...
  
  * * *
  
  А наше барбекю поднималось уже очагом, где скоро должен был вспыхнуть огонь ("Вот уже, Светлана, вот!.."). Жёлтым огнеупорным кирпичом оно выходило на задуманную мной арку "а ля Гауди Антонио" - чистый эксклюзив. Которую подглядел в книге фотографий работ великого мастера и из-за которой, главным образом, это дорогущее для семейного нашего бюджета издание и приобрёл. С ведома, ясно, Татьяны: "Конечно, покупай - ты что?!" И уже тогда вознамерился я твёрдо формы арочные эти на каком-то барбекю-мангале повторить. Тем более, жёлтый огнеупорный кирпич здорово походил на тот, с картинки, песчаник.
  
  Жертву вот только никак не мог найти.
  
  Саша между тем подгонял - всё: в море он не сегодня - завтра уходил. Но Светлана
  
  Зоркая, увидав уже, что получается, нынче встала на мою сторону:
  
  - Не торопи любовь - ещё наплачешься!
  
  Воистину!
  
  * * *
  
  - Сегодня Нахимов навстречу идёт: глаза - как локаторы. "Господи, Люба! Нахимов опять что-то?" - "Нет - Алексей!.. Он за меня за месяц занятий заплатил". - "Но это нормально - он же кавалер". - Я чего-то тобой, прямо, так загордилась! "Но ведь тысяча рублей - я бы Нахимову, если бы он ещё и за особу - ничего себе! - заплатил, глаза выцарапала! Давай, я тебе отдам?" - "С дуба, что ли, рухнула?" - Сообщив всё это, Татьяна серьёзно и раздумчиво кивнула в сторону Семёна. - Ты вот его, главное, этому научи!
  
  * * *
  
  - Так, сегодня - четверг, сегодня - стандарт, - прохаживаясь после разминки, потирал руки Артём, - возвращаемся к медленному вальсу. Вспомним то, что изучили на первом занятии - маленький квадрат, потом изучим квадрат с поворотом, соединим, и пройдём в парах.
  
  Всего-то! Секундное малодушие ретироваться задом было подавлено почти моментально - я теперь другой! И яркий свет ламп брызгами шампанского уже покалывал всю мою сущность - вальс, как-никак!
  
  - Ну, давайте уже начнём. С маленького квадрата начинаем, стопы в шестой позиции...
  
  Любаша была рядом - по правую руку в заднем, опять, ряду.
  
  - Раз-два-три!.. Раз-два-три! Стопы шлифуют паркет!
  
  Сегодня она была в лазоревой, очень шедшей ей кофточке, подвёрнутых снизу джинсах и простеньких своих туфлях на низком каблуке. И волосы забраны в хвост...
  
  - Раз-два-три!.. Приседаем, и выпрямляемся!.. Спуск - подъём!.. Чувствуете волны?
  
  Я старательно тянулся в первом шаге с правой ноги, как положено - каблуком вперёд (вернее, пяткой летних польских плетёнок на сплошной, низкой подошве), чуть покачиваясь иной раз от налетающей сбоку шальной волны, но без критического
  нынче крена. Чисто даже порой получалось!
  
  - Хорошо! - хлопнул в ладоши Артём. - Теперь повороты. Тот же счёт, и те же три шага. Только первый шаг - правой! - мы идём, поворачиваясь при этом на девяносто градусов... Вот так. Раз! Левой шагаем, как в малом квадрате - два, и правую ногу приставляем точно так же - три!.. Теперь назад: левая нога, шагая назад, совершает поворот в движении на девяносто градусов, правой - в сторону, левую - приставляем... Таким образом, мы должны повернуться и посмотреть на все четыре стороны
  этого зала... Что?.. Да, вы правы - идите на все четыре стороны!
  
  Удивительно, но у меня получилось всё сразу и без затей.
  
  Гриша, впрочем, всегда был высокого мнения о моих способностях в прыжках в сторону: "Я знаю все твои прыжки и ужимки!" Впрочем, и подставки получались неплохо...
  
  - Неплохо! Давайте теперь встанем в пары... Стойка медленного вальса: рука партнёра вытянута вперёд, приподнята и чуть согнута в локте, держит ладонь партнёрши. Правая рука лежит на спине, на лопатке партнёрши. Левая рука партнёрши лежит на плече партнёра... Давайте пройдём разочек под счёт, а потом попробуем уже под музыку.
  
  С Любашей получалось отчего-то коряво - я опасался наступить ей на ногу, которая раз за разом оказывалась почему-то на моём пути.
  
  - Ты меня обходишь! - не выдержала она наконец.
  
  Оказавшаяся тут как тут Татьяна разняла нас.
  
  - Первый, поворотный шаг шагайте прямо в партнёршу - между её ногами. В неё!
  
  Ах, в неё? В неё! Вон оно что!
  
  - Она делает шаг назад левой, и точно на это место вы должны поставить правую ногу. Шагаем в партнёра - чтоб бёдра коснулись!
  
  Да так бы сразу и сказали! В партнёршу - в неё! - шагаем! Туда, где только что стояла её ножка, грациозно отступающая сей миг назад!
  
  - Раз- два- три!.. Раз- два-три!.. Раз- два-три!
  
  Мы скользили по волнам вальса, плавно вливаясь друг в друга...
  
  - Раз- два- три!.. Раз- два- три!.. Раз- два- три!
  
  "Чтоб бёдра коснулись". - И они касались. Лёгким шелестом тёплого бриза. Вот оно что - а я-то думал, чего это у всех литературных классиков в зобу спирает: "Она!..обещала!..мне вальс!"
  
  Уже полностью были заполнены сиденья следующей группой, а мы никак не могли остановиться.
  
  - Раз- два- три!.. Раз- два- три!..
  
  Вот это была гармония! Настоящая, истинная, невиданная - первый раз ведь в жизни я вальс танцевал!
  
  Но, дабы не зачерпнуть бортами воды, надо было останавливаться...
  
  - Всё! Всем спасибо, неплохо сегодня поработали. До вторника!
  
  А как теперь, без вальса, было до вторника дожить?!
  
  Отыскивая на вешалке у входа свою куртку и подхватывая сто-ящий под ней пакет с обувью, краем глаза я видел, как Любаша подошла к той самой невысокой фронт-умэнше с серьёзным взглядом серых глаз, о чем-то радостно с ней пошепталась.
  
  - Мы так здорово смотримся! - весело сбегая по ступенькам, радостно сообщила Люба. - Женечка сказала.
  
  Я насилу скрыл счастливую улыбку.
  
  - Слушай, - я на ходу выудил из пакета стопку фотографий, - ты хотела посмотреть: сегодня, вот, с Ушакова плёнку напечатал.
  
  Она взглянула с любопытством.
  
  - Так, может, давай зайдём куда-нибудь, выпьем по чашечке кофе, и там посмотрим?
  
  И можно ли было о лучшем желать?
  
  - Давай! Только у меня на кармане пятьсот рублей - хватит?
  
  - Чашка кофе стоит сто рублей, - забегая вперёд, через плечо улыбнулась Любаша, - за себя я заплачу.
  
  Ну, уж нет! Татьяна рассказывала, как однажды смеялась Люба над одним своим знакомым: "Вот это кавалер! Девки, прикиньте, мне за него в кафе ещё и заплатить пришлось".
  
  * * *
  
  "Круассан - кафе" - стильное, но демократичное, - находилось чуть дальше остановки, с которой уезжала Любаша домой, и через дорогу - чуть наискосок - от нашей студии. Мы выбрали столик для двоих, сев друг против друга.
  
  - Да, - внимательно просмотрев фотографии, заключила Люба, - мастер с во;от такой буквы "М". Но с такой работой у тебя было только два варианта: озолотиться или, - она подняла свои большие глаза, - или попасть в рабство.
  
  - Озолотиться у меня никак не получилось, - поспешил заверить я.
  
  Приглушённый свет делал её взор колдовским. И тихий разговор лился легко и просто. Я давно не разговаривал так искренне ни с кем. На Ушакова это было попросту невозможно - там, как в американском кино: "Каждое слово будет использовано против вас". Со Славой я тоже с недавних пор начал "фильтровать базар", думая, что сказать, а чего не стоит. И даже дома с Татьяной и сыном приходилось, опять же с ушаковской оглядкой, поневоле рассказывать совсем не то, что творилось на самом деле ("Денег, сынок, у нас теперь будет видимо-невидимо!"), уж подавно умалчивая о главном. И мне вдруг подумалось, что именно её, Любашу, я хотел бы видеть там - за чертой - на месте булгаковского Мастера. Не Маргаритой - разве смел я заслужить! - а той, что придёт желанной гостьей вечером в дом покоя. Ведь перед Татьяной и Семёном мне - за то, главное! - будет нестерпимо стыдно и на том свете...
  
  - ...Так что - ты можешь мне не верить! - Но взгляд его совершенно ясно говорил: "И с этим гадом я пил!.. И эту сволочь я пускал на порог своего дома!"
  
  - Алексей, - глядя мне прямо в глаза, Люба на упёртых в стол локотках чуть подалась вперёд, - за себя я могу отвечать вполне, но Серёжину реакцию я не всегда могу предсказать - извини! Как за него и ручаться.
  
  Понятно: "Но за Хустова я, само собой разумеется, не ручаюсь".
  
  Да это-то само собой, Любовь Васильевна, разумелось! Уж за ваши-то плечики никто прятаться не думал.
  
  - Скажи, а он, - я подбирал слова, - он на тебя руки-то не поднимает?
  
  - Сейчас нет, - храбрясь, чуть шмыгнула носом Люба. - Сейчас я - сильная!
  
  - Но ведь... - Откинувшись на спинку стула, я теребил кофейную ложку. - В любом случае - ты с ним никогда же не сможешь расстаться?
  
  - Не факт. Если он меня хотя бы раз ещё морально унизит!..
  
  В мимолётно выдавшуюся паузу Люба подарила довольно протяжный, но с тем и оценивающий взгляд сидевшему за соседним столиком солидному мужу - скорее пожилому, респектабельному, наголо стриженому. Взгляд этот был намного выразительнее случайно обращённого внимания, и нисколько не смущался сидевшей рядом с крутолобым благочестивой, наших лет, спутницы.
  
  И вправду - не факт!
  
  - Слушай, но ведь Татьяна рассказывала, что Серёга такой хозяйственный.
  
  - Лё-оша, да какое там хозяйство! - воздев руки, склонила голову набок Любаша. - Обои в нашей комнатке поклеить? Ну, не доверяешь ты мне - ну, клей сам!
  
  Да, тот вечер я помнил хорошо. За два дня до наступления кризисного года. Но тогда всё у всех ещё было "в шоколаде".
  
  Впрочем, не повально у всех...
  
  * * *
  
  - Гриша! Иначе, как издевательство я это не воспринимаю! - в порыве праведного гнева зычно выговаривал я, находясь в низине будущей клумбы. - Не воспринимаю я это иначе, как издевательство над собой и своей семьёй!
  
  - Я тебя услышал, - покивал участливо насупившийся Гриша с высоты бетона будущих дорожек - там, где мне сватали выкладывать в дальнейшем толстый камень. И, вздохнув, зашагал в подвал. Выговаривать Костику: "Чего ты такого опять натрандел Алексею, что он сдулся?!" А ничего особенного Костик и не сказал, брякнув походя, да между прочим(но с умыслом и тонким расчётом, конечно), что Лёша-с-Витей гребут нынче по две тысячи в день - "в лёгкую": "Поставили себя так!" Ну, а у меня, на доделках агоний дизайнерских мыслей Альвидаса, эти деньги получались почти за неделю. Вот и насмелился голос подать: хорош инфляцию в одиночку сдерживать!
  
  В обед приехал хозяин, прямиком направившись лично ко мне:
  
  - Здравствуйте, Алексей!.. Может быть, есть какие-то претензии, вопросы, пожелания?
  
  Как специально, он был небрит, хоть и при галстуке, а в глазах стояла невиданная мною за два предыдущих года собачья грусть. С усталостью - собачьей, верно, тоже - пополам. От Альвидаса - дизайн-вымогателя, от Костиков и Олежек нерадивых, которым на этом доме путёвку в жизнь дали, а они теперь руки, чуть что, выкручивают. А теперь ещё и от меня - которому так верили!
  
  - Владимир Андреевич, - упершись рукой в край резинового ведра с парящей на морозце водой (туда был всунут кипятильник - это была уже вторая моя ушаковская зима), просто и открыто спросил я, - я вам нужен?
  
  Он вздохнул.
  
  - Хотелось бы, конечно, завершить начатое.
  
  В этот день мне дали денег - в счёт то ли тех самых дорожек, о которых мною ещё на воде вилами было писано (на строительство пруда здесь, кстати, тоже подбивали), то ли ещё черт-те знает чего. И премию - полторы тысячи рублей.
  
  До половины третьего дня Лёше-или-Вите горбатиться!
  
  - С книжки, что ли, деньги снял? - удивилась жиденькой стопочке тысячерублёвок Татьяна.
  
  Я досадливо цыкнул. Смачный поцелуй был мне наградой.
  
  - ...Ты пойми, Таня! Ребята, ну вы ей скажите! Двести десять метров - минимум! - этих дорожек: по пятьдесят долларов за метр. Это же одиннадцать тысяч долларов! - под хмельком уверял я у Нахимовых то ли Татьяну, то ли себя.
  
  Она не верила:
  
  - И ты думаешь, что тебе заплатят такие деньги?
  
  Занесла нас нелёгкая к Нахимовым в гости. В конце морозного зимнего дня, когда красное солнце, скользя последними лучами по каменной мозаике фасада, делало его действительно великолепным, позвонила Таня:
  
  - Лёш, ты когда работу заканчиваешь?.. Слушай, ты не хочешь к Нахимовым в гости пойти?.. Любу надо выручить...
  
  Договорились: как будешь выезжать - позвони. Где-нибудь по пути и встретимся, целую!
  
  А тут, как назло, у сторожа в бытовке забарахлил электрообогреватель. Он был свойский парень, и мне пришлось, прогрев на полную выложенный нынче фрагмент столба, отжалеть ему обогреватель свой: "Да чёрт с ним, со столбом - отвалится, так отвалится!" Но укутал, конечно, ещё тёпленького, семью слоями утеплителя и плёнки - родная, всё ж, дитятя! В общем, с Татьяной и Любой мы встретились уже на безлюдном вечернем углу улицы, на которой совсем недавно получил служебную квартиру Сергей. Девчонки закупились в угловом магазинчике-светлячке, и весёлой компашкой мы двинулись к четырёхэтажному немецкому зданию бывшей казармы. И когда вошли в нужный подъезд и поднялись к дверям, Любаша вдруг приостановилась - с духом собиралась:
  
  - Ну что?.. Пошли?
  
  - Ах, Серёга, Серёга! - загорланил я, широко распахивая дверь. - Нас встречай у порога!
  
  Вздрогнув от неожиданности, в следующий миг он расплылся в широкой улыбке, отложил рулон обоев и линейку, и радушно распростёр мне свои объятия.
  
  А потом наши жены жарили стейки, мы с Серёгой, радуясь совершенно легальной попойке, выпивали рюмку за рюмкой. Были танцы в единственной их крохотной комнатке, Татьяна висла на Сергее, на всякий случай связывая его по рукам
  и ногам, а Люба - не помню уж к чему сказала мне - когда мы, опять же, танцевали с ней: "Я так всегда говорю: вы можете взять моё тело, но душу-то мою вы взять не сможете!" Наверное, не очень впопад - а скорее, очень невпопад! - я что-то
  плёл. С откровенными комплиментами, возможно, переборщил - так то ж спьяну, и от души!.. Потом мы с Сергеем спустились в оборудованный им подвал, где на ровных рядах полок стояли рукотворные его маленькие шедевры: фляжки и кружки из нержавеющей стали с символами Балтфлота - безупречная работа, и модели военных кораблей - изготовление их было страстью мичмана.
  
  - Вот, когда жена из дома выгонит - сюда перееду жить! - заверял Серёга.
  
  - Тогда и на меня место готовь, - кивал я, клятвенно обещая сложить здесь печку с камином - чтоб не замёрзли.
  
  Но было всё ещё по-дружески тепло.
  
  И по-семейному крепко...
  
  * * *
  
  Заплатив за кофе, я едва не оставил десятку на чаевые - Люба воспротивилась: "Ещё чего?" И какой же волнующей, давно забытой радостью стало простое ухаживание, когда я подал на плечи и помог надеть Любе серое, облегавшее её ладную фигурку пальто. Чёрный шарф она затянула по молодёжной моде - петлёй поверх воротника. Мы вышли на улицу - такую живую в вечернем своём сновании людей, мелькании огней летящих машин, разноголосье звуков и рвении осеннего воздуха. Подошёл её автобус и мы, как уже было заведено при прощании, чмокнулись в щёку.
  
  Я шёл домой, не чуя ног. Как вдруг на полпути удивлённо остановился перед открытой дверью безо всякой вывески, с вечным лишь рукописным объявлением: "Требуется посудомойка". То был мой любимый ранее "гадюшник". Последний, своего рода, осколок "совка", который отчасти и жалко было бы терять. Ромбовидные плиты гранитной крошки на полу, что были сплошь тогда в гастрономах, грязно-ржавые разводы худой кровли на стенах и потолке. Вчерашние котлеты и позавчерашние салаты, липкие столы, солонки из обрезанных пластиковых бутылочек. Сюда не возбранялся вход даже бомжам, хотя постоянно заседали компашками и мужи средней руки - дёшево и сердито. И я здесь проводил часы - в мрачных, и не очень, думах, которые здесь светлели, окрашиваясь порой почти в радужные мечты. Испарявшиеся, впрочем, уже по пути домой. И почему-то именно в этом злачном месте меня доставал очередной неприятный звонок - такой, что приходилось выбегать на улицу объясняться, "отмазываться", обещать. Словно бес козлоногий за углом караулил! Стоило только сесть - между первой и второй... А то ещё и выпить не успевал.
  
  Немыслимо: здесь я сидел часами!
  
  Здесь я убивал время своей жизни! В которой могли - и должны были! - звучать чарующие звуки вальса и будоражащие кровь ритмы ча-ча-ча!
  
  Как только мог, ущерб?
  
  Как никчёмна, пошла, противна, ненужна была эта дешёвая забегаловка пред тем светлым и чистым, дающим сумасшедший заряд жизненных сил залом, где я только что танцевал свой первый в жизни вальс! Пусть и в сорок с лишним лет - плевать!
  
  Придя домой, я попросил у Татьяны - святой своей жены - её фотоальбомы. Которые никогда, наверное, не смотрел с таким интересом. Теперь я выглядывал в череде фотоснимков одно лишь лицо.
  
  Татьяна всё поняла без слов.
  
  - А вот это фотографии с моего дня рождения - как раз в год нашего с тобой знакомства. Любаша пришла одна - оставила Серёгу с маленьким Серёжей нянчиться. На неё сразу вот этот мальчик запал. Ну, а Люба против не была. Ей тогда очень хреново было: денег - ноль, задерживали же тогда зарплату и военным, и нам, учителям. Серёга запил как раз - от жизни такой. Грузчиком подрабатывал в магазине. А Любаша тогда, чтобы малому молоко было на что покупать, серёжки свои золотые продала - подарок отца. Она же отца не видела - он умер до её рождения. Вот на память о нём серёжки и оставались... Она часто сейчас говорит, что всё по-другому у неё в жизни было бы, если
  бы отец был жив.
  
  - А что за серёжки были? - взволновался я.
  
  - Золотые, - пожала плечами Татьяна. - Сам, если хочешь, у неё спроси.
  
  - А с ухажером-то этим у неё чего-нибудь было? - пепелил я рыжего и рыхлолицего взглядом.
  - Да ну! Нахимова же своему Серёже верная. Провожать-то он пошёл, ну, потискались, может, в подъезде - самое большее... Слушай, а чего ты у меня спрашиваешь - вот у неё об этом и спроси!
  
  * * *
  
  В пятницу, когда окоченевшие лужицы отогревались, паря в весёлых лучах солнца на диво погожего утра, я вновь пришёл на Ушакова. Разбитной, развальной походочкой - не был я больше связан этим домом по рукам и ногам. Гришин "мерин" (хозяйский, впрочем, - Гриша на нём был лишь извозчик) уже стоял у ворот. Сам он был во дворе, разговаривая о чём-то с тремя "слаботочниками" - сигнализация, видеонаблюдение и прочие слабые токи.
  
  - О-о, какие люди! Так, а говорили, ты уж всё закончил?
  
  - На отметку! - поручкавшись с Гришей, от души пожимал парням руки я. - Я теперь на вольном поселении!
  
  Косо на меня взглянув, Гриша зашагал в подвал - вроде как по делу.
  
  - Всё-о, каторга закончилась! - лишь чуть понизив голос, довёл до присутствующих я. - Сейчас вот столб за вами залатаю, и - адьёс амигос!
  
  - В Испанию теперь поедешь ваять? Или в моря?
  
  - На Канары - через моря.
  
  О, это были люди! Мужи, но не мужланы, с высшим, кстати говоря, образованием и верным взглядом на жизнь - пусть через очки, но зато при бакенбардах даже. Здешние друзья, не раз выручавшие меня и словом и сотней-другой взаймы - на разогрев нутра и разгон тоски. Жаль только, что появлялись они редкими набегами.
  
  - Я же, парни, теперь на бальные танцы хожу!
  
  - Да ладно!
  
  - А как хотели? Латинская программа - полностью, плюс стандарт: вальсы, танго. Слушайте - я балдею!
  
  - А оплачивает кто? - Бакенбарды кивнули в сторону дома. - Он?
  
  - Хорошая мысль! - оценил я. - Бонусом, на восстановление психического здоровья.
  
  - Ну да! Пусть компенсирует моральный ущерб!
  
  - Да ладно, - махнул рукой я, - сам за себя заплачу. А то вы не знаете, как здесь всё - дороже бы вышло!
  
  Усмехнувшись в разные стороны, парни согласно закивали.
  
  - Хоть получается у тебя?
  
  - А то! Только для лучших дружбанов-слаботочников: настоящее ча-ча-ча! Смотрите - кто вам ещё покажет!.. Так, обожди... Ага - отсюда. И-и!.. Ча-ча, раз, два, три!.. Ча-ча, раз, два, три!.. Здесь нью-йорк, поворот... Блин, мужики, самое-то главное - такая у меня партнёрша!..
  
  Парни были явно в восторге. Чего никак нельзя было сказать о подошедшем Грише.
  
  - Лёха, - вполне серьёзно оглядывался на окна дома он, - ты не боишься, что тебя за ненормального примут?
  
  - А не вы ли, Григорий Викторович, говорили мне: "Да тебя вообще-то здесь никто за нормального не принимает"? Ладно, пошёл тогда я столб ваять.
  
  В подвале, легко нырнув (три размера "на вырост" это позволяли) прямо поверх одежды в новенький замечательный комбинезон - Татьяна из Турции, от брата корабела, привезла, я подхватил никем не тронутый свой скарб: "Ничего, гады, не спёрли?" Собственно, было уже и некому. Да и, разобраться, что тащить - два резиновых, одно в другом, ведра с инструментом: молотки - железный и резиновый, шлифовальная машинка - такая пыльная, что и в руки-то взять страшно, зубило, рваные губки, нож строительный, карандаш, две кисточки. И отдельно, как палитра художника, пластмассовый кузовок с мелким, таким нужным камешком - крошкой. Пара вечно пропадавших гвоздей в выемке пластмассовой ручки - камешек этот, вдруг неказисто ставший, обратно выковыривать. "Пинцет тебе нужен", - хихикал, помнится, как-то Альвидас. И в этом прав был. Но вот до пинцета руки, хоть и в медицинские перчатки неизменно облачённые, так и не дошли.
  
  А про ненормального - так это я сам как-то Гришу просил хозяев уведомить. После того, как выругался трёхэтажно на весь двор сломавшемуся пополам большому камню (полчаса его тесал да резал), в женском, почему-то, роде, а уж потом в страхе оглянулся: хозяйка мирно сажала цветочки в паре, буквально, метрах позади. Завяли те, наверное... Вот я и поспешил через Гришу объясниться: разговариваю уже я с камнем, ну ругаемся, случается - как без этого? Вот он меня и успокоил по-свойски.Утешил.
  
  Брешь на входном столбе была заделана в полчаса: дюжина камней - семечки! Медная коробочка с незатейливыми лепестками - вензельками, похожая на деловитого жука, была бережно обнята камнем.
  
  Гаврила долго шёл дорогой столбовою,
  Он камень от столба к столбу мостил не первый год,
  Лишь за столбом, что каменной кольчугой
  скован будет верною рукою,
  Гаврила знал - его свобода ждёт!
  
  Не Пушкин, конечно - Гаврила. Носило, бедолагу, в размерах строки, как по жизни.
  
  - Здравствуйте, Алексей! - послышался сзади звонкий голос. - А я думаю, что за новый строитель у нас появился?
  
  - Здрасьте, Наталья Алексеевна! - оборачиваясь, сердечно приветствовал хозяйку я. - Да нет - я это, просто в комбинезоне новом.
  
  - Вижу. Как ваши дела?
  
   - Да здорово! В море, на полных парах, собираюсь, вас всех добрым словом вспоминаю! - не моргнул я.
  
  - Мы вас тоже! Потеряли уж вас. Вы же у нас уже как член семейства!
  
  Само собой разумелось! Бедный родственник - с натуры, с блудным сыном пополам. Хотя от души хозяйка эти слова говорила. Она была добрым человеком.
  
  Дожив до сорока лет, я ни разу не видел истинно бриллиантового блеска глаз - прекрасных, о которых был, конечно, начитан. А у хозяйки были именно такие глаза: бирюзово-голубые, с настоящим бриллиантовым блеском. Причём, свет этот не был
  холодным.
  
  Наталью Алексеевну я впервые увидел на второй день работы. Бойко лепил я, нагоняя ещё темп в надежде на приличный метраж, каменные полоски на самое лицевое место - по центру фасада, над черепичной фермой входа. Раздался свист, и, обернувшись, я увидел Гришу в обществе светловолосой дамочки. Стояли они на тротуаре через дорогу, внимательно изучая и оценивая камень на фасаде. Для полноты картины мне надо было по жестам Гриши, залечь на черепицу. Что я и сделал. А когда, опять же по команде, распрямился во весь свой рост, златовласка одобрительно кивала головой, а Гриша тянул большой палец кверху.
  
  - Хозяйка сказала - отлично! Так и продолжай, - сообщил он мне по отъезду заказчицы.
  
  Хотя лучше бы он вниз тогда палец склонил!
  
  На следующий, выходной день хозяева приехали вдвоём (как приезжали почти каждые выходные и после). Тут уж я не поленился соскочить с козырька, дабы выслушать замечания, пожелания и соображения из первых уст - это была моя работа.
  
  - Всё хорошо, нам нравится. Только вот эти рыжие камни... Да - вот этот, с самого края - слева, над козырьком - вот тот, видите?.. И, пожалуй, вот тот - да, который, как квадрат, - замените, пожалуйста!
  
  Я согласно кивнул, высказав по случаю и своё мнение.
  
  - Разумнее было бы начинать сзади дома. Сейчас я ещё не схватил до конца рисунка, руку как следует не набил. И если мы сейчас вот так и пойдём - спереди, то самые лучшие фрагменты у нас окажутся на заднем дворе.
  
  Хозяева согласились: "Пожалуй..."
  
  - Нам бы хотелось, чтобы всё было сделано одной рукой.
  
  Даже мой мозг безумца не мог представить себе такого: объёмы для этой кропотливой работы были попросту космическими.
  
  - Буду поспешать, - вжал голову в плечи я, - но, уважаемые, смотрите сами - если не буду успевать...
  
  - Конечно, конечно, - закивали они, - помощников, если что, мы вам найдём.
  
  Речь шла о строительном сезоне, который сам собой сворачивался к зиме - яснее ясного.
  Когда они уходили, хозяйка ещё раз приблизилась ко мне:
  
  - Успехов вам! Берегите себя!
  
  Она не раз говорила мне это и в последующем. Как заклинание. И нежелание сделать эти глаза хотя бы на миг страшно растерянными ("Как, Алексей нас бросил?") удерживало меня здесь какой-то лишней ниточкой. Которая, впрочем, всё слабела...
  * * *
  
  Через каких-то полчаса экспресс нёс меня к месту свершений. Там, у берега моря, ждала своего рождения желто-кирпичная арка в честь самого Антонио Гауди. Правда, не совсем
  такой, как задумывалась, она получалась - прямо скажем. Так ведь и делал-то её не великий зодчий, а Гаврила - мастеровой доморощенный. Который, высверливая в кирпичах перекрытия дырки, забивал в них дюбеля и подвязывал на проволочках - и это в несущей конструкции! На которую труба трёхметровая опираться будет! А что: "Перед нами либо безумец, либо гений", - так же про Гауди-студента профессор университетский сказал! Но не гений великий, не блеск бриллиантовых глаз будоражил сейчас одну смятенную голову.
  
  Гаврила в лёгком был расстройстве,
  Гаврила малость осерчал:
  Теперь в его мироустройстве
  До вторника зиял провал.
  
  И подхватил он вдруг мобильник, и, в небо глядючи, набрал:
  
  Любовь! Как так могло случиться,
  Что Вас уж зная столько лет,
  Только теперь позволено влюбиться
  В ту, что прекрасней в мире нет?!
  
  А к вечеру вдруг откуда ни возьмись нагнало туч, закрапал дождь (осень!), и меня вдруг стукнуло: столб же плёнкой не укрыл, валенок! Клей, накрепко не засохший, может потечь, если дождь будет ливневый, - и подтёки, которые до конца потом не
  выскоблить, не вытравить, попортят всю работу.
  
  Шляпа!
  
  Когда я, вернувшись срочно в город, подбежал на Ушакова, дождь лупил вовсю. Но столб, отбивая напор капель своим бетонным оголовком, пока держался полусухим.
  
  Я верил, что он устоит до моего прихода!
  
  Шлёпая по щиколотки в воде (сам виноват - вода, по уклону моей каменной "палубы", стекала безупречно потоком за ворота), я укрыл героя двумя слоями плёнки.
  
  А вечером, когда мои вещички сушились по всей квартире, позвонил Гриша.
  
  - ...А-а, понятно! Ну, ты хоть меня предупреждай. А то шеф приехал - звонок не работает: слаботочники чего-то сегодня в доме поковырялись. Столб плёнкой закрыт: "Ага - Алексей чего-то накосячил!" Звонит, кричит: "Олени вы северные!"
  
  Плёнку я снял ранним осенним утром - последнее, что я должен был сделать. Не для живущих в этом доме - для столба: он-то ведь ни в чём не виноват.
  
  И понёсся прочь. Так, что "и рога задевали тучи, облака".
  
  - Любовь у меня, Светлана, любовь! - счастливо оправдывался я.
  
  - Какая ещё любовь? - пеняла мне хозяйка мангала. - Ты - семейный человек!
  
  - Несчастная, ясное дело - какая другая у меня-то может быть?
  
  Цокнув языком и головой покачав, пошла Светлана с Богом - цветы на зиму укрывать, оставив счастливого блаженного со своей несчастной любовью.
  
  Впрочем, "Каталонскую" (поберёг всё же Гаврила хозяев язык) арку она оценила вполне: "Я ещё такого ни у кого не видела".
  
  А прекрасный чистый день рвал душу...
  
  Гаврилы голова кружится,
  Когда в синь неба задерёт:
  Любовь там реет гордой птицей.
  Благословен её полёт!
  
  Задирать голову вверх теперь приходилось - предстояло гнать трубу. И чем-то её высокохудожественно завершать: венец - делу конец!
  
  Хозяева сначала замахнулись на три- четыре метра высоты, но, к счастью моему, кирпичей оставалось только на два. А Гаврила меж тем уже теял в сумасбродной своей головушке то, что наверняка должно было сразить хозяйку в самое сердце, -
  а тогда и мелкие грехи-огрехи простятся. У Гауди, опять же, это подсмотрел, самородок! Но до поры молчал разумно умелец -пусть бабахнет пробкой шампанского.
  
  * * *
  
  - Ну, рассказывай, отец родной, что у тебя там опять стряслось?
  
  Алла разогревала в кастрюльке на газовой плите красное, мною принесённое вино с дольками лимона. Шашлык, пожаренный меж кирпичей во дворе, остывал в широком блюде.
  
  Мягко спускавшиеся сумерки заканчивали дачное воскресенье, навевая тихую, неизбывную грусть о неизбежно грядущем понедельнике.
  
  - Алла, беда! Любовь у меня приключилась!
  
  Честно отработав день у Светланы с Александром и добросовестно выждав, когда хозяева соберутся и уедут домой, я следом выдвинулся к Алле - инкогнито она приглашала. На вполне конкретный разговор.
  
  - Ха, любовь! Вить, ты слышишь? Я валяюсь!
  
  Витя отсутствующе хмыкнул. Был он сейчас очень далеко и слишком выше этой суеты. Любовь - не любовь, пришла - приключилась, ушла - исчезла... Баловство всё это и детство! Вот он вчера вечером уговорил, по большой любви, две большие баклажки с пивом, закрепив чувство ещё и несколькими рюмками водки. Вот это серьёзно. И до чего ему было сейчас? Скорее бы "Лёлика" домой отвезти да, ставя у дома микроавтобус, по ходу дела "зацепить", опять же, "полторашечку" холодного, шипящего, сердцу милого пивка - вот это да!
  
  - Так, а она кто? Подруга, ты говоришь, твоей Татьяны?
  
  - Да, работают они вместе, знакомы уж уйму лет - я тогда у Татьяны на горизонте и близко ещё не появился. Да и я Любашу знаю двенадцать лет... Думал, что знаю.
  
  - Её, значит, Любой зовут?.. Любовь! - Алла помешивала свой глинтвейн. - Ну и что ты хочешь - опять всё сначала начать? Во второй раз?
  
  - Да подожди, Алла, не про то разговор! Что я - сам не знаю, что Танюха - чистое золото, лучше её мне никого не найти...
  
  - Правильно, кто же тебя, гонимого, ещё бы терпел столько лет!
  
  - Но, понимаешь - снесло башню!..
  
  - Слышь, Вить, а она у него разве была?
  
  - Напрочь снесло. Ух!.. Чё скажешь-то?
  
  - А что сказать - дурак ты, вот и всё. Но ты и сам, вижу, об этом знаешь... О-ой! - Алла протяжно вздохнула. - Тебе говори, не говори - ты же, дурачок, не слушаешь. И всё равно по-своему сделаешь. А где вы занимаетесь?
  
  - В "Вестере" бывшем, на Ленинском - четвёртый этаж.
  
  - Так это рядом с нами, да? По вторникам и четвергам, говоришь? В шесть?
  
  Дачный глинтвейн получился на диво. Даром, что шашлык совсем остыл.
  
  - Твоя Татьяна, - Алла тщательно подбирала слова, - неумная женщина - вот что я скажу. Отправила бы я Старого на танцы - ха! Я бы ему такие танцы устроила! Да, Старый, чего молчишь?
  
  Витя с достоинством отвёл взор в проём окна с серыми силуэтами дачных крыш и темнеющим уже небом, устремившись, наверное, в холостяцкую свою, морскую молодость. Залихватскую, бесшабашную, забубённую. Где среди жгучих кабацких плясок было и топтанье медленного танца, в котором партнёрши, за мужской его неотразимостью, были на выбор, а счёт лишь один: "Раз - и в койку!"
  
  * * *
  
  Сегодня Нахимова за обедом подходит. Садится напротив, в глаза смотрит, как собачонка, молчит. "Случилось что, Люба?" - "Да нет... Ты на меня ни за что не обижаешься?" - "Я -то нет. Что-то не так?.. Алексей чего-то не то делает?.. Или как партнёр тебя не устраивает - тебе что-то не нравится?" - "Нет, что ты - меня всё устраивает!.. Просто, я не думала, что Алексей такой обаятельный - я его совсем другим представляла". Сидит. "Ну, поговори со мной!" - "Так всё, Нахимова, давай - шуруй, мне в десятом сейчас урок вести".
  
  * * *
  
  - Румба!.. Следующий в латинской программе танец за ча-ча-ча.
  
  В долгожданный вторник было всё тем чудесным образом, коим уже повелось. Работа в радость, в ожидании двух часов дня. Шустрые, до половины третьего, сборы инструмента в выделенный мне хозяевами предбанник, и - избушку на клюшку, дачный участок на замок: Лёха поехал на танцпол. Святое! Желательно было успеть домой в четыре. Тогда можно совершенно не спеша принять душ, с душою побриться - тщательно и осторожно, и, пока сохнут волосы, душевно поговорить с Татьяной о сущем.
  
  - Насчёт денег сильно не переживай. Если через неделю принесёшь - дотянем. Нам завтра-послезавтра зарплату на карточку переведут. Заканчивай, только, давай там поскорей - надо уже морские документы делать.
  
  Без пятнадцати пять можно уже было начинать обстоятельно одеваться, освежаясь, по ходу дела, дезодорантом - к живой радости Семёна: "Мама, а он и там пшикнул!" - "Алексей, ты куда собираешься - точно на танцы?" А в десять, самое крайнее - пятнадцать минут шестого пора было, благодарно кивнув на пожелание Татьяны ("Удачи!"), выходить из дому. Минуя лужи, пройти наискосок два немноголюдных двора - сквозь огороженную сеткой площадку для баскетбола и детскую площадку.
  
  Внимательно глядя по обе стороны, прошмыгнуть по пешеходному переходу к Рыбной деревне. И там, приостановившись, потрепать по затылку медную, приносящую удачу, обезьянку, сидящую у пожилого морехода на коленях, коснуться в рукопожатии и его бронзовой руки: "Спасибо, мореход!" За что? А за всё - за танцпол, за Любу, за вечер этот новый. А дальше, заручившись такой поддержкой, смело бежать через старинный мостик, приближаясь к самому опасному участку пути - к проспекту с шестью полосами двустороннего движения. Проспекту часа пик. И когда, подгадывая интервалы между машинами в первой его половине, я спокойно переходил вторую - светофор в сотне метров удерживал шальной поток, - становилось совершенно ясно: Небо меня не оставляет. На бегу и всуе благодарил я: "Спасибо, Господи, спасибо!"
  
  И это было уже время счастья. Как и предстоящие два часа. Счастья, которого не мог омрачить даже Олежка Длинный, попадавшийся часто навстречу на том самом мостике - с работы шёл (тогда, синхронно отворачиваясь в стороны, мы корчили такие брезгливые гримасы - обезьянка бы подивилась). Нет, всей этой гадливой, вязкой серости никогда не коснуться, не вторгнуться, не посягнуть на этот чистый - как нетронутый искрящийся снег, как сверкающий солнцем лёд на неприступной горной вершине! - истинный мир. Она слишком пред ним ничтожна!..
  
  - Румба - помним мы по самому нашему первому занятию - это медленный танец. Румба - это любовь и ревность. Здесь очень непросто уловить ритм - в этом сложность румбы. Начинаем с основного шага - то же самое, что и в ча-ча-ча, только без
  промежуточного шага на "шоссе". Давайте попробуем, а потом изучим "алеману" с поворотом.
  
  Шаги, за выбросом "шоссейного", дались мне сразу - точно так танцевали медленный танец "продвинутого" образца на дискотеках моей молодости. Только что без выпендрёжных коленей назад. А ритм я ловил наугад, не особо на нём заморачиваясь, - рядом была Люба, внимательно вслушивающаяся в мотив: "Сейчас... Ага - пошли!" А в чуть грустной, казалось мне, музыке были и узкие латинские улочки, извилистые каменные мостовые, и деревянные ставни окон, и тяжёлый, изо дня в день, труд за кусок хлеба для своей семьи, и унылая безнадёга всей жизни. Но пока видишь прекрасные, устремлённые прямо в твои, глаза - ты всё равно счастлив; пока держишь гибкий стан в своих объятиях - жизнь прекрасна, и стоит жить!.. И фиолетовая ночь надо всем - до самого утра... В общем, не так сложно мне было румбу понять - я из таких же кварталов! Вот только ча-ча-ча мне нравилось куда больше - искромётней и веселей.
  
  Понятное дело, флиртовать - это не любить по-настоящему. До остановки проводил, на автобус посадил - так можно кабальерствовать!
  
  - ...Хочешь, зайдём - кофе выпьем?
  
  - Ну, это чуть раньше надо было предлагать. Теперь меня дома ждут: Серёжа позвонил, они картофельное пюре для меня приготовили. Со сливочным маслом - ещё горячее!
  
  Серёга готовил хорошо - Татьяна про то рассказывала: "Он ещё и на стол так накроет - как не каждая женщина сможет!"
  
  - А ты строганину любишь? - Я вглядывался в номера подъезжающих с моста автобусов.
  
  - Конечно! Когда я училась, одно время нам ребята знакомые приносили омуля - из него они строганину делали - и оленину...
  
  - Омуль - вещь!
  
  - Так мы с девчонками смеялись: "Что сегодня будем есть? Омуленину?"
  
  - А ты никогда не думала домой вернуться?
  
  - В Коряжму? Нет. В этом году я там, в отпуске, поняла отчётливо: меня здесь не будет. Нет, конечно, дома я такая для всех звезда!.. Но здесь возможности совсем другие. На уровень!
  
  - Прямо скажем, - согласно кивнул я, - безграничные... Твой, Любаша, автобус.
  
  Ух, развелось туполобых - один за одним едут!
  
  Поцелуй в краешек губ с Любовью был на сей раз с привкусом ревности. К Серёже Заботливому, с картошкой его горяченькой, к ребятам из юности её, с омулем да олениной.
  
  И разве был я в той ревности виноват - как в румбе учили!
  
  * * *
  
  Гаврила счастьем нынче был надутый!
  Хоть и не жадничал тем, тому не понукал:
  Сполна хватало! Целые прекрасные минуты
  Её ладонь своею согревал...
  
  * * *
  
  - А Люба что заканчивала?
  
  - Университет наш. Заочно. А до этого два курса училась в пединституте - там, у себя, в Архангельске. Ну вот, с Серёжей сюда приехала.
  
  - А он служил тут?
  
  - В морфлоте. Понравилось - остался на сверхсрочную. Так он сам к нам в школу сначала пришёл - всё разузнал. В форме, ладный, выправка военная. Помню, мы ещё смеялись: "Наконец-то настоящие мужчины к нам в школу пожаловали!" Думаю, Люба тоже на эту форму клюнула - военный моряк! Тем более, у них там.
  
  - Так, получается, Люба с северов?
  
  - А ты не знал? По ней разве не видно? Да она же сама тебе фотографии показывала. И рассказывала, когда мы у них в гостях были - не помнишь?
  
  - Да чего-то мимо ушей, наверное, пропустил. Получается, в ней много кровей намешано?
  
  - Ну, как она сама говорит: "Я маленькая чукотская девочка". Шутит. Сам у неё спроси...
  
  * * *
  
  В среду, когда я, только что успев переодеться, чин-чинарём возился уже с кирпичами, подъехал Саша. Привёз арматуру - для перекрытия мангала (сэкономили мы на уголках стальных). На эти прогибающеся стальные прутки, помимо двух рядов кирпичей перекрытия, должна была опереться тремя четвертями своей тяжести массивная труба с оголовком.
  
  Мама Антонио Гауди, дорогая!
  
  За арматуру же предполагалось зацепиться хлипкими своими проволочками и арке
  Каталонской, на честном Гаврилы слове держащейся, которая, вообще-то, сама должна была нести трубы нагрузку.
  
  Покажи, называется, ты Гавриле Барселоны собор - хотя бы и на картинке!
  
  Хоть и неведомо было, каким образом что обо что обопрётся, но не дрожала верная рука: "Всё сойдётся красиво! Дуракам везёт".
  
  Гаврила в счастье был везучим,
  Он выше счастия не знал,
  Чем ясно видеть, как сквозь тучи
  Тот лучик золотой сиял!
  
  А с другой стороны - гибкая арматура, в отличие от жёсткого уголка, сможет "дышать" при нагреве, выгибаться, пружинить и, тем самым, не разрушать кладку - работать на нагрев и остывание.
  
  С умом ещё и получится!
  
  Выдержит этот мангал и жар, и стужу, устоит и от штормовой с моря непогоды, переживёт ветра, ливни, снегопады и непутёвого своего создателя.
  
  Гаврила шторма не боялся,
  А в штиль лазоревых морей
  Он с упоением купался
  В безбрежии любви своей.
  
  - Слушай, а ты одну арматуру-то свободной оставишь?
  
  - Парочку - как договаривались. Разновысоких: одну для крючка - ведро с ухой подвешивать, а вторую уже в начале дымохода - для горячего копчения.
  
  Сглотнув слюну, Александр удовлетворённо кивнул.
  
  - Ладно, тогда поеду я - дела, по рейсу, всё морские. Да и лига чемпионов сегодня. Смотреть будешь?
  
  - А то! "Рубин" же наш с "Барселоной" рубиться будет!
  
  Езжай, конечно, Саша. "Ехай"! Без тебя всяк спокойнее.
  
  В Гавриле чувство трепетало,
  И без конца твердил он вновь,
  С начала - с самого начала:
  "Любовь!.. Любовь!.. Любовь!.. Любовь!"
  
  Ох уж эти копчения! На легендарном, для нас со Славой, мангале "Мальборк", что калымили мы, в отрыве от Ушаковки, по выходным, а я ещё и по ночам (случалось!), дело было. Уже высился он могуче на трёх своих нижних арках, уже щурился сурово боковой своей бойницей (отверстие для вертела надо было под готику стилизовать), уже пленял взоры зевак ("Ну и нагородил ты здесь, Лёха!"), когда притащил хозяин воскресным днём дружбана своего "лепшего": "Зацени!"
  
  - Вот это полочки для барбекю и шашлыков, вот здесь - видишь? - трещотки для вертела - поросёнка жарить будем! Здесь, в трубе, крюк для цепочки - для ухи, и съёмные крючки будут - для горячего копчения.
  
  Хозяйский друг, насупившись, глядел исподлобья: нравилось ему.
  
  - А холодного копчения, что ли, не будет? - проронил, наконец, он. - Я вчера леща закоптил - такая вещь!
  
  - Лёша, а у нас что - холодного копчения не предусмотрено? - вмиг озадачился тамошний Александр (тоже хозяина так звали). - А ещё мы сможем его сделать , а? Доплачу - само собой!
  
  Он был деятельный живчик. И доверял мне целиком и полностью: "Я в своей жизни талантливее масона - ты же вольный каменщик! - не встречал". Не мог я ничего на это возразить: против правды не попрёшь!
  
  Результатом такой вольницы стало то, что планируемое поначалу барбекю в итальянских, ХIХ века, мотивах вдруг обозначилось мангалом - замком тевтонских рыцарей Мальборк: неисповедимы пути Господни. Те, которыми Татьяна в этом замке не раз со своими школьниками бывала, откуда альбом "Мальборк" привезла, и коими додумалась мне в руки дать...
  
  Четверть часа, никак не меньше, кумекали мы да "втыкались" с Александром Мальборгским, как теперь коптилку воткнуть. Чертили палкой на песке, замеряли шагами, прикидывали. Дружбан, сдвинув брови, стоял тут же, слушал внимательно, молчал тактично, внимал чутко незадачливому упущению нашему. "Устаканили": здесь землю подкапываем, дымоход в земле прокладываем, тут фундамент пробиваем, а здесь кирпич - никуда не денешься! - выковыриваем. Помучится Лёха, конечно, но сделает - как же Саня будет без коптилки-то холодного копчения?! Смысл просто всей конструкции теряется напрочь, поблекнет без неё сооружение - как есть!
  
  - Вот только, Саня, в земле канал для дыма у нас будет всего полтора метра - больше теперь уж не получится.
  
  - А надо сколько?
  
  - По уму, метра четыре.
  
  - А у тебя в земле сколько идёт, - живо обернулся Саня к другу, - в коптилке твоей?
  
  - А она у меня электрическая. Чемоданчик такой - переносной.
  
  Сволочью его только и назвать - а как ещё?
  
  Но сделали мы коптилку холодную - хватило и полутора "земляных" метров. И теперь уж все было в полном ажуре: подземный ход холодного копчения теперь в мангале - замке имелся!
  
   - Друзья говорят, - рассказывал после Саня, - мы к тебе приезжаем, как в музей. А
  один, слышишь, дизайнер строительный: "А можно я буду говорить, что это наша фирма проектировала?"
  
  Книжицу мою, по ходу дела подаренную, "заценил" аж с берегов Адриатики - в Хорватию с семьёй на отдых ездил: "Читаю, вот, сейчас на пляже - прикольно!.. Слушай, я-то понимаю - это душа твоя морская кричит! От матросского того бесправия, от
  работы каторжной!"
  
  Он был не дурак, этот Саня.
  
  - Поэтому бросай ты это море - тебе надо со мной работать!"
  
  Совсем не дурак был тот Саня! Хитрость уживалась с рубахой-парнем в нём самым причудливым и непостижимым образом. И душевно ли мне переживая, или, опять же, к себе перетягивая, про Ушакова Александр Мальборгский говорил не раз: "Ты что - собака на привязи? Раз не платят - да пошли ты их на ...!"
  
  Но этот смелый его замысел, который он тоже целиком и полностью доверял мне, я осуществить отчего-то никак не решался.
  
  Не такой дурак!
  
  * * *
  
  А залучал меня на работу к себе он порой и так: "А у нас весна - лягушки по утрам квакаю-ют!"
  
  Точно так же и Слава, через пару лет - из дома Вадима: "А у нас тут такая радуга!.."
  
  И ведь ехал я, лопоухий!
  
  * * *
  
  В четверг в студию заявилась Алла. Не одна - с серьёзной своей подругой Ларисой. Лориком.
  
  Серьёзно, получалось, всё уже было.
  
  Лорик, кстати, тоже моей партнёршей по дансингу однажды была. Совсем недавно - в мае этого года, когда обмывали мы всей честной компанией установленную мной и Витей чугунную топку их с Аллой камина (Светлана Зоркая тоже была в числе приглашённых). Все уже разошлись - разбрелись, а мы всё выплясывали перед дачным домом, шевеля и толкая пластмассовый столик, с которого, по счастью, Алла уже всё убрала: "Арам-
  зам-зам! Арам- зам- зам! Гули-гули, гули-гули, арам- зам-зам!" Пока таки его не завалили.
  
  Я чуть запоздал. Не так, конечно, как Любаша, - она теперь опаздывала стабильно и всё больше. Когда я вбежал в зал, уже шла разминка. И Алла с Лориком, которых я впопыхах не сразу и заметил, кивали мне с боковых сидений. Своей милостью Артём всегда разрешал наблюдателям присутствовать на занятии. И то было честно и разумно. Люди ведь неспроста пришли посмотреть, а с задумкой, наверное, заниматься. Так пусть увидят всё, как есть: что на витрине, то и в магазине!
  
  А зал был полон света. Белых потолочных ламп и одухотворённых лиц... Нет:
  
  А зал, меж тем, был полон света - как зарница!
  И потолочных ламп, и одухотворенья лиц.
  А я всё ждал - когда же дверь та отворится,
  И явится Она - Любви что двери распахнула без границ!
  
  И Та, Которую я жаждал видеть, возникла, наконец, в дверях, с порога с улыбкой кивая всем, всем, всем, шальным ветерком пронеслась в раздевалку.
  
  - Сегодня мы начнём изучение танго. - Выдержав секундную паузу, Артём воздел голову кверху: - Танго...
  
  Танго! Смокинги, бабочки, белоснежные воротнички! Страусовые перья в диадемах ярких дамочек. Лорды с "Титаника" и опухшие нэпманы, серебряный век и великая депрессия...
  
  - Танго - это агрессия. Партнёр наступает, партнёрша не сдаётся...
  
  И фикусы в кадках, и чёрно-белый кафель наискосок...
  
  - Вот на этом плакате - посмотрите, - вот это классическая рамка танго: руки и плечи находятся в одной плоскости. Левая рука партнёра и правая партнёрши - полусогнуты. Ладонь партнёра замыкает ладонь партнёрши в вот такой - видите? - замочек. Правая рука партнёра лежит чуть ниже лопатки... Да, вот так, только не клешнёй - пальчики соберите, и ладонь - ладонь! - полувыгнута. Партнёрша же, по сути, касается лишь большим, согнутым пальцем вот здесь - чуточку ниже предплечья партнёра... Плечи ровные.
  
  А ведь танго - это ещё и Эрнесто Че Гевара, в стоптанных своих туфлях танцующий так, что все сеньориты, забыв своих напомаженных мачо, готовы были сдаться будущему "революсионарио" без боя.
  
  - Теперь шаги. Во-первых: в танго - всегда! - ноги чуть согнуты в коленях. Вот, как будто вам по мешку с цементом положили на плечи, и вы с ним поднимаетесь по лестнице... Да - в нашу студию!
  
  Вот тебе на: агрессия - и на полусогнутых!
  
  - Стопы - почти как шестая позиция, только обе чуть повёрнуты влево. Так, что носки партнёра и партнёрши, если приставить вплотную, должны войти друг в друга. Как пазлы! Но шагаем мы прямо. С левой ноги партнёр идёт вперёд, партнёрша, соответственно, ступает назад. Счёт танго - четыре. Быстро, быстро, быстро, медленно: куик, куик, куик, слоу!
  
  Танго! Это и Аргентина - родина этого танца, и товарища Че, в которой - спасибо морю! - побывал и я.
  
  - И вот основные шаги: начинаем с левой - показываю мужскую партию! - вперёд,
  
  правая - вперёд, левая, и здесь - с правой, - шаг в сторону...
  
  Буэнос-Айрес мне несколько лет потом снился!..
  
  - Дальше - те же четыре шага, только назад: теперь наступает партнёрша. Давайте попробуем, пока без музыки. В пары, сразу, встаём!
  
  Прошагали легко. С неким даже куражным вызовом. В моей голове некстати, само собой ожило:
  
  "Сын поварихи и лекальщика,
  Я в детстве был примерным мальчиком,
  Хорошим сыном и отличником
  Гордилась дружная семья".
  
  - Куик- куик- куик, сло-оу!.. - Куик- куик-куик, сло-оу!
  
  "Но мне непьющему тогда ещё
  Попались скверные товарищи..."
  
  - Хорошо! Давайте теперь попробуем под музыку. И помните простое и непреложное правило - я вам о нём уже говорил: если вы поставили одну ногу, то следующий шаг будет с другой. Итак, под музыку!..
  
  Я шёл теми же шагами, что проходил и товарищ Че!
  
  "Верной дорогой идёте, товарищи!"
  
  * * *
  А про скверных товарищей, что с пути сбивали... "Седой всё!" - так я себе полжизни оправдывался.
  
  Да, было дело - в нашем с ним общем рейсе, с которого дружба-то и повелась. На правах старшего и опытного товарища (вся их ходившая вместе из рейса в рейс банда прониклась ко мне симпатией и участием) обучал он меня вязанию мочалки (настоящему матросу - как без того?), изготовлению рыбных чучел, самодельных шлёпанцев из транспортёрной ленты, карточной игре в "тысячу" и многим прочим умениям. Но не было тогда во мне достаточного терпения - торопыжничал я во всем. Короб бы в трюме с размаху швырнуть - да поразудалей! Топором бы рубануть - да с плеча!..
  
  - Подожди, подожди - дай-ка я сам! - отнимал у меня путаную вязь мочалки Витя. - Так!.. Та-ак!.. Нет - не распутать: обрезай до этого места и вяжи отсюда заново!
  
  "Тысяча" тоже не пошла:
  
  - Блин! - перебирая мои карты, уже нервничал Седой. - Лёха, ещё чуть-чуть, и я, кажется, сам с тобой играть разучусь!
  
  С чучелом тоже вышла неудача. Грозный, туполобый пиногор был с грехом пополам выпотрошен - слава Богу! Теперь надо было сходить к врачу, взять у него медицинскую перчатку, надуть её внутри рыбины через трубку авторучки, завязать, а уж потом зашить брюхо, и подвесить на сквозняк - пусть высыхает!
  
  Перечислять действия устанешь!
  
  Понятное дело, не стал я озадачиваться по полной. Перчатку заменил презервативом (пачку их возил я, романтичный, по всему свету - в полной готовности к экзотическим его случайностям; сознаёмся - лишь в этот самый раз однажды они и пригодились). Ручку тоже развинчивать да прилаживать кропотливо не стал: налил противозачаточное водой, перехватил ниткой по скорому, всунул в рыбину, зашил, поставил на трубы в транспортёрной галерее - там всегда рыбу сушили.
  
  Надёжно презерватив от рождения шедевра предохранил - развязался! Наверное, почти сразу. Вода вылилась, чучело перекосилось, скособочилось - мягко говоря! - до безобразия: без слёз не взглянешь! Скрючилось, чуть не в винтовую.
  
  - Ты знаешь, это - как кружок "Неумелые руки!" - крякал Седой в кругу товарищей.
  Но венцом моих творений явились, конечно, шлёпанцы "морские"!
  
  - Это тебе надо из ленты транспортёрной - жёсткой - резать. В мукомолке, я видел, кусок оранжевой такой, как на транспортёре, лежит. Сходи - отрежь!
  
  Сейчас! Стал бы я в мукомолку переться да из жёсткой такой ленты стельки мучиться - нарезать: у меня в трюмном тамбуре кусок серо-зелёной ленты - в полосочку! - валялся: мягенький!
  
  Отрезал - по ступне, и, не мудрствуя лукаво, засобачил, не примеряясь, три дырки в треугольном порядке: центральную - на самом краю стельки. Продел, как Витя учил, тонкую, через них, верёвочку - в белый отрезок трубки от электрокабеля, связал - заплёл: кури взатяжку, "Salamander"!
  
  Шлёпанцы вышли на славу! Мало того, что при ходьбе они гнулись, отвисая в шаге до самой палубы, но и все, аккурат, пальцы выходили строго за край подошвы: центральную дырку, у большого пальца, надо же было глубже делать - по месту примеряя.
  
  Обновку оценили все.
  
  - Слушай, ты мне одолжишь свои тапки на заход сейчас - в Аллапуловку! - хохмил ещё один наш Дружок (так его и кликали). - Пойду - когти об асфальт поточу!
  
  Мы как раз заходили на рейд шотландского местечка Аллапул... Спасибо Судьбе, случаю и капитану Андрису Валерьевичу - я увидел кусочек Шотландии, устремлённый в небо шпилями соборов Инвернесс, с башнями замков на зеленеющем валу; озеро Лохнесс и Несси - в лужице у отеля, и изумрудно зеленеющие чертополохом, в ярких розовых крапинах, горные склоны!
  
  Никогда не забыть!
  
  А в катакомбах трюма и рыбцеха другое было. У дружной нашей, многими рейсами спаянной бригады, в которую принят был и я великодушно, раз в две недели, - как только бражка успевала отбродить, - выгонялась самогонка. Моторист Дружок, где-то в недрах машинного отделения, продукт и перегонял. И тогда уж была "свадьба" - всеобщая бригадная попойка. Я, хоть и зазывали товарищи хлебосольно, мероприятие на первых порах игнорировал. Хоть и дико было трезвым взглядом на пьяных сотоварищей наблюдать: то Дружок не по делу на меня "бычил", а то...
  
  - Ну, ты же видишь - мы не успеваем! - Это раскачивающийся на упаковке Седой доходчиво объяснял, почему они не пакуют, как положено, идущие мне в трюм короба.
  Похмелились уже - в начале вахты. Крепко! Так, что "поплыли".
  
  Очень мне от такого объяснения полегчало, тем более что короба вскоре стали приходить всё с одной завязкой вместо двух, потом короб-другой являлся вообще не завязанным... А потом уж без завязок пошёл весь поток.
  
  Картонные короба, не доезжая до меня, рассыпались на транспортёре, и ледяные брикеты выскакивали из них, летели, как снаряды, с грохотом ударяясь о палубу.
  
  Через полчаса трюм походил на Куликово поле после битвы.
  
  - Витя! Вы будете работать или нет?! Короба бьются!
  
  - А ты возьми - вот! - проволоку и в трюме перевязывай!
  
  - Витя, блин!..
  
  - Ты, - безуспешно фокусировал невидящий взор друг, - можешь на нас жаловаться - хоть в ООН!
  
  Как-то я доработал эту смену?! Благо, морозили мы не так много.
  
  - Восемнадцать тонн, говоришь? - чесал подбородок Витя на другой день. - Да ладно - выгрузим как-нибудь!..
  
  Переживал он за работу-то!..
  
  Через две недели, как только пошла оживлённая возня после очередной вахты, я уже сидел в "дежурной" каюте Вити: пусть мне будет хуже!
  
  Как мне было плохо на следующей вахте!.. Здоровый, привыкший к физическим нагрузкам спорта и работы организм не мог мириться с инородной гадостью:
  
  - Тихо - не спеши! - как мог, регулировал скорость работы Витя, - Лёхе плохо!..
  
  Дружок же бегал за сладеньким некрепким чаем: "Вот, попей - полегчает!"
  
  И я сидел у трюмного лаза зелёный-зелёный... Но короба шли в трюм аккуратно упакованными - на две завязки.
  
  До конца рейса я уж от коллектива не отрывался.
  
  Приобретённые навыки я с лихвой приумножил и закалил - до недюжинного умения - в лихие девяностые: на их пороге тот рейс и случился. Когда порой не грех было выпить - грех было не выпить: чтобы не видеть - как в "Вий"! - той дьявольской
  свистопляски мрази и нечисти, что творилась вокруг...
  
  А уж больше дюжины лет спустя, обозрев каменную мозаику, что выкладывал я на заборе у тогдашних заказчиков Ланских (такую, что и проезжавшие машины сигналили, и люди, с расспросами да с комментариями под руку, останавливались), Витя в сердцах признался:
  
  - Никогда бы я не подумал, что ты можешь такое делать!
  
  Эх, дружище! Ладно - за всю твою науку тебе прощается, что меня не знал... Но как ты, гуру, в меня не верил?!.
  
  Тем же вечером, выпив, как положено (а может - и сверх того), пива, Витя позвонил мне:
  
  - А знаешь, я бы тоже так мог сделать!
  
  Вот как та мозаика по душе пришлась!
  
  - Да конечно, Вить! Если хочешь - я тебя научу!
  
  * * *
  
  - Алло!.. Привет, ещё раз. Чего-то ты и не попрощался - следом за партнёршей своей убежал... Это она была?.. Да, ну и нашёл ты себе - кикимору!.. Но она хоть в танцах соображает чуть. Ты за ней тянешься... А так, в общем - стадо! Слушай, а вот этот высокий, кучерявый - это кто?.. На педика малость смахивает... А это чё за мужик, в очках, толстый такой, что под конец пришёл?.. Детофил какой-то!
  
  Вычислила. Рассортировала. Определила!
  
  * * *
  
  "Кикимору"?!
  
  Гаврила был прилежный ученик на том паркете:
  "Шагнул с одной ноги - шагай теперь с другой!"
  Моя партнёрша - лучшая на свете!
  И красоты её не видит лишь слепой!
  
  * * *
  
  Группа была небольшая. "Камерная", как выразилась, убеждая Любу в ней и остаться, маэстро Татьяна.
  
  - А что такое - камерная? - не постеснялся по серости своей спросить я у Любы.
  
  - То есть, небольшая - своя, можно сказать.
  
  Две девчушки - подружки, в которых безошибочно угадывались студентки первокурсницы. Но точно из глубинки - одна, посещавшая занятия через раз, также через раз и здоровалась; другая - в очках, серьёзная в отношении занятий, вообще воспринимала приветствие как незаконное вторжение в частную её жизнь. Поэтому и танцевала либо со своей подругой, либо, в отсутствие той, одна. Была экстравагантная Екатерина - девушка лет двадцати пяти, ходившая в мужской шляпе. Тоже бывший преподаватель русского и литературы (хотя, сколько там она успела поработать?), ныне она продвигала "железных дровосеков" - мобильные терминалы. За некой внешней вычурностью Екатерина была приветлива и открыта к общению.
  
  - Такие все счастливые! - смеялась она, выходя на лестницу после второго занятия.
  
  Ещё бы - четыре шага ча-ча-ча тогда освоили: "Мы сделали это!" Хотя - перед следующим же занятием я подошёл к ней, пришедшей также пораньше, - пусть покажет ещё раз неисповедимое мне, убогому, "шоссе".
  
  - ...И вот здесь мы крутим восьмёрочку. Это вот так - работают вместе бёдра, живот, ну и попа, конечно. Мы с моим молодым человеком всё воскресенье дома тренировались - у меня до сих пор пресс болит.
  
  Молодой её человек появился на занятиях через пару недель. Самодостаточный и самоуверенный юноша - "морено", сказали бы испанцы, - смуглый, черноволосый и черноглазый. Впрочем, амбиций молодости в нём было на обычные двадцать два. Нормальный паренёк. Маленький мачо.
  
  Вторую пару составляли видная, светловолосая девушка - очень милая и простая, наших, верно, лет, и неприметный её спутник, лет на десять постарше. Без строевой выправки, с небольшими залысинами. Виделось сразу - очень добрый. Здесь он оказался явно волею своей партнёрши, за которой исправно тянулся, старательно вникая в процесс обучения. На первом же занятии (они появились в группе неделей позже нас) девушка в ходе разминки решительно сбросила свои туфли на высоком каблуке и продолжила занятие босиком.
  
  Серьёзный, в общем, был у ребят настрой!
  
  Самой солидной парой были представительный мужчина далеко за пятьдесят, всегда собранный, с удовольствием тянувший крепкую ладонь для рукопожатия, и черноглазая обаятельная женщина с красивой, очень женственной фигурой. Смуглянка. На первом же занятии ча-ча-ча они встали в правильную латинскую стойку.
  
  - Видимо, они уже где-то занимались, - не без некоторой зависти оценила Люба.
  
  - Но они тоже не муж и жена, - сообщила она как-то позже, - у неё муж и двое детей. Спрашиваю: "Как же ты везде успеваешь?" Смеётся: "Приходится - куда деваться?"
  
  Хорошая у нас была группа! Без "понтов".
  
  А приглянувшийся Алле Павел был приходящим. Он занимался с семичасовой группой, но, по особой к танцам любви (и по льготной, в этом случае, оплате), занимался, если время позволяло, и в нашей смене. Тем более, что его офис находился через дорогу. Как-то, слово за слово, узнав в досужем разговоре, что всю работу с камнем на Ушакова сделал я, он с искренним восхищением потряс мою руку:
  
  - Когда ко мне польские партнёры приезжают, я их непременно мимо этого дома провожу: "Посмотрите, как у нас умеют делать!"
  
  А мужик в очках - не такой уж, впрочем, и толстый, был тоже из соседней, семичасовой группы.
  
  * * *
  
  В субботу Люба заболела. Татьяна сообщила накануне:
  
  - Она сегодня уже никакая - с трудом доработала.
  
  - Так, а чего на больничный не идёт?
  
  - А, видишь, ей нужно в поликлинику по месту жительства обращаться, а она же с Серёжей по части прописана. Такая же, как ты, птица - бесприютная.
  
  Кирпич валился из рук, камень отказывался вставать красиво, мастерок тонул в жидко заведённом растворе - я должен был позвонить! Должен - и всё, даром что Сергей скорее всего дома.
  
  Алло-у... Здравствуй, Лёша... Да нет - ко вторнику выздоровлю наверняка: не дождётесь!.. Ну ладно, Лёша - пока, а то, правда, так голова болит!
  
  Когда возможно было мне бы
  Забрать у Вас всю Вашу боль -
  Часть долга я вернул бы Небу,
  Тогда б на равных был с судьбой.
  
  * * *
  
  Во вторник опять была румба - для закрепления, должно быть. И была она - Любовь! А куда, с другой-то стороны, в румбе, да без неё? Правда, она опоздала...
  
  Лёша же Добросовестный пришёл как обычно, за полчаса, и, дабы времени не терять, залебезил перед скучавшей Екатериной - ещё раз ему, заторможенному, "шоссе" с "восьмёрочкой" показать. После чего принялся чеканить их "на зеркало" -
  нормальная практика занимающихся: не обращай внимания на сидящих - тебе надо, ты свои движения шлифуй.
  
  Вот только в этот раз оказались одни залётные - в другие дни недели они занимались. Молодой человек со своей, по слащавым, на публику, поцелуйчикам надо было понимать, подругой. Супругой, будучи лет на двадцать кавалера старше, матрона быть вряд ли могла. Состоятельная, виделось, тётя. А что - очень даже по-латински! Молодой человек был высок и, надо отдать должное, мускулист. Закрепощёнными, впрочем, явно из спортзала, мышцами. С холёной бородкой эспаньолкой и надменной усмешкой самодовольного самца. В сущности - истый мачо. Он-то и вякнул, не смущаясь тем, что я всё прекрасно слышу:
  
  - Хорошо, солнышко, в субботу тогда, раз мы не сможем поехать, схожу, тогда уж, на стандарт. Разомнусь чуть. А то скоро уже вот как тот, - он кивнул головой на меня, - Буратино буду танцевать.
  
  "Буратино"?! Ладно, пропустим мимо ушей - не место и не повод для разборок: по сути-то он прав. По другому, вчистую надо его "сделать", а для того - шагай, давай! Любаша тоже, когда по ходу занятия мы в две шеренги стали друг против друга ("партнёры на партнёрш"), вдруг резко сменила улыбку на прекрасном, выразительном своём лице на такую, сказал бы Слава, "бычину": это мачо с надменно холёной усмешкой мерил её оценивающим взглядом.
  
  Подавшись вперёд, я грозно прицелился в посягателя: я тебя за неё порву - de seguro*! Это моя партнёрша! Это моя - по румбе! - женщина.
  
  Всё по понятиям! Чести, имелось в виду.
  
  Я бережно вёл в танце Любовь. Передоверив ей улавливать сложный румбы ритм. Любе он тоже давался непросто.
  
  - Сейчас... Не могу понять... Ага - пошли!
  
  С Вами - хоть на край света!
  
  А когда после занятий мы вышли на залитую вечерним светом улицу, я, вместо собиравшегося дождя, занудил о том, что партнёр вот у Любы никудышный - ритма различить не может, двигается, как Буратино.
  
  - А я очень счастлива, что у меня такой замечательный партнёр! - впервые взяв меня под руку, весело воскликнула Люба.
  
  Тепло её руки, что чувствовал я даже сквозь одежды, блаженным счастьем разлилось внутри.
  
  - Тебя не шокирует поток Гаврилиных эсэмэс?
  
  - Не дождётся, - не стала скрывать улыбки она, и повела своей и моей рукой, - Нет, я, конечно, не такая: "Мяу- мяу, где моё эсэмэс?" - но... Не дождётся!
  
  * * *
  
  Утром в автобусе я учил испанский. Записывал в походный дневник все три спряжения - глаголы склонял. Я вообще любил писать в пригородных автобусах - хлебом не корми! Когда есть добрый час для доброй работы. Добрая половина книжицы моей была написана в автобусах - на колене, натурально. Мир, прекрасно обозреваемый из окна, проносится мимо, гул мотора перекрывает болтовню пассажиров, мысль летит так чётко и стремительно, что к конечной остановке новый рассказ - вчерне - будет рождён. Время в дороге ни от работы, ни от семьи не урывается, а даже, получается, наоборот - расходуется с толком: совершенно творческая атмосфера, потому как - полная гармония! И день задастся наверняка: в самом его начале такое дело сделано!
  ...................................................................................................................................................................
  *Наверняка (исп.)
  
   А самым "сенокосным" в этом смысле выдался двухтысячный год - год рождения моего
   сына. Просто работы на загородном направлении много было...
  
  Но нынче Гаврила был деловым: каждую минуту - с конкретной пользой. Для той же самой мечты.
  
  Сегодня спрягался - сплошь и поперёк - глагол "dejar", имевший среди своих значений и "оставлять".
  
  О, первое испанское спряжение (как, впрочем, и второе, и третье), ты - песня!
  
  - Йо - дехо! Ту - дехас! Эль - деха, элья - деха, устед - деха!.. Носотрос - дехамос! Босотрос - дехайс! Эльос, эльяс, устедес - дехан!
  
  Ведь проще пареной репы!
  
  Всё в мачо пыжился Гаврила.
  Глагол "dejar" он постигая,
  Решил: "Ту, что вдохнула жизни силы,
  По жизни не оставлю никогда я".
  
  Серьёзное заявление - на всю-то оставшуюся... "Аsta la
  muerte"*, проще говоря.
  
  * * *
  
  Мангал уже вышел на трубу. Высокую - на два с половиной метра мы с Александром размахнулись. Саня бы рад был и четырёхметровую забабахать - Гаврилы ж руками, - да на моё счастье кирпича не хватило. И так, по отношению к мангалу, труба была громоздкой, неприкаянной в смысле художественном. Но Гаврила заранее сей момент уж обмозговал: дурак дураком, а что-нибудь умное как придумает! Это же он смекнул треугольные обрезки кирпича - отходы! - из ванны станка вынимая, сложить в круг - получился цветочек. Правда, ровный по краям- "лепесткам", отчего несколько лубочный. Может, "великие" Костик с Олежкой такой находкой и возгордились бы, но нашего каменщика от сохи цветок удовлетворил не вполне. А ежели лепестки разными по длине сделать? Гонимый своей идеей, спешил, нарезал кирпичные кусочки, сложил, глянул, задохнулся от восторга: Антонио Гауди бы "заценил"! Обратил, конечно, взор кверху: "Спасибо, Небо, что не оставляешь!"
  
  Теперь и надо-то было - вырезать по трём сторонам трубы прямоугольные ниши, цветочки аленькие туда умостить и галькой морской по краям облагородить, - всё! Дёшево и сердито. И тяжёлая труба, бездельная, между тем и до того, от эстетиче-
  ской нагрузки, гранями своими превращалась в плоскость для чудного, притягивающего взор панно: меняем минусы на плюсы!
  
  "Ура, ура!" - сказала бы тут Люба.
  .............................................................................................................................................................
  *До самой смерти (исп.)
  
  
  Гаврила был каменотёсом,
  В булыжнике он ведал толк.
   И груду камня очень просто
  Гаврила превращал в цветок.
  
  День летел за работой. Вернее, работа поглотила, растворила в себе минуты и часы,
  дачный посёлок и солнце осеннего дня - сейчас вокруг была только она!..
  
  Ведь камень, что веками дышит,
  Мгновенья ждёт, чтоб лечь на руки мастеров.
  В пруду, на мостовой, в заборе, в нише,
  Однажды встав, он вечность радовать готов!
  
  Получалось - жуть! Скулы сводило. Труба на глазах превращалась в неотъемлемую деталь кирпичного ансамбля. Ключевую. Центральную. Из-за забора видную!
  
  В том, что имеет камень душу,
  Гаврила наш не сомневался.
  И потому с душой, получше,
  Уважить камень и людей старался.
  
  Уж Светлану-то он сразит в самое сердце - это точно! За эти цветочки, что ни поливать, ни пропалывать, ни на зиму пересаживать не надо, она ему все грехи спишет.
  
  
  Хотя, какие там грехи - муки творчества в "протяжке" сроков виноваты, - теперь-то очевидно всем!
  
  Строго говоря, каменные цветы я уже высаживал. Там, на Ушакова. На "палубе". Апрельской субботой, наводя порядок в каменных своих развалах, решил скучковать треугольные обрезки-обломки. Те были очень ценны в укладке: краеугольные пустоты, образующиеся между большими камнями сплошь и рядом образовывали треугольники. И правильные, и неправильные: так что всё в дело пойдёт. И вот, экономя площадь
  старого верного моего здесь друга - "низкорослого", но крепконогого козлика (я сколотил деревянный два года назад, с его высоты докладывая верха столбов), сгрудил треугольные камни в круг. И вдруг получился цветок - отчётливый, красивый, живой. Почерепив неделю, в следующую субботу я насмелился втихаря вкрапить цветок на "палубу". В тот день как раз приехали дизайнеры по мебели. И дискуссия с хозяйской стороной затеялась отчего-то во дворе - в двух шагах от меня, партизански своё "ноу-хау" внедрявшего.
  
  Нашли место!
  Я ещё, помнится, стушевался из-за куртки своей драной - мелкие осколки, вылетающие из-под фреза станка, неизменно целились в правый бок. Попытался даже у Гриши испроситься в подвале на время исчезнуть - пересидеть. На что он вполголоса заявил:
  
  - А чего ты - тебе стесняться нечего! Это вот пускай они, - он указал на группу прибывших дизайнеров, - твоей работы шугаются.
  
  Симпатичная женщина в туго обтянутых джинсах, стояла в метре от меня, ползающего на
  коленях, и передислоцироваться никак не желала - словно её приклеили.
  
  Коленопреклонённый пред Её Величеством Работой, голову я всё же время от времени
  поднимал, открыто созерцая прелесть дизайнерских форм - исключительно ради внутреннего протеста.
  
  Цветок получился уж очень натуральным - не по-масонски. "Масонский знак должен
   быть виден, но не должен сразу бросаться в глаза", - так Татьяна учила.
  
  - Да нет, - пожал плечами хозяин, - глаз он не режет - оставляем.
  
  Вольный стрелок Миша истолковал порыв вольного каменщика по-своему.
  
  - А как он называется? Наверное, Эрос? Нет, скажем прямо - похоть!
  
  По долгу службы цепко приметил мой прицел на изящные линии.
  
  - Я ей сказал, - не остался в стороне и Гриша, - ты, Анжелика, в следующий раз в юбке макси приходи - нечего лучших наших мастеров смущать, от работы отвлекать.
  
  - Ты чё, правда что ли, ей так сказал?
  
  - А что - пусть знает: здесь настоящие мужики работают!
  
  Цветов каменных на ушаковской палубе я высадил аж семь штук - целый букет. Хотел даже подарить их хозяйке, но так отчего-то и не осуществил затею.
  
  Отчего?
  
  Недосуг, знать, было.
  
  А три розы, обрамлённые морской галькой, ало пылали в мягких бликах осеннего заката.
  
  Свет её карих глаз был ярче студийных софитов. Мы шли в медленном вальсе. И в каком-то шаге я сделал невольный заступ - явно не попал в такт:
  
  - И если уж я танцую... С любимой своей... Партнё...
  
  - Ну, хватит, Алексей! - резко оборвала Люба, строго, почти зло взглянув на меня. - После поговорим.
  
  - Всё! Всем спасибо, до свидания! В субботу, как обычно, здесь практика, -напутствовал на прощание Артём, - в два часа я вас жду!
  
  Практика, как мне объяснили, было двухчасовое занятие, обобщающее всё пройденное. И стандарт, и латинская программа - всё вместе, и всего понемногу. Но мы не ходили по субботам - уроки у Любы заканчивались в половине второго.
  
  - ...Мы с тобой - партнёры! И только! - на ходу к остановке она прижимала к груди кулачок в чёрной перчатке. - И это вот второе дно меня начинает доставать! Думаешь, я ничего не замечаю, не вижу? Но в нашем случае, мы - всего лишь партнёры! И ничего другого между нами быть не должно!.. И не будет! Понимаешь - ты ставишь меня в дурацкое положение!
  
  Можно бы на сей раз было Любиному автобусу уже и подъехать. Само собой, он нынче не
   спешил!
  
  - Люба, но я тебя ревную...
  
  Она удивлённо взглянула на меня.
  
  - Не к Сергею - нет! Какое я право имею к нему ревновать?..
  
  - Да я бы тебе и не позволила!
  
  - К кому-то третьему.
  
  - Но, - задумчиво покачала головой она, - ревность - это плохое чувство. И не всегда, Алексей, мы имеем на это чувство право... Да - даже на него! Ведь это - как ты ни крути! - обратная сторона любви...
  
  Автобус всё не ехал. А говорить чего-то было надо.
  
  - А у тебя моя книжица ещё живая?
  
  - Да, - думая про что-то своё, кивнула Люба. - Дома. С пиратиком.
  
  Она имела в виду обложку, где на чёрном полотнище вместо перекрещённых костей трепетали два рыбных скелета - сам рисовал. Заглавная повесть была основана на реальных событиях, когда наша банд-вахта, под напористым моим началом, укрывая в трюме, продавала дармовую рыбу. Так что Джон Сильвер меня бы по плечу похлопал. Снисходительно: "Вырожденец!"
  
  - Пойду я уже в море скоро, - верил сам себе я, - а партнёром тебе, если что, Паша вон есть!
  
  А самому от одной этой мысли скулить захотелось!
  
  - Да много ещё кто есть, - просто и задумчиво отозвалась она.
  
  - Слушай, кстати!.. У меня ведь фотографии ни одной твоей нет, а?..
  
  Тут, конечно, нарисовался её автобус.
  
  Как бы там ни было, а от прощального поцелуя Лёху и нынче не отлучали!
  
  * * *
  
  Гаврила просолённым был пиратом:
  Сокровище добыть - то дело лишь одно!
  Второе: чтоб надёжней его спрятать -
  Как ни крути, нужно оно - двойное дно!
  
  Рыбу-то, кстати, ту - проданную, а потом в прозе воспетую,
  я так и скрывал: под двумя рядами коробов...
  
  * * *
  
  - Что-то произошло?.. Ну, я же вижу!
  
  Что произошло? Что нынче, скажите, творилось? Словно из далёкой юности смятенно нахлынули вдруг забытые чувства; несерьёзные, святые в своей наивности обиды. Глупое, но всемерное отчаяние отверженности. Самым же страшным было не то, что совладать с эмоциями и чувствами, обуздать их в одночасье я не мог, а то, что унимать эту осеннюю бурю чувств я вовсе не хотел.
  
  Святая моя жена спешила прийти на помощь:
  
  - Слушай, ну появился у тебя в душе этот комочек тепла, ну и пусть он там живёт - не надо его гнать.
  
  Не буду!
  
  * * *
  
  До встречи с ней я был счастлив своим миром, не сомневался в его правильности - даже на Ушакова не смогли трёх его китов поколебать. А теперь она внесла в него смятение.
  
  А третьим тем, к кому ревновал, был, конечно, мир внешний, сильный и агрессивный, с напрочь сбитыми теперь ориентирами и перевёрнутыми вверх ногами устоями. С которым, даже не пытаясь ладить, в открытых я был нынче "контрах".
  
  * * *
  - Слушай, Тань! А что такое эпатажный?
  
  - Вызывающий, дерзкий. Возьми - в словаре посмотри! А ещё лучше - у Нахимовой своей спроси: это её любимое слово!
  
  "Своей"!..
  
  * * *
  Разлук Гаврила не боялся,
  И выходные не терял.
  Он к миллионам подбирался,
  Он в Барселону зашагал.
  
  Назавтра начинались ноябрьские праздники. Покинув тепло полупустого нынче утреннего автобуса, я, припомнив прошлогодний ноябрь, усмехнулся студёному ветру в лицо...
  
  - Слышь, Альвидас, а у вас чего - нет, что ли, праздника-то: победы над этими - польско-литовскими - захватчиками.
  
  - Да какие там захватчики? - отмахнулся непревзойдённый дизайнер. - Шли, шли, полем-лесом - всё брошенное, нигде никого нет. До Москвы уж почти и дошли, как вдруг два мужика пьяных русских спохватились. Проснулись. И - за дубины! Какие уж тут захватчики?
  
  И по голове ему было дать никак нельзя: "Пока Альвидас здесь работает, - веско заявил однажды Михаил Александрович выносившим замыслы самосуда Леше-с-Витей, - он неприкосновенен".
  
  Вот и возьми его, генерального подрядчика, голыми, без дубины, руками! Хорошо он, великий дизайнер и прораб по совместительству, здесь устроился!
  
  До поры (по ушаковским, правда, меркам весьма недолгой) Альвидас был на реконструкции, как он это называл, дома богом. Хозяин доверял ему всё - идеи, работы, деньги. Пока не начались вдруг неприятные вещи. То у Альвидаса выкрали с заднего сиденья автомобиля портфель с бесценными его эскизами и шестью тысячами хозяйских долларов на материалы в придачу. То вместо обещанных (и вбитых в смету) матёрых литовских каменщиков на кладке забора появились парни от сохи из окрестных сёл. И, главное, месяцы, отведённые на реконструкцию дома, плавно, явственно и неотвратимо собрались в годы.
  
  А тут ещё появившийся на хозяйстве Гриша, затеяв бумажную ревизию, не свёл дебет с кредитом на какую-то сотню тысяч рублей - мелкие Альвидаса расходы: на мороженое с бензином.
  
  От финансовых потоков деятеля отлучили. Гриша, дабы дело не впало в полную от иностранного работодателя зависимость, стал активно искать через друзей и знакомых стоящих специалистов. Так что выдающемуся творцу чужих идей остались только свои эскизы. На ходу начертанные одолженным у Лёши-с-Витей карандашом на обороте инструкций, на штукатурке, а то и палкой на земле (было и такое!).
  
  Схема же "развода" богатеньких Буратино держалась у дизайнера в голове, не меняясь от клиента к клиенту. Какими-то несчастными судьбами жертвы связывались с Альвидасом,
  которого доброжелатели рекомендовали настоятельно. Тот обещал хозяевам высочайшее, безупречное качество, отменных мастеров и полнейший эксклюзив. Благоразумно умалчивая про сроки и всячески задвигая этот вопрос в тень. Зато, не забывая напомнить, что потратиться придётся, так как у него, ввиду всего вышеперечисленного, плюс евросоюзная принадлежность, расценки выше существующих в регионе, да, пожалуй, и в Европе всей.
  
  Обрадованные тем не менее хозяева ("Пойдёт теперь дело!") доверчиво отваливали "кучу бабок" вперёд. Получив солидную предоплату, прощелыга дальше мыслил примерно так: "Неужели из этой большо-ой стопки денег, что уже в моём кармане, не могу я себе, любимому и непревзойдённому, отжалеть ма-аленькую большую её половину?". Что, не терзаясь совести угрызениями - по её отсутствии, - и делал: "А там разберёмся".
  
  Что получалось дальше? За оставшиеся деньги нельзя было нанять уже не то что дорогих - средней руки мастера отказывались за работу браться: "Людей смешить!" (Своих-то мастеров, кроме Вити-с-Лёшей, с такой политикой у Альвидаса не осталось). Тогда начинались - тоже не очень спешные - поиски специалистов по газетным объявлениям и людей с улицы. С неизбежно вытекающими нестыковками, чехардой, текучкой, сумятицей, загубленными материалами и потерянным временем. И недовольством, ясно, заказчиков. Нарастающим. Сроки, хотя бы даже и примерные, безнадёжно "тележились", конца-края не было видно, а творимая уже месяцы эксклюзивная ванная оказывалась вдруг почти точь-в-точь как на картинке глянцевого журнала из киоска на углу.
  
   "Не надо быстро делать, а то нам больших денег не заплатят", - то была классическая формула Альвидаса, можно сказать, его девиз, выбитый, верно, и на фамильном гербе. Общая же картина строительства и вправду представляла полный, своего рода, эксклюзив - ничего не попишешь!
  
  Когда клиент понимал, что облапошен и влип - "попал", было поздно. Кого-то другого искать? Так ведь пару месяцев назад уже заканчивать эту бодягу полагалось! Теперь оставалось, скрипя зубами, терпеть мошенника от строительства до конца, платя ещё за отделочное такое вымогательство немалые деньги: ввиду долгостроя Альвидас умудрялся и расценки повышать и, голову всем заморочив, брать за одну работу дважды - вот здесь он действительно был непревзойдённый мастак!
  
  При своём таком подходе к делу Альвидас благополучно здравствовал, был нагл, розовощёк и весел. Многочисленные пожелания заказчиков: "Всех (его, Альвидаса, строителей и самого его) убить и всё забрать", - так и не были осуществлены - то ли из-за нежелания связываться и мараться, то ли из-за опасения международных осложнений. Он хорошо устроился! Лёша-с-Витей, правда, рассказывали, что навешал однажды-таки дизайнеру лёгких тумаков бандюкующий заказчик - но был тот Альвидасу соотечественником. Тот самый, что на моей уже памяти, влетев во двор на Ушакова, кипя гневом, осведомился у меня, первопопавшегося:
  
  - А где, подскажи, этот рыжий п...аст?
  
  Вот тут я в известной степени отдавал должное бесшабашной Альвидаса отваге: с такими серьёзными клиентами работать с таким раздолбайским к делу подходом!
  
  Но здесь, на Ушакова, не на тех он напал!..
  
  Я с Альвидасом пересёкся по чистой случайности - у каждого ошибки случаются. Случайность именовалась роком. Называется: "Судьба покорного ведёт, непокорного тащит". Собственно, "дерьмо редчайшее", как отрекомендовывали Альвидаса знающие уже его люди, я почувствовал сразу - хватило пары фраз минутного общения. О чём тотчас и уведомил малознакомого посредника Дениску - "Деню" - в телефонном разговоре: "Здесь, с этими людьми, я работать не буду". "В какое положение ты меня ставишь, - завёл скулёж Деня, - так не делается!" - Он работал "под Альвидасом". Я был непреклонен: "Работать я здесь не бу-ду! Тем более, не сезон уже - зима на носу, всё отвалится по морозу - стопудово!" Твёрд, как камень, лежавший где-то под дождём и снегом в ожидании ушаковской участи, я оставался до первого тепла, в глубине души не сомневаясь, что нашли они, конечно, других мастеров - кто ж столько ждать будет: не сошёлся на мне, понятно, клином свет. Хапнули, наверняка, "клещи" какие- нибудь ушлые работу эту дорогую. И удачи им, и находок творческих, и свершений трудовых! Но Деня зашёл с другой стороны, вернее - по-другому (поднаторел у начальника-то
  своего, рыжего!).
  
  - Слушай, но они именно тебя ждут. И Альвидас тебе доверяет. Он ездил туда - к Ланских, забор, который ты облицовывал, смотрел. Теперь хочет, чтобы только ты с камнем работал. Всё спрашивает: "Где Алексей? Пора уже начинать - мы же зиму
  ждали"... Да, Лёха, о чём разговор - будешь не успевать, будут тебе ещё люди: ты, главное, хотя бы начни, покажи, а там подхватят. Уже и камень под тебя завтра завозить будут.
  
  Вот так: правдами - неправдами (ими-то, пожалуй, больше), не мытьём, так катаньем... Втюхался - сам дурак! А цена вопроса, как выяснилось, была - пять долларов с квадратного метра: такие деньги Деня за моей спиной сверху "прибил", за них он сюда меня продал.
  
  Деню, с плодотворным его таким сотрудничеством, я послал подальше через полтора месяца. "Напнул" его и Альвидас - это Дениска со своими архаровцами запорол объект у называющего вещи своими именами сквернослова. Поставил, всё-таки, Деня себя в известное положение - на шесть "штук" евро мальчишечку "нагрузили". Поделом. Часть денег, правда, погашалась и моим камнем.
  
  А я, рассчитывая пробыть на Ушакова лишь пару месяцев ("край!"), завяз там на три с половиной года.
  
  А нечего было с "припудренными" связываться!
  
  * * *
  
  День был студён и ветрен. Пять-семь градусов мороза - рановато для начала ноября. Но нет худа без добра - я был совершенно один. И хозяева, и соседи по даче предпочли носа из городских квартир не высовывать. Так что восторгов по поводу цветов на трубе Гаврила не услыхал. Успеется - эти розы не боятся мороза.
  
  Розы - мороза...
  
  Мичуринцем заделался Гаврила -
  Из кирпича взростил он розы.
  Их поливать не надо было,
  И не боялись те мороза!
  
  Впрочем, морозцем таким смешным Гаврилу было не запугать ("Гаврилу... Не запугать морозом было"... Ладно, хорош стихоплётствовать - работать надо!) - он улицей Ушакова на всю жизнь закалился. Хапнув, правда, при этом левой своей кистью
  ревматизм.
  
  Главное дело - было у меня два кипятильника. Маленький - под кружку чая, и киловаттный - воду в резиновом строительном ведре и ванне станка подогревать. А ещё - фен электрический: для моментального отогрева рук и прогрева поверхности камня и раствора.
  
  С таким боекомплектом я мог и до весны продержаться -
  легко!
  
  Нет невозможного! Есть на фиг нужное.
  
  А сегодня нужно было что-то решать с оголовком трубы. Кровь из носа! С тем самым конструктивным фрагментом, что должен был защищать дымоход от прямого попадания дождя и снега, обеспечивая между тем свободный выход дыма и даже усиливая тягу. С крышей, проще говоря, для трубы. С венцом, Гаврилу в бок, творения.
  
  Вот только ничего достойного на ум не приходило. Сплошной примитив (термин этот однажды от меня услыхав, Костик с Олежкой переняли с завидной быстротой, и сыпали им потом по поводу и без - мне же частенько и перепадало). Да и голова была занята другим. Вернее, другой...
  
  Гаврила отлучён от счастья,
  Но музе он не изменял!
  И дни душевного ненастья
  Он бойко в камне изваял!
  
  А ни черта ведь не получалось, сколько ни мучился. Уже и лепил из мелких кирпичных обломочков оголовок - вроде черепицы: выходила крыша коровника на скотном дворе, причём худая, прогнувшаяся посередине. Да и снег будет лежать, а дождевые капли не отбиваться, а напротив - напитываться в структуре. Как ещё такую тяжесть на верх взгромоздть? Раскрошится по морозу, развалится через год - дай Бог, чтоб не кому-то на голову!
  
  Дай Бог. "Дай Бог к устам сомкнуть уста..."
  
  Под порывы студёного ветра в пасмурном свете серого неба я думал о Ней. О Сергее-старшем, о Серёже, о их семье. Без оглядки на которую, как ни крути, я Любу не мог воспринимать. Мы ведь и познакомились в первый же вечер по моему приходу с памятного того, полного Татьяны радиограмм, рейса. И Татьяна же в этот июльский вечер спонтанно приняла решение предпринять визит к подруге. Может потому, что Нахимовы тогда снимали комнату в общежитии неподалёку, и можно было в неё вломиться вот так запросто, без приглашения и предупреждения - свои люди. Я, не доверяя экзотической чужбине своего желания приодеться (на своём рынке роднее!), был в брюках несуразного фасона, для лета, впрочем, очень лёгких, и в немодных уже туфлях. И Люба, улучив момент, удивлённо повела бровью Тане за моей спиной: "Не поняла!" Посидели, просто и шумно, пока не пришло время Сергунчику уложиться уже в кровать. Нахимовы пошли нас провожать, и Серёга, прискучившись умной беседой подруг, сорвался погонять в нижнем этаже долгостроя курящих девчонок малолеток. К упорному невниманию не подавшей вида и, казалось, даже не заметившей этого супруги.
  
  Но что же, всё-таки, было с трубой делать? Чего такого придумать, чтобы видом своим она всей работы не попортила?
  
  Крепкий ветер доносил запах моря.
  
  Так, а не иначе, но мы оба связали с морем жизнь - и Сергей, и я. Только как никчёмны и бестолковы виделись сейчас мои протабаненные в море годы, да что там - эгоистичны, перед службой Сергея. Он Родине служил. Отечеству! Вопреки творящемуся бедламу, среди хаоса и разрухи, не имея ни зарплаты толковой, ни угла для своей семьи мало-мальского. А я тем временем выживал мелкошкурно, работая только на свой карман - тоже, правда, исправно худой Только вот в 1995 году, когда Нахимовы, в ожидании маленького на свет, ютились в комнате ветхого дома с котелковым отоплением, я пришёл из рейса с полными карманами денег. Повезло залихватскому нашему судну с отчаянным капитаном и разбитным, вечно пьяным экипажем - только "Весёлого Роджера" за кормой и не хватало. Время такое было - все вокруг хапали, тащили, воровали. А мы честно черпали и добросовестно "сливали". И денег по приходу у меня было - как у дурака фантиков. Нет, не так: денег у меня, дурака, было - как фантиков! И текли они, по холостяцкой-то жизни, всё одно - сквозь пальцы. Не то чтобы я их на ветер швырял, но, жируя эпизодами и сам, одарял совершенно случайных в моей жизни, никчёмных людей, по случаю лишь оказавшихся в тот момент рядом. И знал я тогда, и трезвой, порой щемящей до стыда тревогой подспудно чувствовал: кому-то сейчас эти деньги, что так бесцельно и глупо "палил", были бы так нужны!
  
  - ...Серёжка? Он сложный ребёнок... Видишь, когда Люба его носила, Серёге постоянно зарплату задерживали - помнишь же, какое тогда было время, как военным зарплату по полгода не платили? В общем, всю беременность, считай, она сидела то на сухарях, то на картошке... Потом ещё из комнаты той - Любе уже вот-вот рожать! - их погнали. Нервотрёп какой, представляешь!.. Как тут ему не быть сложным ребёнком?
  
  А после - серёжки для Серёжки...
  
  Я потянулся за запылившимся на столе веранды телефоном.
  
  - Ал-лёу, да!.. Привет!.. Да вот, иду, гуляю - праздник ведь, как-никак.
  
  Она говорила впопыхах ходьбы, на заднем фоне гудели машины, шумел город. Она была не так далеко. Она была рядом.
  
  Она была!
  
  - Люба, ты меня извини, пожалуйста - что я не так делал! Двойное дно я уже сломал - не тревожься! Теперь я буду партнёром - и только! - не переживай больше на этот счёт. А о том... О том, что тебя любят, ты вспомнишь, когда захочешь.
  
  - Спасибо, Лёша... Спасибо!
  
  Так, а если нашим чудо-станком разрезать кирпич по диагонали - с угла на угол: два прямоугольных треугольника получается. Их совместить, а между ними, по месту, вырезать клинышек? Мысль! Семь кирпичей, получается, всего-то и порезать - не дольше, чем голову ломать. На два их стальных уголка (те закоптятся моментом - не будут снизу и заметны) приладить без спешки, но с душою, совместить бережно, аккуратнейшим образом заполнить и разделать между ними швы. Вытереть ветошкой мизерные помарки - баста! Пару часов работы, верно, и займёт.
  
  Вода закипала в резиновом ведре - впору было снимать пену.
  
  Станок резал кирпич, как масло. Родной ты мой! Верил ведь я, знал - там, на Ушакова, что мы с тобой "делов" ещё натворим! Хорошим людям на диво.
  
  Оголовок был нахлобучен ещё до первых, ранних уже сумерек. Здорово он смахивал на пиратскую треуголку. Симпатичный, необычный, практичный - ручной работы. Достойно он венчал мангал - молодец, Гаврила!
  
  Ни снег, ни грозовые с моря тучи
  Теперь мангалу не страшны!
  Пирата треуголку нахлобучив,
  Стоять штормлёный будет от весны и до весны.
  
  Оно, конечно, старый пират на деревянной своей ноге не очень "плясал" под каталонские мотивы, но... Должно быть, бывал в чудесном этом городе в свою-то бытность. А может быть даже, там и осел: с мешком золота, что прихватил с собой, сбежав с борта "Эспаньолы" (кстати!), где ещё райской жизни и найти?
  
  В любом случае - Небо вело моей рукой. Значит, Ему так было угодно.
  
  * * *
  
  - Здорово! - оценила Светлана в воскресенье. - Очень красиво получилось.
  
  - Да, не стыдно даже Алле с Лориком уже показать - пусть придут, глянут, оценят. Будет им и культурная, на выходные, программа - не всё же на даче глинтвейн запитывать!
  
  Скрыв улыбку, хозяйка покосилась на меня:
  
  - А ты, оказывается, Алексей, тоже на язычок злой... Ну розы, конечно, вообще!..
  
  - Только, Светлана, - честно спешил упредить я, - я их уже подарил.
  
  - Кому ты мог мои цветы подарить? - искренне возмутилась хозяйка.
  
  - Даме... Сердца!
  
  - Ой, Лёха, ну тебя! Скажи лучше, когда уже закончим-то, наконец? Там уже домашние-то твои, дамы и короли, кроют, наверное, меня по чёрной масти! Ой! - Представляя, Светлана передёрнула плечами.
  
  Да никто, Светлана Зоркая, вас не кроет, не клянёт, не костерит - а то они меня не знают? Муки творчества - обычное дело. Унесли ваятеля, как весеннее половодье - с берега теперь только безнадёжно и гукай: для очистки только совести своей! Ну, вышло чуточку больше полутора недель - второй месяц всего лишь пошёл: пред Ушакова-то - ничто! Миг мимолётный, мгновенье краткое, можно сказать, незаметное. А с розами, Гаврила, ты верно смикитил - Ей подарим!
  
  * * *
  Она была где-то недалеко. Она была рядом - все эти двенадцать лет. А ты, сноб, Её просто не замечал!
  
  А может, тебе ещё не было дано разглядеть Её? Её красоты - необычной, истинной, видной лишь немногим. Избранным? А ты, пока не прошёл круги ушаковского ада, но сотворивши при этом нечто, не был ещё посвящён. И вот теперь ты видишь - ясно! - цветенье дивной розы. И чем дальше - тем ярче будет оно в неповторимой своей красоте.
  
  * * *
  
  Не был Гаврила мудрым Леонардо - старче,
  Но силу он любви почувствовав в груди,
  Увидел ясно, как всё ярче
  Цветенье алой розы впереди.
  
  * * *
  
  Кое-как пережили длинный, скучный понедельник. Прошедший в скором, без потуг, громождении последней детали конструктива - "перекрыши" декоративного примыкания мангала к трубе. Тут уж Гаврила мудрить не стал: времени на изыски действительно не оставалось. Заканчивать надо было. Вчера. А завтра наступит долгожданный вторник... Я не видел Её уже четыре дня!
  
  И он наступил! И опять за полдень было свёрнуто и забыто дело, экспресс унёс домой, откуда дорога прямым ходом была теперь только одна - на танцпол.
  
  И был счастливым этот путь! И озарились улыбками лица присутствующих. И светлоликая Татьяна снизошла до меня участливым вниманием:
  
  - Ваша партнёрша - такая молодец! Она та-ак здорово в субботу танцевала! Так отрывалась!
  
  - В субботу? - Пакет со сменной обувью готов был выпасть из рук и бухнуться со стуком на паркет.
  
  - Да! Зажигала тут - мы ахнули! Умница!
  
  - В субботу?.. Она была?
  
  Свет - искрящийся - померк в моих глазах... И на лице, верно, отобразилась такая смятённая буря чувств, и уж таким растерянным несмышлёнышем застигнут был ею я, что стоявший рядом Паша поспешил прийти на помощь:
  
  - Да партнёра-то мы ей тут нашли, не переживайте!
  
  Утешил! Подобрал, называется, нужные сердцу слова!
  
  - Ой, - искренне опешила, оборачиваясь к Артёму, Татьяна, - получается, я - сдала?
  
  - Да бросьте, вы что! - уже брал себя в руки я. - Разберёмся мы как-нибудь.
  
  - Разберутся, - спокойно уверил Татьяну вовремя подключившийся Артём.
  
  Он был профессионал своего дела.
  
  Татьяна, готовившая было шубейку на плечи, опять повесила её на вешалку.
  Вот, знать, как грозен был ликом один персонаж! Сидел он теперь, сняв куртку и плетёнки обув, как оплёванный. Сам виноват - нет бы порадоваться за партнёршу-то, восхититься! А теперь - что делать-то? Развернуться, в сердцах хлопнуть дверью и уйти обиженно? Да не по-мужски это будет, никак не по-мужски! По отношению к той же Любе - как она одна останется? Как эту дурацкую твою выходку хотя бы Татьяне - моей - объяснит? Ну, сходила она в субботу одна, "оттянулась" по полной - так это ж потому, что ты под ногами не путался! Что она - права не имеет: вы только партнёры! Протанцевали занятие и - adios amigo*: всё по латине!
  
  Вот только звонил же я ей в субботу... За полчаса, получается, до занятия.
  
  Звезда появилась, как ни странно, ещё до начала. Вообще-то правильно - были осенние каникулы. Стремительно, как всегда, впорхнув в зал, она со счастливой улыбкой кивнула через стойку Артёму с Татьяной, всем- всем, и приблизившись, радостно мне. И тут её взор, наткнувшись на хмуро-булыжную мою физиономию, в тот же миг погас, улыбка испарилась, и даже плечи, - как расправленные к полёту крылья, опустились - сломались. Даже сгорбившись чуть, она поспешила пройти мимо.
  
  Ну, вот зачем? Зачем, спрашивается, человеку счастье омрачать?
  
  Любимому человеку.
  
  Но ничего с собой поделать я не мог - сволочь!
  
  * * *
  
  - Не кисни! - слегка тряхнула мою руку Люба.
  
  Я не пытался в этот вечер стараться, как впрочем - отдайте должное! - не подумал даже специально на ноги партнёрше наступить. Невзначай выходило.
  
  Татьяна, с особым нынче вниманием снующая от пары к паре, радушно улыбалась нам всё занятие: переживала, держала ситуацию под контролем, посильно её исправляла - как уж получится.
  
  И всё-то из-за одного какого-то!..
  
  К счастью, всё прошло благополучно. И только на выходе, пропуская партнёршу вперёд, зануда затянул:
  
  - Ты, говорят, в субботу так здорово танцевала!
  ...................................................................................................................................................................
  *До свидания, друг (исп.)
  
  
  - Уже застучали! - обернувшись, задохнулась праведным гневом Люба.
  
  - Люба, да дело-то не в этом...
  
  - Этот, конечно, в очках! - кивая себе головой, не слышала она меня. - Ах, нет, он бы не успел - у них же занятие с семи.
  
  Вот доставалось-то дядьке ни за что, ни про что ото всех!..
  
  - Люба! Не про то я сейчас. Ты - совершенно свободный человек и можешь ходить сюда, когда хочешь.
  
  - Конечно, - немного успокаиваясь, с определённым вызовом сказала она, - я вольна в своих решениях и могу поступать, как хочу!
  
  - Вот-вот, - с облегчением выдохнул я, - поэтому единственное, о чём я хочу тебя попросить! Если я тебе мешаю, если путаюсь здесь под ногами, так...
  
  - Совсем не то! - не стала дослушивать она. - Да, я не сказала тебе, что пойду - я сама до последнего момента не знала, пойду ли. Зачем было тебя дёргать? Я же знаю - ты бы всё бросил и примчался. Целый день из-за пары часов разорвал, потерял. - Она досадливо качнула головой.
  
  - Давай пройдём одну остановку?
  
  - Давай, - не могла сейчас отказать она.
  
  - А тот партнёр - в субботу, - он хорошо танцует?
  
  Она поразмыслила мгновенье.
  
  - Он хорошо слышит музыку. Он в себе уверен. Нет, конечно, он тоже ошибался, но он не боялся ошибиться. Потом, он высокий, сильный такой! Когда мы танцевали венский вальс - мы же там всё прошли: и румбу, и ча-ча-ча, танго, и медленный с венским вальсы, - я думала, что он сейчас меня просто оторвёт, как пушинку, и понесёт.
  
  - Они давно занимаются? - Я ещё не сдавался вовсю душившей меня жабе.
  
  - На два месяца больше нас. Но разница ощутимая - налицо. Он очень хорошо двигается!
  
  И внезапная догадка осенила меня: это был он - тот мачо: "Не как вон тот, Буратино"!..
  
  - Но, - наклонив голову, промолвила Люба, - он очень заносчивый. То у него рука заболела, то нога. В общем, второй час я танцевала одна.
  
  Ну, это немного меняло дело - не всё так плохо, вернее - не такая уж она плохая, чтоб совсем... Гаврила даже духом малость воспрянул!
  
  - А как думаешь - мне, вообще, возможно так научиться танцевать?
  
  - Лёша! Там была одна пара - у них всё в танце двигается! Если бы я на них оглядывалась, так мне вообще бы надо было сидеть, со скамейки даже не вставать! Надо заниматься, и всё получится!
  
  - Да, - кивнул я, - всё будет хорошо!
  
  - Всё уже хорошо!
  
  Как в романе "Мастер и Маргарита": "Всё будет ослепительно хорошо!"...
  
  - Твой автобус... И знай - никто тебя не застучал. Все просто с дружным восторгом сообщили, как здорово ты танцевала, вот и всё... Счастливо!
  
  А партнёр-то субботний - мало того, что индюк надутый, так вдобавок ещё и дурак набитый. Коль не "чухнул" счастья своего - с такой танцевать! Лошара! Если момент такой, счастливым случаем дарованный, прохлопал. А теперь - бабушку свою весели!
  
  И впрямь: "Не из каждого полена можно сделать Буратино"!
  
  * * *
  
  - Как дела? - обернулась с подушки Татьяна. - Чего ты такой?
  
  - Не-не, нормально всё.
  
  - Да на тебе лица нет!
  
  Не переодевшись в домашнее, я бухнулся в кресло, тупо уставившись в мерцавший в темноте комнаты телевизор.
  
  - Нахимова в субботу, оказывается, на танцпол пошла, а меня даже не предупредила!
  
  - Не по-партнёрски, конечно, - сочувственно вздохнула Татьяна.
  
  - Да ладно, жил же я без неё столько времени!
  
  Татьяна подняла глаза:
  
  - Ты что - точно, что ли, влюбился?
  
  В её вопросе не было и тени упрёка - лишь искреннее удивление. С долей разочарования, быть может, чуть.
  
  Я не ответил.
  
  - Сёмка срубился уже - хотел тебя дождаться.
  
  Чего мне, дураку, ещё в жизни надо?
  
  - Слушай, Тань, а чего она вообще туда пошла?
  
  - Кто - Нахимова? Она говорит, что это для неё отдушина. И от школы, и от дома. Правильно - в однокомнатной-то гостинке им, конечно, тесно. Но я, зная Нахимову, думаю, что там ещё что-то есть. Может быть, расширить круг общения...
  
  - Личного?
  
  - Ну, ты же понимаешь: любое общение - личное... Ну а так, как одна она пойти не
  могла, ей надо было от кого-то оттолкнуться.
  
  Ага! Значит, всё-таки мебель!
  
  - А чего она одна тогда не пошла?
  
  - Ты что - ты Нахимову не знаешь! Как это так: она, да без партнёра придёт?! А вдруг кто-то хотя бы усомнится, что она может быть одна!
  
  - А чего не с Серёгой?
  
  - Ну, ты ж понимай: Серёжа-то тоже, так как он её любит очень, боится в её глазах упасть - а ну как у него не получится?
  
  - А Серёга как на танцпол смотрит?
  
  - Он считает: "Опять приключений на задницу ищешь?" Серёга - он такой домашний!
  Помолчали. Но я не унимался.
  
  - А чего она вообще от жизни хочет?
  
  - Да как все мы, - пожала плечами Татьяна, - чтобы всё в жизни было хорошо, в семье благополучно. Чтоб было счастье...
  
  - В жизни личной?
  
  - Слушай, забодал! Сам у неё спроси! Боюсь только, не ответит. Потому что сама не знает. Зато я знаю точно - она очень неспокойна, ей постоянно нужно куда-то бежать, что-то делать. Она даже спит мало. Её постоянно удивляет, как это я могу днём спать?
  
  - Сиеста - святое дело! - В святом этом деле и сам был
  я грешен.
  
  - Но ты ведь не бросишь, нет?
  
  - ?..
  
  - Надеюсь, танцы ты не бросишь? Ну, даже если у вас там что-то не так выходит - есть же, говоришь, девушки без партнёров. Тебе это так на пользу! Посмотри - у тебя даже и осанка выпрямилась, и походка изменилась. Да и сам ты - другой стал... В конце концов, ты ведь не из-за неё ходишь, нет?.. Ты пойми - это же к тебе там уважуха, раз тебе всё рассказали!
  
  Я шумно потянул носом воздух.
  
  - Ну ладно, - заключила, наконец, Таня, - сами вы там разберётесь.. Главное - ты не бросай!
  
   - Не брошу, Тань, не брошу...
  
  * * *
  
  Как там:
  
  "Ту, что вдохнула жизни силы,
  По жизни не оставлю никогда я".
  
  * * *
  
  Странно, откуда ему было взяться - этому сну? Но в последние года полтора-два он снился мне часто. Татьяна уходила от меня к другому. Которого знает то ли давно (иногда - до нашего с ней знакомства) - и всё это время чувства теплились незаметно, то ли познакомилась вот-вот - и страсть вспыхнула всесжигающим огнём. И тогда я подскакивал в ночи, ища её и сгребая в объятиях поверх одеяла.
  
  - Ты чего?!. Спи, спи, не волнуйся - всё хорошо! Это всего лишь сон.
  
  И вправду - этого не могло быть! С тех пор, как я покинул родительский дом, ничего более прочного и верного в моей жизни не было.
  
  А засыпая, я неизменно раскаивался: почему я во сне люблю её, ею дорожу гораздо сильнее и больше, чем в реальной жизни?
  
  * * *
  
  Среда была моим другом. Всегда. Я верил, что и сегодня она меня выручит. Не "попомнит обидки" - за то, что заслонилась она теперь долгожданными и сумасшедшими вторниками с четвергами.
  
  В помощь мне нынче была и работа - ручная, оставлявшая моей бестолковке возможность думать и о своём: всегда я свой труд за это ценил.
  
  До захода солнца (вот так!) надо было принять решение. Правильное - как дальше быть?
  
  Итак, бросить танцпол немыслимо: Таня расстроится, повиснет между ней и Любой дурацкий вопрос. Да и ты-то - ты! - как сможешь теперь без вторников своих и четвергов прожить, - уж не криви душой! Открыли тебе, убогому, новый мир, так не
  будешь же ты полным идиотом ("Лошара!" - Слава бы сказал), чтобы эту дверь с треском захлопнуть! С Любой только надо как-то "разрулить". Красиво и деликатно (muy - muy delicado, как на Гран-Канариа говорят).
  
  Шлифовальной машинкой я точил декоративный столбик из двух обломков газоблока, оставшегося у Сани от строительства бани. Столбик, который вкруговую надо было обложить мелким камешком (по замыслу, красным, с белой, змеёй по нему вьющейся
  полоской), должен был скрыть мой "косяк" первых дней - когда просчитался я сзади на один кирпич. Вписывался он туда неплохо, безусловно, добавляя колорита, разбавляя своей круглой формой острые углы и занимая своё, в общем, место (а может даже, становясь центром экспозиции - стержнем) на задней части мангала.
  
  Меняем минусы на плюс! Только не во всём...
  
  Если действительно партнёрше своей ты - обуза, а сказать об этом, тебя же щадя, она не решается (хотя Татьяна по этому поводу как-то всхохотнула: "Нахимова? Она тебе - не переживай! - всё сразу выложит, не постесняется... Да ещё при всех!"), тогда надо "свалить по-тихому", но по-мужски. "Мавр сделал своё дело, мавр может уходить". Скажем, в другую группу другого дня - почему нет? Выход! И все тогда останутся при своих: волки сыты, овцы целы, мавры "в потерях".
  
  Молодец, однако, Гаврила: "По жизни не оставлю никогда я!" Отвечает мужичина "за базар"!
  
  Но ведь, наверное, она так захотела.
  
  Отложив в сторону заготовку для столбика, я выудил из кармана телефон. Надо набрать и отправить это sms. Заставив себя не думать сейчас о том, как смогу теперь жить без ожидания вторников - четвергов, без оглядки во время разминки на танцполе на белую дверь: "Сейчас войдёт она!" Не трави себе душу воспоминанием о том, что не будет больше вечерних провожаний с непременным поцелуем её в уголок губ (и живот - не скули - она тебе больше не ущипнёт: два раза ведь осчастливила!): снявши голову, по волосам не плачут.
  
  Хоть и храбрился он, душа паскудно ныла,
  И стыден был скулёж сей, не к лицу!
  Беда случилась - влип по уши наш Гаврила!
  Вскружила голову бесовка молодцу!
  
  "Люба, извини, завтра прийти не смогу - работа".
  
  Вот так - так будет лучше. А там, за спасительницей своей - работой - и пропадём потихоньку, в другую группу перейдя.
  
  Хорошо, что она у меня есть - моя работа. Которой я буду нужен всегда.
  
  Столбик, в круговерти моих мыслей, вытачивался идеально. Вот как страданья творчеству помогают! Не будь у художника переживаний - и шедевры бы на свете не рождались? Хотя - на "радостях"-то лично тебя, грешного, тоже несёт - будь здоров! Но счастье - это тоже переживание: противоположный страданию полюс.
  
  Тачай столбик свой давай, страдалец и мыслитель!..
  
  Серёжки меня теперь волновали - и только! В смысле, золотые. Которые в ушах - украшения. Вернуть же ей их надо. Не те самые, но хотя бы подобные. Соврав чего-нибудь вдохновенно про круговорот вещей в природе и замкнутость круга - Гаврила
  бы придумал, он мастак наплести, да на уши навесить! Вот только как угадаешь, какие они - мы же их в глаза не видели. А и не спросишь же у неё, в самом деле: "Люба, а какие они были - серёжки-то те? Ну, которые..." Ты тут заплачь ещё! Слащаво до безобразия, до тошноты.
  
  Но придумать что-то явно надо: круг замкнуть.
  
  Сладко звякнув, телефон засветился принятым sms.
  
  "Жаль, а я уже приготовила фото. Буду одиноко одинокой одиночкой".
  
  Вот это работа со словом!
  
  - ...Люба, ну если так, то конечно смогу я вырваться! Права же не имеет Гаврила тебя бросить - прообещался! Целую, пока!
  
  * * *
  
  И ведь ведал я, что после чёрной ноябрьской субботы наши хрустально-трепетные отношения не станут прежними никогда: я познал её измену. Образ святой Любви разбился вдребезги и перестал существовать. На смену явилась Любовь земная.
  
  Но была ли она хуже?
  
  И ведал светлым воскресеньем наш Гаврила,
  Что за изменой уж Любви не будет той.
  Любовь земная ей на смену приходила.
  Не был Гаврила против - он и сам был не святой.
  
  - Хорошая новость: в пятницу, тринадцатого, идём в театр!
  
  - Наверное, это будет что-то ужасное?
  
  - "Левша". Помнишь, я тебе обещала, что в следующий раз все втроём, с Семёном, сходим?
  
  Да, точно, было дело.
  
  - Мы своих детей - два класса, с Любовь Васильевной ведём. Ах, с Любовью Васильевной! Так сразу надо было и говорить - конечно, идём! Вприпрыжку.
  
  - А четырнадцатого - помнишь? - у неё день рождения. По секрету - у неё кто-то появился. На праздники они с девчонками ездили на море, в Зеленоградск, сидели в кафешке - она рассказывала: "Всё так красиво, романтично!" Показала даже стихи на телефоне, что он ей присылал. Лена Уланова говорит: "А ты уверена, что это он сам сочинил? Может, он их из интернета скачал". - "Нет, это его слог, я знаю!"
  
  Стихи! И это вы называете стихами!
  
  Подобно инженеру Щукину, Гаврила в пене -
  У рта, пока не оправдался
  Марине, Оле, Рите и Елене:
  "До воровства стихов не опускался!"
  
  А может, и действительно кто-то появился - почему нет?
  
  В круженье творчества полёта
  Хотел Гаврила всё ж заметить:
  За прочих клятых стихоплётов -
  Романтиков - он не в ответе.
  
  Развелось бумагомарак - как собак нерезаных!
  
  * * *
  
  Поспешая на занятия, я не поспевал за обвалом строк: "Пожарником Гаврила не был... И под тревожным тем осенним небом..." Лились строки беспорядочным потоком, затрудняя
  и без того опасные пешеходные переходы. "Пожар латинский разгорелся... Не в силах он его тушить". Однако успел - пришёл даже с небольшим запасом. Так что оставалось ещё время наскоро набрать черновые четверостишья в память телефона.
  
  Но растревоженная гроза (не буди, называется, лиха!) уже надвигалась...
  
  - Итак, мы помним: танго - это агрессия. Каблуками толкаемся от паркета, ноги чуть в коленях согнуты. Вот, как кошка крадётся - в любой момент она готова к прыжку... Сегодня мы изучим файф-стэп.
  
  Отчего-то танго мне давалось легче и веселее других танцев.
  
  - Файф-стэп - это пять шагов в диагональ. Татьяна!.. Татьяана! Смотрите - показываем.
  
  А вот если бы Миша - телохранитель ушаковский, и ему подобные, танго изучали, сюда свою агрессивность расходуя, глядишь, всем легче жить бы было.
  
  - И вот посмотрите на нашу стойку: вот тут, на уровне груди, словно раскаты грома между партнёрами протекают, словно грозы проходят.
  
  А вообще, Миша тот - до фонаря мне теперь. Я и там, на Ушакова перед ним не мандражировал, не заискивал, не лебезил. "Дурака включал" постоянно - да! - так это по образу тамошнему своему: так единственно возможно и было.
  
  - Давайте, встаём друг против друга - партнёры в одну сторону, партнёрши в другую. Так, сначала смотрим мужскую партию...
  
  Да и вообще пора уже всех этих Миш, Гриш, и всех, всех, всех ушаковских забывать. Выбросить просто из памяти этот оторванный жизни кусок.
  
  - Давайте теперь попробуем свои партии, а потом станем в пары.
  
  Да хоть бы сюда он сейчас припёрся - не спасовал бы пред ним - кто он мне теперь такой?!
  
  Здорово у нас с Любовью получалось пять этих шагов туда - обратно пройти. С душою! С грозой и молнией.
  
  - Ещё момент: когда встали друг против друга - в середине файф-стэпа и по окончании, то вот такое движение головой - чик! - передёрнули. Как затвор.
  
  В тему. Как положено телохранителю, Миша без пистолета не ходил. И кровельщикам его, шуткуя, демонстрировал ("А то я могу быстро вас с крыши снять - спустить"), и друга моего - поляка - однажды под дулом привёл, - уже серьёзно.
  
  - А когда вы идёте обратно, то взоры ваши должны быть устремлены вот сюда - повыше кисти партнёра. Будто здесь у вас находится прицел, сквозь который, надвигаясь, вы атакуете стену.
  
  Стена готова была зашататься - в страхе: такими взорами мы в неё "целились": как Миша в того, на кого досужий гнев хозяина ложился.
  
  Наверное, здесь мы были красавцами. Следующей группе, что уже начала стягиваться к полю боя, оставаясь пока в тылу скамеек, было видней. Пожилой седовласый мужчина снимал нас на камеру телефона.
  
  - Хорошо! Давайте теперь совместим основные шаги с тем, чему сегодня научились.
  
  И вот тут началась лёгонькая неразбериха. Пройдя чёткую линию основных шагов, пары уходили в диагональ, где неизбежно упирались в зеркала и стены, наталкивались друг
  на друга. Возникла сутолока и паника - как при бомбёжке. И "разрулить" дело не мог даже Артём - размеры зальчика развести пары на безопасное расстояние никак не позволяли.
  
  Вот в какой-то момент возрастной партнёр черноглазой смуглянки, прижав её к самой стойке, оттолкнулся с каблука - как учили! - и размашисто шагнул назад. В том направлении, что шёл вперёд я - с Любой-тараном. Тут он ей по голени и саданул!
  
  Оттолкнув мои руки, она зло глянула на меня: весёлые чёртики в её глазах превратились в злого беса:
  
  - Ты меня подставляешь! Понимаешь - под-ста-вля-ешь!..
  
  Зрители напряжённо смолкли, я замер в дурацком оцепенении. Когда ничем, кроме слова, помочь ты не можешь, то лучше уж молчи - ты своё дело сделал!
  
  - Блин! Теперь синяк будет.
  
  Дело спас Артём, призвав минуточку внимания, за которую дипломатично довёл до народа мысль, что танец - танцем, но, дабы друг другу не мешать, не сталкиваться, не
  топтать друг друга, не калечить, смотреть нужно, всё-таки, и по сторонам.
  
  Красиво, в общем "съехал", отчасти меня выгородив, переложив долю ответственности и на ветерана. Хотя вина-то целиком и полностью, понимали все, была моя.
  
  Следом же маэстро свернул занятие, выразив в завершение надежду, что коль с каблука приходится шагать и в стандарте - а уж в латине без него, высокого, вообще никак! - то надеется он, что обувь на каблуках когда-то (но лучше скоро) будет у всех партнёров.
  
  Наехал-таки на меня - для порядка и по справедливости: резали бальный его глаз плетёнки мои летние.
  
  - ...Люб, ты прости меня! Сильно болит?
  
  - Да ну, я и забыла уже.
  
  - Вот видишь, а была бы одна - осталась бы невредима.
  
  - Не факт ещё.
  
  - Стыдно так!
  
  - Прекрати! Думай о том, как многому мы сегодня научились.
  
  - А ты разве этого не знала? Татьяна говорит, ты серьёзно танцами занималась.
  
  - Да это сестра моя старшая занималась, а я так - что подсмотреть успевала. В школе - да! - с пятого класса в танцевальном кружке. Но там, извини меня, мы по три часа пахали - два раза в неделю! А танго я впервые, вместе с тобой, учусь.
  
  - Слушай, а вот что слуха музыкального у меня напрочь нет?
  
  - Глухие люди поют. - Она чуть раздражённо возвела руку. - Мой автобус. Завтра увидимся - ты на "Левшу"-то идёшь?..
  
  Люба благополучно села в автобус, помахав на прощанье рукой. И следом ей полетели три sms-сообщения - в один формат текст не умещался...
  
  * * *
  Достойна она их нынче - не достойна?.. Если они родились только благодаря ей, да и - сознайся! - для неё, о чём тут, ёшкин кот, думать?
  
  Кем бы Гаврила в жизни не был,
  Пожарником он был худым.
  И под октябрьским тем небом
  Беда вдруг приключилась с ним!
  
  Пожар латинский разгорался -
  Он потушить его не мог!
  Да что там - даже не пытался:
  В огне он углядел цветок.
  
  То роза дивная пылала!
  Любви и истины была в ней красота.
  Об этом просто и сказал он.
  И, засмущавшись на признанье, отвечала та:
  
  "Но пылкости в ответ ты не дождёшься:
  Ты у другого греешься огня.
  
  В кипении крови ты скоро обожжёшься,
  А заодно с собой попалишь и меня".
  
  Пожар души своей Гаврила
  Для розы хоть и потушил,
  Смотрел на мир теперь уж не уныло -
  Ведь жил Гаврила нынче, жил!
  
  Вот так-то, Муза Васильевна!
  
  * * *
  
  В одном из последних рейсов, в соседней каюте жил матрос Витя - мировой парень. У него было музыкальное образование - музыкальное училище закончил. И слух, получается, тоже.
  
  - Витёк! - спрашивал бывало я. - Аль не мешает ли тебе, друг ситный, мой хрипунок? Не шибко громко магнитофон слушаю?
  
  - Слушай! - обрадовавшись представившемуся случаю (сам ведь я разговор завёл), ловил момент он. - Ты там у себя что хочешь делай: музыку слушай, пляши, на голове ходи, только - слышь! - сам не пой, ладно?! Пожалуйста - я тебя очень прошу!
  
  И заглядывал при этом в глаза проникновенно.
  
  И когда, забывшись, я начинал мурлыкать под нос, или даже заводил в голос что-то душевное, он теперь принимался колотить в переборку.
  
  ...А и Слава, что музыкальную школу по классу баяна заканчивал, тоже дивился не раз: "Да, ну слуха у тебя - никакого!"
  
  * * *
  
  "Сообщения. Входящие. Люба. "Спасибо!". 12/11/2009. 20:28:16".
  
  * * *
  
  Помнится, когда я увидел по телевизору, как грохнул на весь мир, не удержав в поддержке свою партнёршу наш фигурист, порадел и за него: ведь, по-человечески, невелика его вина - ну, дрогнула в тот самый миг рука, выскользнула ладонь партнёрши. И в следующее мгновенье стал он уже для всех слабаком - самое меньшее, ненадёжным, веры которому впредь не будет уже никогда! А то и предателем партнёрши своей - ведь
  та ему верила...
  
  Всю ночь кошмары снилися Гавриле,
  Тьмой их гнала неискупимая вина:
  Не фигурист на лёд партнёршу уронил - он!
  В доверии к нему теперь поднимется ль она?
  
  Какой-то миг, всего лишь! Именно тот, в который должен я был Любу от удара уберечь - обязан! Да куда уж мне: тут в своих ногах двоих бы разобраться - не до хорошего! -
   чтоб ещё и по сторонам глядеть. Вот это и есть - дилетант! Опытный партнёр всё боковым зрением бы схватил, и сделал, как надо.
  
  Защитничек! Рыцарь, ёшкин кот!
  
  * * *
  
  Спозаранок уезжая на работу, я оставил бальзам "Спасатель", которым залечивал в море ушибы и который непременно носил в кармане на Ушакова вместо крема для рук, на листе формата А;4. Во всю ширь коего распинался слёзно перед Татьяной передать чудотворный Любе-партнёрше.
  
  Спасатель этот мне "присоветовала" милая знакомая - фармацевт из аптеки неподалёку от дома, по взаимной, ни к чему не обязывающей симпатии. Бальзам был универсален: он и от ожогов, он же и от обморожений, от ушибов, порезов, воспалений - тоже он. Как на базаре в Кальяо у перуанского торговца пучок непонятной травы: "От всех болезней". Потому и купил его, отправляясь в рейс на иностранный "пылесос", без меры черпавший рыбу в экономических водах Мавритании. Как оказалось, не зря: сразу пошёл тюбик по рукам, неумолимо худея в объёме. Но грех было отказать своим на чужбине. Немного и мне осталось - мазать лицо перед спуском в морозный трюм: "Бог даст, вылезу обратно". Ибо каждая вахта там была, как бой. Работа трюмных была не на пределе физических сил - за гранью, по сути, человеческих возможностей. И до конца каждой вахты нужно было попросту дожить: тридцать тонн, что опускали тебе из цеха, надо было
  разбросать за пять с небольшим часов - полторы тысячи коробок. Да и не под ноги себе швырнуть - разнести по бортам, забрасывая и на тринадцатый - на вытянутых руках - ряд. И на каждый короб двадцатикилограммовый на всё про всё у тебя - подхватить, унести, уложить, вернуться - шесть секунд. Таков интервал между коробками, цепью надвигающихся по ленте транспортёра, как танки на поле боя. И некуда пятиться, нельзя
  отступить!
  
  Когда мне, в рейс снаряжая, знающие люди о том говорили, я отказывался верить: "Брехня! Невозможно просто это - физически". Когда уже работал в этом кошмаре, не мог даже сам себе, вахту закончив, объяснить - как, в конце концов, это сделалось:
  короба таки были уложены!
  
  С трюмным моим сменщиком мы расходились со словами: "Я сделал всё, что мог! Удачи! Держись! Не будешь успевать - буди". Старались, конечно, облегчить друг другу участь на предстоящие шесть часов: лесенкой закладывали борта, чтобы оставалась лишь середина - меньше бегать. Однажды, когда Атлантика чуть приштормила наше небольшое судно, все мои благие потуги ухнули десятками тонн, сложившись в ужасающую взор груду. Слезший шотландский очкарик - рыбмастер, искренне поне-
  годовав ("Fuck! Fuck!"), засучил рукава и, локоть о локоть со мной, взялся за дело. Потом,
  вытирая запотевшие очки, наказал укладывать короба от борта до борта - чтоб никакая
  качка страшна не была, и велел идти есть: "Coock! Coock!" Я ослушался и остался с ним до победного - мы тоже, чай, моряки! И громоздил в дальнейшем коробки всё так же лесенкой - на свой страх и риск.
  
  Потом тоже многие не верили, сколько заработал я за тот рейс. Грише однажды для хохмы захватил из дому расчётный лист: "Посмотрите, как Лёху ценили!"
  
  Правда, деньгам тем была уготована горькая участь...
  
  Даром трюмный мой собрат сказал однажды: "Ничё, Лёха! Сейчас доработаешь контракт, улетишь домой - и забудешь всё, как страшный сон!"
  
  Настоящий кошмар - ужас тихий! - был на самом деле ещё только по курсу!.. Как айсберг у "Титаника".
  
  * * *
  
  Да будет тебе, Гаврила, скулить! А вспомни те семнадцать евро, что щедро и безоглядно выделяла в том рейсе европейская компания на твоё питание ежесуточно! Шведский стол, с полудюжиной салатов, из которых ты за обедом смог съедать только две-три ложки, буквально, своего любимого - с крабовыми палочками, - в придачу к трём же ложкам горячего бульона. Больше перед вахтой есть было никак нельзя - через двадцать минут ты будешь уже задыхаться в беге, проклиная и эти "лишние" ложки. А бедро курочки гриль заворачивал в фольгу и клал на верхнюю полку рундука в раздевалке: "На перекуре
  заточу - уже можно будет!"... А лососина, порезанная тонкими кусочками судовым коком - поваром от Бога! - на огромной тарелке, что стояла постоянно в холодильнике салона - её почему-то, кроме Гаврилы, никто не ел, предпочитая котлеты и бифштексы: сельпо! Не ты ли просил: "Парни, сфотографируйте меня с бутербродом на фоне этой тарелки - чтоб я мог рассказывать, как однажды в жизни я красной рыбы досыта, до
  отвала ел!"...
  
  Да, и не хлебом единым!.. Вспомни, как выбегал ты на время небольшого, в сорок минут, перерыва-перекура на бак судна, спешно сбрасывая с себя и тут же развешивая на шпиле и якорном устройстве всю свою взмокшую трюмную одежду: пусть, под лучами яркого солнца и под дуновение лёгкого бриза, подсохнет чуть! И здесь же, рядом, подостлав картонную тару, свершали молитву мавританцы. И в том состоянии передышки от адской
  работы ты очень остро чувствовал эту необходимость - разговора с Небом, это нужное отрешение от суеты, эти минуты маленького счастья единения с этим, окутывающим судно лёгкой дымкой, бризом, с лучами солнца, искрящими всеми цветами радуги на пенных гребнях синих волн, и с этими людьми такой же нелёгкой, как и твоя, доли, занимающих сейчас - здесь! - своё место под солнцем. И освобождённой от трюмных
  одежд кожей ощущал, что все люди - люди!.. Даже те - свои, что валили тебя сейчас немилосердно коробами, только бы выгадать этот сорокаминутный перекур.
  
  А однажды сидели с моим трюмным сменщиком в вечерний час выдавшегося безрыбья в салоне, пили кофе натуральный - из автомата! - со свежеиспечённым яблочным пирогом, что только-только внёс неугомонный наш кок. Возник в дверях Максимка - молодой мавританец, как-то сразу ставший общим любимцем - из-за наивности и простодушия своих, наверное. Цепким взглядом африканца узрел на стойке новое блюдо
  и осторожно, чуть не крадучись, начал подступать к нему, непроизвольно вытягивая шею. Добрался уже вплотную, когда сменщик, выждав момент до конца - когда уже готов был мавр пирог пальцем ковырнуть, - воскликнул:
  
  - Максимка! Сейчас как хрю-хрю выскочит!..
  
  Чего он парняге пирога яблочного пожалел?
  
  ...А фотографию ту - с лососиной, я обрамил опущенной в ячейку фотоальбома бесхозной золотой цепочкой, что нашёл как-то у лифта: золотой, мол, был рейс!
  
  * * *
  
  Бальзам, когда под вечер я примчался собираться в театр, так и остался нетронутым на листке.
  
  * * *
  В пятницу, тринадцатого, запаздывал уже я. Увлёкся работой, не рассчитал, что путь на автобусе по городу в седьмом часу будет ничуть не меньше по времени, чем до приморских моих дач. Ехал теперь по заторам в автобусе, через каждые пять минут отвечая на звонки Татьяны: "Сейчас, Тань, еду, подъезжаю!" Перебегая улочку, за которой светились театральные афиши, едва не угодил под колёса дёрнувшегося было в пробке "Мерседеса": водитель, бедолага замороченный, уже и за голову обречённо
  схватился. Оставалось лишь на бегу похлопать в мужской солидарности ладонью по капоту: "Ты ж, дружище, смотри!" Адреналин выплеснулся в кровь лошадиной дозой. Вбежав в фойе, я сходу наткнулся на взор Сергея. Не особо, прямо скажем, доброжелательный. Его увидеть, честно, я никак не ожидал. Но не стушевался - сунул руку и тут же, выуживая тюбик "Спасателя" из кармана куртки перед гардеробом, поведал о вчерашней своей "подставе". Серёга, узнав об этом только от меня, показа-
  лось, даже порадовался чуть - за меня ли, за супругу, или же за нас обоих.
  
  Тут подошли наши. Солидно кивнул Семён: "Привет, Алексей". Жены примкнули каждая к своей половине.
  
  - Люба, вот тебе бальзам - ушиб смазывать, - я опустил тюбик в оранжевый её пакет.
  
  - Да прошло уже всё давно.
  
  Белый батник, облегавший тонкую талию и оставлявший простор груди, делал Любу прекрасно смуглой.
  
  - Да тут две девицы у нас отличились, - подбирая юбку, усаживалась в кресло Татьяна. - Напились. Стеречь их теперь будем.
  
  - А чего их домой не отправили? - недовольно покосился я на две русые чёлки, беспорядочно покачивающиеся на ряд впереди.
  
  - Ты что - это целая история. Мы же тогда должны домой их привести, родителям на руки передать. Самих-то отправь - домой ведь наверняка не пойдут, найдут ещё, чего доброго, на задницу себе приключений. В школе завтра с ними поговорим.
  
  Мы втроём сидели в первых рядах, Любовь с Сергеем - на галёрке: согласно дислокации учеников. Зал был полон учениками других школ, весёлого шума ожидания хватало. По первой волне аплодисментов актёры живо начали "Левшу".
  
  Это был "Другой театр". Музыкальный. Малые его размеры выплёскивали действие в проходы зрительного зала. Да и на сцене, обрамлённой тремя кирпичными стенами, свободными от сбитой штукатурки, актёры были так близко, что энергия, шедшая из них,
  ощущалась почти физически. Спектакль творился не за рампой (которой вовсе не было) - он жил здесь, среди всего зала. Простые находки были дёшевы и сердиты. Два крутящихся зонтика изображали колёса катящей кареты. Крутили их, за ними
  же скрывшись, ясно, вручную, в конце концов спица одного сломалась: не выдержала
  непролази российских дорог, по которым до Левши добирались. А сенсационная лента английских газетных полос - два раза сцену обернуть - была соткана из "Калининградской правды" и, почему-то, "Советской России": ничего, примелькается! Актёры были сплошь молоды и, сдавалось, "ГИТИСов не кончали". В том смысле, что в их игре не было и налёта штампа - ручная работа. Творческая! С куражом. Это зрителя пронимало и увлекало. Так что, когда со сцены сельская матрёшка в платочке взвизгнула на высекаемую левшой искру, хмельная та ученица вздрогнула: "Дура!" - "Тьфу, дура!" - тотчас вторили актёры на сцене: оттолкнувшись от зрителя, действо
  возвращалось на театральные подмостки.
  
  Мне понравился фронтмен, сыгравший трёх царей и Вельзевула в придачу - один ведь черт! Раздухарившемуся Гавриле сдуру - но не спьяну! - шальная мысль пришла, что загубил он, по трюмам да каменоломням, талант в себе артистический - мог
  бы, наверное, вот так же здорово сыграть!
  
  С твоим-то слухом - точно! Впрочем, Ванюшку-дурачка ты всю жизнь играешь - небесталанно, заметим!
  
  Семёна тоже очень впечатлило бодренькое спектакля начало, особенно поразили воображение вдовы в чёрных одеждах, голосящие над павшими своими мужами. Вторую же часть спектакля, который ощутимо "сдулся", он уже смотрел, частенько прикладываясь на материнский бок.
  
  Само собой, из зала и из театра, поневоле пропустив в проходах и гардеробе воспитанных (теперь ещё и театральным просмотром) детей, мы выходили последними.
  
  - А вот этот вот актёр - который все роли играл?..
  
  - Максим, - подсказала мне Люба.
  
  - Ага... Он, Таня, меня выше?
  
  Татьяна сделала губами: "Тпр-ру!"
  
  - Конечно! Да он и двигается как здорово! Театральное образование - их же там всему этому учат.
  
  Быстро попрощавшись с Нахимовыми, разошлись каждый в свою сторону. Татьяна упёрто предпочла трястись на трамвае, с остановки которого до дома топать было гораздо дольше, чем с автобусной. Тем более, она была на каблуках.
  
  - Знаешь, с бальзамом этим мне, как жене, было неприятно!
  
   - Тань, ну я вчера её подставил, сегодня, посильно, искупаю вину - уж как могу. Чисто по-партнёрски!
  
  - Ой, ладно рассказывать!.. У тебя даже глаза меняются, когда ты на неё смотришь!
  
  Ничего себе!
  
  - И зачем ты, тем более при ком-то, себя сравниваешь: выше, ниже! У тебя своё обаяние, свой шарм, своя неповторимость. Как у каждого человека. Вот, когда ты пишешь, когда в этот момент ничего вокруг для тебя не существует - ты весь там! - вот это ты! Ты - такой! Понимаешь?
  
  * * *
  
  Да понимал я, понимал - чего там! Вот только три года уже я не писал толково. Случалось разве что промежутками в несколько дней плести по абзацам, а то и по строчкам, свой роман: в автобусе, утром, по пути на Нахимова. Двадцать минут
  у меня было в комфортабельном пригородном автобусе, делавшем промежуточные остановки в городе. С моей, второй, там всегда можно было сесть - чаще всего и у окна. "Надыбал" я эту лазейку однажды, и каждый раз, располагая открытую тетрадку
  на коленях, благодарил за эти прекрасные двадцать минут работы Небо.
  
  Несколько глав я всё-таки "выгнал" - добротных, "просушенных", "вылежанных", законченных. Но запоями, от души, с крыльями за спиной писать не получалось. И я себя не понукал: ДА НЕ БУДУТ СТРОЧКИ В НЕВОЛЕ РОЖДЕНЫ!
  
  А Татьяна моя святая никогда не переставала повторять: "Тебе надо писать!"
  
  * * *
  
  - Сегодня у Любови Васильевны день рождения, ты не забыл?
  
  - Нет, Таня, помню. Поехал я, в общем, работать. Может, сегодня и пораньше вернусь - суббота...
  
  "Сообщения. Исходящие. Люба. "Хочу, чтоб жизнью вся насквозь дышала, Достаток ровно к миллиону шёл, Любовь Серёженек за край переливала, И счастлив был тобой танцпол! С ДНЁМ РОЖДЕНИЯ!". 14/11/2009. 08:38:26".
  
  "Сообщения. Входящие. Люба. "СПАСИБО!!!". 14/11/2009. 08:41:01".
  
  "Сообщение. Входящие. Тэн. "Гаврила жизнью не обижен, Он дарит людям красоту! В руках его любой булыжник Преображается в цветок! В руках его простая ручка Творит шедевры для души! В руках его партнёрши танца - Скользят по сказке, трепеща". 14/11/2009. 10:27:18".
  
  Кто там над рифмой смеётся в кулак? То белые стихи, колхоз "Победа"!
  
  "Сообщения. Исходящие. Тэн. "Спасибо, Танечка! Всё только начинается. Целую, люблю!". 14/11/2009. 10:29:58".
  
  * * *
  
  "Тэн"... А ведь был ещё и "Сэм" в справочнике моего телефона. Шифровал я теперь Татьяну с Семёном после того случая, когда однажды и вовсе их стёр...
  
   Последним этим, ушаковским, летом дело было. Когда добивал уже палубу - въезд
  только выложить и оставалось. В субботу, когда хозяин "дозором обходит владенья свои". При нём был Гриша с блокнотом. Венецианские мазилы - сеньор Костян
  с доном Олежищем, - с которыми только и оставались мы теперь на особняке, по укороченному субботнему дню уже свернулись восвояси. И в затенённом от жаркого солнца высокими клёнами за забором послеполуденном дворе истекали последние часы
  рабочей недели. Тут и Слава позвонил...
  
  - Лёха, ты где?.. Слушай, я тогда сейчас подскочу - надо будет съездить, заказ посмотреть. Ирина позвонила - сто тридцать метров тигрового песчаника на цоколь, отмостку и въезд в гараж, я понял, укладывать надо.
  
  Ирина была местным дилером литовской фирмы, торгующей в регионе натуральным камнем со всего мира - очень дорогим, но дивно красивым. Деловой парнишка - фирмач, ещё по зиме, увидав с улицы ушаковский фасад, высмотрел и меня сквозь
  щели забора, настырно позвонил, всучил вышедшему охраннику на закланье толстый каталог и вызволил меня на улицу. Поговорить о сотрудничестве: "Когда будут приезжать покупать камень, будут, естественно, и интересоваться, есть ли у нас свои мастера
  с ним работать". Настоящий деловой подход, хватка и энергия не оставляли сомнений: с таким можно и нужно работать. "Вы приезжайте к нам в офис, там предметно поговорим". Но куда было мне, придавленному грузом ушаковской каменоломни! Визитку я, конечно, взял для вида, но так бы она и истлела, затрепавшись до трухи в кармане комбинезона, если бы не Слава. Припёртый кризисной зимой к стенке (не то, что год назад: "Ой, а я вторую неделю после Нового года никак не могу на работу выехать - так лениво начинать!"), он позвонил однажды, жёстко начав разговор без привычной шуточно-прибауточной прелюдии: "Так, сразу: давай поговорим серьёзно. У тебя из работы что-то есть?" Тут-то, среди гвоздей, огрызков карандашей, каменных осколоч-
  ков и каменной пыли, я и нащупал визитку.
  
  Клещами они с Джоном - Евгением, новым своим напарником и компаньоном, за фирмача ухватились. Молодцы - я бы всё равно до него никогда не доехал. Тот первому их визиту, ясно, порадовался, а после третьего выразил желание и меня уже увидеть: от того ли вы, ребята, человека? Привезли, показали - я заодно на бирюзово-розовый таиландский и малахитово-- зелёный - со дна моря! - исландский камень поглазел. И фирмач удостоверился. Наладил в городе дело, торговлю камнем организовал, оставил на хозяйстве яркую девушку Ирину (на которую Слава, естественно, не мог не запасть: "Предупреждаю: на неё глаз не ложить - убью!"), - и поехал дальше, другие регионы осваивать. Ну, а Ирина начала Славе заказы подбрасывать. За десять им самим благодушно предложенных процентов стоимости работы: хорошо быть "сэкси"! "Да нет, Лёха, не то ты говоришь, неправильно ты понимаешь: просто чтобы у неё заинтересованность была нам, а не кому-то другому, работу отдавать". Прав он был, конечно, добрая душа. В исполнении одного заказа я уже поучавствовал. Дважды, урывками по полдня, убегал по весне с Ушакова - показать двум мастерам Славы, как укладывать каменную плитку на фасад. Хозяин ушаковский как раз с семьёй был в
  Германии на отдыхе, Гриша посему торчал на доме не целый день, и хотя работой я был нагружен в избытке ("А он всегда так - через неделю приедет, а спрашивает работу,
  как будто его месяц не было"), но время для помощи друзьям я выкроил - святое ж дело! Тем более, совсем уж скоро будем мы работать вместе - пока придётся делать морские свои документы, жить-то надо за что-то будет!
  
   Парни схватили каменную кладку на лету (да и сложного-то не было ничего: прямоугольные пластины камня, что плитка керамическая - лепи и лепи: главное, чтоб рука не дрожала), и дело было слажено быстро. Без дальнейшего моего, как не без
  удовлетворения не преминул Слава походя в телефонных разговорах замечать, участия.
  
  Правильно: "А на этом участке фронта, товарищ Жу-юков, ми обойдёмся и без вас!" Да оно и мне, тянувшему воз ушаковский, легче.
  
  Но вот теперь Слава опять теребил меня. Надо было ехать куда-то и вдруг, чуть не демонстративно, подразумевалось, помахав ручкой самому хозяину. Который, как на грех, вот уже второй час кряду шастал в дотошном обозрении по двору, в подвал, а из подвала обратно во двор, подзывая, случалось, через Гришу и меня для согласования пришедших вдруг дельных идей и обсуждения нахлынувших прожектов. Пробило - не иначе...
  И как тут ему своим уходом в душу плюнуть? Как на неприятность нарваться? Главное же дело - денег сегодня должны были дать. А Слава, между тем, уже подъехал - его грохочущий без глушителя микроавтобус я, как обычно, заслышал ещё за два перекрёстка. С верным Адилем - славным парнишкой - сидел он теперь в душной кабине, припарковавшись чуть поодаль, теребя в нервных поклонах бейсболку о руль и каждые три минуты набирая меня - я уже, в присутствии хозяина с Гришей и сбрасывать его звонки начал. Пару раз, захватив для вида рулетку и какой-нибудь камешек, выскальзывал я за ворота, увещевая друга подождать ещё чуть-чуть: "Да щ-щас, они свалят!.." Но Слава проявлял редкостную нынче несговорчивость и нетерпеливость. Упёрся, и всё тут! Наконец, решился я на единственно правильный в этой ситуации ход. Умыкнуть прямо
  так, в робе, предварительно стерев два самых дорогих номера из телефонного справочника: мобильник надо было оставить здесь же, на виду, среди своего разложенного инструмента. Если Гриша начнёт в пути дёргать своими звонками ("Лёха, а ты где вообще?.. Ну ты красавец - я в шоке! Шеф тебя обыскался!"), толку от поездки будет мало: Гаврила "сядет на измену", "загрузившись" по полной. А Слава по такому случаю ещё и масла в огонь подольёт - наслушаюсь тогда с двух сторон. А так, хва-
  тятся, Гриша меня наберёт - телефон тут же и отзовётся преданно: "Здесь Лёха, здесь! Где-то... Только отбежал - сейчас вернётся!" Успокоятся, через минуту, глядишь, о Лёхе и забудут (дольше-то о нём здесь всё равно вряд ли помнят). Вот только два номера из телефона людям этим - серьёзным - знать не надо: ни к чему это им!
  
  Опасения насчёт Гриши оказались напрасны - ни единого раза, как выяснилось, он меня не набрал.
  
  Неприятности ждали в этот день с другой стороны...
  
  * * *
  
  В то время часто всплывала увиденная однажды по телевизору картина: серый матёрый волчище, разбрасывая лапы в последнем своём беге, уходит от погони по хрустящему фиолетовому снегу в синей ночи: "Он уводит охотников от волчицы с волчатами".
  
  * * *
  
  - Трус ты, Алексей, трус! - в сердцах высказывал Слава, вертя между делом баранку.
  Зажатый между ним и напряжённо молчавшим Адилем, я краснел, закипал, но огрызался пока вяло.
  
  - Трус!.. Потому что ты не можешь им всё в глаза сказать! Не можешь взять, да и послать их на хрен!
  
  Таким я Славу ещё не видел. И выслушивать от него такое мне ещё не приходилось. Знай, я бы и не поехал - много радости: "Я коней запалил, от волков ускакал", - а он мне за это выволочки устраивает!
  
  - Трус, потому что не можешь оттуда уйти!
  
  Вот Слава красавец! Он что, меня за идиота держит, законченного? Идиотом был, что влез туда, на Ушакова, но теперь ещё, за последний рывок до окончания, уйти оттуда вот так, "некрасиво" - полное безумие. Бестолково - куда эти три с лишним года? Кому - ни себе, ни людям? Нет, работу - теперь! - нужно было довести до конца - и знак восклицательный!
  
  - Да что ты, Слава, такое говоришь - как сейчас уходить оттуда, когда совсем уже чуть-чуть до победы осталось?
  
  Теперь-то чего барагозить - за две недели до конца? Раньше тогда надо было - а сейчас уж поздно.
  
  - Да ладно - две недели! Твои две недели уже второй год тянутся!
  
  - Четвёртый.
  
  - Вот видишь! Они тебе на голову сели и ножки свесили. А ты боишься даже на два часа отъехать. Что, сказать не можешь просто: "Мне надо"?
  
  - Да зачем, на хрен, мне у них отпрашиваться лишний раз - сам уйду. Мне вообще о чём-то там просить - в падлу!
  
  Слава меня не слышал, да и слышать, похоже, не хотел.
  
  - В лес? Так и скажи им в лицо: "Давайте в лес!" Бывает, когда мужик так прямо говорит, такие как они и отпрыгивают!
  
  А если "не бывает"!.. "Загнался" Слава совсем - жара на улице. Накалили крышу автобуса и ему "башню".
  
  - Да какой, бляха медная, лес?! Никто со мной речи о том не ведёт! И не вёл... Но закончить-то надо! Ну не дадут они сейчас уйти по-хорошему. Что - "в потери уходить"! Ещё не хватало, чтобы искать начали!
  
  - Да кому ты нужен?! Ты кем, скажи, себя возомнил?! Ты чё - пуп земли? Да, вот пусть я безбашенный, на всю голову отмороженный, но я бы так и сделал!
  
  Я молчал, закипая, Адиль зло сопел. Мы ехали уже по той самой, длиннющей улице. Улице Емельянова.
  
  Уж тот ли это был Слава, которого я знал с первого дня ушаковской опупеи (а ведь с ним первым я там познакомился - с ходу)? Единственный, обретённый на Ушакова друг.
  
  Единственный за эти годы человек, которому только и мог я довериться сполна
  и откровенно, ведь даже на рассказах жене лежала тень ушаковской цензуры, заставлявшая порой попросту врать.
  
  - Блин, ты для них такое дело сделал! Вот сколько мы стояли - скажи, Адиль! - каждый проходит, и каждый норовит руками потрогать столбы твои - что это вообще такое? А это и по Библии грех - метать бисер перед свиньями! Почему? Ты это время, силы и умение можешь потратить на хороших людей - тех, кто это оценит, а не тех, кто о тебя ноги за это будет вытирать!
  
  Эко, раздухарился! Видать, жирный заказ ломился.
  
  - Да никто ноги не вытирает, чего ты говоришь! - отпирался я, хотя, по Библии, был, конечно, Слава прав.
  
  Он всегда выручал меня. Советом дельным, словом добрым, шуткой весёлой. Притом, чувства юмора хватало, по остаточному принципу, у него и на понимание моих острот. И ещё, в условиях Ушаковки, у Славы был бесценный для меня, в эту тюрьму попавшего, опыт общения с вполне определённым контингентом. Регулярно выручал он меня и копейкой - до зарплаты (долги, пусть даже и сторублёвые, я возвращал всегда исправно и в срок, и сам пару раз одалживая крупные, снятые со счёта, суммы: то не в счёт - мы друзья). И всё всегда у нас было душа в душу. До сегодняшнего, ровно, дня...
  
  - Послушай, Слава! - завёлся уже и я. - Вот ещё бы десять- пятнадцать минут, и, глядишь, хозяин бы ушёл в дом, Гриша укатил, и я, собравшись толково, спокойно бы поехал с тобой смотреть заказ. Обстоятельно! С чувством! С толком! С расстановкой! - Я уже делал ударения-удары на слова: точно по Маяковскому. - А так - ты сам дёргаешься, меня драконишь - специально, что ли? Или мне там без этого проблем мало? Да выше крыши! Зачем, скажи мне, лишний раз с ними обострять момент? Зачем ситуацию накалять? А ты упёрся - вот поехали, срывайся, и всё тут! Не ты ли сам мне говорил, что закончить там надо!
  
  И вправду, не уставал он повторять: "Заканчивай! Заканчивай поскорей".
  
  И тут Слава, в сотне, как я понимал, метрах от нужного нам места, резко крутанул руль, и мы развернулись на противоположную полосу.
  
  - Так, поехали обратно, - потерянно произнёс он. - Если так - поехали!
  
  Вот трюкач! Цирка бродячего. Артист - театра погорелого!
  
  - Не занимайся фигнёй: нас же люди - хорошие, наверно! - ждут!
  
  - Поехали! - опять вроде как не слышал Слава. - Бы"чку он ещё будет включать! Если ты думаешь, что я хочу тебе плохого!.. Если ты думаешь, что кто-то, кроме нас с Джоном,
  тебе поможет...
  
  "Вона как"!..
  
  - Возвращайся на своё Ушакова - ты, видать, без своих друзей не можешь!
  
  Так, прямо скажем, монолог. Наигранный, с фальшью. А уж комедия и вовсе дрянная...
  
  Теперь, вдобавок, мы "верта"ли взад": спасибо, Гаврила, что с Ушакова ты "сбёг"! А ещё, что литовца-фирмача каменным своим рукоделием залучил, через которого Слава теперь заказы получает, на которые тебя с нервотрёпом тягает, за которые тебя же ещё и строит, жучит, да стружку снимает!
  
  - Да - может, я отмороженный на всю голову!..
  
  Я тоже начинал об этом думать...
  
  - Но я вот такой! Я бы, как ты, там работать не стал бы!
  
  Дурость ситуации усиливалась ещё и тем, что в кармане пыльной моей рубашечки, прикрывающей модным своим вырезом дыру - от широкого шага - штанов (а ещё поклёп вкруговую наводили: "Медленно идёшь"!), не было ни копейки: говорю же - я Славе верил больше, чем себе. И идти в такой одёже через весь город в субботний, уже выходной полдень было немыслимо.
  
  Так что и дверью, как следовало бы, не хлопнуть было никак: сиди, называется, теперь на сиденье ровно, на кочках не подпрыгивай!
  
  Да я и сидел: жирно другу - настоящему! - будет, если дёргаться начну. И когда отъехали уже порядком - на середине, верно, пути - спокойно, но веско произнёс:
  
  - Я номера жены и сына сейчас в телефоне стёр, а ты назад разворачиваешься.
  
  - Зачем?
  
  - Мобильник-то я там, на виду оставил - вместо себя. Ткнутся - мало ли чего: ребята-то тревожные... Вертай давай, не дури - люди ждут. Уж они-то точно не виноваты, что мы с тобой, а я на Ушакова, договориться не можем.
  
  Слава принял на обочину и заглушил двигатель.
  - Просто ты их боишься, - обречённо вздохнул он.
  
  - Я боюсь одного: быть пидором.
  
  Слава в задумчивости почесал двухдневную щетину подбородка.
  
  - Говоришь-то ты всё правильно...
  
  Сбившийся с пути микроавтобус развернулся вновь и покатил, грохоча, по направлению той самой улицы, с конца которой судьбой уж было предначертано вскоре начаться новому моей жизни отчёту. Времени Любви.
  
  ЧАСТЬ СЛЕДУЮЩАЯ
  
  Пыхтел уж понедельник золотистым жаром:
  Роман, испанский, паспорт, сто работ.
  Исправным был Гаврила кочегаром:
  Жми веселей, скорее вторник наш придёт!
  
  Раннее утро под дверьми паспортного отдела бодрило лёгким заморозком с ощутимым ещё ароматом крепкого кофе. Народ активно прибывал. Это была очередь на получение талончика очереди последующей - электронной. Как в старые добрые времена! И стоило только и постоять в толпе пять минут, уши навострив, чтобы прознать всю процедуру подачи документов на получение загранпаспорта.
  
  У старой моей, бурокожей паспортины истёк срок годности. Ещё на Ушакова - год назад! Так что даже вдруг плюнуть из окна уходящего поезда на всех и вся последний этот год я уже не мог -\ область была, как вещали местные краснобаи, "в центре объединённой Европы": на польско-литовской её окраине. Хотя уехать, в пору сильнейшего отчаяния и тоски безысходности, хотелось частенько: весенний ветер в плацкарте, майская зелень за окном, калейдоскоп станций, городов и местечек с простыми, весёлыми домами. Так не похожими на один особняк...
  
  Живите здесь отныне, как хотите,
  Вы - важный и надменный, в камне, дом!
  Ищите, и глаза все проглядите -
  Гаврилы не сыскать в нём днём с огнём!
  
  Дабы времени не терять, я "грузил" интеллектом очередь, морща лоб под шелест страниц учебника испанского языка. А когда стыли плечи, отходил за угол. На площадку, небезупречно выложенную тротуарной плиткой. Здесь можно было тренировать шаги венского вальса, которые галопом прошли мы на прошлом занятии в оставшееся от танго время.
  
  Не только счастьем голова кружится
  Гаврилы - в космос вальса он
  Пустился. Пусть очередь дивится -
  Пройдя орбиты круг, он встанет на поклон.
  
  Всё - теперь я был полностью вольная птица! "Каталонский" мангал был целиком закончен накануне. К вящей радости хозяев, расплатившихся не только целиком, но и с некоторыми даже премиальными - только бы ушёл уже! Да я бы ещё и задержался: на разделочной столешнице хотел - один в один по Гауди - выложить керамическую мозаику с сардиной-королевой в центре. Но хозяева привезли шесть напольных керамических плиток - с ремонта квартиры ещё на балконе пылились, и Гаврила их лихо в дело пристроил. Оно, в общем, и практичней - и для разделки поверхность идеально ровная, и для уборки - абсолютно гладкая.
  
  Эх, "есть, воля ваша, что-то" чарующее в доведении последних штрихов, и даже в финальной уборке мусора вокруг, когда в верных ей руках старается чистотка-метла, в наведении мокрой тряпкой глянца на плитке и камне. И когда, озорно стреляя
  искрами, весело затрещит досточками (с того самого ящика - из-под плитки) живой огонь внутри ("А что - нор-рмально! Мне нр-равится - буду тапер-рича здесь жить!"), можно, по-хозяйски обстоятельно и не спеша зачистив и собрав свой инструмент, уходить. С чистым сердцем и тем лёгким, при своей весомости, чувством, что зовётся чувством выполненного долга: "Я сделал всё, что мог. Кто сможет - пусть сделает лучше".
  
  Мангал был красив - чего там говорить! Если бы то сделал кто-то, я просто бы искренне восхитился: "Класс! Супер! Эксклюзив! Красота!" А так - скромность, понятное дело, не позволяла...
  
  Безобразно затянуты остались сроки, но никого кроме самого себя, в конце концов, я здесь не держал, другим делам хозяйским долгостроем своим не мешая. Хоть веселей им там с Гаврилой было - над кем ещё повздыхать: "Вот связались!" Должно быть, быстро на этом поприще я смогу работать теперь не скоро - надломился, видимо, тот стержень, что верой в ремесло это был. В обозримом, во всяком случае, будущем: хватит, натворился!
  
  Но, наконец, я был полностью уже свободен - давно пришло время заняться своими делами. Документы в море надо было делать. Вот с загранпаспорта и начал.
  
  А почти спросонок, физиономию только ополоснув и чайник на кухне поставив, шмыгнул к письменному столу. Чего-то разложил, чем-то шелестел, что-то писал. Опять о море! Плевать, что, как говорили, это была не модная нынче тема - Её Величество Литература отрядила меня, невеликого, не благородным рыцарем, но терпеливым - из простолюдинов - ратником в свои горячие Палестины. Где вверено мне было не дать кануть в бездну забвения тем неброским морским событиям, что выпали на мою счастливую долю, не позволить стереться неповторимым людским образам, с коими имел я честь бороздить бескрайние моря просторы. В том был мой удел, моё предназначенье. Ибо однажды человек от Литературы (то был главный редактор многовекового "Современника"), как мечом рубя ладонью воздух, громогласно - на всю аудиторию - изрёк: "Вам выдаётся аванс! Не нами - Литературой. Вы просто обязаны его оправдать!"
  
  Я помнил об этом, я старался. Не по мере сил, но по мере возможностей. Написанный за несколько лет сборник рассказов, не теряя наивно времени на бесполезные поиски спонсоров, издал за морские свои - с того самого, последнего рейса, - деньги (это
  была единственная, наряду со вставленным евроокном в нашей комнате, толковая их трата). В сети книжных магазинов он разошёлся, как горячие пирожки: раздарив кому ни попадя оставленные себе экземпляры, я принялся выкупать книжицы с прилавков. Ведь каждая была сродни закупоренной бутылке Капитана Гранта: может, хоть одно слово до сердца читателя дойдёт!
  
  А читатель попадался порой такой умный! И дотошный. Немало из тех, кому в порыве откровения об авансе поведал, пытливо уточняли: "Так, а сколько дали-то?"
  
  ...За паспортом, после подачи мной документов в желанное окошечко аж в пятом часу, велели приходить через месяц.
  
  А вторник пришёл уже на следующий день!..
  
  * * *
  
  На вторничное занятие я явился, как "чек" - свежеотпечатанный, только что из кассы. В новых туфлях, что купил, наконец - с "каталонских" премиальных. Не бальных, конечно, но кожаных, на каком-никаком каблуке: как человек теперь буду с него шагать! Туфли были симпатичные, приглянулись мне сразу и ценой (это было, ясно, главным), и декоративным переплетением глянцевой и кожаной полосок сбоку - всё-таки
  какая-то "запендя", как черно-белый кафель танго (чуть, может, я и поспешил - в следующем, буквально, магазинчике были туфли и каблуком повыше, и ценой пониже). Обновить обувку, само собой получилось в отутюженной рубашке с коротким рукавом и брюках от свадебного костюма: джинсы и футболки Татьяна забрала в стирку. Так что Люба, как всегда опоздавшая к началу разминки, заняв место рядом со мной сзади, одобрительно повела - припечатала по воздуху - ладонью: совсем, мол, другое дело!
  
  Артёму, правда, туфли не понравились, о чём и не преминул он во взятой паузе заметить: "И здесь ещё зависит от выбора вашей обуви: она должна быть такой, чтобы не сковывать движений стопы".
  
  Да ладно, маэстро! Мне и так удобно! На лучшие всё равно денег не было.
  
  "Стоя на зеркало", мы старательно гнули стопы в основных, опять, шагах ча-ча-ча...
  
  - С них начинается всё, поэтому и уделяем каждый раз им такое внимание. Научитесь правильно их делать, и потом, поверьте, перед вами откроется такое количество вариантов!..
  
  Мы верили. Мы старались. Получалось пока что неважнецки - у меня, во всяком случае. И от невнятного кривлянья ног своих, что беспристрастно зеркало отображало, так искренне, видимо, лицом я кривился, что та красивая светловолосая девушка остановилась наконец, не в силах сдерживать больше приступы беззвучного смеха.
  
  Ну, хоть людей повеселил!
  
  - Теперь изучим "алеману". Встаём друг против друга - партнёры на партнёрш. Партнёрам, как всегда, "халява"...
  
  Слава Богу!
  
  - Делая вот этот шаг, они остаются на месте, поднимая левую руку, под которой и совершает кружение партнёрша...
  
  Ничего себе - халява: это ж ещё запомнить и повторить надо!
  
  - Девушки, смотрим вашу партию...
  
  Наши красавицы кружились напротив, и у меня была возможность любоваться достойной среди других достойных - своей партнёршей. Она была великолепна! Не будь даже так плавны и пластичны её движения и изящны линии тела её - всё равно: она была лучшей! Для меня. Всегда.
  
  - Хорошо! Давайте попробуем сделать это в парах.
  
  В парах ("Ча- ча, раз, два, три!"), с Любой, у нас получа - ча, раз, два, три! - лось хорошо: ведь со мной была она! Я отпускал Любовь в круженье алеманы, и точкой притяжения в этот миг были лишь едва соприкасавшиеся наши ладони - моей левой, и правой её рук: здесь замыкался импульс. Влекомая им, моя партнёрша возвращалась через мгновение, и правая моя рука бережно подхватывала податливый гибкий стан.
  
  Всё возвращается на круги своя... Но - в одну реку два раза не войдёшь: вода течёт... А при ста градусах вода кипит!
  
  Плавное - и логичное! - течение моих мыслей под музыку свернул Артём, закончивший на этом головокружительное наше занятие.
  
  Хотел так просто от Гаврилы отделаться! Куда там! Нет - никаких сомнений на свой счёт у меня не было, да и быть не могло: откуда, спрашивается, им взяться?.. Однако развеять их стоило.
  
  - Скажите, Артём, - скоренько одевшись и поджидая Любу, опёрся о стойку руками я, - мне, вообще, стоит заниматься? Ну, то есть, я не...
  
  Не успел даже "безнадёжен" произнести - так резко и раздражённо оборвал меня маэстро.
  
  - Этот вопрос, - безоговорочно сворачивал мои сантименты Артём, явно уходя от дальнейшего рассусоливания, - задаёт мне каждый! Занимайтесь, работайте, и всё придёт! Так, ну что - встаём?..
  
  Семичасовая группа готовно - "на бодрячке" - выходила на паркет.
  
  * * *
  
  - Мне сегодня сюда, - ладонью означила направленье, противоположное генеральному, Люба.
  
  - Пойдём! - согласился я, готовый идти сейчас с ней на все четыре стороны света, тем более, что...
  
  - Мне как раз надо в эту сторону - к другу зайти: они сейчас в "Клевере" целый этаж отделывают.
  
  - Серёжа тоже, - кивнула Люба, - подрабатывать в магазин устроился - в "Бомбу". Пойду к нему.
  
  Серёга в этом смысле был молодец! Да и хорошо ему было на стороне подрабатывать - сутки через трое, в наряд суточный заступая, Родине он служил. Вот и умудрялся при случае, и по желанию своему, находить в магазинах работёнку грузчика, либо теперь даже охранника. Непыльную и без головной боли: ни камень тебе резать не надо, ни выдумывать творчески чего-то, ни за результат конечный - футбольное поле по сантиметру! - отвечать. Красота! Честное слово - я ему завидовал!
  
  Все при работе были, все делом занимались, один я... Танцами страдал.
  
  - Парень, к которому сейчас иду, это единственный, на Ушакова обретённый друг. Он мне здорово там помогал. Отделочник. Теперь. А до этого... Э-э... Немало времени провёл в местах не столь отдалённых. Такие вот перипетии.
  
  Бросив непонимающий взгляд, Люба неодобрительно повела бровью.
  
  - Да нет, Любаш, просто, понимаешь, он очень грамотен во всех этих устоях... Со всеми телохранителями тамошними, бандюкующими, да и во всём том ужатнике - не знаю бы, как без его помощи разобрался. А заходило там порой далековато... А Татьяна - наивная! - на них юриста хотела нанимать!
  
  - Ну, - качнула головой Люба, - с такими людьми так дела не решаются.
  
  - Накажут...
  
  - Да ещё как накажут!
  
  Уж вам, Любовь Васильевна, конечно, лучше знать!
  
  Улица была наполнена светом реклам и витрин и почти пуста от людей - час "пик" уже минул, час потехи полуночных лоботрясов ещё не наступил. И всё это: разноцветье и беззаботье, Люба, идущая рядом со мной, - было так сказочно - прекрасно, хрупко, тревожно в своей беззащитности пред той тяжёлой и мрачной реальностью, что твёрдо и могуче высилась каменным замком, хоть и в другой стороне города, но отнюдь не так уж далеко.
  
  А Слава там, на Ушакова, действительно проявил себя однажды. Героем - без купюр! Или, вернее, "без базара". Первым моим тамошним летом сидели они, чаёвничали душевно: и Слава с Олежкой - вместе они ещё тогда работали, и Лёша-с- Витей, и отец хозяина, Степанович, именовавший сына не иначе как "заказчиком" и подряжавшийся на посильную в строительстве дома помощь. Он только что привёз полдюжины мешков клея в багажнике шестисотого "Мерседеса", ну и присел "с пацанами" чайку, за панибрата, хлебнуть. Всю жизнь он шоферил, а вот теперь стал отцом олигарха. "Ну а что, - говорил мне Слава, - вырастил хорошего сына!" Досужая болтовня за строительным, заменяющим стол козликом в тот раз перекати- полем доползла до одиозной фигуры Миши - телохранителя хозяйского. Тут и замерла - в страхе. Потому как у самого Миши разговор был короткий: "В лес, в лес - всех в лес!" Степанович здесь высказался, что имеет право - как на придомовой территории, так и внутри строения - Миша стрелять, и даже без предупреждения: он же охранник, и лицензия у него есть! На что Слава, давясь своей любимой халвой вприкуску с пряником, схохмил: пусть, мол, лучше в бетономешалку, пока её со дня на день не увезли, Миша запрыгивает, а то потом, на ходу догоняя, сложнее ему это проделать будет.
  
  Неведомо зачем, но Степанович, бывший со Славой по особым "корешам" и даже наколку на руке имеющий ("Да, это - по малолетке, скорее всего, выколол", - объяснял мне её происхождение знающий Славян), Мише всё передал слово в слово. Слава потом говорил: "Да специально - чтоб показать Мише, какой он муфлон". И на следующий день, едва войдя с шефом на территорию, гроза морей и океанов - а главное, лесов! - опрометью вбежал на второй этаж.
  
  - Этот вот, этот! - подзуживал поспешавший сзади папашка.
  
  - Ты!.. - остановился в дверях комнаты телохранитель.
  
  Не выпуская из рук шпателя с жирным, как сметана, слоем шпаклёвки, Слава неспешно обернулся.
  
  Долгую секунду они смотрели друг другу в глаза. Слава - с едва заметной, непременной в таких ситуациях (профессиональной?) своей ухмылкой.
  
  - А ты знаешь, - краснея, надувался грудью Миша, - как из бетономешалки пальцы выковыривают?
  
  Слава степенно кивнул.
  
  - Хорошо, - сдувался на выдохе, только ещё зло щурился телохранитель, - что мы оба об этом знаем!
  
  Да чего ж хорошего? Разве только, что Славу он теперь обходил, по возможности, сторонкой, а если и приходилось столкнуться нос к носу, то пожимал тому руку крепко и наскоро - никто чтоб особо момента не запечатлел. Впрочем, Слава достаточно скоро отсюда ушёл: на фига ему такие пряники? Олежку, снюхавшегося тогда с появившимся Костиком, за себя оставив. Ушёл в ремонт своей квартиры - с головой. "А он - как линия горизонта: сколько ни иди, край всё там же". Только по случаю теперь Слава на Ушакова и приезжал, да и то - поздним вечером: пару-тройку мешочков шпаклёвки и клея, по старой памяти, в микроавтобус свой забросить. Чтоб ремонт домашний всё-таки продвигался. Не разорится, чай, заказчик!
  
  Вот это я понимаю - Робин Гуд! Да, Миша, тут лесом не пройдёшь!..
  
  - Люба, Люба, а ну-ка слазь с дуба!.. - тихо произнесла она.
  
  - Что? - очнувшись, не понял я: что ли, тоже из Шервудского леса?
  
  - Дразнилка такая есть: "Люба, Люба, а ну-ка слазь с дуба!" - "Ни фига не слезу, ещё выше полезу!" - с задумчивой улыбкой промолвила она. - Вот и я про то же...
  
  Мы вышли на людную площадь меж двух торговых центров.
  
  - Ну, что - прощаемся? - уже начинал грустить я. - Вообще-то, давай я тебя ещё через дорогу переведу - спокойней мне будет.
  
  - Конечно! - засмеялась Люба. - Сама-то я не умею.
  
  А то нет? Намедни как-то перебегали уже на мигающий зелёный: "Думаешь, успеем?" - "А куда мы денемся, если уже пошли?"
  
  Провокаторша!
  
  - Ну, пока, - клонился к поцелую я, - а то ещё Серый увидит! Если что - вали всё на меня!
  
  - Сейчас, конечно! Татьяне с Семёном привет!
  
  Всенепременно! Но раньше получилось поприветствовать друга.
  
  - Славян, привет!.. Значит, я в трёх минутах ходьбы от "Кловера", хотел бы очень тебя видеть - отдать тебе уже полторы тысячи: спасибо, выручил!
  
  Собрался, по сотне-другой, очередной должок другу. Последний уже...
  
  - Похвально! Подходи к центральному входу, я сейчас выйду.
  
  Вышли они вдвоём с Джоном - на широкую, абсолютно пустую лестницу огромного бизнес-центра. В котором магазинов с очаровательными продавщицами и скучающими охранниками было намного больше, чем залётных покупателей (точнее - любопытствующих).
  
  - Здорово, Алексейка-воробейка! С танцев, наверное?
  
  - В рубашечке, смотри, белой! - завистливо кивнул Джон.
  
  - Ботинки сегодня прикупил - для танцпола, - выуживая обновку из пакета, предъявил алиби я.
  
  - Уважуха! - искренне кивнул Славян.
  
  - Ну, а у вас как дела?
  
  - Да как у нас дела, - развёл Слава руками, - работаем всё, трудимся. Денно и нощно. К семнадцатому декабря должны мы этаж сдать. На минутку вот только к тебе и выскочили.
  
  - Что там с Вадимом у вас? Развязались? - из приличия спросил я.
  
  - Ушли мы оттуда, - вздохнул Слава. - Денег там оставили-и!.. - Он только и покачал головой.
  
  - Ну, не из-за меня, нет? - Ещё бы из-за тебя! Мы бы тебя сразу подтянули!
  
  Шутник...
  
  - Вадим, кстати, про тебя спрашивал, - замолвил слово Джон, - про камин.
  
  - Забудет пусть мои имя, фамилию и адрес! - в сердцах отмахнулся я. - Пусть ищет, кого хочет!
  
  Друзья одобрительно кивнули.
  
  - Ладно, парни, не буду тогда отвлекать - удачи, побёг я. Созвонимся, как что. Покедова!
  
  Мы расстались крепкими рукопожатиями.
  
  * * *
  
  А Татьяна действительно, на четвёртый уже год работы, ошарашила меня как-то:
  
  - Разговаривала я с мужем одной нашей учительницы - он юрист. Рассказала ему ситуацию, он говорит: "Пусть приходит, обсудим, как лучше сделать. Случаются нередко такие случаи"... Ты же знаешь - я не могу, когда ситуация не под моим контролем.
  
  Серьёзность намерений подтвердил и сын несколькими днями спустя, когда я отводил его на тренировку.
  
  - Папа, а ты им скажи: мы на них в суд подадим, и всё! Они испугаются...
  
  Что уж тут было сказать! Только молитву Гриши ("Заканчивай скорее, Лёха! Заканчивай - и уходи") повторить?
  
  Правда - я старался!
  
  Честно - я спешил...
  
  "Гриша, видит Небо, я делаю всё, что могу!"
  
  * * *
  
  Теперь надо было ждать загранпаспорта, который был необходим для получения морских документов - без него и соваться куда-то нечего. Дальше надо было сменить свидетельство квалифицированного матроса на "корочки" нового образца. Никак не
  поспевал этот документ за стремительно меняющейся жизнью - только на моей памяти, я менял свидетельство три раза. К тому же, надо было заново (и за деньги, само собой) отучиться на вахтенного матроса и на специалиста по шлюпкам и плотам - полуторанедельный цикл лекций, раз в пять лет.
  
  Что делать: многочисленной капитанской касте, осевшей по пенсионному возрасту и нехватке судов в береговых инспекциях, комиссиях, коллегиях и курсах повышения, надо было чем-то кормиться. Притом, что аппетиты здесь были всяко больше матросских.
  
  В общем, надо было теперь месяц этот просто-напросто выждать - до получения стопорившего все дела загранпаспорта. Пересидеть. Не связываясь больше ни с какими халтурами - баста, нахлебались! Хорош раствором руки марать - будем "таперича" бумагами шуршать. Хорошо бы, конечно, найти какую-нибудь работёнку со свободным графиком: когда хотел пришёл, когда захотел - ушёл. Чтоб отбегать по делам - по тем же документам. Ну и на танцы - танцы! - конечно: теперь это было святым. Но где ты такую работу, да ещё и в кризиса самый разгар, найдёшь?..
  
  А ведь предупреждал я там, на Ушакова: "Что-то будет обязательно. В ближайшее время. Обвал ли, как в девяносто втором, дефолт ли, как в девяносто восьмом - вот увидите!" - "С чего это?" - пучили глаза Лёша-с-Витей. "Да потому - вот смотрите:
  вы сегодня сделали фиг да ни фига. Понятно - гипсоплиту не подвезли. Просидели, прокалякали, прокурили. А сорок тысяч в месяц вам отдай! Так и этот хрен уже за мясо не считаете: "Мало!" Получается - деньги вы работой не обеспечили. Это вы - а шалавы из офиса за забором?! Целыми днями только курят на крылечке, хохочут да растрандыкивают! А зарплаты наверняка у них немалые. Вот и получаются - дутые деньги: деньги, не обеспеченные товаром. Так что грядут какие-то потрясения - вот
  увидите! Рухнет этот колосс новорусский на глиняных ногах".
  
  И, махнув на неверующих рукой, я шёл во двор и принимался за камень: денежную массу продуктом наполнять.
  
  - Одно, Гриша, радует - инфляцию я здесь сдерживаю! Как говорят англичане: "Каждая туча серебром оторочена".
  
  - Конечно, - спешил отвернуться, скрывая улыбку, он. - Только двое вас её и сдерживают: ты и Путин.
  
  А когда всё-таки мы с Владимиром Владимировичем - атланта два - не сдержали её, проклятущую, - треснул хребет (очень уж туч грозовых на небе сгустилось!), и грохнула она кризисом экономическим, то один из слаботочников дружески утешил меня, бессребреника:
  
  - С твоими расценками ты ещё десять кризисов переживёшь - не заметишь.
  
  Так хотелось ему поверить! Уж ладно десять - один бы этот, очередной...
  
  * * *
  
  Долгожданный четверг начался с проводов сына на тренировку: свободным я теперь был художником - на хозяйстве. И лучшего начала дня нельзя было придумать! Никогда Гаврилу это не тяготило ("Не тяготило то Гаврилу!.. Гаврилу то - не тяготило!"). Мы преодолевали тротуары с сонными ещё пешеходами и проезжие части улиц с проспавшими куда-то автомобилями: на переходах я оперативно крутил юному борцу руки, пряча его, по ходу движения, за себя, начиная уже настраивать бойца на ратную тренировку:
  
  - Средь оплывших свечей и вечерних молитв,
  Средь военных трофеев и мирных костров,
  Жили книжные дети, не знавшие битв,
  Изнывая от мелких своих катастроф.
  
  Мы миновали мостик с радующей в этот утренний час рябью воды в реке и делово грохочущим трамваем, встречавшимся нам неизменно: это, когда надо - его не дождёшься!
  
  - Испытай, завладев ещё тёплым мечом,
  И доспехи надев - что почём, что почём!
  Разберись, кто ты - трус, иль избранник судьбы.
  И попробуй на вкус настоящ-щей борьбы!
  
  Всё по делу!
  
  Мы догоняли и перегоняли, или пытались догнать, ведущих в том же направлении своих чад родителей - в школу или в детский сад. Но громкость вещания никогда не снижалась от баллады к балладе:
  
  - И скрываются до срока
  Даже рыцари в лесах:
  Кто без страха и упрёка,
  Тот всегда не при деньгах!
  
  Воистину!
  
  - Знают все оленьи тропы,
  Словно линии руки,
  В прошлом слуги и холопы,
  Ныне - вольные стрелки!
  Здесь того, кто всё теряет,
  Защитят и сберегут.
  По лесной стране гуляет
  Славный парень - Р-робин Гуд!
  
  И сам уж в такие минуты начинал надуваться храбростью и бесшабашной отвагой.
  
  - Как песня, сынок? - Для него же, всё-таки, всё пелось.
  
  - Класс!
  
  Очень любил Семён и песенку попугая из "Алисы в Стране чудес" (Турецкий паша нож сломал пополам, Когда я сказал ему: "Паша, салам!"), оценил песню про загадку гибели Кука у австралийских аборигенов, на "ура!" шла и военная тематика творчества Высоцкого. Но когда я в одно утро (шуруй подряд, без разбора!) завёл: "Глуши мотор, он говорит, Пусть этот "маз" огнём горит!" - то Семён, казалось, и не слушавший даже, по окончании шофёрской истории лишь мотнул головой:
  
  - Нич-чего не понятно!
  
  Пришлось, "включив заднюю", разобрать по частям и деталям.
  
  А однажды прошлой осенью, когда тянул я что-то такое героическое, Семён вдруг потянул меня за рукав:
  
  - Папа, смотри!
  
  Клин журавлей летел над нами. Ровный, спокойный, неизменно волнующий сердце. Невозможно было оторвать от него взгляд. И Семён, задрав голову, смотрел мечтательно и восхищённо.
  
  Мой сын глядел в Небо!
  
  Это он увидел журавлей.
  
  А я, давно уж не поднимавший взора ввысь - нет.
  
  * * *
  
  "И скрываются до срока
  Даже рыцари в лесах:
  Кто без страха и упрёка,
  Тот всегда не при деньгах".
  
  Миша! Плевать я на тебя хотел! А деньги - деньги свои я восстановлю!..
  
  
  * * *
  Она не отрывала взора от глаз моих...
  
  - Раз, два, три!.. Раз, два, три!..
  
  Увлекаемы водоворотом вальса, мы легко, шагая с правой, вливались друг в друга. Как в потаённую бухту корабли. Почти идеально - Любу изредка глазомер подводил. Может оттого, что глядели мы только друг другу в глаза.
  
  Удивительное было занятие!
  
  - Так! - досадливо остановил круженье пар Артём. - Теперь про взгляд. В отличие от латинской программы, здесь, в вальсе, наш взгляд направлен не в глаза, а чуть выше плеча партнёра. Любоваться друг другом вы будете там где-нибудь - на улице, где угодно, только не в вальсе!
  
  Высмотрел, зоркий сокол! Углядел. Мог бы и "попустить" счастье моё мимолётное - жалко, что ли, ему было?
  
  В конце занятия, когда готовы мы были уже, дружно похлопавши себе в ладоши, разбежаться, минутку внимания взяла Татьяна. Вышла на первый план.
  
  - Двадцать седьмого декабря - это будет воскресенье - в Доме культуры моряков состоится турнир. Областной. На кубок области по бальным танцам. И там, наряду со спортсменами и хобби-классом, будет программа и для любителей. Обычно это три-четыре танца. Пока мы знаем, что обязательно будет медленный вальс, скорее всего, ча- ча-ча, и ещё что-то: чуть позже оповестят. Что?.. Да, я тоже надеюсь, что румбы не будет. Так что готовьтесь - мы тоже будем принимать участие, заявки можно подавать мне хоть сейчас.
  
  Не было печали! Нужен он мне сейчас - турнир этот?!
  
  Уже одевшись и переобувшись на лестничной площадке, я вернулся в зал: настал миг мести. Я сегодняшнего маэстро так не оставлю - всё по латине!
  
  - Скажите, Артём, вот вы нам объясняли, что румба - это любовь и ревность. А ча-ча-ча - это что? Я просто потому спрашиваю, что мне важно дух танца постичь.
  
  Глаза маэстро вмиг оживились.
  
  - Ча - ча- ча, - встав из-за стойки, он обвил колонну кистью руки, - это флирт.
  
  Предшествующий румбе танец: сначала, как водится, флирт, а за ним идёт любовь.
  
  Понятно.
  
  Знай наших!
  
  А тут и Любовь, походкой своей летящей, пришла - из раздевалки. Надо было подсуетиться, чтоб успеть дверь перед ней распахнуть - сама же не замедлит.
  
  - Спасибо, Артём! - только и успел выкликнуть я, исчезая вслед за ней в дверном проёме.
  
  На улице довелось открыть свой замечательный зонт - с тёмного неба сеялась лёгкая морось. Люба, шагнув под него, просто взяла меня под руку.
  
  - Чего с турниром будем думать?
  
  Она задумчиво повела бровью.
  
  - Не знаю... Чтобы на него идти, надо хоть какую-то хореографию иметь. Допустим, в школе даже у нас, когда я с выпускниками вальс репетирую, мы какие-то фигуры ключаем, повороты, кружения. А так - большой и малый квадрат с поворотом пройти - стоит ли и участвовать?
  
  - Да, - искренне посетовал я, безотчётно завидуя в душе её ученикам, - и времени мало совсем - на какую-либо путёвую, более-менее серьёзную подготовку. Да и одёжу какую-то особую на турнир надо будет...
  
  - Я лично ничего покупать не собираюсь, - категорично заявила Люба, - у меня есть платье вечернее, туфли на каблуке - вот в этом и пойду.
  
  Ну и мне, значит, "париться" не надо будет: отделаемся, если что, свадебными брюками, рубашкой белой - "богатой", с коротким рукавом, да и туфлями теми, в которых танцую сейчас, - они с блёсточками! Эконом-класс!
  
  - Пить хочу. - Она кивнула на громоздкую "Викторию" через дорогу: - Зайду, куплю.
  
  - Я тебя подожду?
  
  - Если ты не спешишь, конечно.
  
  - Да куда мне спешить?
  
  - Ну, мало ли! - довольно улыбнулась она.
  
  А на прощание, угостив леденцом с мятой, ещё и живот под расстёгнутой курткой, пощипала.
  
  Эх, Гаврила, ловелас! Как стремительно и бурно роман-то развивал!
  
  
  * * *
  
  Гаврила счастлив был по уши,
  И от души благодарил он
  За вечер дивный, самый лучший -
  Тот, что партнёрша подарила.
  
  Гармония дождём стекала
  Под зонт, где верною рукою
  Его, блаженного, держала
  Та, что меняла мир собою.
  
  А мир вокруг был полон счастья -
  Они его теперь творили сами.
  И та рука, что у Гаврилы на запястье -
  Владыка ох как многого под Небесами!
  
  * * *
  
  Последняя суббота ноября была тиха и солнечна, с небольшим даже, вырвавшимся из ночных заморозков, температурным плюсом. Я взял, да и пошёл запросто на субботнюю практику - а ну как надо к турниру готовиться. Ангажировал, ясно, партнёршу по телефону ещё в пятницу: "Я не смогу - у меня в половине второго только уроки заканчиваются". - "Если всё-таки надумаешь - буду ждать: ну и запоздаешь чуть-чуть - ничего страшного". Ещё как раз в эту субботу должны были прийти мастера - вторые двери устанавливать. Но я отпросился у Марии Семёновны: чем, особенно-то, помогу? Мешаться тут, под ногами у них путаться да колкости её (о чём промолчал,
  конечно) на свой счёт выслушивать?
  
  В студии было полдюжины человек - ни одного из нашей группы. И когда время настало уже выходить на паркет, ко мне вдруг, открыто улыбаясь, мягко приблизилась Женечка - та самая!..
  
  - А Люба сегодня не придёт? - Она глядела на меня серьёзным, но и добрым взором серо- голубых глаз.
  
  - Наверное, нет - работает ещё, в школе.
  
  - Тогда давайте вместе, в паре танцевать!
  
  Лазоревая кофточка плотно обтягивала высокую грудь, не сковывающая движений полупрозрачная газовая юбочка оставляла лишь чуть простора воображению довершить линии облачённых в чёрное трико ног.
  
  Мы встали в пару. Сдавалось, оба были чуть взволнованы и непривычны друг другу. Отчего сразу возникла ненужная боязнь лишний раз сблизиться, коснуться, ошибиться. Я не чувствовал единой с собой нити её тела. Хоть и захватывало дух от присутствия такой красавицы совсем рядом. Польщён был, конечно, Гаврила!
  
  Но это была не моя партнёрша!
  
  
  А тут ещё ремень начал вдруг капризно выбиваться свободным своим концом, так, что беспрестанно по ходу танца его поправлять приходилось.
  
  - Да вы остановитесь, сделайте, что вам надо! - тактично улыбалась она.
  
  На втором часу занятий дошли мы, наконец, до румбы, в изучении которой группа Евгении ушла от нас порядочно. Засим я и откланялся: дальше, Евгения, шагайте - основные шаги, и прочие - одна. К этому моменту и она уже не была против - как бы с таким партнёром самой не разучиться. Так что закончили занятие мы поодиночке - половина студии была таких.
  
  Но всё равно - это было здорово!
  
  Едва взошёл Гаврила трудною дорогой
  В арт-студию, как сразу уловил
  Взгляд умный, добрый и не очень строгий
  На вензеля, что на паркете он творил.
  
  И солнечной осеннею субботой
  Та девушка так просто подошла,
  И, за отсутствием её партнёра за работой,
  Пустились они парой в вальс, с обеих ног Гаврилиных спеша.
  
  Уверенностью грудь её дышала,
  Дыхание струилось чистотой.
  "Давайте, мы опять начнём сначала!"
  Мы начинали - стопы по "шестой".
  
  Чуть меньше часа действо длилось -
  Терпенья Женечки, его старательных потуг.
  Ремень его и ноги напрочь сбились,
  Зато собрались мысли в ровный круг.
  
  Теперь наврёт Гаврила смело -
  И в россказнях, и в прозе, и в стихах,
  Как девушку тургеневскую в вальс водил умело,
  Как счастье - целый час почти! - держал в своих руках.
  
  Поэтичней бы, конечно: "Носил он на руках", - но чего не было, того уж не было, врать не станем.
  
  Эх, пусти меня в огород!
  
  * * *
  
  Мы встретились с ней на мосту - со святой моей Татьяной. Так было уговорено по телефону - сразу после практики. Она издали распростёрла мне объятия, и я - надо было счастливо оканчивать вечер - ринулся в них, как рыцарь на ристалище.
  
  - Сегодня Нахимова девчонкам вдруг разоткровенничалась: ничего у неё сейчас, кроме танцев, в жизни нет. Сказали мне: "Таня, следи за своим мужем!"
  
  После Татьяна купила своему мужу в супермаркете, несмотря на настойчивые его отнекивания, зимнюю куртку ("Ты должен здорово выглядеть!") и синий контейнер для бутербродов - "тормозков".
  
  А вот это действительно нужная вещь!
  
  * * *
  
  В воскресенье я ушёл из дома - так было надо. Тёща, включив маленький телевизор, стоящий на холодильнике в тесной нашей кухоньке, заводила тесто, собираясь приготовить что-нибудь воскресно-вкусненькое. Старалась побаловать нас, оглоедов, она каждый выходной. И надо было не помешать послушать Марии Семёновне по радио "Калину красную" - единственная отдушина человеку за целую неделю заключения с нами в двухкомнатной квартире. Семён в нашей комнате уже засел за компьютер,
  насмерть рубясь компьютерными рыцарями. Татьяна, укрывшись одеялом на диване, смотрела канал "Histori". Привычный воскресный расклад. А так как мне ехать на работу нынче было некуда, то пришлось искать повод умыкнуть - срочно занадобилось отдать фотоплёнку в печать. "А тебе точно надо? - допытывалась Татьяна. - Посидел бы сегодня дома" - "Да я - одна нога здесь, другая там! Сейчас вернусь".
  
  Отдав плёнку в уголочке "Kodak" огромного супермаркета на привокзальной площади, я свернул к автовокзалу. Но ехать сегодня никуда не предполагалось - на билеты тратиться, да и времени нет. Поэтому побрёл за трамвайное депо, через железнодорожный мост, туда, где стояли в отстое товарные вагоны и не было ни машин, ни людей. Зачем? Подумать не о чем, высматривая под ногами брусчатый, уложенный когда-то и кем-то камень.
  
  В последний год часто случалось так. Уходя в воскресенье из дому, я честно собирался ехать на работу, но, придя на остановку (а порой уже и по пути на Ушакова), вдруг садился (пересаживался) в автобус другого маршрута. И ехал куда-нибудь: в другой конец города или за край его - частенько к своему "Мальборку": коснуться кирпичей, почувствовав вечность, и потрогать заодно, крепко ли они, год назад положенные, ещё стоят. Бесцельно побродив, пусто поразмышляв, так и дотягивал время до второй дня половины: теперь уже можно было ехать домой. Ни с чем.
  
  Ну, не несли на Ушакова ноги!
  
  А в последнее время сделалось совсем худо - ехать стало некуда! Во всех, куда ни кинь, направлениях что-то да напоминало уже об Ушакова, о незавершённой там работе, о вечном - нескончаемом: "Надо успеть!.. Надо заканчивать!.. Надо!.." И я прекрасно знал: чтобы разорвать этот круг, чтобы опять увидеть все четыре стороны света - надо стать свободным. А значит, надо замкнуть этот каменный круг - только так...
  
  И вот теперь я сделал это.
  
  Пришло время жить, дышать полной грудью, идти на все четыре стороны - идти в море. И что держала теперь какая-то бумажка стоимостью каких-то пару тысяч (копейки!) - сущая ерунда! Добуду, сделаю - я же теперь вольная птица, и вольный же каменщик - всё в моих руках! А жить, дыша полной - до головокружения - грудью я уже начал.
  
  Любви спасибо!
  
  * * *
  
  Вторничное занятие опять сулило мне одиночество: Люба не могла прийти - родительское в школе собрание ("...А оно только начнётся в семь, так что, Лёшечка, иди один"). Жаль - не будет ни её счастливого пришествия (в середине, как водится, разминки), ни проводов. Ладно - с ней в сердце пойду ("...Ты что - иди, даже не думай!"). Надо гнуть стопы и тянуть мысок, приседать и выпрямляться, шагать размашисто вперёд и отступать назад - надо тянуться за своей партнёршей. Замечательной. Лучшей. Единственной.
  
  Да неужели же я не смогу, при Гаврилином-то трудолюбии, старании, терпении и сноровке, научиться танцевать не хуже, хотя бы, того пижона с бородкой - "эспаньолкой"? Ведь ты, Гаврила, Ушакова одолел! Давай так же - по камешку, по фрагментику, - создай себя в танце: ведь не тяжелее же того будет!
  
  Как говорил заклятый мой ушаковский сотоварищ - неглупый, при всём, Олежка: "Зато, когда ты отсюда уйдёшь, тебе ни-че-го уже страшно не будет".
  
  А было ча-ча- ча. Совсем теперь мне не страшное, почти уже и любимое. И светловолосая красавица - Оксана, и улыбчивая смуглянка через плечи своих партнёров тихонько справлялись во время пауз: "А где же ваша партнёрша?"
  
  Но долго солировать мне не пришлось.
  
  В студии с самого начала появилась девица с носом горбинкой - сдавалось, ломаным, с невыразительным пучком русых волос, похоже, тысячу раз обесцвеченных, и неясным, мутноватым взором карих глаз, словно плавающим в каком-то опьянении. Татьяна сразу взяла новенькую в обучение, показывая основные шаги в сторонке от основной группы. Наконец, когда уже мы проходили под музыку основные танго шаги, а за ними файф-стэп, Татьяна призывно поймала, перехватила мой взгляд.
  
  По доброте душевной, поспешил я и её выручить, и новенькую одну не бросить - стесняется, верно, человек. Даже помогать, как старший товарищ. Начал:
  
  - Да вы не волнуйтесь! Вот теперь вы шагаете с левой назад, а я иду на вас.
  
  - Я занималась бальными танцами вообще-то, - с изрядной хрипотцой в голосе поведала девица, - сейчас кое-что забыла, вспомнить только надо.
  
  До половины занятия я добросовестно ей в этом помогал, а после откровенно стал "рожу воротить". Погорячился я, конечно, со стеснением её: жеманство красавицы к тому моменту стало уже полностью базарным.
  
  - Ой! Ты мне на ногу наступил! - оглашала чуть не всю студию писком она. - Ай! Ты ж держи меня!
  
   Да, у Любаши пред ней было стоическое терпение!
  
  Ощутимо - в студии появилось что-то чужое и чуждое, из мира, что находился сейчас за стеклом. Инородное, от чего так старательно и негласно оберегали все мы этот наш космос.
  
  К счастью, занятие всё-таки кончилось.
  
  - Ну как вам новая партнёрша? - с улыбкой спрашивала меня на лестничной площадке Оксана.
  
  - Да ну! - отмахнулся я, добавив тише: - Какая-то торговка семечками! Чего ей тут надо?
  
  - Зато, - опять улыбнулась она, - будет теперь с чем сравнить.
  
  - А я никогда не сомневался, - поспешил заверить я, - моя партнёрша - лучшая на свете! Для меня, конечно... До свидания, Оксана, удачи вам!
  
  Как сказал бы Миша с Ушакова: "Отстрелялся - зачёт!"
  
  А на улице уже стояла в дорогой - по-моему - шубе сегодняшняя моя случайная партнёрша и, жадно куря (насилу, верно, дождалась), говорила кому-то в трубку:
  
  - Да!.. Нормально всё! Да - и партнёр тут есть... Дома, приеду - расскажу!
  
  Кому это, интересно, она расскажет? Бандиту какому-нибудь низкопошивному, с которым сейчас живёт?.. "Партнёр тут есть"! Не про вас - уж прощевайте!..
  
  * * *
  
  На протяжении всего танцпола,
  Гаврилу теребила мысль одна:
  Ещё разок пропустит Любонька арт-школу -
  С партнёршей новоявленной шагнёт он из окна.
  
  * * *
  
  В среду, дождавшись, пока все разбегутся из двухкомнатной нашей квартиры по работам и школам (и в том, под ногами не путающимся, была моя им помощь), выбрался я из постели. Времени - до 18.00 четверга - было целый вагон, а дел, как сказал бы Булгаковский Коровьев: "Самая малость". То есть, буквально никаких, кроме как картошку к ужину пожарить, да себя, неприкаянного, занять.
  
  Я пошёл в церковь. По островкам свежевыпавшего и вовсю уже тающего снега, минуя, по возможности, непролазь грязных проплешин. Надо было разбодяжить эту унылую серость светлыми красками радости, нужно было разогнать беспрестанно наползающие на солнце снеговые облака, нагнав внутрь себя бодрости духа.
  
  Надо было пролить хоть толику тепла - а может, и счастья! - ей на душу. В это неуютное, неприкаянное утро. Посему я набирал по ходу на телефоне: "В самом воздухе вечера, казалось, витала светлая грусть - танцпол без тебя скучал. Все тебя хватились".
  
  Прости, Господи, грешного!
  
  Теперь надо было подгадать под перемену - отправить. Душе страждущей.
  
  Вообще-то, друг мой европейский - и брат славянский! - Томек, говорил: "Тебе у церкув ходить теперь не надо!" - "Почему?" - "Так ты ж на коленках тут столько отползал!.." Я тогда хохотал от души - прав был поляк! В наколенниках своих фирменных, "палубу" ушаковскую камнем мостил - всё ведь на четвереньках. Год с лишком отстоял! Вспоминая, правда, при этом не "Отче наш", а Альвидаса мать - к слову...
  
  Телефон вякнул о прибывшем sms:
  
  "Спасибо" - мысленно сказала,
  Улыбку скрыв от сотни глаз.
  "Спасибо" - тихо прошептала -
  Придёт, придёт наш звёзЗный час!"
  
  Счастье безудержной волной хлынуло внутрь, затопив всего меня без остатка. Она ответила мне - стихами! В порыве души (и урока, судя по тексту, по ходу) она спешила, не ту буковку тиснула даже впопыхах!
  
  Впрочем, телефон тут же затревожился ещё одним принятым sms: "В слове: "звёзЗный" читать: "звёздный"!"
  
  "Растележила"! А то я бы не понял! Любашечка, ну не на подиуме же - свои люди!
  
  Надо было выручать партнёршу. Дабы не перечеркнуть пустячной этой ошибкой-опиской барышне счастья "звёзЗного" хотя бы миг.
  
  "Гаврила всё прочёл, как нужно!
  Гаврила - вумный человек!
  Описке милой непотужно
  Счастливой sms испортить ввек!
  
  (К слову: "милой" ставить вопрос: "какой", а не "чьей")."
  
  Отключив мобильный телефон, я вошёл в церковную ограду Храма, в котором крестился - одиннадцать всего-то лет назад.
  
  * * *
  
  - ...Плечи ровные! И во время разворотов в файф-стэпе верхняя часть туловища должна сохранять всё ту же замкнутую рамку плеч и рук. Вот, как будто, верхнюю половину тела заковали в гипс.
  
  Мы жучили танго. Любимое моё - в программе стандарта!
  
  - Когда подставились в файф-стэпе - взгляд у обоих через рамку рук - как пулемётный прицел, помним, да? А стопы в этот момент - по одной линии. Так, что если приставить вплотную друг к другу, получилась бы шестая "стэповая" позиция.
  
  О, эти пять шагов в диагональ! Шагал бы их без конца и шагал - с партнёршей, конечно, только своей!
  
  Своей, и только своей!
  
  - Та-ак, дошли, подставились, и вот в этот только момент взглянули друг другу в глаза!
  Теперь резко - чик! - передёрнули голову взглядом на ту же стену, и опять - краткий только миг! - взгляд глаза в глаза.
  
  Вот! Вот из-за этих мгновений я и готов шагать, как заведённый!
  
  - Колени, когда подставляем бедро, полусогнуты внутрь - вот, как будто, держите ими мячик... И когда бедро подставили - партнёры! - вот тут вы должны сообщить движением рук - вот этим, почти незаметным со стороны, некий импульс партнёрше!
  Дёрнуть её - и тотчас на место возвратить. Вы передаёте ей свою энергию, вашу внутреннюю экспрессию!
  
  Дёрнуть - и на место возвратить. Как это: "Увести чужую жену несложно, сложно вернуть её обратно".
  
  - Вот эта вот, видишь, - шепнул я в паузе, только что экспрессию свою сообщив, Любе. - Какая-то торговка семечками, скажи!
  
  - Ну, - чуть склонила голову набок Любаша. - Мамы разные нужны!
  
  И, исподволь оценивающе оглядев сквозь зеркальное отражение вторничную мою партнёршу, заметила с некоторой, как показалось, долей зависти:
  
  - Но туфли у неё бальные.
  
  Вот эти вот, что ли, чуть не детские, блестящие босоножки, только что на каблуке?!
  
  - Хорошо! Теперь смотрим следующие пять шагов!.. Давайте встанем партнёры на партнёрш!.. Вставайте тут рядом со мной, не стесняйтесь!
  
  И он увёл зардевшуюся Любу по правую свою руку...
  
  Мы дотанцевали программу занятия до конца - пока круглые часы, идущие своей минутной стрелкой в обратную сторону, не показали пяти минут восьмого(значит, было без пяти семь).
  
  - Подожди минуточку, - упредила Люба мой широкий распах двери пред ней. - Татьяна, а что, вы говорите, надо для регистрации и участия в турнире?
  
  - Ксерокопия первой страницы паспорта, квитанция об уплате пошлины на все сборы турнира - там что-то около ста тридцати семи рублей с человека. Ну и - если захотите - после турнира возвращаемся сюда, на вечеринку, это по четыреста рублей с человека: на шампанское и торты.
  
  - Всем пока! - Это вторничная партнёрша, по-свойски весело махнув рукой и Татьяне, и Любе - как будто была с ней сто лет знакома! - на ходу ущипнула мой далеко не могучий торс в распахе куртки.
  
  Шуруй себе мимо!
  
  А Люба лишь улыбнулась ей вслед радушно.
  
  * * *
  
  - Вот видишь - ты уже и один ходишь, а раньше говорил: "Без тебя - никуда!" - улыбалась она.
  
  Ленинский проспект горел всеми цветами неоново-электрического спектра.
  
  - Я так понимаю, что на турнир ты всё-таки пойдёшь?
  
  - Мы, - задорно поправила Люба, - пойдём! А как ты хотел: назвался груздем - полезай в кузов!
  
  - Да я ж не против!.. Единственное, что - партнёр тебе никудышный попался.
  
  - Но-ормальный! Ты посмотри, как день ото дня у тебя всё лучше получается! Думаешь, я не вижу, как ты стараешься! А до турнира ещё почти месяц!..
  
  - Ну, вообще-то, да! - воспрянул было духом я. - Если в жизни сейчас, как су-урьёзные люди говорят, не потеряюсь, то уж в ногах, наверное, не запутаюсь.
  
  - Но ведь, кажется, - очень осторожно начала Люба, - в твоей жизни сейчас всё нормально... Татьяна говорила, что вы собираетесь на будущий год в церкви венчаться... Что хотите ребёнка ещё одного - девочку.
  
  - Ну да, всё, вроде, так, да только теперь я... Тебя...
  
  - Не надо, Алексей! - Умоляюще сдвинув брови, она упреждающе подняла ладонь в чёрной перчатке. Точно, как учил Артём, должна обозначать партнёру партнёрша опасность столкновения сзади. - Я всё знаю!
  
  "Хорошо, - "сдулся" я про себя вслед за Мишей Ушаковским, - что мы оба об этом знаем!"
  
  Мы прошли немного молча.
  
  - Да ладно... Скорей бы в море уйти - море всё спишет!
  
  - Будешь там, где-нибудь в Рио-де-Жанейро, в белых штанах на дискотеке класс показывать, - с грустинкой, как показалось, улыбнулась она.
  
  - Да куда там! - Я не хотел, чтобы она печалилась хоть чуть: не для того к ней был приставлен! - С кем? Без партнёрши-то своей - первой!
  
  - Ты у меня тоже - первый партнёр...
  
  Вот так да!
  
  - Как, а когда ты в школе танцевала?
  
  - Но это было давно так! Там был Дима - лучший Сергея друг. Как оказалось потом, он был тайно очень в меня влюблён.
  
  - А чего же не признался?
  
  - Не хотел дорогу Серёге переходить - дружба! Не смог через это переступить.
  
  Мне оставалось лишь покачать головой - да ладно: "давно так" - так давно!
  
  * * *
  
  Любовь бы Гавриле в юности такую - уж он бы смог! Шаги основные, не спотыкаясь, проходить.
  
  * * *
  
  Ты видела, как всё с твоим приходом озарилось?
  Артём на радостях рукою - правою! - к себе пригрел.
  Каким там снобам значимым такое снилось?
  Нести, напастям вопреки, в мир этот счастье - твой удел!
  
  Вот так вот! И шелуху чтоб строго в урну сплёвывали!
  
  * * *
  
  - Слушай, Тань, а что это обозначает, если особа женского пола тебя - вот так - за живот щипанёт?
  
  - Заигрывание сексуальное - явное, причём! Нахимова, что ли?
  
  - Да не, не! Не со мной, вообще - с другим, там, одна...
  
  * * *
  
  - Ну что, Гаврила, в сине море отплываешь?
  - Отбываю. Пусть смоет всё за мной солёная волна,
  Оставив лишь одно: "Сама всё знаешь!"
  - Да - знаю всё! - за горизонт кивнула вслед ему она.
  
  И-э-эх, красиво бы было! Романтично - жуть тебя берёт!
  
  До мурашек по коже!
  
  Эх, но когда то ещё будет?
  
  И кто её будет тогда с танцпола провожать? Чья рука в танце стан её свойски подхватит?!
  
  С ума сойти!
  
  * * *
  В субботу я отправлял своих в Польшу. В двухдневную, как обычно, турпоездку. Затемно - в семь утра был уже сбор у школы - втроём вышли мы из подъезда: я нёс в руках малиновую дорожную сумку, до пяти, как обычно, раз ещё не повышая голоса отбрыкиваясь от Татьяны ("Давай, говорю, вместе понесём!"). Семён - путешественник уже со стажем, бодро нёс свой рюкзачок за плечами ("Наконец-то поем настоящую французскую булку!").
  
  "В чемодане ложка, вилка!.. "Крокодил" за прошлый год... Да початая бутылка!.. Да засохший бутерброд!" - пел я, к смеху своих, запомнившиеся строчки незнаемого мною барда: надо было разогреть своих пилигримов в морозной темноте. Пусть будет весел и лёгок их путь!
  
  Подъехал, гулко перезванивая своими стальными чреслами, трамвай, я посадил путешественников в его светлое, тёплое нутро. "Дальше нас не провожай, там уж до школы мы сами дойдём!" - Татьяна никогда не настаивала, а я не хотел рисоваться
  перед её учениками и коллегами.
  
  А вот Сергей, рассказывала Татьяна, как заботливый муж, провожал Любу всегда - до самого отъезда автобуса. Да потом она ему звонила чуть не через каждые двадцать минут до самой границы. "Нахимова! Ну чего ты трезвонишь? Понятное дело, что трубку не снимает - ну, выпил уже, наверное, пива. Так зачем его дёргать? Да отдохните вы друг от друга чуть!" - "Нет, пусть он мне ответит!"
  
  Любовь какая!
  
  Знатно было бы, конечно, вернуться в тихую сейчас тёщину квартиру, завалиться на диване опустевшей нашей комнаты, включить без звука - на все пятьдесят его кабельных каналов - телевизор, а может быть даже: "Да початая бутылка, да засохший бутерброд!" - суббота, всё-таки! Но - отпадало! Именно потому, что суббота: практика в студии - в два часа дня. А сейчас надо было идти "деньгу ковать": на этой неделе я снял евро со счёта ("Семёну за визу надо заплатить, и с собой чтобы наличных - не менее 50 евро было"), те самые, что клялся и божился милой банковской кассирше только множить.
  
  Накануне я дал фирменное, по былым временам, своё объявление: "Кладка и ремонт печей, каминов, чистка дымоходов" в пару бесплатных газет и позвонил Славе - чего, в самом деле, пока какой-никакой клиент не отыщется, бездельничать, на диване ногами кверху лежать. В сущности, я всегда ведь на него рассчитывал, убеждая и Татьяну: "Пока, как раз, документы морские буду делать, работа у Славы - самый замечательный вариант! Деньги-то на тот момент всё равно будут нужны - и на прожитьё, и вам, в море уходя, что-то оставить. А у него - куча для меня работы, когда надо будет мне, допустим, по бумагам, днём - отскочил, в любое время вернулся, вечер, если что, для работы прихватил, а то и в ночь остался". Татьяна, вздыхая, соглашалась нехотя: где бы уже это время не перебился, лишь бы в море ушёл! Без щенячьего восторга разделял мои планы и Слава. Он ведь серьёзно на меня рассчитывал, надеясь, что какое-то время я поработаю с ними конкретно, а не набегами, да между делом.
  
  Нет! Мне надо было уже в море! Я выручил тебя, Слава, той неделей своей работы на Емельянова - даже после нашей с тобой, по дороге туда, склоки в самом её начале - как положено другу. Тебе было надо, и я взялся спасать загубленный твоими мастерами объект. Выудив из опыта полутора десятков шабашных лет единственно возможный спасти дело вариант. Своими руками же эту идею и осуществлял, успевая - времени к сдаче было в обрез - тут же учить помощников, набранных тобою вчера с улицы, не жалея горла и сил на воодушевление, посредством жизненных баек, их, хмурных с похмелья и недосыпа, на трудовой подвиг. Который таки мы свершили - фактически задаром. Но не даром увещевал я, проявляя чудеса дипломатии, разуверившихся уже было хозяев, что закончим мы, конечно же, к сроку - как всегда у нас и бывает! - втуляя мягко, но убеждённо, что ещё и повезло им несказанно - получат чистый эксклюзив! Склоняя ещё и повинную - за тебя! - голову: "Да Слава на меня рассчитывал! А я всё никак с Ушакова расквитаться не мог - вот только-только к вам и вырвался".
  
  Мы сменили минусы на плюсы. Ужасающая взор халтура превратилась в радующую глаз работу. Эксклюзивную: всякая ручная работа - эксклюзив.
  
  Ну, а теперь у меня - свои дела. Свои, к осуществлению, планы.
  
  И в этот остаток до рейса времени я уже не хочу творить - дайте мне выносить мусор! Я не хочу быть незаменимым - желаю быть незаметным! Я не желаю быть "с во от такой буквы "М" мастером - определите меня к кому-то подсобником!
  
  Я хочу в море! Хотя...
  
  - Только, Слава, чур, чур! Документы я буду по ходу делать - отбегать, и по вторникам и четвергам танцпол - это святое!
  
  - Давай, давай - приходи! Нам сейчас каждая пара рук в помощь - семнадцатого сдача.
  
  * * *
  
  "Это святое!" - так говорила и она. Когда я спросил её однажды, провожая: "Татьяна говорит, что ты каждый день по несколько, хотя бы, страниц художественной литературы читаешь". - "Да, это святое! Каждый вечер, как только домой возвращаюсь, - сейчас вот просто воду горячую на октябрь отключили, - набираю ванную и беру книгу. Мои уже знают, что сорок минут меня не трогать - релакс!"
  
  Как здорово, что есть ещё такие люди, которые без нескольких прочитанных страниц прожитого дня помыслить не могут!
  
  * * *
  
  - Да плохо это! - досадливо поводил головой Слава. - Не с книжкой совсем надо в ванне расслабляться.
  
  У кого что болит!
  
  - Ладно, давай, показывай, что делать, - торопил я, - время-то дорого, не хочу твои деньги - "за здря!" - получать.
  
  Давай сразу обговорим! Значит, Слава, почасовая - да? - оплата у меня здесь будет, и всё, до получаса, я суммирую - ты меня знаешь: я - фиг обману!
  
  - Договорились! Вот как я своим говорю: "Только вы переступили порог - деньги вам уже пошли".
  
  - Ага, вот как самый худой подсобник у тебя получает... А сколько, кстати, он получает?
  
  - Да я одинаково всем плачу, - пожал сильными плечами Слава, - по пятьсот рублей в день.
  
  - Это со скольки, до скольки?
  
  - Ну, получается, за двенадцать часов. Мы, вообще-то, сутками здесь уже работаем.
  
  - Давай тогда, чтоб не путаться, полтинник в час? - чуть поднял я себе такие прямо с порога - не с потолка! - идущие расценки.
  
  - Ну, тебе, конечно, должно быть больше, - щедро отжалел сотню с двенадцатичасового рабочего дня Слава. - Зайдём-ка, друга твоего проведаем!
  
  "Чёрный строитель" только что закончил клеить обои в тесной боковой каморке - обрывки рулонов валялись на кафеле.
  
  Теперь он с чистой совестью перекуривал в открытую створку окна. Меня приветствовал радостно и сердечно - точно родственную, единственно понимающую его душу.
  
  - Серёга! Мать твою, перемать! Во-первых, какого болта ты окно открываешь: обои только поклеил - отвалятся! Во-вторых, какого хера здесь куришь - обои сырые, напитаются сейчас запахом табака моментом!
  
  - Да Слава!.. Не кричи - щас! - Вихрастый мой ученик спешно захлопывал створку и старательно растирал о кафель окурок - третий уже, среди обойных лоскутков.
  
  - О-ой! - вздохнул Слава. - Лучше бы - скажи - и не заходили!
  
  Смекалистым, чего и говорить, был его авангард!
  
  Площадь отделки была большой: целый верхний этаж нового торгового центра был отдан Славе. Кто им с Джоном такое доверил? "Москвичи всё, москвичи!" Из местных сновала по объекту средних лет блондинка в теле. Добрая, виделось сразу. "Ребятки, если семнадцатого мы не сдадим!.. Ой! - Она прикладывала руку к сердцу. - Меня просто выгонят без разговоров". Рабочих - я бы тоже половину разогнал! - было много. Что каждый из них делал, понятно было не сразу - если понятно было вообще. Все юноши (старше двадцати пяти не было никого) с озабоченным видом куда-то бежали, чего-то делово суетились - были, в общем, в вечном движении. Как акулы. Или как солдаты, для которых передвижение по армейскому плацу разрешено - по уставу - только бегом. Парадно вышагивали только Слава с Джоном, облачённые в утверждённую своей властью форму строительноначальников - оранжевые рабочие комбинезоны со светоотражательными полосами на ногах - лампасами поперёк! - а у Славы ещё и штормовка, как генеральская шинель, или как тога победителя, на плечах. Это при температуре, при которой мне вольготно работалось лишь в футболке!
  
  Вечное Броуновское движение в огромном помещении (точнее - в нескольких его залах) осуществлялось, начиная с Джона, а от него (от греха подальше!) убегали в другой конец - к Славе, к которому кто-то да подбегал каждые пять минут.
  
  - Слава, запиши на меня сотню?
  
  - Зачем? - лукаво щурился начальник.
  
  - В магазин сбегать - чаю попить.
  
  Слава неспешно, с укоризненной улыбкой покачивая головой, точно смакуя мгновения, вытягивал из нагрудного кармана "комбеза" пухлый блокнот с авторучкой, где записывал выданный "работяге" аванс, а потом толстенный, с коим никогда не расставался, бумажник - символ высшей власти: почти магический! Из коего и одалживалась просителю вожделенная купюра.
  
  "Грабили нас грамотеи десятники..." Но тут, право слово, неизвестно ещё кто кого грабил: десятник ли грамотей, или его продвинутые подчинённые!
  
  Пили чай и ели здесь с утра, в обед, вечером и даже ночью - в любое, в общем, время. В чём, в чём, но в этом деле ребята знали толк! Ели за длинным, сколоченным, наверное, первым делом столом из ДСП, убраться на-, под- и вокруг которого намеревались, видимо, в последнюю очередь. "Отлетали", судя по горам пластмассовых контейнеров, по покупным салатикам: греческий, грузинский, оливье, сельдь под шубой - гурманы! Жаль немного, верно, было закусывать "без толку", но здесь был установлен Славой жёсткий сухой закон. "Москвичи первым делом сказали: "Если хоть одного даже с запахом ловим - сразу на четверть всей суммы штрафуетесь". Так и в договоре записано. А тут у нас - миллион триста тысяч: вот и считай!" Славные молодцы Славы с лихвой компенсировали недостаток алкоголя избытком сладостей. Неписаный, самим народом установленный "сладкий" порядок гарантировал купившему законное право только на первый пряник (пирожное, зефир, круассан, тарталетку), а дальше уж - как повезёт! Вероятно поэтому - карауля вновь из магазина прибывших, за столом в любое время дня (а теперь уж и ночи) кто-то да заседал. Теперь это была вторая маленькая отдушина в суровых лишениях безвылазного круглосуточного аврала для хлопцев, переехавших в "Кловер" до окончания объекта. Первую составляла прекрасная половина человечества - полдюжины девиц, кроивших из пеноматериалов незатейливые орнаменты и вырезавших рожицы инков и их божков (этаж должен был называться "Империя инков"), как автопортреты. Впрочем, свои отнюдь не греческие носы девицы задирали высоко: ведущий художник этого объекта то ли в порыве вдохновения, то ли сдуру, то ли, как любил говорить Слава, "с перепуга", платил девчушкам по тридцать тысяч рублей в месяц. Разница в оплате со Славиными орлами была разительной, о чём многие уже успели "пожалиться" мне втихаря. Полбеды бы ещё это, так и от ударной работы художницы дефилированием в воздушных своих, одноразовых комбинезонах братву отвлекали. Даже Джон, проходя мимо двух умелиц, вырезающих и громоздящих топорные фрагменты по разные стороны входа, приостанавливался:
  
  - Вот сейчас и посмотрим, кто быстрее работает!
  
   Иди марафонцев своих на промежуточных финишах фиксируй, смотрящий!
  
  Что-что, а физическая выносливость парней впечатляла! Особенно поражал своей кондицией парнишка в ярко-красном комбинезоне, и по прозвищу же: "Партизан". Настолько стремительно и делово сновал он по этажу с вдумчиво-чистым взо-
  ром ясных глаз! Происхождение его героической "погремухи" с усмешкой пояснил Серёга:
  
  - А-а, загасится где-нибудь постоянно - и курит.
  
  Для чего нужна была такая капелла бездельников Славе? Для реставрации "Битвы за "Кловер""? Линолеум во всех залах был уже постелен ("Зацени, какой узор мы сделали!"), большие баннеры по стенам тоже почти все поклеены: "Сейчас вот, на следующей неделе, должен контейнер из Москвы прийти - с оставшимися". Шёл, правда, ремонт в маленьком туалете. Внеплановый: когда дорогостоящий узорчатый кафель, утверждённый привередливым дизайнером, был полностью поклеен по стенам и на полу (Джон самолично, никому не доверив, укладывал), решили и воду в трубы открыть (тоже Джона вся, с сантехникой, работа) - всё "по-нашему"! Открыли...
  Теперь вот, чтоб до потёкших труб добраться, долбили эксклюзив отбойным - гордостью Славы - молотком: ну хоть все увидят, что инструмент весь для работы у "фирмы" в наличии есть!
  
  Пошныряв по всем закоулкам в поисках работы, я, наконец, набрал ведро воды, прихватил флакон моющего средства и припал, с тряпкой в руках, на мытьё полов. По-чёрному исполосо- ванных подошвами и каблуками мастеров-скороходов. И самая то была продуктивная сейчас работа. Жаль, что времени на неё оставалось лишь пара часов...
  
  * * *
  
  У меня был повод позвонить ей... У меня было счастье услышать её голос!
  
  - Нет, иди, конечно, ты что - даже не думай. - Явная грусть между тем слышалась в трубке. - Я же тебе говорю: назвался груздем!.. Нет, я никак не могу - мы с детьми в кино идём: в "Плазму". Так что недалеко там друг от друга будем...
  
  * * *
  
  Теперь Гаврила сделался Гамл"етом: (ударение на 2 м слоге)
  "Быть на танцполе нынче, иль не быть?"
  Как форму не терять? При этом -
  Как Даму сердца не ран"ить? (опять на второй слог)
  
  Решил (ведь ждать её всегда он будет):
  Гаврила в студию сегодня всё ж придёт.
  И, в вальсе головою закружа, не позабудет,
  Какую розу алую он на щите несёт!
  
  
  
  * * *
  
  В студии я с порога напоролся на Алевтину - так, выяснилось, звали вероломно вторгшуюся в группу нашу девицу. Как на мину. На секс-бомбу, точнее, коей, верно, она себя и числила. Из элементарного приличия - мы ведь были одиночками, а мой
  рыцарский плащ ещё развевался с самой улицы, - пришлось опять терпеть себя её партнёром. Стоически перенося писки, визг и понукания.
  
  - Ты не обижайся, - с детской непосредственностью увещевала она, - я на мужа своего тоже кричу.
  
  Вот на мужа и кричи - я причём? Хоть и жаль, конечно, бедолагу! Наверное, и на танцы её услал, чтоб пара часов тишины в его жизни появилась!
  
  Вдобавок, когда я подхватывал Алевтину после кружений, рука путалась в складках газовой накидки: пока, там, до спины доберёшься, уже и опять в кружение её посылать пора!
  
  Пора было её посылать...
  
  Я честно отдал Алевтине час - на большее, при всей моей "уважухе" к мужу её, незнакомому и горемычному, сил не хватило: "Слушай, мне бежать срочно надо! Не обижайся, ладно - дела". - "Да иди, иди, конечно - если надо". - На удивление,
  она всё прекрасно поняла (глаза даже на миг просветлели задумчивостью) и, к её чести, приняла моё бегство с достоинством.
  
  Всему положены пределы -
  Душой Гаврила занемог!
  И, под шумок, да между делом,
  Не от своей партнёрши сбёг.
  
  - ...Ну, чего ты с танцев сбежал?.. Подожди - сейчас из зала выйду... Но ты позанимался хоть чуть-чуть?.. Надо, конечно, готовиться!.. Да - мы, допустим, можем и в школе заниматься, там у нас и музыка есть!.. Во вторник обсудим...
  
  Я почти бежал домой, хотя сегодня никто там меня особо и не ждал, да и время вечерней поверки тёщи ещё не подошло. Прицепом же я нёс на глубине пакета "чекушку" - одиночество
  субботнего зимнего вечера (ведь декабрь уже наступил) коротать.
  
  И, "прорисовавшись" на кухне участливо - прилежной физиономией - трезвой ещё харей, - и, затворив за собой дверь нашей
  комнаты, первую рюмку я налил за польскую сторону...
  
  * * *
  
  - Привэт, мой эвропейский дружисче!
  
  - Здорово, мой славянский брат!
  
  Только так, по народной дипломатии, мы друг друга и приветствовали.
  
  Иностранец Томек носил очки с толстыми линзами и постоянно спадающие - не особо на чём им держаться было - джинсы. Длинные волосы были непременно взлохмачены на голове, и торчали в разные стороны из ушей. Европеец имел видавший виды "Фольксваген-пассат" (в бардачке ли, в дверях, или под ковриком которого можно было отыскать болтик любого диаметра или дюбель всякого размера) и троих детей от законной своей супруги - нашей соотечественницы и землячки.
  
  На Ушакова он был приглашён, по своим каналам, Альвидасом (тоже ж теперь евросоюзником). Укладывать мраморные ступени на заднем балконе и центральном входе. Когда он управлялся, без сантиментов сбив мой камень по нижней каёмке, с балконом, я как раз закончил калым мангала "Мальборк".
  
  - Мальборго, - знающе кивал Томек, - замок тевтонов.
  
  - Мы же их вместе потом, в 1410 году, разбили, знаешь? Правда, наших смоленских витязей было лишь три полка, и все полегли. Я книгу читал: "Крестоносцы".
  
  - Знамо, знамо... У нас в честь того сражения напиток есть - "Грюнвальдска битва": килограмм дрожжей, четыре - сахара, десять литров воды поверх заливаешь. Когда выбродит и перегонишь - нелегко одолеть!
  
  Братец ты мой славянский!
  
  Одолев без труда задний балкон за два летних вечера, в следующий раз Томек был призван тёплой зимой клеить дорогущие мраморные ступени на крыльце самого что ни на есть центрального входа. Главного крыльца - парадного подъезда. Приспичило хозяину. Впрочем, я уже выходил каменной мозаикой на крыльцо, а, по словам Гриши: "Поляк ещё летом это положить был должен!" Но руки, за другими работами, у него не дошли, да и к лучшему - ноги строителей переносили на своих подошвах столько шпаклёвки, клея и строительной пыли, что теперь, пожалуй, ступени надо было бы уже перекладывать.
  
  - Пива не хочцэ, пан? - весело кивал мне Томек на запенившуюся воду в бадье из-под краски, что он только залил.
  
  - Спасибо! - тактично отказывался я. - У меня самого скоро чай поспеет.
  
  Вода, в которой грел руки и куда окунал застывший камень, закипала в моём резиновом ведре с погруженным в него кипятильником: зимние условия кладки!
  
  Я ещё и в помощь Томеку подписался - подсобником. Чтоб иметь для себя представление об укладке мрамора. Станок даже свой готов был предоставить - всё для друга! Но Томек, бесполезно попытавшись укротить уже изрядно "ушатанный" резкой камня агрегат, покачал головой:
  
  - Нэ-э, в этой печи хлэба не спече!..
  
  Как знаешь.
  
  Вдвоём, вспоминая моменты общей истории ("Да и добже, что тогда, в восемьдэсят пэрвом, Ярузельски власть забрал - было бы, как у Чехословакии"), мы уложили ступени за пару дней.
  
  - А швы когда, Томек?
  
  - Да по веснэ зафугую.
  
  По-нашему!
  
  Весной же он появился лишь на день, установив мраморную столешницу на барбекю, обошедшись здесь без моего, с Гришиной подачи, участия: "Лёха, не отвлекайся по мелочам".
  
  - А ты, гляжу, упёртый малый, - подивился он, когда я в четвёртый раз потащил большущий каменный пласт к станку: "палуба" была в самом начале. - Я только одного такого мастэра видел - у себя, у Польше. Тот тоже мог один камень целый день молоточком лупать - тэрпенья бралось!
  
  - А ты не хочешь подключиться? Деньги-то здесь я вбил хорошие - на двоих хватит!
  
  Я всё ещё не терял надежды найти себе помощника.
  
  Томек по-доброму усмехнулся.
  
  - Я нэ перэживаю, что ты меня обманешь! Они, - он кивнул в сторону дома, - обоих нас кидануть могут.
  
  Мне нечего было ему возразить.
  
  - О! Отдэлочныки унывэрсалы! - отметил Томек вереницу среднеазиатских гастарбайтеров, проходящих мимо забора. - Звоню, курва, вчера утром по объявлэнию: "Отдэлочныки уныверсалы трэба?" - "Чё делать умэшь?" - "Ничего!" - "А чё звонишь?" - "А чё б ты объявлэний дурных не давал". Засмеялся. Спросил расценки на плитку, на обои: "Это дорого! Навэрно, дэйствитэльно отдэлочныков-унывэрсалов искать придётся".
  
  Томек тоже жил с тёщей. По его словам получалось, из ума если не выжившей, то, скажем так - пожившей.
  
  - Была хорошая квартира, у цэнтре - трёхкомнатная. "Голова у городе болит". Поменялись - на Светлогорск.
  
  - Ого!
  
  - На такую же, с доплатой. Море видно! Воздух свэжий. Мне езди каждый день - ладно. Ей - скучно! Город маленький. Ходить днём некуда! Поменялись обратно. Опять - на трёхкомнатную, опять - с доплатой.
  
  - А откуда ты деньги, клещ, берёшь? Детей трое, жена, тёща, да ещё квартиры, как перчатки, меняешь - всё с доплатой.
  
  - Работаю, - хмыкнул Томек. - У шесть утра уже встаю - привычка, кофэ выпил, сыгарэту скурил - и поехал!
  
  Смолил он одну за одной.
  
  В следующий раз мы повидались с Томеком уже летом...
  
  Было облачное утро июльской субботы...
  
  - Ты у меня тут всю жизнь отрабатывать будешь!..
  
  ...Плавно переходящее, впрочем, уже в день.
  
  - Ну, где твой грёбаный поляк, Альвидас? Я что - из-за него свой выходной терять буду?!
  
  Хозяин, всунув руки в карманы брюк спортивного костюма и перебрасывая из угла в угол рта зубочистку (верный, как заверял Гриша, признак, что он явно не в духе), стоял на верху крыльца - того самого...
  
  Альвидас, кручинно свесив повинную голову и плешь на ней потирая, топтался внизу, в чертополохе. Между ними, на середине ступеней, скрестив руки на животе и пронзая незадачливого дизайнера стальным колючим взором, могучей фигурой обозна-
  чался Миша.
  
  - Звони, давай, ещё раз!
  
  Крякнув, Альвидас извлёк из кармана моднявых своих джинсов телефон.
  
  - Томек!.. Томек, ты давай, это, подъезжай - правда! Приезжай - я серьёзно.
  
  При всей своей прощелыжности - отдадим ему должное - Альвидас не был жалким трусом. А может даже, это у него был уже профессиональный подшёрсток - везде же так у него случалось...
  
  Томек подъехал минут через двадцать. Дальше, за забором, события, по его рассказу, развивались так:
  
  - Выходит вот этот громила: "Ты крыльцо делал?" - "Я". Вытаскивает пистолет: "Пошли!" Я чуть не обо...
  
  Не мудрено!
  
  Пленного подвели к крыльцу.
  
  Где-то я это уже видел?!
  
  - Ну что? - жёстко, не повышая при этом голоса, отчего становилось ещё более жутко, вещал хозяин сверху. - Один раз вас простили - балкон с перепадами, другой - на барбекю...
  
  
  Точно - "Мастер и Маргарита!" Иешуа га Ноцри и Пилат Понтийский. И балкон со ступенями!.. Ну, и кентурион Крысобой (Марк!.. Миша!), конечно - куда без него? Все по местам!
  
  А грех Томека был такой: через непрофугованные вовремя щели с талой и дождевой водой на ступени пролились потёки клея - зимняя кладка дала себя знать. Белыми разводами они уже так плотно въелись за это время в мрамор, что очистить их
  не представлялось теперь возможным.
  
  Эх, Томек, Томек! Какой же ты, брат мой славянский, раздолбай!
  
  А и цена-то всей мраморной лестницы была - четырнадцать тысяч евро: всего-то!
  
  У Томека забрали документы - права и что-то ещё, что уж у бедолаги было в тот момент, - и Миша куда-то с ними уметелил.
  
  Со всем своим семейством уехал скоро и хозяин, оставив Томека с Альвидасом скоблить и вылизывать крыльцо. Но сколько те ни лили из шланга на ступени воду, сколько ни елозили мягким пушистым диском, в полчаса оперативно Альвидасом купленным, шлифовальной машинки по проклятущим белым потёкам, клеевые разводы пропадать не собирались. Засели они теперь в мрамор крепче тевтонских рыцарей в замке Мальборг.
  
  - Когда мокро, так даже и ничего, - обречённо вздыхая, говорил Томек курившим тут же Костику с Витей-без-Лёши, простодушно удовлетворяя их злорадное любопытство мелкими подробностями: "Когда пистолетом у спину уткнул, я, курва, чуть не ...!"
  
  Парни были счастливы. Потёки никак не изводились.
  
  Часа через три бесполезных Томека потуг (уже без чуткого руководства "свалившего" по тихой волне Альвидаса) прибыл Миша, отдав, наконец, мытарю документы:
  
  - Ну, теперь ты никуда и не выедешь - даже не пытайся!
  
  Вот это беспредельщики! Международного - шугайся! - масштаба. Этим мнение священного синодриона не нужно - им Каифа не указ!
  
  Сегодня хозяин два часа ждал: "Я что - свой выходной терять буду?!" Меня ("Как мы уже устали") они ждали уже третий год.
  
  Тут уж Мише одним пистолетом не обойтись! Не одной, во всяком случае, обоймой.
  
  Вот и покачай ты, Гаврила грешный, права здесь! Упади на четвереньки, уткнись в свой камень, ползи скорее к окончанию и не отсвечивай! И тем будь счастлив: пока ты не закончил, ты людям - серьёзным! - нужен.
  
  Томека в тот день отпустили, долг повесили на Альвидаса. Расплатился тот достаточно скоро: не живыми же деньгами - взаиморасчётом за дизайнерские услуги свои, бесценные. "Альвидас нам ничего не должен", - как-то к слову обмолвился
  Гриша уже зимой. Томек же, когда мы поздравлялись по теле- фону с Новым годом и Днём защитника Отечества (он этот праздник почитал особо), на моё: "Заезжай, если
  что!" - отнекивался яро:
  
  - Я эту улицу, курва, Ушакова объезжаю тэперь за километру!
  
  Счастливый! А я день за днём - ещё год с лишним! - носил туда свои ноги. Хоть и не шли те, проклятущие...
  
  * * *
  Блеклое зимнее солнце скучно тянуло день до вечера, равнодушно взирая через большие, запылённые окна верхнего этажа на снующие туда-сюда фигуры.
  
  - Вот, я сразу слышу, что Серёга идёт! - проводил агитационную летучку на рабочем месте Слава. - Вот так! - Он изображал стариковское шарканье ног. - А я хожу вот так! - Слава - на ходу! - перевоплощался в спортивного ходока - землемера.
  
  Эх, Слава, в ногах правды нет! И от работы не убежишь, и от судьбы не уйдёшь...
  
  Правда была в том, что парням, волею судьбы у которых работал теперь, я был здесь абсолютно не нужен. Третий день кряду слонялся из угла в угол, принимаясь за какую-нибудь бестолковую работу, на половине её бросая, чтобы ухватиться за другую - такую же. В воскресенье с утра надыбал вынос мусора на рампу, что находилась на первом этаже, и это продуктивное занятие можно было бы растянуть на целый день. Если бы не Слава, подключивший по такому случаю мне в помощь всю ораву. А ушлые, не мудрствуя лукаво, подключили в дело лифт ("Потом убрать только надо будет!"), и работа была сделана в два счёта. Пришлось искать другую: "Слава, чё делать-то?"
  
  Делать мне здесь было нечего!
  
  Деревянный каркас лодки, что должен был служить столиком в кафе, захватил набирать Саня - земляк Джона, знакомый мне ещё со стройки в Мамоново. Пылесос, что, по замыслу Славы, должен был гудеть безостановочно, с профилактическим лишь
  пятнадцатиминутным "перекуром" - в два часа раз, не выпускал из рук Костя-"светофор" (наколка у него на шее была трёхцветная), хорошо зарекомендовавший себя на объекте на улице Емельянова. Нашлось, правда, мне место - с бока припёка - при наклейке последнего баннера на стену.
  
  - Стену грунтовали? - в последний момент строго дознавался Слава.
  
  - Грунтовали, грунтовали, - не моргнул ясными глазами Партизан.
  
  Дотошный Слава всё же решил проверить, проведя по стене пальцем. А когда отнял, продемонстрировал, зануда, шпаклёвочную на том пыль.
  
  - А-а!.. Здесь-то? Не грунтовали! - мотая отрицательно головой, всё так же прямо глядел в глаза Партизан.
  
  Да, у этого, и вправду, правды не выпытать - хоть ты к стенке его той поставь!
  
  Под вечер Слава вспомнил для меня дверной проём, что нужно было заложить. Подтащив, как добрый, кирпич с кладочным раствором, я успел выложить кладку в свой рост (не забывая армировать каждый ряд забитым в стену гвоздём - как положено!), оставив окончание на завтра - "пшеков" своих надо было бежать встречать. А в понедельник мне осталось лишь, покривившись, обозреть кривокирпичное завершение Серёги - это он, сразу было видно, постарался.
  
  - Ночью доложил, -сказал утром мне Адиль. И, сверкнув чёрными зрачками, добавил: - Это ты Славу, там, у Вадима, научил по ночам работать... Вадим, кстати, до последнего дня спрашивал: приедешь ты камин выкладывать? Хоть по ночам - согласен он уже был.
  
  - Да ну его, Вадима этого! Пусть ищет, кого хочет...
  
  * * *
  
  А в один полуночный час я рассмотрел через футбольный проём немытого окна, как строится часовня напротив - через дорогу. Тоже в ночную смену работали. Споро. Прожекторы, кран подъёмный, монтажники в клетках арматуры - заливать
  бетоном с утра будут. Вот - кризис, не кризис, а строятся тоже!
  
  Не всё, знать, под небом плохо - переживём трудности эти временно-постоянные, переживём!..
  
  * * *
  
  Да ну его, Вадима этого! Пожертвовал я ему однажды июньское воскресенье прошедшего лета, приехал, как добрый - друзьям помочь. Давно уже Слава просил дымоход кирпичный положить: "Ты, главное, начни - сколько успеешь". Успел я в тот день много - почти на второй этаж трубу о восьми каналах выгнал, сумев, по ходу работы, и с хозяевами поочерёдно пообщаться. Вадим примчался раньше супруги. Поведал ему обстоятельно - чтоб потом лишних вопросов и ненужных претензий не было - о плюсах, но больше о минусах открытого, как они хотели, кирпичного камина перед чугунной топкой за жаростойким стеклом - пусть и станет она чуть дороже. "Растележил", рассусолил, разложил по полочкам. Как правило (бывшее безо всяких до этого дня исключений), такое серьёзное, обстоятельное начало работало безотказно. Только, оказалось, не здесь! Потому что Вадим, видевший меня первый раз в жизни, без сантиментов возмутился подъехавшей чуть позже супруге:
  
  - Ты же хочешь открытый огонь? Ну вот, а этот, бляха, говорит, что ещё чего-то там надо покупать!
  
  "Этот"! Действительно! Разводит бедного хозяишку на бабки - вставку какую-то чугунную - бляха медная! - требует!
  
  Дурень - тебе как лучше говорят: для себя же ты дом строишь!
  
  Поглядев на такие дела, считанные разы я сюда ещё и приезжал - от Ушакова факультативом. По дружбе и по воскресеньям. Дымоход до крыши да столбик на веранде выложил. Поавралил и одну ночную смену - к осени уже ближе: срочно нужно было отдельно стоящий дымоход - как раз-таки, для камина - выгнать. Но тут уж я передавал немудрёные секреты мастерства преемнику своему здешнему - вихрастому, вороватому
  Сергею. Каменщику от сохи и "чёрному строителю" Славы ("Вот есть, знаешь, чёрные полковники, а это - чёрный строитель: чего бы ни делал, наверняка закосячит!"). Но так как то был единственный мало-мальски сноровый в кирпичной кладке умелец в большой - с упором на общестроительные работы ("от фундамента - под ключ!") бригаде, то оставалось довольствоваться им. В любом случае, Слава с Джоном смело перешли на новый уровень ("Отделку мы уже переросли"), взявшись за этот дом с нулевого уровня.
  
  Когда-то надо начинать!
  
  Друг наверняка делал ставку и на меня, надеясь выдернутьтаки с Ушакова. "А мы сейчас всей толпой фундамент льём - бетон привезли!.. Да, а у нас тут радуга такая - через всё небо: красота!" Но все попытки залучить меня героикой коллективных трудовых свершений и романтикой необозримых далей оказались тщетны: да я бы с удовольствием, но Ушакова, Ушакова!..
  
  Место то было действительно красивое. В тихом уголке уютного городка. У самого края отлогой низины с железнодорожными рельсами на дне, по которым четыре раза в день проходил пассажирский пригородный дизель. На другом её крае был почти вольный бурьянный простор, в который гармоничной пожухлостью вписывалось несколько заросших участков с погнившими покосившимися балками - огородками.
  
  - Просто я боюсь, - сознался как-то Слава, - что мы без тебя кладку запорем.
  
  - Поставь Джона на углы, пусть каждый угловой блок выставляет аккуратнейшим образом, по уровню - в трёх измерениях. Не спеша. А вся толпа уже от угла до угла, по шнурке - нитку такую натягиваете, - кладку гонит. Если вы так не сможете, тогда... Тогда, Слава, вышивайте крестиком!
  
  Кладку ребята одолели. А вот дальше дело начало замедляться. Не думаю, что лицезрение живописных окрестностей славных строителей Славы от работы отвлекало. Обычно они, если не было того на объекте, рядком сидели по лавкам - нетёсаным, положенным на керамзитовые блоки горбылям - и, запивая шоколадные крекеры чаем со сгущёнкой, смотрели на ноутбуке "Хроники Нарнии". А что - мой девятилетний сын, такой
  же, кстати, большой любитель "сгущика", тоже этим фильмом бредил.
  
  - Как ни приеду, они всё только хавают! - ещё по-доброму журил их появляющийся на своей стройке Вадим. Пока стройка эта плавно не перешла в долгострой - вот тогда он уже в выражениях не стеснялся!
  
  Однажды Вадим со своей хозяйкой - милой и спокойной женщиной - по наводке Славы, подъехали на Ушакова: поглазеть. Перегородив своей "аудюхой" выезд из ворот, за которыми - я видел - уже заводила свой "поршик" Наталья Алексеевна. Поэтому, вышедши быстро за ограду, я был сдержан в ответах на вопросы Вадима: "Где это они столько денег наворовали?"
  
  - А ты не сказал, что это мы всю отделку внутри сделали? - взъярился моей бестолковости Слава, которого к тому времени на Ушакова уже и в лицо забыли. - Ну, ты лош-шара!
  
  Они с Джоном ещё надеялись, видимо, заполучить и всю внутреннюю отделку дома Вадима.
  
  Не "срослось"...
  
  Ветер осени первыми порывами развеял те друзей надежды, рассеяв и половину дружной их бригады (вторая в срочном порядке была переброшена на "Кловер"). В сентябре, когда мы спасали заказ уже на улице Емельянова (тот самый, по пути на смотрины которого и поругались тогда мы со Славой - "по взрослому!"), в день его сдачи имел "шеф - нарасхват" пренеприятный, видимо, разговор телефонный с Вадимом:
  
  - Я здесь, на Емельянова, объект мы здесь заканчиваем... Вадим... Вадим!.. Ну, мы же тебе не завтра ещё заканчиваем.
  
  - Чего там? Мозги тебе взрывает, хлыст? - поинтересовался я, когда Слава упрятал телефон в нагрудный карман комбинезона.
  
  - Да нет, - по-настоящему грустно вздохнул Слава. - Если бы все заказчики были такими, как Вадим... С ним-то, как раз, договориться можно.
  
  И он со вздохом обернулся на оклик здешней фурии: "Вячесла-ав! А что это вот здесь?.."
  
  На Емельянова мы в тот день заказ сдали!
  
  Через пару дней я приехал, за компанию со Славой, на дом Вадима. Был серый, холодный, промозглый день с непрекращающимся дождиком, временами переходящим в косой ливень. Из коробки дома, где в пустых дверных и оконных проёмах гулял ветер, и лишь устланная чёрным рубероидом крыша охраняла хотя бы от дождя, выбрели "чёрный строитель" с Адилем: ёжащиеся, небритые и неприкаянные. Брошенные генералами остатки разбежавшейся армии. Пленные. Живая доверенность Вадиму, что объект не оставлен, работа ведётся.
  
  - А, на фиг! - грустно улыбнулся мне храбрившийся Адиль. - Скоро пошлём здесь всех, да и уйдём, к черту!
  
  - Давно пора, брат! - крепко пожал ему руку я.
  
  Ужели они рассчитывали здесь что-то ещё получить?
  
  Чего они здесь могли уже наработать?
  
  Мне было искренне жаль бедолаг. Но я не желал разделять их участь - здесь уже было всё потеряно. А второй раз наступать на ушаковские грабли - мёрзнуть, мокнуть (за что - за идею: "Через четыре года здесь будет город-сад!"?) у меня просто не было уже сил.
  
  - Надо же с тобой ещё за этот дом рассчитаться, - спохватился Слава на обратном пути. - Сколько мы тебе должны?
  
  Я оценил свои труды в символическую тысячу рублей - чего было с них, сирых, взять!
  
  ...Но в тот, самый первый, июньский день - в солнечное то воскресенье, когда как заведённый гнал я всё выше и выше массивный дымоход - всем на диво, - то отдыхал по-настоящему.
  
  От Ушакова - душой. В которой также непоколебимо поднималась волна радости: я всё ещё могу свернуть горы, я не зачах там, я - сильный!
  
  А в конце дня подошёл Джон:
  
  - Вот видишь, как хорошо с нами работать: никто над душой не стоит, никто не напрягает, никто лесом не припугивает!
  
  Приберегал, верно, весомый этот аргумент.
  
  Хоть сам парням за то приплачивай!
  
  А где-то в тот дышащий сочной зеленью лета день была Люба?..
  
  * * *
  
  Во вторник, по короткому дню ("Танцы же, танцы!") я "свернулся", заработав 300 рублей - за 5 часов.
  
  Хоть что-то - всё не дома сидеть!
  
  А здесь - у парней на шее...
  
  Да я хоть бы и по ночам рад был работать - самый ведь сейчас для меня вариант!
  
  Но не было здесь моей работы.
  
  * * *
  
  - Ну что - встаём?..
  
  Я не помню когда - сколько уж лет назад! - спешил я так на свидания. С этой студией, с этой атмосферой, с этой музыкой, с ней... Я ждал её пришествия, а она всё не шла. В зале сегодня были все- все- все, плюс "бандо"с" Алевтины - очень прилично, впрочем, одетый и достаточно сдержанно себя ведущий. Со спокойным, мужским взором, беспристрастным и чуть даже равнодушным. Алевтина, наверняка, притащила его сюда: уступил, наконец, супруге. Сидел на лавочке и глядел больше на теребимые перчатки, чем в зал.
  
  - Вот этот, вот этот, - исподволь кивнула она по моему приходу.
  
  Чего хотела? Семечки оптом не закупаем!
  
  - Та-ак! Плечи работают!
  
  Артём гнул свою грудь в разминке натурально - колесом. Мне так никогда не суметь, не научиться!
  
  Хотя... "Назвался груздем"!
  
  Да смогу! Ради неё - должен смочь. Смог же там, на Ушакова, даже без Любви - всего лишь в её предчувствии, горы - камня - свернуть. И уйти красиво. Да что там: хотя бы уж просто - уйти!
  
  А по сравнению с Ушакова, всё прочее - семечки!
  
  Алевтина!..
  
  Любовь появилась не одна. С молодым нахалюгой, крепко сложённым, с модной стрижкой и снисходительно-насмешливым взглядом: просто с ходу хотелось влепить ему "подлещика" - легонько, для профилактики.
  
  Юноша остался у стойки, свойски завладев участливым вниманием вставшей по другую сторону Татьяны.
  
  Здесь сегодня что - пати-"сходняк"? День свиданий?!
  
  Сегодня был вечер любви. И ревности, конечно - румба.
  
  - Скорее всего, румба будет вторым латиноамериканским танцем в турнирной программе. Поэтому давайте сегодня поработаем над ним!.. Трудный, всё-таки, танец.
  
  Сначала мы работали поодиночке - партнёры против партнёрш: стенка на стенку. А незваный спутник Любаши беседовал меж тем с "ля професс|орой" всё оживлённее и разбитней. И только когда я нежно, но твёрдо привлёк к себе свою партнёршу в латинской стойке, он, тотчас с Татьяной распрощавшись, убрался моментально.
  
  Ступай себе, ревнивый мучачо: это моя партнёрша!
  
  - Вчера было занятие в другой группе, и общая была у большинства партнёров ошибка. При алемане, когда партнёрша кружится, начинают её руку своей крутить. Как бетономешалку!.. Чего смеётесь - именно так!.. Не надо этого делать - держите
  ладонь вот в таком положении, - он воздел ладонь почти вертикально, под небольшим лишь углом, кверху, - на месте. И тогда партнёрша, скользя по ней, своей ладонью тоже свершает круг. Так что не надо - как бетономешалку!..
  
  Не буду! Я, кстати, сроду ей на Ушакова и не пользовался, лопате больше доверяя. Никакой, во первых, от электричества зависимости - ни с кабелями таскаться не надо, ни гнездо розетки свободное выискивать. Да и мыть бетономешалку по окончании работы - сплошная морока: гляди, чтобы водой цементной хозяйские цветочки не залить!
  
  Если бы, конечно, Миша в неё запрыгнул - можно было бы ещё подумать...
  
  - Далее - посмотрите, какой ещё - важный! - момент: когда мы проходим основные шаги, то промежуточные два шага делаем ровно, без спешки. А в крайних мы должны чуть замедляться, шагая на партнёра, делать едва заметную паузу, приставляя шаг,
  а назад уже отталкиваемся с ускорением. Получается натяжение такое, для танцев вообще очень типичное: если где-то замедляемся, значит, в следующем движении будем добавлять - делать его резко, с ускорением! Вот как, знаете, резинку в рогатке вы
  в детстве натягивали, натягивали, и - бах! - выстрел! Давайте, помня это, продолжим!..
  
  По воронам из рогатки я в детстве - достаточно примерном - стрелял мало. Больше потом, в юности удалой - по воробьям, из пушки.
  
  - Когда партнёрша кружится в алемане, вы, партнёры, сообщаете ей лёгкое давление на ладонь. Вообще - партнёры! - своей ладонью, кистью рук вы сообщаете своей партнёрше - вы показываете ей! - ваше последующее действие: что вы дальше намерены делать, куда пойдёте, куда идти ей. То есть - через руку вы сообщаете свои намерения... Знаете, давайте сделаем сейчас так: встаём в парах, упершись друг другу в ладони, руки чуть согните в локтях... Так! Вот подавите сейчас слегка друг другу в ладони, покачайтесь таким образом!.. Почувствовали? Для закрепления давайте сделаем следующее упражнение: партнёры, таким вот образом сообщая давление, ведите - двигайте - свою партнёршу. Вот, как будто вы тележку в магазине перед собой катите. И возвратитесь обратно, от окна, сообщая уже обратное давлению натяжение: вы увлекаете её! Тянете к себе, как магнитом! Попробуем!..
  
  Все - люди, как люди! - бойко "покатили" свои "тележки" по залу, а Люба... Она осталась стоять на месте, наивно глядя в мои глаза и пожимая плечиками:
  
  - А я ничего не чувствую!
  
  Вот стерва!
  
  Не увлеклась она, видишь ли, партнёром! Ну, не тянуло её, хоть убей, ко мне магнитом!
  
  Да - трудный танец эта румба!..
  
  Однако, разочарованиям в этот вечер не было конца!..
  
  Когда, по окончании шоп-дансинга я, как обычно, шмыгнул за двери переобуться на лестничной площадке, украдкой заметил, как Люба приняла из рук того "мужика в очках" обувную коробку - на глазах у всей, до отказа забитой скамейки. А когда через минуту вернулся обратно за курткой и шарфом на вешалке у входа, она уже вальсировала, под одобрительные взоры, в чёрных бальных туфлях в объятиях седовласого ветерана из семичасовой группы. Явно "прибалдевшего" от счастья такого, нежданно выпавшего. А очкастый ей в довершение запястье душевно пожал, интимное что-то, похоже, проблеяв.
  
  Интересно!
  
  - Ну, ты, вижу, одна не останешься! - Пропуская её в двери, я не смог удержаться от мимолётного приобнятия Любы за талию.
  
  - Кто бы сомневался! - совершенно счастливо, широко улыбнулась она. - Но ты же у меня первый партнёр! И единственный.
  
  Ага - видели мы!
  
  Реверанс в мою сторону - всего лишь! Перед тем, как шагнуть - на все пять шагов файф-стёпа - обратно.
  
  Но ведь знает, как лучик надежды на сердце пролить!
  
  Мы вышли на улицу.
  
  - За полторы тысячи рублей, - кивнула Люба на пакет, - новые, совершенно. А они стоят - четыре! Это он своей партнёрше купил, но что-то они там с Леной поссорились, она даже на последние занятия не пришла... В четверг надо ему деньги отдать, а где брать буду?!. Ой! - задорно тряхнула она головой.
  
  - А это кто с тобой приходил?
  
  - Это мой ученик! - с гордостью заявила Люба. - Столкнулись вот здесь, на Ленинском, ну я и сказала, что на танцы здесь хожу, и какой у меня партнёр!.. Вот и заглянул посмотреть.
  
  Закипающую внутри меня лаву ревности нужно было срочно залить - я даже знал чем. Поэтому, попрощавшись с Любой у подножки подкатившего автобуса, сразу же и навос-
  трился к уличному ларьку, что располагался, впрочем, по пути домой.
  
  Там, кстати, и "Остмарк" крепкое было дешевле всего.
  
  Нет, но всё-таки - какова! Приходит с одним, пируэтит с другим, третий ей локотки жмёт, неизвестно что на ушко нашёптывая!
  
  По числу приволокнувших в этот вечер за партнёршей пришёлся и "Остмарк" - три бутылки. Домой я малость припоздал.
  
  - Шлюха!.. Голимая шлюха! - в сердцах бросал я с порога комнаты.
  
  - Заметьте, - удивлённо обернулась Татьяна, - не я это сказала.
  
  Внутри всё тлело: шлюха! Это - с одним, то - с другим, третье - с третьим!..
  
  * * *
  
  То с одним, то с другим, то с третьим!.. А ты - ей туфли покупай!
  
  * * *
  
  - Послушай, Алексей, может, ты действительно многого требуешь.
  
  - Да, Танечка, конечно!..
  
  - Ну, ходишь ты, вместе с ней, на танцы - ну будь счастлив уже и тем...
  
  - Да-да, Тань, я и счастлив!..
  
  - Ведь тебе там так нравится - это же видно! - так тебе на пользу, ты так здорово изменился - даже внешне!
  
  - Да, Таня, я и хотел тебе сказать!..
  
  - Так будь ей благодарен уже и за то, что она тебе составляет пару...
  
  - Так я и благодарен ей, благодарен!..
  
  - Она ведь тебя ничем не обидела - даже наоборот! Она ведёт себя очень, по отношению к тебе, корректно. Ведь она, разобраться, тебе ничего не должна...
  
  - Тань, ну о чём ты говоришь - конечно, нет! Я и сам хотел тебе позвонить - извиниться за вчерашнее: это я сдуру, да не подумавши, ляпнул! Прости: больше не повторится! Конечно, я очень благодарен и ей, и тебе, что такой мир для меня открыли! Не переживай, не волнуйся - всё хорошо! Минутная то была слабость... Очень тебя люблю, до вечера!
  
  - Ты вернёшься?
  
  - Обязательно!
  
  Искренне каясь пред святой своей женой, я извертелся по ходу этого телефонного разговора на сиденье автобуса - пригородного, опять, сообщения.
  
  Присядьте, чтоб не упасть, и вы: я ехал к Вадиму!
  
  А что? Был камин - была работа: само по себе хорошо! У человека, который ждал именно меня, - ещё лучше! Он даже подпрыгнул от радости, заслышав Джона по телефону.
  
  - Не за что, - снисходительно скривив губы, отвечал на его благодарность в конце разговора тот.
  
  Вадим поблагодарил! Когда - пусть Слава с Джоном скажут, а Адиль, со "строителем чёрным" подтвердят! - когда такое было, да и было ли, как говорится, вообще?!
  
  Значит, действительно позарез ему печник сейчас был нужен.
  
  - А сколько ты ему за камин зарядил? - осведомился Женя.
  
  - Двадцатку.
  
  - Мало! - досадливо цокнув, покачал головой практичный Джон.
  
  - Да нормально, Женёк, он же хочет простенький, из красного кирпича - под расшивку: за неделю сделаю - легко! Треть, как обещал, ваша!
  
  - Да брось ты! - отмахнулся Слава, Женя же в сомнении промолчал.
  
  - Не-не, мужики, уговор дороже денег! Я же сам обозначил! Прикинь, Джон, если бы каждый из твоих работников тебе по шесть тысяч рублей в неделю приносил!
  
  - Столько каминов не хватит, - хмыкнул Джон.
  
  - Но здесь-то я вам - абсолютно без толку! Я просто ворую ваши деньги - да! Так что поехал я в забытый богом этот городок, по-быстрому там забабахаю, ещё и здесь успею с вами семнадцатого закончить!
  
  Одолжив зубило, шлифовальную машинку "Black & Decker" (взамен своей, дешёвой, великодушно здесь на бригадный "общак" пожертвованной и уже благополучно кем-то загубленной) и тысячу рублей проездных у Славы ("Через неделю окупятся сторицей!"), не мешкая, выдвинулся я к Вадиму.
  
  Хватит! Хватит мне каминов!
  
  - Значит, Вадим, завтра в городе - у "Строителя", на Гагарина, встречаемся. Всё закупим - да и начнём! Ну, а сегодня поехал я тогда уже. Делать, без материалов, всё равно мне нечего.
  
  Покедова!
  
  Вышагивая, как цапля по болоту, по обрезкам досок и битому кирпичу в разливах луж и жирном месиве грязи, за обтянутую сеткой-рабицей ограду дома, я уже прикладывал к уху мобильный.
  
  - ...Люба! В общем - не гоношись: деньги на туфли у меня в кармане - пусть это будет мой тебе новогодний подарок, ладно?
  
  - Ну, ты - рыцарь!..
  
  - И пусть ты будешь танцевать с другим партнёром...
  
  - Даже не рассчитывай!.. Рада была тебя слышать! Целую!
  
  "Целую"!..
  
  ...Едва приехав сюда, едва зайдя в дом и повстречавшись - не покраснев! - с Вадимом, первым делом без стеснения взял у него две тысячи аванса: "На проезд".
  
  Вот что с "людя"ми" делает любовь!
  
  * * *
  
  "Рыцарь"! Купил звание, прохиндей?! Да и дёшево - даром, можно сказать: по случаю - на распродаже.
  
  "Рыцарь"!.. Рыцарь. Можно было бы теперь уже и ускакать - без страха и упрёка. Деньги только в четверг отдать не позабудь, посвящённый!.. Ну и камин теперь за них положить - само собой.
  
  Да нет - как же я теперь смогу - без вторников и четвергов?!.
  
  * * *
  Впрочем, справедливости-то ради...
  
  Впрочем, ещё до приезда к Вадиму я набрал Гришу.
  
  - А, да-да, Лёха, привет! Денег мы тебе за звонок на столбе должны! - с ходу зачастил в трубке он. - Слушай, но сегодня, да и завтра-послезавтра, я ничем не помогу - болею: грипп.
  
  И кашлянул - для пущей убедительности.
  
  Да не тревожься уж ни за что, Григорий Викторович, выздоравливай. Больше я уж точно не позвоню - чёрт с ними, с двумя этими тысячами! Я ведь изначально знал почти наверняка, что столб доковыриваю за "спасибо": а то не знал, с кем дело имею! Но Вы-то, впрочем, тут не при чём - Вам и так спасибо за всё, Григорий Викторыч: Вы много для меня сделали, ещё больше пытались сделать - в меру своих сил. Другое совсем дело, что не Вы на Нахимова были всемогущи... Да и столбу этому последнему, со звонком - спасибо: не будь его, могло бы не быть и последних двадцати шести тысяч - вполне!
  
  Но столб-то этот я латал уже свободным!
  
  И всё на этом, всё!.. Замкнули круг.
  
  А деньги я сейчас и у Вадима стегану!
  
  Впрочем...
  
  Впрочем, хрен редьки не слаще - справедливости-то ради...
  
  * * *
  
  Декабрьский четверг гнал халтуру плюсовой температурой при почти нулевой видимости с самого утра - пасмурного и влажного. Два года назад, когда я начал в зиму выкладывать столбы под плёнкой с обогревателем - там, на Ушакова, - я бы конечно порадовался таким "косякам" природы. А нынче лишь куртка сырела снаружи и изнутри. Я, чертыхаясь, поспешал на автобус. А когда-таки успел впритык, тот, вместо того чтобы прямёхонько вывезти меня к окраинному "Строителю", вдруг лихо свернул по новой дорожной развязке к комплексу высотных новостроек. И первая остановка, по законам жанра, само собой была в десяти минутах ходьбы обратно - по кюветной грязи, впритирку с брызжущими ею колёсами проезжавших самосвалов. Зато пройди лишь чуть вперёд - и прямиком открывалась улица, на которой жили сейчас Нахимовы.
  
  "Нет, на сорок четвёртом не поеду", - вспомнил я слова Любы, сказанные в какой-то вечер в ожидании её автобуса. - "Он сейчас в обход идёт - слишком долго".
  
  Ишь, прыткая какая!
  
  А я уже опаздывал на встречу с Вадимом, на ходу отвечая на его звонки. Шлёпал обратно ("Нормальные герои всегда идут в обход!"), кляня и развязку новую, и себя, шляпу рассеянную и "безлошадную", да ещё и белой завистью успевая завидовать всем тем счастливцам, что скоро в этот район новосёлами переедут.
  
  - Нахимовы если не к Новому году, то к весне точно квартиру получат, - убеждённо поведала недавно Татьяна. - Они уже, вроде как, даже ездили - смотрели. Серёга сам дизайн планирует - рисует: он же в таких вопросах педант.
  
  Вот так - в каком-то из этих, быть может, домов, на высоте, гляди, птичьего полёта будет скоро жить она - вместе со всей своей семьёй. А ты, Гаврила, так и будешь бегать, как бобик, по первому звонку клиента, шабаша заказы грошовые, через которые заработаешь - быть может! - свой угол только в следующей жизни...
  
  Уныние туманно-серое подразогнал деятельный Вадим, выехавший мне навстречу.
  
  Нет, это же в последний раз - заказ этот! Сейчас, деньги на документы заработаю, и - в море, в море!
  
  В полупустом "Строителе", где у Вадима имелась золотая карточка скидок, мы обстоятельно высчитали, сколько нужно нам закупить огнеупорного кирпича и красного декоративного ("под старину") кирпичика - на обрамление топки. Плюс серой продолговатой плитки на цементной основе (такое убожество!), которой Вадим с супругой решили облагородить внешний вид камина.
  
  Не на такой, вообще-то, вариант отделки мы договаривались, но теперь уж я ввязался в драку, теперь уже обратного хода не было. Взамен были деньги на чёрные бальные туфли моей партнёрше.
  
  Но кто, скажите, как не партнёр, должен был их купить?
  
  - Ну ладно, Вадим, там, на доме, найдётся кому выгрузить?
  
  - Да, а чего тут - три ящика плитки и сотня кирпичей. Там же у меня работают ребята - отделочники.
  
  - Добро! Завтра тогда, с самого утра, я подъезжаю, и - вперёд!
  
  Я опять выгадал день для вечера - сегодня же были танцы!..
  
  * * *
  
  - Как с тётей Любой потанцевали? - не жадничая на порцию жёлчи в мой адрес, справлялся со второго яруса своей кровати Семён. Вопрос этот в последнее время стал уже привычным.
  
  - Нормально, сынок... Вальс нынче был.
  
  А вальс нынче был как-то по-особенному торжественен и даже величав. Но лёгок и прост при этом. Мы шлифовали стопами паркет - до блеска, мы, распрямляясь из приседания, легко взмывали на пенных гребнях волн, и в пружинистом этом движении была жизнь, была радость - вечное стремление вверх, ввысь! Всё растворилось в чудесной музыке и белом свете софитов. Суета стёрлась размеренной мелодией, бессмысленность и безнадёжность исчезли в безупречной гармонии вальса.
  
  Но не всё было так хорошо.
  
  - Вот сейчас можно сказать, что только две пары танцевали правильно, - отметил во время паузы Артём. - Вот эта, - он указал на нас с Любой, - и эта, - протянул руку в сторону Екатерины с партнёром. - Остальные же явно спешат. Почему? Да потому, что вы не приседаете в полной мере. А, значит, и не распрямляетесь. Это время - спуска-подъёма - вам нечем занять, и поэтому вы шагаете дальше, пропуская, по сути, счёт "два"... Вы его просто проходите! Мимо... Вот откуда спешка - вы недорабатываете эти движения. И, получается, умудряетесь пройти свои шаги два раза за один отрезок времени!..
  
  - И за те же самые деньги, - не удержался, чтоб не вякнуть, я.
  
  - Кстати! - поддержал затесавшийся нынче в наши ряды Паша.
  
   Все засмеялись.
  
  - Давайте продолжим, не забывая про спуски и подъёмы, - это медленный вальс!
  
  Мне же главным было не забыть про деньги, что лежали в нагрудном кармане рубашки. И когда занятие окончилось, я придержал Любашу за руку.
  
  - Деньги-то отдай!
  
  - Да-да, - игриво улыбнулась она, характерно перебирая пальчиками правой руки, - где наш финансист?
  
  Я вытащил две сложенные купюры из нагрудного кармана (всё занятие их там "пас" - карман был без пуговицы).
  
  - С Новым годом тебя, Любашечка!
  
  Приподнявшись на цыпочки, она, не смущаясь полной скамейки семичасовой группы, коснулась краешка моих губ своими...
  
  - Это просто туфельки для Золушки!
  
  Да ладно... Главное, чтобы они - туфли бальные, о которых, наверное, мечтала, - на ногах твоих лёгких исправно сидели!
  
  Хотя башмачки твои простенькие мне милее были...
  
  А когда я ожидал Любу из раздевалки, ко мне, искренне улыбаясь, приблизилась Татьяна:
  
  - Ну, Алексей, ваш прогресс - налицо! Просто семимильными шагами вы движетесь!
  
  - Да какой там! Путаюсь, вон, ещё сплошь и рядом.
  
  - Но всё равно - согласитесь: совсем не то, что было, когда вы только пришли! Тогда...
  
   - Да, - смиренно кивнул я, - тогда был - полный Буратино!
  
  * * *
  
  На улице подмораживало.
  
  - Похоже, на мороз дело идёт.
  
  - Да, в России уже зима. Звонила вчера матери - она в деревне, печку топит: "Мама, ты что? Почему ты в такую холодину не в городе, у сестры?"
  
  - О, так ты, получается, умеешь печь растапливать? Редкое уменье!
  
  - Я и котелок теперь умею разжигать. Когда мы - здесь уже - снимали комнату в частном доме...
  
  - На Емельянова?
  
  - На Мечникова, точнее... Когда Серёжа на службе, я спущусь со второго этажа, зову сына хозяйки - алкоголика жуткого:
  
  "Воло-одя! Помоги мне, пожалуйста, котелок разжечь". Так что печку с детства разжигать умею, котелок - с замужества научилась... Камин вот только, - повела головой в мою сторону она, - разжигать не умею.
  
  - Да это-то! - махнул рукой я. - Захочешь - научу: ничего там мудрёного. Как костёр пионерский.
  
  - Захочу, конечно...
  
  * * *
  
  Не с самого, конечно, как Вадима уверял, утра - часам, эдак, к десяти, прибыл я на продуваемый восточными ветрами домик на краю оврага. Симпатичный, даже без внешней ещё отделки. Да и внутри отделочные работы только начинались - бригада
  из трёх мичманов в отставке прицеливала уровни к стенам и полу.
  
  Старшим был Александр - добродушный, толстенький и покатый, как пельмешек, с поблёскивающими, словно масляная заливка, глазками.
  
  - Зашли в походе в Йемен - в Аден. В увольнении все наши ломанулись в городе от местной кухни восточной пробовать - кебабы их, - рассказывал между делом он своим, ну а теперь уж за компанию и мне. - Я посмотрел на поваров тех местных, на руки их, которыми они чего только не берут и куда только ими не лазят: "Не, парни, здесь я ничего есть не буду!"
  
  У отставников же с руками было всё в порядке: и строительное дело они разумели.
  
  - Вадик!.. Вадик, - с некоторой даже усмешкой объяснялся Саня с Вадимом. - Я тебе говорю: здесь все стены надо стягивать выравнивающим раствором заново - посмотри, какие завалы. Иначе обои твои - с шёлкографией, - по углам не сойдутся.
  
  - А зачем я тогда сто тысяч за штукатурку отдал? - досадливо вопрошал Вадим у безмолвных, неровных стен: "своего" штукатура настоятельно присоветовал ему Слава. "Подогнал" мастера. Хотя отклонения-то были в разумных пределах: шпаклёвкой только и подравнять. Но парням дополнительная работа лишней не была.
  
  Своя везде кухня...
  
  Гаврила с бойкими вояками, на голых стенах находящих живые деньги, общий язык нашёл удивительно быстро:
  
  - У моей партнёрши по бальным танцам мужик тоже - мичман. Только он служит ещё.
  От суровых военморов Гавриле был за то респект.
  
  Однако, надо было приступать: плитка и кирпич были уже занесены в дом и складированы напротив каминной ниши - заранее нами со Славой оставленным проёмом в несущей стене.
  
  Пора было браться за работу.
  
  Пришла пора платить по счетам: за свет искрящийся софитов; за Её тепло, что вбирал я в танце своими ладонями; за воздух, за всю атмосферу маленького зала, в котором вырастали большие крылья за спиной.
  
  Вздохнув, я взялся за зубило...
  
  * * *
  Надо было ещё больше расширить каменную нишу, подрубив по краям керамические блоки...
  
  - Просто, я нашёл свою нишу, - ответил я приснопамятно давно (пятнадцать лет тому назад) на вопрос восхищённой новой, положенной печью, хозяйки дачи: "Алексей, если не секрет: откуда такая непопулярная профессия?"
  
  Было бы, собственно, чему там восхищаться - просто топку и плиту под аркой расположил сбоку - как ей, хозяйке, удобно было.
  
  А про печника-то... Люди добрые подсказали. Поневоле тогда пришлось искать занятие - на год береговых работ меня посадили... За что? Да в рейсе набил, наконец, морду тому, кому давно следовало. Слава, когда стародавнюю ту историю я ему честно
  и открыто поведал, очень за то меня зауважал.
  
  Времена тогда наступили поганые. Нестабильные. Зыбкие. Гнилые. Неплатежи по всей стране, "кидалово" сплошь и рядом, а в морских компаниях и фирмах отпахать по нескольку месяцев (а то и по году) за "спасибо" стало в порядке вещей: и не найдёшь нигде ни концов, не правды... Толпы обманутых моряков в унынии, ежеминутно переходящем в отчаяние, потерянно толклись у закрытых касс и у офисов своих контор. Присоединяться к ним я не хотел. Сдаваться на милость новым хозяевам жизни не желал вовсе. Потому, не рубя морских концов (море я вправду любил - больше за экзотику), надо было овладевать каким-то ремеслом на берегу - дабы не быть "одноногим", инфантильным мариманом, неспособным вне моря ни шагу ступить, ни дохлой копейки заработать. Надо было идти к клиенту-частнику: только - у него теперь водились живые деньги.
  
  И так, кстати, друг, проработавший всю жизнь каменщиком, за рюмкой чая намётку и дал: "Камин один выложил - три дня работы, сто тысяч - на бочку!"
  
  Держите Гаврилу вдвоём, втроём, вчетвером, впятером, вшестером!..
  
  Если деньги - на бочку, то быка - за рога! На блошином рынке (на котором, кстати, заделались торгашами-"челночниками" многие мои морские собратья) были куплены мастерок с киркой и уровень - ещё советский, с малюсеньким смотровым окошечком, в которое приходилось "целиться" не хуже ворошиловского стрелка. В библиотеке была взята книжица по теплотехнике (нашлась ведь!), в которой маленьким разделом проходил
  разрез каминный, а замечательную книжку Шепелева "Кладка печей своими руками" я у того самого товарища одолжил - бессрочно. И в целлофан обернул - бережно.
  
  - Лёха, убирай свой учебник с досок - я их наверх сейчас поднимать буду! - добродушно подначивал хозяин дачи, доверивший "печнику" выкладывать его первую печь.
  
  Отважный попался заказчик!
  
  А печь (хоть и кривенькая местами) взяла да и загорелась! Занялась тягой, загудела деловито, из трубы бойко дымом повалило - как положено!
  
  - Руки у мастера золотые! Мастера - сразу видно, - говорила старушка из домика напротив. - А у нас - дымит. Как разжигать начинаешь - постоянно: открывай скорее форточку. Потом уж, разгорится чуть, всё закроешь, дверь приоткроешь, так вроде как - тянет.
  
  Называлось - это я уже потом узнал: "Дым - в дверь, в окошко и в трубу немножко".
  
  И камин первый получился - на удивление. Хоть внешне тогда и не на диво. "Зуб" задний сделал по чертежу - как книжка учила. И огонь в каминной топке затрещал задорно, стреляя искрами, но не запахивая дымом: тот уходил строго в дымоход. "Горячие газы поднимаются по наклонности "зуба". Холодные, опускаясь по задней стенке дымохода, не попадают в топочное пространство, поворачивают на верхней площадке "зуба" и увлекаются вверх горячим потоком. Отчего и образуется тяга", - всё по учебнику, доходчиво и просто. Заказчики, когда бойко втулял я им эти прописные истины, кивали хоть и невнятно, но уважительно.
  
  Так впредь я и выкладывал капризные до тяги камины. Главное дело, строго соблюсти пропорции топочного портала, высоту и наклон зуба и нужное сечение дымохода: "Чтоб кирпич, понимаете, внутри пролезть мог". С печными вариантами тоже не баловал - "жучил" всё тот, первый - универсальный: от добра добра не ищут. Притом постоянно искал новые, более эстетические внешние формы - конструктиву чтоб только не в ущерб! Рос над собою! На следующее лето, придя из очередного рейса,
  заменил прямое перекрытие печки над плитой на арочный свод. И то был хит сезона. Нехитрое это новшество прижилось, как родное. Каминно-печные заказы сыпались, как из рога изобилия: у людей на руках были живые, "зелёные" деньги! Откуда? Экономика лежала в развалинах.
  
  За то короткое относительное изобилие мы сполна расплатились дефолтом 1998 года. И лавинный поток испуганных, сбрасывающих "понты", как дерево осенние листья, оставшихся без полулегальной своей деятельности моряков, переквалифицировавшихся в последние два-три года в "перегонщиков" автомобилей из Германии, хлынул обратно - в морские конторы и фирмы. Вот тогда уйти в море мне, человеку без связей и протеже, стало попросту невозможно. Да и ладно - с "толкача" Татьяны поступил я той осенью на университетский рабфак: филология и журналистика. "Буквы, - поясняла тёща тестю, - будет переставлять". И то было прекрасное время. Хоть и безденежное - полностью. Суровая зима, с привкусом польского дешёвого кофейного напитка - от тёщи (и на том спасибо ей!), свежий дух студенческой аудитории и великолепные, как песня, лекции по литературе. Я жадно ловил каждое слово, исправно поспевая конспектировать сказанное - пропетое, с живейшим интересом и душою работал на семинарах - стихи разбирали. До того, что Свиридов Станислав Витальевич - прекрасный наш преподаватель (по которому мысленно сверял я с той поры и свою писанину), порой и отлучал от ответа: "Так, следующий вопрос!.. Жеребцов и Костенко - молчите!.."
  
  А с приходом весны - первым настоящим её теплом, я начал лекции безбожно пропускать. Сработало моё печное объявление - хитрое: "Ремонт печей, устранение дымления каминов, разбор кафельных печей". Во все лопатки начал работать и я, принося Татьяне первые для нашей семьи деньги.
  
  Работы, как ни странно, было опять валом. Не в последнюю очередь и из-за ценовой политики - цены были очень щадящие: и так ведь народ дефолтного страха натерпелся! Но отчётливо сказывался уже и опыт, особенно в нестандартных вариантах (в которых надо было и "почерепить"-то лишь чуть) и проблемных заказах: из-за того, что печников развелось, как собак нерезаных, каждый третий камин и вторую печку приходилось за кем-то перекладывать. А огонь, дым, тягу Гаврила чувствовал уже нутром.
  
  В следующем строительном сезоне через печное это ремесло довелось - посчастливилось! - впервые соприкоснуться с камнем (неудивительно, что именно в этом, двухтысячном, - он стал самым счастливым в моей жизни). Почти одновременно (доводилось "тянуть" и по два заказа сразу) Гаврила, по желанию одной милой заказчицы, обрамил верх уличного барбекю морской галькой ("А то у наших друзей поштукатурили "короедом", а он треснул") и взгромоздил мощный мангал из булыжного камня. Мангал вышел прямо-таки романским замком.
  
  Труд удался на славу - несло самоучку!
  
  - Здесь мы будем жарить барана! - ещё из-за угла нёсся, опережая грузные шаги, голос хозяина: это он тащил очередного "дружбана" "заценить" ещё не завершённое, но так уже по сердцу пришедшееся, громоздкое, неделю назад начатое средневековье. Он и сам был внушительной комплекции.
  
  - А вам не кажется, что он очень массивен для нашего дома? - загнула как-то, набредши на меня, пальчик у подбородка, его фифа-жена.
  
  В общем, она была права.
  
  А с её очаровательного взгляда, фасад особняка перекрашивали трижды: не тот всё был колор.
  
  Помнится, я приуныл, присел в сомнении и расстройстве на дровник. Пока не загудела земля топотом спешащего хозяина, неизвестной оказией (работавшие тут же фасадчики, верно, шепнули) прознавшем о разговоре.
  
  - Так, Алексей! Что говорит Вероника Сергеевна - мы не слушаем: заканчиваем, расплачиваемся, пожимаем руки, расстаёмся.
  
  Вот пред какой осадой замок устоял!
  
  Но когда я закончил, а хозяин расплатился - сполна и с лишком, скорого расставания не получилось. Хозяин, называвший Гаврилу теперь не иначе, как "художник", подрядил доморощенного выложить ещё и подпорные, в саду, стенки, а на следующий год из колотого камня облагородить цоколь особняка.
  
  И пошло-поехало...
  
  * * *
  А камень - он благодарный: он живой. Ему тысячи лет. И он готов повернуться к тебе лучшей своей гранью - надо только повертеть его в руках бережно, внимательно в него всмотреться. И он откликнется, отзовётся чутко - обязательно! И ляжет на руку и в кладке так, что лучше и не придумаешь - как и представить-то себе ты вряд ли мог.
  
  И не должна твоя рука дрожать.
  
  Но и только - и только!..
  
  Потому что, если начнёшь лепить его, как придётся ("Это же дикий камень!"), если определишь материал этот благодатный в подножный ("Не кирпич же отде-
  лочный, не плитка"), если перейдёшь, простой смертный, запанибрата с ним на "ты"...
  
  Убьёшь и камень, и работу, и себя - как мастера.
  
  И станет невнятным хаосом то, что готовилось возникнуть гармонией - маленьким, но отчётливым её фрагментом в этом большом и бестолковом мире.
  
  * * *
  
  В полчаса ниша была расширена. Начисто убрав мусор, можно было приниматься уже и за кладку.
  
  Сегодня?..
  
  А как ты, Гаврила, хотел?
  
  А я не хотел браться за всё это опять. Как не хотел возвращаться к тому же, что и пятнадцать лет назад. "Это прошедший этап!" - уверял я и Татьяну, но, главным образом, себя: и ведь верил самому себе свято!
  
  И вот выбрел опять - по этапу - к тому, с чего начал давным- давно.
  
  Так куда были потрачены эти пятнадцать лет жизни?
  
  Не было никаких сил душевных об этом думать, всё это вспоминать! Так хотелось помнить только глубину Любиных глаз, упругость её талии, изящество ног, очарованье вальса и зажигательные, будоражашие кровь ритмы ча-ча-ча!.. Впрочем, одно накладывалось на другое - к крику души! - как бальное белоснежное платье в блёстках вдруг брошено на кипу старого битого кирпича с разобранной печки, и уже мистическими пятнами неумолимо проступает на нём чёрная жирная сажа... Лучше не думай - несовместимо одно с другим: волей нежданного - да и незаслуженного! - случая, сумашедше-счастливого, ты чудом ухватил несколько прекрасных жизни мгновений, и будь тем счастлив, и тем утешься, и, взяв в руки печную кельму, возвращайся к "непопулярной" своей работе... Клади кирпичи - поскорей: может быть, удастся отгородиться ими от щемящих душу воспоминаний... Неделю ведь всего-то, скрепя сердце и глаза на всё закрыв, помучиться.
  
  И хватит! Хватит мне каминов!
  
  * * *
  
  В субботу, часов уж с десяти утра, парняги засобирались домой: "Помыться ж ещё надо". Но прежде потрясли подъехавшего Вадима за недельную работу - за вычетом снимаемой у него же квартиры. Такие вот взаиморасчёты: кого вы, парни, хотели нагреть?
  
  Они уезжали, а я оставался. Вдвоём с оставленным ими "хрипунком" - маленьким магнитофоном, из которого в повисшейтишине дома звучало:
  
  - Как жаль, что мы не встретились с тобой
  Немного раньше...
  
  А раньше - это когда: году в восемьдесят девятом? Действительно, "немного"! Когда ты ещё училась там у себя, в Архангельске, в пединституте? Но тогда, наверное, и ты была другая, и я уж точно другой... И какая нелёгкая могла меня туда занести?
  
   - Смогли тогда себя б мы уберечь
  От глупой фальши.
  
  Но разве глупо и фальшиво то, что было за эти годы жизни: лихих невзгод, и среди них - радужных проблесков надежды; лишений - и светлых, не очень-то редких меж ними, моментов счастья; больших разочарований - и крохотных, но таких дорогих побед.
  
  А Татьяна?! А у тебя - Сергей?! А наши дети - это вообще святое, это чудо!
  
  - Пришла моя нежданная любовь,
  Пришла как белый день.
  И радостью моей ты стала вновь,
  И болью ты моей!
  
  Вот до чего любовь доводит: разве стал бы я такую "пепси-колу", как Слава выражался, в нормальном состоянии слушать?!
  
  Средь сотен тысяч самых разных глаз
  Твои я отыщу...
  
  Взгляни правде в глаза, Гаврила: смог бы, взяв по жизни за неё ответственность, дать ей что-то большее и лучшее, чем Серёга (а Сергей - сильный!)?
  
  Ой, как не уверен!
  
  Смог бы ты сделать её счастливой? Выдержал бы её притязания и претензии, прихоти и капризы? "Потянул" бы ты её?..
  
  Но как знать - ведь стал бы я защитником её, что делало бы меня сильнее. Ведь был бы я такой любовью окрылён, которая на такое способна сподвигнуть, что едва ли помыслишь и сам!..
  
  А была бы она долгой - эта любовь?
  
  Чтоб никогда тебя не потерять -
  Прижму, не отпущу!
  
  Да не трави ты душу!
  
  Магнитофон был переключён на мой аудиокурс испанского - для пользы дела:
  
  - Гранде - большой, пикеньо - маленький... Дульсе - сладкий, амарго - кислый... Фелис - счастливый, тристе - печальный... Эсто буено! - Это хорошо!..
  
  Гаврила же под шумок затеял свою "блуду". Заднюю стенку топки (в специальной литературе именующаяся также, как "зеркало") - "зуб" тот самый, на котором наш печник-самородок зубы съел, угол закладки которой и без того каждый раз нужно
  было вымерять тщательнейшим образом, аккуратнейше потом возводя, - он придумал выкладывать "паркетным" порядком, как в одном журнале подглядел.
  
  Руки бы оторвать! Тому, кто журналы эти блаженному подсовывал. Кому это надо - через две топки стенка эта закоптится до безобразия! Кто это оценит - Вадим? Вот если бы ты ему за кладку эту диковинную скинул пару тысяч - вот тогда бы да!..
  
  Давно, мерзавец, план в голове вынашивал. Нашёл, эстет, когда экспериментировать!
  
  - ...Эста барбарида! - Это ужасно!
  
  Вот, надо было это? И так ведь работа тягучей гусеницей, через "не могу" переваливая, еле ползла.
  
  Но: "Не вынесла душа поэта!"
  
  * * *
  
  Воскресным вечером ("Алексей, ты сегодня пораньше?" - "Да нет, Танечка, как обычно - часам к восьми вернусь") лишь с моим приездом воцарилось полное спокойствие. "И к кошке-то, - как говорила тёща, - привыкаешь". Все тут же разошлись по комнатам, улёгшись перед мерцавшими телевизорами, оставив меня наедине со
  сковородой, с дюжиной блинчиков с творогом под крышкой.
  
  И правильно...
  
  - На, смотри, что хочешь, - отдала телевизионный пульт Татьяна, когда набивший требуху Гаврила тихонько шмыгнул в комнату. Как законное за трудовой день вознаграждение.
  
  В итальянской лиге "Милан" играл с "Интером" - и лучшего завершения недели по всем телеканалам было не найти: суетное - на полтора часа - отступало перед вечным. Но вовсе не из-за переживаний происходящего на сочно-изумрудном поле
  были печальны мои вздохи.
  
  - Ну, - сердцем, конечно, угадав мои мысли, пришла на помощь Татьяна, - давай поговорим: что тебя гложет?
  
  Спохватившись, я замотал по подушке головой: "Не- не, Танечка, нормально всё!"
  
  Она не торопила.
  
  - Ты знаешь, это хорошо, что ты не скрываешь сейчас своих переживаний. Было бы гораздо хуже, если бы ты таил это где-то внутри, и маялся ещё больше, и всё это в себе усугублял.
  
  "Милан" - "Интер" - это всегда особое противостояние: свои у них там счёты.
  
  - Вы с ней очень похожи... Оба - ненормальные. Мы, конечно, все со своими странностями, но у вас обоих это - через край... Нахимова, кстати, в разговоре с девчонками удивлялась: "Как Алексей с Татьяной столько времени вместе? Они такие разные!"
  
  В отличие от игры - интересной, с равными шансами на успех - разговор шёл "в одни ворота". Я полностью отдал инициативу и на ответные действия даже не обозначался.
  
  - А вы, посмотреть со стороны, подходите друг другу. Чуть не на физиологическом уровне... Конечно, с ней не просто. И депрессии, как и у тебя, бывают регулярно...
  
  Рональдиньо, доигрывающий свою европейскую карьеру теперь в "Милане", ничего дельного не мог изобрести: пока играли "по нулям".
  
  - Но она очень умная!.. Она умеет собраться в нужный момент и в критической ситуации. Она способна - и готова сейчас! - измениться: всё будет зависеть от того, кто будет рядом. А если ещё и полностью сменить ей обстановку!.. Особенно, если ты где-нибудь там, в Европе, зацепишься...
  
  У "Интера" был тоже нынче сильный, сбалансированный во всех линиях состав. И ровный, что для командной игры очень важно.
  
  - Я, конечно, буду против: пока мы Семёна на ноги не поставили... А там...
  
  Соперники были достойны друг друга - на поле.
  
  - Тань, да я тебя люблю!..
  
  Но разве я врал? Просто не договорил неуместное: "тоже".
  
  - Да ладно, не оправдывайся... Я ведь всё понимаю: это музыка, это совершенно новые впечатления и чувства! Всё понятно. Я даже в дневнике у себя записала, что ты обязательно влюбишься...
  
  Я выключил телевизор: пусть на моих глазах и на моей памяти всё останется миром. Пусть эта игра для меня не закончится. Тихо счастлив я сейчас этим семейным вечером, согрет душевным теплом святой моей жены, умиротворён ровным дыханием спящего сына... И ещё сознанием того, что следующая неделя, которая наступает через какой-то час, обязательно принесёт мне вторник с четвергом...
  
  И без последнего теперь - никак!..
  
  * * *
  
  Что было хорошо в доме Вадима - просторный зал, с широким входом от прихожей и выходом на небольшую застеклённую веранду - зимний "сад". Можно было, пока парни отъезжали на обед, шаги вальса и ча-ча-ча тренировать. Дома-то не разбежишься: между диваном и стенкой - абы по пути чего-нибудь не завалить, протиснуться бы!
  
  Гаврила был упорным мужем,
  Гаврила вальсы постигал.
  Чтоб не быть больше неуклюжим,
  Шаги теперь тренировал.
  
  Надо было готовиться к турниру, что был уже на носу.
  
  Надо было возводить камин, который, по уму, пора было уже заканчивать.
  
  Ни в танцевальном, ни в каминном зале у конкурсанта и мастера Жеребцова ещё конь не валялся.
  
  Из-за Гаврилинова новшества кирпично-паркетного требовалось теперь засверлить дюжину кирпичей - на столько стальных дюбелей из купленного пакетика хватало. Связать их после проволокой, проволоку завести по сторонам и залить поверху крепким раствором - заармировать. Дабы вся эта порядовка чудная всей стенкой в один прекрасный момент внутрь не рухнула.
  
  Не было печали!
  
  Впрочем, знакомое уже Гавриле дело - на арке-то "каталонской" он поднатарел!
  
  Красиво, конечно, получалось. Но медленно. И кому это было надо? Вадиму нужно было только побыстрее. Ну и подешевле - само собой.
  
  - Это только ты по таким ценам работаешь. Я по интернету смотрел: у других каминщиков от сорока тысяч работа начинается.
  
  Да мне столько не надо! Несколько, буквально, тысяч, чтоб удостоверение матроса-
  "международника" нового образца получить, да те шесть, что Славе с Джоном благодарно отдать.
  
  А вообще: доживём до вторника!
  
  * * *
  
  Во вторник, когда, скользя на морозной брусчатке, семенил я по извилистой улочке маленького городка, телефон оживился телефонным звонком.
  
  Нет, это была не она...
  
  Звонила бабушка - отчётливо угадывалось это по голосу - по объявлению. С Любовью своей - Васильевной - я и забыл, что сегодня вышло оно в бесплатной газете.
  
  - ...Плита у меня есть. Маленькую печку надо - я тут, на даче живу.
  
  В такую холодрыгу? Отважная бабуля!
  
  - Да гастарбайтер этот меня подвёл - начал и бросил, ушёл к другим, а те деньги ему и не заплатили... Что?.. Да, есть и кирпич, и песок, и глина даже - всё есть!
  
  Уже хорошо.
  
  - Труба?.. Трубу купим, вы только скажите какую.
  
  Понятно - капитальной трубы не было, малой кровью тут не отделаться.
  
  - С гастарбайтером этим я договорилась на четыре тысячи.
  
  Ну, ясно теперь, почему он к другим ушёл!
  
  Но что было с пенсионерки взять? Замерзающей, к тому же.
  
  - Нет, уважаемая, за такие деньги я, конечно, не возьмусь. Шесть тысяч - самое меньшее, так ещё надо посмотреть, какой высоты трубу придётся гнать. Дача двухэтажная?.. А-а, второй этаж - мансарда... В общем, надо смотреть, но сегодня я приехать не смогу никак, нет. Вы вот что: позвоните-ка по другим объявлениям. Авось кого-то и найдёте: печников-то сейчас - как собак нерезаных!
  
  Маловероятно, конечно, было, что какой-то дурень подпишется на кладку печки "методом замораживания", ещё слабее верилось, что грамотно и качественно пресловутый спец в таких экстремальных условиях соорудить что-то сможет. Гаврила бы, с его бесценным опытом ушаковских зим, смог, конечно.
  
  Но, быть может, бабушка действительно кого-то найдёт - почему нет? Кризис на дворе.
  
  Чесались, конечно, руки и бабулю выручить, и деньги скорые "срубить"! Но как от Вадима-то отбежать? Бабушка-то говорит, что печка маленькая. Впрочем, единожды я
   уже выкладывал одной бабушке печку: "Мне малюю-юсенькую- премалюсень-
  кую!" Десять лет, кстати, назад, только по ранней весне. Один фундамент "малюсенькой-
  премалюсенькой" печечки - печурочки! - вышел мне по грудь. Печной массив в два этажа: отопительные каналы, кухонная плита, встроенная духовка. Плюс труба выше островерхого конька. Денег же с бабульки взято было действительно как за "малюсенькую- премалюсенькую" - согласно уговору, всё по-честному. Но мы с Татьяной и им были несказанно рады - шла первая весна после дефолта девяносто
  восьмого. "За золотые руки моего мужа!" - подняла фужер красного вина Татьяна, когда я принёс домой смешные, быть может для кого-то, но такие ценные для нас деньги: я ведь тогда ещё и на рабфаке учился.
  
  По осени бабушку ограбили бомжующие "железячники" - вынесли весь металл, вплоть до лома. Дверцы же печные и плиту (на сей случай я её, правда, мало-мало замуровал), то ли пощадив-таки красоту массива, то ли убоясь его на себя завалить, не тронули.
  
  Может быть, это и дало основание бабушке позвонить мне: а никаким, случайно, я там боком... не видел ничего - не слышал?..
  
  А, гори они все печки-камины синим пламенем (только чтоб тяга строго в трубу была) - мне сегодня пожаром латинским пылать!
  
  Ура-ура!
  
  * * *
  
  Однако пылать до головешек нынче не получилось! Хотя танец нас ждал зажигательный...
  
  - Джайва, - как всегда, широко и премило улыбаясь с перчинкой в глубине глаз (говорившей, как мне чудилось: "Все вы - дураки!") огорошила нас Татьяна. - Да, да!.. Паша, не вздыхай, нас самих только сегодня известили, что этот танец будет третьим в программе турнира - помимо медленного вальса и ча-ча-ча... Да, мы тоже в шоке, а тут ещё у Артёма температура! Так что он мне наказал рекордным темпом проходить джайву.
  
  - О, джайва! - просияла Любаша.
  
  - Джайва, - свойски ("Чего уж такого?") подтвердил танцующий сегодня в две смены Паша.
  
  - Да, кто уже знает - весёлый танец. Давайте и начнём! Первое: джайва всегда танцуется на подушечках стоп. Основная стойка: встаём друг против друга, полусогнутые чуть руки протягиваем своему партнёру. Партнёры обращают открытые ладони кверху, партнёрши кладут в них свои, а теперь делаем вот такой замочек: сгибаем пальчики... Сомкнули? Вот так и будем танцевать, но, естественно, ладони в этом "замочке" должны ходить свободно... Теперь шаги. Начинаем мы с левой: шаг назад... Нет - широко! Это должен быть очень маленький шаг - шажочек! - полушаг - назовите, как хотите... Раз!.. Теперь, с правой ноги вернулись на исходную: два!.. Дальше два шага, для партнёров - влево, для партнёрш, получается, вправо: три-четыре! Левая нога, - я на партнёрах объясняю, - шаг в сторону... И когда на счёт "три" встаём на ровную левую ногу, правая уже оторвала пятку, стоит на носочке и уже потянулась к счёту "четыре". И по счёту этому одновременно переставляем левую ногу ещё на шаг в сторону, а правую моментально приставляем к тому месту, где миг назад стояла левая стопа... Левая убегает в этом шаге, правая пытается настигнуть! И на всё, про всё - один счёт, одно мгновение!..
  
  Захватывающе!
  
  - А из этой позиции обратным порядком тех же шагов - в исходную... Три-четыре! Раз! Два!.. Отсюда и счёт джайвы: раз, два, три-четыре; три-четыре, раз, два!.. Да, Паша, полная восьмёрка! Ну, ты же у нас продвинутый!.. С шагами и счётом понятно?..
  
  Конечно! Семечки!
  
  Алевтины, кстати, на занятии не было.
  
  - Основное в джайве: кроме того, что танцуем мы её на подушечках стоп, так и в каждом шаге в коленях приседаем резко и легко - припадаем... Вот, как будто - знаете? - под коленку нам сзади слегка дали.
  
  Понятно! Поехали, что ли, хромоногие?
  
  - Ну что - сразу попробуем под музыку?
  
  Легко!
  
  Действительно - то был очень живой и задорный танец! Несерьёзный даже какой-то...
  
  - Не скачем, не скачем - припадаем! - ходила от пары к паре Татьяна. - Так, хорошо... Ну, у вас всегда отлично! - кивнула она нам.
  
  Определённо - маэстра нам благоволила.
  
  - Только вот, вы меня извините, - зайдя сзади, Татьяна взяла меня за плечи, - покажу я вам, как надо припадать.
  
  И дала-таки под коленки, благодетельница!
  
  - Раз, два, три-четыре!.. Три-четыре, раз, два!.. Хулиганим!
  
  * * *
  
  Бодрящий морозцем вечер бодрствовал на поутихших улицах центра. Мы шли в "Бомбу" - туда сегодня Любе было надо, и это было здорово: путь был намного длиннее!
  
  - Серёге вчера сказала: "Лёха в море собрался уходить". - "Теперь ты танцы бросишь?" - "Нет, даже не рассчитывай! Пойдём со мной!.."
  
  Да уж лучше бы он!..
  
  - Но когда я с моря приду, ты - партнёршей! - ко мне вернёшься?
  
  Она по-доброму (и, пригрезилось даже, счастливо) улыбнулась:
  
  - Конечно!
  
  Но Гаврила тем не удовлетворился: мало ему было того!
  
  - Вот, ты другого партнёра сразу об этом и предупреди, ладно?
  
  - Обязательно!
  
  Судьбоносная минута - получил, наконец, твёрдые гарантии, страдалец!
  
  - Мне тоже, - на ходу (очень, как всегда у Любы, интенсивном) делилась она, - знакомая на днях предложила по горящей путёвке на Рождество в Милан - на неделю: пятьсот евро. "Ой, Лена, не трави душу!"
  
  Правильно - делать тебе там нечего: по футболу всё равно не "отлетаешь". Зато окрутишься каким-нибудь итальянцем: очень даже запросто! Только, и очень ненадолго... Лучше уж здесь - так и быть! - взгляды на себе лови.
  
  - Ты знаешь, а я тоже всегда мечтал в Италии побывать. И в море-то пошёл не в последнюю из-за того очередь: я ведь не за длинной деньгой в моря подался...
  
  - Странно бы было, если бы такой, как ты, из-за денег в море пошёл, - тихо промолвила Люба.
  
  - Классе, наверное, в девятом, что-то таким сильным к ней влечением проникся! Их тогда время было: Андриано Челентано - какие роли, какие песни! - футбольная итальянская сборная - Дино Зофф в воротах и Паоло Росси в нападении (про центровую в моих мечтах Орнелу Мутти - сейчас я Любе промолчал)!.. А ещё песня одна была - помнишь тогда: "Мелодии и ритмы зарубежной эстрады"? Девушка пела: "Рома-античи!" Романтики... А девушка такая, за которой на край света пойдёшь! Вот я сейчас часто, пытаясь разобраться до самых истоков, думаю: кто меня в жизни с пути сбил? Итальянка, выходит, та! Грация, сеньорина!
  
  Люба прятала улыбку в воротник серого пальто.
  
  - Да - захотелось мир посмотреть! Романтики хапнуть - суровой, мужской, именно матросской. Чтоб вернуться домой - без страха и упрёка! - лет через пять с чемоданом, полным фотографий, грудью, всеми морскими ветрами надутой, и душой, полной впечатлений - чтоб на всю жизнь хватило! А там уж поступить на заочное в институт - обязательно! - и работать спокойно, и жить счастливо. Но через пять лет - это был как раз девяносто второй год... Ехать стало не особо куда - дом оказался уже в другом государстве. Независимом. Вообще непонятно стало, что теперь к чему, зачем, откуда и как? Другим резко метнулись молиться богам, а поговорка: "Не стыдно работать, стыдно - воровать" - совершенно узаконенным порядком стала читаться наоборот, чередуя порой лишь "воровать" с "торговать". А на переправе матрос Жеребцов коней менять не решился: с моря не ушёл. Да и куда: всё производство же встало, и по сей день там же... И учиться было на кого? Неясно... Как впрочем, и сейчас.
  
  За несомой мной "пургой" огни "Бомбы" замерцали вдалеке.Вовсе не путеводной звездой...
  
  Не бежим, Люба, не бежим!
  
  - Чего ты загрустил?
  
  Она ещё спрашивала!
  
  - Ты не грузись. - Уже на площади перед торговым центром Люба, остановившись, повернулась ко мне. - Ты думаешь, я ни о чём не размышляю, не анализирую? Ты - мой ангел-хранитель...
  
  Определила! Нашла, всё-таки, себе выход, а дураку должность - вакантную.
  
  - И не кисни - всё хорошо, лучше и не надо!
  
  Она поцеловала меня в краешек губ и, развернувшись, стремительно направилась к входу. Я ещё смотрел ей вслед, когда вдруг из-за угла примостившейся у входа "Шоколадницы" отделилась рослая фигура шагнувшего ей навстречу Сергея.
  
  А угол-то был стеклянный!
  
  Вот это пряники!
  
  Видел он момент расставания или нет? Во всяком случае, Любаша, поцеловав скоренько и его, взяла мужа под руку и моментально увлекла внутрь.
  
  Если бы Серёга мне за такое прощание, как говорил Слава, "хлестанул" - я бы и не переживал. Но Люба!.. Её подставить - опять! - "не моги"!
  
  А чего теперь делать-то? Не скакать же вприпрыжку за ними, из-за колонн выглядывая: чем дело кончится? Так ведь ещё и подслушать надо!
  
  Постояв несколько минут в оцепенении, я повернулся и с тревожным сердцем пошёл прочь.
  
  "Шоколадницу", кстати, тоже Слава внутри отделывал - ровно два года назад. Парни работали все в белых комбинезончиках, и всё тогда у них, как и у большинства, было "в шоколаде" - кризисом даже и не пахло.
  
  А у меня, оттянувшего уже два года ушаковскую лямку, всё оставалось по-прежнему дерьмово. Точно так же, как осталось и после грянувшего... Как верно сказал один из электриков-слаботочников: "С твоими расценками ты ещё восемь кризисов
  переживёшь - не заметишь!"
  
  * * *
  
  К Славе я сейчас и направлялся - "Кловер" был в паре сотен шагов.
  
  Парни как раз всей толпой грузили остатки стройматериалов, который уже не могли понадобиться, в микроавтобус, так что я ещё и подсобил сотоварищам, открытую заднюю дверцу контролируя. А чтобы времени драгоценного даром не терять, повторял джайвы шаги.
  
  - Гляди, тут менты часто ходят! - скосил взор Слава.
  
  - Думаешь, примут?
  
  - Только, если за ненормального.
  
  Слово это - "примут" - я, наивный, частенько слыхал на Ушакова и, наконец, решил однажды спросить, на весь полный людьми особняк, у едва ступившего на порог Славы (всезнающий для меня авторитет тогда ещё там работал): "Слава, а что означает: "Примут!"? - "В комсомол, значит, примут!" - весело нашёлся он и, миновав пролёт лестницы, обернулся, понизил голос: "Посадят, ну!.."
  
  - Как тут у вас дела-то?
  
  - Семнадцатого, кровь из носа, надо закончить. Иначе - денег не видать!
  
  - Справитесь?
  
  - А куда мы денемся? - хмыкнул Слава. - Нам больше-то ничего не остаётся! У тебя-то как? Как там Вадим?
  
  - Вадим? Вас вспоминает - добрым словом! - не моргнул глазом я.
  
  - Говорил я ему, - обрадовался Слава, - ты, Вадим, будешь ещё нас добром вспоминать: как качественно, с душой мы тебе делали!
  
  - Тут, кстати, мы тебя тоже вспоминали, - кивнул Джон. - У нас же объявление постоянно выходит - набираем народ. Так вот, приходил отделочник, что работал с тобой у Ланских...
  
  - ?..
  
  - Но он тебя отлично помнит! - подхватил Слава. - Говорит: "Да, это - мастер!"
  
  - Забор я там тоже камешком оклеивал.
  
  - Вот он и рассказывал - здорово! А потом ты ушёл куда-то...
  
  - В море, куда ещё?
  
  - А те парни, которых ты вместо себя оставил, говорит - совсем уже не то!
  
  - Но я же потом пришёл - и подпорные стенки обложил, и пруд - лужу такую! - внутри камнем устлал. Да - было дело!.. Хорошие люди!.. А в Мамоново-то - у меня там нормально всё!
  
  Чуть только подзавис - они же надумали теперь облицовку не кирпичом, под расшивку - как тогда хотели, а плиткой такой, бетонной - под "кабанчик", но такой хламовой! А это, сами знаете, на порядок больше работы получится: сначала вчерне кладку выложи, а потом плиткой этой облагородь.
  
  - Так это и стоить другие деньги должно! - резонно заметил Джон.
  
  - Ну, вы знаете, как это у меня передоговориться получается!..
  
  
  - Нам позвонить?
  
  - Да ну его! - махнул рукой я. - Закончу уж через несколько дней, да к вам подтянусь. А то замучился я уже оттуда на танцы ездить!
  
  - Да, как у тебя с партнёршей- то? - Живой интерес проснулся в глазах Славы.
  
  - На турнир мы идём! Областной.
  
  - Когда? Где?
  
  - Двадцать седьмого, в ДКМ.
  
  - Блин, а я приду, посмотрю - точно!
  
  - Приходи!
  
  А то я Славу не знал! Во-первых, забудет, во;вторых, поленится, в;третьих, смутится - комплексы!
  
  Не на ангельских крыльях Её хранителя, для которых были всё же жидки мои плечи, а семеня по грязной наледи городских улиц, поскользил я домой.
  
  Чего присел Гаврила на измену?
  Любаше вслед он увидал:
  Серёга Грозный, благоверный
  Там за углом - стеклянным! - поджидал...
  
  В Милан она собралась!
  
  Костика-то - "мента" ушаковского - мы всем кагалом в Италию раз отправляли - прошлым летом. Снарядили его туда от салона венецианских штукатурок, в который тогда они с Олежкой настырно пролазили. За сертификатом посланец наш отбыл - чтоб под нос будущим заказчикам авторитетно совать. Мол, пройдены курсы обучения и стажировка у самых что ни на есть венецианских мастеров Аппенинского полуострова (трёхдневные - но это особо не афишировать)!
  
  - Я, если что, буду твердить, по-русски только: "Дайте мне поесть!" и: "Отправьте меня в Россию!"
  
  Кореш Олежка оставался дома: загранпаспорт, как говорил, не успевали сделать (за прошлое своё, героическое, вполне мог он и невыездным оказаться).
  
  Через пять дней, хоть и совсем мы "по нём" не скучали, дождались Костика: "Бон джорно, сеньор!"
  
  - Ну, рассказывай!.. Фотографий нащёлкал?
  
  - Да я не брал фотоаппарат...
  
  
  - Мама мия! А открыток хоть привёз?
  
  - Не покупал.
  
  - Тоже не феличита... Ну, а что тебе больше всего запомнилось-то, расскажи!
  
  - Пицца. Тесто пышное и мягкое такое!
  
  Про особенности фигуры, пышность форм и тайну взгляда итальянок мы уж и спрашивать, себя понапрасну не расстраивая, не стали: рождённый брюхо набивать прекрасное ценить не может!
  
  Зачем, вообще, ездил?.. И ездил ли?
  
  Ничего - с Канар до Италии ближе будет!
  
  * * *
  
  Не в джайве, так в оправдание своей фамилии, скакал я чуть не до самого рассвета - пока наездница из седла не выпала.
  
  - Да упругий такой!
  
  Да нормально всё, Тань. Ты только на танцы меня гони - во весь опор!
  
  В среду паркетно-кирпичное "зеркало" - стенка топки задняя - было таки довершено!
  Симпатично, конечно, получилось. Оригинально. Центр "композиции" суживался квадратом, оставляя лишь брешь в четверть кирпича - ни туда, ни сюда...
  
  Но в минусе ищи, Гаврила, плюсы!..
  
  Не мудрствуя лукаво, умелец "выточал" из кирпичной четвертинки то ли цветок о четырёх остроконечных, как наконечник копья лотарингского рыцаря, лепестках, то ли самую настоящую "розу ветров" (а всего-то грани кирпичика углубить - пять
  минут шлифовальной машинкой пожужжать!). И получился настоящий масонский знак - не бросающийся в глаза сразу, но отчётливо заметный, если вглядеться внимательно. Тайный - даже для ваятеля самого!
  
  Надо будет, кстати, в подаренной Таней книге глянуть - что сей символ означает?
  
  Невежда! Не чета партнёрше своей!..
  
  В аналитический тот ум всегда Гаврила верил,
  Всем сердцем чувствуя - всё правильно она поймёт!
  И, Небо восхваля, в души чуть приоткрывшиеся двери
  К заветной нише прощелыга прошмыгнёт.
  
  Надо тебе, Гаврила, отдать должное - свою нишу ты находишь всегда и везде: найдёшь, куда сунуться! Дуракам везёт.
  
  И на любовь тоже!..
  
  Она была где-то там, далеко - гораздо дальше, чем была от меня десять лет назад, когда мыкали мы все нужду безропотно. А этот нынешний, чуждый мне мир мог в любой момент закружить, захватить, забрать её. И противостоять ему я был не в силах. Вернее - слишком для того слаб.
  
  Уж так получалось...
  
  Я был абсолютно несостоятелен - не в жизненном (я многое знал и умел), но в социальном аспекте: не депутат, не делец, не хозяин жизни - даже своей: если рыщешь, как волчара, в поисках кем-то брошенной кости.
  
  Разве ей нужен такой? Рыцарь на белом коне не может быть ремесленником!
  
  На такого она и внимания не обратит. Как сказала как-то ранее, и не помню уж по какому поводу, Татьяна: "Нахимова на тебя выше плинтуса даже не посмотрит!"
  
  И сердце оттого щемило смятенно и безнадёжно... Сильнее даже, чем от осознания, что нужно этому камину ещё поднимать "чёрную" кладку, вручную заливать верхнее перекрытие, а потом ещё и плиткой облагораживать - обалдеть, не встать!
  
  Ей не нужны кирпичи и камни, гармония и вечность. Ей нужен достаток - немедленно, сейчас, нет - "ещё вчера"! Причём, достаток всеми видимый. И она - в свете общего внимания и - по возможности, и по остаточному принципу - любви.
  
  А ты, вольный каменщик, ничего (кроме последнего, причём, во всех смыслах) дать сейчас ей не можешь, да и вряд ли сможешь когда-нибудь. А твои каменные победы и кирпичные находки, плиточные сомнения и бетонная истина - ей это неинтересно, ненужно, ни к чему, и по боку...
  
  И хоть замуруйся ты в нишу свою каминную с головой.
  
  Ты же её нашёл!
  
  * * *
  Однако в миру грешном был ещё я нужен...
  
  - ...Ну так, вы когда приедете? - гнусавила по телефону бабушка, жалостливо, но "с наездом" - кавалерийским, лёгоньким. - А то я, пока вас ждала, уже заболела вот!
  По-людски - выхода у меня не было...
  
  - Хорошо! Тогда вечером, после работы, я к вам подъеду. Бери копьё, седлай коня, и кирку - кирпичи с плеча рубить, с кельмой печной - за пояс!
  
  - ...На "семёрке", у дач - это следующая остановка за городком, выйдете. А как будете подъезжать, меня наберите - я выйду, встречу!
  
  * * *
  
  Седлай, Гаврила, ты коня - судьба нелёгкая такая!..
  Копьё и меч - ту кирку острую, с стальною кельмою, - не позабудь!
  В тьме-таракани дач, там человек без очага уж замерзает...
  В труде тебе удач, пусть во спасение недолгим будет путь!
  
  Это ж на двух автобусах, с пересадкой, добираться!
  
  * * *
  
  "Семёрка" была распёрта изнутри народом, как в старые добрые времена - час "пик". Однако за круговой развязкой у скопища торговых центров и череды многоэтажек автобус опустел наполовину, а на остановке у городка вышли почти все. Следующая была моя.
  
  Шагнув из автобуса в неизвестность, я пошёл вперёд - точно по данной мне ориентировке. Крепкий мороз витал на вольном просторе, фонари вдоль объездной дороги исправно освещали путь, не давая тьме стать непроглядной. В их свете, пройдя немного, я и разглядел спешащий мне навстречу силуэт.
  
  Бабуля упорно семенила по удивительно широкому тротуару, отделявшему нескончаемые дачи от теряющейся вдали дороги, очень боясь, видимо, опоздать и не встретить меня: последнюю, быть может, её "надёжу".
  
  - ...Максимовна! Зови меня так.
  
  Я взял её под руку, сразу ощутив через пальто старческую немощь.
  
  - Да я же ещё работаю! Бухгалтером. - Она назвала организацию. - Вот, хоть и кашляю, а на работу приходится выходить: годовой отчёт делаем, а без меня-то как? Молодые эти разве что соображают!
  
  Респект!
  
  Мы подошли к даче - небольшой, вполне сносной, этим годом, видимо, и построенной (или достроенной), простенькой, без изысков.
  
  - Уже хочется и рюмочку на Новый год у печки новой поднять, - открывая двери, искала ключи к моему сердцу Максимовна.
  
  Электричество в домике, состоящем из маленькой прихожей и двух небольших комнатушек, было. Значит, работать можно и ночью - на сколько сил хватит. Значит, не придётся, тюкая киркой, кирпич "зубами грызть" - режь турбинкой, сколько душе угодно!
  
  - Мы тут с сыном живём. Он помогать будет! - заверила бабушка.
  
  В дальней от входа комнатке стояли две кровати с ворохом стёганых одеял на каждой, и газовая плита с горящими конфорками.
  
  - Вот, от неё только и греемся!
  
  - А голова-то от газа разве не болит? - сочувственно покачал я головой своей -
  здоровой.
  
  - Да болит, конечно, да что же делать, - развела руками Максимовна. - А вот и печка, что гастарбайтер до половины доложил.
  
  - Разобрать придётся полностью, - с сожалением вздохнул я. - Лучше бы ничего он не начинал!
  
  Трубы, конечно, не было. Но был один большой фундамент - хватит и на неё, на печной массив. Было всё нужное для работы: глина ("Сын ещё летом накопал где-то"), песок, кирпич - и красный, и шамотный, огнеупорный. Не было времени рассусоливать: по углам большой комнаты, не говоря уж про мансарду, зарвавшимся оккупантом вольготно тянулся мохнатый иней.
  
  - Хорошо, Максимовна, сделаю я вам печку, только с работы как-то надо будет умыкнуть, - вслух рассуждал я. - Кстати, ничего, если я и ночью пару раз поработаю?.. Но только, не шесть, конечно, тысяч это будет стоить - десять. Это с трубой уже, щитком обогревательным - я его на второй этаж выведу, и печкой, полностью - только разжигайте!
  
  Это было нормально для меня. Почти что "жирно". Это было по-божески. Более чем: за такие деньги и летом, кроме того гастарбайтера или залётного какого-нибудь шарлатана, никто бы не сделал (так ведь и то дороже б вышло!).
  
  Максимовна согласилась и на это, и на то, что по две тысячи будет мне платить подённо - в конце каждого рабочего дня (коих, быстро прикинул я, должно быть не больше пяти).
  
  Всё-таки бабушку я в первый раз видел.
  
  - Только завтра я ещё прийти не смогу - с работы надо будет как-то отпроситься, да и инструмент кое-какой взять. Потерпите ещё денёк?
  
  Михайловна отважно кивнула.
  
  * * *
  
  Легко сказать "отпроситься": это для меня всегда половина дела! Бо"льшая, причём...
  
  Но - ради людей, что прозябают в насквозь морозном домике, спят под тремя одеялами, преют днём и ночью в семи одёжках, просыпаются уже с больной головой!..
  
  Помнится, Слава, вытягивая меня как-то на пару дней работы с Ушакова, втулял:
  
  - У тебя могут случиться непредвиденные обстоятельства: личные, семейные... Ты можешь заболеть - в конце концов, ты обычный человек!
  
  Точно: заболеть! Очень даже могу, тем более - вспышка, как водится, ОРЗ и гриппа предновогодняя... Чем я людей хуже? Обычный же - скажи Вадику, Славян! - человек.
  
  И, чтобы не забыть тотчас пришедший на ум грамотный текст, сразу набрал в черновик мобильного: "Вадим, похоже, заболел, - температура. Отлежусь пару дней". За пару дней, конечно, не успеть, но где два - там и четыре: или ты, Вадим, не знаешь, что никакой грипп меньше, чем за три-четыре дня, не проходит?
  
  Прости, Вадим, так получается!..
  
  Был бы твой камин не за тридевять земель от города - можно было бы у бабки по вечерам, полночи прихватывая, бомбить (хотя, опять же, на сколько бы то растянулось?). А так - отпадает...
  
  Прости, Вадим, за то, что отпроситься у тебя будет едва ли возможно. Прости, что не пожелал бы ты никак этих людей понять!..
  
  * * *
  
  Четверг - до того самого момента, когда нужно было умыкать на танцпол, был отработан до упора (до самых двух часов дня - а в десять я только на работу приехал). Возился вовсю с черновой, из бэушного кирпича, кладкой - неблагодарное дело. Ужас, как смотрится старый (да местами ещё и в саже и копоти) кирпич! Плохенько, без энтузиазма дело продвигалось, так как назойливо памятовал Гаврила, что возводимое им сейчас ещё и оклеивать плиткой - потом - придётся. Наконец, подкучковал в каминную топку тот инструмент - что за меня здесь оставался (работает, мол, Лёха, конечно, раз нас - ржавый выгнутый шпатель, рассохшийся молоток со слетающим набалдашником, да затёртый клубочек нитки - "шнурку" - не забрал), подмёл и убрался. Турбинку и кельму с киркой втихаря в сумку уложил. Покашлял, для вида, лоб тревожно щупал, парням "пожалился": "Да прохватило, наверное, когда выскакивал за двери резать". Подрезку кирпича я действительно делал на улице - на крохотном крыльце (козырёк которого поддерживал поднятый мною ещё по жаркому лету столб - старый мой дружище!), на ветру, и, случалось, с метелью. А когда по короткому декабрьскому дню темнело, то лишь лампочка прихожей тускло подсвечивала мне из окна.
  
  Парни, кстати, затевались заливать заново полы в зале - убедили таки хозяйку: "Тут же у вас стол обеденный стоять будет!" А она растерялась, не спросила: аль, тогда тарелки с него съезжать будут, суп ли через край их переливаться, или стаканы опрокидываться - коль пол-то местами уровнем не идеален?
  
  Но мне то было на руку, хоть и косвенно: всё-таки мешался б я им в зале, во время заливки. День на заливку, день, чтоб схватилось - не ходить (а лучше - два): вот как раз "отбежать" к бабушке и удастся!
  
  Вадима, приезжающего с утра пораньше и вечером к семи, когда парни работу заканчивали, я, по счастью, нынче не увидел: как ему в глаза-то бессовестно посмотреть? Зная заранее, что завтра уж заболею тяжко, и будет меня крутить недуг до тех пор, пока из бабушкиной трубы дымок не завьётся... Лучше уж sms, так складно сочинённое, пошлю.
  
  Завтра. А сегодня, и прямо сейчас...
  
  Просил ответить Любушку Гаврила,
  "Покедова" с работы не ушёл:
  Мороз не испугает солнце своей силой?
   Почтит ли яркая его звезда танцпол?
  
  Вымучиваемый совестью шанс - поработать под безмолвие декабрьской стужи сегодня до предпоследнего автобуса - растаял окончательно с Её звонком:
  
  - ...Обязательно приду!
  
  Вадим! Я постараюсь "поскорше"!.. Выздороветь.
  
  * * *
  
  Весь отведённый на счастье час она почти неотрывно глядела мне прямо в глаза. Даром что сегодня, нацеливая копья на турнир, мы шлифовали медленный вальс. В котором смотреть полагалось выше плеча своего партнёра - как Артём учил!
  
  - Раз-два-три!.. Раз- два- три!..
  
  Легко и в радость преодолевали мы спуски и подъёмы, и простора в зале было предостаточно - группа основательно поредела к этим новогодним дням. Вальсировали лишь мы с Любашей, смуглянка со своим партнёром и, пожалуй даже красивая, статная девушка, пришедшая нынче впервые и не оставленная в паре Артёмом: молодец маэстро - не бросил новичка одиночкой в крутые вальса волны!
  
  - Раз- два- три!.. Раз- два- три!..
  
  Оксана с верным своим мужчиной вот уже на несколько занятий куда-то запропали. Тем это было удивительней, что Люба посекретничала мне немногим ранее: очень серьёзно они настроены, накупили кучу компакт-дисков, бальным танцам обучающих, и даже намерены заниматься дополнительно дома.
  
  Отсутствие этой пары уже чувствовалось в небольшом, но теперь дорогом сердцу микрокосмосе студийных занятий, и даже несколько грустило: то были славные ребята! По Екатерине со своим мачо, перешедшими в девятичасовую - чтоб с работы успевать - группу, скучал я чуть меньше: зато чуть больше будет места на паркете. Про студенток мы уже все и позабыли.
  
  Кстати, кроме нас с Любой, никто из группы на турнир не собирался. Даже амбициозная Екатерина "съехала" - по причине, якобы, занятости на своей работе, которая прежде всего.
  
  Да куда там - сдрейфила!
  
  Прочие же игнорировали мероприятие принципиально: "Мы для себя пришли заниматься!"
  
  Да мы тоже для себя! Но если есть желание - чего не посмотреть, почему не поучавствовать в самом что ни на есть бальном турнире - открытом?! С настоящими соперниками, судьями, и даже зрителями! Это с нашей-то хореографией основных,
  только, шагов, да ещё пары- тройки танцевальных элементов: почти что отвага! С дерзостью, конечно, похвальной пополам.
  
  Как бы то ни было...
  
  - Но на вечеринку мы всё равно пойдём, - безоговорочно, как о давно решённом, кивнула мне в танце Люба.
  
  - Хорошо!.. А там, глядишь, и ждёт тебя романтическое знакомство, - скрывал я печаль за улыбкой: зануда!
  
  - Какое ещё знакомство? - строго хмурила брови у переносицы Люба. - Мы вдвоём идём!
  
  - Раз- два- три!.. Раз- два- три!..
  
  Она смотрела мне прямо в глаза... И в карих зрачках плавилось солнце, искря мириадой блёсток. А ресницы распахнутых глаз были его лучиками.
  
  * * *
  
  Сегодня я провожал её до магазина "Европа", где Люба условилась встретиться после занятий с Сергунчиком: чего-то малому прикупить там было надо.
  
  - Четырнадцать лет же нам в этом году! - с гордостью поведала она.
  
  - Слушай, так, может, мне уже и отцепиться с провожатых - чтоб тебя не дискредитировать?
  
  Какое "вумное" слово Гаврила знал!
  
  - Брось, ты чего? Идём, даже не думай!
  
  "Европа" была на полпути к "Бомбе" - и в том же направлении, и на таком же, примерно, удалении от остановки - в другую сторону. Так что Гаврилу на проводы не "обжали", расстояние до разлуки не уменьшили.
  
  - Татьяна тебя так хвалит: "Прогрессирует от занятия к занятию!"
  
  - Татьяна? - не подумавши, удивился я. - Так ведь она меня в деле ни разу не видала.
  
  - Эта Татьяна - со студии!
  
  - А-а... Ну так - за партнёршей своей, всей такой замечательной, тянусь!
  
  Подхалим!
  
  - Нет, - серьёзно возразила Люба, - это всё твоя работоспособность!
  
  А вот и "Европа", и Серёжка выходит навстречу из стеклянных дверей, тревожно, кажется, расширив глаза и на вечернюю улицу, и на нас, из полутьмы приближающихся. И я на равных пожимаю руку ему и вслед протягиваю Любаше - чтоб попрощаться скорым и демократичным рукопожатием (даром что по этикету руку первой
  должна протягивать она - не время сейчас церемониться!). Но её хрупкая, облачённая в изящную чёрную перчатку кисть уверенно и настойчиво притягивает меня за руку, и алые тёплые губы смело ложатся точно на мои, как на сердце слова:
  
  - Пока, Лёшечка! Только вторника нам и дождаться!
  
  * * *
  
  Калейдоскопом лиц летела,
  Дробя все сны своею силой.
  А как иначе бы хотел я?
  Она же в жизнь мою входила!
  
  Любовь...
  
  Не потревожив нажитые раны,
  Не потеснив семью и мир вокруг -
  Так входит только долгожданный,
  Годами выстраданный друг.
  
  Ты самому себе-то веришь?
  
  * * *
  Однажды Татьяна мне попеняла: "Друзей у тебя нет..."
  
  И Слава как-то пустился в рассуждения вокруг да около: "Друзья приобретаются где-то в экстремальные моменты жизни: в горячих точках, или вот... Все мои друзья - настоящие! - оттуда."
  
  Но я там, по счастью, не был, и даже не собирался, хотя от тюрьмы и от сумы, как известно, на Руси не зарекаются. Одно - одна, точнее, - на моём боку уже почти болталась, да и три с лишним года ушаковской каторги в каком-то смысле "в зачёт" другого вполне могли пойти. Раджив Ганди сказал однажды: "Никто не может стать полноценным человеком, не отбыв какой-то срок в тюрьме". Я тогда эту цитату в блокнотик себе нацарапал, когда вовсю ещё тянул свой срок на Ушакова. На эмоциях и со Славой мудростью поделился, а тот лишь с сомнением покачал головой:
  
  - Ну, уж не знаю...
  
  Что-то, всё-таки, мешало нам назвать друг друга другом по-настоящему...
  
  Но Седой с Аллой? А Серёга "Дружок" из стародавнего рейса?.. А Витя Шишмаров?.. А Женёк Мазнавиев - ты его, Таня, не знаешь даже! - не настоящие друзья? Да, редко мы видимся - в год, бывает, считанные разы, так ведь дела шкурные свои у каждого, семьи, дети! А по чести, ты, Таня, мой самый лучший друг - по жизни!
  
  Без подхалимажа - по-честному.
  
  * * *
  
  А утром я принялся за работу. Без раскачки. Без остановки. Без разговоров: сейчас от меня требовалось сладить дело, подключив для этого не только всё своё печное умение, но и бесценный опыт работы в таких экстремальных условиях. Вкупе с нормальной мужской волей.
  
  Эх, где наша не пропадала!
  
  А не пропала даже на Ушакова.
  
  Лихо затеялась чумовая круговерть. Сын Максимовны - Равиль, высокий, широкоплечий, постарше меня лет на пять- семь, беспрестанно грел воду в баке и ведре и глину в тазу на всех четырёх конфорках газовой плиты, к концу дня "угвазданной" нами до безобразия. Наносив кирпичей с улицы ("пусть отогреваются"), я окунал каждый в ведро с тёплой и тут же лепил в кладку.
  
  Кирпичи были бэушные, попадались и разновеликие, и кривые, поэтому прибивать их
  сквозь тончайший слой глиняно-песчаного раствора приходилось вплотную.
  
  "Раствор для печки должен литься из кружки! Чтобы усадка печки меньше была" - всё по дедовской науке!
  
  Сейчас же надо было принимать в расчёт, что наледь, нет- нет - да и остающаяся на кирпиче (ну, не успевал я её в мгновение растопить!), по высыхании печи обязательно образует щель. Через которую возможно поддымливание. Но тут уж не до хорошего: успеть бы, плеснув с кельмы раствора, кирпич моментально плюхнуть - пока парящая теплом жижица не примёрзла!
  
  В избушке дальней той, заиндевелой
  Сомнения топи, Гаврила, лёд!
  Лепи кирпич уверенно и смело:
  Тепло, с недрогнувшей руки, придёт!
  
  За нескончаемым своим перекуром - с сигаретой он почти не расставался - Равиль не оставлял меня наедине с сомнениями.
  
  - А ты знаешь, как нас, таких, татары - те, что живут в самом Татарстане, - называют?.. Мешары!
  
  Семейство переехало сюда из Средней Азии. Домик младшего брата Камиля - вполне себе обустроенный, с покупной чугунной печью - был в конце этой же дачной улицы. Но, видимо, не особо они между собой ладили ("Двое же ребятишек там, да и жена - своей семьёй живут"), коль предпочитали мёрзнуть здесь в такие жестокие морозы.
  
  - Не боись, Равиль! - не снижая темпы кладки, улаживал я непростые вопросы межнационального единства. - Поговорка такая есть: "Потри любого русского - найдёшь под ним татарина". У меня, вон, видишь - тоже монголоидное расположение
  волос на лице. Жена вообще не сомневается, что я где-то с азиатской кровью помешан, а она у меня - историк!
  
  Равиль раскуривал другую сигарету.
  
  - А там у нас дом был свой!.. Но нет сейчас там никакой работы. Всем свои рулят. Вроде бы: одной же я с ними веры, но куда там! Никуда не сунешься, не влезешь. А то - чего бы мы сюда потащились?!
  
  Работы постоянной не было у него и здесь - шабашил где-то и с кем-то от случая к случаю.
  
  - Сегодня надо звонка ждать: если мороз спадать начнёт, пойдём опалубки ставить - фундаменты под столбы для забора заливать... Я сейчас по бетону работаю. Оно, знаешь: бетон всегда можно поправить, долить, а вот дерево, если повредил - никак. Дверь, скажем - из красного дерева... Я, тут было, и плотником работал.
  
  Понятно: тюкнул где-то скол на двери дорогущей, "на бабки попал". Известное в современных трудовых отношениях дело: работа твоя стоит копейки, а материал, с которым работаешь, - десятки, порой, тысяч.
  
  Наш же б/у материал позволял работать без дрожи в руках. Поэтому печка сложилась в считанные часы, и массив отопительного щитка рос на глазах: не время было "миллиметровать" - людям тепло нужно!
  
  - Ого! - подивился заглянувший на минуту (а то ещё, гляди, помочь "припашут"!) Камиль, переводя взор маслично-чёрных глаз с меня на наше строение и обратно. - Это вы так сегодня и на второй этаж выйдете?
  
  - Постараемся!
  
  - Молодец! - оценил он. - Я, вообще, точно так же работаю.
  
  Он был порядочно моложе меня.
  
  Труды праведные закончили за полночь. И то лишь потому, что электричество вдруг отключили. Но мы всё же успели до того выпилить квадратную дыру между этажами - под трубу. С фонариком Максимовна взобралась по лестнице куда-то на мансарду,
  возвратилась с двумя тысячами рублей моей зарплаты - чин- чинарём!
  
  - Равиль, ты проводи его - до "Алтына" хотя бы!..
  
  * * *
  
  Утром, взяв-таки жалкие деньги ("Так ты оставил бы пока себе!.. Точно, тебе не надо?.. А на проезд?"), Татьяна завела разговор, которого я всячески избегал.
  
  - Всё равно, Алексей, надо, наверное, снять уже денег немного с книжки - пришло время... Я понимаю - жалко!.. Знаешь, как мне было жаль снимать в этот раз свои на поездку нам с Семёном в Турцию! Но у меня на счету больше денег нет.
  
  - Да-да, Танечка, - мне срочно занадобилось куда-то бежать из комнаты, а то и из дому, - всё будет хорошо!
  
  * * *
  
  И совершенно внезапно, отчётливо и ясно, как часто и случается в трудные моменты, простое решение пришло само собой. Год или полтора назад, когда вовсю "кочегарил" ещё на Ушакова, нашёл я на свой лестничной площадке - у самых дверей лифта - золотую цепочку. С крестиком Святого Распятия. Ну, точно Аннушка из "Мастера и Маргариты" - подкову золотую, только что не в салфетке. В понедельник - важный факт! Компании молодых людей, что снимали квартиры и в нашем крыле, и напротив, любые выходные превращали в праздники - шумные и весёлые, по полночи будоражащие децибелами пол, стены и потолки соседей, а вторую, частенько случалось, её половину - чувственным оханьем залученных в гости девиц. Так что выспрашивать, кто обронил у лифта золотую цепочку ("Какая такая салфеточка - подковочка? Вы что, гражданин, пьяный, что ли?") огульно не стал: кто потерял, тот и спросит, ему и отдам. Так до поры и упрятал, чтоб самому не забыть, в фотоальбомчик - в ячейку с фотографией моей на борту шотландского того "пылесоса": золотое было то время, а и рейс золотой!.. Одна только фотография от всего и осталась... Так вот, и позабыл бы я напрочь, если бы не помнился, вместе со своим анекдотом, достойный сын набожного своего народа - Томек: "Новый русский у магазин увэлирный заходит: "Дайте мне са-амую толстую цепочку и самый большой крэст!.. О-о, цэ то, что трэба! Только
  гимнаста отсюда - снять!"".
  
  Хозяин (хотя, наверное, всё-таки хозяйка) цепочки не объявился даже по истечении лет. И цепочка так и лежала - золотом на голубом фоне безоблачного неба, белоснежного уголка судовой надстройки и моей счастливой и глупой - в святой своей вере в доброе завтра, в счастливый завтрашний день - физиономии.
  
  Вот и пришёл тот день, что надо цепочку извлечь. Чтобы, не очень в чём-то сомневаясь, отдать Тане - пускай уже носит.
  
  - Знаешь, - перебирая цепочку между пальцев, молвила она, - ты отдай её тому, кому она действительно будет нужна.
  
  А мне - зачем? Мне и своего золота достаточно... Вон: Сёма, одевайся уже, сто раз сказала!.. И ты - ты ведь цены себе не знаешь!
  
  Ура, ура! Гласное добро на тайный вынос драгоценности в ломбард было получено! Сколько-то цепочка да будет стоить - точной цены я даже предположить не мог, потому что и не задумывался никогда: не моя ведь. А уж себе-то, золотосамоварному, знаю я, Танечка, цену базарного дня!
  
  - Тысяча семьсот пятьдесят три рубля, - в итоге кивнула милая девушка через пуленепробиваемое стекло в ломбарде ювелирного магазина, что находился точно напротив здания с танцевальной нашей студией наверху - по другую сторону про-
  спекта.
  
  - Так много?
  
  - А что вы удивляетесь - работа резная, состояние идеальное: выставь мы её на продажу - купят быстро. Но в течение месяца вы можете её ещё забрать. Тридцать один рубль в день у нас комиссия.
  
  Да, а зачем бы я тогда сдавал?.
  
  Бережно упрятав в карман с неба свалившиеся деньги, я поспешил в поте лица своего добывать хлеб насущный. Не почитая дня субботнего - Бог, быть может, простит!
  
  * * *
  
  Мириада блёсток отчётливо пробивалась мне сквозь морозную пелену утра, искря, преломляясь, радостно светя всеми переливами и оттенками. Хотелось жить, дышать полной грудью, а значит, привносить свет в этот мир, дарить его людям тепло.
  
  Гаврила был горячим мужем,
  Когда Любовь он вспоминал!
  И дня счастливого, без стужи,
  В душе и на сердце желал!
  
  Я послал Ей это sms - толику, быть может, света в мир добавив. Из автобуса: людям поспешал тепло поскорее дать!
  
  Но сплошь и рядом на пути к благой цели кто-то да встанет... Худощавая, живенькая пассажирка предпенсионного возраста, всё потягивающая носом по сторонам, наконец "обозначилась на кипеж" в мою сторону. Серьёзный...
  
  - Это от кого так куревом пахнет?! Не от вас, случайно, мужчина?.. Ну как же так можно - в общественном транспорте ведь едете!
  
  - Да я вообще не курю! - обомлел я от неслыханной такой наглости. - Как же от меня тогда может куревом пахнуть? Сами-то вы, случаем, не курнувши чего-нибудь?
  
  Привнёс, называется, в сей мир добра и света! И сограждан, что в согласии то ли мне, то ли ей, через одного покивали, тепла на душу пролил: чужая склока кому-то сердце тешит. Сполз, конечно, на всякий случай на пустующую площадку в середине автобуса. Но на следующей остановке не вышел - с какой стати? Тем более, скоро уже и к развязке у торговых центров и многоэтажек подкатили: народ гурьбой повалил на воздух - морозный и свежий.
  
  Это было уже воскресенье, и сегодня предполагалось подвести трубу под самую крышу. Чтобы на следующий день махом её пройти. Конечно, она выходила у нас точно на балку стропила - иначе ведь и быть не могло!
  
  Труба выходила
  Как раз на стропило,
  Иначе, Гаврила,
  Могло ли и быть?
  
  Как Станислав Витальевич в университете учил: "Текста мало, смысла - много". Всё ведь про Гаврилу - то ли непутёвого, то ли невезучего - сказано! Почти...
  
  Но так уже было,
  Ведь в опыте - сила!
  И быстро Гаврила
  Всё смог разрешить.
  
  Не спасовал Гаврила перед таким препятствием, не сплоховал - подключил "соображаловку", припомнил прошлые подобные моменты - да и принял единственно правильное решение: обходить балку "мавзолеем", смещая каждый ряд трубы
  на четверть кирпича. И армировать, само собой, каждый ряд в стену гибкими железными штырями, что так кстати нашлись у Равиля - фундаменты, всё-таки, он заливал!
  
  Штыри входили в газоблоки с молотка, как нож в масло.
  
  - Сталь мягкая, сыромятная, как старики говорили, Значит, в меру спружинит под весом трубы, не треснет, не обломится, - рассуждал я вслух себе и Равилю.
  
  - Да я потом ещё стальным уголком с балками скреплю...
  
  Дело говорил!
  
  - Слушай, и ещё одно дело! Денег мы тебе за это заплатим - тысячу ещё, только ты трубу повыше поднимешь, и в неё метровую оцинкованную всунешь - я завтра в строительном куплю.
  
  И хоть по скользкой зимней крыше из андулина карабкаться лишнего ой как "не климатило", я согласно кивнул.
  
  - Максимовна! Вот ещё что: как печка наша протопится и осядет - это порядка двух недель, я вам её оштукатурю! Это уже бесплатно будет.
  
  В порыве честности, так сказать: а кто им ещё грамотную печную штукатурку сделает? Тоже ведь дело - "не хухры-мухры"!
  
  И последнее: "Крыше - выше"...
  
  Гаврила -
   на крыше:
  труба та -
   повыше,
  Чтоб
   пожирнее
   затянулся дым!
  А у кого там -
   ниже?
  да и дым -
   пожиже?
  Не повезло, знать,
   с мастером
   таким!
  
  Вот это халтура футуристская - шесть, по сути, строчек, а на полстраницы растянуть! (Это не к Вам, товарищ Маяковский, в порядке пролетарской критики - Вас я дюже уважаю! - к Гавриле!).
  
  * * *
  
  Хваста!
  
  Да, ушаковский это пережиток...
  
  - Как людям с мастером повезло, а?!.
  
  - Ты не забывай только себя при этом по голове гладить! - напоминал в моменты таких откровенных моих самопризнаний Степанович, бывший в то время ещё на хозяйстве полномочным представителем "заказчика" (как официально для нас он родного сына именовал).
  
  Но разве за бездной работы до такой безделицы руки дойдут?
  
  - Палуба - посмотрите сами, Владимир Андреевич! - выходит, как в Букумгемском дворце! - много позже, дождливейшим днём поздней осени, раздухарившись не на шутку, нахваливал я, как купец в торговом ряду, блестящие, ровно соболиные меха,
  камни под ногами.
  
  - Ты скоро, как Альвидас, - усмехнулся тогда хозяин, - картины с себя будешь писать!
  
  А иначе там было нельзя! Чтобы не заглушили напрочь хоть какое-то человеческое и мастерское "я", которое так настойчиво "глушили" и полномочные представители - дабы денег не переплатить ("Лёха, а что ты хочешь, если у меня от него указание:
  всех по ценам глушить!"), и пыжащийся на свою долю несуществующего участия Альвидаса, и тлеющие чёрной завистью лучшие его ученики - Костик с Олежкой.
  
  Уж эти - особенно...
  
  - Нарцисс! - шипел из-за стиснутых губ Олежка. - Стопудовый.
  
  Ой, "хтуй бы" говорил!
  
  Сам себя не похвалишь...
  
  Впрочем, под завершение той же "палубы" хозяин, досадуя на дворника, невольно проговорился похвалой:
  
  - Двор получился такой, что в тапочках ходить можно! Так надо его и в чистоте содержать соответствующей!
  
  А вот Наталья Алексеевна никогда похвалить, если того стоило, не стеснялась:
  
  - А сверху - со второго этажа - так, вообще, красиво смотрится! Такой узор - как орнамент, как ковёр витиеватый: они же, камни, ещё по цвету разные чуть!.. Нам с Владимиром Андреевичем очень нравится!
  
  Спасибо Вам, Наталья Алексеевна, - над тем ведь и корпел!
  
  * * *
  
  А ночью - в половине второго её часа - мы шагали с Равилем по абсолютно пустынной на сотни метров вперёд, длинной улице, ведущей нас сквозь мороз к закрытым супермаркетам и спящим многоэтажкам.
  
  - Давай хоть пива по бутылочке раздавим. - Надо было отблагодарить своего провожатого. - Крепкого. Я попрошу, чтоб не из холодильника!
  
  - Возьми тогда ещё "Мальборо" красного пачку, - не растерялся Равиль.
  
  Зайдя под навес автобусной остановки с тем самым круглосуточным магазинчиком сбоку, мы тянули сладковатое, от повышенного градуса, пиво, и он говорил мне про свою любовь, а я молчал про свою...
  
  - Всё-таки лучше восточной женщины никакой нет!
  
  Да уж, конечно!..
  
  - Как это: "Сначала появилась Надежда. Надежде надоело надеяться, и она исчезла..."
  
  Притча, наверное, тамошняя - восточная. От современных мудрецов...
  
  - Потом пришла Вера. Вера устала верить и пропала. Тогда возникла Любовь...
  
  С Любовью поосторожней бы ты, конечно!..
  
  - Любовь не захотела долго любить и ушла...
  
  К другому?..
  
  - И тогда пришла Фатима!..
  
  Дождался, сирый, наконец! Всех перебрал, всё переврал, лишь бы до своего добраться!
  
  Но за что было его винить? Эта возлюбленная Равиля - заезжая гастарбайтерша - была для него больше, чем любовью: она олицетворяла собой и оставленный дом, и покинутую
  родину, - так Станислав Витальевич на лекции бы "растележил".
  
  Максимовна успела посерчать мне - постороннему, с улицы, человеку: "Всё мне высказывает: "Зачем ты меня сюда привезла?" - "А что бы ты там делал? Ни работы - ничего! Пропадал бы?" - "Да уж лучше бы я там пропал!"
  
  Она (эх, материнское сердце!) пыталась, как уж теперь могла, загладить пресловутую свою вину, скрашивая убогое прозябание сына, то же сердцем ещё раз скрипя: пустые водочные "чекушки" и бутылки из-под пива прибывали под газовую плиту и за спинку
  кровати стабильно.
  
  Бедные люди! В их жизни не было зеркального зальчика под самой крышей четырёхэтажного здания на оживлённом, пульсирующем в вечернем свете огнями проносящихся автомобилей проспекте. А у него, вдобавок, не было такой партнёрши! И вторники с четвергами тянулись всё той же унылой чередой, ровно ничем не отличаясь от других дней недели...
  
  Простившись с Равилем до сегодняшнего, уже, утра, бодро я зашагал домой, неся туда честно заработанные за день деньги и сдаваясь сам себе в мысленной дилемме: взять или не взять по дороге ещё бутылочку- другую пивка? Час с лишним всё- таки идти. "Con pan y con vino bien se anda el camino" - с хлебом и вином дорога не тяжела - для испанцев. А я и с крепким "Осмарком" перетопчусь!..
  
  * * *
  
  ...У него не было такой партнёрши.
  
  И не будет!
  
  Я её никому не уступлю!
  
  * * *
  
  - Фу, куревом от тебя воняет - за километр! - шептала сонная Татьяна. - Кто это тебя там обкуривает? Иди, давай, мойся, только тихо - родителей не разбуди! Вещи сразу в стирку - в машинку забрось.
  
  Ты зачем, прощелыга, женщину обидел? Ту, которая в автобусе!..
  
  К полудню понедельника пришло sms от Вадима: "Долго ещё отлёживаться будешь?"
  
  Ну, Вадик, грипп так быстро не проходит - и осложнения могут быть!
  
  "Болею ещё. Пару дней".
  
  Заканчивать надо было - вот что! Печку нашу, выложенную в грубейшее нарушение всех книжных технологий - "методом замораживания". С наледью на кирпиче, минусовой температурой и стывшим на лету раствором.
  
  Жесть!
  
  Кстати о трубе: метр оцинкованной трубы Равиль купил лишь во второй половине понедельника. Так что крышу махом прошли мы уже во вторник.
  
  - А примыкание трубы с крышей этот гастарбайтер разделает! Завтра же я его притяну - пусть деньги, что мы ему дали, отрабатывает.
  
  - Слава Господу! - завидев трубу издалека, воздавала хвалу Всевышнему Максимовна.
  
  - Сейчас разожжём!
  
  Пламя тонко, но живо занялось в печурке, благополучно превращаясь в тепло в невидимых теперь внутренних каналах, бойко потянуло серым дымком из трубы. И ни единого поддымливания внутри дома сквозь возможные щели не было!
  
  Теперь здесь никто не замёрзнет.
  
  - Мы с Максудовной очень довольны!
  
  Они сидели рядышком, отрёшенно щурясь в огонь сквозь открытую печную дверцу. И почуявший тепло массив уже парил просыхающими у плиты кирпичами в полутьме комнаты. И паучиный иней по углам таял на глазах.
  
  Однако (и было у меня такое предчувствие!) расплатиться до конца Максудовна не поспешила.
  
  - Мало ли чего? Ты же ещё придёшь - штукатурить, вот и рассчитаемся.
  
  - Так, а чего я сегодня жене принесу?
  
  Ишь, повадился - каждый день деньги в дом носить!
  
  - Ай, да не иди ты у жены на поводу! - на восточный манер затянула Максудовна. - Не приучай собой помыкать, а то будешь, как мой Камиль!..
  
  За этой словесной вознёй, в которой Максудовна так умело насовала мне под дых, что только задохнуться от такой простоты и мог, я ещё и комбинезон, что считанные секунды хотел на плите подсушить, спалил! Замечательный, балахонный - можно было залазить в него прямо в чистой одежде (чтоб по холодрыге такой не переодеваться), не снимая при этом ботинок.
  
  Мне их два таких Таня с Семёном из Турции привезли.
  
  Сплошное расстройство!
  
  Да чёрт с ними, с тремя теми оставшимися тысячами - больше мне должали! Может, это у людей последняя, на Новый год, заначка: выгреби они её мне подчистую, не за что, наверное, было бы и рюмочку ту, заветную, у дышащей теплом печки поднять.
  
  Но молодец, Гаврила: верно смикитил - подённо брать!
  
  На донышке осталось, что в заначке было.
  Но будет всё же, за что рюмки поднимать:
  За ум крестьянский, и умение Гаврилы -
  И печь сложить, и денежку подённо брать!
  
  Ну, а со штукатуркой, наверное, теперь уж сами, как-нибудь, да с тем гастарбайтером... Потихоньку.
  
  Темнота зимнего дня спустилась, как всегда, быстро и неотвратимо. Без промедления теперь должен был действовать и я.
  
  Мухой - белой - метнуться домой, помыться, переодеться, по пути на танцы забежать в ломбард и успеть на занятия. По запруженным часом "пик" - предновогодним! - улицам города.
  
  - Люба!.. Ты сегодня обязательно будь, ладно! Я должен тебя сегодня видеть! До встречи, пока!
  
  А ещё и такси удалось поймать уже на полпути от дач к городу.
  
  - В разы в эти дни выручка возрастает, - просвещал меня, дотошного, в бесконечных заторах разбитной и словоохотливый таксист - молодой, казалось, парень, а выяснилось - мой уже ровесник. - А потом будет полное затишье - до самого двадцать третьего февраля, но больше даже - до восьмого марта. И всё равно: такого обвала, как новогодние праздники, больше нет! В разы, говорю, выручка возрастает.
  
  Конечно, я не удержался, чтоб не поведать, куда и к кому спешу. То ли он профессионально улавливал настроение клиента, чутко подстраиваясь под него, то ли сам готов был разорваться изнутри от адреналина:
  
  - Да я тоже, после развода, встретился - совершенно случайно! - с первой своей, школьной, любовью... И вот до сих пор с ней не можем понять, почему же тогда, в юности, мы расстались! Восемь лет вот уже вместе, а я спешу домой каждый раз, как
  на первое свидание!
  
  Вот, вот!
  
  И роман "Мастер и Маргарита" он прочитал: "Одна из любимых моих книг: "Рукописи не горят!"
  
  В общем, дал я ему триста рублей. Транжира!
  
  Ну, не нашлось у меня нарзанных этикеток!
  
  * * *
  
  Когда я уже взбегал по ступенькам - тем самым, замечательным! - лестницы-чудесницы, восемью своими пролётами ведущей в дивную, внезапно возникшую вдруг в моей жизни сказку, позвонила Люба.
  
  - Маршрутка в пробке застряла! Вообще: Ленинский стоит, эстакадный мост стоит!..
  
  - Всё равно, Люба - я должен тебя сегодня увидеть! И увижу!
  
  - Ну, хорошо - я приду. Только к концу занятия уже получится.
  
  - Неважно: я хочу тебя видеть, слышишь?
  
  Группа, на удивление почти в полном составе, жучила шаги ча-ча-ча "на зеркало". Когда я пристроился с краешка, Оксана, поздоровавшись кивком головы и радушной улыбкой, прошептала в паузе:
  
  - Мы, наверное, так отстали, да?
  
  - Да не-е, всё то же!..
  
  - ...Потому-то мы каждый раз и возвращаемся к основным шагам: надо научиться их правильно проходить. От них идёт уже всё остальное... А потом, поверьте, перед вами предстанет такое несметное разнообразие вариантов!..
  
  Я верил маэстро безоговорочно и на слово. И чеканил шаги своего уже любимого танца старательно - коленками назад. Пуще кузнечика! А вот "восьмёрка", что одновременно нужно было крутить нижней частью тела, никак не удавалась. Не хватало пока у Гаврилы класса на два таких "сурьёзных" момента - внимание в кучу собрать: рассеивалось оно!
  
  - Не забывайте про восьмёрочку!.. Вот, спуски и подъёмы вальса - они в повседневной нашей жизни присутствуют: мы приседаем, мы распрямляемся по ходу дня десятки раз.
  А восьмёрка существует только в танце - нигде больше мы её не проделываем. Поэтому, сложнее, конечно, нам ею овладеть. Но надо! Потому что восьмёрка у вас должна идти в каждом шаге ча-ча-ча.
  
  Пока это была не моя цифра...
  
  - Хорошо!.. Давайте встанем в пары и пройдём всё, чему уже научились.
  
  Мы составили пару с той новой, приятной девушкой, что появилась на прошлом занятии. Была она, правда, почти одного со мной роста, но это ничуть не мешало. Спокойная, ровная, добропорядочная - это безошибочно угадывалось сразу. С обручальным кольцом на безымянном пальце правой руки - как и Люба.
  
  Но это была не моя партнёрша...
  
  Тоже, верно, при относительном благополучии и спокойствии семейной жизни хотелось чего-то чистого и вечного - этой музыки, этих вальсов, этих движений...
  
  А и зажигательные латинские ритмы сойдут: кровь в декабрьскую стужу разогреть не помешает!
  
  - Так, - нырял, как всегда, в самый водоворот Артём. - У вас, - он указал нам рукой, - всё правильно: хорошо получается!
  
  - Это - вас похвалили! - с мягкой улыбкой, склонил голову набок я: пусть она не чувствует себя брошенной.
  
  Но буквально через минуту!..
  
  Белая дверь ожила одной своей створкой, и в полном свете зала случилось пришествие Любви!..
  
  Ну, хоть икону дурню блаженному про то напиши, и над входом повесь!
  
  А что - сумел бы: куда б делся! Барельеф рыцаря-то, на мангале Мальборгском, приснопамятном, уделал - увенчал им сооружение. И не один ведь раз залепить, по книжной иллюстрации, крестоносца пришлось!..
  
  - Ты подождёшь меня, Люба?! - отняв правую руку у девушки, одними губами шептал я и покачивал растопыренной полусогнутыми пальцами ладони книзу, изображая, по всей
  вероятности, что-то прочное, как фундамент, когтисто-цепкое, как орёл, и непоколебимое, как слон.
  
  - Подожду, подожду! - касаясь щекой мехового воротника своей куртки, поняла, наконец, мою истовую пантомиму Люба, общавшаяся через стойку с Татьяной.
  
  Девушка, держащая одну руку на моём плече, другую же, за моей жестикуляцией, поневоле пока опустив, тактично дожидалась окончания проникновенного и выразительного моего этюда.
  
  Ну, не сволочь? Партнёр её тот!..
  
  Простите меня, милая девушка, но я не могу больше таить своих чувств!
  
  * * *
  
  - И обязательно надо, чтобы все видели, да? - подставляя шею под золотую цепочку с распятием, резонно спрашивала Люба.
  
  - А и вправду - пойдём уже! - Я никак не мог зацепить звёнку в малюсенькое колечко. - Спасибо, Артём!
  
  На лестничной площадке я отдал цепочку Любаше:
  
  - Давай, ты уже сама!
  
  Расправив цепочку на ладони, Люба оценивающе всмотрелась и покачала головой.
  
  - Ну, ты хорошо подумал, да?
  
  - Это тебе от ангела-хранителя!
  
  - Я сейчас надевать не буду, - решила она. - Сначала в церкви надо освятить.
  
  Святое дело было слажено, словно само собой - по воле, конечно, Небес, внезапно озаривших простым таким решением (и в ломбарде комиссия мне, грешному, вылилась в сущие копейки). Золотые серёжки никогда не виденного отца, свершив многолетний круг, отлились Святым Распятием. И вернулись точно по адресу. Пусть и инкогнито - так лучше будет...
  
  А на улице морозный вечер уже искрился блёстками грядущего праздника, и в воздухе витало то неповторимое ожидание новогоднего чуда, что непременно должно обрушиться - вполне заслуженно! И не стоило, в продолжение этого чудесного вечера, говорить о чём-то сейчас серьёзном - лучше было поведать Ей о дивном и сказочном...
  
  * * *
  
  А рыцарь тот вышел действительно на диво! Барельефом вылепленный из специальной скульптурной глины, что была куплена в уютном магазинчике "Лавка художника" - в одной остановке от Ушакова. И участь ему была уготована достойная - увенчать собой - как центром композиции - как венцом творения! - калымом оконченный уже (слава Иисусу!) мангал "Мальборк". Где над остроконечной готической аркой топки зияла одна лишь брешь - для барельефа.
  
  Первоначально Гаврила, подглядевший подобное изображение всё в том же альбоме "Мальборк. Замок Тевтонских рыцарей", по серости своей задумал вырезать форму -
  лекало - из дерева, и по ней отлить рыцаря гипсом. Набор стамесок даже купил - за сто десять рублей. Но, оценив чуть позже и объём работы, и то, что гипсовая фигурка не продержится долго в уличных условиях, решил - по совету работавших тогда на особняке Ушакова кровельщиков (уже тогда положивших, наверное, глаз на стамески) - лепить рыцаря из глины.
  
  На изготовление барельефа ушла одна, всего лишь, ночь - работать с такой глиной надо было махом. Но удался и рыцарь, и перчатки его кольчужные (зубочисткой стройные ряды натыкал), и плащ, правильным кручением складок на ветру развевающийся. Получился и добрый конь под ним - с гривой, натурально, лохматой (стальную кисточку у тестя в ящичке с инструментом позаимствовал), и копыта - рельефно: от них ведь вся композиция отталкивалась. Ей-богу: достоин он был книжного своего соперника!
  
  Семёна, принимавшего в лепке непосредственное участие до самого смыкания век, рыцарь поутру очень впечатлил. Но легко согласился отправить он крестоносца в дальний поход, под данный мной обет: "Себе мы ещё не такого слепим!"
  
  Теперь барельеф надо было правильно обжечь в муфельной печи. А где мне её было взять? Поэтому, начитавшись литературы по обжигу изделий из глины, решено было обжигать рыцаря допотопным способом внутри того самого мангала.
  
  По пути туда "лыцарь" сделал остановку на день (мой - рабочий) на Ушакова.
  
  - Да, не ценят тебя здесь! - взглянув на барельеф, вынесли свой вердикт кровельщики. На что присутствующий при этом Гриша недовольно буркнув: "Не ценят!.. Куда ещё только и расцеловать-то осталось!" - вышел обиженно из подвала, где все мы обретались.
  
  - Прикольно, - оценил Слава. - Правда, я как казак ростовский сразу вижу неточность: он на крупе лошади сидит.
  
  - Это конь, вообще-то! Вороной, - хмурясь одним глазом, скрывал я улыбку Славиной правоте. - А барельеф высокохудожественно исполнен в традициях средневековья - тёмного! А тогда - в университете нам преподавали - на рисунке, положим, всё было одного размера и роста: дерево, дом, человек. Безо всяких ракурсов и перспектив... А ты до крупа докопался!.. Я, кстати, шлем даже у храмовника - вишь, как? - по-своему залепил: на картинке он, ну точно, как сварочная маска - один в один!
  
  Костик с Олежкой, проявив редкое и потому подозрительное внимание к моему вытворячеству, тоже горели чёрным своим глазом лепнину "заценить". А увидев, даже не фыркнули презрительно - тоже редкий случай! Олежка, конечно, смолчать не смог - не преминул высказаться в том смысле, что горячо ожидали они увидеть рыцаря, как такового, а тут ещё конь под ним оказался. Причём, коня этого явно больше, чем, собственно, рыцаря того.
  
  Ну, ребята, вам не угодишь! Так ведь и должно быть - по пропорциям: то ж не пони!
  
  И всё же сглазили рыцаря храма, дьяволы!
  
  По дороге на "Мальборг" захотелось мне, по таким-то рецензиям, сразу барельеф запечатлеть - Бог весть, как он обжиг выдержит?
  
  Натурально - приспичило!
  
  И хватило же ума, только до мангала добежав, поставить глиняного в ту самую бойницу - пусть и под порядочным углом, а уж потом фотоаппарат непременный в сумке нашаривать!
  
  Дебильный!
  
  А рыцарь, последних мгновений не теряя, устремил взор свой сквозь забрало в небо ясно-синее, весеннее, поймал в полы плаща порыв ветра ранне-апрельского - откуда тот шальной вмиг налетел? - да и предпочёл, чем в огне-то моём, инквизиторском, гореть, ухнуться вниз, вместе с лошадью, с бойницы той, как со стены замка крепостной. Так, что только по осколкам - по фрагментам - и смог подъехавший вскоре хозяин восхититься: какой красивый был!
  
  Ланцелота II я сотворил уже из "продвинутого", купленного в той же лавке пластинола, который хоть и был много твёрже в лепке, зато не требовал обжига - стыл через сутки при комнатной температуре.
  
  И по центру на лошадь усадил.
  
  И не показал никому.
  
  И приторочил над аркой мангала молекулярным клеем намертво.
  
  И, вопреки опасениям соседских работяг, никто на фигурку не покусился, не свандальничал.
  
  Скачет мой рыцарь в светлые дали...
  
  Счастливых ему дорог!
  
  Скачи, мой рыцарь, в светлые дали!
  Счастливых тебе дорог!
  Костик с Олежкой тебя не видали,
  И Слава ославить не смог...
  
  Мне б увязаться вослед за тобою,
   Но держат опять кирпичи,
   Значит, махну лишь прощально рукою:
   "В светлые дали - скачи!"
  
  * * *
  
  - Вот видишь! - взглянув в мои глаза, улыбнулась Люба. - Не одна, выходит, я пламени убоялась!..
  
  
  - Да не, Люб! - глядя в сторону, поджал губы я. - Снесло, просто, мне поначалу
  
  башню, понимаешь?
  
  - Ну, теперь, как я вижу, она опять на месте, и никакие ветра лихие ей не страшны! Мой автобус!.. Пока, пока, Лёшечка!
  
  Татьяне с Семёном привет!
  
  Проводив до самых дверей автобуса, я, как уже повелось, преданной собачонкой подождал, пока она пройдёт по салону и усядется на сиденье, и потом, мимолётно взглянув в окно, наткнётся взором на меня, опечалившегося, улыбнётся милой сердцу улыбкой и помашет на прощание рукой. И я тоже махну ей в ответ с печатью высокой и светлой грусти на задумчивом лице...
  
  Вот "понтовила"!
  
  * * *
  
  А стамески-то те, что на изваяние "лыцаря" предназначались, частично у меня кровельщики-"крышники" выцыганили. Хитрованы! Пожилой Витя набор заприметил да завёл однажды - под доброе моё обеденное настроение - разговор:
  
  - Стамесочку - вот эту, маленькую, - подарил бы - друзьям на память!
  
  Парни и вправду помогали мне и словом, как Витя, и делом, как второй - Андрей, чинивший мои турбинки, и меня научивший в них щётки менять. Но на такое неприкрытое вымогательство владелец инструмента законно взбрыкнул:
  
  - Нет, Витя! Сходи, вон, купи - сто пять рублей, всего-то!.. Вдруг они мне ещё понадобятся. А на память - добрую! - сдаётся, я вам уже что-то дарил!
  
  - Да, точно, - безропотно вздохнул седовласый Витя, потирая натруженные ладони цепких своих клешней. - Хотел, кстати, книгу твою перечитать, да куда там: тёща мёртвой хваткой ухватила - клещами теперь не вытянешь!
  
  Бедолага! В его годы он всё ещё жил с тёщей! Тоже...
  
  - Ладно, Витёк, возьми, чего там! Если она тебе нужна, - недрогнувшей рукой протянул я стамеску.
  
  - А я! - захлебнулся приступом смеха Андрей. - Я, Лёха, уже пять раз прочитал!.. И шестой!.. Собираюсь!..
  
  Согнувшись пополам, он корчился от смеха, сняв даже запотевшие очки.
  
  Спросить бы его, конечно, по содержанию-то произведения! Но далеко тогда была Любовь Васильевна...
  
  Пришлось отжалеть стамеску и ему - пусть подрубает свои балки и стропила.
  
  Свои же, в доску, ребята!
  
  Андрея я дюже уважал! Не только из-за того, что любил он поковыряться в моих глохнущих турбинках - и исправлял, в конце концов! Но и потому ещё, что Андрей - он ведь был во Вьетнаме! С трубами и уголками там воевал. Сварщиком - на вышках буровых. В 1988 году, когда я ещё салагой на палубе своего первого, на Каспии, судна первые шаги морской походкой делал, он уже братской стране в юго-восточной Азии помогал - дивитесь! Трудовым десантом - гордитесь! Молодец! И мир экзотический поглядел - через сварочное стекло, - и денег заработал!
  
  - Да, платили там хорошо! - охотно рассказывал он мне, горевшему, как кроваво-красный закат в азиатских джунглях, желанием всё дотошно повыспросить. - Впервые в жизни видел там велосипедные пробки...
  
  - Ничего себе!
  
  - Ага! Ругаются так же друг на друга, толкаются, норовят вперёд залезть!.. Там велосипедное движение в почёте. А мы раз и на рикшах прокатились...
  
  Андрей снял и протёр очки - даже через время тот случай, видимо, его волновал то ли сладостным воспоминанием, то ли ощущением тревоги.
  
  - Да, Васька всё - он хохол такой!.. Пошли мы в ресторан как-то, посидели хорошо - на базу надо возвращаться. Вот спьяну и додумались на рикшах поехать. А Васька ещё давай на своего покрикивать: "Шибче, шибче!" - чтоб меня обогнать! Ну, и я своего давай подгонять. Так мы наперегонки залётных и гнали. С утра очухались: ёлки-палки - чего натворили!..
  
  - А чего такого?
  
  - Да ты что! Если бы про это прознали - нас бы сразу на самолёт и обратно: это ж эксплуатация человека - на рикше ездить!
  
  - ?..
  
  - То ж Советский Союз ещё был!..
  
  Да, славное было время!..
  
  А Витьку-то я не сильно потчевал: не работяга он был по жизни - барыга. Неудавшийся.
  
  - Помню, когда ещё бизнесом занимался...
  
  - Это когда?
  
  - Ну, вот - в девяностых... Едем мы с приятелем по Куйбышева, а там, на повороте, фургончик перед нами заворачивал - дверцы задние открылись, и три или четыре ящика вывалились. И бомжи местные - тут же! Ну, и мы остановились. А в ящиках - водка! "А ну, давай, грузи быстро в багажник!" - вроде, как мы следом за компаньонами ехали! Дали, конечно, им одну бутылку - с горлышком треснувшим.
  
  Купеческий размах!
  
  По старой, должно быть, памяти тех лет лихих, Витя проникся к Славе особым уважением, с оттенком даже подобострастия. Почуял былого "куратора" таких вот "бизнесменов".
  
  Да, обоим им - что Вите, что Славе - по молотку и шпателю в руки, и на Ушакова, на Ушакова! "Взять бы этого Канта за такие доказательства - да года на три в Соловки!"
  
  А у меня ведь и того больше вышло!..
  
  * * *
  
  - Послушай, Алексей!.. Я не против турнира, но на вечеринку ты не должен идти!..
  
  Чего это она?
  
  - Это по"шло!
  
  Вот это пряники!.. Показали - и не дали!
  
  - Слушай, Таня, - сердечно пожалел вдруг я мальчишечку, что за Ушаковским забором столько времени от жизни прятали, - чего тут такого? Тебе же, допустим, от меня ничего не возбраняется... Вы вот с Семёном уже второй год в Турцию ездите - ничего! Наоборот - счастлив я, что могу вас отправить!.. А тут - на вечеринку, под боком, сходить - всего-то дел!
  
  - Рассказывай! Да что я - Нахимову не знаю? Две рюмки - и её понесло: она звезда, всё должно вокруг неё крутиться, все мужики должны быть только её!.. У них же знаешь - у северных народов - в организме нет ферментов, сопротивляющихся алкоголю... В общем - выбирай! - упрямо подытожила Татьяна. - Или мы с Семёном, или эта вечеринка!
  
  Вот сказанула! Ты о чём, вообще, Таня? Нашла, что равнять!
  
  - Всё, всё, сплю я уже, Таня!.. Ага, ага!..
  
  
  * * *
  
  Совою в дивной чаще мыслей закружил Гаврила,
  Не шёл Гавриле нынче крепкий сон:
  Уж не подумала ли та, кому всё говорилось,
  Что хоть от слова может отступиться он?
  
  Пожар он усмирил, но пламень ровно бьётся
  Внутри Гаврилы - в сердце и душе.
  Никто о тот огонь теперь не обожжётся,
  Но никому не затоптать, не потушить его уже!
  
  
  * * *
  
  Спозаранок я отправил sms Вадиму: "Встал на ноги. Могу двигать к тебе".
  
  Ответ пришёл незамедлительно: "Ну тебя в баню!"
  
  А что - по-нашему! Надо было срочно объясняться - пусть и по телефону.
  
  - Вадим, Вадим! Ну, хорошо хоть не в самые дальние дали послал!
  
  Да ведь и мог бы - по праву!
  
  - Нет, ну, так а чего ты, - бурчал с другого конца области тот, - у тебя то болячка, то срачка!.. Извини, конечно.
  
  Не за что - всё в точку!
  
  - Да сейчас, не переживай, подъеду!
  
  Пора уж было!..
  
  Я ехал к Вадиму. С удовольствием взирая на запорошенные снегом, проносящиеся за окном пейзажи: "Ведь жил Гаврила нынче, жил!.."
  
  Пришлось заходить к нему в офис за ключами: дружбаны- отделочники, свернув работу до самого Рождества, убыли домой праздновать - как люди!
  
  Офис в пчелиных тонах находился чуть не напротив автобусной остановки. Провинциальный мобильный магнат, всё в тех же желто-черных полосах на широком галстуке, был здесь и продавцом-консультантом, и кассиром, и всем-всем-всем. Когда ему надо было "отъехать на дом" или поехать домой пообедать, его подменяла жена.
  
  Молодец: трудяга!
  
  Супруга-то мне его ещё по лету, когда воскресным днём гнал я в одиночестве трубу, пожаловалась на строителей Славы: "Я говорю им: "Ну, будет же зима, будете же вы без работы - вот тогда и отдохнёте. А сейчас - сезон, пока работа есть - трудитесь!.. Не знаю, как бы мы дом строить смогли, если бы мой муж по выходным отдыхал - сколько уж лет без них пашет!"
  
  Была уж та самая зима, но Гаврила без работы не был, и работал, по-прежнему, по выходным. Разве что на болезнь с перерывом...
  
  - Вадим!.. Болел! - И глядел ведь я в серые его, колючие глаза открыто, и руку даже к груди прижал.
  
  И тот бухтел что-то ещё недовольное, но уже примирительное, старательно пытаясь скрыть удовлетворение моему возвращению.
  
  - Вот ключ, я сейчас подъеду.
  
  А Слава-то, с орлами своими, "Кловер" сдали на прошлой неделе - вчера только с ним созванивались. "Империя инков" - так этаж теперь назывался. Аттракционы, игры, кафе - всё для детей. Объект сдали в срок. Оставались, конечно, ещё мелкие недоделки, но это уже - по ходу песни. Обещанный афишами Влад Топалов, кстати, на открытии был.
  
  И была дискотека до полуночи, на которой в полный рост резвились все строители, потом веселье перекочевало в сауну, где неприступные доселе, как изваяния их инков, фифы - художницы - не оставили шансов разве что Серёге - "чёрному" моему строителю.
  
  Отверженный в лихом хмельном угаре, с разбега, на глазах у художниц проехал голой задницей по дощатой лавке сауны - с конца на конец. Не занозив.
  
  Поступок!
  
  Однако те такой его сюрреалистической выходки не оценили - лохушки от кисти малярной!
  
  Ну а деятелю от печной кельмы надо было приниматься за возобновление мрачного своего, в классическом стиле, камина.
  
  Занудно было ещё и то, что подошёл он к самому проблемному своему месту: "перекрытие топочного портала" - так по грамотному это называлось. Перемычку надо было над топкой ладить. В других-то случаях Гаврила долго над этим не заморачивался: как по накатанной дорожке, делал полукруглую кирпичную арку, что сразу и вид внешний красила, и конструктивную функцию выполняла - несущая, как-никак, деталь, на неё вышестоящие кирпичи опираться будут. Но здесь хозяева заказали прямой портал: как на картинке журнала, что Гаврила им и подсунул. Чуть не в первый попавшийся ткнули. Удружил себе, в общем, в который раз, мужичина!
  
  Как сделать теперь перекрытие это прямое? Не подкладывать же, в самом деле, как горе-печники, уголки стальные, которые непременно со временем "поведёт": ведь это место камина ещё и самое жаркое.
  
  Как? Как это сделать?
  
  Как теперь пойти на вечеринку после выставленного Татьяной ультиматума?
  
  А не идти я попросту не мог... Не мог, вот и всё!
  
  И я принял хоть и непростое, но единственно правильное решение. Делать опалубку под перекрытие, и, проложив внутри, как положено, арматуру, залить мощным раствором: железобетонную перемычку огнём не скрутит!
  
  И всё равно я пойду: "Ступив с одной ноги, шагай теперь с другой". Поздно "заднюю" включать!
  
  Нормально всё - жизнь продолжается!
  
  А днём Гавриле полегчало -
  Их было две у одного:
  Жена сомненья отметала,
  Любовница утешила его.
  
  И пусть судьба та будет дура,
  Две женщины не продадут:
  Любовница - литература
  С женой - работой вечно тут.
  
  А там? Хотя с высокопоэтической точки зрения напрашивалось даже "тама" и "здеся". Но да ничего - говорил про то Станислав Витальевич на одной из своих лекций: "Проза, вопреки общему вашему заблуждению, на порядок сложнее поэзии. В поэзии можно спрятаться за слог, за рифму, за размер строки и стиха. А в прозе не спрятаться ни за что: один только текст, и только он".
  
  В стихе-то я - тут! - спрятался, а вот здесь мне ни за какого- никакого помощника - подсобника от Вадима - не спрятаться: всё самому придётся залепить.
  
  А посему, хлебнув живительный поэтический глоток, Гаврила взялся за опалубку: проза жизни на порядок сложнее.
  
  * * *
  В четверг Вадим, когда я крайне осторожно ввёл его в курс дела о сегодняшнем танцполе, а значит, и ранним отъездом, попенял мне искренне, по-мужски:
  
  - Ты деньги зарабатывать должен. Семью кормить... А у тебя - танцы какие-то!
  
  Прав он был, конечно - прав!..
  
  - Ладно, Вадим! Я же никого не держу с камином: пока отделочники с праздников вернутся, я уж и закончу. Чего ты?
  
  Чего он, действительно? В первый раз в жизни Гавриле такое чудо открылось!
  
  Да и в последний, наверняка.
  
  * * *
  
  В студию я пришёл, как частенько в последнее время получалось, пораньше. Мне доставляло огромное удовольствие наблюдать, и что происходит на паркете, и всю царящую здесь атмосферу.
  
  Созерцать!
  
  Но сегодня, верно, я погорячился.
  
  Студию арендовала Алевтина: со всем пространством паркета, софитами и зеркалами, и личным, от студии, юным партнёром в придачу. Это называлось "индивидуальные занятия", и стоило целых пять тысяч рублей в месяц.
  
  Круто!
  
  Видно, торговля семечками не то что кризисов не знает, но ещё и расцветает во время них - как подсолнух под солнцем.
  
  И шелухой на кризисы плевать она хотела:
  Подъёмы - спады наш народ как семечки грызёт.
  Акула бизнеса подсолнечного туго знает дело:
  Торговля жареными - по стакану! - всё переживёт!
  
  Теперь Алевтина беззастенчиво одёргивала Дениску, визжала и верещала в полный голос. И ничего было не поделать: "Уплочено"!
  
  Бедный юноша!
  
  А по завершении своего занятия Алевтина поинтересовалась у Артёма:
  
  - А хоббиты тоже будут в турнире учавствовать?
  
  Под "хоббитами" подразумевался хобби-класс - есть в танцевальной иерархии такой. "Хоббиты"! Ты-то, наверное, уже в профессионалы себя записала! Давно ли мне все ноги оттаптывала?
  
  Впрочем, не обошла Алевтина вниманием и меня - я на проходе, у вешалки стоял.
  
  - Привет, а где партнёрша твоя?
  
  - Здравствуй!.. Сейчас придёт.
  
  - А вы на семичасовое занятие не остаётесь?
  
  - Да я бы оставался - Любе некогда.
  
  - Не понимаю её, - облачаясь в дорогую шубу, ревностно, как показалось, пожала плечиками она, - я бы, на её месте, оставалась!.. Ну ладно, пока!
  
  И ущипнула таки живот на прощание! Точно, как Люба однажды.
  
  Не тронь чужое!
  
  Гаврилы муза угасала,
  Хоть будоражила мозги,
  Животик больше не щипала
  Но рвала сердце на куски.
  
  Кстати, пресс надо в порядок привести, да и похудеть не мешает - живот втягивать на протяжении всего занятия частенько забываешь. Люба тоже на днях поведала, что качает руки к турниру: "Гантельки у своих Серёжек одолжила".
  
  Уважуха!
  
  - Скажите, Артём, а вот танцоры с железом, там, на тренажёрах, занимаются? Подкачиваются, в смысле?
  
  - Ну да, - кивнул он, - занимаются, конечно, в спортзале. Но - в разумных пределах. Не как Шварценеггер, конечно.
  
  Так что не перекачайтесь, Любовь Арнольдовна!
  
  * * *
  
  И опять свет софитов вспыхнул на полную яркость лишь с Её пришествием!..
  
  - Татьяна собирается прийти на турнир, - глядя, как полагалось, через моё плечо, многозначительно поведала мне в медленном вальсе Люба.
  
  - Зачем? - Это вырвалось невольно.
  
  Строго взглянув, моя партнёрша повела бровью.
  
  - Она против вечеринки.
  
  - Серёжа тоже не в восторге, - кротко поведала Люба, - но мы же, в конце концов, не крепостные.
  
  "Серёжа не в восторге тоже...
  Аль, крепостные мы - нешто?"
  Да пусть набьёт за то мне рожу!
  Вот только было бы за что!..
  
  Ой, Гаврила, не скромничай - на хороший тебе мордобой и былого хватит сполна!..
  
  В это последнее перед турниром занятие под бдительным взором Артёма мы прошли всего понемногу: джайву, ча-ча-ча, медленный вальс. По окончании занятия маэстро напутствовал нас:
  
  - Несколько советов: не пытайтесь в оставшиеся уже тут два дня включить что-то новое в свою хореографию. Если вы уверенно пройдёте то, что мы уже успели с вами изучить, этого будет вполне достаточно. Теперь ещё момент: постарайтесь занять место где-то недалеко от жюри: чтоб судьи могли вас увидеть и оценить... Знаете, как бывает даже у нас, спортсменов, на турнирах! Какая-нибудь заурядная, в общем, пара пробьётся нахально в центр, растолкает там всех, вытеснит, да, глядишь, в финал и выйдет. Ну, займут они в этом финале сорок восьмое место, но в пятидесятку-то лучших вошли! А другие, более достойные, хорошие пары, что по углах танцевали, не пробиваются.
  
  Чуялось, со знанием дела Артём говорил.
  
  Зачем, нахалюги, маэстро в угол задвигали?
  
  - А много, получается, там участников бывает? - поинтересовался я.
  
  - Пар двести-триста.
  
  - А у нас много участников будет? - осведомилась высокая и милая партнёрша Паши (сегодня они занимались в две смены).
  
  - Вы все будете выступать в классе начинающих - там будут пары из всех клубов области. Такого огромного количества, конечно, не будет, но пар тридцать-сорок, по опыту прошлых лет, может быть вполне.
  
  И когда уже встали на поклон, минуточку внимания властно взяла Татьяна.
  
  - Итак, мы всё-таки надеемся, что многие из вас придут на турнир. - Качнув головой, она лукаво и в упор посмотрела на меня. - И поддержат честь нашей студии. Поэтому пожелаем вам успеха, до встречи в воскресенье - мы будем там рядом с вами! В одиннадцать часов начинается регистрация - так что будьте с паспортами, а выступление ваше начнётся, примерно, в половине пятого - сразу за детками.
  
  Я спросил у неё, конечно, под шумок, когда все ринулись в раздевалку: "А вечеринка-то во сколько начнётся - закончится?"
  
  - Часам, думаю, к девяти сюда мы вернёмся, - заговорщицки улыбнулась она. - Ну, а разойдёмся, наверное, за полночь глубоко, если не под утро. Оно же, сами знаете, - как пойдёт!
  
  Я представил на миг весь свет студии, что давала в темноте гирлянды стоящей в уголке новогодней ёлочки; и весь цвет этой студии, изрядно уже захмелевший... И Любу совсем рядом... Просто жуть тебя берёт!
  
  Артёма, конечно, я тоже в покое, поджидая Любу, не оставил. Занудил опять чего-то о турнирах, и о зрителях, и о хореографии нашей недалёкой, пока маэстро, наконец, от меня не отвязался:
  
  - Ну, вы на дискотеку зачем ходите? Потанцевать - в своё удовольствие! Вот с этим же идите и на турнир.
  
  На дискотеку! "Когда то было - сто лет назад. Но в прошлом точно ещё веке!"
  
  Но, счастливо пропустив Любу в двери, я воскликнул на прощание в студию:
  
  - Спасибо, Артём!
  
  Я всегда теперь так делал. Было ведь, по чести, за что благодарить!
  
  * * *
  
  Как истые спортсмены о турнире, что был уж на носу, мы не обмолвились с ней ни единым словом. Тогда бы надо было ведь спросить друг у друга, а где наша подготовка, где занятия в школе, в которой и музыка есть?
  
  - Татьяна тобой дорожит, - задумчиво промолвила Люба. - При всём том, что все мы, - улыбнувшись, она прижала облачённый в чёрную перчатку кулачок к груди, - все мы ждём принца на белом коне, Татьяна тобой очень дорожит.
  
  - Да, - кивнул я, - я обязан ей многим, если не всем. - Только встреча с ней дала, наконец, жизни смысл. Ну, а уж с рождением Семёна!.. А до того как-то всё было уж очень несуразно в том моём прошлом. Как сейчас говорится: "Ни о чём".
  
  - Ну так и отпусти это прошлое. - Она грациозно повела рукой так, словно отправляла бумажный кораблик по реке. - Не держи его в себе: пусть оно тебя оставит.
  
  Мудро! А отпустила ли своё прошлое ты?
  
  Я желал этого теперь, как самого нынче главного - иначе, зачем я сейчас был с ней рядом?
  
  * * *
  
  Гавриле кубков и не надо.
  Нет для него иных наград:
  С партнёршей танец - лучшая награда!
  И главный приз - тех глаз открытый взгляд...
  
  А когда мы встретимся? Да завтра, верно, созвонимся.
  
  * * *
  Морозной дивной стужей задышал Гаврила
  В провинциально тех заснеженных краях.
  Турнир был на носу, по боку остальное было,
  Кроме искрящихся тем снегом искорок в её глазах!..
  
  Последняя строчка - длинная-я!.. Как история возведения камина этого...
  
  В пятницу надо было залить опалубку, сколоченную из подножных обрезков фанеры и слепленную из подручных обломков гипсоплиты. Ручная работа! Но всё по делу, и по уровню, кстати: "сика в сику". Да Вадим разве ж то "заценит"? Это кирпичики декоративные, что в обрамление топки замучился я накануне выкладывать, он может колючим взором своим буравить: "А ровно они стоят?.. А ну-ка, уровень приложи!" А то! Даром, что ли, день вчера на них потерял - чтоб симпатично, сирые, легли.
  
  Кирпичи эти декоративные ("под старину"), гранями своими кривоватые - "по определению", закуплены были нами штучно. Нельзя было их загубить!
  
  Кирпичик кривенький, "под старину", декоративный,
  Он стопочкою неприглядной в "уголку" стоял.
  Но в обрамленье топки у камина лёг он рядом дивным:
  Гаврила, всеми сторонами повертев,
   достойный его вид придал.
  
  И без восклицательного знака - это работа его, Гаврилы.
  
  Ещё наждачкой кое-где шаркнем по месту - вообще будет класс!
  
  Да, пока камень, кирпич ли вот такой - "неадекватный" - через руки несколько раз не пропустишь, не пошлифуешь - не поласкаешь! - не будет от того толка. Встанет или боком безликим, или вовсе - задом повернётся.
  
  
  * * *
  
  Чем хороша работа руками - оставляет голову свободной для мыслей, воспоминаний, мечтаний. Всё это нынче сводилось к Ней одной, волнуя, будоража, ведя от отчаяния к радости и обратно...
  
  Ну зачем ты ей, Гаврила грешный, нужен с кирпичами и булыжниками, с танцевальным своим неумением, с ямбом трёхстопным, которым, верно, её уж достал?!. Ведь она такая тонкая, а теперь, вдобавок, и изысканная натура!
  
  Муза!
  
  Нашёл себе жертву, которую можно безнаказанно "бомбить" Гаврилиным народным творчеством - за что ей такое наказанье?! А то мало ей в жизни лиха без тебя, безбашенного!
  
  Но Гаврилу теперь уж было не остановить: натурально - несло! Он будет тянуться, он станет лучше, умнее - всё ещё у него впереди! С Ушакова-то он, главное, ушёл! Теперь вся жизнь распахнута - на все четыре стороны! И он себя ещё найдёт! А что касается ямба!..
  
  В стихах ещё он не был докой,
  И рифму, с лени, отметал.
  Японское трёхстишье хокку
  Гаврила нынче постигал:
  
  "Утро слякотно-серое
  Не стать тебе солнечным днём -
  Сегодня Её не увижу".
  
  * * *
  
  А вечером, когда нашпигованная арматурой опалубка была залита крутым бетоном (тоже умаялся "замесы" в ведёрке мастерком делать), лежащий на деревянных козлах телефон вдруг озарился Её звонком:
  
  - ...Говорить можешь? Алексей, мы не идём ни на турнир, ни на вечеринку!.. Так получается!
  
  Явно: она говорила в волнении.
  
  - Семён, Татьяна - для меня значимей... Ты - мой самый сказочный принц!
  
  * * *
  
  "ТЫ - МОЙ САМЫЙ СКАЗОЧНЫЙ ПРИНЦ!"!!!
  
  * * *
  
  - Тань, ты чего-то Нахимовой, что ли, наговорила?
  
  - Ну да, поговорили мы сегодня с ней. Она мне занесла подарок Семёну от школы, ну и я
  
  сказала, что сильно против вашей вечеринки - мне это совсем не нравится!
  
  Вот так: показали - и не дали!
  
  * * *
  Оно, с другой-то стороны: "Турнир с воза - Жеребцову легче!" Чего бы мы там, клоуны, показали? Какой бы хореографией зрительский люд удивили?! Чем бы счастье на сердце Татьяны - которая со студии, - пролили?
  
  Зато теперь другую Татьяну уважили!
  
  Не надо, опять же, "заморачиваться" насчёт того, что надеть... А впрочем, у тебя, Гаврила, и выбор-то: серые брюки от свадебного ещё костюма да рубашка красивая, белая, с цветными вставочками. Та, что Таня то ли на Новый год, то ли на день рождения тебе подарила.
  
  А - всё равно теперь!..
  
  Теперь можно - нужно! - было сосредоточиться на камине: целиком и полностью. Чтоб скорее треклятый закончить!
  
  Чтоб скорее заработать деньги на морские "корки" и скорее те заполучить.
  
  Чтоб скорее уйти в море!
  
  Вот теперь уже точно - пора...
  
  * * *
  
  Чуть за полдень чудесного зимнего дня, когда отражённый тысячами снежных искр яркий солнечный свет свойски заходил ко мне сквозь окна зала и стеклянные двери зимнего сада, Она звонила вновь:
  
  - Говорить можешь?.. Точно можешь говорить?.. Зачем острые углы ещё заострять? С тобой мы в другой день можем встретиться, сходить в кафе выпить кофе.
  
  - А может, всё-таки, наплюём да и пойдём - хотя бы на турнир?
  
  - Нет, - твёрдо сказала она, - решения мы не меняем.
  
  * * *
  
  Ты в жизнь мою уже вошла,
  И даже буду на другом конце я света,
  Знай, я с Тобою рядом! Никогда
  Не сомневайся и не забывай об этом!
  
  * * *
  
  Воскресенье в стоящем на отшибе и без того тихого городка доме было тихо, торжественно и чуточку печально.
  
  За работой я хотел, конечно, выждать символические шестнадцать тридцать, но батарейка в телефоне садилась, и я отправил sms раньше.
  
  В тот день, что мог бы быть счастливым,
  Гаврила кирпичи лепил.
  И у партнёрши своей милой,
  Прощения за всё просил.
  
  А до этого, в полдень, пришло сообщение от Татьяны: "Алексей, может, всё-таки, пойдёшь на турнир?"
  
  Таня, ты о чём? Это ж не за семечками сходить!
  
  Люба откликнулась почти сразу:
  
  - ...Ты кирпичи-то творчески лепишь? Я надеюсь!.. Хожу по магазинам... Нет уж! Это чувство вины в ней говорит.
  
  А в половине-то пятого, когда, наверное, во Дворце культуры моряков готовились или уже выходили на паркет наши, пришло sms от Семёна: "Люблю тебя".
  
  Я тебя тоже люблю, сынок! Не волнуйся - ни турниры проходящие, ни времена года - за окном ли, на сердце ли сменяющиеся, этого не изменят: я люблю тебя, сынок!
  
  * * *
  
  Камин же двигался еле-еле. Я ещё только лепил (именно так!) собранными по двору и по закоулкам дома, бэушными кирпичами верх, а ведь предстояло облагородить всю эту, местами кособокую, конструкцию декоративным "кабанчиком".
  
  Жесть!
  
  Проезжу больше!
  
  И когда я уже ехал вечерним, полупустым автобусом в город, Семён, не "подсаживаясь на бабки" на знаках препинания, осведомился: "Алексей ты где". Но это, наверное, мама исподтишка надоумила: забеспокоилась.
  
  Впрочем, она всегда волновалась, если с наступлением темноты я ещё не возвращался.
  
  Где? Вены ножом строительным, за неимением у виска пистолета дуэльного, вскрыл уже. Не вынесши душой поэта отлучение от бального турнира - бала!
  
  "Еду домой. Скоро буду".
  
  Удача пусть Гаврилу оставляла,
  Он всё душой поэта выносил.
  И пусть сегодня отлучён от бала...
  
  А чего дальше? Само собой только и напрашивалось - и по смыслу, и по рифме:
  
  Но милости судьбы он не просил.
  
  Гордый! Сегодня только было: "...Прощения за всё просил". Сильно, Гаврила, со словом работаешь - разнообразно, незабито, свежо! Раскрыл бы лучше, почему выносил-то? Да потому, конечно, что "поэт" - никакой!
  
  Удача пусть Гаврилу оставляла,
  Он всё душой поэта выносил.
  И пусть сегодня отлучён от бала,
  Но милости судьбы он не просил.
  
  Секрет Гаврилы Безызвестного простой:
  "Поэт" он, скажем честно, - никакой!
  
  Так - пойдёт!..
  
  * * *
  
  "Алексей"! Семён почему-то редко называл меня папой - всё больше по имени обращался (хорошо ещё, что без отчества!). И я, вопреки советам некоторых, не настаивал - какая ерунда!
  
  В этом году там, на Ушакова, главный мой "помощник" - трёхлетний сын хозяев Никита, бродя вокруг да около моего рабочего плацдарма, утянул мой телефон. Тот, как всегда, лежал среди камней выборочных (особо причудливой формы - в моём деле дефицитных) на низкорослом моём "козлике". Наследника вообще тянуло в мою сторону, как магнитом. Не лез он ни к "венецианщикам" доморощенным - Олежке с Костиком, ни уж, тем более, к Вите-с-Лёшей: моя каменоломня его влекла.
  
  Говорят, ребёнка трудно обмануть.
  
  Обычно, осторожно приблизившись ко мне, согбенному над "палубой", со спины, он надевал отложенные мной на какую-то минуту перчатки. Как положено ребёнку: левую перчатку - на правую руку, правую - на левую. Облачившись в спецодежду, Никита, опять же - с соблюдением мер безопасности, похлопывал меня ребром ладошки по хребту:
  
  - Не ругайся, Алексей! - он отступал на шажок и, убедившись, что всё пока тихо, подступал опять и менял руку. - Алексей, не ругайся!
  
  Вот как здесь своим ором я людей зашугал! Только дитя несуразное приблизиться и решалось.
  
  Удостоверившись, что ругаться пока я не собираюсь, наследник смелел и, нехотя отдав по моей просьбе перчатки, поднимал с "палубы" какой-нибудь каменный осколок и бросал в ведро с водой. Сам себя за проделанную работу и благодаря:
  
  - Спасибо!
  
  - Нет, Никита, не спасибо! - оборачивался тут уже я. - Не спасибо!
  
  Мальчонка умыкал.
  
  Вот, зачем гнал пацана? Парень за "спасибо" помогать тебе был готов!
  
  И вот в один весенний день, в отместку, видимо, за чёрную мою неблагодарность к помощи его посильной, Никита и прихватил мой телефон.
  
  А может, у него совка для загрузки порожнего, красно-жёлтого своего самосвала под рукой не оказалось.
  
  По возвращении домой пришлось, конечно, мне сознаться в пропаже телефона. Сказав, впрочем, что в автобусе, скорее всего, обронил (зачем было острые ушаковские углы ещё заострять - и без того красивы!).
  
  - Всё равно тебе уже новый покупать надо было, - с житейской философией заключила Татьяна.
  
  Следующим утром, накапывая песок для сухой своей смеси, я нашёл свой телефон. Натурально: лопатой в него уткнулся.
  
  Хозяйка, узнавшая о пропаже накануне от Гриши, была рада больше, чем я.
  
  - Да это, Наталья Алексеевна, Никита в песке с ним просто играл да и закопал случайно! Было бы с чего переживать! Да и телефон-то - мыльница!
  
  - Да какая разница - всё равно!
  
  А в телефоне было одно непринятое sms. От Семёна. Адресованное неведомому мобильному воришке (сын почему-то сразу склонился к этой версии): "Отдай телефон".
  
  Мой сын - отважный мальчуган! Даром говорит его мать: "Такой трус!"
  
  Да прямо!
  
  Однажды, по второй весне на той же Ушакова, вернувшись в глубоком раздумье домой, я только там и понял: сейчас надо послать Грише sms. Последнее!
  
  Были к тому события прошедшего дня...
  
  Но тесна мне была для такого булавного размаха комната, да и своих близких к полю брани я не подпускал.
  
  - Так, Тань, я сейчас вернусь!
  
  - Ты куда? - тревожно обернулась Татьяна.
  
  - Не волнуйся - через пять минут буду.
  
  Она знала, что в такие моменты пытаться остановить меня бесполезно.
  
  Семён, чутко уловив тревогу - ребёнка трудно обмануть! - срочно пожелал идти со
  мной.
  
  Вдвоём мы вышли во двор. Я набрал текст и отправил sms, краешком глаза увидав, как Семён, засунув руки в карманы и пепеля суровым взором остановившуюся у подъезда машину, грозно ступил ей шаг навстречу.
  
  - Он почему-то решил, что ты драться пошёл, - полушёпотом поведала мне Татьяна по нашему приходу.
  
  В тот вечер мы разбили неприятеля в пух и перья (Гришу только было жаль): правда была на нашей стороне.
  
  Хоть задним умом: надо было отступать, пользуясь случаем, спешно уносить ноги - бежать с поля боя!
  
  Бескровней бы вышло...
  
  * * *
  В понедельник на доме объявился разбитной малый - Илья, из местных. Он у Вадима стыки крыши и чердачный выход сайдингом закрывал. Немного совсем ему работы оставалось, вот он и пришёл - доделать да деньги, под Новый год, уже забрать. Не оставлять в году новом долгов Вадиму. Во время спусков на перекуры и отогрева у батареи он живо делился со мной впечатлениями от вчерашней поездки на городскую дискотеку:
  
  - Тёлок - море! Сами тебя снимают!.. Столько девок!
  
  Действительно. Но вот какая случается, как всегда некстати, беда: в этом огромном, безбрежном море ты, зациклившись, вдруг потянешься за одной, хрупкой, всё ускользающей соломинкой, которую относит, и теряешь ты порой её из вида, но всё стремишься зачем-то ухватить.
  
  Зачем? Она ведь всё равно тебя не вытянет...
  
  По-быстрому залатав бреши, Илья заполучил у подъехавшего Вадима причитающиеся деньги и две литровых баклажки водки, которую Вадим ухитрялся где-то за бесценок доставать и по дешёвке ею расплачиваться.
  
  Хлебнул, с угощения Ильи, из той баклажки и я...
  
  - Слушай! - под такое дело, шустро решил выпытать Илюша. - А почему за камины такие деньги берут? Три кирпича же, по сути, положить!
  
  "Три кирпича"!
  
  - За знания: как именно их положить.
  
  За знания приложились ещё... А потом за каминный топки зуб - самый секрет... После за сечение дымохода в кирпич - без этого никуда!.. Высоту трубы над коньком в полметра - обязательно!.. И постепенное - "мавзолеем" - схождение кирпича
  к дымоходу: "зонт"... Вроде всё!
  
  С одной баклажкой - так уж точно!
  
  * * *
  
  - Где пил, туда и иди!
  
  - Тань, ты чего: трезвый я!
  
  * * *
  
  Во вторник было двадцать девятое февраля. А это что? А это то, что можно сегодня было идти и законно получать загранпаспорт. Без которого в окружённом европейцами регионе - никуда. Значимый момент! Вопреки убеждению убогой и пошлой окружающей повседневности, что ты - никто, и фамилия твоя - "никак", компетентные, самые что ни на есть государственные органы документально удостоверяют в обратном: гражданин, перед которым распахнут весь мир!
  
  Человек! На пять лет срока годности.
  
  Когда уже выходил я гордо и надменно с бурокожей из здания, лавируя между теми, кто ещё только толкался сдавать необходимые документы, на ступенях, из змеёй вьющейся очереди, меня окликнули. Инна - моя сокурсница - гляди-ка! - узнала меня. Ещё удивительней было то, что она явно рада была меня видеть.
  
  Разве я это заслужил?
  
  - ...Подожди, а как её имя отчество?.. Ой, Мария Семёновна!.. Ну да - завуч по воспитательной части.
  
  Это я про тёщу тоже учительствующую, "прицепом" к жене, проболтался: Инна, оказывается, работала в той же школе.
  
  Тесен мир! Чего они хорошего могли друг другу про меня рассказать?
  
  Вообще - сплошные учителя что-то в моей жизни нынче выпадали...
  
  Деловую часть дня смело можно было сворачивать (вторник же - танцы!), но я имел неосторожность по телефону поделиться радостью со Славой.
  
  - ...Слушай, бли-ин, а мне тоже надо бы съездить: я тут хотел Вадиму каминный набор предложить - ему же понадобится?..
  
  Кузнец наш - помнишь, Толик? - сделал на заказ, а те чего-то брать расхотели. Так, может, съездим, по-быстрому?.. Ну да - и обратно я тебя привезу!
  
  Было ещё только начало одиннадцатого солнечного, дышащего жизнью дня! Само собой, я согласился на праздный вояж с дорогим другом без всяких раздумий...
  
  * * *
  
  Горчичный "Фольксваген-транспортёр", миролюбиво пропуская обгонявшие нас
  автомобили, урча и грохоча, упорно катился к цели.
  
  Вот уж неутомимый трудяга!
  
  - Влюбился я! - чуть склонив голову набок и мечтательно глядя на дорогу, поделился со мной Слава. - По-настоящему!.. Не-не, на этот раз точно - чё ты ржёшь?
  
  - А я что - я ничего! Я даже не спрашиваю, как её зовут: всё равно ведь - до следующей твоей пассии... ой, прости, любви настоящей! - не запомню.
  
  Слава беззвучно смеялся и мотал головой.
  
  - Нет, сейчас - по-настоящему.
  
  - Так я и говорю: кто ж против? По-настоящему всё, и по честному: по-взрослому - вот! Ты, главное, на сей счёт не парься! Рыцари же средневековые - вон, "Крестоносцы" же читал! - давали обет служить одной "госпоже" - до смерти! - а женились на другой - при жизни, понятно... Да сплошь и рядом! И всё по-честному! Кстати, дама сердца могла быть и замужней. Тебе, главное, аббата под рукой всегда иметь, чтоб без заморочек, с ходу тебя от обета предыдущей любви - ненастоящей - мог разрешить! Отшельник - благочестивый - тоже подойдёт... О-о, кстати - "чёрного строителя" вполне можно припахать - хоть какая-то от него выгода! А чего ты - в самый раз! Он же сам рассказывал, что на восстановлении церкви там у себя - в колхозе своём - работал!.. Пока не свистнул чего-то, за что и выгнали - отлучили... А мы с тобой почти что рыцари - только что самозванные! Зато с "Мальборга" - скажи, что нет? А сколько я, опять же, на Ушакова с ветряными мельницами воевал? Чем не рыцарь? Печального образа... жизни!
  
  - Да уж, - покачал головой Слава. - Я вот всё думаю: если бы ты не пил - был бы ты такой вот жизнерадостный?
  
  - Не понял - хто-й тут пьет-то? Я уж с танцполом про выпить и позабыл уже! Другие у Лёхи теперь радости!
  
  - А-а, ну да! У тебя-то как с партнёршей твоей, расскажи! Ещё её не...
  
  - Нормально, нормально с партнёршей! - оборвал я на полуслове Славу и, на перебой беспрестанно заботившей его темы, поведал в красках о турнирных страстях.
  
  - Ну, видишь, - чуть сдвинул о руль козырёк бейсболки, что носил круглый год, Слава, - значит, хотела она с тобой не только на турнир пойти, но и на вечеринку остаться...
  
  Спасибо, дружище, - как на сердце бальзам! Как на рану польских рыцарей сало медвежье!
  
  Докатили мы до офиса Вадима глубоко за полдень, и Слава, не сумев "впарить" чертовски нужные кочерги и защипы, поддержал предприятие бывшего заказчика покупкой продвинутого мобильника. Двенадцать тысяч выложил - мужчина! Но всё же со скидкой, наверное, - чего в такую даль даром переться?!
  
  На обратном пути выяснилось, что это был подарок двенадцатилетней дочери его любви.
  
  Я и говорил - рыцарь!
  
  - Ну, чё там Вадик по камину высказывает?
  
  - Да нет, так-то всё нормально, но, говорит: "Еле дышит".
  
  - Ну-у, да... Есть такое дело... Но, видишь, ещё чего: они же, первоначально, вели разговор о камине из красного кирпича - под расшивку. А теперь получилось, что надо его ещё "кабан чиком" обкладывать... Так бы я уж и закончил, - врал я самому
  себе. - А и "кабанчик" - ужас!
  
  - ?..
  
  - Да полоски бетона, залитые просто по форме кирпича. Серые!.. Такое убожество.
  
  Слава сочувственно вздохнул.
  
  - Но тебе там уже немного осталось?
  
  - Сам знаешь, - весело развёл руками я, - две недели.
  
  - Как на Ушакова? - подхватил Слава. - Как ни спросишь: "Сколько тебе там ещё осталось?" - "Две недели!"
  
  - Ага, и так три с половиной года!.. Да... Вот там чего-то я и сдулся: чего-то ни сил, ни желания работать нет... Конечно - надо было раньше оттуда уходить!
  
  Подумав несколько мгновений, Слава склонил голову набок:
  
  - Ну, видишь... Они бы нашли способ, как тебя убедить остаться и закончить: так бы ведь им никто этой работы не сделал.
  
  Я не верил своим ушам! Признал, дружище, наконец - не прошло и пятилетки!
  
  Сумерки вовсю опускались на нашу дорогу, и на въезде в город движение замедлилось из-за час-пикового потока машин.
  
  - Помнишь, Слава, в "Крестоносцах" персонажа главного?..
  
  - Обожди, как его?.
  .
  - Збышко - беспредельщик такой... Ну а что - беспредельщик и есть: на посольство неприкосновенное наехал! Так вот, блаженный этот на доске написал, что его дама сердца - а там пискухе двенадцать лет! - лучшая на свете. А, кстати, и писал-то кто-то за него, из челяди: он писать же не умел... Чего ты смеёшься!.. Ну, и вот он доску эту - горбыль, наверное, пятидесятый, - за собой, в обозе, таскал. В корчме или на постоялом дворе, где остановится, слуги её гвоздями прибивали: кто чего поперёк если вякнет, того сразу на поединок! Ну, они так себе тогда любовь свою рыцарскую понимали: башку кому-то секирой раскроить, или мечом срубить... Хорош смеяться, Славян, смотри, давай, за дорогой!.. Смех-то в том, что я вот сейчас себя таким же чепушилой узнаю - в транспаранте, главным образом: "Моя партнёрша - лучшая на свете!" Всем же надо объявить! Но ведь - Слава! - и вправду так! Для меня, конечно. И ты понимаешь - и я понимать юношу того начал!..
  
  - А чем он там, чего-то уж забыл, закончил?
  
  - Очень замечательно он закончил: женился на другой, наплодил ребятишек, на войне всех победил!.. А-а, он ещё той, первой, обет дал: добыть чубы - перья - со шлемов крестоносцев. Павлиньи! Но это, я думаю, не такая большая для нас проблема: друзей наших лучших ушаковских, Костика с Олежкой, ощиплем слегонца - у них быстро новые отрастают , больше и красивей!
  
  Слава погасил улыбку.
  
  - А у них, говорят, сейчас всё в шоколаде!
  
  - Да и хрен на них! Пусть шлифуют до глянца венецианскую свою штукатурку крутым своим клиентам - гамоте да жлобам с быками, пусть вылизывают до блеска тем задницы! Удачи в свершениях!
  
  - Злой ты, - не взглянув на меня, заключил Слава. - Добрым только хочешь казаться!
  
  В точку!
  
  - Да сколько крови они у меня выпили!.. Когда мы в подвале-то подрались, перед тем Костик мне сказал: "Мы отсюда уйдём, а ты здесь ещё гнить останешься!" Фиг вы угадали! Я ушёл - они остались!
  
  Мы въехали в город, и уткнулись в одну громадную пробку. С учётом того, что надо было переодеться дома, я уже опаздывал. Слава пытался ловчить, перестраиваясь из рядя в ряд, я злился на него, но больше на себя: зная своего другу, хватило же ума с ним поехать: на ночь глядя!
  
  - Да стой уже в своём ряду, Слава, не дёргайся!
  
  - Бли-ин, ты же опоздаешь, - испытующе оборачивался он на меня.
  
  - Ну, опоздаю, конечно, - ладно, чего уж теперь поделать? - Я не скрывал от него досадной горечи, старательно не давая выплеснуться раздражению: я должен сегодня её увидеть!..
  
  Я должен её сегодня видеть, иначе...
  
  Да не будет никаких "иначе" - я сегодня увижу Её!
  
  * * *
  
  Как скучна всё-таки жизнь, когда не спешишь куда-то безрассудно и сломя голову! Только в такой круговерти это и понимаешь! Когда сосёт под ложечкой, и дышишь ты неровно - счастьем в такие минуты живёшь!..
  
  Теперь уже я заявился в студию с опозданием.
  
  Люба стояла, как всегда, в заднем ряду, и я, присоединившись к разминке, стал на вмиг высвобожденное рядом с ней место и безмолвно протянул запястье руки. Для едва ощутимого, мимолётного касания. Что было чище, трогательнее и искреннее
  любого поцелуя.
  
  Сегодня мы имели на это право...
  
  Постигали новые шаги ча-ча-ча - пора было идти дальше. К следующему турниру?.. Не забывали, по напоминанию Артёма, крутить "восьмёрку" в каждом шаге и "скручивать" бёдра.
  
  - Та-ак, бёдра скручиваем! - громко наущал маэстро.
  
  Я старался... Морским узлом... Хотя: "Любой узел, завязанный в море, последними постановлениями, считать морским"!
  
  Когда уже их накручу?!
  
  В завершение, как водится, стали на поклон, и Артём искренне поблагодарил всех пришедших на турнир.
  
  - ...Спасибо, что пришли, спасибо, что выступили! Спасибо, что показали, чему мы здесь с вами учились!
  
  А ты, неблагодарный, стой теперь, рожу вороти!..
  
  И когда я смиренно сидел на скамье, Любу ожидая, Артём, поглядев на меня, вдруг обратился через зал:
  
  - Вы можете остаться сейчас ещё на занятие!.. Если, конечно, силы есть, - деликатно добавил он.
  
  Видно, очень уж "жалобливая" у меня харя была.
  
  - Э-э... И-и... Да я-то не против - сейчас партнёрша выйдет!..
  
  Но Люба спешила домой. Перед открытой уже дверью мы приостановились и, по её почину, прокричали в студию разминавшейся группе: "С Но-овым го-одом!" - "С Новым годо-ом!" - готовно грянули те в ответ.
  
  На том и расстались мы в этом году с этой студией...
  
  - Подожди-ка, - остановила меня Люба на ступенях и протянула ореховую шоколадку. - С Новым тебя годом! Это - для настоящих мужчин: с Семёном съедите!
  
  Это был любимый, как говорила Татьяна, Любин белый шоколад.
  
  - А я сегодня пришла пораньше...
  
  Мы с тобой, Любовь Васильевна, в этом смысле, как хорошо отрегулированные клапаны двигателя внутреннего сгорания: я - пораньше, ты - попозже; ты - пораньше, значит, я попозже...
  
  - Выспросить у Татьяны про турнир... Заняли второе, пятое, и седьмое места. Вообще, говорит, хорошо выступили!
  
  - Здорово... Молодцы, - мямлил я. - Жаль, конечно, что мы не пошли.
  
  - Ой, - отмахнулась Люба, - не пили опилок! Я замечательно провела день: мы с Серёжей ходили по магазинам.
  
  Бедный Серый - вот ему занятие! Хотя, Таня взахлёб мне рассказывала, что Серёга никому глажку брюк своих, особенно мичманских, до сих пор не доверяет: только сам! И Серёжке-маленькому брюки подшивает. Так что...
  
  - Серёга - молодец! И служит, и подрабатывает, и шопинг по выходным любимой жене устраивает!
  
  - А он уволился уже из магазина.
  
  - А чего?
  
  - Заработал, на что хотел, - загадочно улыбнулась Люба, - и уволился.
  
  - Ну, правильно, - тут же "съезжал" я, - всех денег не заработаешь.
  
  - Но без денег, - пожала плечами она, - тоже нельзя. Нельзя!.. Но можно.
  
  - Но, насколько я знаю, он хорошие деньги начал получать.
  
  - Ну вот, вроде начал, и!.. - она развела руками.
  
  Мне оставалось лишь промолчать... Деньги - это то, без чего, по большому счёту, я прожил всю жизнь. Как-то всё порознь мы друг от друга оказывались. И никак встретиться нам не получалось. Да и зачем бы я им был нужен?
  
  " Как вы на шесть тысяч рублей в месяц живёте?" - искренне недоумевал, помнится, Слава: на первых порах работы на Ушакова столько ведь и получалось.
  
  " Мне не тебя, дурака!.. Мне твою Татьяну жалко!" - отчаявшись меня вразумлять, горько вздыхала Алла.
  
  Мне тоже - правда!
  
  Но был сегодня чудный вечер, стояла сейчас вполоборота от меня та, о которой теперь только и думал, которой теперь жил!..
  
  - Только ты, - с улыбкой повернулась она ко мне, издалека завидев свой подъезжавший автобус, - всю шоколадку Семёну не отдавай - она заговорённая! - Она поцеловала меня в щёку. - Ещё услышимся!
  
  Вот ведьмочка! Нашаманила уже чего-то!
  
  * * *
  
  А Слава и вправду хорошо работал там, в завершение мангала "Мальборг". Он просто учился, на меня глядючи, - класть кирпичи и делать (сам уже) между ними расшивку: "Я до работы сейчас жадный!" Здорово он мне помог - выручил! На добрых три-четыре дня победу приблизил. За что и получил - помимо тайного посвящения мною ещё не в мастера, но уже в подсобники, - пож"иву. Пусть и не слишком щедрую.
  
  - Чего это ты размахался? - спрашивал Слава, когда я отсчитывал, как с плеча рубил, тысячные купюры на панель микроавтобуса.
  
  - Ты хорошо работал!
  
  Премиальных, поверх договорённого жалованья подённого, вышло всего тысяча четыреста рублей - уж чем богаты были! Бедные рыцари... Разбойники с больших шабашно-строительных дорог...
  
  * * *
  
  Я позвонил Ей в среду, едва дождавшись более-менее приличных одиннадцати часов. Во время перемены, что высчитал, как школьник.
  
  "Услышимся", так услышимся!
  
  Любовью день вновь осветился
  Гаврилы - ведь на белый снег
  Блестящим бисером ложился
  Тот милый его сердцу смех.
  
  Черновая кладка камина была закончена. Почти: чуть по сторонам до верха довести и верх перекрыть осталось. Уродец стоял посреди зала, пугая неподготовленный взор дикой пляской разношёрстных кирпичей (были здесь и белые - силикатные, красные полнотелые, и огнеупорные - б/у), вакханалией заплешин раствора на выщерблинах, и шабашем общего замысла. Даже мне, повидавшему виды, на свою "залипуху" смотреть не хотелось: "Без слёз - называется - не взглянешь!"
  
  А что ты, Вадик, хотел - зато на кирпич не тратились!
  
  Вот только, скорее теперь надо его плиткой закрыть! Когда доложу последние эти кирпичи... Последние, на долгие, долгие годы... Нет, когда у меня будет свой дом, там, конечно, себе я камин выложу - никому не доверю!
  
  Но когда то ещё будет!..
  
  Главное - верить! По кирпичику, по кирпичику...
  
  * * *
  
  - У этого стихотворения цвет - кирпичный, - сказал я как-то на рабфаковском нашем семинаре про стихотворение поэта серебряного века.
  
  Два моих сокурсника за соседней партой прыснули в кулак.
  
  - Вы напрасно смеётесь, - склоняясь над журналом, ставил очередную на мой счёт галочку Станислав Витальевич, - ассоциация очень важна!
  
  За тот семинар он поставил мне четвёрку - ниже, получилось, чем обычно.
  
  А камин-то хоть на троечку вытянуть - на большее я теперь и не рассчитывал.
  
  * * *
  
  - Ты чего - опять выпил, что ли?!
  
  - Ой, Тань, не шуми! Знал бы, на фиг, там лучше остался!
  
  - Так вот там теперь и оставайся!.. Слышишь? Нечего сюда тогда ездить!
  
  В гневе она была крута!
  
  
  * * *
  Наутро, исключительно чтоб не заострять и без того острые углы, затемно, да по стеночке, по стеночке "выгреб" я к Вадиму - благо, было куда! Попадаться на глаза тёще, помятуя вчерашнее, не хотелось.
  
  Хоть - и чего я натворил? Ни-че-го! Пришёл, как добрый, домой - вовремя, и спать "по-тихому" лёг - как паинька.
  
  Проводить 31 декабря на объекте стало в последние годы для меня привычным. Доброй уже, Ёшкин кот, традицией. На закланье старому году отдавал я этот день. Чтобы в Новом уже так не работать. "Я делаю всё, чтоб отсюда уйти, работая даже сегодня". И уж в наступающем году забуду я и про нужду, и про авралы нескончаемые, и про праздники с мастерком в руке.
  
  Блажен, кто верует!
  
  Самым незабываемым, конечно, был первый ушаковский наступающий - три года назад. Но работал я в тот день на "Мальборге" - дюже меня Александр Здешний напрягал: "Ну, скажи, Лёша: на Новый год мы поросёнка здесь пожарим?.. Надо успеть - ко мне же друзья приедут!" Он тогда ещё не расстался с розовой, как тот молочный поросёнок, мечтой выдернуть меня из ушаковских лап. Себе на растерзание.
  
  Наивный!
  
  День выдался из тех, в которые говорят: "Добрый хозяин собаку из дома не выгонит". Но мне на хозяйскую милость рассчитывать тогда нигде не приходилось.
  
  Накануне объявлено было штормовое предупреждение, и прогноз, увы, подтвердился - с лихвой! Ураганный ветер опрометью гнал рваные тучи - одна другой чернее, и небо в их промежутках зловеще светлело: при самом страшном шторме в море зачастую светит яркое солнце. Косой ливень принимался поминутно, захлёстывая в самые невероятные углы и подзоры. В общем, погодка была что надо! Для показушного, хозяину, подвига - лучше не придумать! Форменная куртка, дарованная в этот день хозяином - фасонная, непромокаемая, удобная! - спасала только наполовину. Штаны, до сапог, промокли насквозь.
  
  "Через четыре года здесь будет город-сад!"
  
  Но к жарке всё вполне было готово и сегодня: топка высилась наравне с верхом остроконечной готической арки - смыслом и центром композиции, - где они, смыкаясь четырьмя стенами, дружно и обрывались. И всё строение напоминало пока руины средневекового замка после бомбёжки второй мировой... И огонь горел внутри. На котором поджаривался всё одним и тем же боком, сползающий с круглого вертела, большущий кусок мяса. Александр Хлебосольный (вот в этом отказать ему было
  нельзя!), облачившись в тулуп и папаху - где её только раздобыл, - между вознёй с вертелом не забывал подносить промокшему, но празднично радостному мастеру стопочку "Metaxa": "Для разогрева и творческих решений".
  
  - Вот скажи, Лёха, - как здорово: тут ветер завывает, погода негодует, а мы - нормальной мужской компанией мясо жарим, коньячок попиваем, мангал строим - в такой день! А сидел бы дома - сплошная скука!
  
  Действительно!
  
  Компанию, впрочем, он ещё только собирал:
  
  - Ну, ты едешь?.. Окорок уже почти зажарил - на мангале своём! Незакончен он ещё, но могу тебе сказать уже сейчас - это будет сказка!
  
  Уехал я часа в три дня - с парой бутылок шампанского и кучей петард - Саня всучил.
  
  И сделали мы скоро сказку былью... И решений творческих нагородили - жуть!
  
  А здесь и сейчас такого не предвиделось: мельчал заказчик. Не появился даже сегодня Вадим - и предположить, наверняка, не мог, что какой-то дурак работать будет! И к лучшему - "три кирпича", кладку довершая, я только и положил.
  
  Хирел и каменщик вольный!.. Мысли его творческие далеко нынче были...
  
  Колумба своего Гаврила
  Под Новый год благодарил
  За мир Латины дивный, милый,
  Что смело тот ему открыл!
  
  Течёт где румба полноводно,
  Грохочет водопадом ча-ча-ча,
  И ритмы самбы здесь свободны,
  И сальса тут остра и горяча!
  
  Открытие то стало главным
  На протяженьи многих лет.
  Да и на жизнь на всю тем славным
  Лучом прольётся чистый свет!
  
  Пёстрый, конечно, стихотворения стиль. Так ведь - Латинская Америка!
  
  - Люба, с наступающим!.. Спасибо тебе за мир танцпола, что открыла, - это было лучшее в этом году!..
  
  Разве я врал?
  
  - Скажу даже больше - за несколько прошедших лет, и одно из лучших, без сомнения, в жизни! И спасибо тебе за это!
  
  - Всю, прямо, сахарной пудрой обсыпал!
  
  * * *
  
  - ...Сынок, мне приезжать?
  
  - А-а, да приезжай, конечно! - на миг опешив, спохватился Семён. - Мы тут с бабушкой салатов нарезали.
  
  Вообще-то, раньше это была моя прерогатива: тёще нравилось, как мелко я всё режу.
  
  На приготовлении строганины в море руку набил.
  
  * * *
  
  Приятной стало неожиданностью, что с полудня меня начали поздравлять - кому бы был ещё я нужен? Друзья и люди, которым в прошлые (и даже поза-, позапрошлые) годы сладил камин или печь. Позвонил и Томек ("С наступаюстчим, мой эвропэйскый дружисче!"), поздравил Адиль ("С Новым годом, брат!").
  
  Люди не забывали меня... Спасибо им!
  
  В "Виктории" у вокзала я купил свечную фигурку Санта- Клауса. По сходной, разве что для Дня Благодарения, цене - 60 рублей. То стало моим новогодним подарком.
  
  Убил бы гада!
  
  * * *
  
  А в Лас-Пальмасе, кстати, в День Независимости Испании (день, когда Колумб открыл Америку) на столбе я видел плакат: каравелла под чёрными траурными парусами у пальмового берега, и череп в шлеме конкистадора.
  
  В этом городе много эмигрантов из Латинской Америки.
  
  * * *
  
  Татьяна, сидевшая на кухне и говорившая с матерью, прервавшись, исподлобья враждебно взглянула на меня.
  
  Да трезвый я, трезвый.
  
  Но фигурку бережно умостила на вату у декоративной нашей ёлочки.
  
  - ...Завтра мы с бабушкой поедем на море, - говорил за праздничным столом тесть, - и ты, Семён, с нами: папе с мамой нужно побыть вдвоём.
  
  - Нет, - негромко, но твёрдо сказал я, - я завтра еду работать.
  
  - Напрасно, - не найдя слов подхода к глухой моей чёрствости, только и смог промолвить Иванович.
  
  За полночь, "набив требуху под завязку", я выбрался из-за стола и, завалившись на разложенном диване в нашей комнате, принялся щёлкать по пятидесяти кабельным каналам.
  
  Ножом кривым их бы все обрезать - пожирателей времени моего!
  
  На спортивном канале показывали финал московского кубка по бальным танцам... Ча-ча-ча, медленный вальс, пасадобль, квикстеп... Точёные фигуры и открытые спины лощёных партнёрш, и непременная улыбка на лицах партнёров в смокингах... Я смотрел неотрывно битый час - пока всё не завершилось: нынче это было моё! Вглядывался в их лица и пытался понять: можно ли так великолепно и гармонично сливаться в танце телами, не любя друг друга в душе?..
  
  * * *
  
  А Нахимовы, наверняка, были на ёлке. Когда я спросил (раньше ещё!) у Татьяны однажды, чего им дома не сидится ("Приключений искать?"), мне "растележили":
  
  - Ну, здесь другое дело: Люба думает - пусть Серёга пройдётся, проветрится чуть, не всё за праздничным столом набираться.
  
  Вот ему радость-то!
  
  * * *
  
  Десять праздничных дней я обречён был прятаться за работой в доме Вадима. А там - от неё... Через день приезжая переночевать домой, на следующий оставаясь "в ночную". Татьяна, которая и раньше не препятствовала моим "ночным" на объекте
  ("Ты только позвони, предупреди!"), теперь и подавно против не была.
  
  Какое-то оцепенение лежало теперь между нами...
  
  Худо-бедно, но камин уже трещал досточками от ящиков из-под "кабанчика". С тягой не было никаких проблем. Самое большое пламя, густо наполняя всю топку, плавно полыхало в невидимое жерло дымохода.
  
  - Вадим, ты посмотри, какая идеальная тяга: ни единого дымка!
  
  - Ну, если бы у тебя и здесь проблемы были! - резонно хмыкал Вадим. - Ты ведь - специалист!
  
  Десять праздных новогодних дней - такая мука! Особенно, если пуст твой карман.
  
  - Мать-перемать, в стране разруха, а они десять дней кряду балду гонять придумали!
  
  - Так это же они для себя сделали: в Куршавеле чтоб, на зимних думских каникулах, было время оттянуться.
  
  А вот у меня времени не было: ходи вокруг него - не ходи, а пришла пора браться за серый, халтурно из бетона отлитый "кабанчик". Имитирующий изломами поверхности не пойми что: то ли осколки горной породы, то ли наплывы лавы.
  
  Кочевряжистый пошёл ещё неохотнее кирпича. Неровности корявой поверхности сами собой подразумевали некую вольность, Вадим же всё теперь самолично замерял по уровню (научили его дружбаны-то мои: Славик с Джоном!). Вот и приходилось ловчить, сводя несовместимые вещи - выпукло-кривую плитку и строгую линию уровня. На углы приходилось подбирать относительно ровные полоски, оставляя особо пузатые на промежутки.
  
  Помучайся, Гаврила, но гармонию оформи! Безупречную...
  
  Небо, что над головою!
  Зачем появилась Она?
  Значит, Тебе было надо!..
  /Gavrilla Japan/
  
  А и откуда столько углов набралось? Восемь - на полтора каких-то метра площади и два высоты. Вот нагородили! А ведь самый "простенький" эскиз выбирали! Теперь каждую плитку надо было подрезать по месту, да, бывало, и не один раз: уж как она со встречной, такой же гонористой, стыковалась.
  
  А ведь на Ушакова было одних столбов тридцать пять, из них - восемь четырёхгранных. Восемьдесят шесть двухметровых углов! Это - не мелочась на углы фасада, барбекю, входа в подвал и т. д., и т. п.
  
  Гаврила, прошедший, смело можно сказать, голыми пятками по их острию, толк в них теперь ведал: как Вадиму с мастером повезло!
  
  А мастеру повезло не только с Вадимом...
  
  И музе он был благодарен,
  За то, что Она появилась.
  Теперь никуда б не ушла!
  /Gavrilla Japan/
  
  * * *
  А муза порхала, наверное, из гостей в гости. В последнее наше свидание - на танцполе - она говорила мне, что хорошо, если бы были занятия в эти десять дней: "Чтоб как-то с пользой и со смыслом провести: не все праздники за столом сидеть".
  
  Но первое занятие в новом году назначено было аж на четырнадцатое...
  
  И позвонить Ей было нельзя: никакого ведь не было повода...
  
  * * *
  
  Шёл шестой день добровольной моей ссылки.
  
  Был чудесный, морозный и солнечный день. Мало, впрочем, радующий одного зануду. Зимняя благодать лежала на маленьком городке, и на доме у глубокого оврага, на дне которого очень редко показывались голубые вагоны дизельного поезда. И в тихой своей грусти покинутости (в которой лишь верная, как жёны декабристов, работа назойливо меня не оставляла) мыслями я уже готов был попрощаться с Ней как с партнёршей. Что-то подсказывало мне, что теперь, после турнира, на котором мы и не были вовсе! - всё уже не будет так, как до него...
  
  Серая облицовочная плитка медленной улиткой ползла вверх - к уродливо зияющим чернотой сажи кирпичам. Из печки, должно быть, разобраны они были. А может, из стен пожарища.
  
  Эх, и на кой мне сдалась эта, по жизни, работа - тяжёлая, пыльная, неблагодарная?!.
  
  В полдень забрёл я в залитый солнцем зимний сад, где, как в самом надёжном от строительной пыли месте, я переодевался и оставлял походную свою сумку. За забытым телефоном - мало ли чего... А в нём уже высвечивался пропущенный звонок:
  "Люба"! И не успел я, замерев от счастья, набрать её номер, как "мыльница" опережающее загудела в моих руках:
  
  - Привет, красивый!..
  
  Ого!..
  
  - То ты занят, то телефон не берёшь!..
  
  Её прекрасный смех звучал в трубке.
  
  - С наступающим тебя Рождеством!.. Как вы-то Новый год встретили?.. Да! Ты тоже смотрел это?! - воскликнула она. - Вот видишь, как здорово можно научиться танцевать - всё в наших руках!.. Ну, будут ведь ещё турниры!.. Выбрось из головы - уж
  мы-то точно ни в чём не виноваты!
  
  - А ведь Серёге, заикнись только он о какой-то вечеринке, ты бы глаза выцарапала! - Любовь делала меня безрассудным.
  
  Она помедлила секунду.
  
  - Нет!
  
  - Ты благодушна.
  
  Мы ещё поговорили чуть, и это был замечательный разговор, лившийся легко и просто - как мелодии латины.
  
  - ...Целую! Гавриле "Джапан" - привет!.. Целую!
  
  "Целую" - два раза!
  
  Спасибо Тебе, Небо!..
  
  Пусть медленно ползёт та серая улитка,
  Зато не свалится, не отпадёт - наверняка!
  Ведь делать надо так, чтоб эта плитка
  Здесь накрепко стояла не года - века!
  
  Чудесная, всё же, у меня работа! Замечательная! Мужская. Да, бывает, и пылью подышишь, кирпич ли, камень подрезая, - так ты ж не "гамота" припудренная!.. Грязная? Да разве - если руки в растворе, а не в крови? Ничего ты у этого мира не отнимаешь, наоборот - что-то в него несёшь: ты - созидатель!
  
  А не будь работы этой, так бы ярок был свет тех софитов, что в студии одной?!. Разве легло бы это новое, светлое, чистое так тебе на душу, разве так радовало бы теперь?
  
  Ни в жизнь!
  
  Так что благодари те кирпичи, что стоят по углам камина, как в стенах закоулков кварталов латинских, где знают и труд, и нужду, и оттого, конечно, так ведают толк в зажигательных своих ритмах, огнём страсти которых всё и опалено!..
  
  ...А ведь звонила она, не зная точно, что я не дома.
  
  Смелая!
  
  И под розовеющий вечер, когда угасающее солнце крестило стену с камином оконным переплётом, припёрлись хозяева с другой семейной парой, и Гаврила, завидев их издалека, тотчас зажёг в камине пионерский костёр из досок маленького ящика из-под плиток. Чтоб "заценили" тягу безупречную.
  
  Показушник - пробы ставить негде!
  
  Но ведь убывала плитка-то, убывала!..
  
  * * *
  
  А вечером, по моей законной просьбе (как "стёклушко" же я домой приехал!), нагадала мне Таня под Рождество:
  
  - Большие перемены. В первой половине года уедешь далеко- далеко...
  
  В море, конечно, пойду!
  
  - Проблема денег перестанет волновать... Я буду тебя выгонять, а ты будешь противиться...
  
  Нет, Таня, не буду!
  
  - Выпадает тебе новая работа...
  
  Новое - хорошо забытое старое: "Здравствуй, трюм мой милый!"
  
  - Новое место жительства даже!..
  
  "My ship is my home"! Моё судно - мой дом!
  
  - И новая любовь - глубокое чувство...
  
  Не надо мне новой, Таня, и никакой другой - не надо!.. Да и в какой уж омут - глубже?..
  
  * * *
  
  Татьяна слыла известной умелицей по части гаданий. Она гадала (и немало из того сбывалось) многим своим подругам и коллегам. И Любе - тоже. До турнира, теперь, наверное, надо было полагать...
  
  А ночью ещё и сон приснился - с Ней впервые. Да и не с ней одной... Серёги оба были, и вчетвером, взявшись за руки, переходили они мостик - почти такой же ажурный, как через пруд на Ушакова. Четвёртым-то медвежонок увязался - невесть откуда. Но одет с иголочки - Люба явно постаралась. Сама-то она волосы в хвост собрала: по сну понималось, что очень на что-то сердита. На меня, наверное... А я-то ничего и не делал! Сидел себе тихонько в задних рядах (и во сне - заднескамеечник!) просторного зала серо-ступенчатого здания с большими окнами, в котором угадывалась школа - моя! - бывшая теперь думой - царско- российской ещё (эка занесло!). Вот мимо её окон, спустившись с мостика, квартет гуляющих и прошёл. И в повороте Её головы я вдруг совершенно ясно увидел одновременно и ту - музу Љ 1.
  
  Вот уж, кого не ждали...
  
  Но что творится нынче в мире,
  В дни эти, где позёмка всё мела!
  То муза прошлая, к Гавриле,
  На ночь не глядя, запросто пришла.
  
  И смог Гаврила объясниться
  (И не смотри, что то был сон).
  Пришлось, конечно, извиниться:
  "Я настоящей, истинной отныне музе посвящён!"
  
  Предатель!
  
  А ведь ты тоже когда-то жил ею. Той - музой Љ 1! Ей посвятил заглавную повесть, да и всю, по существу, свою книжицу.
  
  Ясно - много большего она была достойна. Умница. Чуть, может, противоречивая - в юности своей прекрасной. И потому ещё, что яркая.
  
  Появившаяся в моей жизни Татьяна, со свойственной ей мудростью, вмиг поставила девушку на место: "Она - твоя муза".
  
  Смог бы до конца Гаврила девчонке голову задурить - совсем к тому немного оставалось. Но сильная Татьяна, с ходу в карьер, во время одной вечерней прогулки, меня, что-то о высоких чувствах блеющего, "за метлу" и "прихватила":
  
  - Ты делаешь мне предложение?
  
  Я только рот и успел открыть...
  
  - Так - нас по психологии учили: женщина определяется в течение минуты... Так... Шестьдесят три... Шестьдесят шесть - я согласна!
  
  "Так" - так "так"! Так или иначе, но, по прошествии лет, я теперь ни о чем не жалел.
  Муза Љ 1 растила двух детишек в добропорядочной своей семье, со спокойным и добрым, чинным мужем, и была, конечно, счастлива.
  
  Так ведь, того я ей всегда и желал!
  
  А какого бы лиха со мной хлебнула?..
  
  Потому как: "Шестьдесят шесть"!..
  
  Если с одной обручился,
  Должен с другой попрощаться -
  Не нами придуман закон.
  /Gavrilla Japan/
  
  Сказать честно, я всё же думал в последнее время о ней - часто. Сравнивая с Любой. Однако вовремя прекратил - не то чтобы не в пользу партнёрши моей сравнение было, но не в мою уж - точно!
  
  Но та муза только на прозу вдохновила, а с этой ещё и на стихи пробило...
  
  Татьяна, впрочем, разницы не находила: "И чего тебя так на стерв тянет?!"
  
  Пусть муза первая на прозу вдохновила,
  Но со второю и на стих пробило.
  Существенно отличье то?.. Наверняка!
  
  Хореем или ямбом ныне шпарил наш Гаврила!
  Татьяна, впрочем, разницы не находила:
  "Но почему на стерв упорно тянет дурака?"
  
  Зря всё-таки, Таня, ты так - под одну гребёнку!.. Проза на уровень сложнее поэзии.
  
   И вот тут впору бы было и задуматься...
  
  * * *
  
  Предатель, а ты ведь не хочешь сейчас вспоминать той любви! Хоть, где-то за кадром, и сравниваешь их. И сравнения всё не в нашу пользу... Так ведь - и любишь вопреки! Как и тогда - всё было против: и родители её, и друзья твои, и разница в возрасте и занятиях. Да всё это ещё и на нищету твою помноженное... Но ведь - только счастливое было! Да, она не танцевала вовсе, но разве это минус? "Это не моё, - покачала как-то милой головкой, - вот это - моё!" - Она бережно прижимала к груди мои, отпечатанные ещё на механической машинке рассказы.
  
  Безумия в той любви мне и не хватило. Безумия веры в себя...
  
  Теперь наверстать пытаешься?
  
  * * *
  
  В церковь я наведался только восьмого числа. По пути, опять же, на Вадимов дом. Но, всё же, не всуе... Опять вспомнив завет Томека - лет пять в церкви не появляться: на Ушакова "на колэнках" отстоял. Да уж - когда "палубу" мостил, только чтобы выбрать камень да принести сухой раствор, с них поднимался.
  
  - Перед её величество работой - на колени! - командовал я сам себе, опускаясь на мягкие резиновые наколенники, которые, казалось зимой, даже грели (худо было в них в летнюю жару - колени прели).
  
  Уж лучше перед работой, чем перед...
  
  Местная церковь находилась в длинном, почти глухом от окон, прямоугольном здании, в котором явно угадывался бывший спортзал, и единственным украшением которого был портик о четырёх прямоугольных колоннах с торца. В храме не было ни души. Горели свечи, и Младенец, к радости всех, явился на свет под свежей хвоей сооружённого на эти дни из еловых веток маленького шалаша.
  
  ...Там, на Ушакова, я частенько крестился, заходя утром во двор. Чтоб работа, конечно, быстрее нынче шла, и чтобы хранило Небо от зла, неутомимо меня (да и не меня одного) преследующего в этом периметре.
  
  - Ну, ты, Лёха, как чего-нибудь отчебучишь! - покачал как-то головой увидавший из окна это Олежка. - Вошёл, перекрестился на дом, как на Храм!..
  
  Да если от вас, демонов, спасу нет!..
  
  Тёмных сил здесь хватало! Даже хозяина они однажды достали...
  
  - Лёха, ты в это воскресенье работаешь? - подскочил как-то в пятницу - ещё на втором, верно, году работы - ко мне Гриша.
  
  Я, не будучи сам железно уверен, без раздумий кивнул готовно и лихо:
  
  - А как же!
  
  - Хорошо, - улыбнулся Григорий, имевший, как надо мной "смотрящий", определённые, пред хозяином, дивиденды морального плана за мои сверхурочные, - просто шеф попа привезёт...
  
  - ?..
  
  - Дом освящать. Сам же видишь: блуда какая творится!
  
  Да, досадные, мягко сказать, вещи здесь приключались с незавидным постоянством. То декоративная штукатурка по всему фасаду пошла вдруг трещинами - когда он уже был покрашен, само собой! Так то ж хлопцы, в каком-то колхозе Альвидасом найденные, забыли перед её нанесением поверхность грунтовать: какая здесь нечистая сила? Альвидас - и только!.. То вдруг подвал залило: кто-то, сердобольный, как показало вскрытие уже облицованного плиткой пола, в канализационную трубу разрезанную пластиковую бутылку всунул - "бомбу" замедленного действия. Опять же - дело рук человеческих, в которые Альвидас, должно быть, чего-то недодал - недоложил.
  
  Чёрт - самый настоящий!
  
  - Ого! - обрадовался я. - Так, может, батюшка и меня, с бока припёка, крестным знамением осенит?
  
  - Конечно!..
  
  Но в субботу Гриша возник опять. Впопыхах.
  
  - Значит, Алексей, завтра отдыхаешь: шеф сказал, чтоб никаких строителей близко не было!
  Правильно: чтоб никаких, на фиг, в округе чертей, когда дом крестом животворящим освящать будут!
  
  ...И всё же Небо не оставляло меня здесь, вкладывая тот самый камень в мою руку в моменты самого отчаяния - и тот вставал в каменный рисунок вершающим моментом, наполняя ослабевшую было душу уверенностью и мужеством: "Всё будет хорошо,
  и ты пройдёшь этот путь до достойного завершения - на "ура!"
  
  Небо не оставило меня там. Спасибо Ему!..
  
  * * *
  
  Я опять остался на работе с ночёвкой: всё-таки, сегодня попозже закончу - завтра, глядишь, пораньше начну. Да и на проезд не потрачусь. Да и домой пусто не вернусь... В моём замечательном, подаренном Татьяной синем кузовке ещё оставалась горбушка хлеба, несколько ломтиков ветчины и пара зубчиков чеснока, а в целлофановом пакетике пара же "бомж-пакетов" - супов быстрого приготовления - и целая пачка чая.
  
  Да на нём одном - неделю здесь могу продержаться!
  
  А ещё было несколько килограммов соли - Вадим привёз. Пластиковая труба, идущая в
  фундаменте в дом, замёрзла, и теперь приходилось хозяину, патрубок открыв, соль в ней растворять - чтоб отошла.
  
  Славина с Джоном работа - надо же трубы было утеплять, колхоз "Победа"!
  
  - Да я теперь понимаю, - грустно говорил Вадим, - что они на моём доме учились.
  
  Эх: "Не гонялся бы ты, поп, за дешевизной!" Которой, наверняка, друзья мои чашу весов твоего, Вадим, выбора строителей дома своего, в свою сторону и склонили.
  
  Долго, наверное, искал, кому доверить! Но, главное же - нашёл!
  
  Да, Вадим, не один пуд соли ты со своими подрядчиками в трубу спустишь!
  
  К чести Вадима, пищевую он возил без лишнего шума: ушаковские ребята первым делом бы халтурщиков "подтянули".
  
  А вообще, Вадим, людям надо где-то учиться!.. "Мы все учились понемногу - чему-нибудь..." - и где-нибудь.
  
  Одолжившись вечером про запас у уезжавшего Вадима полтинником рублей (а дорога бы туда-сюда в сто вышла!)"побёг" я сразу в магазинчик, что находился, сквозь дворы, в паре минут ходьбы. Где взял четвертинку хлеба, четвертинку же литра - аскет! - и большущую, в придачу - на сдачу, луковицу.
  
  "Contigo - pan i cebolla" - с тобою хлеб и лук. С милым - рай в шалаше, по-нашему. И лук зимой - не только для идиллии.
  
  Морозный снежок сладко хрустел под ногами, и чистые звёзды ясно светили в божественной тишине.
  
  И не семени я сейчас в летних рабочих кроссовках и наброшенной лишь на плечи куртке безлюдным этим переулком - разве бы увидал, ощутил такую вот - в минуту эту! - красотищу?!
  
  А в магазине маленьком, в придачу,
  Купил большую луковицу я на сдачу:
  "Contigo" - мол - "pan I cebolla": с тобою хлеб и лук!
  
  И пусть не с Ней сейчас я, но в удачу
  Любви своей поверив, не заплачу,
  С тобою, репчатый, слезоточивый ты мой друг!
  
  Не мешкая, я разложил на козле (И на козле я вольно снедь разброшу. Козёл тот - деревянный, знать - хороший!) королевскую свою снедь, всунул кипятильник в кружку с водой, крутанул пробку против часовой стрелки, и пиршество началось!..
  
  Против часовой стрелки...
  
  Перекрещённый свет двух переносок становился всё ярче: его сполна хватало, чтобы
  турнир, наконец, состоялся! И виден был уж блеск паркета, и слышалось волнующееся
  дыхание участников. И грянули мелодии вальса!.. И многочисленные зрители, в три трибунных ряда, среди кружения пар восхищённо смотрели, преимущественно, конечно, на нас. На других лишь поглядывали, можно сказать - только отвлекались. Больше
  пленяла взоры, конечно, прекрасная партнёрша, но и на мою долю законно перепадало: "Какая красивая пара!" Естественно, такую мы показывали технику, являли такую хореографию, что кое-кто из судей засомневался: "А это точно начинающие?"... Окончательно сразил же я всех наповал, когда, держа в одной руке у груди переходящий кубок области, а в другой микрофон, громогласно заявил: "Это, конечно, победа двоих!.. Моей замечательной партнёрши и... (тут выдержалась пауза) студии танца "Арта"!"
  
  Шквал аплодисментов был ещё одной наградой. Как и вздымающаяся грудь моей партнёрши, упорно смотрящей в сторону, и безмерное счастье на лице бандерши Татьяны.
  
  Татьяна с Семёном были тоже, кажется, довольны, но ... Такой вечер надо было продолжить!.. И потому, собрав в карманах одежды и робы все наличные ("Завтра у Вадима аванс рублей в сто стегану!") поспешил, за продолжением банкета, в друже-
  ственный магазинчик маленького городка: благо, работал он до одиннадцати.
  
  * * *
  
  "А тебе там спать есть где?.. Точно?" - дотошно всегда выпытывала, на каком бы объекте я ни оставался, Татьяна. "Конечно!" - глазом не моргнув, неизменно заверял я, зачастую малость и привирая. Так то ж для пользы дела! Но здесь, у Вадима, для ночёвки было всё: тёплая батарея под подоконником, свитер под голову и телогрейка - укрыться.
  
  Да и Таня нынче уже ничем не интересовалась...
  
  ...В первое лето там, на Ушакова, по полуденной жаре устраивал я себе часовую сиесту. Опять же - для пользы дела. Минут на сорок - сорок пять, на подстеленной в прохладном углу чердака фанере, нисколько не смущаясь окружающими шумами (в которые, нет-нет, да и прорывался шум листвы вековых тополей). Удавалось проваливаться в такой глубокий сон, что Слава просто диву давался:
  
  - Да, ну и нервы у тебя! Крепкие.
  
  Олежка, презрительно скривив губы, оценивал на свой манер:
  
  - Трущ!.. Стопудовый.
  
  Да какой же это "трущ"? Другое дело - не "гамота" припудренная! Ты на Канарах с работягами местными бок о бок не работал! Те только в обед по-быстрому поели и - на боковую, кто на чём: на специально сколоченных из грубых досок лежаках, на полистероле, а один, помню, на день заехавший сварщик (японец, кстати - оканарившийся) поглядел по сторонам, ничего лучше большого листа картона не нашёл, тут же бросил его на бетон и - вповалку! До конца обеденного перерыва - сиеста! Так-то!..
  
  А по истории! Достойнейшие истории мужи, седло лишь под голову подложив, во чистом поле ночевали... А кубинские, с команданте Фиделем и товарищем Че, повстанцы на земле, под ливнем спали!
  
  Достойные истории мужи,
  Седло под голову лишь подложив,
  Во чистом поле вольно ночевали.
  
  Так что, Олежка Длинный, не греши,
  Злословя! Ведь по слабости души
  Понять мужское сможешь ты едва ли.
  
  В любом случае, Олежка, это лучше, чем на нарах: тебе ли этого не знать?
  
  А я вообще любил спать на ровном и жёстком, деревянном, по-спартански! Тело по-настоящему отдыхает. А позвоночник и вовсе - радуется... И никого, опять же, из несчастных своих домочадцев, храпом своим могучим не разбудишь.
  
  * * *
  
  ...А у Фиделя, который под тропическим ливнем спал, даже того не замечая, прозвище-то: "Кабальос"! Жеребец. Так что, Гаврила, во сне не вздрагивай, не ворочайся: с бока припёка от повстанцев великих можешь расположиться! По перекличке фамильной - имеешь право!
  
  * * *
  
  В третьем часу ночи я поневоле проснулся: батарея едва теплилась, и этого тепла уже было крайне мало против холода бетонного пола.
  
  Эх, где ты, двухкилловаттный мой обогреватель с турбонаддувом? Верный мой друг, так выручивший меня там, на Ушакова!
  
  Ты тихо скончался в глубине подвала, среди пыльного строительного скарба, выработав до последнего свой ресурс в течение трёх зим, в которые героически воевал с морозом в ушаковском дворе.
  
  И мы победили с тобой эти зимы!
  
  ...Я купил его, вместе с отдельным удлинителем и сорокаметровой катушкой удлинителя с четырьмя розеточными гнёздами, в большом строительном супермаркете. Симпатичная девчушка- продавец радостно щебетала, выписывая товарный чек:
  
  - Приходите ещё: нам нужны такие покупатели!
  
  Когда приехал с покупками на Ушакова, Витя-что-с-Лёшей с улыбкой порадел:
  
  - Блин, Лёха! Ты здесь столько и не заработал, сколько уже привёз!
  
  Я ведь ещё тащил под мышкой объёмный куль парниковой плёнки, что там же купил.
  
  - Сурьёзному делу - сурьезный подход! Трус не играет в хоккей!
  
  "Отобьётся"! Мы за ценой - свободы! - не постоим!
  
  - Ничего, Гриша, что он два киловатта в час жрёт?
  
  - Нормально, нормально! - поспешил заверить Григорий. - Всё, Алексей, что тебе нужно для работы, - пожалуйста!
  
  И то хорошо!
  
  Деньги на финансирование Альвидовской утопии тогда у меня ещё были...
  
  А лёгкие деревянные бруски ушаковская сторона купила и привезла!
  
  Весь этот новёхонький, на котором и муха не сидела, скарб был нужен Гавриле вот зачем...
  
  Однажды, в осеннее воскресенье, когда дождь лил как из ведра, а Гаврила-экстремал, облачившись в зелёный непромокаемый плащ и такого же цвета сапоги, удало лепил себе свой камень, на особняке, укрываясь от ливня под чёрным зонтом, появился хозяин.
  
  "Осеннее... Воскресенье... Гаврила-экстремал... Камень ваял".
  
  Нет, не так!..
  
  Однажды, в промозглую, первую осень,
  Ваял мокрый камень, хоть был выходной.
  Гляжу вдруг, нелёгкая шефа приносит!
  И он, подивившись, глаголит со мной...
  
  - Вы, Алексей, и в такую погоду работаете?!
  
  Эх, Владимир Игоревич, хитрован ведь знал почти наверняка, что по воскресеньям-то обязательно вы на доме появляетесь.
  
  - Ну, так - надо поспешать!..
  
  Ты бы летом, в жаркий разгар дня рабочего, за пивом ледяным в ближайшую лавку реже поспешал!
  
  - А чего мне: одёжа непромокаемая есть, в ведро с раствором - видите! - дождь не попадает, на кладку - тоже!
  
  Непромокаемым армейским комплектом химзащиты снабдил меня тесть Иваныч ("Возьми, потом можешь там и оставить"). А с одной стороны пластикового ведра Гаврила сделал вырез - под руку со шпателем, а сверху ведёрко укрыл фанерным облом-
  ком: голь на выдумку хитра!
  
  Ты бы в погожие, ясные дни осени меньше хитрил, как в окрестные магазинчики за "шкаликом" незаметно умыкать!
  
  Шеф, помявшись с ноги на ногу, перебросил в другую руку чёрный зонт:
  
  - Так вот я и думаю!.. Про зиму: сделаем вам такой домик - переносной, да и будем его от столба к столбу двигать?.. Чтоб работа-то у нас не останавливалась!
  
  Про то же самое думал, на досуге да между делом, уже и я. Если уж "они" не соберутся каменную эту эпопею до весны свернуть... На что очень и очень, впрочем, надеялся...
  
  А сказать "нет" я не мог: обещал ведь до зимы со всем управиться.
  
  Очень уж этого хотел! Потому и сам в то верил: без веры-то - никуда!
  
  Так мы, как говорил после Гриша, и "ушли в зиму". Сколотил я из брусков каркас - буквой "П", только посередине ещё перемычкой усилил: получился уже иероглиф неведомого значения. Набил на него купленной парниковой плёнки - с запасом: чтоб
  и по краям достаточно свисало. И ещё такой же пласт - шлейф многометрового куска синего прозрачного полиэтилена, с затейливо накрученным брусочком в оголовке, накидывал поверх каркаса, приставленного к столбу - капюшоном. Двойной получался плёнки слой, двойная защита с воздушной прослойкой: термос! Всё - для тепла внутри: это во;вторых! А во;первых, чтобы - упаси Боже! - эксклюзивную штукатурку забора декоративную не повредить, не покорябать, не царапнуть! Покрашено, говорили, каким-то колером чудным, неповторимым. Поэтому и капюшон-башлык был сплошь полиэтиленовый, а каркас "кибитки", или шатра, вверху, где он опирался на столб, был обвязан мною завалящей телогрейкой и обит мягкой половой подложкой.
  
  Всё по уму!
  
  Боковые треугольные "полы" полиэтиленового "кафтана" прижимал к земле парой кирпичей. На сам каркас городил сзади поддон, прижатый, в свою очередь, тяжёлым шлакоблоком - чтоб ветром парусную мою конструкцию не унесло.
  
  И пусть снаружи непогода злится,
  Мороз крепчает! Но всему назло,
  Внутри кибитки камень громоздится!
  (Вот только ветром бы конструкцию не унесло!)
  
  А внутри шалаша был создан рукотворный уют. Все четыре квадратных метра были задействованы рациональнейшим образом. В самом низу, у ниспадающего уже полиэтилена, лежали рассортированные стопочки камней - по виду, что готовил я всегда накануне. Над ними возвышалась трёхногая этажерочка, оставшаяся мне в наследство от "уволившегося" по лету сторожа. На нижней полке её располагался прожектор - тоже мною купленный, но ранее. Прожектор был мощный - в пятьсот ватт, и потому, кроме света, давал ещё и драгоценное тепло. Включал я его не только к вечеру и в пасмурные дни, когда не хватало дневного, сквозь плёнку, света, но и для обогрева: с самого утра, давая пару часов "перекурить" всю ночь пахавшему обогревателю, и по ходу дня - для той же цели. Камни, положив на них прожектор стеклом вниз, тоже им "подогревал".
  
  Так они, друг друга подменяя, и трудились!
  
  На верху этажерки я громоздил ведро с клеевым раствором, кирку со шпателем, кисточку, уровень, "палитру" мелких каменных осколков.
  
  В общем: "Клаустрофобам вход воспрещён!"
  
  Иногда, от неуклюжего моего движения в такой тесноте, колченогая этажерка, подкосившись одной (задней, как правило) ногой, заваливалась - с грохотом и моим матом, и драгоценные осколки норовили посыпаться точно в ведро с водой, благоразумно стоящее внизу.
  
  И, подкосившися хромой своей ногой,
  Вся этажерка с грохотом валилась!..
  Уж коли материшься, так на кой
  Сдалась работа та - скажи на милость?
  
  Так её, работу "тутошную", двигать надо было - хоть по чуть-чуть! Чтоб весной скорее всё закончить!
  
  Камни же подрезал я на улице - у самого забора: чтоб пыль, опять же, на дом не летела. На перевёрнутой железной бочке (что уберёг, кстати, до последнего дня работы, несмотря на многочисленные, в течение трёх с лишним этих лет, посягательства на её выброс). По правую от бочки сторону стояло маленькое ведёрко, из которого тянулся оранжевый провод удлинителя - в ведре лежала, жёлтая от пыли, шлифовальная моя машинка. Сверху ведёрко накрывалось большим резиновым моим ведром: чтоб не замело - залило, не замкнуло.
  
  Потом, по весне, когда в вёдрах исчезла необходимость, я долгое время, выключив после резки машинку, тянулся вниз - положить её в отсутствующее ведёрко, и аккуратно нахлобучить сверху ведро несуществующее. И даже досадно становилось - всё теперь так просто!
  
  Автоматизм! В смысле - движений.
  
  Топать до синей ржавеющей бочки из шатра надо было всё дальше: я уходил - по столбам - в глубь двора. Да и ничего! Хоть, откинув двойную штору полиэтилена, выбредал я, в не сильно-то удобных для пеших прогулок сапогах-чулках химзащиты, на воздух свежий. "Чего тут, в мире-то, деется - творится?"
  
  А творился или славный солнечный день, переходящий в ранний, но такой прекрасный, сумеречный вечер с нежно фиолетовым закатом; и морозный снег крепко хрустел под ногами... Или вьюжный денёчек, когда снежинки таяли на щеках и носу, - и тогда возвращался я под покров шалаша как под крышу дома... А зима та выдалась мягкая - она словно щадила меня. И погода, казалось и верилось, тоже прониклась участием: "Надо столбы делать!"
  
  Вечером, освободив этажерку от всего и прочно установив у самого столба, я водружал на неё обогреватель, включая на ночь: "Не подведи, родной!" Послушав мерное жужжание лопастей и прощально похлопав по боку, занавешивал ещё и внутри столб полоской чёрной плёнки, вырезанной точно под обогреватель. Надёжно привалив все выходы и бока снаружи, наконец уходил. Вечером обязательно ловил взором на телеэкране строчку с температурой и слушал по новостям ближайший прогноз. Чаще всего, та радовала - плюс, или небольшой минус... А, придя на работу утром, первым делом спешил в шатёр. Обогреватель гудел всё так же спокойно и мерно. "Спасибо тебе, родной!" Я переключал режим с обогрева на вентиляцию - чтоб натруженные за ночь трубки остывали сейчас
  равномерно.
  
  Если бы однажды он заглох, то все праведные труды предыдущего дня пошли бы прахом: клей, замёрзнув, не успел бы высохнуть, и положенные на него камни отвалились бы неизбежно.
  
  Но каждое утро вентилятор встречал меня привычным жужжанием, а камни, когда я прикладывал к ним руку, были даже теплы...
  
  - Да с первым теплом и отвалятся, - пророчествовал Олежка Длинный.
  
  "Трус не играет в хоккей!" - написал в ответ я на спине синей своей рабочей куртки: я и сам подобного варианта опасался (а что бы было, случись он, - это только у телохранителя Миши и спросить!). А сочуствующие кровельщики, Витя с Андреем,списком дописали ниже:
  
  Футбол
  Шахматы
  Шашки
  Игровые автоматы
  
  Дальше просто куртка кончилась...
  
  Успей тут только отвернуться! Спину тут только подставь!..
  
  Они меня и в шатре частенько навещали: чтоб не заскучал.
  
  - Ну как ты тут в своём шалашике, Церетели?
  
  - Зрею, как ананас в оранжерее! Как нарцисс!.. Так, Витя, иди, давай, не отвлекай - и так развернуться негде! - неблагодарно выпроваживал друзей не поклонник творчества Церетели.
  
  Сунулся ко мне однажды и Костик. Он ведь везде свой нос совал: авось, "косяк" где-нибудь высмотрит, да хозяину невзначай "сдаст" - зачтётся! Ну, а не зачтётся, так для души!..
  
  - Да ну, на фиг! Чтоб я в такой тесноте работал!
  
  А там, внутри, было здорово! Там всё было по уму - компактно, и не в обиде. Разложенный всеми четырьмя видами камень - каждый в своей стопочке, и каждый готов помочь тебе - и поможет! - быстро и здорово обрамить этот столб. Так, чтобы всем на диво!
  
  То не под покровом синей парниковой плёнки - нет! - под накидкой фиолетово-черной мантии творил свой непостижимый фокус Гаврила: на бис! Поймал, наконец, он кураж! И разогнался теперь не на шутку.
  
  Бывало, что и за день столб "выгонял". Другое дело, что ещё день его обогревать было желательно.
  
  Работа шла ударными темпами, рабочий день самовольно теперь удлинялся до восьми-девяти часов вечера: замечательная вещь - китайский налобный фонарик - был куплен по ходу, он добросовестно подсвечивал мне своим лунным светом. Без него, надетого на вязаную шапочку, я уже работы и не мыслил: милое дело - и среди дня какой-то мелкий фрагмент дотошно рассмотреть!
  
  Шатёр победоносно шагал ходулями своих балок от столба к столбу. Больше, чем на два-три дня, у одного не задерживаясь.
  
  Понятное дело, бескровно такие успехи здесь пройти не могли...
  
  Однажды, субботним утром, готовящимся, впрочем, и в полдень переходить - часу, верно, в одиннадцатом - зашёл я в дом в приподнятом - ещё и из-за исправной работы вентилятора - настроении и начал переодеваться в рабочее. Немузыкально что-то напевая: только что повтор пятничного хит-парада "Чартова дюжина" слушал, из-за чего и запоздал. Так ведь и работал теперь без выходных - обогреватель всё тот же.
  
  Некоторые персонажи не могли, конечно, оставить без внимания моё опоздание!
  
  - Чего это ты так поздно? - начал допрос с пристрастием Костя Мент.
  
  - Так ведь суббота, - ещё не мог полностью переключиться на их волну я, - дела домашние.
  
  - Какие у тебя могут быть домашние дела? - процедил Олежка Длинный. - У тебя дома-то нет!
  
  Вот так вот - с ходу: под дых!
  
  Я продолжал собираться - мне надо было делать ни в чём неповинный столб: разве он виноват, что с такими уродами здесь бок о бок работаю?
  
  - Всё у меня есть, - не повышая голоса, степенно ответил я, - и семья, и дом.
  
  - Семья есть, - кивнул Длинный, - а дома у тебя нет!
  
  Я уже застёгивал сапоги химзащиты, не опускаясь - лежачего не бить! - до простого вопроса, а где, Олежка, был твой дом родной в течение трети, должно быть, жизни твоей, страшно счастливой?
  
  А про семью уж в твой адрес - и подавно...
  
  Вот чем и страшны были здешние люди - поневоле им начинал уподобляться...
  "Вестись" - по-здешнему слогу.
  
  Да ну их, ущербов!.. Они друг друга нашли!
  
  Им не дано понять простой радости, что испытаю уже через считанные минуты. И обогреватель, вновь ровно загудев, прожужжит мне все уши о чём-то, конечно, хорошем и добром. О том, что стоит делать этот столб - с душою! Не для кого-то - для себя, в первую очередь. Ибо с каждым положенным камешком будет утверждаться простая и вечная истина труда и созидания, а всё фальшивое и напускное, что осталось за шалашом, отступит, "отпрыгнет" - как любители этой самой фальши говаривают. И камешек, податливо ложась в руку, найдёт своё место сам, удобно и мирно потеснившись с соседними камнями - что примут его, как родного... И суровая к случайным людям, любимая моя работа каменной стеной встанет между нами.
  
  Камень будет стоять за меня!
  
  * * *
  
  Поворочавшись ещё немного, изрядно уже закоченев, перебрался я к камину. В усталости прерванного сна, запихав полную топку дров, разжёг огонь и неудобно устроился, взгородив поддон на подложенные кирпичи, подле. Меняя бока под жар пламени и выстрелы искр.
  
  Каменный век!
  
  Уже рассвело, и безжизненная зола уже не теплилась в топке, когда подъехал Вадим - с новым газовым баллоном. Оказывается, баллон, стоящий на улице в специальном деревянном ящике, от которого и питался газом домашний котёл, попросту замёрз. Потому и не грели батареи.
  
  Глянув на всё тот же, практически, что и вчера вечером, объём проделанной работы, Вадим втянул голову в плечи:
  
  - Ну, и зачем тогда было оставаться? Чтоб от жены побухать?
  
  Как зачем? А турнир, таки, выиграть?
  
  - Может, с тобой так и надо разговаривать - как там?
  
  Опять Славина работа!
  
  Вадим уехал...
  
  Вот встать бы сейчас, обуявшись такой же лихой, как на зимних столбах, удалью, да махом и шлёпнуть смешной этот, о двести десяти несчастных плитках, камин!.. На одном ведь столбе камней больше было!
  
  Но, что-то, "нету силов" никаких... "Сдулся" Гаврила. Слабак!
  
  Сил у меня хватило сейчас лишь встать и перетащить фанеру опять - к теплеющей батарее.
  
  ...А там, когда бодрым, морозным декабрьским утром отвалил я, на обозрение вывалившего по такому случаю на парадное крыльцо трудового люда, шатёр от первого ещё, по той зиме сделанного, столба, то Гриша, щурясь от слепившего снега, только
  покачал головой:
  
  - Да, Алексей!.. Ты - парадоксальный человек!
  
  И каменная слюда золотом победителя блестела в отражении чистого солнца.
  
  Я - нормальный человек! Я просто хотел поскорее оттуда уйти!..
  
  * * *
  
  Ужели ветром унесло, что той зимою было?
  Порыв несокрушимой силы навсегда затих?
  И напрочь "сдулся", руки опустил Гаврила?
  "Силов" у мужичины не осталось никаких?
  
  Нет сил на себя такого, безвольного, смотреть - вот уж воистину!
  
  А вообще - прав Вадим: сволочь ты! Вот и кузовок - чтоб "тормозок" было в чём на работу возить, тебе Татьяна купила. А ты, бутерброд из него браво "затрепав" - не подавившись, в шалаш другую ведёшь...
  
  * * *
  
  Я "двигал" серую, неказистую плитку в последующие дни. Упорно и медленно: что-то всё-таки в руках появилась - какая-то боязнь, неизвестно к чему. К душевному раздраю - между моим, подспудно неизменным стремлением угодить самой работе, а работой - хозяину и каким-то безразличным равнодушием ко всему этому нынче.
  
  И равнодушие то тоже тихо злило, но и злость эта была вовсе уже не спортивная - пустая, апатичная...
  
  * * *
  
  Но он пришёл - тот светлый день! Ясный, морозный, солнечный. Иссиня-голубой небосвод был высок и чист, и белый снег искрил, слепил, играл! А разве могло быть иначе сегодня, когда, после трёхнедельной разлуки, я вновь увижу Её!
  
  И когда, после обеда, я смаковал последний час сегодняшней работы, она вдруг "пошла", да что там - побежала, полетела! Так, что, честное слово, не хотелось даже её останавливать.
  
  Серые горбатые плитки, вдруг обретя смысл своего - в камине этом - существования, податливо, одна за другой, стали вставать осмысленными рядами, мягко входя в эластичный клей.
  
  Давно бы уж так!
  
  Морозный день за окнами искрится,
  И радостного предвкушенья не унять
  И плитка на камин так весело ложится:
  Сегодня со своей партнёршей встречусь я опять!
  
  Избушку - на клюшку, Вадимов дом - на запор в два оборота ключа, и ключ тот ему в офис мобильный закинуть: всё равно по пути, прямо напротив остановки.
  
  
  
  И вот автобус уже нёс меня сквозь вольные просторы полей, и горизонт уже розовел пред скорым закатом зимнего дня, а я спешил туда - в сутолоку и тесноту города с избалованными и капризными его жителями. И был тем счастлив!
  
  Ведь там же - и только там! - была студия "Арта"!
  
  Татьяна ещё не вернулась с работы - это избавило меня от тяжёлой необходимости взглянуть ей в глаза. После...
  
  * * *
  
  Занятие скоро должно было начаться, а её, конечно, всё ещё не было. Я сидел счастливым дураком на пуфе у окна, а сзади, на подоконнике, алела роза. Тут вдруг неожиданно пришлось мне потесниться: бандерша Татьяна, с непременной своей, милой и обворожительной, улыбкой подсела рядом. По-детски уперев руки в края сидения.
  
  Гаврила от такой почести прямо обомлел.
  
  - Ну, Алексей, как ваши дела?
  
  - Да спасибо, Татьяна, нормально! С турниром-то только, видите, как получилось!.. Супруга воспротивилась вечеринке, а партнёрша тоже каблучком в пол топнула: "Тогда никуда не пойдём!"
  
  Татьяна понимающе кивнула.
  
  - Вы только занятия не бросайте, ладно?
  
  Чего бы она так со мной носилась? Да ведь Татьяна же тоже!
  
  - Да нет, Татьяна - как можно?.. Партнёршу-то - бросить? Она же у меня видите какая - необыкновенная.
  
  Татьяна загадочно улыбнулась.
  
  - Вижу!.. Нам, по роду нашей работы, поневоле приходится многое видеть и наблюдать. Почему вам и говорю: вы, главное, занятия не бросайте... А партнёршу, - она свойски махнула ладонью, - партнёршу мы вам тут найдём!
  
  - Нет, - искренне не согласился я, - разве такую ещё найдёшь?
  
  - Ну да, - поджав губы, чуть склонила голову набок она, - глазки у неё горят... Ну и?.. - Она грациозно повела ладонью.
  
  Я, конечно, очень уважал её мнение, да и как не прислушаться к человеку, нежданно-негаданно принимающему в тебе участие? Но сейчас я ждал Её, и не было мне ни до чего другого дела...
  
  Когда Артём готов уж был начать разминку, я не усидел - вышел на лестницу, с высоты четырёх этажей глядя в безлюдные пролёты. Не удержавшись, ринулся вниз - к входу, к тротуару, с проходящими мимо людьми, но пустому пока от Неё; к вечерней улице, с проносящимися машинами и стоящим прямо против входа, у обочины, джипу охранного предприятия.
  
  Смешным "чепушилой" выглядел, конечно, я сейчас для двоих крепких, сидящих в нём охранников.
  
  Что было, то было!
  
  Что было - то было:
  Смешной чепушило
  В рубашке - в морозе,
  И роза в руках...
  
  Они, чернорубашечники дюжие, с эмблемами охранного своего агентства на рукавах, частенько, мощно распахнув двери, гордо следовали в свой офис, что находился в конце помещения. Лишь искоса оценивая наши танцевальные таланты и бездарности. А уж нас, партнёров, в открытую презревая.
  
  Было за что - с такими девчонками пируэты крутили!
  
  Да ладно, парни, добросовестно таскал, в своё время, я и штангу - с энтузиазмом! - и с грушей работал старательно, а уж коробов в трюме за жизнь переносил!.. И в вашей команде, кстати, чуть-чуть побыл - но не понравилось уж дюже!..
  
  Была тоже сила!
  Теперь же Гаврила
  Силён больше в прозе,
  И меньше - в стихах.
  
  Наконец, она появилась! Неповторимой своей походкой - мягкой, скользящей, стремительной, приближалась Люба почему-то со стороны площади. Но двумя минутами раньше откуда ни возьмись нарисовался Паша ("А ты чего не заходишь?.. Ждёшь, что ли, кого-то?.."), с которым не успел я объясниться, несколько смазавший задуманную бурную встречу. Впрочем, с налёта в щёку я нацелился Любу поцеловать: она обернулась так, что губы наши встретились.
  
  Белый пушистый иней, севший на длинные ресницы её глаз, подчёркивал их пронзительную, горящую черноту.
  
  - Так, розы-мимозы! - взбегая по лестнице впереди меня, задорно строжилась она. - Почему не на занятиях?
  
  Паша путался под ногами тут же.
  
  - Без тебя - не начну!
  
  Мы поднимались к мгновениям счастья.
  
  * * *
  
  А охранником-то я тоже однажды в жизни поработал - в ночную смену в круглосуточном продовольственном магазине. Между рейсами. Недолго, правда, месяц
  только и выдержал. " Припахивали, конечно, ушлые продавщицы и на подсобную работенку.
  
  Служил Гаврила в магазине,
  Народу пиво выставлял.
  И всё, что было на витрине,
  Он от народа охранял.
  
  Работа собачья - только и глади, чтоб кто-то из покупателей, а то и продавщиц, чего-нибудь не утянул. Но нашему, только что прибавившемуся Семёном, семейству никакой приработок лишним не был.
  
  И повадился, в числе прочих постоянных покупателей, захаживать к нам в "ночник" полуночный бомж. Купив бутылку самого дешёвого пива и полбулки чёрного хлеба, подолгу задерживался он у витрин, дотошно изучая ценники красной рыбы и чёрной икры. Отогревался человек - душою.
  
  Но однажды, когда уж слишком долго он приценивался, одна из продавщиц не выдержала:
  
  - Алексей! Да выведи ты его уже за двери - он нам всех покупателей распугает!
  
  Да, вид постоянный наш клиент имел дремуче-живописный. А запах! "Зори Парижа"! Но выгнать бедолагу вот так, как пса, на мороз...
  
  Вздохнув, я ступил к несчастному.
  
  - А вот есть у Джека Лондона рассказ, - доверительно начал бомж.
  
  Моё воображение само по себе тотчас начало рисовать образ некогда интеллигентного человека, так нещадно побитого жестокой судьбой.
  
  - Как вот такого же вида человека пустили в дорогой ресторан и обслужили там по высшему разряду.
  
  Я устыдился своему невежеству - среди хранимых памятью произведений великого писателя ничего подобного не находилось. Вот ведь, какой начитанный человек!
  
  - А он, всего лишь, - видя, что я сдаюсь, победно воздел заскорузлый палец кверху бомж, - хотел в тюрьму попасть - чтоб перезимовать!
  
  - Э-э, дядя! Так ведь это и не рассказ Джека Лондона вовсе, а новелла О "Генри: "Фараон и хорал"... И бродягу того, кстати, в фешенебельный ресторан не пустили, а из дешёвого вытурили, натурально, взашей - на мостовую, кстати, небритым фэйсом и уложив! Так что давай - уважаемый! - от греха подальше!..
  
  И, на законных уже основаниях (плохое знание зарубежной литературы, плюс искажение её в корыстных целях), выжал - интеллектом, получилось! - нерадивого книгочея за двери.
  
  Вот такая и вышла история: "Охранник и бомж".
  
  Из магазина я вскоре уволился. И в море пошел.
  
   Лучше я короба в морозном трюме буду таскать!
  
  Уж лучше в трюме свою шкуру поморозить,
  Чем самому последней шкурою прослыть!
  Людей за то, что мало смыслят в прозе,
  В ночи за дверь, на холод лютый, выводить!..
  
  Как ни пеняли бы меня за попустительство:
  Без повода - людей! Людей, без места жительства...
  
  * * *
  
  А в глаза Татьяне всё равно смотреть пришлось. Не погасив толково радость предыдущей встречи...
  
  - Ну, хочешь - я больше не пойду на танцы?
  
  - Нет! Давай, ты хоть что-то доведёшь до конца!.. Не бросай - слышишь меня?
  
  * * *
  
  - Но всё-таки: как она неправильно всё понимает! - сокрушённо качала головой Татьяна. - Ленка говорит Любе: "Неужели ты думаешь, что он бы Татьяну с Семёном после турнира бросил, а с тобой на вечеринку пошёл?" - "Побежал бы! Впереди меня!.." Она, почему-то, совершенно уверена, что ей стоит только пальчиком повести!..
  
  Вот стерва!
  
  Но ведь правильно она всё понимает!..
  
  * * *
  
  Гаврила был простой мужик под небом.
  Но запросто ты не суди его:
  У ног твоих он никогда бы не был.
  Желал он быть у сердца твоего.
  
  "У" сердца... Рядом... Вокруг да около: как по тропинке луговой вдоль каменных стен замка, закрытого на железные решётчатые ворота...
  
  * * *
  
  Утром времени в автобусе я теперь не терял: надо было роман двигать.
  
  Гаврила на подъём был лёгок:
  Слетал уж на Канары поутру.
  А для полёта надо так немного -
  Лишь душу подключить к перу.
  
  И пусть с песчаником пока он в пораженьи:
  Сеньор Аугусто гневом весь кипит.
  Но полдень минет, и на гребне вдохновенья
  Гаврила-"руссо" всех здесь победит!
  
  ...До звёзд там можно было дотянуться руками... А и дотягивался - только не ясными прохладными ночами, а жаркими днями работы. Хоть поначалу и совсем не гладко всё пошло...
  
  - Хунта!.. Хунта! - выкликивал "дуэньо" - хозяин, в порыве сдвигая на бетонном полу большие пласты песчаника: аж краснел при этом, и очки запотевали. А ещё и звали его - Аугусто...
  
  В общем, ясно становилось мне одно - к стенке только за такую работу и поставить: той самой, на которой уж второй день мучил я без толку метровый фрагмент, так и не понимая - чего "дуэньо" хочет?
  
  - Хунта - это значит - вместе, - переводил мне беглый, из Черновцов, Серёга. Он тут от бандитов своих, что обложили его данью, и даже в континентальной Испании ("на Валенсии", - как он говорил) достали, скрывался.
  
  В конце второго дня бесплодной работы, Лино - этот незаменимый у строительного фирмача-подрядчика человек, невозмутимо (хозяин-то с самого начала был против: "Какие ещё русские на моём доме? У них - своя технология, у нас - своя!") усадил меня в свою машину, и мы поехали куда-то смотреть ту кладку - мозаику каменную.
  
  А она оказалась нехитрой: большие камни стыковались друг с другом этажами-рядами, а мелкие бежали ручейком по краям, заполняя пустоты.
  
  Всего-то навсего! А он орал!.. Объяснить по-русски не может!
  
  А с большими камнями наработанная "фишка" уже была: стыкуй их самой волнующейся, либо краеугольной гранью - помучишься чуть, но зато этот стык притягивать, ворожить взор будет неизменно. И к самому затейливой форме камню - знай! - всегда отыщется стыкуемо-подобный: повороши только камней груду, а может, он и под ногами лежит.
  
  И уже в полдень среды, когда приехал неумолимый хозяин и прошёл с Лино на центр комнаты, в которой я уже выложил видимый фрагмент, и обернулся к стене, обозрел, и с каким-то даже облегчением выдохнул:
  
  - Перфекто!
  
  И ещё не успел он кивнуть в мою сторону, а Лино поднять мне большой палец, как я уже знал, что всё здорово. Потому как, "эффекто", есть "эффекто" - и дураку понятно!
  
  В субботу сеньор Аугусто приехал уже со своей женой - высокой, красивой, светловолосой испанкой (обнажённый фрагмент ног, что виднелся от высоких кожаных сапог до юбки, когда шагала она своей смелой походкой, не мог не будоражить нашего, с Серёгой Черкасским, воображения), и, пройдя в комнату, где корпел я над канарской мозаикой, кивнул мне уже по-свойски, даже при этом и улыбнувшись приветственно.
  
  Я благодарно сполз в сторону. Она внимательно оглядела приличный уже кусок мозаики на стене.
  
  - Бонито!
  
  - Бонито! - готовно перевёл мне вдвойне повеселевший дуэньо. Был он, кстати, небрит, в бейсболке и футболке вместо солидного костюма с галстуком, - я его даже и не узнал сразу: "А это что за пацан?"
  
  А "миллионарио", кстати, он был канарский - ответственно местные работяги уверяли.
  
  Что такое "бонита", я примерно знал - спасибо Мадонне (певице, в смысле) и другу давнему, по песне её "La isla bonita" фанатевшему: "Мы у самих испанцев спрашивали, они сказали, что "бонита" - это прелесть".
  
  Хоть, вообще-то, слово "бонита", как я потом в словарях, что Татьяна мне после стала дорогими подарками дарить, дотошно высмотрел, означало скорее "симпатичный". А "перфекто" - красивый...
  
  И выдалось тогда мне это счастье - два с лишним месяца заниматься любимым своим каменным делом на этом строящемся высоко в канарских горах доме! Да - мы были выше облаков, когда на рассвете они лежали внизу поблёскивающей ватой... А с восходом все уж занималось работой: и сновали по дому канарские работяги строители, и Серёга держал за меня кулаки ("Лёха - братуха, русские не сдаются!"), и жужжала непрестанно "бомба" - бетономешалка, и под свежий шелест пальм просто грудь разрывало от счастья: я!.. Работаю!.. На Канарах! Камень выкладываю - запросто!
  
  Жаль, на два с небольшим месяца той работы и хватило - кухня во всю стену двух этажей, под крышу, также зал и большая комната... А забор (куда мне от него деваться - и на Канарах достался!) узорчато "композицией" (три камня в пролёт) украсил и вовсе за пару дней - несло уж тогда "маэстро"!
  
  Но когда работал уже на другом объекте - в городе, а сеньор Аугусто захотел и в ванной выложить пару метров - с изгибом, он доверил ровные места двоим парням, что работы моей понагляделись, а на волну изгиба...
  
  - А сюда давайте, всё-таки, мы позовём русского!
  
  * * *
  
  Два вопроса лишь волновали неблагодарных слушателей, коим историю эту сокровенную честно ведал:
  
  - А как ты там очутился?
  
  - Судно в отстое стояло, а я на его охрану прилетел...
  
  - Так, а чего ты там не остался?
  
  И, для правдоподобия своего рассказа - чтобы не усомнились десиденствующие, что всё так и было, по-честному! - приходилось здесь покривить душой:
  
  - Дурак потому что - какие ещё могут быть разумные объяснения!
  
  Разве ж понять среднестатистическому: не жить я там хотел - поработать! Под шелест пальм и пение испанской речи. Не доли лёгкой искал - камня тяжёлого. Чтоб застолбить его здесь своею рукою. Чтоб знать - и на далёких, прекрасных, вожделенных всеми Канарах моя работа живёт!..
  
  Как же было и не вернуться: а кому я буду о своих трудовых канарских победах рассказывать?!
  
  Было - и было: сказки ведь всегда заканчиваются! Хорошего помаленьку.
  
  В последнее время, правда, никому особо уж не трепался - на Ушакова тем более: чтоб самого меня не разубедили, что может быть работяга человеком, а не быдлом.
  
  Но те славные дни на этом чудном острове я хранил теперь в своём сердце - как одно из самых дорогих.
  
  Попробовал бы кто отнять!
  
  * * *
  
  А у Вадима на доме опять повеселело: прибыли с праздников мичмана-отставники, и вновь принялись посыпать мою голову шпаклёвочной пылью, и засыпать вопросами о взаимоотношениях с партнёршей - в периметре, впрочем, танцпола.
  
  "Пельмешек" Саня и сам любил музыку и, по нескольку раз слушая композицию Познера "Dance 4 life", пританцовывал на козле со шпателем в руках.
  
  - Слушай, давай ещё поставим, а?
  
  Вставленная в магнитофон "флэшка" охотно повторяла прекрасную музыку, уносящую много выше и козлика этого, и даже потолка, что Саша усердно шпаклевал, да что там - выше крыши! Туда - в бело-заснеженную, искрящуюся, непорочно-чистую даль... Где в чуде этой музыке мы в танце с ней!..
  
  "Дэнс фор лайф!.. Танец - это свобода!.. Танцуй!.. Останови..."
  
  - Чего остановись? - не расслышав, переспрашивал я. - Остановись пить?
  
  - Останови СПИД! - смеялись отделочники. - Да уж: у кого что болит!
  
  Тут они намедни тоже отличились. Вадим приехал с утра: "А где эти?" - "Не знаю, - пожал плечами я, прекрасно, на самом деле, зная причину их отсутствия: они меня тоже накануне к себе зазывали. - Может, приболели слегка" - "Все сразу?" - "Ну, так старый Новый год вчера был!" - "Да ну, - уверенно протянул Вадим, - это серьёзные ребята!.. Они - не ты: они тут - деньги зарабатывают! Сейчас я к ним съезжу".
  
  Вернулся от "серьёзных ребят" Вадим слегка растерянный, и больше мне в этот день и вопросов не задавал, и на танцпол отпустил без разговоров.
  
  Сегодня тоже надо было ехать. Парни, убыв уже на обед, оставили мне, чтоб без них пока не заскучал, радиоволну "Маяка": серьёзным ребятам - серьёзные программы.
  - Тема нашей сегодняшней передачи: многомужество... Дело в том, что в одной из арабских стран женщины подняли об этом вопрос: если в восточной традиции есть многожёнство, то почему не может быть многомужества?..
  
  Да уж: "Если б я был султан, я б имел трёх жён".
  
  Да и двух бы хватило ...
  
  А что - одна была бы старшей, другая - любимой женой...
  
  Менялись бы, ясно, статусами время от времени.
  
  Да уж!..
  
  А кормить, обувать-одевать, наряжать их на какие бы шиши ты стал, христопродавец?
  
  А уж про супружеский долг и вовсе молчи, банкрот!..
  
  Чего только не передумаешь, плитку кривенькую какую- нибудь в тринадцатый раз в руках с бока на бок переворачивая!
  
  Полбеды ещё было эти плитки корявые положить: беда - швы между ними разделать. Как при разной, "пляшущей" толщине швов сделать одинаковой их глубину?! А всю ленточку шва - ровной, гладкой и эстетичной, глаз радующей?
  
  Ручная, опять, была работа.
  
  Гаврила хитрил, старался, мучился - всё на пользу дела. Памятуя, что, так или иначе, но лучше это дело всё равно никто не сделает. Мичмана - так вообще дивились: "А какой уровень на этих плитках? Ты глянь: они ж все горбатые!"
  
  Залепим! Все...
  
  Горбатых только Гаврила поправит - такая уж, видать, у него судьба... Он и сам такой.
  
  ...Однажды, приехавшие на Ушакова гранитных дел мастера, обговорив предстоящую работу с хозяином и уточнив нюансы с Гришей, на выходе остановились у столба:
  
  - Это же каждый, вот такой даже мизерный, камешек надо через руки пропустить!
  
  - Да, и не по одному, скажу я тебе, разу!
  
  Они оказались настоящими мастерами своего дела - никаких к их работе не возникало вопросов...
  
  Ловко утопив последнюю плитку в эластичный, жирно выдавившийся со всех сторон клей, и мигом разделав швы, я стал споро собираться. Размышляя на ходу, почему работа "разгоняется" по-настоящему именно тогда, когда её надо уже "сворачивать", и как - вправду! - не хотелось этого делать сейчас!
  
  * * *
  Дорога домой - уже маленькая радость - теперь была счастливей вдвойне. И кленовая безлюдная аллея в самом начале, едва я выворачивал из переулочка в два дома, вела, мимо обрамлённого унылыми серыми двухэтажками футбольного поля, к бетонному проходу под железнодорожным мостом. Здесь уже начинался поток людей - жиденький, мило-провинциальный. Минуя краснокирпичные здания позапрошлого века, чуть кривая выводила на центральную площадь, где поджидал меня уже белый микроавтобус с желто-черными шашечками на боку.Покуривающий на улице водитель осведомлялся моей фамилией (я уже заранее - с утра звонил местным перевозчикам, бронируя место на это время: сервис, вот тебе и провинция!), и через несколько минут "микраш" уносил дюжину довольных пассажиров в сторону областного центра. Быстро расставшись с городком, мы миновали раздолье отдыхавших под снегом полей, освещённых предзакатным, уже тайно метящим в весну солнцем короткого зимнего дня. Единственной всегда дорогой микроавтобус проезжал посёлок Пятидорожный, в котором Вадим Неверующий, ещё по лету, грозился выискать местного печника, дабы прицениться: не слишком ли много "ломит" за три положенных кирпича заезжий барыга.
  
  Видимо, если и съездил - то так же получилось, как к серьёзным мичманам - отделочникам на старый Новый год...
  
  Дальше начинались перелески в оврагах - сказочные, таинственные, в чащобе которых чудилась мне мирно поживающая лесная нечисть: лешие да кикиморы. И чёрные глаза, которых не было теперь милей и желанней, глядели средь мохнатых снегом ветвей - как из-под заиндевелых ресниц, - словно вопрошая: "Какие дары сможешь принести на закланье?"
  
  Что-то да смогу! Есть во мне теперь сила!..
  
  Только не плитку с кирпичами укладывать...
  
  Миновали городок Ладушкин, на малюсенькой вокзальной площади которого Вадим-Клещ тоже открыл мобильный офис.
  
  Молодец! Настоящий трудяга.
  
  В Ладушкине тоже стояла одна моя печка - в домике, на берегу залива. Одиннадцать лет назад положенная. Она, почему-то, у хозяйки задымила при розжиге, и та позвонила мне: "Я так понимаю, что печку разжечь - это не какая-то космическая технология!" Пришлось ехать в выходной. Татьяна тоже, в солнечное апрельское воскресенье, изъявила желание со мной проехать. И когда мы шли дорогой, пересекавшей длинное поле, то одна из стада коров, что в свою очередь пересекли дорогу нам, вдруг дёрнулась в нашу сторону. И Татьяна, вздрогнув, инстинктивно укрылась за мною.
  
  Уж коров-то я там погонял - когда они однажды забрели в оставленную мной не закрытой калитку!..
  
  В тот день я воочию убедился, что я не ковбой, а коровы с разбега прыгать через изгородь не могут.
  
  А печка-то разожглась в момент, тяга загудела, как турбина космического корабля. "Слушай, хозяйка, наверное, хотела просто лишний раз с тобой пообщаться!"
  
   Микроавтобус всё вертел колёсами в сторону города, и вот уже виден был железный
  мост через речку у полуразрушенной кирхи: Ушаково! Нет, не "шугайся", Гаврила: посёлок, а не улица... Харчевня у берега, где на залучение заезжих не жалели подручных и подножных материалов и цыганской фантазии (у забора красовалось большое от телеги колесо, крыша беседки укрыта соломой), теперь была облагорожена железными перилами вдоль бережка и сходом со ступенями, и симпатичный декоративный маяк высился в углу периметра. Назвать бы её ещё "Три пескаря": несколько фигур рыбаков и сейчас маячило на льду речушки.
  
  И уже скоро в вырвавшемся из частокола деревьев пространстве открылись туманная синева над заливом и дивный хвойный лес.
  
  Там, на берегу, в далёком дефолтном году, на хуторке в два дома, перекладывал я людям кафельную печь. Тоже, кстати, учителям в двух поколениях - матери и взрослой дочери. То ночуя в пустой, отставленной мне хозяйками до выходных половине дома, то срываясь под вечер к Татьяне:
  
  - Просто сил не нашлось остаться!
  
  - Я очень рада, что не нашлось!
  
  Мы ещё только дружили.
  
  В субботу, браво закончив ту печь, выносил я черепичные обломки и другой строительный мусор в ухабистые ямы проселочной дороги - как велели. И, выскочив в очередной раз с вёдрами в руках за калитку, нос к носу столкнулся с огромным догом.
  
  - Ё-ёй! - благоразумно остановившись, я кликнул хозяйку.
  
  - Не бойся - иди смело: она теперь даже не лает... Это соседей собака. В прошлом году сосед - парень молодой, - здесь хозяйка перешла на полушёпот, - повесился...
  
  - Повесился?! - вмиг опустил вёдра я.
  
  - Он машины ремонтировал. Ну и бандиты наехали. На счётчик, наверно, поставили... Вот он здесь же, у себя в комнате... И вот - он висит, а она - под ним сидит... И с тех пор, видишь, глаза у неё какие?
  
  Исполненные почти человечьей тоски глаза дога смотрели на меня.
  
  - Зачем же он?
  
  - Ну, вот так и получилось... Жена молодая осталась - вдова... Ребёнок - дочка - только родилась... На счётчик, наверное, говорю, поставили. Потому что в день похорон подъехал к дому "мерседес" с лысыми, и они спрашивали: правда это - что такой-то повесился? Удостоверились - уехали...
  
  Суки!
  
  Нет, конечно, среди них не было Славы...
  
  ...А когда я сюда печку перебирать ездил - умиротворённой, мягко шуршащей жёлтыми опавшими листьями осенью, - набоковскую "Машеньку" на сиденьях автобусных для себя открыл: наверное, раньше не время было... А она, через какой-то месяц, мне на рабфаковском экзамене в билете попалась.
  
  "Давай, ты хоть что-то доведёшь до конца!"
  
  Принято!.. Или даже так: "Я тебя услышал, Татьяна!.. Услышал". И брови насупить, и губы поджать, и кивнуть веско - как Миша-телохранитель...
  
  А не доведёшь - ответишь!
  
  * * *
  
  - Ты так здорово выглядишь!
  
  - Да прямо! - добродушно рассмеялась она. - Матрёшка такая!
  
  - ...Счёт помните: раз, два, три- четыре!.. Три-четыре, раз, два! Не скачем - танцуем на подушечках, в шаге припадаем - джайва!
  
  Любовь порхала бабочкой - ей был хорошо этот танец знаком и, без сомнения, ею любим. А она ещё и шампанского успела до этого выпить. С кем, правда, - на этот мой нетактичный вопрос она лишь строго повела бровью.
  
  - И вот когда вы меняетесь позициями - такой момент!.. Вот, как тореадор: не здорово - если он просто с быком разминётся, высший пилотаж - когда рога по его покрывалу прошуршат. Вот вы должны тоже помнить: когда, расходясь, вы друг о друга ветерком прошелестите, буквально - вот это будет идеальное исполнение!
  
  А группа редела на глазах: сегодня танцевало только три пары.
  
  * * *
  
  - Как у тебя с розой-то дома: обошлось?
  
  - Обошлось!.. Серёжа-маленький, правда, сразу набычился: "Это кто подарил?" Сказала - ученики бывшие заходили.
  
  Прошуршало, значит... Ветерком.
  
  - Ну, ты когда уже там закончишь-то?
  
  - Где? Камин-то? - изумился я. - Да вот-вот: один пролёт остался! А чего это ты вдруг интересуешься?
  
  - Да просто я тебя поторапливаю - чтоб мог спокойно на танцы ходить.
  
  И эта - туда же!
  
  * * *
  
  Да-да, сейчас, уже вот-вот:
  Один остался лишь пролёт,
  И будет всё белым-бело,
  Как в том камине сажа!
  
  Но новый месяц уж грядёт,
  Работа медленно ползёт,
  И всех кругом уж допекло,
  А и Любовь - туда же!
  
  А тут ещё за танцпол пришла пора за следующий месяц платить!..
  
  * * *
  
  - ...А за Нахимову не переживай! Тысяча рублей для неё - ничто! "Без пяти тысяч в кармане я чувствую себя некомфортно"!.. А кольцо - видел, какое ей Серёжа подарил?.. Что? Пять тысяч?!. Алексей, цен сейчас таких нет! Посмотри на мой брюлик, которого и не видно, и на её кольце бриллиант!.. Ладно, ты извини, что я про деньги, но поверь - там, - Татьяна указала в сторону двери, - там! - тебе этот вопрос задавали бы гораздо
  чаще!
  
  Да знаю я, Тань. Прекрасно знаю...
  
  А Серёга, оказывается, вот чего - охранником-то прошлый месяц подрабатывал.
  
  А за танцпол за партнёршу заплатить всё равно надо, "хуш плач": как же я, с коня-то своего белого, в попоне, спешусь? Напрасно, получится, в такую даль скакал?!.
  
  * * *
  
  Шампанского Гаврила был не против.
  Чтоб только бы не с незнакомцем N его пила.
  Когда о том партнёрше заикнулся робко,
  Законно та прекрасной бровью повела.
  
  "Ктуй ты такой? - та бровь сказала. -
  Партнёр по джайве, а мужа мне вопросы задаёшь!
  Если такого статуса тебе, гонимый, мало -
  Отставку дам - Любовь что есть, тогда поймёшь!"
  
  И тут Гаврила, натурально, наш - сорвался!
  (Не удержала и потянутая в джайве той нога!)
  Серьёзным гневом мужичина обуялся:
  "Во вторник, в шесть, Любашечка?.. Ага-ага!"
  
  Рифма стала изменять, а строка уже не слушалась чёткого размера. Лиха беда - начало?
  
  * * *
  
  В пятницу, когда я только подходил к дому, Вадим от него уже отъезжал. Было, правда, уже начало одиннадцатого. Остановившись и опустив боковое стекло, он, кивнув, сказал без предисловий:
  
  - Давай так: если до понедельника ты не заканчиваешь, то я тебе денег не плачу.
  
  "Денег"! Там осталось-то - семь тысяч! Остальные ж я авансами выбрал: "на проезд".
  
  - Вадим, - непроизвольно скривив полупрезрительную гримасу, процедил я, - мне осталось двенадцать плиток по верху. Не к понедельнику - к обеду тебе будет готово. Ну, а нижний ободок - как договаривались: когда парни половую плитку вокруг камина бросят.
  
  Кивнув и буркнув что-то невнятное, Вадим дал газу.
  
  Не газуй, Вадим!
  
  А я некстати заметил, что промежуток между верхних его зубов - точно крысиный.
  
  Да ладно - он ведь в том не виноват: я действительно здесь безобразно долго делал.
  
  Парни сегодня молчали, угадывалось - виновато. Это они, наверняка, Вадима "настрополили"-науськали: в понедельник планировали начать выкладывать плитку на пол зала. Да только я-то их не держал! Наоборот - теперь мне их ждать придётся. Чтоб нижний бордюрчик по плитке проложить. Но так то ж - работа! С неизбежными её издержками.
  
  Да ладно - сегодня я их вижу последний раз...
  
  Чуть за полдень я уже был в офисе у Вадима.
  
  - ...Слушай, Вадим, я вот тут что подумал: может, вы сами положите эти бордюрные плитки - там двадцать штук всего-то. За оставшиеся деньги, парням-то - чего?..
  
  Может, он, или они, такого варианта хотели?
  
  - Лёха!.. Лё-ха! - удивлённо подняв колючие, ставшие теперь чуть растерянными глаза и вздохнув протяжно, совершенно искренне посерчал Вадим. - Я фигею от всех строителей планеты Земля!.. И ты - туда же?!
  
  Ну, если действительно так!..
  
  - Всё, Вадим, извини - не парься, забудь! Думал просто, может, так тебе будет лучше...
  
  - Лёха!.. Вот тебе деньги - думаешь, мне жалко? - сдвинув брови у переносицы, протягивал заранее отсчитанное Вадим. - Только полторы тысячи я пока придержу - а то ты тогда можешь не приехать.
  
  Вадик!.. Вадик! Я не удивляюсь одному заказчику маленького городка - он ведь меня совсем не знает.
  
  - Всё - звони, когда они пол закончат, пока! Спасибо за деньги, Вадим!
  
  - Спасибо тебе за работу!
  
  * * *
  
  А парни - парни меня просто к партнёрше моей заочно приревновали.
  
  Что же может быть ещё?
  
  * * *
  - Вот - бери эти деньги и иди - делай себе в море документы.
  
  - Хорошо, Таня - с понедельника начну!
  
  - Тебе надо писать! А ты ерундой занимаешься!.. А в море у тебя больше на это времени будет!
  
  * * *
  
  Роман был морской и писался уже несколько лет. Но сильно в "Ушаковский период" работа подзачахла - хоть и двигал я старательно крошечные отрезки. На колене в автобусе - по дороге на работу: а много ли так напишешь?
  
  Да, в море-то тоже: выкраивать от драгоценного сна, конечно, придётся. Выходя тогда на вахту не выспавшимся и оттого раздражительным, нервным. А что делать - искусство, равно как и жалкие мои потуги на него, требует жертв! Но что здесь для писанины хорошо - замкнутость пространства и крайняя ограниченность событий. Однообразие. Ничто с толку не собьёт!..
  
  Повестушку-то, в книжечке заглавную, так ведь и писал: в Северном море. Зимой - когда шторма там буйствуют вовсю. И сельди синебокой было - навалом, и вахты в трюме - по полной, а и повесть написать надо - позарез! Потому что внутри-то кипело всё и рвалось: писаниной только и спасался. И чтоб лирической героине - той, Љ 1, ко дню рождения, было что в конце апреля подарить.
  
  Вот и выкраивал три полновесных часа за двое суток - больше не получалось. На той отдыхающей вахте, что с восьми часов вечера до четырёх утра. В первом часу поднимался и - за перегородку коек, с краешку дивана. Там, в малюсеньком этом закутке, Слава (тоже!), с которым мы эту каюту и делили, обустроил мне крохотный столик-парту, светильник повыше приторочил, занавеску приделал. Это он так по домашнему ремонту,
  что из-за рейса пришлось на полдороге бросить, тосковал.И здорово же в уголке этом, под чародейным покровом ночи,сочинялось! Почему именно ночное время выбрал - чтоб Слава спал! Кружка чая, лист бумаги, света луч - что ещё надо для мук творчества?!..
  
  Лишь кружка чая, лист бумаги, света луч,
  И тишина, с привычным гулом - судовая...
  Полдюжины ты белых творчеством замучь,
  По строчкам, к счастью прошлому, вновь отлетая.
  
  А они уж меня помытарили! Ведь хотелось - ой, как хотелось! - сохранить, оставить себе все дни, часы и мгновения той любви, что случилась так нежданно и быстротечно! Ничего не забыть, не потерять!.. Но попробуй ты - скажи новое, о любви-то, слово! Так, чтобы она услышала!.. Всё какая-то мура получалась!.. Пока однажды в трюме том самом - морозном, родимом, с могучими пиллерсами - колоннами храма моего, не пришло вдруг озарение: "А увяжи ты, дурень, любовную эту лирику с забойным своим, но сугубо морским рассказом - как вы рыбу, под чутким твоим "руководительством", ченчевали - продавали. Современно, в фарватере времени, свежо - в прошлом рейсе ведь было. А развязку - по О"Генри, новеллистическую, - перерисуй один в один с мечтаний своих сумасшедших. Коих, в трюмном своём одиночестве, ты нагородил - круче коробов вокруг!"
  
  Уж чего, чего, а соврать Гаврила всегда был мастак."Мастер - с во;от такой буквы!"...
  
  В какой-то месяц повесть была написана. Просто балдел, дурень, когда уже, по пути в родной порт, начисто её переписывал.
  
  Оценили. И она, и редактор областного еженедельника, и сотрудники собственной экономической безопасности.
  
  "Делов не знаю - литературный вымысел!.."
  
  Не знаю...
  
  - Слушай, может, тебе всё-таки стоило на ней жениться?
  
  - Да ну, Таня, скажешь тоже!.. Драконили бы друг друга - с нашими-то характерами!..
  И с ней, наверное, меня бы уже не было... Кто, кроме тебя, меня бы столько лет терпел?
  
  Сущая, ведь, правда!
  
  Одним вопросом я теперь только и одолевался: почему, за тринадцать лет жизни, ни полстрочки не посвятил я Тане?.. Уж кому, как не ей, всё лучшее посвящать?!.
  
  Про остальное - не знаю... А, и знать - не хочу!
  
  * * *
  
  В понедельник, прилежным школяром - с авторучкой и тетрадкой даже, для конспектов, сидел я в учебном классе Морского Института повышения квалификации. В группе нашей, девятичасовой - занятия же с девяти утра начинались, - девять, как раз-таки, человек и было.
  
  Через неделю обучения и успешной сдачи экзаменов - в следующий вторник, должны мы были получить международные сертификаты матросов торгового флота.
  
  "Торгаши"! Не рыбаки какие-нибудь! В которых ты, Гаврила, двадцать два года "отходил", и был тем, в общем-то, счастлив и горд...
  
  И, старательно записывая за кутающимся в чёрное наброшенное на плечи пальто сухим преподавателем - вторым лишь бывшим штурманом, по временам я отводил взор в заиндевелое снизу рамы окно. В котором - выше прямых крыш скучных серых типовых пятиэтажек - зимнее, ещё слабое солнце старательно восходило к невысокому нынче зениту, окрашивая порой небосвод лазурным, а мгновениями и голубым.
  
  У неё сегодня, говорила она, инспекторская проверка районо.
  
  В проверке жизнью наш Гаврила
  День каждый Божий состоял.
  И, чтоб Любаше подфартило,
  Сегодня кулаки держал.
  
  - ...Так, далее - судно, идущее с тралом!.. Значит, бортовые огни: зелёный - с правого борта, красный - с левого. Ходовые - белый над красным: белый лоб, красный нос - так легче запомнить, может быть, кому-то.
  
  - А на экзамене конспектом можно будет пользоваться?
  
  - Да. Поэтому лучше вы всё записывайте!
  
  Я чинно сидел - обучаясь и переквалифицируясь в солидном морском учреждении, а не рыскал по калымам, с зыбкими, как сама вода, договорами - на "честно"м" слове.
  
  Я двигался к морю!
  
  * * *
  
  Вторник принёс мне любимоё ча-ча-ча и свидание с любимой - партнёршей! - наедине...
  
  - Так, надо, наверное, вас в семичасовую группу переводить, - поразмыслив, сказал Артём, - одни вы из шестичасовой и остались!
  
  Мы были одни на всем паркете ставшего таким просторным зала.
  
  Поневоле маэстро уделял внимание сегодня только нам.
  
  Ну, прямо-таки, как "спортсменам" или "индивидуалам". Так что даже подошедшая под конец Алевтина простодушно изумилась в нашей паузе:
  
  - Ой, а чего это вы?
  
  Вместо ответа я горделиво повёл бровью, а Люба, пожав плечиками, улыбнулась мило и, как показалось мне, счастливо.
  
  Сегодня и получалось всё как-то особенно хорошо - я видел это в отражении зеркал. Мы действительно смотрелись с Любой парой, мы уже немалому здесь научились, мы уже чувствовали друг друга. Мы уже здесь - были!..
  
  - Сегодня один ученик в сочинении написал, - улыбалась в пушистый мех воротника своей куртки Люба, - что Му-му была любимой профурсеткой Герасима.
  
  Засмеялся и я.
  
  - Вот дают! Да чего с них, вообще-то, взять?!.
  
  И рукой махнул.
  
  - Да нет, - качнула Люба головой. - Не скажу, что они глупее или хуже нас. Просто, у них мозги на другое работают. Просто, они - другие!
  
  Мы прошли немного молча: несколько десятков драгоценных мне шагов - впустую.
  
  - Вот я абсолютно точно знаю: Серёжа, когда подрастёт, он обязательно от нас уедет.
  
  Понимающе кивнув, я не нашёлся, что сказать. Да и чего я буду лезть в чужую семью.
  
  Действительно!
  
  * * *
  - Серёжа? - раздумчиво покачала головой Татьяна. - Нет, ты Серёжу не потянешь! К нему только Нахимов подход и имеет. Пока...
  
  Нет - не женитесь на психологах: вопроса просто так не задашь!
  
  * * *
  
  Любил я этот день недели! Были, значит, причины... "Или - не было!" Это, как хозяин с Ушакова Гришу распекал - за кого-то, с объекта вдруг пропавшего: "Значит, денег дали!.. Или - не дали!" Так или иначе, но Гриша всё равно оставался виноватым - а как же, и кто же ещё? Но - то не в среду было... Хотя, возможно, что и в среду - я разве всё упомню?..
  
  В среду занятия были посвящены борьбе с пожаром. Серьёзная, кстати, тема. Помнится, ещё в училище кто-то из нас, зелёных и несведущих, задал вопрос: "А что, вот, на кора-
  бле горит - железное же всё?" - "Да, - поддёрнув очки на переносице, улыбнулся в усы преподаватель - бывший капитан, - действительно: чему, казалось бы, гореть? А как вспыхнет - не знаешь, куда и бежать!"
  
  - Тушение пожара - процесс творческий!.. Помимо обязанностей, закреплённых за нами расписанием по тревогам, каждый должен быть готов действовать и по обстановке...
  
  Согласен!
  
  - Не каждый пожар возможно потушить...
  
  Это точно!
  
  - Если он поздно замечен и уже охватил большое жизненно важное пространство...
  
  Душу, например.
  
  - ...то потушить его зачастую не удаётся. Тогда нам остаётся что?..
  
  Что?
  
  - Срочно покинуть судно!
  
  Пока ещё рано. А вот сигналы в эфир подавать уже можно было вполне - половина десятого утра.
  
  Не осуждай наивного Гаврилу.
  Будь выше, чем сей день и час.
  Как многому его ты научила!
  Ты знаешь - всё сторицей он отдаст!
  
  Тоже, наверное, урок сейчас ведёт. Отчаянная сейчас это профессия - деток нынешних обучать. Проповедовать им вечные истины среди шабаша безоглядного стяжательства и цинизма. Преподавать русскую литературу в компьютерную эру. Нести чистое русское слово носителям "языка уродов". Учить добру в эпоху зла.
  
  И класс, какие бы нештатные ситуации с иными ученичками- оболтусами ни случились, не покинешь...
  
  Их тысячи - учеников тех было,
  И каждому давала часть души.
  И взрослого ученика Гаврилу
  Отныне ты в актив свой запиши!
  
  С частью души - каждому ты, должно быть, погорячился слегка, но так - для Неё и для строки поэтичной!
  
  - ...Взрыв - это мгновенное выделение энергии.
  
  Люба уже давно не отвечала на мои sms: тушение пожара - процесс творческий.
  
  * * *
  
  А в четверг она не пришла!.. Не было её в четверг... Звонок только от неё и остался:
  
  - Я - никакая! И в эмоциональном, и в физическом смысле... Ну да, зато проверку прошла успешно. Поеду отсыпаться... Нет, ты что меня оправдываться заставляешь? Нахимову позвони!
  
  В одиночку я сегодня выдвинулся в семичасовую группу. Всех, впрочем, я здесь уже видел и даже кого-то знал - шапочно. Оно всё ничего - нормальная была группа: "мужик в очках" уже не ходил. Только какая-то всё же непростая - "на понтах",
  как Слава бы сказал. Тон - высокий! - задавал Андрюша Здоровый. Гроза волн вальса! Впрочем, относительно здоровым он был разве что на фоне других - и только. Но он этим здорово кичился, потому и рубашку переодевал неизменно в зале, демон-
  стрируя присутствующим дамам свой торс. Далеко не могучий, с изрядной жировой прослойкой.
  
  Мишу бы тебе увидать - хотя бы...
  
  На одном из первых, в этой группе, занятий, я что-то вякнул - впопад! - Артёму. Все рассмеялись, а Андрюша, медленно обернувшись, удостоил меня тяжёлым взглядом: "Хту-й такой здесь ещё появился?"
  
  Ты на партнёршу свою "косяка дави", в другого кого-то "целься", смотрящий: не с такими вольными стрелками на узеньких тропах расходиться приходилось!
  
  Партнёршей у Андрюши была та высокая девушка - фронтмэнша женской половины.
  
  Паша, проникающийся явным уважением к фронтмену, с отторжением некоторой доли и на свой счёт, занятия тоже почти не пропускал: только если по делам бизнеса своего. В котором, понял я, он тоже был на всех ролях.
  
  А вот Женя отчего-то студию уже не посещала... Так бы, конечно, я ни секунды не раздумывал, когда, проходя среди вставших в пары, Артём щедро повёл рукой в сторону трёх одиночных девушек.
  
  - Выбирайте!
  
  "Ты меня выбирал, как цветы в магазине!.."
  
  Нет, нет - я первой стоящей руку и подал. Скромно первую красавицу и выбрав - Инну. С живыми серо-голубыми глазами, золотыми волосами, длинноногую и полногрудую - в общем: "Мечта оккупанта".
  
  Но у меня о других завоеваниях нынче все думы были...
  
  - Если только удобно вам будет! - улыбнулась она, имея в виду почти равный наш рост.
  
  Да нормально: трус не играет в хоккей!
  
  - Ну, тогда ты должен соответствовать! - ревностно взирая через плечо высокой своей партнёрши, поперхнулся завистью Паша.
  
  Ещё как буду! Танцуй, давай, не отвлекайся - споткнёшься ещё!..
  
  Четверг - "стандарт": танго...
  
  - Вэри сори!.. Вэри сори! - улыбалась златовласка, когда наши стопы, бывало, сталкивались.
  
  - Донт меньш! - ответил, наконец, и я.
  
  - Что, простите?..
  
  - Не стоит, говорю!.. Вы же извиняетесь - по-английски! А я и отвечаю вежливо: да не переживайте вы, не стоит!
  
  - А-а! - ещё шире улыбнулась она. - Поймали, да?.. На слове, и на моём незнании английского.
  
  Прямо, сети расставлял! С бортовыми, передними и задними топовыми огнями!.. Кстати, английским-то как раз сегодня нас и озадачили: команды на руль. "Steer the course" - править по курсу; "nothing to port!" - лево не ходить!; "steady! steady so!" - так держать!
  
  Так я и держал!
  
  - Вы уж не бойтесь! - в крайней точке файф-стэпа, когда мне следовало "тряхнуть" партнёршу ("...дёрнуть и тут же вернуть на место" - как Артём учил), подсказывала мне Инна. - А то как-то очень уж осторожно вы это делаете.
  
  - Да вроде, - глубоко втягивая голову в плечи, пожимал ими я, - как обычно!
  
  Хоть и сам чувствовал - совсем не то!
  
  - Нет, - загадочно улыбалась Инна, - с вашей-то партнёршей у вас это хорошо получается!
  
  Это просто с непривычки: "ease the helm!" - легче отводи!
  
  - Вот, видите - получилось!
  
  Не совсем всё-таки, но...
  
  "Nothing to port!"
  
  * * *
  
  Партнёрши не меняет наш Гаврила!
  Любви он не изменит никогда:
  "Чтоб только счастье в её жизни было!
  Всё остальное, право, ерунда!"
  
  * * *
  
  Пятничным утром позвонил Вадим: плитку в зале положили, можно приезжать.
  
  - Я сейчас учусь, а завтра утром и приеду. И для плитки, кстати, лучше - лишний день постоит, крепче схватится: уж ты мне поверь!
  
  Вадим не возражал.
  
  А краткосрочное обучение подходило к концу. Уже и "окно" выдалось между лекциями.
  
  - Ну, если ты ещё и сварщик - так ты запросто уйдёшь! - обнадёживал меня пухлый, но располагающий к себе парнишка. - Да вон - внизу же, на дверях - объявление висит: в ЗРП матросы-сварщики требуются. Правда, там зарплата - никакая.
  
  - А какая?
  
  - Да сорок, максимум, тысяч.
  
  Ничего себе! Для меня, не то что издержавшемуся - обнищавшему за годы Ушакова, это были сейчас деньги, да что там - деньжищи!
  
  * * *
  
  - Денег, сынок, у нас скоро будет - видимо-невидимо!
  
  И руками разводил широко в стороны: как в "Вожде краснокожих".
  
  - Ты ему говоришь так, а ведь он верит, - замечала мне Татьяна.
  
  Я и сам в это верил. Точнее сказать - старался верить. Вот, сейчас - столбы по зиме закончу, а уж летом разгонюсь!.. Вот, сейчас - выйду на палубу, а там уж объёмы будут!.. Вот, сейчас - на пруде "хапну"... Хоть за всем этим стояло единственно правдивое: "Вот, сейчас - с Ушакова закончу, тогда - может быть..."
  
  Но долго к этому идти пришлось. Выходя порой и на тропу войны...
  
  По первой ещё ушаковской осени телохранитель Миша, влезавший во все строительные дела по дому хозяина с похвальным рвением, углядел: пыли от моей шлифовальной машинки, когда подрезаю я камень, много. На фасад свежевыкрашенный садится.
  
  - Так, а как без пыли-то? - искренне недоумевали, по отъезду хозяина с Мишей, Витя-с-Лёшей. - Резать-то тебе всё равно надо... Да она дождями сто раз смоется!
  
  - Так объясни ты ему!..
  
  Легче было мне из трёх жердей сколотить себе "фигвам", обив его чёрной плёнкой. Чтоб внутри, на той самой, моей любимой, бочке резать камень.
  
  - А дышать чем будешь? - пытали Лёша-с-Витей.
  
  - Пылью, чем ещё?
  
  "Обдолбившись" камня и надышавшись каменной пылью, в первый же день бежевой краской (художники забор как раз декорировали) написал я на входе в "фигвам": "Настоящему индейцу завсегда везде ништяк!"
  
  - Молодец! - от души рассмеявшись, оценили художники.
  
  - Ну что, Чингачгук? - расплылся в улыбке полнокровного лица на следующий день Миша.
  
  Да что - загнали тут меня в резервацию периметра дома этого!
  
  Это уж потом, по весне, науськал однажды хозяина проклятый краснолицый...
  
  По той самой весне, по которой фасад, на который Гаврила боялся пылинку уронить, трещинами весь пошёл - переделывали.
  
  * * *
  
  В субботу, как и обещал, я приехал к Вадиму. С утра пораньше - чтоб поскорее уже положить последние эти две дюжины плиток. Нижний, по положенной парнями керамиче-
  ской плитке, бордюр.
  
  - Вообще, Вадим, честно сказать...
  
  - По чесноку!..
  
  - По чесноку: на другой же, несколько, вариант, мы первоначально сговаривались: камин из красного кирпича, под расшивку. А тут ещё облицовка выплыла... Не-не, я ничего - мы всё уже сделали. Просто - почему так долго и вышло.
  
  Вот "лекарь"!
  
  - Зато я буду всем говорить: "Вот камин, что сложил Алексей - мировой парень!"
  
  - Ладно, Вадим, ты тогда подъезжай к вечеру - всё будет готово.
  
  Финальные аккорды всегда приятны. За пару часов управившись с бордюром, принялся колдовать с флакончиком чёрной краски, что позаимствовал у Семёна из набора "художки" (который, впрочем, сам в "Лавке художника" ему и покупал). Надо было поработать с серой плиткой - чуточку, на мой взгляд, недоставало ей контраста. Выливая несколько капель на губку, я втирал их в бетонную структуру выбранных, в хаотичном порядке, плиток, тут же размывая водой с помощью другой губки.
  
  Главное - чтоб Вадим Мнительный за этим занятием не застал: он уже Славой учен!
  
  Задай упрямой плитке той контраста!
  Как можешь - очерни,
  И, в хаосе, размой!
  
  ...А знаешь - вспоминать ты будешь часто
  Все зимние те дни,
  Что были здесь с тобой...
  
  Наконец, окончил. Навёл марафет вокруг. Отошёл к окну. Глянул в окончательном варианте.
  
  А камин-то получился очень симпатичный и необычный. Честно сознаюсь: я бы такой задумать не смог. Хозяйка лучше его видела! Признаю и признаюсь!
  
  Главное - здорово получилось! А шелуху личных амбиций - в огонь!
  
  Кстати!..
  
  - И, как я уже Вадиму вот говорил, никогда теперь не выбрасывайте картофельные очистки - сжигайте их в камине! Дело в том, что их сжигание прочищает дымоход от сажи.
  
  Хозяйка внимала моим наставлениям с открытым взором чуть раскосых, добрых глаз. Вадим косился, как всегда, недоверчиво.
  
  - Да, и вот ещё что - с трубой... Так как где-то и моя есть вина - что я до вас так и не доехал... Давайте, по весне, когда у меня время выдастся, приеду я - трубу подреставрирую.
  
  Трубу-то, по осени дождливой, ученик мой - "строитель чёрный" - так уделал! Все кирпичи в растворе заляпал. До того самого места, как его на настоящих, на стороне Вадимом найденных спецов сменили. Зато теперь, по "убитым" кирпичам отчётливо видно было: "Вот до этого места Серёга выкладывал".
  
  - А возможно это? - Хозяйка обернулась в надежде, глаза Вадима загорелись огнём. - Отделочники вот эти говорят, что уже всё - испорчен кирпич.
  
  "Делов"-то куча! Лак в цвет подобрать да им пройти.
  
  - Можно! - авторитетно заверил я. - Можно - я знаю, как...
  
  - Ну, мы тогда будем вас ждать! - кивнула хозяйка.
  
  - Но только по весне - для верности ещё раз упредил я, - когда тепло уже будет: сейчас, по минусовой температуре - не получится.
  
  А когда Вадим довёз меня до остановки, хозяйка, обернувшись с переднего сиденья, радостно протянула и крепко пожала на прощание руку:
  
  - Спасибо вам огромное! Будем вас ждать - с трубой.
  
  Значит, действительно - славный у нас камин получился!
  
  И разве теперь хоть сколько-то важно, сколько дней на него было потрачено?
  
  * * *
  
  В предэкзаменационный понедельник, в обеденном перерыве я "отскочил" в кадровое агентство по трудоустройству, что находилось через дом: грех было бы не зайти.
  
  - А какая именно работа вас интересует?
  
  - Временная, сменная, а лучше всего - ночная.
  
  Мне же сейчас придётся по крулинговым компаниям, в море-то определяясь, днями бегать!
  
  Таких вакансий, без интереса сообщили мне, пока нет. И, понял я, в этом агентстве вряд ли с моим запросом помогут.
  
  Поищем ещё...
  
  А, выходя из серого коридора на слепивший солнечным снегом день, я нос к носу столкнулся с Равилем: он тоже шёл сюда.
  
  Одновременно шарахнувшись в стороны, каждый сделал вид, что не заметил другого.
  
  * * *
  
  Во вторник мы сдавали экзамен строгому капитану и тому самому штурману, что читал нам первую лекцию. Одного свободного слушателя отправили домой - до следующего раза.
  
  Додумался же - полуночный перегар ещё и "свежаком" усилить!
  
  Для берега-то нормально было. Как говорил на Ушакова Гриша, трусясь одним субботним утром перед аудиенцией с шефом: "Запах перегара перебьёт только запах свежака!" Но вот для моря...
  
  - А что ещё происходит в восемь часов утра? - удовлетворённый, в общем, моим ответом про буксируемое судно и спасательный жилет ("...Делается из пробки, имеет светоотражательные полосы, выдерживает падение на воду с высоты тридцати пяти метров!"), пытал заслуженный капитан.
  
  - Так - в восемь!.. Смена вахт на мостике и в машинном отделении...
  
  - А ещё?
  
  - Начало судовых работ. - Я уже знал, что это всё не то!
  
  - Ну, а что ещё? - уже нетерпеливо сдерживал досадливый выдох экзаменатор.
  
  И тут проблески памяти лучом судового прожектора резанули по давно забытому...
  
  - Так, подъём флага происходит в восемь утра.
  
  - Правильно!
  
  - В восемь часов утра на судах торгового флота происходит подъём флага, - торопился браво доложить я, - а на рыбаках...
  
  - Да забудьте вы про рыбаки! - раздражённо махнул рукой капитан. - Сдались они нам!
  
  "Нам"! И вправду - чего в преддверии оценки итоговой морскому капитану перечить?
  
  Я готовно кивнул.
  
  Предатель - ты двадцать два года на "рыбаках" ходил!..
  
  За вычетом, теперь, трёх с лишним ушаковских лет, правда.
  
  * * *
  
  "Забудьте вы!.." Да как же забыть - как стоял я с четвёртым штурманом стояночную вахту в порту. Суточную. И молодой "штурманец", уже под утро решив ненадолго глаза сомкнуть, все уши мне прожужжал: "Только флаг поднимешь - когда рассветёт!.. Понял? С восходом солнца!"
  
  
  Он ушёл, а я остался у трапа. Добросовестно стараясь не прокараулить момент - если это так важно! И вдруг на судах, стоящих в торговом порту, стали один за другим подниматься российские флаги на кормовом флагштоке. Помаявшись с ноющим сердцем (верно, дубина, ты чего-то недопонял!), я, наконец, решился на подъём флага на нашей корме. И только успел вернуться на трап, как снизу уже громыхал вот такой же суровый капитан, по злому року ковылявший мимо на службу:
  
  - А ну, позвать сюда вахтенного штурмана!..
  
  В то злосчастное утро я и уяснил: на "торгашах" флаг поднимается ровно в восемь утра и опускается с заходом солнца, а на "рыбаках" - с рассветом, и опускается также - по закату.
  Зачем такой кавардак? Чтоб враг, наверное, не догадался, зачем ещё?!
  
  Но почему такой на флоте кавардак?
  С рассветом поднимает флаг "рыбак".
  "Торгаш" с восьми утра взвевает стяг:
  Гаврила мозг напряг -
  Запоминать старался!
  
  Но, получилось, он опять дурак!
  Ведь штурман назидал и эдак, да и так:
  "Как солнышко взойдёт - тогда поднимешь флаг!"
  Зачем бардак?
   Чтоб враг
   Никак
   Не догадался!
  
  Да, было около восьми утра, досточтимый читатель. Не помню, конечно, какого числа, но весеннего месяца апреля. И в белом плаще, хоть и без кровавого подбоя, развальной морской походкой явился я в том году к Татьяне:
  
  - Я тогда подумала: ну вот же он - принц! На белом коне.
  
  И повесть в том году напечатали. Которую лихо и написал я на том самом, с торопыжным флагштоком, судне...
  
  А он говорит: "Забудьте"!
  
  * * *
  
  - В первый раз, вообще, сколько я помню, - говорила методист в своём кабинете, - Сергеевич кого-то похвалил. "Хорошо, - говорит, - эта группа подготовилась". Но вам, Жеребцов, для получения международного сертификата нужно ещё отучиться на спасательные средства и на вахтенного матроса - это вместе десять дней обучения.
  
  Ёлки-палки!
  
  - А стоит сколько?
  
  - Две двести - вахтенный матрос и три четыреста - шлюпки.
  
  Ёшкин кот - вот этого я не рассчитал!
  
  * * *
  
  - Слава, ну чё там у тебя - с работой?
  
  - Да пока нет ничего. Мёртвый, до весны, сезон. Детский садик, вот, уже заканчиваем, но там своим - которые все с "Клевера", - уже работы нет. Подожди вот чуть-чуть: пару, может быть, дней - что-то сейчас должно появиться!
  
  - М-мда!.. Надо, наверное, на пока работу какую-то искать: с документами затягивается.
  
  - Слушай, ну, книжку попиши - два дня подождать: будет у нас работа для тебя!
  
  Славный всё-таки парень Слава: не из-за работы - из-за "книжки"!..
  
  * * *
  
  - Мне, честно, всё не верится, что это ты написал! - хитро щурясь, говорил Слава ещё там - на Ушакова.
  
  - А кто, по-твоему?
  
  - Не знаю. Кто-то, может, тебе рассказывал когда-то, а ты...
  
  - Его грохнул и рассказы присвоил, да?
  
  Слава смеялся. Вполне логично! Во всяком случае, более, для Славы, правдоподобно.
  
  Потом он как-то раз распекал меня, когда накануне набрался я, как поросёнок:
  
  - Я всем своим говорю: "Какой строитель у нас появился: книжки пишет!" Вот, вчера бы они подъехали, глянули, сказали бы: "Чё ты гонишь? Какие, на хрен, книжки?!"
  
  Слава был единственным, с кем я по-настоящему сошёлся на Ушакова - больше не с кем было. Правда, ушёл он оттуда очень скоро. Не оставив надежды вытащить с Ушакова и меня.
  
  - Уходи оттуда, - не оставлял повторять он. - Тебе надо с нами работать! Вернёшь ты свои деньги, и быстро вернёшь!
  
  Конечно, не был я наивен насчёт денег, а Гриша и в отношении работы "под Славой" сомневался:
  
  - Зачем тебе с ними работать? Совершенно разный у вас уровень. Тебе одному работать надо!
  
  Гриша мне твердил своё, но то же: "Заканчивай, Лёха! Заканчивай скорей, и уходи!"
  
  И вот за две, буквально, недели до окончания ушаковской эпопеи Слава позвонил мне:
  
  - Слушай, мне сейчас звонил Гриша - минут сорок, наверное, выговаривался. Правда, очень он просил тебе ни в коем случае ничего не говорить, так что - не подставляй меня! В общем, он сказал: "Забирай Лёху! Забирай любым путём! Выдёргивай, как можешь! Здесь такие люди, что и пять шкур сдерут, и будут ещё недовольны, что так медленно нарастает!"
  
  Слава блефовал! Гриша - Гриша! - который "пас" меня чуть не ежечасно, чтобы доделал я, наконец, последние метры палубы, завершив огромную эту работу, мог, позвонив Славе, нести такую чушь?.. Он что - самоубийца?!.
  
  Слава блефовал. Зачем?..
  
  Причина стала ясна через несколько дней. Когда позвонил друг, сказал, что мне надо приехать на Емельянова, посмотреть - что там можно сделать.
  
  Тут-то я уже понял: плохи его дела!
  
  Но увидеть такого, что представилось моему взору по приезде, я не ожидал!
  
  То было убийство камня - самое настоящее! Громождение его на отмостке дома, дорожках, и въезде в гараж напоминало скорее затор ледяных глыб в весенний ледоход. Швы между камнями "плясали" толщиной до пяти сантиметров, а где-то камни сходились вплотную.
  
  Был у меня один знакомый плиточник, он справедливо, в общем, говорил: "Плитку на пол надо выкладывать так, чтоб только люди не спотыкались". Но здесь и этого не получалось!
  
  Никак...
  
  А камень, сам по себе, был красивый! Жёлтый песчаник с красно-коричневыми полосами - разводами: "Тигровый песчаник". Дорогущий!
  
  Под пристальные взгляды хозяев я понял: Славу вот-вот "поставят на бабки". Это "мастера" его, что все уж к тому моменту разбежались (и почти все деньги, кстати, уже выбрали), в течение двух месяцев такое вытворяли!
  
  - Да мы вас уже с самого июля ждём! - сообщили мне хозяева. - Договаривались ведь, что вы будете работать.
  
  Вот как: и здесь, получалось, всех я подставил! Напропалую: и Славу, и хозяев! Руки ни к чему не приложив, но безвольно что-то проблеяв - "пообещав". Вселив "людя"м" в сердца напрасную надежду...
  
  Лично я-то ни на что такое не договаривался! В тот злополучный день, когда с такой склокой доехали всё-таки мы со Славой и Адилем сюда, я лишь ходил бледной тенью, не отошедши ещё от ссоры, где-то, по мелочам, кивал, где-то, по случаю, поддакивал.
  
  Понятно: я был "брендом" Славиной фирмы.
  
  Хорошо, действительно, что эти люди ушаковской работы не видали: "Они меня тогда убьют", - говорил ещё раньше Слава.
  
  Да было, честно сказать, за что - не убить, так руки оторвать!
  
  Поневоле теперь надо было выручать друга - кто, если не я, должен был это сделать? И кто ещё, кроме меня, сделать это мог?!
  
  В самом деле: на что Гавриле опыт прошлых лет? Зачем он тогда столько лет себя и камень мучил, чтобы в один - самый нужный! - момент все свои знания, умение и наработки в прорыв не бросить?
  
  Вспомнил, как почти десять лет одному хозяину (тому самому, что "художником" меня и величал) угождая ("Чтоб что-то такое - необычное - как ни у кого ещё не было!"), поднаторел Гаврила выпуклые швы между камнями лепить. В журнале тоже подглядел. И своего видения добавил. Масса раствора пальцами наносилась в узкое, с причудливыми "берегами" "русло" меж камнями и вылепливалась в упругий, вольно текущий поток. Который то разбегался широкой поймой, то сужался в узкий ручеёк. И разные промежутки между камнями - то, чего так старательно избегает каждый мастер, замечательно вписывались в картину, довершая, венчая, превращая невольную случайную разницу между камнями в прекрасно задуманную художником (!) гармонию. "Меняем минусы на плюсы: два к одному!"
  
  Да, это уже была работа сродни скульптурной.
  
  Но было только полдела: "расшив" таким образом два квадратных метра "демо-версии", хозяев здешних на подобный вариант уговорить (собственно, вовсе они не противились, лишь о сроках осведомились: на больную Гаврилы мозоль!..). Вторая, более трудная часть состояла в том, чтобы парней от сохи, в срочном порядке Славой с улицы набранных, на такую тонкую, творческую и даже вдохновенную работу мобилизовать, а то, может, и увлечь.
  
  Удивительно, но - получилось: дуракам везёт!
  
  Слава понагнал народу столько, что работников на одном квадратном метре сидело - как мурашей. Нет - как китайцев на строительстве Великой их стены. В обязанности Гаврилы входило контролировать течение многих "ручейков" из раствора, сбегающих в единую "реку", да веселить работников жизнеутверждающими байками из своего
  строительного прошлого.
  
  Само собой, нелёгкое такое дело требовало, время от времени, вполне конкретных вливаний, которые честно Слава и обеспечивал, обязательно появляясь к обеденному перерыву.
  
  - Да возьми ты себе хоть огурцов солёных на закуску! - наталкивал он меня на витрину в супермаркете, что находился через дорогу от нашего объекта.
  
  Хорошо он дела вёл!
  
  И увядающее сентябрьское солнце освещало нас, под ним копошащихся, и осенний ветер уже холодил мыслями о грядущей зиме...
  
  И увядающее солнце сентября не согревает,
  И ветер мыслью о зиме грядущей холодит,
  И руки, по локтю в растворе, простывают...
  Спеши, ваяй, лепи - работа всё простит!
  
  Сплошная глагольная рифма: такая же халтура, как, впрочем, и была там!
  
  В недельный срок, который и был последним поставлен хозяевами, управились мы с работой. Счастливы были те попрощаться, наконец, со Славой, а уж со мной тем более: немало послеобеденного времени я, стоило им только на глаза мне попасться, тратил
  на просвещение убогих: как же, всё-таки, повезло им со Славой, и со швами такими эксклюзивными - ручной лепки!
  
  "Два к одному..."!
  Без устали Гаврила на мельницу Славы воду лил! Успевал бы только тот ему наливать!..
  
  Но спасли мы работой этой кропотливой дело! Каменная площадь теперь напоминала мягко волнующееся море - с плавными перекатами волн: без барашков.
  
  Имел такой вариант право на жизнь - безусловно! И мы, теперь получалось, тоже...
  
  Удалась, на сей раз, Славе авантюра: проскочило, "проканало", прошелестело. В которой и я невольно поучаствовал с самого начала - со склочного, по пути сюда, давнего того разговора.
  
  А ещё - на эту работу я ушёл с Ушакова. Окончательно. Безоглядно, и по-английски. Закончив, конечно, там всё сполна. Хоть и можно (а даже, пожалуй, и нужно!) было кое-какие моменты доработать ещё. Хоть и поглядывал я всю эту неделю исподволь на телефон: "Слава Богу - никаких звонков!.. Молчи, родной, молчи!"
  
  Да ладно - нет предела совершенству: ещё бы месяц-другой вполне мог туда ноги носить. А так - выдернул всё же, получалось, меня Слава!..
  
  И, возвратившись в последний день оттуда - с Емельянова, я и услыхал в награду: "Любе нужен партнёр!"...
  
  * * *
  
  Во время домашних моих сборов на танцпол Татьяна, подняв голову от исторической энциклопедии, сказала, как о давно решённом:
  
  - Она тебя не достойна!.. Если тебе действительно плохо с нами... Мы найдём тебе достойней и лучше.
  
  Да о чём ты, Таня?! На что мне - "другая"? Если б в том дело было!..
  
  Кого найдёте, и зачем?
  
  Другое дело здесь совсем!..
  
  * * *
  
  - Ты что - из дома, что ли, ушёл? - чуть нахмурив брови, глядела в мои глаза Люба.
  
  Момент благоприятствовал: румба.
  
  - Да нет, ты что! Откуда это такая информация? Ну да - не ночевал, который раз, дома, но так потому, что там, на объекте, оставался. Но сейчас-то - ты ведь знаешь: закончил я.
  
  Едва заметно вздохнув, Люба отвела взор.
  
  - Да ладно, не обращай ты внимания - то бабский, по работе, трёп!..
  
  * * *
  
  - Пойми: Татьяна - это твой тыл, - прижав кулачок чёрной перчатки к груди, убеждала меня по пути на остановку Люба.
  
  - Конечно, Люба - я это знаю! И, что бы там ни было - это всё равно не повод, чтобы бросать семью и ребёнка.
  
  - Да ещё такого ребёнка, - тихо промолвила она.
  
  - О том даже и речи идти не может! А что насчёт разговоров - вали всё смело на меня!
  
  Это же у меня крышу снесло! Это же я чудю не по-детски!.. Прости - так получается. Потому и сам я буду за всё отвечать - тебя пусть даже не трогают!
  
  Посмеют только пусть!.. Сам в школу приеду!
  
  С Гаврилы станется!..
  
  * * *
  
  "Из дома ушёл"!.. Вот Вы, Любовь Васильевна, горазды меня из дома "уйти"! Как тогда, когда получил я накануне очередной от Гриши "транш" (работа на Ушакова шла полным ходом) да по дороге домой вечером забежал в пару (может - тройку) питейных своих заведений - по пути. И, как учил меня шутками, прибаутками, поговорками родному своему языку Альвидас: "Клюкас, клюкас, клюкас, иж гярсим по стеклюкас!" Переводить нужно?.. А уточнять, каким я домой вернулся?.. Так вот, на следующее утро, спросонок спрятав морду в подушку от злобствующей на мой вчерашний счёт Татьяны (жидкая стопочка купюр на столе, кстати, участь мою только и смягчала) и выждав её ухода, начал потихоньку собираться на работу и я: сегодня меня там ждут с особым пристрастием! О том, чтобы завернуть на кухню за каким-то на скорую руку бутербродом или яичницей по-быстрому, и куры не пели: в звенящем (опять-таки - за вчерашнее!) молчании там собиралась тёща. И выслушивать его - молчание это - было выше моих сил: голова и без того гудела, а в животе урчало. Но в кармане подбадривающе шуршало щедро Татьяной оставленное: "На проезд". Поэтому завернул я, изрядный сделав круг по пути на остановку, в "Викторию": надо было всё-таки чего-то и съесть.
  
  За всегдашней обильностью тамошнего выбора ограничился я тарелочкой - пластмассовой - борща с пампушками (аминокислоты измождённому моему организму!) и пятью, буквально, варениками с картошкой и луком золотистым поверх - поджаристым! И только принялся, чередуя ложку борща с половинкой вареника, за умиротворяющее - похмельную свою трапезу, как перед столиком, откуда ни возьмись, возникла она - Любовь (тогда ещё, впрочем, строго - Васильевна).
  
  - Лёша, приве-ет! А чего это ты тут?..
  
  Укараулила! "Припасла"! "Спалила".
  
  Тоже по пути на работу в супермаркет зачем-то забежала. Ей давно учеников в классе школить пора, а она мужей подруг здесь прихватывает!
  
  Понятное дело, с жирным подбородком и масляными губами, да ещё вареником тем поперхнувшись, внятно ответить я не смог - не подготовился дома! Не заучил заранее ответ. Что и дало Любе повод с живым, неназойливым участием спросить в школе срочно найденной Татьяны: а чего это он по "Викториям" спозаранок столуется - из дома, что ли, ушёл?
  
  Вот сарафанное радио - перекусить на стороне нельзя! Чего уж там - о другом думать!..
  
  "Nothing to port"!
  
  * * *
  
  - Иди уже в море, - сказала утром мне Татьяна, - нам надо от тебя отдохнуть.
  
  Пойду, пойду, Танечка - вот- вот!
  
  * * *
  
  Уж как я сам от себя устал!..
  
  Смешные деньги меня от моря отделяли - шесть тысяч рублей! Сущие ведь копейки для взрослого-то мужика. Кто бы мне сказал - в душе над тем инфантом бы скривился: "Иди да заработай!"
  
  Где?
  
  С работой, в кризисные теперь времена, было тяжело. А уж в конце января - тем более. К тому же, постоянная работа отпадала - нужны скорые деньги, да и как я, на дне полном трудовом, буду по крулингам шастать - ещё и без трудовой книжки. С временной работой были, в общем, те же самые трудности, плюс к тому - она отсутствовала почти напрочь, а те скользкие варианты, что порой и предлагались, были совсем не варианты:
  "блуда". Со строительными калымами - на них только и оставалось уповать - было глухо: мёртвый, до весны, сезон. Десятки объявлений в каждой газете о поиске работы отделочниками-универсалами (расплодилось в "жирные" докризисные!). Добавить сюда ещё тысячи приезжих гастарбайтеров, согласных на любую работу за сущий бесценок: Гаврила, твоё дело - табачок!
  
  Но прорываться было надо!
  
  Прорвёмся! Чай, не в таких передрягах бывали!
  
  Что-нибудь да придумаем...
  
  Главное - завтра четверг!
  
  Удивительно, но Любушка-голубушка начала опаздывать и здесь.
  
  - А как вашу партнёршу-то звать? - вдруг ни с чего поинтересовался Паша Кудрявенький. - Лена?
  
  И усмехнулся как-то подозрительно.
  
  - Люба, - металлическим голосом ответил я. - А что?
  
  - Нет, нет - ничего! - спохватившись, поспешил заверить он.
  
  Поверим...
  
  Построение на разминке здесь сложилось точно такое же, как и в нашей прежней, теперь уж не существующей группе: прекрасная половина - в первом ряду, партнёры, обозревающие движения Артёма сквозь точёные фигуры движущихся девушек - во
  втором. Подошедшая Люба стала теперь уже не рядом со мной - позади всех.
  
  Да не бойся - не съедят тебя! Взглядами.
  
  Сегодня было танго: "Ура! Ура!"
  
  - Значит, давайте, пройдём сейчас с вами файф-стэп и последующие за ним шаги. Приготовились: колени - помним! - чуть согнуты, первый шаг - смотрим в угол!..
  Паша и Андрюша в ожидании старта присели не хуже бегунов на средние дистанции - натурально!
  
  Зазвучала музыка, все в ожидании обернулись, по привычке, на маэстро.
  
  - Не ждите моей команды - начинайте сами! Улавливайте такт!
  
  Тут все так же дружно закачали головами, улавливая каждый свой такт, и - кто в лес, кто по дрова - двинулись в угловую диагональ.
  
  - ...Так, хорошо!.. Партнёры! Пацаны!..
  
  Ничего себе! "По понятиям", что ли, маэстро в этой группе бальную науку "растележивает"?
  
  - Хочу немного обратить внимание на вот этот шаг, что мы делаем после поворота почти на сто восемьдесят градусов, и захлёста ноги за ногу партнёрши! Итак: бёдра к партнёрше,
  и следующий шаг мы делаем спиной, и ноги ставим вот так - косолапо. Получается - шаг медвежонка...
  
  Теперь понятно - кто в лес, а кто по дрова!..
  
  * * *
  
  - В лес, в лес! Всех - в лес! - усмехался, помнится, Гриша. - У Миши на всё один разговор.
  
  Это точно!
  
  - Не переживай, - посмеивался как-то в мою сторону Костик, - Миша на тебя делянку в лесу уже приготовил!
  
  Уродец! Сам-то его пуще огня боишься!
  
  Я-то Миши никогда особо не дрейфил: сначала пусть пистолет свой серебряными пулями зарядит! Держался, конечно, с ним уважительно, и, по возможности, как можно дальше. У него здесь - свои обязанности, у меня - своё дело. Другое, конечно, было дело, что Миша в любую "тему", очки в глазах хозяина зарабатывая, влезал. Но так - опыт позволял!
  
  - Да сколько я уже таких домов видел! - как-то, отстав от шефа, откровенничал по поводу бассейна в подвале дома он. - Как счёт за воду раз придёт - так за голову и схватятся! Лучше бы бильярд здесь поставил!
  
  За телохранителем Мишей, как уверял Григорий, "стояли в очередь".
  
  Однажды, когда по панибратскому разговору, коим Миша снизошёл до меня, я, уважительно кивнув на пистолет, дерзнул спросить: меня-то метко стрелять Михаил Александрович научит?
  
  - Да зачем это тебе надо? - всё ещё улыбался по инерции Миша, но глаза его в мгновение стали серьёзными. - Занимайся, вон, камнем, а в это даже и не лезь - ни к чему тебе это!
  
  И это были слова не мальчика, но мужа: вольного стрелка - вольному каменщику.
  
  Однажды, впрочем, - года я ещё на Ушакова не отбыл, - перешёл со мной Миша на "Вы", и в "тему" мою совать нос перестал. Так получилось: не по моей вине!.. Впрочем, по истечении времени (его-то тут было - вдосталь!) отношения наладились, и под конец, когда лепил я каменную мозаику на железные ворота на въезде (высший уже пилотаж!), он с гордостью сказал мне:
  
  - Внукам своим буду показывать!..
  
  Законно: идея-то была его. Он придумал, что надо бы и ворота камнем облагородить, а ты, Гаврила, лишь скумекай как, да практически осуществи: хорошее, а главное - справедливое - разделение обязанностей! Гаврила решение нашёл - а куда, с другой
  стороны, ему деваться оставалось? Камень к камню (каждый - на свою сторону), фактически, приклеил, да так, что тот не только не отвалился, с железными воротами выезжая - заезжая, но даже удар бампера неопознанной машины, что разворачивалась, видимо, у входа, выдержал - не дрогнув. А ворота в этом месте чуть согнулись. Сразу же над въездом камеру повесили. Чтоб было Мише кого в лес везти.
  
  И в самой уже "оконцовке", когда, как сказал Слава: "Они увидели всю грандиозность всей твоей работы!" - Миша посоветовал мне:
  
  - А ты клеймо бы своё на каком-то камне оставил!
  
  А что - чисто по-масонски! Но...
  
  - Я не тщеславен.
  
  - Это не тщеславие, - возразил Миша, - это другое: "Здесь трудился раб Божий...". Э-э, не-не - я не в том смысле!..
  
  После одной истории приснопамятной они с Гришей уже боялись слово лишнее в мой адрес сказать. "Фильтровали базар"!
  
  Даже извиниться, подчас, перед ними за это хотелось - честное слово!
  
  Какой уж тут лес?!
  
  Гаврила не был наш тщеславен,
  Он славы бренной не искал.
  Важнее было, чтобы камень
  Покрепче за него стоял.
  
  Так что, не боялся я никого - камень будет стоять за меня!
  
  * * *
  
  - Ты, Люб, извини, что я сегодня квёлый такой - чего-то... депрессняк какой-то.
  
  Мы выходили из стеклянных дверей на улицу.
  
  - Ты знаешь, у меня тоже депрессняк, - понурив голову, внезапно сказала она. - Поэтому - не провожай меня: мне надо побыть одной!
  
  И быстро пошла прочь. А мне осталось лишь опустошённо наблюдать, как своей скользящей походкой моё счастье стремительно бежало от меня. И совершенно бессмысленно было догонять, пытаясь отыграть у жизни ещё несколько его мгновений...
  
  Кого же она мне напоминает своей походкой - побежкой?
  
  Я глядел ей вслед, пока она полностью не скрылась из вида. А потом поковылял домой - шагами медвежонка...
  
  * * *
  
  А ещё Слава, когда как-то проболтался я ему, что Наталья Алексеевна, приезжая посмотреть за ходом работ, только мне Никитку ("Алексей, вы присмотрите немного - я в дом быстренько забегу!") на получасовое попечение и доверяет, уважительно заметил:
  
  - По законам сицилийской мафии, кто с ребёнком крёстного отца понянчился, тот уже умрёт лёгкой смертью - если вдруг убить надумают. Вот так!
  
  И на том спасибо - уже было дело! Хотя...
  
  Одно лишь непонятно было,
  О чём у Миши бы спросил:
  Будь сицилийцем наш Гаврила -
  Законы б мафии он чтил?
  
  Вряд ли - свои имеем понятия!
  
  ...А хозяйка мне чадо драгоценное доверять стала, думаю, после случая того - на крыльце ушаковского дома произошедшего. Сидел я, весенним ливнем от камня прогнанный и загнанный под козырёк парадного входа, на перевёрнутом ведре; сюда же, "выгнанные" текущим хозяйским осмотром внутренних работ, вывалили на перекур все строители - сплошные, получалось, изгои! И к нам же, ускользнув от отвлёкшейся на какой-то момент Натальи Алексеевны и потерявшего бдительность Миши, пулей выскочил полуторагодовалый Никита.
  
  Совершенно инстинктивно, с ведра чуть только зад и приподняв, выбросил я, в преграждение пути к крутым ещё малышу ступеням, руку - шлагбаум.
  
  - Спасибо, Алексей! - через несколько мгновений подхватывая шустрого беглеца, по-человечески искренне поблагодарила хозяйка. И выразительно обернулась к равнодушно покуривавшему тут же Костику. Что и стоял много ближе, и, пользуясь моментом женского наклона, совсем не на то глаза пялил.
  
  "Вот уж, действительно, дрянь!"
  
  Так Гаврила в нежданное совершенно доверие и втёрся. Сидя на ведёрке ровно. Занимал теперь наследника то ключом от шлифовальной машинки - блестящим, то камушком, что, в ведро с водой падая, диковинные брызги вызывает. Любовь к труду попутно прививая и от ступеней лестницы вниманье детское ежеминутно отвлекая. Тех самых ступеней, что вот-вот оживут торопящейся походкой лёгких ног, к совершенно счастливой, чистой, безоглядно доверчивой улыбке ребёнка. Той, что не ведает ещё
  ни о серьёзности жизни человеческой, ни о зыбкости её устоев, ни о предательстве любви...
  
  * * *
  
  - Пойми - ведь это было предательство!
  
  Всё не могли забыть здесь турнира! Точнее - несостоявшейся для меня вечеринки...
  
  Ничего не возражая Татьяне - возразить особо было нечего, и уж совсем не хотелось, - я выбрел в полуночную кухню. Разложив, для вида, черновики писанины и учебники испанского, а теперь ещё и английского ("В море! В море!..") языков, на деле же выудил из амбарной тетради стопку чистых листов формата А4. Если сложить каждый лист вчетверо и разрезать - получится бумажный квиток, вполне подходящий размером для уличного столбового объявления.
  
  Каменный век? Да! Но надо пробовать сейчас все варианты, не брезгуя и этим - мне нужен один-единственный заказ у какой-то бабушки на даче! И очень возможно, что на рукописное-то объявление кто-то и клюнет - почему нет? По объявлению в газете, во всяком случае, пока никто не позвонил.
  
  Зима? Не сезон? Конечно! Но кому-то - пусть кому-то одному из тысяч всех остальных! - возможно, срочнейшим порядком нужно тепло в дачном его доме - в том, в котором он живёт.
  
  Я принялся выводить буквы кисточкой. Главное, чтобы Таня не увидела! Но она, кажется, уже засыпала. Который теперь час?
  
  Взглянув на мобильный, я увидел пришедшее sms. От Неё: "Извини. До вторника. Всё знаю".
  
  Она отправила его в восемнадцать минут двенадцатого. Получалось, без оглядки на всех и вся...
  * * *
  
  Сладки бывают пораженья:
  Не победитель, кто не знает,
  Нежданно как приходит сообщенье
  В полуночи, что душу поражает...
  
  А двадцать семь "объяв" я победил! Наполовину - надо ж было их ещё поклеить.
  
  * * *
  
  Зима, уже не подсвеченная новогодними огнями надежд, теперь не серебрилась, не искрилась, не блистала...
  
  Зима теперь не серебрилась,
  Не искрилась,
  Не блистала...
  Всё лучшее уж, Новогодье миновав, прошло.
  
  Ничто Гавриле нынче не светило,
  Не ждало,
  Не обещало -
  Мерцанье сказочных надежд порошей занесло.
  
  - ...А я буду расти! Несмотря ни на что... Я хотела бы жить в Питере, работать там в каком-то историческом архиве или в музее... А ты меня тянешь вниз!
  
  Всё так, Танечка, всё так!.. Не буду я тебе мешать - в том, наверное, моя сейчас тебе и будет помощь.
  
  * * *
  
  В пустую бездельную субботу, чтоб не путаться под ногами у домашних и меньше мозолить глаза Татьяне с тёщей, я выдвинулся из дома - рекламный бренд свой продвигать: объявления по столбам расклеивать. Лучше, конечно, это было делать
  ранним утром - когда людей, которых я немало за этим занятием стеснялся, на улицах были считанные единицы, да и те спросонок спешили на работу. Но сегодня район расклейки был выбран с частным сектором, а значит, с собаками за заборами. Чего людей в выходной день спозаранок собачьим лаем будоражить?!
  
  Гаврила грамотно щупальца своего "бизнеса" растянул: дачные общества, районы с печным отоплением.
  
  Есть ли нужда говорить, что в первую очередь была выбрана длиннющая Емельянова, в прилегающих улочках и переулках которой и таилась та самая улица Мечникова.
  
  "Я там была, как-то, недавно - дом, в котором мы комнату снимали, уже переделан, уже другой!.."
  
  Строятся люди...
  
  Пять лет назад, тоже по случаю, работал я месяц на кладке строящегося, уже на выезде, дома из красного кирпича. На другой только этой улицы стороне, где скоро (несколько лет - Гавриле теперь не срок!) буду спасать Славин камень (где, Гаврила, ты в городе ещё не работал?). Но тогда я помогал знакомому из белорусской бригады - им на Новый год домой ехать было надо, а до того - этаж первый перекрыть. Вот и позвали. В итоге, они-то под Новый год уехали, а я остался - хвосты доделывать. И вот, третьего, прекрасно помню, января - вечером - потряхивался я на жёстком сиденье троллейбуса, катящего с дальнего того конца.
  
  И уже за последней остановкой перед поворотом - там, где видна была уже остроконечная кирха с медно-позеленевшим верхом, вдруг заслышался заливистый разбойничий свист, и троллейбус остановился, открыл задние двери.
  
  Новогодние праздники - шофёру тоже, наверное, хотелось дарить людям подарки. Минута - и мимо меня протиснулись внушительный отец семейства (главный, должно быть, соловей-разбойник), хрупкая, вёрткая его супруга (ведьма-вдохновительница,
  кто же ещё?) и черноглазый бесёнок, что начал энергично высматривать свободные места. Я одно тотчас освободил. И, боком, боком, ушмыгнул на заднюю площадку, спрятавшись за одинокими пассажирами, и в окно отвернулся. Но и под его углом переломился мне пару раз взгляд глаз чёрных - глубоких и загадочных.
  
  То были Нахимовы. В праздничные гости, наверняка, к кому-то ехали - со съёмной своей, в панельном уже доме, квартиры. Чистенькие, нарядные, праздничным предвкушением пышущие! Куда мне, работяге серому, пыльному да унылому с ними "здоровкаться" - общаться?!
  
  Те дни хотелось вспоминать ещё и из-за телевизионной премьеры "Мастера и Маргариты". "Ой, ну кот - вообще!.. У нас все в школе от него в восторге! - делилась впечатлениями Татьяна. - И Мастера нашли тоже - всем девчонкам нравится". У меня же были небольшие вопросы к Коровьеву - несколько, казалось мне, в исполнении Абдулова тот тяжеловат, да и к Воланду Басилашвили, пожалуй, того же плана. Но зато Абдулов великолепно показал многовековую усталость рыцаря, вынужденного странствовать по свету гаером в свите Воланда - в эпизоде, когда "отзвонился" он в НКВД о махровом валютном спекулянте управдоме. И в целом фильм получился замечательный! Достойный незабвенной книги. И очень удачно была сыграна Маргарита. "Я стала ведьмой от горя и страданий"...
  
  А Люба-то при первом же случае спросила у Татьяны в школе: "Это Алексей был или не Алексей?.. Он не узнал нас, что ли, - не поздоровался?"
  
  Занялась небольшая метель, что прятала лица прохожих поглубже в воротники и шарфы - не до меня им, с убогим моим занятием, было, - но делала абсолютно невозможной расклейку объявлений на столбах. Пришлось ограничиться автобусными, под козырьками, остановками. Где тоже приходилось выжидать краткую минуту одиночества: когда уже автобус или маршрутка увезут стоящих здесь, невольно мешавших мне и ничуть в том не повинных людей?
  
  Но улицу Мечникова я всё же нашёл. Только что объявлений впустую клеить не стал - метель.
  
  * * *
  А Абдулова я со временем Коровьевым принял. Впрочем, и ни Коровьевым даже, а тем мрачнолицым рыцарем, что так неудачно пошутил однажды. "...Его каламбур, который он сочинил, разговаривая о свете и тьме, был не совсем хорош. И рыцарю пришлось после этого прошутить немного больше и дольше, нежели он предполагал"... Несколько веков, получалось. Что там, в сравнении - три с лишним ушаковских моих года?! На которые, по "не совсем удачной" моей мысли (дурости, точнее!), я "попал". И в течение которых, памятуя где-то и рыцаря того, старался уже лишний раз не шутить - с "серьёзными людьми" шутки плохи.
  
  Но на всём протяжении этих лет я мечтал лишь о том мгновении, когда смогу с чистой совестью сказать: "Рыцарь свой счёт оплатил и закрыл!"
  
  * * *
  "До вторника"!..
  
  * * *
  
  Морозной тишиной предутренне дышала
  Та Мечникова улица - и ни души!
  Любовь незримо лишь с Гаврилою ступала.
  За полуночное свидание винить его ты не спеши!
  
  Только так и следовало начать этот день - полный надежд и предвкушений грядущего счастья встречи. В самый, ещё далеко дорассветный спозаранок пошёл я да и поклеил объявления там.
  
  Холодные и гладкие бетонные столбы, правда, никак не хотели принимать моих бумажиц, но, по третьему слою клея, всё-таки уступили блаженному.
  
  Если бы дурь всю Гаврилы
  В нужное русло направить -
  Вышел из дела бы прок!
  /Gavrilla Japan/
  
  Лишь бы до рассвета продержались! Там кто-нибудь за них взглядом и зацепится - само собой!
  
  * * *
  
  "Вы продержитесь только до рассвета..."
  - Ого, а чего это вас так мало? Налёт, что ли, ночью ожидается? Штурм! - на радостях ухода с работы весело вопрошал я как-то зимним вечером на Ушакова.
  
  В неоштукатуренном ещё зале собралась под вечер целая компания - друзья сторожей. "Реставраторы". Сторожа - два молодых парня, сменявших друг друга через ночь, - занимались в историческом клубе. Рисовали на досуге выкройки кольчуг и разминались арматурой, как мечом.
  
  - Семьдесят ударов в минуту у меня!..
  
  - Ого!.. А вы кто - рыцари?
  
  - Мы - скандинавы.
  
  - Викинги, что ли? Ярлы?
  
  - Ну да.
  
  Респект!
  
  - А кого воюете?
  
  - Славяне у нас в городе есть... Тевтоны.
  
  - Ух, ты! А я недавно замок тевтонских рыцарей неподалёку забодяжил!
  
  - А, тевтоны уроды - даже лежачих бьют!
  
  - Да уж - всегда такими они были! А про ярлов-то я читал: они на свои боевые суда...
  
  - Драккары!
  
  - Ага!.. Так вот - они рабов даже гребцами, на вёсла, не брали. Говорили, что в самый нужный момент раб никогда не будет грести так, как воин, боец!
  
  И вот, тем вечером полдюжины, верно, викингов - ярлов славянских кровей - на особняк пожаловало. И сторожа оба - в придачу.
  
  - Ну ладно, парни, я побёг, покедова! Успешно вам штурм отразить! Все на стены - чай и отобьётесь!
  
  Парни переглядывались, скрывая улыбки. Какой тут "чай"? Отчаливай, давай, по тихой-то волне, драккаром, на всех вёслах выгребай, как настоящий боец: нам уже и запировать пора!
  
  - Главное дело, продержитесь до утра - до моего прихода, и вы станете рыцарями!
  
  Вы продержитесь только до рассвета!
  Я буду здесь, как солнце лишь взойдёт -
  Меня встречайте у центральных вы ворот.
  И рыцарей плащи наградой станут вам за это!
  
  А Костика с Олежкой сторожа откровенно чурались. "Бли-ин, они такой чёрной завистью к тебе горят! Что у тебя - вот, куда ни глянь - ни одного косяка не выищешь! И у хозяина ты, поэтому, в такой чести - они бы сами этого хотели!"
  
  Кто ж им мешал - становились бы рядом: столбов на всех хватит!
  
  Другое дело: "Раб никогда не сможет грести так, как воин".
  
  * * *
  
  Ей давно пора уже было прийти, но она опаздывала и к этому времени. Ну, как можно? Ведь ждут её здесь! По-настоящему - ждут! Хоть икону, честное слово, напиши: "Пришествие Любови".
  
  Закончена была разминка, и уже "работали на зеркало" - я, конечно, самым задним, - когда дверь распахнулась и впустила спешащую, всем на ходу мило кивающую и улыбающуюся мою партнёршу.
  
  Наконец-то! Я даже перекрестился на радостях!
  
  Любаша возникла из раздевалки как раз к тому моменту, когда нужно уж было вставать в пары. Скрепив наши руки в танцевальной стойке, она, всё так же продолжая улыбаться, внушительно тряхнула несколько раз мою руку.
  
  - Не надо!.. так бурно!.. выражать радость!.. по поводу моего прихода! Никому, кроме тебя, здесь твои чувства не нужны!
  
  И тысячи злых чёртиков бесились в её глазах.
  
  * * *
  
  Никому. Твои чувства. Не нужны.
  
  Ни-ко- му!
  
  * * *
  
  - Твоё чувство?.. Я тебе за него благодарна! Правда... Да - если бы я не знала Татьяну, если бы я не знала Семёна!.. Если бы я не знала Марию Семёновну - да, оно бы имело для меня значение!
  
  Мы прошли, по пути к остановке, немного молча: несколько десятков драгоценных мне шагов - впустую.
  
  - Ой, - представляя что-то своё, передёрнула плечиками Люба, - а Мария Семёновна-то что скажет!..
  
  * * *
  
  По возвращении домой я молчал, но и этого, верно, было достаточно...
  
  - Она тебя недостойна!
  
  * * *
  
  Ужель, Гавриле раскреститься?
  Чтоб не смущать партнёршу, он,
  Теперь, когда Любовь явится,
  Буддийский станет бить поклон.
  
  Я и говорю - христопродавец!
  
  * * *
  
  Затеялись абсолютно бестолковые дни. В которые оставалось лишь ждать: с моря - погоды, от телефона - звонков по объявлениям, да ближайшего четверга.
  
  С моря погоды
  Некогда ждать!
  Лучшие годы
  Нам не терять!
  
  Пионер!
  
  Кстати, за моим бездельем, Татьяна дала мне нынче задание "отправить ребёнка в школу".
  
  - Можешь посадить его, просто, на автобус - он сам доедет.
  
  Не годилось! Если времени - вагон, так неужели ж я сына до самых школьных дверей не провожу? Это - моё сегодня дело!
  
  Тем более, что за всей тревожностью - я ведь отпускал сына в этот большой и непредсказуемый мир - мне всегда казалось, что только сейчас вот, по мере своих жалких сил оберегая главное своё святое, я и делаю что-то хорошее, чистое, доброе, настоящее. После таких поездок даже на Ушакова я возвращался в другом, более умиротворённом настроении.
  
  И добрые люди сплошь и рядом встречались вдруг на недолгом нашем пути. Как та совсем старенькая, седенькая бабушка - кондуктор, что, взглянув на нас, улыбнувшись чему-то своему, неизменно брала деньги за проезд только с меня...
  
  - Сенечка, здравствуй! - догоняла нас уже у школьной ограды хрупконогонькая, черноглазая девчушка.
  
  - Привет, - лишь пренебрежительно сбросил с губ тот.
  
  - Семён! - негромко вмешался я. - Ну, разве можно так! Человек так искренне рад тебя видеть!..
  
  Мы вошли в школьный двор старого, позапрошлого века постройки, здания школы. Большие пластиковые окна века нынешнего взирали на нас со стеклянным равнодушием.
  
  - А окна маминого кабинета на эту сторону?
  
  - А у мамы ж сейчас нет кабинета!
  
  - А Любови Васильевны?
  
  - А, у неё-то?.. У неё - на ту...
  
  * * *
  
  В какой-то из тысячи и одного вечеров, вернувшись домой с Ушакова, я застал Семёна в некотором смущении.
  
  - Ну, расскажи папе!..
  
  - Папа, - волнуясь, начал он, - сегодня к нам в детский сад лошадку приводили...
  
  - Пони! - подсказала мать.
  
  - Да, пони!.. Ну, вот - все катались... А одна девочка просила, чтобы её пальто подержали, а все смеялись... А я подержал - пока она каталась.
  
  - Молодец, сынок! Мо- ло- дец! - от души похвалил я. - Ты у меня - молодец! Всегда только так и поступай! Это - по-мужски!
  
  Но ведь и правда - в семь лет на такой поступок надо и долю мужества иметь!
  
  * * *
  
  В четверг с утра, наконец, позвонили:
  
  - Мне, вот, нужна печь - по Чилигринову. Двухколпаковая!..
  
  Я слушал внимательно.
  
  - Вы такого слышали? Такие печи делали?! - уже и претензия слышалась в нахрапистых вопросах.
  
  - Конкретно такие - нет.
  
  - У вас, вообще, есть интернет? - уже "напрягала" беспардонная тётя.
  
  - Да есть, конечно, - уязвлённый, ясно, отвечал я. - А вот скажите, уважаемая: за тягу, теплоотдачу, прочие моменты - я буду отвечать, или этот ваш...
  
  - Чилигринов!
  
  - Вот именно!.. Может, пусть он вам и выкладывает?
  
  - Ага, понятно... Подождите, - уже меняла тон она, - а банные печи вы делаете?
  
  - Да, конечно, выкладываем, но... Не сложится, наверное, у нас с вами... Печь банная. Наверное, лучше вам к другим мастерам обратиться.
  
  - Да, разумеется - если уж так началось, - сообразила, нако-
  нец, она.
  
  - Всего вам доброго!
  
  - Извините!..
  
  С этого начинать надо было! Глядишь, и сгоношили бы двухколпаковую - на радость неведомому интернет-Кулибину печному! Хорошо устроился: "Моя - придумывай, черти; твоя - старайся, делай"! Он нарисовал, а я пыхти потом - с двумя колпаками вместе, или вместо них, тягу бесперебойную осуществляя!..
  
  Но, ничего - со следующим мастером матрона досточтимая - матрёшка крашеная! - уже в другом тоне разговаривать будет - наверняка!
  
  Эх, Гаврила! Семье есть скоро нечего будет, а ты базарных тётенек хорошему тону учишь - по телефону!
  
  Хорошему тону,
  По телефону
  Тётей базарных всласть ты учи!
  
  
  Пусто по дому
  Занятью пустому:
  Это не то, что класть кирпичи.
  
  * * *
  
  А в интернете не резон мне было свои услуги выставлять - коль собирался я сворачивать напрочь свою печную лавочку. Если больше половины снимков работы, втихаря сделанных, были под конкретным запретом их хозяев - больших, кстати, людей! И, главным образом, из-за таких вот, сплошь и рядом, клиентов!
  
  * * *
  
  Вечером опять подморозило, так что спешить в студию, под одной лишь курткой
   по-бально одетому, приходилось поневоле.
  
  За двадцать метров до стеклянных дверей я вдруг приостановился. Уж очень знакомым показалось мне лицо водительницы шикарного белого джипа последней модели, припарковавшегося у обочины.
  
  Вот так: кому-то кризис, а этим - всё нипочём!
  
  А надменная фифа за рулём неожиданно напомнила нашу Алевтину - потешно: столько семечек ей в жизни не продать!
  
  Но вот сверкающий джип окончательно замер, потухли большие фары и габаритные огни, и в повороте головы - за сумочкой, верно, потянулась - я уже совершенно отчётливо разглядел её - Алевтина!
  
  Ну да - нос сломанный: она!
  
  Мама дорогая!
  
  Вот это уже совсем не семечки!
  
  Так, словно мне только что двинули под дых, я поспешил поскорее скрыться.
  
  * * *
  - Татьяна, вы извините, конечно, - осторожно обращался я к маэстре, - а вот Алевтина... Она кто, если не секрет?
  
  - Не знаю, - приветливо и мило улыбалась, как всегда, мне светлоликая наша бандерша, деликатно присаживаясь на пуф рядышком, - Кулакова её фамилия, а так! - она пожала плечиками.
  
  - Муж, наверное, её сильно любит? - всё пытался ещё что-то вызнать я.
  
  - Думаю, что - да! Судя по тому, какую он ей машину подарил...
  
  * * *
  
  - Ну, что, - потирал после разминки руки Артём, - пришла пора обратиться нам и к венскому вальсу! Кто-то уже знаком с ним, для других повторю! Венский вальс - это уже не волны, это уже темп, который не всем сразу даётся... Начинаем движение лицом в центр зала, но поворачиваемся по линии танца. Первый шаг - в линию танца, второй - спиной в центр зала. На втором шаге мы должны довернуться в конце шага - нога поставлена, и в этот момент доворачиваем стопу. Если вперёд мы шагаем широко, то назад уже чуть меньше - чтоб партнёр мог нас обойти. Не приседаем - на спуски и подъёмы у нас в венском вальсе нет времени. Смотрим так же, как и в медленном вальсе, только вперёд, через плечо партнёра. Счёт тот же: раз, два, три!..
  
  Не очень-то у меня получалось. Я сбивался и сбоил, к терпеливому, пока, неудовольствию буквально летящей в хорошо, видимо, знакомый и любимый вальс, моей партнёрши. Явно - сегодня был не мой день! И венский вальс, верно, не мой танец: в нём и партнёрша стала словно чужой.
  
  Просто, переехал меня тот джип! Пополам. Убил во мне всё: сколько Любаше в школе ни паши, как ни покупай дорогих пальто с меховым воротником и колец с бриллиантом - в таких шубах ей вряд ли ходить, а на таких "тачках" уж точно не ездить!
  
  * * *
  - Знаешь, Люба, что меня убивает? Это осознание своего социального ничтожества.
  
  - Меня - тоже, - негромко молвила она.
  
  Мы только что миновали белоснежного красавца (танком бы на него невзначай наехать!), держа привычный курс на автобусную остановку.
  
  - Это при всём при том, что я многое могу, многое умею, но... Здесь нет сейчас места для меня! Не моё нынче время, да и придёт ли когда-то - Бог весть... Самое же страшное - начинаешь в том вообще разуверяться. Если лет десять назад, как бы тогда несладко ни приходилось, я верил: обязательно прорвусь - не может столько положенного труда безвозвратно кануть в бездну! Теперь же кажется - всё без толку! Оно, конечно, и раньше сомнения были - в каком деле без них обойтись? Особенно, вот, в девяносто восьмом - в рейсе, почти годовалом. В России - самый разгар бандитизма тогда был. А и мы, кстати, под бандитами работали! И у меня в жизни был целый год, когда мысли о том, нужен ли ты вообще этому миру, не то чтобы приходили в голову - они её почти не покидали. Хоть и гнал я их старательно! Писанина выручала. И уже Таня в моей жизни тогда была - за четыре дня до рейса мы и познакомились.
  
  - Я знаю всё это, - задумчиво кивнула Люба. - В такие моменты, главное, дождаться утра.
  
  - Ну, сейчас-то об этом нам и вовсе грех думать, - спохватился я, - всё, в общем-то, нормально! Другое дело - учиться надо было. По морской, верно, стезе. И ведь были в рейсах люди, что не только мне советовали - доставали этим, по-хорошему: "Тебе надо учиться! Заочно хотя бы". Но, если б я тогда предполагал, какие дураки сейчас дипломы имеют!.. А что университет не закончил, жалею не очень - я взял, в сущности, оттуда всё, что было мне надо. По диплому я всё равно бы не работал. Кем - журналистом? И без того собачья профессия, а сейчас ещё - и на прикорме у кого-то, обязательно.
  
  - Не пили опилок!
  
  И вправду!
  
  * * *
  
  Не пили опилок,
  Устремись вперёд!
  То, что было, - сплыло,
  Лучшее грядёт!
  
  Конечно!..
  
  - Ты думай, вообще, маленько! - Татьяна говорила очень негромко - чтобы не разбудить Семёна.
  
  - Ты про что?
  
  - Про окна! Ребёнок у меня спрашивает: "Мама, а что - папа тётю Любу больше тебя любит?"... Думай, хоть немного, о последствиях!.. В этой школе мне ещё работать, и Семёну - главное! - учиться.
  
  * * *
  
  - Кулаков? Ну, ты что - это же депутат наш городской! На слуху постоянно его фамилия.
  
  Вот оно что! А с виду - вполне нормальный человек! Скромным показался даже тогда...
  
  * * *
  
  День ото дня отчётливей и крепче
  То чувство, и какой подвох здесь может быть?
  Не умирать с тобою в день и час один - час от часу не легче! -
  С тобой на свете этом хочется мне жить!
  
  А ведь в последней строке умещалось и "рядом"...
  
  Теперь можно было, наконец, и уснуть.
  
  * * *
  
  - Слюшай, тебе надо учиться, понимаешь? Это - тебе не компания, не теряй ти время зря в бестолковых этих посиделках каютных!..
  
  О, как он меня доставал! Рыбмастер Авакян. Владимир Владимирович...
  
  Это было как раз в том рейсе - с Седым, бригадными "свадьбами" (которые Владимирович скоро стал игнорировать: мудрого рыбмастерского слова, с которым он и там неизменно норовил влезть, во время попойки никто не слушал) и зелёной
  Шотландией с чертополохом.
  
  - Вот, бил у меня один матрос: как только время свободное появлялось - в свою каюту, за книжки! Чито ты думаешь? Выучился заочно на радиста - сейчас в море радистом уже
  ходит - да!
  
  Мне было тогда лишь двадцать три года...
  
  Радел за меня Владимирович, ну точно за сына родного. Поэтому, когда увидал я его после рейса у валютного "Альбатроса" в толпе лиц кавказской национальности, что толклись постоянно у входа, покупая у моряков валютные боны, направился, конечно, к нему.
  
  - Муж сестры жены из Николаева приехал - просит чуть валюты купить, - взяв у меня боны по выгодному курсу, оправдывался Владимирович. - Слюшай, - кивая на коллег по цеху, шептал тут же он. - А чито они тут делают, а? Ми гниём в море за эту валюту, а они тут спекуляцией наживаются!
  
  Родственник у Владимировича загостился, видимо, основательно, а скорее всего, и вовсе жить остался, потому что на протяжении почти уж двух десятков лет встречал я рыбмастера периодически то у Центрального рынка, то у дверей обменных пунктов валюты. Не терял время между рейсами попусту - молодец! Последние годы облюбовал он перекрёсток, через который неизменно пролегал мой путь в те дни, когда я отводил Семёна сначала в детский сад, а потом и на тренировки.
  
  - Слюшай, вот ти книгу написал, а сколько тебе за это заплатили?.. Как - ничего?.. Нет, ну, должны же были что-то заплатить!
  
  Переворачивать мировоззрение Владимировича с материальных ног на духовную голову у меня времени не было.
  
  Неблагодарный! Он-то на тебя его в рейсе не жалел!
  
  - Слюшай, да подожди!..
  
  - Спешу!
  
  - Подожди - ти уже опоздал!
  
  - Блин, Владимирыч!..
  
  - А вот, ти в университете учился - как можно журналисту деньги заработать, скажи? У меня же сын - знаешь! - там уже на втором курсе учится! Да!
  
  - Ну, не знаю... Волчья, вообще-то, профессия...
  
  - Пачиму?
  
   - Чтобы твоей семье завтра было что поесть, сегодня ты должен где-то забойный материал накропать, сенсацию где-нибудь срочно урвать, надыбать, одним словом "хоть чито-то". Я лично ни одного богатого журналиста не знаю - в нашем, во всяком
  случае, городе.
  
  
  - Слюшай, а Тина Канделаки?
  
  - Ну, так она - в Москве, да и пробейся ты ещё - в Тины-то Канделаки! Таких же, всё-таки, единицы.
  
  - У, сын у меня знаешь, какой умный! Отличник! По телевизору, на прошлой неделе, смотрел наш КВН?.. Это он всё сценарий писал!.. Нет, ну скажи всё-таки, как можно журналисту деньги заработать!
  
  - Никак! Если только не журналюгой конченым быть, или на прикорме у кого-то!
  
  - ?..
  
  - То есть, ты конкретно продвигаешь какого-то деятеля по депутатству, или ещё по какой-то стезе - за его бабки. Или защищаешь, постоянным пиаром, его интересы - политические, коммерческие. Лоббируешь, как теперь говорят. Пиаришь! А он тебе за то башляет. Получается - карманный журналист. А у журналюг-беспредельщиков
  есть схема наезда на кого-нибудь, опять же, видного. Тюкают его из номера в номер, чернят - "наезжают". Пока тому однажды не надоест и он не "откатит" им определённую сумму, чтобы заткнулись. Но это, сам понимаешь, очень опасный путь: по нынешним временам - особенно! Да, впрочем, и по всяким... А чтобы честно кто-то зарабатывал - много! - чего-то я такого не знаю...
  
  - Нет, но если столько народу в журналисты рвётся...
  
  - Всё, Владимирыч, я побёг! Не знаю - честно! Вообще, всё это - не моё!
  
  И бежал - к камням своим.
  
  В следующую встречу вопросы были всё те же, и ответствовать, опять же, пришлось почти слово в слово. А потом, издалека завидев прохаживающегося на перекрёстке Владимировича, я в открытую перебегал на противоположный тротуар, откуда, поравнявшись, и посылал ему приветственный кивок с несколько более широкой, чем полагалось, улыбкой. Кивая в ответ с явной укоризной, тот взирал на меня как на предателя, а вскоре и вовсе перестал отвечать, демонстративно поворачиваясь задом.
  
  Но однажды понадобилось мне купить пятьдесят евро мелкими купюрами - на мелкие же расходы: Татьяна с Семёном в очередной раз уезжали в Польшу. Само собой, искренне пожелал я поддержать бизнес дорогого знакомого (в обменном пункте по мелочи-то не наменяют!). А Владимирович, увидев меня, со всех ног к нему спешащего, небрежно развернулся и зашагал в другую сторону своего пятачка.
  
  - Владимирыч!.. Влади-имирыч!
  
  - Чито - теперь я от тебя бегаю, да?
  
  Разменялся я - по мелочам...
  
  * * *
  И прошёл четверг, и были четыре дня до вторника - вечность...
  
  Не убавляя ритма жизни, наш Гаврила
  Решил, для окружающих убавить джаза.
  Чтоб в танце куража побольше было,
  А в прочем же - без эпатажа.
  
  Ладно - победим мы этот вальс венский: где наша не пропадала!
  
  А пока я взялся, вняв Татьяне наконец, делать "прихожку" - тот маленький, сооружённый на лестничной площадке тамбур, размером полтора на метр восемьдесят: маленький был закуток. Однажды я "с устатку" в квартиру отчего-то заходить повременил, да и прилёг в нём. А чего повременил - сказать теперь уж трудно: то ли ключом в замочную скважину отчаялся попасть, то ли решил проспаться чуть до неизбежного объяснения с любимой. Так или иначе, но растянуться в полный рост
  на этом пространстве не получилось - калачиком только свернуться. Да и то - пришедшая домой тёща даже переступить не смогла.
  
  Теперь же надо было ободрать старые обои, замыть от извести потолок и заново всё покрасить.
  
  Не так уж много!
  
  * * *
  
  Не так!..
  
  Но если делать с душой, да как положено - грунтовать, шпаклевать и просохнуть давать, - двумя днями всё равно не обойтись. На двух, казалось бы, метрах квадратных.
  
  А у Гаврилы в голове уже вмиг новая утопия созрела - как банановая гроздь: сделать облезлую водосточную трубу - стволом пальмы ветвисто-раскидистой!
  
  Не надо его было в края экзотические пускать!
  
  И в дивно-пальмовом краю
  Лас- Пальмаса чужого,
  Любовь далёкую свою
  Гаврила вспомнит снова!
  
  И будет то за дальним морем,
  Где солнцем всё согрето!..
  Ну, а пока он в коридоре
  Шпаклюет с табурета.
  
  А на идеально ровном - каковым он планировался - и белом потолке решено было изобразить солнце - то самое, и звёзды - в придачу: как космоса привет. Пусть они на этом крохотном клочке свободно сходятся, друг с другом говорят и светят вместе - почему нет? Это - Гаврилы небо. Это - для Семёна!
  
  Пусть мой сын чаще смотрит вверх!
  
  В трудах праведных прошли выходные и понедельник, а в ночь на вторник, когда всё уж дышало предчувствием встречи, Она пришла вдруг во сне - опять! Да и как: прямо ко мне, спящему, в одной лишь воздушной полупрозрачной блузке, не особо что-то скрывающей, расстёгнутой на все пуговицы... И Серёга ведь, по сну, был в соседней комнате, хотя, вроде как, мы были у них в гостях (откуда ведь "соседней" комнате взяться?), кемарил тоже - "с устатку". И Таня тоже где-то вне... Со мной была одна Любовь. Её доверчивыми касаниями я чувствовал уже прохладу кожи и упругость груди, и не было, по сну, в том ни пошлого, ни низкого - ни измены, ни предательства. И меня, конечно, дурманит - дурманит вдвойне: это не просто женщина, но женщина любимая! И я уже касаюсь - то ли губами, то ли рукой, явственно ощущаю свежую прохладу кожи...
  
  Однако же, с оглядкой на двери, Любовь я мягко отринул...
  
  Отторг.
  
  А тут трезвеет и появляется Серёга, и мы вместе с ним идём за коньяком...
  
  За фантастическим началом - вполне реалистический конец: всё по-нашему!
  
  * * *
  
  Она Гавриле нынче снилась!
  И счастлив был уж этим он!
  Хоть чудо мигом испарилось,
  Успел сказать: "Mi corazon"!
  
  * * *
  
  А Серёга действительно явился - под конец вторничного нашего занятия. Но я уже не дёрнулся, не моргнул: с чего бы?
  
  - Документы, вот, в море делаю, - поведал я ему на лестнице - просто надо было о чем-то говорить. - Только не так просто сейчас уйти будет. Кризис - все опять в моря ломанулись!
  
  - Хм, конечно, - небрежно хмыкнул он, - фиг сейчас просто так уйдёшь!
  
  На том и расстались - о чём нам ещё было говорить? Я поспешил поскорей уйти - пока Люба не вышла.
  
  * * *
  В среду - четверг я уже прошпаклевал коридорчик начисто - стены и потолок были
   готовы к покраске. Можно было, конечно, пройти шпаклёвкой ещё разок-другой:
   "шлифануть", довести до совершенства. Но нужно ли: предела тому всё равно ведь нет!
  
  Да и молчание тёщи повисало уже угрожающе.
  
  Откуда ей было сейчас, в самый разгар "рабочего момента", когда я всё только развёз - разворотил, знать, что здесь будет "по оконцовке"? Один Гаврила только это представить и мог!
  
  * * *
  
  Но всё то было лишь до полудня четверга, а после табурет был мигом вымыт и унёсен на кухню, мусор шустро собран, подметён и выброшен в мусоропровод, "палуба" смыта быстро и тщательно...
  
  А потом была джайва!
  
  В которой "тормозил" я "по-чёрному", в чем и повинился перед своей партнёршей, услышав в ответ неожиданное:
  
  - На комплимент нарываешься?
  
  Значит, всё было не так уж плохо?
  
  Люба порхала, как мотылёк, - в этом танце она ушла вперёд уже за линию горизонта. Мне вспомнилось, как Татьяна рассказывала, что во время одной из поездок в Польшу с детьми Люба всю ночь с поляком на дискотеке протанцевала. "А больше, - ревностно поинтересовался я, - ничего?" - "Ничего, - уверенно отрезала Татьяна, - но танцевала всю ночь!"
  
  Поляк молодец - я бы, пожалуй, столько не продержался! Слёг бы, как Смоленские наши полки в неравной Грюнвальдской битве.
  
  Сейчас мне почему-то представлялось, что именно джайву они и танцевали. И больше - ничего...
  
  - Всем спасибо! - окончил занятие Артём. - Я с вами прощаюсь на неделю: мы с Татьяной везём спортсменов наших юных в Литву. Следующее занятие у вас состоится не здесь, а в большом нашем зале - в "Сити". Многие там были - знают. Мария с вами будет заниматься. Стандарт, квикстеп - да, Паша, радуйся! До свидания! Всего хорошего!..
  
  Мария, что вела вечерние группы по понедельникам и средам, была славная девушка. Частенько присутствовала она и на наших занятиях.
  
  - В "Сити", - раздумчиво повторила Люба, спускаясь по лестнице. - А ты знаешь, где это там?
  
  - Конечно! - не задумываясь, соврал я. - Ты, как будешь подъезжать, меня набери - я встречу.
  
  - Давай, пройдём немного - до следующей остановки: у меня что-то давление сегодня.
  
  Конечно, Любочка! Ура-ура! В смысле: "До следующей..."
  
  Следующая остановка была теперь только на площади - пятнадцать минут хода.
  
  - Ты прихожую-то по Гауди делаешь? - улыбнулась она.
  
  - По Сальвадору Дали, скорей, - кивнул я. - Придёшь - увидишь!
  
  Когда она теперь к нам придёт?..
  
  - Ты знаешь - пропасть моих, по морю, товарищей в Барселоне были: частенько пересадки там на рейсы перекладные у них случались. А мне вот никак Барселона не выпадает! Поехать бы туда! Поработать!
  
  И вздохнул, прощелыга, мечтательно.
  
  - Конечно, - согласно кивнула Люба, - это ведь не только твоё будущее - это будущее Семёна.
  
  - Я бы даже сказал: не столько моё будущее, сколько его! Ведь он - главное, что в моей жизни есть, для него и живу.
  
  - Это не обсуждается, - по-учительски безоговорочно кивнула она.
  
  - Ты знаешь, я часто думаю: может, в этом и есть мой удел, моё предназначение - быть его отцом?
  
  - Почему нет? - задумчиво молвила моя спутница.
  
  - Я не хочу, чтобы он прожил мою жизнь... И всё, поверь, для этого сделаю!
  
  Мы вышли на площадь. Подъехал её автобус. Она взошла по ступенькам, я взбежал вслед за ней:
  
  - Давай, я тебя ещё остановку провожу! Мне со следующей - столько же до дому идти.
  
  Но разве не счастливой была её улыбка?..
  
  * * *
  
  Забыл сказать Гаврила: "Знаешь!..
  Про всё ведь знаешь ты сама!"
  И головы его ты не поправишь:
  Сама свела его с ума!
  
  * * *
  
  Сегодня подходит ко мне Ритка - парламентёр: "Люба спрашивает, почему ты с ней не здороваешься?"...
  
  - А ты не здороваешься?
  
  - Да нет - киваю, вроде. Так вот, она и говорит: "Ты не думай - Люба из семьи никого увести не способна". - "Это ты про что?" - "Ну, что Лёха... Он же на Любу запал".
  
  * * *
  
  Любовь Гаврилы заглушили,
  Всем миром к совести призвав.
  На горло песне наступили:
  Traidor Гаврила, ты не прав!"
  
  Тем лишь в огонь добавив жару,
  Не ведая, того, что он,
  Гаврила - тайный Че Гевара:
  "Револьюсьонарьо конспирасьон"!
  
  Свободы остров уж так близок,
  Назад теперь отката нет!
  Гаврила в чувстве не был низок!
  И выстрадал за много лет
  
  То счастье - Музой обладанье:
  Достойной, истинной, земной.
  Наживы жажда, плотские желанья
  Померкнут бледной тенью перед той!
  
  К победе путь нелёгок, только ясно:
  Пути другого просто не найти.
  И Музой флаг был поднят не напрасно:
  Неисповедимы Господа пути...
  
  Латинский бой утихнет, стяг взовьётся,
  Волна с песка залижет кровь.
  И свежей кровью отольётся,
  На сотни славных дел подвигнув, та Любовь!
  
  "В огонь добавив жару..."! А не масла, случаем, в огонь-то подливают - добавляют? Конечно! Но здесь - по рифме! - всё- таки: "жару". Да будет так! В средние века, к тому же, мехами огонь всё-таки раздували - жар нагоняли. А вот неисповедимые пути Господни, ты точно зря приплёл: "Команданте" больше в горстку отчаянных своих повстанцев верил.
  
  Хоть твои-то пути, воистину, одному Богу известны...
  
  * * *
  - Получай мои подружки такие sms, - Слава жмурился от восхищения, - они бы только от них беременели!
  
  Бойцы его строительного ополчения, в присутствии которых, у чёрного входа в "Кловер", на слякотной улице, вдохновенно продекламировал другу я опус, подавленно молчали.
  
  Не замедлила, на сей раз, откликнуться звонком и она:
  
  - У нас опять проблемы?
  
  Наверное, отправленные в несколько sms-заходов стихи перемешались, как тела павших на песке, и получилось что-то совершенно ужасное. Словно сошедшее с полотна Дали: "Предчувствие гражданской войны".
  
  Вот намутил!
  
  - Слушай, - сказал мне Слава, - мы дали объявление - и про барбекю там, про камины, про камень. Обязательно должно выстрелить - вот посмотришь!
  
  - Ясное дело, - кивнул я. - Весна на носу!
  
  * * *
  
  Я бросился на решающий прорыв в прихожую. Навалился грудью - до победного!
  
  Потолок был выкрашен набело - дважды! - и взметнулись в него пальмовые, от водосточного стояка, ветви.
  
  Ветви делались из обрезков легчайшего полистеролового багета, которым облагородил я по краям потолок. Длинные тонкие полоски выщербил ножом - в крокодиловом порядке, и покрасил же изумрудно-зелёным. А перед тем как поклеить к потолку, каждую "ветвь" надломил дважды - чтоб клонилась гибкой, натуральной окружностью. Трубу закрасил коричневой, долго сохнущей, у тестя на балконе найденной краской. И пока та сохла - кисточкой мазанул по "стволу" жёлтые горизонтальные полоски.
  
  Вышла пальма островов средней тихоокеанской полосы: один в один!
  
  Из обломков гипсоплиты вырезалось солнце - с треугольными лучиками и волнообразным разбегом линий от центра круга к краям. Ацтековское, потому - оранжевое. Подсеребрил я его, конечно, золотой краской, как и синие звёзды, с вырезкой
  которых только и помучился: под конец работы голова уже отказывалась придумывать оригинальные их очертания.
  
  Стены сверху закрасил жёлтым колером, снизу - где были полки для обуви и летом втискивался велосипед Семёна, - тем же изумрудно-зелёным. На неровном стыке цветов прорисовал ещё несколько пальм.
  
  - Будет теперь, как Черноморском побережье! - одобрил тесть.
  
  Он, просто, нигде южнее не был - жаль человека!
  
  - Не - здорово! - оценил молодой сосед, что снимал квартиру рядом. Он работал художником, и даже, по ходу дела моего, предлагал свою помощь. Но я ограничился лишь баночкой золотой краски - дорогой, кстати. Не из-за ревности настоящего художника отверг - пусть уж всё одной рукой сделано будет.
  
  Пожадничал, конечно, немного: когда ещё фресками стены расписывать доверят?
  
  - А вот эта пальма, - он указал на самую крайнюю, у двери, - посмотрите: она же живая!
  
  Шелест тропической сельвы повис теперь в расширившейся, казалось даже, "прихожке". Хоть в той же, "пальмовой" трубе и слышалось завывание зимней вьюги.
  
  Пусть мой сын знает, что свой мир - солнечный, красочный, счастливый! - ты можешь - и должен! - создавать сам!
  
  И не беда, если даже на ничтожно малом пространстве...
  
  * * *
  В воскресенье я оказался ... у ворот Ушакова. Говорят, что преступников часто тянет на место преступления. Да, я убивал бездельный день сегодня, но здесь я не "убил" ничего. И припорошенный снегом камень всё так же стоял за меня.
  
  Погода же стояла мерзкая. Было облачно при плюсовой температуре, дул ветер, срываясь порой на мокрую метелицу, под ногами всё таяло и хлюпало. Впрочем, как заявлял герой одной из новелл О"Генри: "Прогулка в непогоду - лучшее средство для укрепления здоровья"!
  
  "Пурпурное платье": "...И Мэйда зарделась, и чихнула".
  
  Я верил безоговорочно. Тоже - судьба: был банковским клерком - "подставили". Бежал и скрывался - чуть не в Гондурасе, кажется. Тамошние впечатления и пригодились потом для единственного его романа - "Короли и капуста". Но пришлось срочно возвращаться - жена умирала. Едва похоронил - тут же и "повязали". Пять лет в тюрьме - настоящей (а не то что я здесь, на Ушакова, - "на вольном поселении"). Но именно там он новеллы свои бесценные писать и начал.
  
  Вот и меня ноги сюда принесли... Не хватило, что ли, тебе здесь остроты ощущений со впечатлениями незабываемыми, гонимый? Но, а что я, с другой-то стороны: в воскресный день, прогуливаясь, можно сказать, мимо пройти не могу? С какой стати я буду стороной обходить - чиста здесь моя совесть!
  
  Снег укрывал тротуар. Лишь вход и въезд были расчищены личным дворником до камня. И забившийся в швы снег выгодно подчёркивал причудливость его форм. Камень вливался в асфальт. Хозяин хотел было, чтобы выложил Гаврила камнем весь тротуар - в границах забора. Как же: пусть народец проходящий, дошлый, видит, какая за тем забором красота! Но я отказался напрочь: это было ещё двадцать два квадратных метра "палубы"!
  
  Тут уж хозяин настаивать не стал - шло дело под конец. Ограничились несколькими метрами на выезде и входе (чтобы имели, всё же, зеваки убогие общее представление!), плавно переходящими в асфальт. Гаврила, впрочем, и в асфальте дюжину камней всунул - по уходящему принципу: островки оборвавшейся суши.
  
  "Инклюзы" - как Альвидас популярно объяснял.
  
  А всего той "палубы" было - двести десять метров! Абсолютно точно - несколько раз Гаврила перемерял. Дело-то было серьёзным - большие деньги с неё надо было
   "поднять". Постарался он уж не продешевить. Хоть и по-божески всё же цену обозначить. Хоть и браться за эту работу и хотелось, и кололось...
  
  - Ты вот, извини, как по банной лавке: то хочу, то не хочу! - пенял мне за мои сомнения Слава.
  
  - Да, нет - деньги-то я зарядил хорошие: 50 долларов за метр квадратный. Но - ты же знаешь - как там всё получается! Пять раз эти деньги отработаешь! Сто раз ты этот камень с одного места на другое перетащишь: гонять с ним по двору будут, как Богом избранный народ по Палестинам! Резать, опять же - станок надо профессиональный покупать. Но, а с другой стороны - можно было бы те деньги, что на фасаде с мозаикой этой долбаной потерял, отбить... Чёрт его маму знает!
  
  Меня "колбасило": от радостной решимости схватиться за эту работу да махом её и сделать, до унылой обречённости, что всё равно заработать здесь не дадут - только срок заточения себе продлишь. Татьяна же была решительно против:
  
  - Ни за что там больше не берись, слышишь?! Скажи, я запрещаю!
  
  Ещё только я за юбку не прятался!
  
  Пришлось всё же засучить мне рукава... Мелкий камень, каким должен был я завершить бордюр забора, закончился, и подвезти его должны были только через месяц-полтора. А большой - на "палубу" - был в наличии, оплачен полностью ещё год назад, и лежал где-то в вагонном тупике.
  
  - Всё, в море, в море! - кивал мне даже Олежка.
  
  Про бордюр заборный, кстати, первоначально и разговора не было: по ходу песни его "навесили"! Альвидас дизайнерским своим взглядом "увидел": незаконченный будет без него забора вид. Бывает, конечно, такое. Но мне работы добавилось - работы, заранее убыточной. Почему я должен её теперь делать?
  
  - Ты помни, - тихонько, когда присели мы за этим разговором у забора, вразумлял меня Альвидас, - Миша, Миша!..
  
  Я молчал в ответ. А что оставалось? Жаловаться хозяину? Что я - пацан?! На полдороге сейчас всё равно ничего не бросишь: некому им доделать всё это будет, некому! Сиди теперь, выслушивай пиндюка!
  
  - Слушай, - говорил мне Гриша на стадии договора, - шеф звонил по фирмам, там - за двадцать пять долларов берутся сделать. Пятьдесят - это дорого!
  
  - Вот и пусть берутся! - радостно восклицал я, в глубине души прекрасно осознавая, что это "развод", - пусть они и делают за двадцать пять: я умываю руки.
  
  Я стоял на своём.
  
  - Ладно, - приехав в один день, вздохнул Гриша, - шеф говорит: "Тысяча двести пятьдесят - так тысяча двести пятьдесят!"
  
  То есть, в рублях - по курсу, они цену обозначили.
  Патриоты!
  
  Был получен аванс, на который куплен дорогой станок для резки ("Уважуха!" - качали головой Витя-с-Лёшей). Завезли несколько поддонов толстенного - в пять сантиметров! - камня, и я приступил. В мае месяце. В сентябре закончил - следующего года... По ходу, правда, и бордюр доделав, и "лужу" - каскад с прудом - зашабашив, и много чего ещё сотворив. И кризис, в придачу, на коленках ползая, встретил...
  
  - Гриша! - в такой же вот заснеженный день, негодовал я, - сегодня вот, по курсу, я делаю метр, получается, за тридцать два доллара! А мы за сколько договаривались?
  
  - Лёха!.. Лёх, ну, выше задницы не прыгнешь", - разводил руками Гриша.
  
  А и не надо! Когда, на четвереньках загнувшись, швы между камнями затираю, она сама по себе выше! Она здесь вообще надо всем, ничего её здесь не минует! Все через неё! Всё - полная задница! Как, в общем-то, и в жизни вокруг - повсеместно.
  
  А и не пошли бы вы все туда же!..
  
  Полегчало, Гаврила? Иди тогда уже, припади на четыре кости - камень мости потихоньку...
  
  "Кости - мости..."
  
  Ваяй, Гаврила, с Богом, не ругайся!
  На Гришу не греши, припав четыре на кости.
  На суетное (типа, денег) зря не отвлекайся!
  Ты - "палубу" - для вечности! - мости!..
  
  Слава, конечно, за меня вступился! В заочных наших, далеко от Ушакова случавшихся, разговорах:
  
  - Нет, ну я же помню - о долларах базар катался!.. Сделал ты, положим, метр - вот полтинник "зелёных" пусть на него и положат!
  
  Камень же, словно услыхав, что шабашат его не проходным двором - под ноги, а в века продвинуть затеваются, стал ложиться покладисто и важно, цепляясь между тем друг с другом в разбитном, затейливом кураже.
  
  Даже Олежка, пока мы с ним ещё разговаривали, сказал, кивая на какой-то фрагмент:
  
  - А вот это уже - шедевр!
  
  Любил он, вообще, это слово. А Костик сыпал теперь по любому поводу "академично": вякнул, не подумав, я однажды при нём!
  
  Через "палубу", кстати, мы с Костиком и подрались - к Олежкиной радости. Но то уж - другая история.
  
  А палуба вышла на загляденье.
  
  Матрос Гаврила был с водою дружен,
  Он уровень по ватервейсу выводил!
  И потому ни мало-мальской лужи
  На ушаковской "палубе" не допустил.
  
  Никакого особого новаторства здесь не было. Просто, уступая хозяину ("Чтоб швы были не толще пальца"), я стыковал камень потом уж почти вплотную: "El uso ace el maestro" - навык ставит мастера. И лужи, действительно, на двести десяти квадратных метрах не возникло ни одной: это была просто фантастика! Но то уж - уровню моему полутораметровому спасибо! Не подвёл, красненький, - польский, кстати...
  
  Помню, когда только купил их - вместе с уровнем поменьше, сорокасантиметровым, Семён, которому тогда ещё исполнилось лишь пять, сразу определил его в "паравозик" и с удовольствием возил по ковру. А поглядев, как часто беру я длинный уровень на объекты, решил его выручать:
  
  - Папа, ты маленький тоже бери на работу. А то он обидится и уйдёт!..
  
  К созданию "лужи" - большой, в четверть двора - Гаврила, впрочем, приложился. Хоть и отбрыкивался, сколько мог: Костик даже с Олежкой до него свои силы на пруду с каскадом пробовали. Но нагромоздили камень по берегу очень академично - как кладку кирпичную (тогда-то словом "академично" Гаврила и проболтался). Пока одним красно-закатным августовским вечером вдруг не подошёл ко мне хозяин и, чуть не ткнув в спину, спросил:
  
  - Ну, ты будешь пруд выкладывать?
  
  Вообще-то, он преимущественно меня на "вы" называл.
  
  Тут я понял: придётся!
  
  * * *
  
  Но сейчас из-за забора не было слышно умиротворяющего журчания пруда - умолк, замер на зиму. А керамические, зелёные и симпатичные лягушки, которых Наталья Алексеевна поселила на камнях по берегам, в хозяйственном чуланчике, наверное, зимуют. Добрые лягушечки! Такими бы все, действующие здесь по ходу строительства, персонажи были! Как Слава всё сокрушался: "Бли-ин, там такой лягушатник!"
  
  Попирая ногами камни, положенные своей рукой, я степенно двинулся прочь.
  Да - волен теперь я был это делать!
  
  Гаврила до конца здесь спину выгнул!
  Ещё и пруд водою не зацвёл,
  Он с лягушатника реально "спрыгнул".
  И вольным уже каменщик ушёл...
  
  Да уж!
  
  * * *
  
  С прыжками в сторону-то ("Я знаю все твои прыжки и ужимки", - так Гриша мне с
  улыбкой говорил) - через пруд и "палубу" - забавный однажды случай вышел. Незадолго уж совсем до конца - последним подневольным летом. Пришёл в субботу утром я на "объект Љ 1" - и оторопел. "Закоченел"! Хозяйский чёрный джип (каких по городу ездили считанные единицы) стоял во дворе. Проехав до этого по рабочему фрагменту "палубы" и подмяв под своим весом свежеприлаженные накануне камни.
  
  Беспредел!
  
  Пока ещё вход не был полностью закончен, "Порше" хозяйки заезжало на готовую уже часть двора, а хозяин оставлял, по договорённости, пока свою машину за оградой одного охраняемого офиса, что располагался через пару особняков. Потому как очень пёкся о "палубе". Радел!
  
  Вывороченные камни лежали бесславно павшими воинами, а я стоял над ними жалким, не уберёгшим несчастных, полководцем...
  
  А мы ещё, накануне, поговорили с Гришей "как-то не так": "Шеф говорит: "У него есть сроки - хотя бы примерные? Что же такое: я ни людей в дом пригласить не могу, ничего!" - "Гриша!.. Гриша, ну, вы наймите ещё десять человек - тогда быстро закончим! Что же такое: и палубу успевай, и пруд заканчивай, и хвосты по бордюрам да по забору подбирай - всё в одиночку! Гриша: с одной овцы двух шкур не стригут!" На повышенных, в общем, разговор получился - "тревожный".
  
  И сейчас тревога, усиленная вчерашними трехстами граммами "антидепрессанта" в угловой забегаловке, мерзким пауком поползла внутрь.
  
  Не зная уж, что и думать, (хоть один вариант, по полуночной пятнице - на субботу, логично напрашивался сам собой: не у тебя одного стрессы!), но прекрасно памятуя друга Томека, не стал я даже в подвале переодеваться - лишь переложил из лёгкой летней куртки в карманы джинсов мобильный телефон и ключи от дома. Выйдя во двор, смерил расстояние до каждого забора (слева, у водоёма, конечно было ближе, но справа было больше приступков) и спустился в пруд. Была там относительно чистая работа - камешками дно укладывать. До объяснений...
  
  Те не замедлили появиться.
  
  Дверь дома открылась, и на крыльце возникла хозяйка.
  
  - Здравствуйте, Алексей!
  
  - Здрасьте, Наталь Алексевна!
  
  - Вот, видите! - громко вздохнув, кивнула она на вероломный джип.
  
  Кивнул и я.
  
  - Ну вот, - вздохнув опять, склонила хозяйка голову набок, - Владимир Андреевич!.. Начал уже со вчерашнего выходные отмечать!.. О-ой! Я и говорю: "Ну, Алексей тебе сегодня даст!"
  
  И кулачком выразительно погрозила.
  
  - Да, - облегчённо выдохнув, махнул рукой я, - ерунда: поправлю!
  
  Если так (верно Гаврила с ходу подумал!), то и речи о какой-то обиде не могло идти - сам ведь такой!
  
  Не на Гаврилу ведь - на камень шеф наехал!
  "С устатку" - этого тебе ли не понять?
  Поправим вмиг - с энтузиазмом, и с успехом!
  Если такое дело -
  Можно смело
  Наезжать!
  
  Нет, ну а что - лучше бы было, если бы он за воротами оставил, а джип бы и угнали? В жизни б тогда моей проклятой не расплатиться!
  
  Через некоторое время сошёл по мраморным ступеням и лирический герой. Глянул сверху на согбенного на самом дне пруда Гаврилу. Помялся слегка - сам помятый чуть. Вздохнул опять же.
  
  - Да, ну - так вот получилось: пришлось заехать...
  
  - Да ерунда, Владимир Андреевич, поправлю сейчас!
  
  - Так вот - пришлось!.. Нельзя было оставлять.
  
  Он помаялся ещё несколько мгновений, но не смог, через силу, сбросить ещё что-то с языка. Сел в джип и через открытые охранником ворота выехал прочь. Освободив мне поле деятельности: работай теперь - не хочу!
  
  Люди его ранга не должны перед простыми смертными извиняться.
  
  Камень я поставил на место быстренько - натерпелся, гранитный! - и пошёл мостить дальше. Всё потешаясь про себя: " ...Ну, Алексей тебе даст!"
  
  Конечно! Сейчас, только до конца определится, через какой всё-таки забор сигать сподручней будет.
  
  Люди-то мы - серьёзные!
  
  * * *
  
  - Нахимова не может тобой увлечься - она слишком хорошо всё о тебе знает!
  
  Это начиналась разминка - часа за полтора до начала танцпола: я собирался дома.
  
  - Нахимова не может тобой увлечься, потому что ты - мой муж.
  
  Эх, Татьяна, Татьяна!.. Кто из нас, спрашивается, факультет психологии заканчивал?
  
  Стоическое моё молчание смягчило доброе сердце.
  
  - Алексей, а что у нас с деньгами?
  - Будут, Тань, деньги - будут!
  
  - Слушай, ну надо, наверное, уже снять часть денег с книжки. У нас там ещё чего-то осталось?
  
  Вот тут и секундная пауза была смерти подобна!
  
  - Ну, о чём ты, Тань - все деньги целы! Конечно!
  
  - Это сколько?
  
  - Шесть тысяч. Евро, - потупившись, чуть не скрипнул зубами я.
  
  - Странно, - чисто по-человечески, пожала плечами она, - ты ведь никогда жадным не был! Почему ты сейчас не хочешь снять?
  
  - Да не, Тань, просто я эти деньги на три месяца положил: снимать - проценты потеряем. Сейчас придумаем чего-нибудь...
  
  * * *
  
  Широченный проспект выхлопной трубой гнал потоки машин. Но добросовестно проторчать на остановке в верном ожидании не получилось: сам успевал впритык. Ещё не вышел из дверей троллейбуса, как последовал её звонок:
  
  - А я уже здесь, у входа... Да я по другой стороне прошла. Каким, интересно, маршрутом?
  
  Встретившись, мы вошли внутрь. Люба купила ещё воды - на "после занятий" - и, взглянув на эскалатор, неуверенно сказала мне:
  
  - Ну, что - пошли искать?
  
  Она была земная - с сомнениями и неуверенностью...
  
  - Пошли, конечно, - смело я повёл партнёршу, - я знаю, где это.
  
  Конечно - бездельный понедельник-то на что был? Разведал маршрут, следопыт!
  
  Зал в "Сити" был гораздо больше, чем на Ленинском проспекте, но глухой - без окон. И раздевалка общая - благо, нам с Любой только верхнюю одежду снять нужно было.
  
  В общем, как-то не так здесь всё было, явно - не так!
  
  Своё пальто, впрочем, Любаша по ходу занятия забрала в зал - какие-то личности непонятные в проёме открытой двери шастали.
  
  Не очень понятно и мне было - как с сегодняшним, обещанным нам квикстепом я разберусь - тёмный ведь лес! Да ещё и Сусанин - не тот. Но: "Трус не играет в хоккей!"
  
  - А, квикстеп - это ерунда! Шаги вот так вот - ёлочкой! - хорохорился Паша.
  
  Ему-то было легче - семичасовая группа с квикстепом была уже знакома.
  
  Синеглазая, полногрудая Мария за отведённый ей час решила погонять нас основательно. С напором. Не давая спуска ни Паше, ни мне - как ни "задвигался" я за спины остальных.
  
  - Квикстеп - в переводе, знаете уже: быстрые шаги.
  
  - Ёлочкой!..
  
  - Да, Паша, конечно - и ёлочкой тоже! Давайте встанем сейчас по кругу - пройдём эту "ёлочку" поодиночке.
  
  Мы пошли по кругу, но - "ёлочкой". А я диаметрально дистанцировался от Любы - и чтобы под ногами ей не путаться, и чтобы исподволь ею любоваться. Она была неотразима.
  
  В воздушной короткой танцевальной юбочке, так выгодно подчёркивающей точёные голени, в атласной белоснежной блузе.
  
  И в золоте - вся: внушительный квадратный кулон замысловатой вязи на шее, кольца (включая, конечно, то - Серёжино, с "брюликом") на пальцах, тонкий браслетик с маленьким белым камешком на запястье. Поглядывая больше на неё, чем на нашу
  преподавательницу, я пытался вытворить ногами примерно те же вензеля. Порой и получалось. Но всё же я просмотрел!..
  
  На одном из виражей, разворачиваясь со спины, Люба поскользнулась на блестящем, натёртом воском паркете (всё без устали, вслед за Пашей Заполошным, бегала в мини-паузах туфли свои бальные, замечательные, о специальную щётку натирать - чтоб лучше скользили!) и упала. Как Рональдо, в золотые свои времена, в штрафной площадке. Просто внезапно присел человек, руки только назад выставить и успев. Не как подкошенный, но "заваленный" - пенальти бы, скорее всего, дали.
  
  Не напрасны, значит, рывки к щётке были!
  
  И так же красиво, да нет - конечно, красивей великого бразильца, то падение было! Женственней. Грациозней. Словно девочка оступилась в школьном коридоре. И даже в эти мгновения она была прекрасна!..
  
  Сама-то она в этот краткий миг не на шутку, видимо, испугалась такого, как полагала, у всех на глазах грехопадения. С силой правую, опорную руку выбросила. И белый маленький камушек отскочил от браслета и запрыгал по паркету.
  
  Я его подхватил (уж хотя бы его!) - не хуже вратаря. В нагрудный карман бережно упрятал.
  
  Куда бы его Люба сейчас дела?
  
  А дева Мария с душой продолжала занятие.
  
  - Ну, что - давайте встанем в пары!
  Вот тут уж я нагородил! Всё - лесом! Без Миши ушаковского не разобраться! Люба, конечно, нет - она и без того ещё не могла от предыдущего эпизода отойти. Но больше негодовал на себя я. Почему никак не мог того, с чем другие партнёры вполне справлялись, постигнуть? Такие же ведь у них ноги! Но, видимо, чего-то свыше мне было не дано...
  
  Эх, был бы сейчас Артём - он бы увидел, всё понял, сообразил - как дальше-то со мной?..
  
  В какой-то момент я вдруг решил просто выйти за двери. Чтоб не мучить своим неумением партнёршу, преподавательницу, присутствующих, а и самого себя - в том числе.
  
  А чего, в самом деле, клоунадничать? Не могу я этого ещё делать! Тренировать мне эти шаги ещё надо. Всё - на скамейку запасных!..
  
  * * *
  
  Скамья была деревянной, с покатой спинкой и коваными ажурными ножками и подлокотниками - декоративная работа. Стояла она в закутке стеклянного коридора магазинов торгового центра. Здесь я и ждал Любу - проводить. Рыцарь верный -
  самому противно. Но дождаться было надо - камушек ведь отдать.
  
  В дальнем конце коридора наконец показались первые одногруппники. Парами и поодиночке спешили они мимо меня.
  
  - А вы - тут ночевать останетесь? - с непонятной радостью вопрошала та самая их звезда - высокая, но недалёкая.
  
  Ступай себе мимо!
  
  На каком-то занятии, когда работали мы поодиночке, она вдруг придирчиво заметила за Любой: "Нет - надо не так!.. Вот как надо!" И изобразила там чего-то. А Люба ещё и повторила вслед, что-то переспросила по-школярски доверчиво. Обозначила, в общем, подчинение.
  
  И партнёром ведь у звезды был - Андрюша!.. О чём ещё тут говорить?
  
  Андрюша - Андрюшей, а в квикстепе-то он жалко не путался!
  
  Люба вышла самой последней. С большим отрывом.
  
  - Не ругайся, Люба, не ругайся!
  
  - Даже и не думала.
  
  Мы встали на эскалатор.
  
  - Вот, - выудил я из глубины нагрудного кармана маленький сверкнувший камешек. - Просто меньше будешь золота надевать на занятия.
  
  - Прикуси язык на моё золото! - поджав губы, жёстко обрубила она.
  
  Ого!
  
  - Нет, чтобы, когда я упала, утешить как-то, ободрить, так ты теперь про золото!..
  
  Мы вышли из торгового центра в опустевшие уже вечерние улицы и в занявшуюся метель.
  
  - Мы на этом доедем?
  
  Я не успел ещё и кивнуть толком, как Люба уже увлекала меня к дверям отъезжающего троллейбуса.
  
  Да - жить она спешила! Так, что мне за ней было вряд ли угнаться.
  
  Задняя площадка была абсолютно пуста, и мы уселись в противоход движения троллейбуса.
  
  - Ты не обижайся, - раздумчиво промолвила она, - я - такая вот! Может, и надо было бы где-то не сказать, а я говорю... Но разве было бы лучше, если бы я, внутри всё равно это где-то тая, молчала?
  
  - Да нет, конечно, Люба!
  
  - Я понимаю, - повернувшись в окно, Люба пристально вглядывалась в фиолетово вьюжную рябь, - тебе другая нужна... Лучше. И чище.
  
  - О чём ты, Люба! - Я мог лишь отрицательно помотать головой: так много на задней площадке троллейбуса просто не скажешь!
  
  - Давай выйдем здесь - поднимемся на Московский, к гостинице? Ты не против чуть пройтись?
  
  - Люб, да с превеликим!.. С тобой я готов шуровать до польской границы!
  
  - А жить будем чем? - Она наконец рассмеялась весело и искренне. - Концерты давать будем, да? Бальными танцами!
  
  Метель, казалось, чуть поутихла, и белые снежинки кружили вальс в софитах уличных фонарей.
  
  - Знаешь, - сказала вдруг Люба, - мне гадалка совсем недавно нагадала, что через четыре года я буду жить где-то далеко, на морском побережье у высоких гор.
  
  - Ну, значит, и будешь!
  
  Да, теперь хочешь - не хочешь, а ближе к Канарам выдвигаться срочно надо, раз такое дело!
  
  И когда мы дошли до следующей остановки, и автобус, милостиво дав мне ещё несколько минут счастья пребывания рядом с ней, всё же подкатил, открывая двери: надо, мол, ехать...
  
  - Всё знаешь, - привычно целуя Любу в краешек губ, сказал я.
  
  - И даже больше! - убеждённо кивнула она.
  
  * * *
  
  - Ты, извини, Люба, что я по ходу дня тебе звоню. - Я вот чего: будешь ты далеко-далеко, у моря, жить! Обязательно!
  
  - Да, мне бы только там оказаться! А дальше уж - камешек за камешком!..
  
  Гаврила был гадалке благодарен:
  Пускай в отсрочке минусов не счесть,
  Но за высокими канарскими горами
  Четыре года созиданья есть!
  
  За четыре года - хоть это и не срок - подвигов я ещё натворю!
  
  Это даже больше, чем на Ушакова!
  
  Только, дурачина, кто же в лес со своими дровами ездит?
  
  * * *
  
  Февральское утро было зябко, уныло и серо. Все домашние разбежались - разошлись добывать хлеб насущный и сеять разумное, доброе, вечное. В квартире остался один бездельник, ничего в этот дом не приносящий, но день за днём - амёбе тоже нужно питаться - что-то да поедающий. Чего он выжидал? С моря погоды? Но шести тысяч рублей не хватало до этого самого моря добраться - смешные же деньги! Смешные... До слёз.
  
  Оставалось лишь ждать, надеясь, весны-спасительницы, словно ей под силу было что-то изменить! Как тогда, первой после дефолта 1998 года, весной. "Вот той зимой было действительно страшно, - часто в трудные минуты (коих в жизни со мной у ней была пропасть) вспоминала Татьяна. - Ни денег, ни работы, и неизвестно, что там дальше будет". Я учился на рабфаке университета, переставляя, вместе с совсем ещё девочками, вчерашними школьницами, буквы в суффиксах, префиксах и аффиксах, - серьёзное для взрослого "мужичины" занятие!
  
  Татьяна пустила тогда на дело свои сто двадцать долларов, бережно хранимых на поездку в Польшу.
  
  А весной, стоило только дать одно-единственное, чуть отличное от стандартных: "Кладу камины, печи" - объявление в газете ("Ремонт печей, устранение дымления каминов, перекладка кафельных печей"), и заказы посыпались, как из рога изобилия. Откуда у людей только деньги брались?! Объявление это, худо-бедно, кормило несколько следующих лет: недорогого, но грамотного мастера передавали с рук на руки.
  
  А вот университет за работой этой и морями (а и выпивонами тоже!) я так и не закончил. Оправдываясь перед другими, но больше себя убеждая: "То, что мне было надо, я там взял".
  
  Были бы дальше лекции Станислава Витальевича - глядишь, он меня бы и удержал...
  
  С глотком крепкого горячего чая, который опять, как и в ту нахлебническую зиму, отдавал стыдливой горечью, Гаврила привычно воспрянул духом. Всё наладится! Даром пропетляв кривыми дорожками, вернулся на то же самое место - ну и что?! Начнём сначала! Всё пойдёт путём - чего руки опускать?! Да и разве так уж впустую все годы были? Напрасна вся та работа, учёба ни к чему? Сын, посмотри, какой замечательный растёт - ты ему так нужен! Сборник рассказов - добрых - живёт, а сколько тебе ещё надо написать!
  
  Я принялся выуживать рукописные объявления из словаря испанского, в котором прятал их от Татьяны: "Так, ты это что - опять?" - "Да нет, нет! Это Слава попросил - ему надо". Без особого тщания вырисовывались они ночью, на кухне ("Пойду я, испанский чуть подучу"). К выходным - авось, какой-нибудь дачник, через сугробы, и подгребёт! Или переселенец, для которого дача жилищем теперь стала, внимание обратит. А что от руки и тушью - тоже могло "выстрелить": многие пенсионеры, из-за кусающихся цен, боялись связываться с "продвинутыми" печниками или фирмами.
  
  Маловероятно, конечно, было, чтобы кто-то затеялся с ремонтом сейчас, за месяц до тепла, но нужно пробовать, надо использовать каждый шанс - нужно действовать. Всё получится!
  
  Тем более, что сегодня была среда...
  
  * * *
  
  Камень в тот день ложился, как песня на душу:
  
  "Но вот исчезла дрожь в руках,
  Теперь - наверх!
  Но вот сорвался в пропасть страх
  Навек. Навек!"
  
  Спокойно, быстро и радостно.
  
  "Для остановки нет причин.
  Иду, скользя.
  И в мире нет таких вершин,
  Что взять нельзя!"
  
  Тёплый облачный день первой ушаковской осени был благодатью для работы. Оставив до завтра последние метры фасада, сегодня я решил взять быка за рога - приспело! Надо было начать первый столб - большие на счёт их были у всех сомнения...
  
  - А как мы будем углы у столбов делать? - вопрошал у меня Альвидас. - Надо же как-то, чтобы натурально выглядело. Да ещё примыкание к забору - как это всё смотреться будет?
  
  Это ты у меня спрашиваешь, дизайнер непревзойдённый? Аль не ты эту "блуду" подсуетил? Не потей, а главное - под ногами не путайся! Разберёмся - трус не играет в хоккей!
  
  - Два угла! - вторил своему учителю на груди его взгреваемый Костик, перебрасывая сигарету из угла в угол пухлых губ.
  
  Не нагоняй жути, умелец - справимся! Ползи себе мимо!
  
  Гаврила накануне на сухую - без раствора - камень маленьким фрагментом прибросил: получилось прилично. Не советуясь ни с кем, замыслил, не спрашивая ни у кого, решил, "тихушничая" только для пользы дела. Выбрал именно тот столб, которому первым суждено теперь было одеться в камень - чуть сбоку от входа, но, между тем, на виду. С вечера втихаря подтянул к предстоящему полю боя, расчищенному от мусора и чертополоха, камень - ровно столько, чтоб не вызвать подозрений неприятеля. По темноте уже установил походную колченогую этажерку для инструмента. Собрался, в завершение, с духом. Настроился на предстоящую работу. Закусил удила. Не закусил - не выпил, отказался вечером даже от пива - без труда. И с самого утра, когда только раскуривали, под обычный досужий трёп, на крыльце первые сигареты Витя с Костиком, приступил.
  
  Боги пронесли спешащего на другой объект Альвидаса мимо. Они же закрутили где-то в водовороте дел стальную чёрную колесницу хозяина. Никто не видел начала битвы!..
  
  Большие рваные пласты камня ринулись в бой боевыми слонами, подминая объём. От них размашисто летела, споро покрывая пространство, с обоих флангов конница - длинные, пятисантиметровые в ширину полосы. Пращниками поспевали, наконец, узенькие, в палец толщиной, полоски - "лапша". Забор сдавался почти без боя, подпуская камень вплотную - "впритык" к себе.
  
  На углах же затеялась разгорячённая сеча. Камень рубился с плеча, бесстрашно сходясь друг с другом и усеяв землю павшими осколками. Распалённая битва кипела всё сильнее, втягивая новые и новые силы: даже безликие на фасаде, прямоугольные пластины - обременительные обозы - двинулись в самое пекло, раскалываясь на острие углов пополам и замирая на этом трепещущем переднем крае.
  
  Столб облачался в каменную кольчугу на глазах.
  
  - Ты сам роешь себе яму! - Тлеющая сигарета готова была выпасть из ревностно подрагивающих губ Костика.
  
  Хоть чаще всего нёс он ахинею, порой говорил и неглупые вещи.
  
  Но сейчас я был слишком разгорячён, чтобы его слушать.
  
  Жёлтая пыль, когда приходилось подрезать полоски, стояла столбом. Столб превращался в каменную гравюру славной битвы, неповторимую в изгибах и изломах, по которым взор мог скользить бесконечно. Бесконечность прочтения - это и есть жизнь! Разве не так? И это же есть вечность - верно?
  
  - Вас уже на столбы бросили? - сделала большими свои бриллиантовые глаза
  
   приехавшая хозяйка, плохо скрывая в них радость.
  
  Не "пужайтесь", Наталья Алексеевна, - пробный это столб: поглядеть - как получится.
  
  - Удачи вам! Берегите себя!
  
  Получалось здорово.
  
  - Ты быстро так не работай! - заговорщицки шипел Альвидас. - А то нам таких денег за это не заплатят.
  
  Каких там "таких"! Про деньги-то - уж какие-никакие - тут забыто уже. Иди давай, не отвлекай!
  
  Всё великое просто: Гаврила подгонял угловые камни, стыкуя подрубленные края с зеркально противоположным углом: если один рубил "сикось", другой, само собой - "накось".
  
  Обычная детская мозаика - "с камушков"!
  
  Лиловые сумерки опускались на окрестности, дивясь на возникшего вдруг двухметрового каменного великана: "утром же ещё ничего не было!"
  
  Дело было закончено в электрическом свете зажёгшихся фонарей.
  
  Небо! Небо не оставило ремесленника и нынче, в какой-то момент превратив его (но до конца лишь сегодняшней работы) в творца. Как случается всегда и во всём, если отдаваться делу - любому, но лучше любимому - самозабвенно и без остатка. С этого волшебного момента Оно вело его рукой, безошибочно выбирая из груды камней именно тот, единственный, что должен лечь по месту и навсегда.
  
  - Ну, ты монстр! - в искреннем восхищении качал головой Слава, приехавший за очередной парой-тройкой мешков клея и шпаклёвки для домашнего своего ремонта.
  
  Да семечки это, дружище! Спасибо Небу - я-то при чём?!
  
  "И пусть пройдёт немалый срок,
  Мне не забыть,
  Как здесь сомнения я смог
  В себе убить.
  В тот день шептала мне вода:
  "Удач всегда!"
  А день - какой был день тогда?
  Ах, да - среда".
  
  Среда!..
  
  Я взялся за телефон.
  
  Пусть нет у меня сейчас работы, и неприкаян сегодня я в этом мире, но ведь пролить хоть каплю радости в Её душу я сейчас вполне могу!
  
  Детской мозаикой слов надо набрать что-то искреннее, чистое, светлое.
  
  "Удачного, девочка, дня!"
  
  В детстве мы все светлы и чисты.
  
  ...А на следующий день - тогда! - Гриша "обрадовал":
  
  - Лёха, столб этот надо будет подразобрать: будем по ним провода тянуть. Шеф с утра глянул и решил - столбы теперь с подсветкой делать: "Это надо видеть".
  
  Разобрал, конечно, почти до основания: "Бабахнем заново - не вопрос!" Ведь именно в ту среду я поверил, что смогу свернуть здесь горы!..
  
  Не бойся острых здесь углов -
  За их уступы смело ты цепляйся.
  Ведь камень за тебя стоять готов!
  К своей вершине, камешек за камешком, взбирайся!
  
  Телефон сладко звякнул принятым sms. Но почему-то рука дрогнула, когда подхватил его со спинки дивана: очень быстро откликнулась Она.
  
  "Алексей, пожалуйста, не надо больше sms! Девочки, что ты придумал, НЕ СУЩЕСТВУЕТ! Спасибо".
  
  ...Эх, Гаврила! Лучше бы тебе там, на Ушакова, было оставаться Фомой...
  
  * * *
  
  Я набирал её снова и снова - она, конечно, не поднимала трубку. А я продолжал набирать. Из дома, на выходе из подъезда, по пути. Я же шёл по делу - клеить рукописные свои объявления на столбы в том самом садовом обществе на краю города,
  мегаполисно переходящим, впрочем, и в другие, растянувшиеся щупальцами во все стороны на километры. С того места, в котором десять лет назад, после лютой дефолтной зимы, нашлись мне первые работы, выдавшие, по точному выражению одного из заказчиков, "путёвку в жизнь".
  
  Славно тогда всё было - с толком! И учился я тогда, и Семён скоро должен был появиться, и совершенно ясно и неотвратимо виделся впереди светлый луч счастливой жизни... А печных заказов было - тьма!
  
  Всё теперь было иное... Зато теперь у меня был танцпол. И я всё так же не терял надежды - последнее дело! - и упорно шёл по раскисающему грязно-снежному месиву: ну как найдётся среди сотен безжизненных серых домиков один, в котором срочно нужно печку поправить! И клеил на холодные столбы объявления, которые если не сегодняшним ветром оборвёт, то завтрашним дождём ли, снегом размоет на них буквы до неузнаваемости. И всё набирал её: авось да откликнется!..
  
  С семнадцатого или восемнадцатого звонка она, наконец, взяла трубку.
  
  - А то обзвонился уже!.. Алё-оу!..
  
  Говорить в полном безлюдье дачного безбрежья никто не мешал...
  
  - У нас нет с тобой таких точек пересечения, что ты мог бы меня так называть! - в десятый, наверное, раз негодующе объясняла в трубке она. Нервно, угадывалось, ходя по кабинету - громкие шаги чеканились на заднем фоне. - Мне не нужны эти перехлёсты, понимаешь?
  
  Я внимал ей спокойно - она была совершенно права.
  
  - Так что - и на занятия больше не приходить?
  
  Она помедлила секунду.
  
  - Если не сможешь без этих перехлёстов - не надо.
  
  Теперь молчал уже я.
  
  - Пойми: я не игрок в чувство! Это - не моё!.. Не береди мою душу!
  
  * * *
  
  Наверно, можно блефовать,
  В любовь играя.
  Но в сердце чувства не унять:
  Сама всё знаешь!
  
  * * *
  Что, терпеливый мой читатель, - надоело? На кой, скажете, ляд сдалась вам эта убогая работа - кирпичи да булыжники, затеявшаяся теперь бестолковая возня и бессмысленное, пустое, никчёмное всему продолжение?
  
  И будете правы!..
  
  А мне? Мне это всё не надоело, не постыло, не обрыдло?
  
  Мне оно надо?
  
  Но, "по-чесноку": не могу я вас дальше за собой тащить - самому вперёд смотреть тревожно. А мне надо идти - не благодаря, но вопреки и наперекор: больше-то ничего и не остаётся, кроме как верить, что Небо, конечно, меня не оставит.
  
  Пошкандыбал - надо выбираться из этой непролази!..
  Я ведь всё равно теперь, со своей Любовью, никогда не буду одинок!
  
  Как у Булгакова в "Мастере и Маргарите": "За мной, читатель! Я покажу тебе настоящую любовь!"
  
  А тут впору сказать: "Вы-то, наверное, уже возвращайтесь "по-тихому" - кроме блаженного, страдающего своими видениями Гаврилы, там никому и никакой любви не углядеть".
  Извиняйте - так уж получается!..
  
  ЧЕМ ДЕЛО КОНЧИЛОСЬ
  
  Часть явно лишняя. Необязательная для прочтенья -
  Всё меньше про Любовь здесь будет красного словца,
  Всё больше эпизодов Ушаковского происхожденья
  По памяти, по ходу дела до бесславного конца.
  
  - Ну, видишь, как она сказала: "Не тереби мою душу". Значит, тоже она на тебя подзапала! - рассуждал Слава, теребя баранку руля.
  
  Мы ехали смотреть сруб. Втроём - Джон прижимал меня на сиденье с правой стороны. Деревянный сруб, что нужно было стильно облагородить внутри, "надыбали" благодаря объявлению: людей зацепила именно ссылка на камин - его тоже требовалось положить внутри. Правда, во время первого знакомства в офисе, куда Слава с Женьком ввалились прямо в рабочих комбинезонах ("Да пусть видят, что мы сами работаем"), чем немало удивили солидного собеседника, я здорово "лоханулся": брёвна за угловым камином надо вырубать до половины и проложить в этом месте огнеупорную кладку. Дерево ведь - пожарная, прежде всего, безопасность! А я хотел отделаться лишь жаростойкой гипсоплитой и воздушной, в пятнадцать сантиметров, прослойкой, - Гаврила! Да и дружбаны мои замялись несколько с вопросом о сделанных ими объектах: "Вот, в "Кловере" - это, вот, через дорогу от вас, только что сделали целый этаж - "Империя инков"... Сходите, если что, посмотрите... Вот". Но мы чем-то боссу приглянулись - как раз, возможно, неискушённостью, - и он дал нам координаты сруба: "Съездите, посмотрите".
  
  Ехали. С самого почти утра. Временами вьюжного, но больше - раскисающего. Хотя порой и солнышко выглядывало.
  
  Накануне думали, решали успеть во второй половине дня вчерашнего, но я отговорил: "Куда - на ночь-то глядя? Сядем где-нибудь там - в лесу, и будем куковать! Да и там толком ничего не посмотрим - темнеть уже будет" (у меня ведь вечером был танцпол). "Плохо, - прозорливо покачал головой Слава, - плохо, что и работу, и друзей ты задвигаешь на задний план. Но, - смилостивился он, - ладно!.. Завтра, тогда, с утреца тронемся".
  
  И я готов был его за то крепко обнять: "Ура-Ура!"
  
  Заснеженный лес встретил нас за городом.
  
  - Ну, ты её ещё не подтянул?..
  
  - Блин, Слава! - скрывал улыбку я. - Кто про что, а кот про сало!
  
  - Нет, ну так, а что? Ходишь, ходишь на эти танцы - без толку: только время теряешь!
  
  И Джон кивнул в довольном согласии.
  
  - Там чу-й-ства, понимаешь: чуйства! Высокие. Не те там совсем отношения. И она - не девочка для утех!
  
  - Да кто бы она ни была - хоть королева! А это что - не чувства? - в сердцах негодовал Слава. - Это - высшее их проявление, это - высшая их степень! Секс - это высшая стадия любви. Всё к этому, в конце концов, ведёт. Каждым касанием, каждой клеточкой своего тела, с каждой капелькой пота она передаёт тебе в этот момент свою информацию... Ту информацию, которую ты никогда, - Слава очертил воздух воздетым кверху указательным пальцем, - и нигде больше не получишь! Ни в каких разговорах, ни в каких там танцах!.. А потом уж - можно и стихи писать. У людей-то - так, а у тебя почему-то всё наоборот!
  
  - Так, а он, по ходу, к этому и не стремится, - выдал Джон.
  
  Натурально: "сдал"!
  
  - Слава, - миролюбиво сбавлял обороты я, - чего ты разошёлся, пуще трактора своего? Такое дело: не даёт - не даёт моя партнёрша, пока мне информации с капельками пота своего - никак! Ча-ча-ча пока только и перебиваюсь - до пасадобля ещё никак не дошли.
  
  - ?..
  
  - Ну, ча-ча-ча - это флирт, далее, по латинской программе, румба - любовь, а потом уж пасадобль - это вот как раз то, о чём ты... Ну-ка, Женёк, подкинь ручку из бардачка!.. Это чего - чек? Можно позаимствовать?
  
  Два минуса - в один плюс: уж коли так сложилось! Славно Слава на перо попал! Напросился, называется.
  
  - Слухайте:
  
  Какие славные слова сказал мне Слава,
  Затронув струны потаённые моей души:
  "Кто б ни была то - королева иль шалава:
  Сначала переспи, потом стихи пиши!"
  
  Парни от души рассмеялись.
  
  - Да, - повёл головой Слава, - при всех твоих косяках - имеешь ты право жить!
  
  Спасибо, друг, - даровал жизнь всё-таки! Только мы в лес-то ещё не приехали.
  
  - Ты про какие такие косяки, Слава?
  
  - Ну, что буха"ешь ты. Слушай, я вот всё думаю. - Слава глядел на дорогу. - Вот, если бы ты не бухал - был бы ты такой же жизнерадостный?
  
  Не давал, видно, покоя этот вопрос серьёзный тому пытливому уму!..
  
  - Я сейчас что - выпивши? Трезв, как стеклу-ушко!.. Не знаю, Слава. В какие-то моменты водка меня и выручала, но вообще-то - я сам это прекрасно знаю! - бросать пить надо напрочь! Окончательно! Не пил же совсем, когда на танцы начал ходить, - даже и забыл вовсе!.. Сам я знаю, - тяжело вздохнул я, - всё мне эта пьянка перечёркивает, всё! Все мои беды и напасти - от неё.
  
  - Вот этим-то ты и подкупаешь, - серьёзно промолвил Слава, - что ты это сам реально осознаёшь и хочешь всё-таки бросить. А то были в моей жизни люди: "Да что - это разве я пью?"
  
  - Да, мне кажется, - "встрял" за меня и Джон, - когда у тебя будет работа, ты и пить не будешь.
  
  Блажен, кто верует!
  
  - Не знаю, - пожал плечами я, - на Ушакова-то пил. Правда, иначе там было бы совсем тяжко. А так - хоть всю грязь эту с души смывал. Помнишь, Слава, рассказывал тебе, как Гриша как-то - в последнюю уже зиму - подходит: "Слушай, шеф говорит: "Может, чтобы Алексей времени не терял, мы ему обеды сами возить будем?" Ну, ты понимаешь, о чём это?". А я чего-то сразу и не въехал: "Да на кой, Гриша, - без этого вам со мной забот мало? Сам я из дома тормозок приношу - много ли мне надо?" А потом-то понял: я повадился тогда в обед шастать в чебуречную у Победки: "Гриша, я на обед - святое дело!" А он что - только руками разведёт: "Ну, только гляди - не очень там... Обедай!" Очень, не очень, а граммов двести, а то и триста, я на душу принимал - чтоб не ныла. Так это, получалось, они были согласны мне и чекушки возить - лишь бы я со двора никуда не уходил!
  
  - Видишь, как тебя ценили!.. Только денег не платили.
  
  - А зачем? - поддакнул Джон. - Лёха и так всё на "ура" сделает!
  
  Надо было срочно сворачивать скользкую и опасную тему: здесь Славу могло и занести.
  
  - Я же прихожку закончил! Коридорчик тёщин. Потолок в звёздах, трубу под пальму - ну, я рассказывал!
  
  - Можно ещё трубу паклей обтянуть - натуральней будет! - решил подсказать идею Женя.
  
  - Не, - отрицательно мотнул головой я, - это будет уже перебор. И негигиенично - мыть же постоянно надо.
  
  - Тёща-то хоть довольна?
  
  - Ну, более-менее. Прихожкой-то, наверное, но долго им всё это показалось...
  
  - Ну, как у Лёхи - мастера всегда...
  
  - Тёща-то у меня - суровая! Но - справедливая... Хотите, заедем как-нибудь - я вам коридорчик-то покажу.
  
  - Ты лучше, - усмехнувшись, Слава переглянулся с Джоном, - тёщу покажи... Так, Женька, - кажется здесь, как он нам объяснял, да?
  
  Мы свернули с заледеневшего асфальта в дивный хвойный лес. Завязли на первом же повороте, и мы с Женькой, выскочив, выталкивали грязненький наш микроавтобус. Дальше ехали без приключений, нашли и смотрели сруб за шлагбаумом будущего
  гостевого дома. И не спешил я никуда - можно было ходить, смотреть, поддакивать Славе и умничать Джону: танцпол был только завтра...
  
  Да, я пошёл в прошлый четверг на занятие.
  
  Во-первых, нельзя было бросать партнёршу - нельзя! Моя "съехавшая" крыша - не повод, чтобы она оставалась здесь неприкаянной одна.
  
  Ну, а во;вторых, где-то в глубине души ещё жила надежда, что...
  
  - Андрей, не надо меня больше провожать! - хоть и волнуясь, но твёрдо отрезала мне Люба, едва мы закончили занятие.
  
  Я ослушался. Я ждал её на улице у стеклянных дверей, надеясь хоть как-то объясниться.
  
  - Спасибо, что пришёл! Я на девяносто пять процентов была уверена, что ты придёшь, - не останавливаясь, она просто повернула в мою сторону голову.
  
  - Люба!..
  
  - Не надо, Алексей! - Люба была уже впереди и обернулась полностью, упреждающе вытянув вперёд распростёртую, в чёрной перчатке, ладонь. - Не надо! Мы уже с тобой обо всём поговорили.
  
  Приостановившись, она долгую секунду пристально всмотрелась мне в глаза, - что-то в лице её дрогнуло, - и, резко развернувшись, почти побежала прочь.
  
  Глядя ей вслед, я понял, наконец, кого напоминает мне она своей мягкой, летящей поступью - побежкой: гордую дочь племени Апачи...
  
  А на сруб, сдавалось мне, мы съездили сегодня напрасно: полдюжины мастеров, как со снисходительной усмешкой поведал нам подвыпивший сторож - брат хозяина, здесь уже пороги в надежде обивали.
  
  Может, и к лучшему - сюда ведь и не доберёшься!
  
  ...Но квадратный золотой кулон внушительных размеров Люба в первый наш "холодный" танцпол не то чтобы сняла, но даже в раздевалке впопыхах и забыла - переодевшаяся девушка с предыдущей группы Артёму прилюдно передала.
  
  * * *
  
  В четверг был стандарт - танго.
  
  Хоть дух переведу.
  
  Размечтался!
  
  Всё случилась ещё до занятия. Люба, пришедшая, как ни странно, с большим запасом (наверное, всё-таки специально акцию готовила!), стоя в некотором отдалении от меня, всеми забытого и тихо сидевшего на скамеечке, вдруг обернулась, и громко, на всю почти уже полную группой студию, с улыбкой, в которой вполне можно было заподозрить добродушную простоту, спросила:
  
  - Как у тебя дела-то?
  
  - Да нормально всё, - радостно опешил в первый момент я от нежданного такого внимания, лишь через некоторое время смекнув: это же она от меня, "на группе", открещивалась!
  
  Как, мол, дела - сто лет ведь я тебя уже не видела - не говорила! Да и видеть-то, честно сказать...
  
  И зачем так, на публику - они-то все ей кто? Ужель какие-то отношения с кем-то здесь намечались? Уж не с Андрюшей ли, центровым?
  
  Вот ляпнуть бы сейчас, в наивном удивлении глаза округлив: "А что может за тот час, как мы с тобой... Поднялись - расстались - разве могло что-то случиться - измениться?" Весело бы было! Разбитно! Плеснул бы ты, Гаврила, радости в этот мир чуток!
  
  Только вот с коня бы рыцарь вмиг слетел, пронзительным взглядом карих глаз, как острым копьём, сражённый. Наповал. Своей же Королевой Любви и Красоты...
  
  Поэтому: "Рыцари пожелали биться тупым оружием!"
  
  В общем, смолчал я.
  
  Такой уж танец этот - танго: кто кого!
  
  - Раз, два, три, четыре! Пять, шесть, семь, восемь!.. Пошли в диагональ!
  
  Пошли! С моей партнёршей - на край света: вдоль и поперёк! И нормально будет у меня всё - нормально!
  
  * * *
  
  И уже на следующий день, в пятницу, был дан мне свыше знак. Телефонным звонком с улицы Мечникова.
  
  - А вы дымоходами, пишете, тоже занимаетесь?.. Понимаете, у нас труба на чердаке отсыревает, и течёт по трубе вниз - в комнату... Нет, сегодня, наверное, не получится, а завтра - в субботу - сможете?
  
  Небо меня не оставляло.
  
  * * *
  
  Вряд ли это был тот самый дом, в котором квартировались Нахимовы. Люба же говорила мне: "Да я там не так давно была: тот особняк уже перестроен". Значит - по соседству. Главное же - на той самой улице и - у хороших людей. Хозяйка, занимавшая второй этаж со взрослыми сыном и дочерью, была учительницей музыки.
  - Каждый человек имеет музыкальный слух: просто надо его развивать... Есть хороший
  для этого инструмент - камертон.
  
  - Надо будет в рейс мне взять!
  
  Что же до трубы, то там действительно был нелёгкий вариант. Она прела от паров кухонных вытяжек - не дыма даже печей или каминов. И разобраться в хитросплетении дымоходов, не взобравшись на самый конёк черепичной крыши - к трубе, было невозможно: как водится, хозяева категорически не ладили с соседями снизу, отчего и вход в квартиру тех был заказан.
  
  Сколько я в старых немецких домах с дымоходами ни возился - здесь всегда, почему-то, такая катавасия! Просто-таки, как правило. Которое я уже в расчёт заранее прозорливо брал, а потому и не дымился чёрной злостью: затем я сюда и пришёл, трубочист-освободитель!
  
  - Ладно, - кивнул на то сын хозяйки, - я на неделе с друзьями договорюсь - одолжу лестницу алюминиевую. Но это, наверное, не раньше середины недели будет.
  
  На том и порешили.
  
  * * *
  
  Выходные я опять бродил по дачным обществам - уже в родной стороне: за улицей Емельянова. Оклеивая придорожные столбы никчёмными своими объявлениями и бормоча, как обычно, какую-нибудь околесицу себе под нос. Но хоть наушники от мобильного телефона к ушам тянулись: встречные прохожие могли решить, что я просто подпеваю.
  
  Укоренившаяся эта привычка была родом из трюмного одиночества, и в ушаковский период усилилась она порядочно. Внутренние диалоги, переговоры с камнем, монологи с самых высоких трибун были результатом размышлений о судьбах отечества и путях человечества и отголоском собственной своей, мелкошкурной доли. И в мутном словесном потоке порой намывалась крупица золотой мысли.
  
  Примечали, конечно, эту мою особенность - по долгу службы.
  
  - Правильно: отчего не поговорить с хорошим человеком! - ухмыляясь, одобрительно кивал на то Миша.
  
  Уже и дома я заговариваться стал. Однажды, "гоняя" в голове что-то своё, шёл в прихожей. Разминувшись в её узкости с Семёном, втихомолку вроде, обозвал то ли кого-то мне насолившего - Костика, кого же тогда ещё? - а может, и себя самого -
  заслужил ведь сто раз:
  
  - Пиндюк, а!
  
  Конечно, чуть-чуть иное словцо употребил.
  
  - Мама! - моментом возопил Семён. - А папа меня пиндюкой назвал!
  
  - Сёма, да это не на тебя я!..
  
  - Сынок, ты записывай всё, что папа такого говорит, - психологически- знающе разрешила ситуацию Татьяна.
  
  Он записал на маленьком блокнотном листике, с грибочком в уголке, вывернув букву "З" в другую сторону.
  
  Писать ведь ещё толком не умел, а компромат на отца уже собирал...
  
  Пиндюка!
  
  Листочек этот я хранил, как дорогое.
  
  * * *
  
  За изобилием бездельного времени, во вторник я явился в студию чуть не за полчаса до начала занятия. Артём жучил совсем уж юную пару - лет по восемь-девять, если не меньше, танцорам было. В руках маэстро играл невесть откуда взявшейся бамбуковой палкой, которая была, как водится, о двух концах. Пока что он на неё опирался, как на трость.
  
  - Скажи, - пытал он не в меру степенного для своих лет партнёра, - вот у тебя слух есть?
  
  - Я же вас слышу, - резонно пожимал плечами тот, отвечая точно теми словами, какими отшил однажды подобный мой вопрос Артём.
  
  Способный был ученик-то!
  
  Другой конец бамбуковой палки, хоть и чуть осторожничая (с оглядкой, поневоле, на меня), но всё же гулко несколько раз кряду опускался на не по годам рассудительную голову.
  
  Да, и сэнсей - ничего себе! Небесталанный.
  
  - Если бы я сегодня не болел, Максим, я б тебе!..
  
  Это были "спортсмены". Те, кого отдают лет в пять заниматься - серьёзно! - бальными танцами и из которых день за днём растят профессионалов, что будут выступать впоследствии на всевозможных турнирах и завоёвывать, к законной гордости родителей и данс-педагогов, кубки разного достоинства.
  
  Мне уже это никогда не грозило... Да и ладно - я ничего не пропустил: главная мне награда была ещё только на пути в студию...
  
  - ...Сальса у нас сегодня. Ну, основные шаги - помним!..
  \
  Они-то помнили, а мы-то с Любой - откуда?
  
  - Давайте пройдём сейчас крест, счёт - помним: восемь. Колени - мягкие!
  
  Основные шаги дались, впрочем, без какого-то труда. Шаг левой назад - обратно, правой
  
  вперёд - обратно; левой вбок, по диагонали, обратно; правой - вправо, точно так же: крест!
  
  Лёгкий достаточно.
  
  - И когда шагаете в сторону, то, сгибаясь корпусом, выглядываете из-за плеча своих партнёрш. Как из засады!
  
  Начали! Особенно усердствовал Андрюша Центровой, сгибаясь натурально - пополам. Любил, верно, по жизни "засады" чинить.
  
  Вообще это, конечно, рождало у меня живую ассоциацию: кубинские повстанцы отчаянно и дерзко появляются из зарослей сахарного тростника: "Patria o muerte!"
  
  А у меня было почти: партнёрша или смерть! Пока что я ещё поспевал за Любой, и алеману с поворотом и захлёстом ноги, в общем, освоил. Но, когда пошли ещё дальше - в дебри сальсы тростниковые, я сдался...
  
  Нет, на сей раз я не бросил Любу, не убежал постыдно. Я просто отступил к стойке, обвив её стальную колонну, как ствол пальмы, - хорошо хоть ногу на ногу не заложил. Так и стоял. С таким пытливо-вдумчивым выражением лица, что Артём, взглянув на меня, не смог сдержаться от доброго смеха.
  
  Ну, хоть маэстро болезного чуточку развеял.
  
  А Люба опять танцевала одна. Ей было всё нипочём - танец она схватывала на лету. Вот с партнёром её непутёвым вечно - засада!
  
  * * *
  
  С Мечникова позвонили в среду вечером: "Я лестницу привёз - с чердачного окна её до конька должно хватить. Сам я только во второй половине дня смогу подъехать... Да - сестра дома будет с самого утра".
  
  Ну, что же - четверг, так четверг: до танцев надо успеть!
  
  * * *
  
  Сырое утро лежало серым пористым снегом по краям дороги. На остановке у рынка, откуда до школы, где учился мой сын и преподавали жена с Любовью, было рукой подать, в полупустой автобус залез кудлатый забулдыга. Не явный ещё бомж, но вполне уже пропащий бродяга. Прозевала его вторжение на ходу спящая около шофёра кондукторша - зимний авитаминоз. Маргиналу повезло вдвойне: мигом он углядел знакомого и с ходу на того набросился:
  
  - Ты куда?
  
  - Да к Санычу, на дачу, - отвечал люмпен лет тридцати. - Подделать там кое-что надо. Поехали со мной - поможешь!
  
  - А обедом покормишь? - заволновался бродяга.
  
  - Так, оплачиваем проезд! - неприязненно вклинилась между ними подошедшая, наконец, кондукторша.
  
  Кудлатый стащил с давно немытых волос грязную вязаную шапку с застрявшим в ней пуховым пером и суетно перекрестился:
  
  - Господи, Христе!
  
  - Так, выходим! Саша, останови, Саша!
  
  - Заплати, а то меня сейчас высадят! - воззвал гонимый к знакомцу.
  
  - Выходим, выходим!
  
  - Заплати ты, ну! - изгибался уже с подножки бродяга.
  
  - Давай, давай, - глядя в противоположное окно, едва заметно махнул рукой его знакомый.
  
  Дальше поехали. Твоя, Гаврила, следующая. Не ровен час, и ты скоро так ездить будешь: дойдёшь, с танцами-то своими!..
  
  А на заиндевелую черепичную крышу надо было карабкаться по лестнице, на честном слове установленной у чердачного окошечка. Привязать её было абсолютно не к чему, и в любой момент алюминиевая грозила соскользнуть с ненадёжного черепичного уступа.
  
  Ну чего ты трусишься? "Здесь вам не равнина, здесь климат иной!" Вот, не пел бы ты таких песен - можно было бы спасовать: какой дурак туда сейчас полезет? Но: "Надеемся только на крепость рук... И молимся, чтобы страховка не подвела!"
  
  Полез!..
  
  Да ещё крыша такая островерхая! Чтоб снег не лежал.
  
  Лестница, скрежетнув под небольшой тяжестью моего тела, приникла к черепице.
  
  Мне б до конька только добраться: там-то я захваченную верёвочку к трубе подвяжу.
  
  А упаду, если что, я прямо под забор - хорошо не на него.
  
  Вообще-то, Гавриле не привыкать - летал он однажды с крыши: в том самом дачном городке, где стоял теперь мангал "Каталонский". Но там такая же островерхая крыша переходила сразу в покатый автомобильный навес - как трамплин, получалось. Хозяева, поневоле пронаблюдавшие полёт, так и поняли: "Во - молоток с мастерком прилетели!.. Вот, ведро с раствором - следом: сейчас и Лёха должен появиться!"
  
  Но - то летом дело было. И сам на разогреве был!..
  
  Затаив дыхание, добрался до конька. Долез до трубы. Но, конечно, нужный канал был самым дальним - теперь надо было ложиться на ветхую, разваливающуюся кирпичную кладку трубы и тянуться внутрь него. Пока что, не видя - на ощупь.
  
  Интересно, труба на известковом растворе положена? Не буду я к ней вязаться - за этим занятием скорее сорвусь!
  
  А чего, Гаврила, ты, собственно, струхнул? За обед, у кого придётся, работать жаждешь? Может, и не стоило до этого славного дня доживать? Тем более, студию-то софито-искрящуюся памятуя! В которой ты партнёрше - лишь обуза... Свалишься - разобьёшься. Отважно! Там, где Она когда-то жила. Для хороших людей - тягу выправляя. В тот самый день, когда дух не от высоты - от любви своей сумасшедшей захватывает - по-настоящему! И святых своих домашних перестанешь мучить...
  
  Я залез рукой в отверстие нужного дымохода. Он был замурован. Хорошо, что наспех - халтурщики тоже, видно, на острие крыши мандражировали.
  
  Да нет - Семёну-то я, как раз таки, и нужен. А, и с такой высоты - разве убьёшься?
  
  Изогнувшись и потянувшись до предела, одной рукой я сорвал первый черепичный ломоть. Другой рукой пришлось придерживать свободно нависшие теперь оставшиеся кирпичи и черепицу: ничего не должно провалиться в дымоход! А ведь ещё надо было,
  притянув к себе, аккуратно уложить под ноги, на ступень лестницы, сорванный кусок.
  
  Воздух держал меня - Небо. Оно только и ведало, как это удалось в десять минут разобрать и спустить вниз обломки черепицы и кирпичи, зачем-то преграждавшие путь кухонной вытяжке. Не уронив внутрь ни полкирпича: "Кирпич ни с того ни с сего никому и никогда на голову не свалится"! В дымоход, надо было правильно понимать, тоже...
  
  Злосчастная прелая труба в квартире высыхала на глазах.
  
  А и дел-то, оказывается, было - четыре кирпича убрать!
  
  * * *
  
  На обратном пути ноги сами завернули к хорошо знакомой кафешке на рынке: сто лет я уже здесь не был, а сто граммов никто не заметит!
  
  Получилось, правда, двести пятьдесят.
  
  - ...Так: сегодня у нас стандарт, - клонясь порой в циркульном полушаге в сторону, Артём гнул сомкнутые ладони рук. - Сегодня - венский вальс.
  
  Оживление тронуло всех: загорелись глаза, послышались радостные вздохи. Паша чего-то проблеял в предвкушении!..Я один оставался чужим на этом празднике жизни - заведомо.
  
  С венским вальсом совсем уж неважно у меня дело обстояло. Одно лишь помнил занятие, да пару раз ещё сталкивался на субботних практиках. Оступался даже в одиночку. А сегодня - в этой группе, с Любой, "подшофе"!..
  
  Да ладно - трус не играет в хоккей! Не убегать же опять - ещё до начала!
  
  - Помните: начинаем движение лицом в центр зала, но поворачиваемся по линии танца! Первый шаг - в линию зала. Два шага - спиной в центр зала, и на втором, здесь, шаге доворачиваемся... Диагональ всегда в линии танца! Ну, давайте попробуем пока без музыки.
  
  - Да, давайте сразу - под музыку! - хорохорился Паша громче всех.
  
  Артём милостиво согласился - то ж не спортсмены! В конце концов, кто платит, тот ведь и музыку заказывает.
  
  Зазвучала прекрасная мелодия венского вальса. Пары пустились в своё движение.
  
  - Смотрим только вперёд, через плечо партнёра!
  
  Нет, я никак не успевал! Я не мог перестроиться с медленного вальса, с его волнами спусков и подъёмов. Здесь же не было места промедленью - мы стремительно неслись в гладкой узкости канала.
  
  ...А в канале, с его "тяжёлой" стоячей водой, удержать судно на курсе не так-то легко!
  
  - Вперёд двигаемся широко, а назад чуть поменьше - чтоб партнёр мог нас обойти!
  
  Как Люба в медленном вальсе недовольствовала: "Ты меня обходишь!" Пожинай теперь - в венском вальсе всё норовлю "в тебя" шагнуть!
  
  В итоге, мы ушли с дороги других: я сел на пуфик, Люба готовно стояла на прямой ноге, другой вперёд шагнув, скрестив руки на груди. Глаза её горели, улыбка играла на щеках, порой она принималась аплодировать танцующим. Тогда я мужественно подкидывался и смело вёл свою партнёршу в танец. Пока не запутывался опять...
  
  Впрочем, не одни мы "сползли на обочину": лишь седовласый ветеран со своей возрастной партнёршей, Паша с неизменной танцевальной спутницей, да Андрюша со Звездой оставались на овальной орбите танца. Последние, однако, тоже сбивались, не поспевали, останавливались и, "прохалявив" порядочно тактов, пристраивались в число чемпионов вновь.
  
  - Так, хорошо! - уже даже и не глядел в сторону отступников Артём. - Давайте пройдём по времени - как на турнирах!
  
  Сколько сможем.
  
  Зазвучала знакомая мелодия. Да это же из прекрасной экранизации "Мастер и Маргарита": "Вальс Штрауса! Си-би-моль: "Весенняя гроза"!
  
  Сегодня Гаврила не сдаётся!
  
  Я опять увлёк партнёршу в вальс, я честно старался, поспешал! Но не было сегодня на свете силы, могущей мне помочь... На полтора круга меня только и хватило.
  
  - Учи!.. Шаги! - широко улыбнулась, скрывая явную досаду, Люба, и больше времени терять не стала, полностью переключив своё внимание на танцующих.
  
  А ветераны действительно вальсировали замечательно. Так до конца мелодии и
  докружились!
  
  - Ну, вот - минута, тридцать одна. Отличный результат!
  
  "Сеанс окончен! Маэстро! Урежьте марш!!"
  
  * * *
  
  А в пятницу, наконец, "подкатила" настоящая работа.
  
  - ...Ну, давай, в половине четвёртого жди нас у Королевских ворот - у въезда на новостройки. Мы с Джоном подъедем... Да - целая квартира под отделку. Двухкомнатная.
  
  И когда мы втроём катили на Славином микроавтобусе закупать стройматериалы, розовеющий закат уже дышал приближением весны...
  
  * * *
  
  Это была двенадцатиэтажная новостройка, уместившаяся, вместе с длинным "муравейником", на клочке абсолютной, заболоченной пустоши у ручья.
  
  Молодцы - начали хоть строить! Строили теперь в каждом уголке и закутке, "отжимая" у горожан порой и милые скверы, и любимые поляны. Высотки росли, как грибы после дождя. Но цены на жильё в них были всё так же неподъёмны простому человеку.
  
  Вид с девятого этажа, где и располагалась доверенная нам под отделку двухкомнатная квартира, открывался великолепный. За месяц надо было сделать её под ключ.
  
  - Хозяйка на восьмом месяце. Хотят ребёнка уже в новую квартиру привезти, - поведал мне Джон. - Тебе отдаём под отделку самую большую комнату - зал. Только материалы придётся в ней складировать - тут уж, извини!
  
  - Слушай! Шпаклёвка-то - это ерунда: в два счёта я справлюсь. А с ламинатом - поможете?
  
  - Поможем! - весело кивнул Слава.
  
  - Да за полдня ты его соберёшь! - заверил Джон. - Ну, а с обоями уж я подключусь... Да - у тебя ещё тут потолок двухуровневый - короб надо будет собирать.
  
  Я не возражал - чем больше работы, тем лучше!
  
  * * *
  
  Зал остался за мной. Детскую взял Володя - щуплый паренёк с умным, прозорливым взглядом, ходивший в "Кловере" в тюбетейке с узорами. Прихожая досталась его "лепшему" другу и земляку Сане - оба они были переселенцами из Казахстана. На кухню отрядили неунывающего Адиля, в ванную загнали непробиваемого Серёгу - "чёрного строителя".
  
  На третий день работы, когда мы уже вовсю малевали, мазали, жужжали, Джон привёз делово набранный на компьютере прейскурант, от которого все малость сникли: любой квадратный, или погонный метр шпаклёвки, покраски ли, выравнивания стен стоил ровно пятьдесят рублей. Во столько же были оценены укладка ламината, оклеивание обоев и всё прочее, кроме, разве, грунтовки: та стоила вполовину меньше. Мне, на самом большом объёме, по окончании работы причиталось шестнадцать с половиной тысяч рублей. Парням, соответственно, меньше. Лишь "чёрный строитель" "выгребал" на своём ванном кафеле девятнадцать тысяч.
  
  * * *
  
  - Ну, ты её отшпилил? - по-братски откровенно интересовался Адиль.
  
  - Не, Адиль, - честно сознавался я, - всё как-то никак... Не пришлось. Пока...
  
  Зачем убивать в друге надежду?
  
  - А я вчера в кухне шпаклевал, так вон, в том окне на шестом этаже - в доме напротив, девчонка такая - ничего себе! - в халатике у плиты чего-то готовит. Немного погодя чудак появляется, прямо у плиты - халат на фиг, и в комнату её!.. Вот я полночи кухню и шпаклевал!
  
  У меня же шпаклёвка, к стыдобе моей, шла медленно и коряво: словно и не брал я никогда в руки шпателя! Словно и не шпаклевал - на не последних в городе особняках - двухуровневые потолки и развёрнутые откосы без единой царапинки и неровности. А сейчас царапал я бедные стены, натурально - как курица лапой.
  
  Хоть сиди до полночи - сцену кухонно-эротическую в окне напротив карауль! Дожидайся сил прилива...
  
  * * *
  
  - Да нет сейчас таких цен! - горячился, сидя на мешке со шпаклёвкой и попивая остывающий чаёк, Саня. - Ты посмотри, везде по городу, на каждом столбе и подъезде объявления расклеены: шпаклёвка - от 90 рублей за метр.
  
  - От девяносто - от! - кивнул, поддерживая друга, Володя. - Значит, девяносто - самая хламовая цена.
  
  - Да, мутят чего-то, ясное дело, - покачал головой Адиль. - Джон - он вообще мутный! И Слава тоже таким стал... До того, как он начал с Джоном работать, он, клянусь, таким не был!
  
  - Ну, - надо было вставить своё слово и мне, - свои деньги здесь они тоже должны получить. Другой вопрос - как много?
  
  "Чёрный строитель" в чаепитии и обсуждении отсутствующих боссов участия не принимал. Занавесившись в дверном проёме клеёнкой, он без устали пилил турбинкой керамическую плитку, лепил её на стены, отрывал и выбрасывал её сам или по приезду Славы. Вихры его стояли от пыли жёсткими проволоками, лицо серело, как у шахтёра.
  
   - А ты, Лёха, чего думаешь - так со Славой и работать? - откровенно (наши отношения "учитель - ученик" позволяли) спросил меня как-то во время своего перекура он.
  
  - Ну, да - пока...
  
  Вихрастый ученик выпустил струю густого дыма изо рта.
  
  - А я сейчас вот, с этой ванны - отдам Славе долг, да и всё: уйду, наверное, от него, на фиг!
  
  - А сколько ты ему должен? - поинтересовался я.
  
  - Шестнадцать.
  
  Три тысячи рублей, за вычетом долга, получалось, Серёга должен был тут заработать. Неширокий был у моего ученика коридор, чтоб от Славы ушмыгнуть.
  
  - А куда пойдёшь?
  
  - А-а, куда-нибудь - найду! Со Славой больше нечего ловить. Они только обещают!
  
  - Короче! - итожил между тем Саша. - Надо будет у хозяина, по-тихому, вызнать, сколько он им заплатить должен.
  
  Саша - он на юриста учился. Заочно. В "Кловере" ещё курсовой работой шуршал. Ему, конечно, видней было, как правды дознаться!
  
  * * *
  
  - Да, двести пятьдесят тысяч, - на следующий же день простодушно поведали нам приехавшие хозяева. - Всё вот, что от покупки этой квартиры осталось.
  
  - Ну, да - сейчас квартиру купить - такая дороговизна!
  
  - Так вы что думаете: мы сами? Какой! Сложились все - что было: наши деньги, моих - её родителей деньги, - только так и смогли наскрести! А сами бы!.. - Хозяин махнул рукой.
  
  В искреннем сочувствии бессребреникам мы позабыли уточнить: двести пятьдесят - только за работу или с материалами?
  
  Если с материалами - не так уж много Славе с Джоном остаётся: тогда напрасно на них бочку катим!
  
  - Слушай, а где они сами целыми днями пропадают? Здесь ведь - и не появляются!
  
  - Ага! Славе за день надо материалы заказывать - к следующему вечеру только и подвезёт!
  
  - Да, взяли, наверное, квартиру под отделку втихую от нас.
  
  - Слушай, а ведь точно!..
  
  А весна в считанные эти дни уже официально - с листом календаря - вступила в свои права, и дни, уходящие в розово- закатные вечера, становились всё длиннее.
  
  Восьмое марта близилось: надо было что-то сочинять!
  * * *
  
  - Самба!.. Это - первый танец в латинской программе. Самба - это знакомство. Потом уж идёт флирт - ча-ча-ча...
  
  Ча-ча-ча для меня так и было - ярко красного цвета. А самбу я почему-то сразу увидел в гамме светло-коричневого с болотным: Бразилия, сельва...
  
  - Очень часто, кстати, после соревнований говорят танцорам: "У вас сегодня было два ча-ча-ча: сам ча-ча-ча и самба". Это к тому, что очень это распространённая ошибка - шагать в самбе шагами ча-ча-ча. Но здесь природа шага иная. Шаг самбы - присест. Бёдра всегда идут вперёд. И очень активная работа туловища на сгибе - во время шага. При этом, пресс расслаблен. Давайте посмотрим самба-ход: одна нога стоит на месте, другая шагает вперёд, в сторону, назад и - меняем ноги... С правой - шагаем вперёд, с левой - назад!..
  
  Со стороны, да грамотно русскоязычно, послушать: тафтология! Одна нога стоит, другая шагает, и меняем их потом: одну вперёд, другую назад. А ведь, как по-танцевальному верно и понятно!
  
  Артём показал, как. Да, в общем, не так уж и сложно.
  
  Не так уж и сложно,
  Попробовать можно,
  Знакомство свести вновь
  с партнёршей моей...
  
  Да, и здорово как! Одной ногой на месте стой, другой шагай на все три стороны!
  
  Одной ногой на месте стой,
  По трём путям иди другой!
  
  Как витязь на распутье.
  
  - Счёт самбы - полная восьмёрка!..
  
  Нет, мне самба определённо приглянулась - с первой минуты знакомства!
  
  - Хорошо, давайте посмотрим шаги виста!.. Встаём напротив друг друга... Так, партнёры - руки сгибаем пополам, ладони обращаем кверху! Партнёрши - согнутые в локтях руки - ладонями вниз, в ладони партнёра. Хотя, в принципе, здесь вы можете танцевать, держась и одной рукой, и вовсе без рук - самба это позволяет вполне! Но сейчас давайте попробуем так... Смотрим шаги: а шагаем мы здесь в сторону! Шаг - захлёст. Допустим, партнёр начинает движение вправо: левую ногу первым шагом
  захлёстывает за правую, а потом - потом уже шаг вправо правой ногой. Шаг неширокий! ... Партнёрша, соответственно, наоборот - правую захлёстывает, с левой шагает - у неё-то будет движение влево... Семь шагов - и на восьмом счёте делаем обратный захлёст, и пошли обратно!.. Давайте попробуем!
  
  Я балдел! Вот это был танец по мне! А что - футболом я в юности просто фанател, и финты бразильские, так с вистом самбы схожие, крутить любил: к вящему негодованию партнёров.
  - Ну, я вижу, вы поймали кураж - давайте, под конец, пройдём и двойку. Двойка - это кружение, когда партнёр идёт вокруг партнёрши по внешнему кругу... Шаги - абсолютно те же, что и в висте. Руки! Левая рука партнёра вытянута вперёд параллельно полу. Правая лежит на бедре партнёрши. Левая рука партнёрши ложится на левую руку партнёра. Вот так - правильно!.. Давайте - под музыку!..
  
  И это было легко и красиво!..
  
  - Так, подождите - партнёры! Вы сейчас все, буквально, оббегали своих партнёрш - вот так! - Артём карикатурно изобразил. - Зачем? Вы - вы! - её ведёте!.. Вы задаёте орбиту её кружения!.. Давайте пробуем заново!..
  
  Моя рука, вопреки установке маэстро, лежала на талии Любы: не решался ниже сползти, отношения наши нынешние-то учитывая! И здесь Люба с глубоким вздохом отлепила, наконец, мою клешню от талии и, безоговорочно приладив себе на бедро, чуть ещё и прихлопнула - для гарантии.
  
  Нет, вообще-то я и до этого момента балдел - от самбы!..
  
  Очень уверенно я теперь партнёршу вёл, по своему шагу определяя ей орбиту кружения. Жаль, занятие длилось лишь час - как обычно...
  
  Но всё ж, безнадёжно
  Той самбе балдёжной
  Вернуть тот безумный кураж
  прошлых дней.
  
  Да, ну его: "пресс расслаблен"!
  
  * * *
  
  - Если, как говорят, тебе не хочется работать третий день подряд - значит, сегодня среда.
  
  В среду эту разговор с боссами и состоялся. В моём плохо прошпаклёванном зале. Кому хватило места, расселись на мешках с клеем и шпаклёвкой, я облокотился на подоконник, Джон упёрся в дверной косяк. Слава сидел, почему-то, вполоборота ко всем - лицом в угол, указательный палец воздевал в потолок:
  
  - И даже не перезванивают!.. Позвонят по объявлению, цены спросят, и даже не перезванивают! Хотя цены мы объявляем - сами видите, какие... Но даже их люди не хотят платить!
  
  Или - не могут... Мы могли бы с Джоном взять, вон, квартиру на двоих, да и делать.
  
  - Я, вот, может только Лёхе, по камню, уступлю, а так-то - я каждого из вас в любой работе сделаю, - уверенно кивнул Джон.
  
  - Но, потому что мы уже сработались там - на "Кловере"... Всё-таки не хочется своих бросать!
  
  - Кстати, о "Кловере", - солидно подал голос Саня, - кто-то нам премиальные, вообще-то, обещал!
  
  Слава непроизвольно вздохнул, но тут ему на помощь пришёл Джон.
  
  - Вы же знаете, что последних денег москвичи нам ещё так и не заплатили... Вот, посмотрите - вы же получали там по тысяче рублей за день!.. Вместо пятисот, на которые договаривались.
  
  - Так мы и работали там - сутками!
  
  Повисла пауза тяжких вздохов и напряжённого молчания - ситуация была патовая.
  
  Время было подключаться Гавриле. Друзей-боссов надо было как-то "отмазывать", а с другой стороны, с парнями-пролетариями я ведь сейчас бок о бок работал.
  
  - Да ладно, парни, - хоть и невпопад, но стал "разруливать" я, - сейчас уж, главное, до тепла нам додержаться, а тут осталось-то: всего - ничего! Будет работа! Будет ещё и такой завал, что не будем за заказами этими успевать! Сейчас - по камню обязательно что-то выстрелит!.. И объявления - в газете, по столбам... Проеду ещё по старым клиентам - в почтовые ящики им от себя весточки побросаю: может, кому-то, по старой памяти, надо чего-то ещё сделать: а так и будет!.. Во - у Ланских надо два столба телеграфных камнем обрамить - он давно хотел, да только я с Ушакова вырваться не мог.
  
  - А это кто?
  
  - А это, Слава, помнишь, я тебе фотографии дли-инного такого забора показывал, богатого! Вот, это работа у Ланских. Добрый дядька! Солидный! Сейчас ещё и депутат. У него денег - мешками. Так что, парни, будет работа - даже через меня будет!.. Чуть-чуть только и потерпеть!.. Ну, попали мы так - в такое время: кризис этот хренов, да ещё и зима непролазная. Но - прорвёмся: куда денемся?! Надо всё-таки как-то
  по-человечески нам выгрести...
  
  Золотые, Гаврила, слова!
  
  * * *
  
  А Ланских действительно были хорошие люди - и хозяин, и хозяйка. И работа у них, шесть лет назад, шла легко и радостно. Забор с "канарским" - тем самым, невиданным здесь узором, получался такой, что проезжающие машины, случалось, приветственно сигналили, а проходящие старушки зло грозили: "Посмотрим ещё, как зиму простоит". Приехали мы с Альвидасом серым декабрьским днём на просмотр - пару лет спустя: стояла мозаика! Работа Альвидасу, видимо, понравилась, потому что хаял он её потом при каждом упоминании, обзывая не иначе, как "народное творчество". Так и говорил, кивая на своё "гениальное":
  
  - Но, согласись, это совсем не то народное творчество, что ты мне показывал.
  
  Ушлёпок, чего с него взять?!
  
  На его-то замысел на Ушакова своя бабушка нашлась:
  
  - Вот хожу я, смотрю, сколько ты мучишься: взять бы того, кто это придумал, да прибить!
  
  А к Ланских я ещё в первое ушаковское лето по выходным отбегал - тайком друг от друга: "серьёзные" люди ревнивы. Личная хозяина просьба была: подпорные стенки камешком облагородить, и "лужу" - совсем уж небольшую - уложить.
  
  Хозяйка мне, заслышав по окончании мою цену ("Да это мало!.."), чуть не на сто евро больше дала: они, видимо, обвыклись уже, что все тут беззастенчиво три цены - как три шкуры! - драли.
  
  В общем, хорошие это были люди! А Гаврила всегда заявлял гордо: "Хорошая работа - только для хороших людей!" Всем, причём, подряд он это говорил.
  
  Хозяйский угодник!
  
  Но ведь и делал!..
  
  * * *
  
  - Вон, смотри, объявление: требуется посудомойка, два через два, оклад - восемнадцать тысяч... Не фигово, да - тарелки себе мой - за тысячу с лишним в день!
  
  Володя шелестел талмудом "Из рук в руки", дожидаясь Славы, - чего-то ему для работы не хватало.
  
  - Так, Вован, там надо медкомиссию с санминимумом - неделя беготни и половина того заработка. Тоже всё - не так просто: я бы и сам пошёл сейчас тарелки мыть!.. Я уже, вон, полдюжины агентств этих, по трудоустройству, обошёл, где-то даже и деньги заплатил. И ничего путного насчёт временной, или ночной, работы - всё какую-то шнягу подгоняют, за восемь, а то и за шесть тысяч в месяц.
  
  - Да, - откладывая шелестящий талмуд, вздохнул Вовка, - если бы литейка не развалилась, я бы оттуда не ушёл. Там нормально было.
  
  - Чего не развалилось?
  
  - Литейка: цех литейный.
  
  - А где это у нас такая металлургия?
  
  - На территории домостроительного комбината - литейный цех. Ты чего - не слышал, что ли: шум вокруг него постоянно идёт! Жители тамошние возмущаются: дым-то ядовитый. А этим всем - по фигу! Я из-за чего и ушёл - хозяин новый появился. Жлоб
  такой! Два метра ростом. Москвич. Мама там где-то - по госдуме депутат! Охраны пять человек. Начал там свой террор наводить! Девчонка-бухгалтерша по ошибке на замороженный счёт два миллиона перевела, так он её так приложил - сотрясение мозга!
  А там - девчонка, двадцать пять лет... И платить перестал.
  
  - А чего с прошлым хозяином? Грохнули?
  - Да нет! Тот-то хорошо платил: тридцать - сорок тысяч в месяц выходило постоянно. Но он изначально в компаньонах с венгром был, а тот борзеть начал: за счёт литейки домой ездить каждый месяц... В общем, стал хозяин его прижимать, а этот венгр в Москву, уже головному боссу настучал: мол, деньги ворует. Ну, оттуда, не разбираясь: продавай литейку, не колышет!.. А полтора лимона евро в месяц доход был!
  
  - А как фамилия-то хозяина?..
  
  Володька назвал без запинки.
  
  Да - мир тесен, а все пути приводят на Ушакова! Точно, та пацанва, что Альвидасу меня подсуетила, я их уже и как звали-то забыл - они-то и говорили, когда, заранее осторожничая, я о хозяине дома осведомлялся: "Серьёзный. Металлами занимается". Я ещё потом и думал: какие, к бесу, металлы? "Попутали", наверняка, утырки! А оказалось - правда. И с деньгами, припоминаю, как-то ощутимо однажды напряжно стало: Альвидаса начали ревизовать, считать дотошно принялись... Вот оно, оказывается, что!.. Понятно - не единственный это источник дохода шефу был - дочернее, всего лишь, предприятие. Но, если полтора "лимона евриков" в месяц!.. Вот, выясняется - хорошим хозяином-то шеф был! Деньги людям платил. Не жлобствовал, не быковал. Растратчиков щемил. Дело умело вёл... Умный, конечно, мужик - чего говорить!.. А твоего, Гаврила, ума дело - к Восьмому марта что-нибудь вдохновенное сочинить.
  
  Да и не что-нибудь: нечто!
  
  Но что-то, воля ваша, всё не то в голову лезло!
  
  Наш Женя был на стройке мэтр,
  И труд строителей он почитал!
  А потому он каждый метр
  В полтинник щедро обсчитал!
  
  - ...Сань, Сань, иди скорей сюда, послушай! - кричал в прихожую Вовка. - И в тему всё так!
  
  * * *
  
  А Вовка - он ведь был начитанный! Знал толк в литературе. Рассказывал, как он одно время книги продавал. "Дорогие такие, подарочные. В школах учителя часто брали - надо было только под зарплату попасть. Ну, ещё что хорошо - и сам их читал".
  
  Молодец - всё с толком. Так ведь не каждый ещё сможет ходить вот так, предлагать.
  
  Помню, набранное на компьютере объявление на облупленной двери череды офисов серой четырёхэтажки "делового центра": "Распространителям парфюмерии, косметики, деятелям сетевого маркетинга и прочим коробейникам вход воспрещён!"
  
  "Коробейникам"!
  
  Вот как тут осмелиться - товар-то свой, в заплечной суме несомый, продвигать?
  
  Впрочем - жизнь заставит.
  
  В четверг я решил не пойти. Решил заранее. Надо было, всё- таки, шпаклёвку одолеть - я уже "тормозил" монтаж конструкций потолка, что должен был делать Адиль - мне в помощь. Уже и Слава как-то бросил ребятам зло: "А то - послушаешь - на словах мастер, а на деле, блин!.."
  
  Раньше он в мою сторону никогда так неуважительно не отзывался.
  
  Кризис!
  
  Да, и заслужил, чего там говорить!
  
  Я отзвонился Любе, как положено - сухо принят был мой звонок. Теперь, главное, пережить половину второго - когда в былые дни я уже срывался на сборы. Ничего, за работой да за ребятами - получится. Тем более, "чёрный строитель" пригласил "на
  пирожное" свою новую знакомую - по sms они друг друга нашли. Молодец, ученик! Не тяготился ни своим интеллектом, ни видом выдающимся - так и надо! Явившаяся на пятнадцать минут раньше оговорённого пигалица была тоже без комплексов. Галантно засуетившиеся парни подостлали ей самую чистую газету на мешок с клеем и, протянув кружку с чаем, угостили медовым пирожным.
  
  Девице было девятнадцать лет, она была в разводе, сынишке шёл второй годик.
  
  - Нет, сейчас я уже замуж выходить не спешу! - заложив спичку-ногу за ногу и на отлёте держа сигарету, сообщала она.
  
  В случае с Серёгой, наверное, это было разумно.
  
  Удивительно - и Саня, и Вовка, и даже Адиль с ходу нашли разговор с оторвочкой интересным - их беседа лилась непринуждённо и весело.
  
  А я, должно быть, был безнадёжно стар для их тем. Молодая мамаша в мою сторону даже не посмотрела.
  
  Напоследок девица пообещала Володе помощь в трудоустройстве, Саше - содействие в сдаче зачётов на юридическом факультете ("Везде свои люди найдутся!"), а Серёге - звонить и заходить. И умчалась, с мешка с клеем кипучей своей жизнью подорванная - деловая!
  
  - Да, нога у неё в сапоге - как моя чайная ложка в кружке, - в точку подметил Володя.
  
  - Теперь, пацаны, ваша жизнь наладится - если такая девка весовая вас под крыло берёт!
  
  Ты стихи к Восьмому марта пиши, язва!
  
  Я спокойно перенёс половину второго - шпаклевал старательно. Не дёргался и в начале седьмого - когда из дома, обычно, на танцы выходил. А вот уже в половину этого часа...
  
  Да, всё равно - работа была на сегодня закончена: очередные полведра заведённой шпаклёвки я выработал, а заводить новый раствор - на ночь глядя?! Хотя до темноты-то было ещё далеко. Солнце ранней весны уже не спешило закатываться по-быстрому, оставляя прекрасным весенним сумеркам всё больше свободы неподчинения ночи. Впрочем, и та, присмирев, мирила свой серебряный месяц с бледно-лазоревыми рассветами...
  
  С другой стороны проспекта, в отдалении прохода между домами, выход из стеклянного подъезда студии "Арта" просматривался достаточно хорошо.
  
  Чего, Гаврила, ты тут ждёшь? Чего соглядатайствуешь? Чего постыдно шпионишь, ждёшь чего? Чтобы она вышла с кем-то - под руку? - и ушла, наконец, из твоего сердца?
  
  Но ведь и тогда не отвяжешься, страдалец!
  
  Хотя с кем она могла отсюда выходить, прости Господи?! С Андрюшей, что ли, центровым? Да не смеши ты беса!
  
  Просто - я хотел Её увидеть! Пусть издали, пусть вороватым инкогнито... По твоим-то "понятиям" законно, Гаврила-четверг!
  
  Вот появился, наконец, Паша, не вздумавший даже придержать стеклянную дверь для выходящей следом высокой партнёрши, но что-то с ней тут же продолживший обсуждать. Возникло даже сиюминутное ощущение, что насилу он удержался, чтоб обратно эту дверь не качнуть. А ещё через минуту вышла Люба...
  
  Но она вышла одна. И заспешила неповторимой своей побежкой к остановке.
  
  Она была чиста, непорочна и верна - партнёру, в данном случае, её заполошному: спокойно мог бы он ещё полведра шпаклёвки завести и выработать!
  
  * * *
  
  Полуденное утро пятницы, когда без четверти одиннадцать явился я на работу, принесло новые потрясения. Новёхонький тёмно-коричневый ламинат лежал ровным полом в опустевшем моём зале, а Саня с Володей отводили взоры.
  
  - А это?.. Это чё, не понял? - завертел головою я, хотя прекрасно было всё понятно!
  
  - Да только ты вчера ушёл - Слава звонит: "Бросайте срочно ламинат в зале - завтра хозяин приедет, чтоб побольше движухи видел - аванс же надо с него перед праздником взять!" Ну, мы и...
  
  Ну, Слава, удружил! Не потому, что ламинат, который как кубик Рубика собирается, парням отдал, но как я теперь, по готовому-то покрытию, с козлом строительным, да с делами своими шпаклёвочными, двигаться буду: не царапни, не капни!
  
  - Говорит: плёнкой застелить.
  
  Вот показушник!
  
  Сам ты - капуша! Протележил - до безобразия!
  
  Плёнку - смешную (потому что тонкую, как папиросная бумага) постелил, набил на ножки своего козла и второго - подлинней и повыше, что Володька даровал (он-то уже свою детскую комнату закончил, стахановец!), куски старого ламината, да и призвал настоящего мастера Адиля конструкцию профилей для второго уровня потолка монтировать.
  
  Адиль ходил по козлам с перфоратором и шуруповертом, я передвигался в поддержке и прижиме профилей к потолку и стенам - руками и, случалось, головой. Встречались мы на середине и, балансируя, расходились, как в лок-степе ча-ча-ча: "Чуть только друг о друга прошелестев". Козлы менялись местами, обходя друг друга и двигаясь по кругу зала, как в венском вальсе, только в другую сторону. Так мы и прокружили - до самого вечера.
  
  Уже стемнело, когда прибыли наши шефы - хозяин квартиры не нашёл времени доехать, только "пересёкся" в городе со Славой: на слово ему поверив, аванс отдал. Кроме денег (копейки, конечно), парни привезли водки от Вадима - по дешёвке.
  
  - Кто будет брать? В счёт зарплаты.
  
  Ну, вот это уже более деловой, начальники, подход - исправляетесь!
  
  - Слава, на меня запиши!
  
  Вечер, когда я остановился на полпути домой в скверике из четырёх скамеек, был хорош. Рукой подать, проносились за железным ограждением по пятничной спешке в обе стороны машины; на противоположном тротуаре не иссякал живой ручеёк пешеходов - движение там было очень интенсивным. Здесь же теперь не ходил почти никто - близлежащие светофоры и пешеходные переходы дело решили. Лишь мирная нешумная компания из трёх лиц мужского пола и одной девицы расположилась напротив - стоя у "шведского", разложенного на лавочке несколькими пакетами "стола".
  
  Поставил на крашеные заледенелые бруски скамьи свою поклажу и я...
  
  Вечер был хорош...
  
  * * *
  
  Вечер был хорош. Как в "Мастере и Маргарите" - персонаж тот, что в обличье борова однажды летал, тоже всё на скамейке присаживался: "Воздухом, воздухом хотел подышать, душенька моя! Воздух уж очень хорош!"
  
  Такая же свинья!
  
  Я отхлёбывал прямо из горлышка пластмассовой полуторалитровой бутылки.
  
  Хорошо, что за ударной нашей с Адилем работой прихваченный из дома бутерброд я не успел "затрепать". А бутерброд был, между прочим, с салом - мировая закуска!
  
  Кстати, о "душеньках": Татьяна с Семёном завтра опять едут в Польшу - на целых три дня. Так что Восьмое марта я "зажал"!
  
  Не любил я этот праздник...
  В воздухе вдруг заискрились снежинки. Ну, а что - ещё только март, да и то самое начало. "Марток - надевай сто порток!" Когда уже весна - с теплом её - придёт?
  
  Слава вот так же подставлял недавно лицо падающим из темноты снежинкам: "Бли-ин, это ж снег идёт - смотрите!" Увидел, наконец: только-только сдали они "Кловер". И удальцы его, нейтрализующие мелкие недоделки, стояли тут же: спиной к огромному торговому центру, к начальнику своему передом. Третий час ночи шёл - романтика!.. Которая простым смертным, что мирно спали в тёплых постелях, вместо того чтобы клеить или шпаклевать, попросту недоступна.
  
  Жаль, конечно, бедолаг...
  
  А Слава... Слава - он классный парень! Один только день, что стоял особняком в моей памяти, чего стоил! Январский, воскресный - после длиннющих праздников и штормовой бури накануне. Три года назад. Мы не без труда добрались тогда до мангала нашего, Мальборгского, в тот день нами и завершённого. Ветер залихватски лихо гнал по синему, с ярким солнцем, небосводу рваные облака; Слава с упоение разделывал швы, я крейсерски поспешал с завершением кладки.
  
  
  - По морю лодочка плыла! - плыло из самовольно нами вынесенного на улицу хозяйского магнитофона.
  
  - Чего там по морю плыло? Водочка? - разбитно вопрошал я.
  
  - Она самая! - в тон мне хохмил Слава.
  
  - А по какому морю-то - не сказали?
  
  - Нет, - мотал головой он, - это только в конце песни скажут. А то народ, не дослушав, сразу и ломанётся.
  
  Душа тоже пела: правдами - неправдами, ночами - воскресеньями заканчивал я, наконец, этот побочный, тоже навязанный, калым, что путал меня по рукам и ногам. Теперь руки для Ушакова были развязаны! Теперь-то уж я там разгонюсь!
  
  И зима та была тёплой - сама природа была Гавриле в помощь: а кто ему ещё поможет?
  
  И каждый день я смотрел вечером по телевизору прогноз погоды: "От нуля до двух градусов ночью, пять-семь тепла - днём". Ещё день отыгран для работы! А, как сказали всё в том же прогнозе: "День начал прибавляться, хоть по чайной ложке". Да ничего - по чайной ложке, по маленькому камешку, до весны доживём, а там - закончим, да оттуда уйдём!
  
  Вот тогда мы дружили со Славой душа в душу. В те дни мы понимали друг друга с полуслова.
  
  Но недолог был тот день - коротки они ещё в январе...
  
  А и подвёз он меня однажды оттуда же - домой: года, верно, через полтора (Александр Мальборгский, листом берёзовым, всё не хотел от меня отстать - то с печкой банной, то с клумбами кирпично-каменными). Опоздал я на последний автобус - пришлось вызванивать друга: он в близлежащем посёлке комнату снимал. У добропорядочных мужей сельских их жён уводя - на кухню свою. Как клятвенно заверял - только для разговоров, для весёлого общения. Вот и пришлось мне весельчака от какой-то общительной пассии в один вечер выдернуть. Откликнулся без разговоров: "Сейчас, только блинчиков с творогом съем - ещё не ужинал".
  
  Настоящий он друг - чего говорить!..
  
  А баклажка моя полуторалитровая опустела уже заметно: пора было сворачиваться и двигать домой. Хоть уходить с этой скамейки уже и не хотелось...
  
  Вечер был уже не просто - очень уж хорош!.. Как и я, сдавалось, уже...
  
  ...А когда я однажды, по какому-то очередному фортелю Александра Мальборгского (грешил он ими порой - невинно) размышлял вслух Славе, а не снести ли заезжим "Камазом" наше сооружение, Слава воспринял это всерьёз:
  
  - Не-е - не надо!.. Я в своей жизни ещё ничего лучше не делал.
  
  
  
  ***
  
  Отправив своих в Польшу утром в субботу, поехал сразу на работу, подавив соблазн рифмы: "суббота - работа": где-то она уже явно звучала - миллион, наверное, раз. Да, вот - навскидку:
  
  "Закончена работа,
  Опять пришла суббота,
  И нам с тобой охота
  Кадриль потанцевать!"
  
  Да, много танцев на свете - узнать надо, при случае, как кадриль танцуют: ближе, всё-таки, она нам латины далёкой.
  
  Наша же работа не кончалась...
  
  Зашабашили мы с Адилем потолок - только чай, с запасённой им накануне копчёной куриной ножкой, ещё не проснувшемуся толком брату я и дал попить. Ближе к полудню звонил Слава и долго консультировал Адиля, как клеить стыки между гипсоплитами.
  
  - Слава говорит, надо сначала шпаклевать, а потом сетку клеить.
  
  От новых таких технологий я оторопел!
  
  - Как это так?! А как мы места стыков потом увидим? Ну-ка, набери его!
  
  - ...Сначала - грунтуете, шпаклюете, потом клеите сетку, потом - ещё два слоя шпаклёвки!
  
  Может, я дурак, а может, сетка такая - сплошная, как под обои волокно?.. Ладно: "Было бы сказано!"
  
  В любом случае, сделал я, как босс велел и как Адиль уверенно поддакивал. А вечером, когда все уже разошлись - разъехались праздник два дня праздновать, Слава трезвонил опять:
  
  - Слушай, надо же сначала места стыков склеить - забыл я сказать! - а потом уж шпаклевать-то?
  
  Нет - это не я дурак, и сетка совсем не такая... Я помолчал, соображая.
  
  - Ну так, правильно... Только, как я теперь это осуществлю, интересно: прошпаклевал ведь я уже!
  
  Теперь взял паузу раздумья Слава.
  
  - А там не видно швов - под шпаклёвкой?
  
  - Ну, не везде.
  
  - Ты тогда, знаешь, как: поколоти этот потолок, чтобы на швах шпаклёвка треснула - будет видно!
  
  Слава - ты молодец! Красавчик, как сейчас говорят.
  
  Пошёл в субботу на работу:
  Какая уже там кадриль?
  И швы я шпаклевал без счёта:
  Велели Слава и Адиль.
  
  Закончена моя забота.
  Как завершенье ей - звонок.
  Придумал Слава вновь чего-то:
  "Долбась, чтоб треснул потолок!"
  
  * * *
  
  Верно говорят: "Два раза переехать - один раз сгореть!" А, скажу я вам, один раз переделать - три раза сделать заново!
  
  Сколько я печей и каминов за кем-то переделал - мне можно верить!..
  
  Теперь надо было долбить потолок - до образования трещин. Потом колупать - скоблить трещины шпателем от своей же шпаклёвки, тщательнейшим образом зачищать на ширину сетки, грунтовать, клеить её, шпаклевать места стыков заново.
  
  Вся недолга! Всего-то и "делов"! Подумаешь - день впустую: сколько у тебя их было - на Ушакова - таких дней? В месяцы сложились бы.
  
  А ведь было Восьмое марта, и люди - нормальные люди! - уже жили во многих квартирах этого дома. А тут - в потолок колоти!
  
  Я не любил этот праздник. Главным образом потому, что все мужи, сломя голову, дарят жёнам и дамам сердца цветы, становясь рыцарями ровно на день. А завтра всё пойдёт по-старому: на триста шестьдесят четыре дня... А ещё и оттого грустен был теперь этот день, что частенько Гаврила на него без денег оставался - сколько уж лет. В девяностые годы - с самого начала их, постоянно зарплату задерживали: голодны были те лихие вёсны. И не знал, куда в этот праздный день себя деть.
  
  А вот сегодня был при деле - и то хорошо.
  
  Постукал я чуть в потолок - без фанатизма, руками подавил: кое-где и обозначились трещины. Не факт, однако, что были они строго по швам.
  
  Да ладно: хоть потолок колотить, лишь бы день проводить.
  
  До пятнадцати минут первого времени было ещё достаточно...
  
  Впрочем, в одиннадцать начал я уже дёргаться, и место лучшее для прочтенья выбирая, и крупными печатными буквами на картонном обрывке от упаковки плитки керамической текст аккуратнейшим образом переписывая.
  
  Ни единой запинки быть не должно!
  
  Место, в конце концов, было выбрано на крохотной лоджии. Здесь хоть и был пыльный завал инструмента и обрезков плиточных, зато и связь была, наверняка, хорошей.
  
  "CERAMO MORAZZE"... Я уже и это заучил. А как же иначе - неделю уже только на этих обрывках упаковок и писал - карандашом строительным. Без конца его затачивая, без устали строку шлифуя... Спасибо тебе, "CERAMO": покладистый у тебя картон, и тепло от него в ребро ладони, идёт. И добро, что не лощёная то бумага - не скользил мой карандаш.
  
  Однако пора: двенадцать ноль семь... Не поздно, не рано!
  
  Не рано - уж это точно! Скорей всего - наверное, уже поздно... А - всё равно!
  
  - Алло, Люба?..
  
  Восьмого марта женщину я эту поздравляя,
  Ей искренне, от сердца и души желал,
  Чтоб радовала красотой вокруг, день ото дня всё расцветая,
  И праздником в году день каждый её стал...
  
  Мой взор скользил по ярко освещённой весёлым солнцем многоэтажке напротив.
  
  - Чтоб грациозные и хрупкие те плечи
  Забыли навсегда постылый груз забот.
  Чтоб крылья за спиной расправились навстречу
  Порывам ветра свежим, унося в полёт...
  
  Мне, наверное, никогда не купить свою квартиру в таком доме - самой судьбой, верно, не суждено...
  
  - Чтоб свет заморских далей заискрился
  В распахнутых на мир открыто карих тех глазах.
  Чтобы на пылкое то сердце свет любви ложился,
  Счастливой плавясь позолотой в ясных днях...
  
  И не жить, верно, в солнечных комнатах, и не тягать, под покровом ночи, никого от плиты...
  
  - Чтобы спокойно оглядев одно мгновенье,
  Увидела бы главное, за суетным не в счёт:
  Самой собой - Любовью быть её предназначенье,
  Даруя этим счастье в мир, любимою она живёт.
  
  Так что стихи только и читай - умеешь... Заунывно.
  
  - Спасибо, Лёша, спасибо!
  
  Я поспешил повесить трубку - пока не поздно...
  
  Молодец, Гаврила! Без сучка и задоринки выдал! С придыханием, и даже с надрывом лёгким - на последних строках четверостишья каждого.
  
  ...Остаток дня, в прострации тихой собачьей грусти, кружился по залу со скрипучими своими козликами, и радиоволна бередила душу: "...И девушки танцуют одни". Я такой песни у "Аквариума" до этого и не слыхал...
  
  А ближе к вечеру приехали вдруг хозяева и очень изумились, меня увидав: "Вы и сегодня работаете?" - "Ну, так надо же спешить, заканчивать!" - Благо, успел я уже рытвины свои потолочные замазать.
  
  Прямо, как на Ушакова!
  
  Да куда уже там спешить - поздно...
  
  * * *
  
  Под ночь уж мои из европейской заграницы приехали.
  
  - Не вздумай даже Нахимовой цветов дарить - слышишь?!. Её в пятницу уже задарили всю!
  
  - Так любят?
  
  - Попробуй не полюбить - она потом вспомнит!
  
  Да: "Попробуй не полюбить"!..
  
  * * *
  
  Да я, собственно, особо и не рвался. Ладно - сто пятьдесят рублей этих, но совать одинокую розу после праздника, после моря подаренных букетов?.. Не убого - пошло даже как-то!
  
  Впрочем, виновница моих терзаний сама дело решила, отзвонившись: не придёт она. На конференцию выездную, в область куда-то, отправилась. Будет под вечер, но за туфлями бальными, естественно, метнуться не успеет.
  
  Как знаешь...
  
  С работы меня выгнали. Слава с Джоном согнали меня с козел, когда мы втроём взялись шпаклевать потолок финишным слоем. Под моим шпателем всё катался какой-нибудь катыш, которым царапал я безупречный глянец.
  
  - Слазь, давай!.. Мы с Джоном лучше сами - вдвоём!..
  
  И справились-таки, спецы пробитые.
  
  Оставалось лишь, не глядя на Саню, Вовку и Адиля, взять со Славы за моральный ущерб пару сотен - взаймы - и уйти с глаз долой - на танцы.
  
  А в студии, перед занятием, Андрюша Центровой подарил своей партнёрше розочку, и та, подумав, клюнула его в щёку. Она была девушкой замужней и вне студии не признавала никого: когда мы с Любой шли мимо неё на остановке, она стеклянно смотрела поверх наших голов - благо, её рост позволял.
  
  Появились две новые девушки- подруги, верно, златовласой Мечты Оккупанта. Потому что одна из них безоговорочно завладела Мечтой в паре и вела себя на правах партнёра так надменно и властно, что у Гаврилы даже зародились кое-какие сомнения.
  
  Не его собачье дело!
  
  Вторая же девушка, - миниатюрная и белокурая, встала в пару со мной.
  
  Был медленный вальс.
  
  - Я уже, похоже, ничего не помню, - на всякий случай подстраховался я.
  
  - Ничего страшного. - Её ладошки отчего-то вмиг вспотели в моих.
  
  - Та-ак, идём квадрат! - командовал Артём.
  
  - Ну вот, - боялась улыбнуться мне она, - а говорите - не помните!
  
  Она умела танцевать медленный вальс. Она была мила и спокойна, она была хороша собой. В ней было, кажется, всё. Но всё это было без какой-то шальной приправы, без изюминки какого-то колдовства.
  
  В общем - не сидел в ней чёрт!
  
  В ней не было Любы.
  
  * * *
  - Артём, спасибо, за занятие!..
  
  - Да не за что...
  - Скажите, Артём, а сколько у вас стоит индивидуальное обучение?
  
  - Шестьсот рублей в час. Но у меня сейчас абсолютно нет окон.
  
  - А если я - на полчаса раньше: перед следующим занятием?..
  
  Маэстро в растерянности кивнул.
  
  * * *
  
  Я должен стать ей достойным партнёром! Что я, в самом деле?! Как на Ушакова - камешек за камешком, так и здесь - шаг за шагом!.. Ужели не смогу я этого осилить, коль то осилить смог?
  
  Должен!
  
  * * *
  
  В среду на квартире висела абсолютно дурацкая на мой счёт ситуация, когда и работы мне уже не было, и уйти бы я был не прочь, да хмурившийся Слава так безмолвно против был, что и заводить с ним об этом разговор Гаврила не решался.
  
  А по "Наше радио", то ли как издёвка, то ли как свыше знак, затеялась просветительная тема дня о бальных танцах.
  
  В любом случае - душу бередило...
  
  - ...Вальс. От немецкого "Вальсо" - кружиться и вращаться. Изобретено в Вене.
  
  Как это Маргарита на балу у сатаны приветствовала Штрауса: "Приветствую вас, король вальсов!"
  
  Я срочно выудил из сумки походную свою записную тетрадь в твёрдой обложке - записать на ходу. В порядком уже потёртой тетрадке, отданной с самого первого листа танцам, вальс как раз стоял первым. Далее, с промежутком в пять чистых листов, шли ча-ча-ча, танго и румба. Деловых, по танцам, записей набиралось считанные строки, тогда как тетрадь была исписана почти вся, включая корки, - черновые и чистовые муки стихотворчества Гаврилы. На синей обложке в стиле Пикассо был изображён явно тропический берег, и две сеньориты топлесс, повернувшиеся шарообразными попами. Жизнеутверждающая, в общем, была обложка, экзотическая - за что тетрадку и купил, и берёг для чего-то уж очень душевного...
  
  Самое интересное - у Славы обнаружился точно такой же блокнот, только форматом поменьше, в котором он вёл бухгалтерию выданных парням авансов и текущих за ними долгов.
  
  Долго мы в момент обнаружения родству душ умилялись, безмолвно головами покачивая.
  
  Такой же, выходило, страдалец по сеньоритам! Только - помельче...
  
  - Сальса - острая и пикантная, как соус. Есть сальса венесуэльская, колумбийская. Пришла с Кубы.
  
  Опять же!
  
  - Партнёры без устали меняются партнёршами, а те радушно принимают партнёров.
  
  Верно - это по-кубински. У них, говорят, с этим просто - главное, на пляже в воду зайти по самый подбородок: сам по телевизору видел... А вот "живьём" на Кубе не был ни разу: транзитные часы в аэропорту - не в счёт. Жаль! Хотелось бы... А ведь была там и ремонтно-подменная, по советским временам, команда, и менялись там экипажи, и ремонтировались, и даже на дачу-музей Эрнеста Хемингуэя работать в помощь ездили. Говорят, ещё и с неохотой.
  
  Пиндюки! Полжизни бы сейчас за то дал!..
  
  - Танго. Изобретено в Буэнос-Айресе иммигрантами из Африки...
  
  Ой ли?..
  
  - ...И вобрало движения африканских плясок.
  
  Да путают, верно, чего-то!
  
  - Первично был мужским танцем - кавалеры танцевали друг против друга в желании залучить сердце женщины. Причина - демографический дисбаланс: мужчин прибывало
  гораздо больше, чем женщин.
  
  Где- где, а в Буэнос-Айресе-то Гаврила побывал - повезло дураку! Спасибо судьбе!.. Аргентина!.. Даже из детства - как они голландцев в финале 1978 обыграли: я ведь страстно за команду Кемпеса болел! За тысячи миль морских и километров сухопутных, за одиннадцать ещё лет детства и юности, в которых дальние дали разве что снились, но звали настойчиво... Всё тогда было в руках - только захотеть! И осуществить - через тысячу терний. "...Баба Тася чувствует себя нормально. Картошку нынче посадили в Бобровке. Алексей улетел в Буэнос-Айрес" - в такой точно последовательности родители старшему брату в письме и сообщили.
  
  Наверное, это молодость, наверное, это первый рейс морской, но я не видел города красивей и девушек прекрасней, чем на улицах его... Кроме Любы - сейчас! - конечно... Может, именно тогда-то я латиной и заразился? И Люба - в ней что-то тоже такое есть - оттуда! А может, всё то было лишь предчувствием Её?
  
  - Главное: чтобы понять природу любого танца, его надо протанцевать.
  
  А было ли вообще всё это?.. Если было - как же я мог, в конце концов, на улице Ушакова оказаться?.. Впрочем, там, на Ушакова, я изобразил на спине тёплой (Альвидасом, кстати, дарованной) куртки композицию: ветряные мельницы в перспективе, надвигающиеся тесным клином. Краски были по батику, а синяя ткань куртки - чем не холст?! И красными, оттенёнными жёлтым, в цвета флага испанского, буквами - размашистую надпись: "!NO PASARAN!" Мельницы, в смысле. Художественно на самом деле получилось! Даже Гриша языком цокнул: "Лучше бы ты это время на камень потратил". И каким жалостливым был тот взор хозяйки, что поймал на своей спине я морозным зимним днём, обернувшись с только что обрезанным камнем от своего станка: от него испарялась ещё не остывшая, налитая в прямоугольную ванну час назад вода. !No pasaran, Наталья Алексеевна! Они не пройдут - мы победим этот камень, не сдадимся! Зима, мороз - всё нипочём! Главное, чтоб в подвале прачечной, куда вход мне разрешён безоговорочно, вода горячая есть: поменяем три раза на день! А там и до весны - очередной, будем надеяться, последней здесь - дотянем!
  
  Мельницы - это не хозяева-заказчики! Это - договоры мои. Чистосердечные!
  
  И я не сдался - я победил. Как и тогда - в том первом рейсе, в трюме! Когда поначалу пророчили мне досужие языки: "Куда лезет!.. Сломается - в два счёта!.. О-ох, будем по очереди за него в трюм лазить". Но я не сломался - внутри, а это в трюме важнее всяких мышц. Впрочем, жил во мне тогда хватало! И когда повалило в трюм уж строго под тридцать тонн мороженой рыбы за вахту, и опытный трюмный из другой бригады стал подменяться с кем-то другим через вахту, я лишь с деланным безразличием бросал своему рыбмастеру на подобные предложения: "Какие замены, мастер? Нормально всё - работаем!" А трюм уже стал родным - я поймал там кураж, я победил там всех и вся... И в конце рейса я, салага, был уже в морской у всего экипажа чести. И наградой мне был тот самый Буэнос-Айрес. И, думаю я теперь, был бы он так пронзительно прекрасен без трюмного этого преодоления?..
  
  И одолел бы я Ушакова, не будь того рейса, не знай я трюма?..
  
  Уж это - точно нет! Уверен!
  
  - ...Лёха! - Джон совал мне свой мобильный, - это по твоей теме!
  
  - Алло!.. Да, - слышалось из трубки, - мне мангал нужен - из камня. Открытый.
  
  Наконец-то - весна!
  
  * * *
  
  Оно хорошо, конечно, что вовремя так этот человек позвонил - мог я теперь с квартиры уйти, - но он мне сразу не понравился. Ни джипом своим чёрным, ни внешностью новорусской, ни тем, как глянул на меня, когда я на переднее сиденье быстренько усаживался.
  
  - Сергей!
  
  И имя - недружественное...
  
  - Мне, в общем, нужен мангал из камня - круглый.
  
  - Можно, - кивнул я, протягивая фотоальбомы своих работ, которые предупредительно таскал в сумке недели уже полторы - на тот самый случай.
  
  В минуту их пролистав, хозяин джипа досадливо цокнул языком:
  
  - Нет, это не то! Мне нужен открытый, понимаешь? Ладно - поедем, на месте разберёмся!
  
  - Да знаю, знаю, - кивнул я, - открытый - со всех сторон: над ним зонт - дымосборник монтируется!
  
  Ехать пришлось недалеко - в черте города, в самом начале одного из дачных обществ. Более того - через забор и замусоренный ручей от дачи, на которой выкладывал камино-печь двенадцать лет назад.
  
  Там-то очень знатно получилось!
  
  - Вот здесь, - вёл меня хозяин внутрь беседки, - мне и нужно вот из камня этого, - он кивнул на развалы булыжника во дворе, - сложить круглый такой мангал. Сможете - круглый-то? Открытый со всех сторон: чтобы тут чего-то жарилось, а я с дружбанами - тут стол поставим! - мог водку пить.
  
  - Ясно, - подхватил я, - очаг! А над ним вешается такой зонт-дымоход железный.
  
  - Да, мы на цепочках-растяжках повесим!
  
  В беседку вошли двое парней в рабочей одежде. Сергей сунул им альбомы, и пока я осматривал да прикидывал, они втроём о чем-то пошушукались и друг другу покивали.
  
  - В общем, мне всё понятно, - заключил я, - проблем с камнем никаких не вижу: круглые формы делать приходилось часто. Вот даже эта работа, - я ткнул в альбом.
  
  - Хорошо! А с зонтом этим поможете?
  
  - Ну, здесь не обещаю ничего: я - по камню.
  
  - Договорились, - не особо меня услышав, кивнул сам себе хозяин, - если что здесь будет надо - вот, к парням обращайся!
  
  Буду. Но на кой сдались их "зонты" - мои мельницы: "!No pasaran!"
  
  * * *
  
  - Слушай, Слава! Он мне сказал вчера цену прикинуть и ему озвучить.
  
  - Ну, вот ты и рассчитывай: на сколько дней тебе там работы?
  
  - Четыре-пять.
  
  - Ну вот - чтоб по полторы тысячи в день, минимум, выходило.
  
  - Ручная работа! - поддержал Джон. - Да ещё с камнем.
  
  - Блин, там работы-то!.. Двести евро, короче, я ему заряжу! Только, может, sms отправить: вы же знаете - сказать язык у меня не повернётся!
  
  - Нет, - решительно отверг предложение Слава, - так он и подумает, что ты боишься цену назвать. Не, позвони и скажи!
  
  - Позвоню, ладно, позвоню, - кивал я. - Да, Славян, подкинь-ка, на бедность триста рублей!
  
  По расчётам за квартиру, я остался должен Славе две с лишним тысячи - за вычетом авансов.
  
  - Нормально, да? - зло усмехался у шефов за спиной Володя.
  
  Ну, в общем, и верно - ни черта, фактически, я там не сделал.
  
  - Слава, ты только записывай всё старательно - сейчас я с тобой с этого калыма и рассчитаюсь!
  
  Это даже не семечки - шелуха от них. Всё главное начиналось сегодня в семь вечера!..
  
  * * *
  
  Впрочем, приперся-то я на сорок минут раньше. Выждав освободившегося Артёма, оттеснил его в краешек паркета.
  
  - Вот, маэстро, здесь за полчаса! - я натурально всунул свёрнутые сторублёвки в карман его штанов. - Давайте по венскому вальсу сейчас пройдём!..
  
  - Вы вот что... - Выудив деньги из кармана, Артём так же ловко всунул мне их в нагрудный карман и даже пальцем указательным прижал. - Посещайте занятия - и всё у вас получится. А чуть что - я и так покажу.
  
  - Знаю, Артём, и спасибо вам огромное за это!.. Понимаете, - я заглянул в его глаза, - мне очень надо поспеть за своей партнёршей: она-то, видите, какая!
  
  - Да, - гладя уже в сторону, кивнул маэстро, - схватывает она всё на лету. Но, повторяю, ходите регулярно на занятия, и у вас очень скоро будет получаться ничуть не хуже... Партнёрша-то спокойная у вас.
  
  Непроизвольно, но выразительно я повёл я бровью.
  
  - А, - тактично кивнул Артём, - на людях, да?
  
  Пора было уже браться и за вальс венский...
  
  А она опять не пришла. Опять партнёршей была белокурая, ни в чем не повинная...
  
  Закончилось занятие, и, спускаясь по полутёмной лестнице, я набрал Любу. Ну, а что - разве права не имел? Даже - наоборот!
  
  - Нет, у нас педсовет сейчас... Да, на следующем занятии буду.
  
  Ну, и слава Богу!
  
  * * *
  
  И была пятница. Создатель в этот день сотворил уже почти всё, а я, убогий, только затевал своё, хотелось поверить, творение.
  
  Как парни показали: ближе к проёмам оконным, чуть от стены дальней отступая.
  - Это вот он так сбоку и будет?
  
  - Ну, он так сказал!
  
  Парни были братьями - непохожими близнецами. Саня был ростом поменьше, но явно симпатичней и отменно сложён.
  
  - Ты чем занимался? - оценив его атлетические "крылья" - трапецию мышц спины, спросил я.
  
  - Да ничем особенным, - пожал покатыми плечами он, - так, разве что железом балуюсь в спортзале.
  
  Молодец!
  
  Второй - Витя - почти всегда был как то дружественно-безучастно молчалив. Именно, так как-то. Глядя на его нетронутый ни единой складкой лоб, сдавалось, что интеллектом природа наделила их не поровну.
  
  Хозяином же они недовольны были одинаково.
  
  - Вот мне, вообще, это надо - размечать тут тебе?
  
  - А он вам чего - за надзор не платит? - участливо морщил брови я.
  
  - Агу, сейчас!
  
  - Да, - сочувствуя несправедливости такой, качал Гаврила головой, - а сколько у вас здесь выходит-то - если не секрет?
  
  Покатые плечи пожались опять.
  
  - Да полтинник только и наскребаем.
  
  - Полтинник?!
  
  - А чего ты? И по вечерам работаем, и в субботу!.. А если за двадцать тысяч - зачем тогда на строительстве работать? Вон, в охранники пошёл - ни черта не делать.
  
  Эх, дружище, дружище!..
  
  Я принялся за камень, обрамляя им круг несвятый ("Здесь я буду с дружбанами водку пить"), внезапно размышляя грешным делом: а Люба, интересно, на этого Сашу внимание бы обратила? Ну, не умеет он, конечно, никакой румбы танцевать - это уж о вальсе венском не говоря. Как и ты, впрочем! Зато торс вон какой атлетичный. И зарабатывает достойно. А что поговорить не о чем - откуда ты знаешь: может, с ним бы и нашла о чём! А может, и разговоров от него ей не надо бы было!
  
  Совсем ты, Гаврила, крамолу понёс! Камень, давай, ваяй!
  
  А он и ваял.
  
  Да!.. А вот Слава-то умеет вальс танцевать - он в Доме пионеров уже при мне занимался. Правда, через пень-колоду: пару раз в месяц только, на вечерние тоже, занятия и вырывался - пока не забросил. "Преподаватель - женщина, говорит: если мужчина на занятия пришёл - это уже уважуха: он же работал где-то день". И в спортзале он абонемент имеет постоянный: "Блин, партнёра бы ещё найти: не всё же грушу колотить!.. Ты? Да ты сдохнешь, на фиг, через пять минут!" А, и поговорить он может. Во всяком случае, Татьяна однажды его в моём телефоне послушала: "У него голос такой обволакивающий - дамского угодника". Слава, помнится, на следующий день даже осерчал слегка: "Бли-ин, почему меня так все воспринимают?"
  
  Заслужил, блин, значит!
  
  Да - Славу вот нельзя с Любой познакомить. Никак!
  
  Да захочет - она себе и сама такого Славу найдёт: запросто!
  
  Стерва - чего с неё взять!
  
  Лихо, однако, ты её, Гаврила, определил! За дело, главное - нечего собой мысли мастера во время работы занимать! И ведь успела, за пару часов каких-то, уже и со Славой шашни завести, и Саше показаться...
  
  В отсвете ярчайших солнечных лучей, под порывы весеннего ветерка и пташек оживших щебетанье начал подниматься на отсыревшем бетоне беседки круглый мой мангал - довольно весело и симпатично! Из огромных развалов булыжника во дворе нужные камни выбирались пока что легко и быстро, подходя и нужной неровностью краёв, и округлой покатостью лицевой грани, и гармонируя цветом. Всё пока сходилось замечательно! Два ряда в высоту я "забабахал в лёт".
  
  - Всё, парни, отваливаю! Больше двух рядов в высоту на таком тяжёлом булыжнике не получится.
  
  Войдя в беседку, братья с интересом воззрились на сооружение.
  
  - А ты жидкий клей в раствор добавляй - тогда быстрее схватываться будет.
  
  - И крепче, - подал голос даже Витя.
  
  Видно было, что им здорово понравилось.
  
  - Слушай, ты завтра-то во сколько приходишь?.. В девять?
  
  Тогда ворота закрыты будут - они, видишь, проволокой просто с этой стороны привязываются. Ты через забор перелазь - вот здесь!
  
  И он показал: там каменный забор по верху покат был, и уступок между камнями удобный.
  
  Новое дело - только через заборы я ещё не лазил! На глазах у соседей-то да у прохожих случайных.
  
  А на Ушакова кто "когти рвать" через забор уже собирался?! Судьба-то тебя всё равно догнала - не там, так здесь!..
  
  Но всё же - как многогранна строителя работа!
  
  Пошёл я, под радостный весенний день и под счастливую такую перспективу утра завтрашнего, мимо забора каменного, ручья заболоченного и изгороди из стальной проволоки с калиткой деревянной, так хорошо мне знакомой...
  
  Всё, как в сказке: "А на другом берегу ручейка стояла избушка..." Или как в университете бы "растележили": домик дачный деревянный, облупленный, и особняк претенциозный, с каменным забором - через ручей, глухо журчащий, мутный, загаженный. Старое и новое по берегам неумолимого - блин! - жизни течения. Какие символы!..
  
  * * *
  
  - Что же вы этим словом прямо как матом ругаетесь? - порицал, хорошо помнится, нас Станислав Витальевич на зачёте.
  
  Впрочем, было это уже чуть позже - и рабфак, и лекции незабываемые по литературе, и понятие "символ", почти святое.А сначала, грязно-рыжей дефолтной осенью, был вот этот дачный домик - вполне тогда, кстати, приличный на фоне прочих развалюх.
  
  - Ну, что - как вчера сватовство-то прошло? - с неподдельным участием спрашивал Виктор Михайлович - дотошный хозяин домика.
  
  В ответ я лишь грустно вздохнул, махнув безнадёжно рукой.
  
  Вздохнул, сочувственно, и он.
  
  - М-да!.. Но, может, оно и к лучшему? Может, так и было надо?.. Ты не переживай - может, и образумится всё ещё.
  
  Да уж куда там! Уж лучше: "оно и к лучшему".
  
  Накануне я сватался к Татьяне. Хотя "сватался" - это громко сказано: посидели просто вчетвером под вино красное при свечах. Не очень, в общем-то, душевно.
  
  - Конечно, - говорила мать Татьяны, - мне хотелось бы, чтобы и твои родители сейчас вот здесь сидели. Но, коли уж они так далеко!..
  
  - А мне всё-таки хотелось бы услышать, - упорствовал Татьянин отец. - Прошу руки вашей дочери.
  
  Как на параде! Иванович - он военный в отставке.
  
  - Ладно, - пересиливал себя я, - если так: я прошу руки вашей дочери.
  
  - Хорошо, - облегчённо подхватился Иванович. - Значит, тогда свадьбу будем ...
  
  - Подожди, - стальным голосом, непререкаемо оборвала его тёща. - Дай теперь я скажу!.. Не такого бы избранника я хотела для своей дочери. Вот сердце моё, - она прижала к груди руку, - просто кричит!.. Но, если уж всё уже зашло так далеко!..
  
  Да чего там ещё "зашло"?!. "Заднюю" ещё включить - с пол-оборота!
  
  Я сидел раздавленный, с подспудным желанием потихоньку уйти и никогда уж не возвращаться. Нет, ну а что - она права: всё верно "на договоре" обозначила. Чтоб не было ни сейчас никаких недомолвок - "непоняток", ни после разговоров и "обидок".
  
  Реально! Конкретно. Правильно...
  
  И когда уже, экономя свечи, зажгли электричество, и готовились уже собрать опустевшие бокалы и тарелки, внести ясность до конца решил я. Попросив Ивановича с Татьяной оставить нас вдвоём с тёщей, я прямо спросил:
  
  - Хорошо, Мария Семёновна - положим, я сейчас уйду...
  
  Вы уверены, что встретится, найдётся тот самый зять, которого бы вы хотели?
  
  - А я не сказала, что не такого бы я хотела зятя! - отвела рукой мою претензию тёща. - Может, ты будешь любимым мне зятем! Но - не такого бы избранника!..
  
  Да, тут "за метлу не прихватишь", с толку не собьёшь!
  
  Грамотно, что и говорить!
  
  - И потом: тебе не кажется, что она уже любит?
  
  В общем - не дёрнулся я понапрасну.
  
  О чём ни разу ещё не пожалел... Даже сейчас...
  
  И дивную же камино-печь сложили мы у того Виктора Михайловича! На месте дымившей его печурки! Разобрали, опять же, археологически - пальчиками, с кисточкой! - кафель древний и из него и собранных Михалычем за несколько лет кирпичей и булыжников (они у нас на обрамление каминной топки пошли) сложили действительно в своём роде чудо. Именно - сложили.
  
  - Алексей! - в сердцах восклицал по ходу горячей нашей работы Михалыч, - если бы мне надо было, чтобы мне слепили, я бы нанял шабашников... А твои возможности я знаю!
  
  Мы немало собачились, не доходя, конечно, до крайностей: так - по работе. Значит - по делу. Истинно рабочий момент! Издержки производства - неизбежные. Просто ладили мы нашу камино-печь достаточно долго - пять, целых, недель!
  
  Где тогда была ещё моя Ушакова?!
  
  - Я хотел тебе ещё премиальных дать, пока ты херовничать не начал!
  
  Ну да - было дело. Спросил у него однажды - от работы, и от какой-то очередной дилеммы печной осоловев: "А на кой, вообще, сдалась вам эта печь?"
  
  Бодались - бывало. Но - зачехлёнными рогами.
  
  - Ну, я тебя найду, если что! - грозился Михалыч.
  
  Он с самого начала представился мне бывшим сотрудником госбезопасности.
  
  Время тогда такое было - бандитское. Только эфэсбэшники противовесом беспределу и выступали.
  
  А за зарешёченными от толп воров окошечками домика стояли увядающие дни октября той дефолтной осени, когда самые пронырливые и деловые живчики-барыги упали в полную депрессию: "Ёлки-палки, уснуть бы, хоть на полгода - чтоб проспать всю эту хрень!"
  
  Сильно быстро отделаться захотели - полгода! К тому-то времени не то что эту хрень - всё на свете проспали!
  
  А у нас с Михалычем было дело - мы печь, под свист и завывание осенних ветров и стук дождевых капель, ладили. И успели-таки: только я трубу поштукатурил, как на следующий день снег и пошёл. А ему наперекор дым повалил. Из зимнего - с обогревом всей печи - хода. А был ещё и летний - когда летом, только плиту чугунную топить - для готовки. Или для духовки - была у нас и она вмонтирована с задней печки стороны: всё по уму, да по учебнику! Каминная топка была расположена мавританским углом - срезая угол для ходьбы, камино-печь делила теперь большую комнату на две. И тусклый свет лампочки под потолком разливался в глазури тёмно-коричневого кафеля, и прямоугольные камешки обрамляли топку ровной аркой. А на заднюю стенку камина мы соштабелевали обрезки чугунные рельса, невесть каким случаем позаимствованные Михалычем у железной дороги:
  
  - Они тепло будут хорошо держать, и считай что вечные - не прогорят, не треснут.
  
  Тоже начитанный товарищ был. Это от него я узнал, что опалубка для печной или каминной арки называется "кружало": прихватил Михалыч здесь меня в печном невежестве. И воду для кладки печки он загодя собирал дождевую - как написано!
  
  - Да дай же вам Бог здоровья! - восторженно, от души восклицала хозяйка, увидев в финальную субботу, чего мы с её Михалычем натворили.
  
  Да, со здоровьем-то пока всё было нормально - вот ума бы ещё! Впрочем, именно оттуда - взяв в воскресенье, первого ноября, выходной у Виктора Михайловича (он и сам тому был рад - тоже подустал), я и пошёл сдавать рабфаковские экзамены.
  
  А следующим летом, когда наведался я, в тех краях опять же в выходной оказавшись, с профилактическим визитом ("Нормально всё работает-то?.. И ничего не отвалилось?!"), Михалыч, в порыве объятий даже боднул меня в глаз ощутимо.
  
  Забодал всё-таки! Авиатор Балтфлота в отставке - как выяснилось. В полёте мечтаний своих, иногда и до "чекиста" долетавший...
  Как потешно он однажды вечером, когда сворачивали мы уже работу, по своей мобильной "рации" на связь с супругой выходил:
  
  - Пенсию получила?.. Да, мы уже собираемся - сейчас уезжаем. Обожди - а бутылку-то, бутылку! - взяла?.. Молодец! Всё - еду!
  
  ...Тогда был дефолт, нынче - кризис... Тогда было Танино в моей жизни начало, теперь...
  
  Что теперь?
  
  * * *
  
  А что теперь - теперь с умом время до самого вечера потратить. Две "стрелки": по объявлению же с утра звонили! А один адрес, как я понял, в двух буквально шагах.
  
  Это была тоже дача, со злющим цепным псом.
  
  - Давайте, я вас сама проведу - на всякий случай. - И хозяйка взяла меня под руку.
  
  Она была красива - даже в свои пятьдесят, верно, с небольшим. Изящные черты лица и большие, очень выразительные глаза.
  
  В домике в полторы, не считая кухоньки, комнаты был мальчонка, тоже с большими и даже не испуганными - какими-то страдальческими - глазёнками, и покосившаяся печь, которую, конечно, надо было перекладывать.
  
  - Вот только давайте тепла дождёмся - мы её ещё топим по ночам.
  
  - Так, ну здесь мне всё ясно, давайте выйдем ещё на улицу - на трубу я ещё гляну.
  
  
  - Я сейчас вернусь, - обернулась к внучку женщина, - только ты не плачь, ладно!
  
  Мы опять вышли во двор. Мальчонка прильнул к окнам веранды.
  
  - Кирпич, вон, у нас ещё запасной есть...
  
  - Да и старый пойдёт...
  
  - Камня, если надо, мы потихоньку натаскаем - у нас тут стройка рядом. - Она просто положила руку мне на запястье: - А сколько это будет стоить? Мы, если хватать не будет, потом, чуть погодя, доплатим - вы не сомневайтесь!
  
  - Да за это-то не переживайте - не будет цена космической.
  
  Что с них, беженцев, было взять?
  
  - У нас, если что, и помощник один есть - тоже каменщиком он здесь всю жизнь работает... Вот, как раз он и идёт!
  
  Краснолицый усач, так разительно не гармонировавший с этой изящной женщиной, надвигался, подминая грядки чужого огорода. Спешил.
  
  Женщина моментально отняла руку.
  
  - Ну - тогда как договариваемся? Чуть позже, как потеплеет, и начинаем?.. Номер ваш у меня есть - созвонимся!
  
  Добро! Тем более, что вариант - лучше не придумаешь! И материал здесь же, и люди эти изголяться придумками не будут, и - в коня будет корм. Наберём чуть-чуть булыжничков, сделаю я, где можно (над аркой треугольнички и внизу, у фундамента, прямоугольник), каменные из него ставки, и булыжник этот зашлифую мягким диском - как друг Томек однажды показал. Получится - как гранит! И будет печка сердце людям согревать... Ну, и бока, конечно. И верных десять тысяч я в карман возьму - ещё и Тане, от документов, останется!
  
  Разве что пёс цепной да усач-сторож... Но - всё абсолютно гладко не бывает, а это, Гаврила, лишь детские страхи твои.
  
  Теперь оставалось проехать ещё на одну встречу, что в лучших прямо-таки детективных традициях должна была состояться на другом конце города, на стоянке торгового центра, где меня будет ожидать "ауди" с номерным знаком, что был сообщён по телефону.
  
  Излишне даже и уточнять, что автомобиль должен был быть чёрного цвета!..
  
  Я и говорю: тревожная это работа - печки людям ладить.
  
  Хоть Славе, на всякий случай бы, позвонить?..
  
  Впрочем, то была не печка, а камин, а за рулём, вместо щуплого, колючеглазого шпиона,
  сидела дородная бабушка.
  
  - Десять минут езды мне здесь от дома! Вот только через окружную переедем - и дорога на наше общество пошла.
  
  Дачный посёлочек в три улицы и дюжину домов был вполне симпатичен.
  
  - Это ещё - нам электричество не подвели. Как подведут - тут отбоя от желающих не будет, и цена сразу подскочит в разы!
  
  Но не только поэтому пожилая женщина спешила:
  
  - С двадцать восьмого мая я в отпуске, мне надо за это время всё внутри отделать и веранду поставить. У вас никого знакомых нет?
  
  - Да у нас целая артель строителей, - работал по Славиному плану я, - можем всё, в принципе.
  
  Раиса Павловна взяла номер Славы. Но была и ещё причина поспешать.
  
  - Сейчас в "Бауцентре" каминная чугунная топка на распродаже сто"ит всего пятнадцать тысяч. Надо нам вместе поехать - посмотреть.
  
  Чахлые мои попытки "перебить" это мероприятие на другой день или вечер успеха не возымели: Павловна, на месте подтвердив услышанную по телефону цену моей работы, вцепилась в меня клещами. Вот и пришлось, до её только парадного подъезда на чёрной "аудюхе" подъехав, торчать на пронзительном ветру на остановке ("А то вечером я уже боюсь ездить... Чего это двадцать третий всё не идёт?") и ехать в "Бауцентр", галантно руку на выходе из автобуса подставляя.
  
  Благо, от громадного строительного супермаркета до дома было уж недалеко...
  
  Но ведь дождался ты, Гаврила, - вот оно: "У бабушки на даче"!
  
  * * *
  Великолепный весенний вечер уже вошёл своим спокойствием в нашу квартиру раньше меня. Татьяна на несколько мгновений обернулась от мерцавшего телевизора:
  
  - Не звони Любови Васильевне больше, ладно!
  
  - Что-то случилось? - машинально осел на диванный подлокотник я.
  
  - Она... Она очень нехорошо о тебе отзывается.
  
  - Как? - Теперь уж позарез надо было знать неизбежное.
  
  - Идиот.
  
  * * *
  
  "Идиот".
  
  Вот так!
  
  Но - в общем-то - ведь заслужил, наконец!
  
  Дождался...
  
  Напросился.
  
  Услышал...
  
  * * *
  -...Вчера ты звонил ей во время педсовета. "Неужели этому идиоту непонятно, что с ним не хотят общаться?!. Я уже стёрла и его номер, и все его sms - чего ему ещё надо?!"
  
  * * *
  
  Выстрадал, мать- перемать!
  
  * * *
  
  - И номер стёрла, говорит, - вполоборота примостившись на сиденье между Славой и Джоном, заканчивал свой рассказ я.
  
  Яркое солнце лилось на прохладный ещё от ночи асфальт. Мы катили к бабушке.
  
  - Да, да, - покивал Слава, - только он у неё в десяти блокнотах записан.
  
  - И на память его помнит - среди ночи подними! - тут же подхватил Джон.
  
  Парни, однако, здорово уже спелись! Они, кстати, снимали теперь квартиру вдвоём: по неведомой мне причине, примерный семьянин Джон ушёл из семьи. Мне верилось - временно.
  
  - Да ладно, - щурился на солнце я, - заслужил, чего там говорить!
  
  - М-да... Как у тебя там - с мангалом-то круглым? - явно щадя меня, менял тему Слава.
  
  - Да нормально всё, - захорохорился я, - выложил его до половины, потом перенёс на центр - и не тяжело оказалось!
  
  - ?..
  
  - Ну, эти там два парня - хозяйские - разметили мне, где начинать. Я ещё у них спросил: "Не по центру, получается?" - "Он так сказал". Потом сам приезжает: "Япона мать, а чего сбоку?" - "Сейчас перенесу! Долго ли нам - умеючи?!" Он уехал, я косяка на братьёв задавил. "А чё ты на меня смотришь - он так сказал!" Переложил - один в один... Кстати, и здорово получается!
  
  - Круглый?
  
  
  - Да! Камни так подбираешь - где грань более-менее выпуклая, округлую форму передаёт. Из кучи-то здоровой нужный камень вытянуть всегда можно - не полениться только, поискать, поворошить.
  
  - Надо будет приехать, посмотреть! - предвкушал Слава. - Давай завернём - здесь цемент и возьмём.
  
  Мы свернули к уютному строительному магазинчику у дороги - молодцы, ребята, что его здесь открыли и работали! В какой-то комнате - даже не зальчике - умещался ассортимент чуть не строительного супермаркета. Часть не боящегося влаги товара днями выносилась на улицу - реклама! - а сбоку теперь ещё сгоношили пристройку для садово-огородного инвентаря.
  
  Молодцы - вот так надо работать!
  
  Едва спрыгнул я с подножки микроавтобуса, как увидел знакомую машину серебристого цвета и людей, к ней подходящих.
  
  - Светлана!
  
  С налёта мы расцеловались с хозяйкой Каталонского мангала в самые губы.
  
  Право слово, не ожидал - от суровой, но справедливой!..
  
  Значит, всё там в порядке: ничего не рухнуло, ничто не отвалилось.
  
  Гаврила, право слово,
  Никак не ожидал такого!
  Знать, накрепко мангал его стоит!
  Ну, пара камешков отпала - то не ново.
  Доедет, как-нибудь он: "Честно слово!"
  А заодно посмотрит - отчего дымит.
  
  - Нет, всё отлично! Пашка просто заделал кирпичом на трубе один канал.
  
  - Который?
  
  - Который не сквозной, - тепло пожимал мою руку Павел - светловолосый, кучерявый Аполлон. - Теперь не дымит вообще.
  
  - Вообще?..
  
  - Вообще, - подтвердила Светлана Каталонская. - А мы с Пашкой заехали за семенами - цветы же новые надо высаживать!
  
  Святое, Светлана, дело! Которые на трубе-то - они ж другой подарены...
  
  - А это кто? - с потаённой ревностью спросил Слава, когда мы усаживались обратно в микроавтобус.
  
  - Да это хозяйка - с Сокольников, помнишь: по осени я ей выкладывал.
  
  - Я почему-то сразу так и понял.
  
  - С сыном - нормальный, такой, парнишка. Без понтов. На штурманца в этом году уже выучился... Канал, прикинь, сам на трубе заглушил! Ну, всё верно - при их семи ветрах третье отверстие всю тягу и перебивало.
  
  Слава грустно, как показалось, промолчал.
  
  Ну что же, дружище, так уж получается! Да ведь с Вадимом, бывшим своим заказчиком, ты бы ведь всё равно целоваться не стал - даже если бы и не "закосячили" вы со шлангом тем...
  
  Микроавтобус "Урчащий" гордо вырулил на длиннющую улицу, по которой, не сворачивая, можно было докатить чуть не до самой границы. Но мечты о загранке обрубились окружной дорогой - почти сразу за городской чертой была бабушкина
  дача.
  
  * * *
  
  Подсуетил я бабуле парней - на свой страх и риск. Но ведь так договаривались - выручаться!
  
  Правда, ряды Славиной бригады поредели: ушёл Саша ("Да этот-то ладно: шланг!") и увёл с собой земляка и друга Володю - и вот это была ощутимая потеря.
  
  - Вовка, он, конечно, всё умел делать. Но, видишь - этот с толку его постоянно сбивал!
  
  Адиль со "строителем чёрным" - неразлучная пара - были брошены на возведение веранды.
  
  Могла себе Павловна финансирование такое позволить: очень большие погоны одного влиятельного ведомства, с границей как раз-таки напрямую и связанного, носила.
  
  Зарплата, даже официальная, наверняка - будь здоров! И куда ей, одинокой, деньги, кроме как на уютный загородный домик, пристраивать?
  
  Вот парни веранду с округлым, как задумывалось, прозрачным верхом из плексигласа и пристраивали. Пока что лишь фундаментную подушку делали. Месить раствор и рубить арматуру приходилось вручную.
  
  - Да, это мы как-то не учли - что без электричества-то работать придётся, - чесал бейсболкой затылок Слава.
  
  Я тоже завёл под массивную чугунную топку, что мы уже привезли со Славой, фундамент. Залил. Грамотно: штыри в грунт под разными углами забил - "лапы"; и балки, что по краям будущего фундамента проходили, тщательнейшим образом рубероидом изолировал - от сырости.
  
  "Лапы" я давным-давно, когда ещё только начинал свою шабашно-печную деятельность, подсмотрел. Рыли под самым фундаментом старого немецкого дома, и на такую "лапу" наткнулись. А ведь немцы были
  
  - ой, какие не дураки строители!
  
  Но с нашим "строителем чёрным", Павловна отчего-то сразу начала ручки буфета демонстративно связывать мудрёным своим узелком. В буфете стояла открытая бутылка красного вина и едва початая бутылка водки. Мне-то она про них в первый же вечер, на радостях нежданной встречи, заговорщицки поведала:
  
  - Тут вот, стоит!.. Это - если холодно вдруг будет... По глоточку, конечно!
  
  В общем - таможня давала добро!
  
  
  * * *
  В другом конце города дела тоже продвигались. Здесь, правда, случались казусы неприятного свойства. Так, например, закончился песок. Я сказал об этом Саше Накачанному, тот хозяину позвонил. Но почти сразу же трубку от уха и отнял:
  
  - Прикинь, он мне ещё и высказал: "Бляха, ты мне вопросы такие детские задаёшь!.. Ещё и во время заседания! Я, что ли, должен этот песок везти? Они взялись делать - пусть сами и везут!"
  
  Начиналось!
  
  - ...Нет! - отрезал Слава в телефонную трубку. - Ты, вообще, как там договаривался?.. Правильно, твоя - только работа! А материалами - пусть они обеспечивают!
  
  В итоге, парни привезли на хозяйском пикапе полный кузов песка - не прошло и двух дней.
  
  Благо, без работы я не стоял: бабушка!
  
  Нет худа без добра - все семь вечеров недели могли теперь быть отданы работе. О том, чтобы пойти теперь на танцпол, понятное дело, и речи идти не могло...
  
  * * *
  
  Пасха в этом году выдалась ранняя - четвёртого апреля. Небосвод был иссиня-чист, солнце светило по-весеннему ярко, налетавший ветер пронзал холодом, непутёвый Гаврила смыкал круг каменного мангала в убогой надежде, что Бог за сегодняшнюю работу его простит.
  
  В конце концов, более тяжкие грехи на совести лежали...
  
  А ведь даже с Ушакова, когда надумал в прошлом году прийти работать на Пасху, его очень дружелюбно хозяева, сами убывавшие куда-то, отправили восвояси: "Идите, Алексей, празднуйте сегодня!"
  
  Но здесь нынче - слава Богу! - я был совершенно один.
  
  Христос воскрес! Ты тоже возвращайся
  В танцпола мир, оставленный тобой.
  Ненужных встреч ты больше там не опасайся -
  Партнёр твой - танец, счастлив он партнёршею такой!
  
  Не слишком вдохновенно, ясно, последняя строчка была сооружена, но в такой день надо доброе ей хоть что сказать!А фантазия-то вся на другое сооружение переключилась...
  
  Надо было уже закончить строение - третью неделю работа, за переносами сооружения из угла в угол да подвозом материалов, тянулась. С отбегами, конечно, во второй половине дня к бабушке: больше одного ряда в день тяжеленного булыжника установить было нельзя. Но сегодня всё вышло к своему завершению - каменный контур был полностью выгнан, и оставалось лишь выложить внутри топку из огнеупорного кирпича. Само пространство подсказало решение - боковые кирпичи внутри должны были расходиться под небольшим углом-завалом: чтоб, упираясь в верхний булыжник, "сходить на нет".
  
  Конечно, надо было поработать - много подрезки, причём, подрезки фигурной: каждый стык с булыжником будет витиеват. Но на этих-то остриях и будет одержана победа - полная! Безоговорочная. И будет топка эта и взгляды притягивать, и взоры ворожить...
  
  В такие моменты ремесленник превращается в мастера - не полениться только!
  
  А языки пламени, кстати, будут кирпичикам этим, вверх устремлённым и "кучеряво" подрезанным, ещё и гармонию являть - полную!
  
  Тут и рядить не о чем: цена вопроса-то - работы день!
  
  А в этот светлый день всё должно получиться...
  
  Помню, шесть лет назад отделывали мы внутри парикмахерскую, и пожилой Александрович, уезжая, как обычно, со своими ребятами на выходные (они были из области), задушевно мне сказал:
  
  - Ты, Лёха, завтра только не работай: грех!
  
  - Саныч, - ответил я тогда, - мы с тобой так строго постились, что, конечно, большой нам грех завтра поработать!
  
  Каждый рабочий полдень мы уговаривали с его разбитной бригадой в обед по бутылке-другой: "Святое дело!"
  
  Но работать я в ту Пасху не стал: разговелся основательно - чтоб Саныча, значит, не ослушаться да не обидеть... А получилось - Татьяну покоробил, мягко говоря.
  
  Так что правильно даже - мне нынче работать!
  
  Кирпичи подрезались основательно и не спеша, примеряясь каждый к месту по несколько раз. Да ведь их и было-то - двадцать семь по кругу! Это - не десятки тысяч камней с Ушакова...
  
  А было дело ещё покруче! Десять лет назад, в канун Пасхи, помогал я хорошим друзьям переезжать - так вот получилось!
  
  Вечер субботы жаркий, жители четырнадцатиэтажного "муравейника" с пакетами да авоськами домой спешат, а мы оба лифта - пассажирский и грузовой - заняли! И роптал тогда приходящий народ: "Господи!" - и высказывал я запальчиво в ответ: "Да не поминайте вы Бога всуе, да ещё в Пасхи канун!"
  
  Чтящий, тоже!..
  
  Но бегал я с десятого этажа и обратно как заводной: усталости тогда не ведал.
  
  - Ты, Лёха, прямо как электровеник летал, - сказала на следующий день друга жена, - без тебя бы мы за полночь только и управились.
  
  Случайно уж встретились: мы с Татьяной катили коляску со спящим Семёном, а они на эллинг ехали.
  
  На всё Божий промысел!
  
  И ели мы тогда у реки печёного карася, и кагор пригубливали, и хлеба преломляли... А Гаврила с другом ещё и по водочке "отлетел"!
  
  А топка получалась - ничего себе! Словно лучики солнца, расходились к краям жёлтые, хаотично заострённые кирпичи: здорово!
  
  Тот, двухтысячный, год был вообще какой-то особенный, светлый. Три нуля - новое тысячелетие. Новые надежды, и всё ещё впереди... И учился я ещё заочно, сессии правдами-неправдами сдавая; и работы по камню у людей хороших было валом, и рос
  я по ходу её... И рассказы на колене, в автобусе, рождались один за другим - легко и здорово, и сын мой в тот год родился!
  
  Вот что было главным! От этого счастья и весь двухтысячный светом озарился.
  
  Как любил я гулять с ним по воскресным дням! Татьяна снаряжала малыша, надевая летом чуть набекрень белый берет. И едва бережно ведомая мной коляска выруливала из нашего двора, мой крепыш уже спал, вольно и безмятежно раскинувшись в своём ложе. Я катил сына, где-то внутри ясно ощущая, что именно сейчас я делаю самое в своей жизни главное и стоящее - святое! Всё прочее - только сопутствующее...
  
  Сын быстро рос. Через три года он уже летал, как метеор, по той самой парикмахерской (они с Татьяной в одно воскресенье приехали проведать - где же я столько времени пропадаю), не на шутку взбудоражившись атмосферой ремонта: "Так, папа, что делать? Копать здесь, да? Да!" Настолько, что даже и уходить не хотел: "Ну, мам, я не хочу! Можно, я здесь с Алексеем останусь?"
  
  А и Люба была в двухтысячном: куда ж там без неё! "По долинам и по взгорьям!.." Люба, с вечной их нахимовской неустроенностью и бедностью - тогда. Впрочем, и мы жили не богаче. Но были счастливы - все. И Серёга-старший был - Люба с Сергунчиком раз у нас ночевали: шибко он чего-то забушевал. Но без него бы не было Любы... От кого, с другой стороны, они бы у нас укрывались? "Шла дивизия вперёд"!
  
  Только вот латины там не было...
  
  И что? Вот её только там и не хватало!
  
  А ничего: всё равно - в тот дивный год уж не вернуться...
  
  Я уже закончил дивную топку. Солнце ацтеков рвалось теперь изнутри остроконечными лучиками. Взошедшее в Светлую Пасху.
  
  Затревожился мобильный телефон на перилах веранды: Таня, наверное, как обычно под вечер, домой уже меня шукает. Сегодня-то Гавриле Убогому чего-нибудь на розогрев сердца обязательно перепадёт!
  
  Нет - высвечивался просто номер без имени. Я читал цифры - и не верил своим глазам: "Она!"
  
  - Да!..
  
  В трубке на миг озадачились: как это - их не узнают.
  Так ведь я-то тоже номер стёр: не дрогнула рука! Чтоб не дрогнула его как-нибудь, по слабости минутной, набрать...
  
  - Христос воскрес!..
  
  Э-э, да она уже нахристосовалась, как видно: язык заплетался слегка.
  
  - Ты далеко, что ли?.. Слышно плохо... Да ладно, что было - закрыли, забыли... Нет, на танцы я не вернусь, у меня сейчас школа - горячая предэкзаменаци... он-ная пора... Ну, про то, что мы с тобой больше не в паре, вся школа знает. Вся школа! Включая директрису... Угадай с трёх раз, кто рассказал!.. Да ладно - проехали... С Пасхой тебя, ещё раз! Пока, пока!
  
  Бог вознаградил меня за сегодняшнюю работу!
  
  * * *
  
  "По долинам и по взгорьям
  Шла дивизия вперёд!.." -
  Пела, сапожок ты обувая в коридоре:
  Шёл двухтысячный то год.
  
  Вот тогда-то и затеплилась та искра,
  Что к латинскому пожару приведёт.
  Путь дивизии той не был близким:
  На дворе - две тысячи десятый год.
  
  * * *
  
  А в церковь я вчера зашёл. "По-тихому". У церкви стояло несколько милицейских, в форме и в гражданском, которые особо разогретых "прихожан" очень корректно восвояси поворачивали.
  
  - Мужчина, мужчина! Вы куда?
  
  - Да я... Вот только свечку хотел поставить!
  
  - Мужчина, мне кажется, вам не стоит сейчас туда идти.
  
  И то верно!
  
  Дожили! Допились - у дверей Храма кордон выставлять приходится!
  
  Всенощную, конечно, куда мне было выстоять! Бабушка моя рассказывала про дядьку любимого: "Пошёл в церковь ещё мальчонкой совсем: "Службу всю ночь стоять!" А там полночи-то - до крестного хода - молитвы читают, вот он и убаюкался. Уснул - бабке какой-то свечкой платок поджёг!"
  
  Так что, от греха... Хватит мне нынче пожаров запалять!
  
  * * *
  
  - Слушай, ну, мне нравится! Нормально, да?!
  
  Хозяйские парни крутили в ответ головой, чуть ревностно, но в общем согласно.
  
  - Но зонт за тобой! - безоговорочно заявил хозяин мне.
  
  Уже так? Лихо!
  
  - Слушай, а вот эти швы - их можно поверх ещё чёрным зафуговать?
  
  С козырными своими, выпукло-утопленными швами ручной работы, возился я целый день, но эта работа, как всегда, того стоила: стопроцентное в сердце заказчика попадание: Миша бы позавидовал!
  
  - Да можно будет, - кивнул я.
  
  - И вообще - ты приехал бы как-нибудь, на выходных, что ли, ко мне туда - в Светлогорск. Там у меня кирпичная коптилка - вот такую же бы здесь, из камня, сложить!
  
  В предвкушении момента расчёта за мангал, что должен был произойти в ближайшие минуты, надо было кивать согласно - а там уж разберёмся...
  
  * * *
  
  - Ни от какой работы не надо отказываться! - вещал Джон.
  
  - Особенно сейчас, - уверенно поддакнул Слава.
  
  Была в том правда - деятельных европейцев. К нашим бы её ещё вольным разбойничьим просторам приладить!
  
  Хоть, конечно, из развалов камня того, что у него во дворе лежит, можно сделать "нечто". С закруглёнными бы, как на мангале, углами... И в альбоме работ бы прибыла новая фотография.
  
  А и все долги бы я Славе до конца погасил, и на документы бы с лихвой хватило.
  
  * * *
  
  У бабушки на даче дела шли параллельным курсом. Уже завезли мы кирпичи, коими на удивление быстро я облицовку камина, по бабушкиной обложке журнальной, и выложил - получалось очень симпатично. Правда, кирпича мы чуть не добрали: не смог
  я сразу, за несколькими декоративными углами и общей высоте, точное количество высчитать. Да ладно - довезём! Зато лихо приспособился кирпичи обычным долотом колоть: резать-то, без электричества, было никак невозможно. А тут - наставил острие долота на карандашную отметку, тюкнул молотком потихонечку пару-тройку раз, проторил бороздку да смело ударил - в том самом месте кирпич и раскололся. Почти идеально ровные сколы получались: на облицовочную кладку вполне пойдёт!
  
  Будет теперь это - тайно - масонский мой секрет. Как кирпичи, куда ещё электричество не доехало, долотом колоть - словно обезьяна кокосы!
  
  Даже трудиться опять на этом поприще вдруг захотелось от новаций таких!
  
  Завязывай! Расквитаемся сейчас с этими двумя заказами - и: "Волны плещут солёные!.."
  
  От Бабушки-на-Даче, убегая к Хозяину Круглого Мангала, пока удавалось отбрёхиваться, ненавязчиво напоминая, что это она вклинилась в ровный-де ряд моих заказов - у непростых, кстати говоря, людей. Она не возражала - я был тут в большой чести. В отличие от своего "ученика" - "чёрного строителя", которого Павловна с ходу люто невзлюбила. Заподозрила она Серёгу в, грамотно выражаясь, "профессиональном несоответствии". "Косячил", в общем, он там слегка. То рубероид забыл между фундаментами проложить, то на дрова, в ветрено-холодные дни у печки обогреваясь, сухие обрезки "вагонки" использовал: "Я бы и сама могла ими топить!.. Пусть вон брёвна гнилые эти пилит!" А то и носки - шерстяные, не штопанные! - что на перилах лестницы обнаружил, на себя натянул - в кирзовые свои, рабочие сапоги.
  
  А носки, к тому же, оказались соседки напротив - она их, за неимением своей печки, по большой дружбе доверила Павловне просушить. В общем, вышел даже небольшой скандальчик, который, правда, сердца чёрного не ранил - мимо ушей Серёга большую часть пропустил. Как и дней рабочих - несколько.
  
  В общем - работа двигалась! Хоть и не теми, совсем, темпами. Как обычно...
  
  * * *
  
  В следующее воскресенье съездил я в тот светлый городок у моря. Денёк был солнечный, Хозяин Круглого Мангала велел по телефону немного обождать: он ещё только в городе проснулся. Разрешено было даже ждать в пивбаре: "Я же тебе не ГАИ!" Но после второй растянутой кружки, далеко за полдень, я решился позвонить опять.
  
  - ...Слушай, а я и забыл про тебя!.. Давай на променаде встретимся - мы гулять с семьёй пошли. Сын отведёт - покажет.
  
  Благочинная семья, которой я попался под ноги на променаде, кроме главы, состояла из молодой блондинки - супруги ("Какая, интересно, это у него по счёту?" - хмыкали, помнится, его парни строители) и стильного сына в белом пиджаке, годами скорее подходившего "маме". Он-то и отвёл меня, в полном почти безмолвии, на особняк с кавказской овчаркой во дворе и кирпичной печью-коптилкой под навесом.
  
  Печь я старательно зарисовал - измерил. Достаточно мудрёная система коптильных дымоходов здесь была. Даже интересно будет сделать это.
  
  Коптильня... Куда без неё пробитому рыболову и охотнику, - а Хозяин Круглого Мангала таковым и был. Он как-то субботним вечером, приехав со своим шофёром (простецким мужиком, что был и телохранителем, и садовником, и дворником), нам ведро свежевыловленной салаки отжалел:
  
  - Там, возьмёшь домой - я и на тебя оставил.
  
  В основном, конечно, его хлопцы всё скромно выгребли, но и на мою долю пакетик небольшенький перепал. С приблудной кошкой ещё, мигом свежачок учуявшей,
  поделиться пришлось - а как иначе? У этих-то парней ей точно ничего было не допроситься.
  
  В общем, нормальный был Хозяин Круглого - нормальный! А что забыл про меня - поважнее заботы есть, в весенний солнечный выходной...
  
  * * *
  
  Рыбаков я всегда уважал. Рыбалка - это спокойствие, умиротворение, это созерцание природы, это противовес суете.
  
  Тесть-то у меня каждые выходные на рыбалку ездил. В осенне- зимний, не дачный, сезон. "Он там за птицами наблюдает - спроси сам: он тебе так расскажет!"
  
  Уважуха!
  
  И Иисус Христос пойманной рыбой людей кормил... Этим, кстати, я в море оправдывался, глядя на тралы, под завязку рыбой набитые.
  
  Кстати, однажды и я наживку тестя проглотил. Вернулся поздним вечером пятницы изрядно навеселе, и Татьяна отселила меня на ночь в кухню: "Будешь ещё здесь храпеть!" А мне и лучше - на твёрдом поспать. Блаженство: никто в бок теребить не будет. А сердобольный тесть ещё зашёл, глянул, кинул поверх одеяла тулуп армейский, в котором на рыбалку наутро собирался. Полный комфорт! Только похмельный голод среди ночи поднял: "Сожрать чего-нибудь срочно! Чего тут у нас на плите, поближе?" На плите была кастрюля с кашей. Ячневой, безвкусной, как бумага - ни солёной, ни сахаренной: специально для меня, похмельного, что ли сварена? Ну, уж чем богаты - сегодня на деликатесы от тёщи рассчитывать точно не придётся! В общем, съел я её подчистую - что в кастрюле оставалось. А в пять утра - похмельная ночь всегда коротка! - возник осторожно тесть:
  
  - Спи, спи - я переступлю!.. Сейчас я соберусь по-быстрому. - Он пробрался к плите.
  
  - А... А где каша... тут была?
  
  - Съел я! - с вызовом пробухтел я. - А чего такое?
  
  Иванович, присев на табурет, залился добрым смехом - даже очки с переносицы стянул.
  
  - Это же!.. Это же рыбам каша была!.. Наживка!
  
  Он никак не мог остановиться.
  
  - Вот ты об этом напиши!
  
  Сейчас - тем у меня других больше нет!
  
  Кашу мы, по-быстрому, сварили - пойдёт! Уж для рыб-то точно - если и мне пошла!
  
  Уважаю рыбаков - последнюю ложку каши отдадут! С охотниками, правда, иное... А они теперь - Хозяева Круглых, Остроугловых и Тупых Мангалов, все сплошь - охотники...
  
  * * *
  
  На Ушакова тоже охотничья "Beretta" имелась: сам видел, как хозяин в чехле однажды из багажника вынимал. Но там всё-таки это была скорее моде - положению? - дань: не для души занятие. "Понты!" - так Слава бы сказал.
  
  * * *
  
  В одиннадцатом часу солнечного, во всю дышащего весной дня позвонила вдруг Татьяна:
  
  - Слушай, я тут дала накануне твою книжку Ольге Константиновне почитать - это наша учительница по биологии. Слушай, она в таком восторге! Говорит: "Я её просто проглотила!" Говорит, что побольше вот такого надо сейчас - доброго и настоящего... Да, ну, и писать тебе надо - конечно! Так что - не унывай там!.. Слушай, она теперь спрашивает - хочет альбом с фотографиями твоих работ посмотреть. Можно мне взять, да?..
  
  Можно, конечно. Возможно ли было меня этим сейчас спасти из той пропасти, откуда я упорно всё же выкарабкивался...
  
  * * *
  
  У Хозяина Круглого Мангала почти кончился песок: его, прикинул я на глаз, едва хватало на фундамент. И завозить никто не собирался - парни лишь равнодушно пожимали плечами.
  
  - Мы не знаем...
  
  И, выкапывая яму под фундамент, я надумал-таки позвонить Славе: очень уж мне всё это
  
  Ушакова напоминало!
  
  - ...Ну, а что тебе там не нравится - конкретно?
  
  - Слава! Чутка у меня такая - не надо здесь больше ни за что браться! Чутка - понимаешь?..
  
  Несколько мгновений он молчал.
  
  - Вот сейчас ты всё правильно говоришь, и мыслишь верно. Но ведь...
  
  * * *
  - Ольга Константиновна говорит: "Это просто музыка камня!" Особенно ей вот эти фотографии понравились.
  
  - А - это у Ланских забор.
  
  Кстати, надо будет им позвонить: они ещё тогда хотели два столба под электричество, что у них на участке стоят, вот так же обложить. Надо сделать - пара дней это будет, от силы, работы. Заплатят хоть что-то. Хотя - наперёд уж я знал - много с них запросить попросту язык не повернётся: таким хорошим людям и в подарок бы сделал! За прошлое их участие...
  
  "Музыка камня"?
  
  * * *
  
  А на заливку фундамента под коптилку на подмогу приехал ко мне Джон. Не ожидал!..
  
  - Мы же теперь вместе работаем!
  
  Приехал на спортивном своём велосипеде - он часто по воскресеньям, вспоминая спортивный образ жизни, совершал марш-броски до самого побережья. Поздоровался участливо с парнями, в европейской своей надежде на какие-то, возможно, с того в ближайшем будущем дивиденды - коллеги, мол! - но те в ответ лишь холодно покивали.
  
  Колхозники!
  
  Вырытую мной накануне яму залили, забутовав туда не только все предложенные хозяином накануне обрезки и обломки, но и ухнув-схоронив много "деловых" булыжников из кучи, что, конечно, на другое должны были сгодиться.
  
  Правильно: "Ведь камень, что веками дышит, Мгновенья ждёт, чтоб лечь на руки мастеров. В пруду, на мостовой, в заборе, в нише Однажды встав, он вечность радовать готов". А этих несчастных за что загубил, сволочь?!.
  
  Но не было у нас в достатке ни песка, ни цемента - еле-еле наскребли. С грехом
  пополам.
  
  За два часа управились.
  
  - Ну что, - удовлетворённо потирал руки Джон, - тысячи по две-то мы заработали?
  
  Не слабо - мне бы кто только так платил!
  
  Уже начинал я и Джону должать?
  
  * * *
  А у Бабушки-на-Даче каминная труба, которую ещё надо было делать на заказ у жестянщиков, выходила опять-таки на стропило. Значит, ещё колено надо было заказывать и ладить. Заодно с Хозяином Круглого - ему ведь тоже круглый этот зонт
  надо было гоношить.
  
  Жесть!
  
  Честное слово - не с чистой работой, а вот с такими "геморройными" моментами больше возишься!
  
  * * *
  
  - Нахимова говорит: "Потому Татьяна с этой книжонкой и носится, чтобы его убогость скрыть".
  
  Она могла такое сказать?..
  
  С "книжицей" - другое дело, но уж никак не с "книжонкой"!..
  
  Значит, не от большого ума...
  
  - Ты ведь ничего не знаешь... Тогда, помнишь, под Новый год - когда мы её выручали, в гости-то к ним завалились: я тебя ещё с работы, с Ушакова, дёрнула? Так вот, я же - ну, чтоб Серёгу отвлечь как-то, нейтрализовать, - всё его танцевать тащила, висла, в общем, в тот вечер на нём. А потом, дура, возьми как-то да Нахимовой и скажи: "Да, такой же Серёга мужик, как все!" Она же всем говорит о том, какой он однолюб - кроме неё больше никого не видит! Вот, она после девчонкам однажды и сказала: "Я дам ей почувствовать себя в моей шкуре: узнать, каково это, когда твой муж увлечён другой!"
  
  Ой, уж: "увлечён!" Он уж на следующий день, наверняка, об этом и не вспомнил! Главное, что мы её спасли!
  
  - А он, на самом деле, второй уж день тогда ждал её пораньше - обои в комнатке поклеить. А она, за праздниками да за нами, прохалявила!
  
  * * *
  
  "Книжонкой"!
  
  Книжицу свою маленькую - которая имела право жить! - я издал в первое ушаковское лето. Потому что вдруг - внезапно, но отчётливо и ясно - осознал: иначе я здесь просто загнусь!
  
  Не с камнем - с местными пиндюками Костиками-Олежками. Да и пришло ей время наконец-таки явиться на свет - все рассказы были проверены периодикой: в разные годы и в разных газетах были напечатаны. Давно пора было начинать жить тому, чем жил я столько лет.
  
  Деньги самовольно, без ведома Татьяны, "втихую" снял со счёта. Самую, в общем-то, малость по сравнению с грядущими потерями, о которых тогда ещё ведать не мог, но каким-то седьмым чувством - верьте, не верьте! - уже чуял.
  
  А малой цена издания была потому, что делалось всё с помощью женщины, десять лет назад перепечатавшей на машинке первый мой рассказ, исправно печатавшей их и впоследствии - пока своей машинкой не обзавёлся, печатать не научился. На момент издания она работала издательстве - в законной, у начальства,"уважухе".
  
  Имя ей - Ольга. Для меня, получалось, святая...
  
  А всё-таки, Гаврила, везёт тебе в жизни и на хороших людей!
  
  Непонятно даже - за что тебе такое?
  
  * * *
  
  - Не-не, ты понимаешь, - заливался тихим смехом я, - я ещё как вспомню: в кафе сидим друг друга напротив, в глаза мне так открыто - пронзительно смотрит: "Ну, не доверяешь ты мне обои клеить - ну, клей сам"! И ручкой ещё так - пла-авно! -
  повела!.. Вишь, какая доверчивая! А ты говоришь!
  
  - Вот штука! - отдавал моей партнёрше должное Слава.
  
  - Получается: доверяешь ты ей, Серёга, не доверяешь - один чёрт, клеить обои всё равно самому придётся! - никак не мог остановиться я. - Начинал бы уже: прождёшь ведь дольше, а и всё равно - без толку: "Ну, клей сам!"
  
  Я сидел на кухне Славы с Джоном съёмной квартиры, угощаясь дармовой водочкой. Соло - парни по кофе "отлетали. Залётным весенним ветром меня к ним занесло. Пошёл за трубой - на тот самый конец города, где они квартиру и снимали: там находилась мастерская жестяных дел мастеров. С обходящим балку коленом Бабушки-на-Даче мне там помогли - сделали по моему чертежу. А вот в круглом зонте было отказано: "Даже и не знаем такого - чтобы кто-то в городе делал", - только руками развели. Вот и возвращался я обратно, сверкая и ухая в руках новой жестью трубы- загогулины. Час двадцать, примерно, времени до дома - но это уже дорога обратно! В том сейчас мне и было занятие - копеек на автобусы не тратя, дома лишний раз не пребывая, пешком шуровать. Благо, есть наушники и радиоволна по мобильному телефону. И всякую мелодию я на танец с Ней прилаживал...
  
  - Алехандро! Алехандро!.. Али-алихандро!
  
  Знатно бы вышло!.. Если бы, конечно, я те пируэты, что моя фантазия в мозгу прокручивала, наяву делать выучился.
  
  У Хозяина Круглого Мангала я выкрутился на пару дней ("Фундамент на коптилку
  должен устояться"), в глубине души надеясь, что подвезут мне за это время песок - с остальным уж решу проблему. Нагрузил же он меня ещё и печной арматурой, сказав вдобавок: "Мастера, что мне ту коптилку сложили, все эти печные дверцы за полторы тысячи рублей сделали". Не уточнил, правда, в каком это году - прошлого ли, нынешнего века. "Нет, - твёрдо стоял я. - Сейчас таких цен близко нет -
  одна печная плита две с половиной стоит!" Но теперь уж само собой по-хозяйски разумелось, закупать и завозить выпадало мне: и так от изготовления железяк за свой счёт "откорячился"! Волей-неволей, пришлось взять шестнадцать тысяч на материалы. "Тебе - я верю!" - простодушно сказал хозяин.
  
  Может, не горячился бы?
  
  Как я не любил этих авансов - капканов! Неизвестно ведь, как работа пойдёт да дело сладится. С такими, тем паче, людьми... Простодушными.
  
  А парни меня по дороге зацепили - Джона моё серебро глаз ослепило, - да обедать с собой и прихватили.
  
  Ещё и наливали...
  
  - Вот штука!.. Ну, правильно: мужчина - он должен быть мудрым, а женщина - ловкой.
  
  На верный этот довод оставалось лишь засопеть - мужчине-то мудрому!
  
  - Чего там, дома-то у тебя?
  
  - О-ой!.. Да - нормально всё. Сейчас вот, припахали кладовочку покрасить. Но там работы - на два вечера: только обои ободрать, да вынести перед этим весь скарб - вот это, в общем-то, главное!
  
  - Так уж много?
  
  - Ха, спрашиваешь! У нас вся квартира - катакомбы! Впятером в двух комнатах!.. Ну, это я, конечно, виноват, что мы до сих пор там ютимся, - хлопнул между делом ещё рюмку я, - Жена... Жена говорит - квартиру надо срочно покупать.
  
  - Хм! - досадливо хмыкнул Слава. - Тут люди думают, уж как бы в кризис выжить!..
  
  Кто это говорил? А как же: "Вернёшь ты свои деньги, и быстро"?
  
  - Про деньги-то жена не прознала ещё? - словно услышал мои мысли Слава.
  
  - Нет, - твёрдо покачал головой я. - И не услышит! Я буду держаться до последнего.
  
  - Может, сказал бы, - осторожно предложил Джон, - а то вдруг - не дай бог! - случится что - срочно понадобятся... Двойной тогда удар будет!
  
  - А-а, - безразлично отмахнулся я, - всё равно уж, мне там - конец.
  
  - А дальше что?.. Совет да любовь с партнёршей своей?
  
  - Ага - сто лет я ей гнулся!.. Не знаю... Было бы куда вернуться - даже бы и не думал... Слава, а скажи: ладно я-то - у меня дом в другой уже стране остался!.. А ты-то вот, чего не вернёшься? Тебе-то здесь чего терять? Работу эту поганую, которую, кстати, ты и там валом можешь найти?!
  
  Не надо было мне так щедро наливать!
  
  - Да, видишь, - раздумчиво проговорил Слава, - если уж возвращаться - надо возвратиться с чем-то... А я - с чем я сейчас вернусь?
  
  Тут я его понимал.
  
  Грустно замолчали каждый о своём: Слава о тех годах, которые уж не вернуть; а глубокомысленный его собеседник - о почти уж опустевшей баклажке, в которой на последнюю рюмку только и осталось.
  
  - А вот у тебя, - участливо спросил Джон, - никогда никаких мыслей, там, о...
  
  - Самоубийстве, что-ли?..
  
  - Ну да!..
  
  Пришёл, называется, на помощь - разрядил звенящую тишину!
  
  - Ты знаешь, был в моей жизни целый год, когда мысли об этом не то чтобы приходили в мою голову - они редко её покидали. Но, точнее, не об этом, как таковом, а о том - нужен ли я вообще этому миру?.. Но это было, когда все мы, работяги, стали вдруг не нужны: тогда казалось - навсегда. А теперь-то - другое! Теперь-то - на части рвут: бежать впору!
  
  "На ход ноги" последнюю и опрокинул.
  
  * * *
  А момент в жизни у меня такой действительно был - когда приходилось сомневаться: нужен ли я этому миру? Время было подходящее - бандитского "капитализма" самый разгул, а и времени у меня было за край: почти годовой рейс на тунцелове выдался. Ещё, конечно, муза номер первая - та ещё стервочка-оторвочка - накладывалась!.. Но все мои философские измышления "to be, or not to be" в один миг обрубал взмахом ладони седовласый живчик боцман, с коим дружно делили мы каюту:
  
  - Ты мне эти мысли брось! Чтоб я больше и не слышал даже!
  
  Он молодец, никого не боялся! Кроме, быть может, детей внебрачных - нежданной с ними встречи...
  
  А и Татьяна тогда в моей жизни уже была - пусть пока только и тёплыми своими радиограммами.
  
  И был ещё плеск лазоревых волн, запах моря от сохнущего невода, зуд ладоней по ожидающей вскоре печной кельме, и внутреннее, гораздо более сильное, чем всё берегово-досужее, насквозь нынче фальшивое - крепкое:"Прорвёмся!"
  
  Конечно! А уж гамлетствовать после - как-нибудь...
  
  - Я понимаю теперь, почему Нахимова не могла тобой увлечься!..
  
  Я лежал и хандрил, глядя в узкий - как белый свет мой теперь с овчинку - белый потолок. В тёщиной комнате - родители Татьяны, конечно, по субботнему утру уехали на дачу. Потолок этот набело делал я в прошлом году, так и не замазав до сих пор стыки между потолочными галтелями. Галтели эти всё не хотели ровно клеиться по кривым-то стенам, и я, помнится, психанул тогда по ходу дела, на что Иванович сказал: "Ну, надо же всё-таки сделать, чтоб по-человечески было... Давай, дочка, держи с той стороны!" И полез сам на табурет - прижимать от трубы какой-то попавшейся под руку коробочкой упрямо негнущуюся галтель. А Татьяна осталась другой край рукой прижимать - пока не схватится?
  
  Как мне их всех жалко тогда стало! Что без меня они могли бы сделать?
  
  А теперь?..
  
  - Я понимаю теперь, почему Нахимова не могла тобой увлечься!..
  
  Да уж прямо: "Не могла"!
  
  - Она способна оценить только сильных мужчин! - зло выговаривала мне Татьяна, в домашних хлопотах снуя на лоджию и обратно - по поводу и лишний раз. - Я тоже выходила замуж за сильного и уверенного в себе человека! А не такого как!..
  
  Некогда сильный и уверенный, а нынче "такой как", нашёл, наконец, силы морального плана оторваться от подушки и, без затей собравшись, отвалил прочь: лежать-то тоже весь день устанешь.
  
  Почти пустой трамвай довёз меня до конечной остановки чуть не единственно оставшегося в городе трамвайного маршрута. Теперь, миновав улицу с медно-зелёной, остроконечной кирхой, можно было выйти на нужную мне автобусную остановку.
  
  Апрельский день был свеж и весел. Солнце лилось вовсю, обещая беззаботное тепло до самого вечера. А мне уже было даже и жарко в зимних своих ботинках. "Бальные" туфли зачем-то ещё береглись, а уж про те плетёнки, в которых ступил на танцпол, и речи не шло: кощунство какое! Так и топал - по тёплому уже асфальту.
  
  Шёл...
  
  Всё-таки верно, что на детях природа отдыхает: отец у меня такой водитель! Всегда им был. Профессиональный шофёр. Из тех ещё лет, когда эта специальность была уважаемой профессией и шофёры - "шофера"" - выручали друг друга на трассах вполне
  бескорыстно. Ни одной аварии отец не вытворил за всю жизнь. Одной чужой, увиденной в молодости, хватило: "Ну, и что, что лихача того посадили: жизней-то тех молодых не вернёшь!"
  
  Но кручение баранки, всегда я подозревал, было делом всё-таки не первым. Поползать бы под машиной, в яму смотровую нырнуть, разобрать полдвигателя, а потом собрать - забыв прокладку какую-нибудь на место приторочить (случалось и такое). Зато двойная потом радость - после полудня беспрестанной заводки всё барахлившего двигателя причину - прокладку эту - мастерски обнаружить и профессионально устранить.
  
  Честное слово, сдавалось - ничего другого отцу было не надо!
  
  Счастливый он.
  
  А мне вот счастья своего не отжалел - ни капельки. Равнодушен я всегда был к этой куче железа на четырёх колёсах. Нет, конечно, иной раз я жалел, что "безлошадный": с одной Ушакова материалов, что за ненадобностью выбрасывались, на полдачи бы хватило. Да и по шабашкам мотаться и быстрее, и сподручнее - слов нет. Но - так или иначе... Зато абсолютно свободен от неусыпного надзора дорожной полиции; зато не тратишься на штрафы, запчасти, бензин; зато не трусишься постыдно в дорожной разборке с каким-нибудь лысым жлобом - слава Богу!
  
  А ещё, подумалось мне как-то, а после и поверилось убеждённо - может, я тем чью-то жизнь спас... А то и не одну?
  
  Между тем, ходок приближался к школе - той самой, трехэтажной, немецкой ещё постройки: стояла она тут - мне по дороге. Детки сновали за железной оградой - субботник у них, кажется, был. И тут я увидел Её!..
  
  Её... В короткой демисезонной курточке, на ходу наставляющей фотоаппарат, - ударные вехи для отчёта снимала? В сектор героической панорамы попадал и я.
  
  Я "шугнулся" с тротуара, через дорогу, в ближайшую подворотню, как гонимая дворняжка.
  
  Но как пронзила меня, за три десятка метров, её волнующаяся под курткой грудь: даже и подумать бы не мог!
  
  Сколько тебе лет, Гаврила, - семнадцать?!
  
  Но, видимо, это была действительно любовь - что же тогда ещё?..
  
  * * *
  - А ты, конечно, чисто случайно по этой улице пошёл? - от души ёрничал Слава. - Логично: других-то путей сюда нет!
  
  Мы поехали с ним докупить сорок кирпичей - не хватило бабушке на облицовку чуть.
  
  - Да какого чёрта я должен эту улицу теперь обходить?.. Ха! Я двадцать с лишним лет по этой улице ходил, а теперь, мать- перемать, щемиться буду? Сейчас!..
  
  Да прав я был - прав! Двадцать уж с лишним лет по этой улице ходил - пора уже и прилегающие маршруты ближайших подворотней осваивать.
  
  А вот кирпичей мы не купили: кончились они. И когда с завода завезут - неизвестно: "На следующей, может быть, неделе".
  
  * * *
  
  А с Ушакова-то я парочку микроавтобусов Славиных всё же вывез - с разрешения (с Ивановичем мы сарай новый из них сладили). Потешно тогда получалось! Я отложу в стопочку в сторонке то, что к выбросу приготовилось (а то и в контейнер мусорный уж загрузилось), но мне на дачу, конечно сгодится: по-хозяйски! Гриша, увидав, подойдёт попозже, посмотрит, оценит, и велит Леше-с-Витей это, вот это, то, и вон то - обратно: в подвал!
  
  Так вот я ещё и материалы ушаковскому дому экономил-сберегал!
  
  Сплошная от Гаврилы польза...
  
  * * *
  Воскресенье я добросовестно взбирался по островерхой бабушкиной крыше, со смертельным риском для свежепосаженных бабушкиных грядок неподъёмную лестницу предварительно установив. Вывести сквозь шифер трубу и изолировать отверстие жестью - без электричества - это было настоящей мукой. Даже для Гаврилы. И как старательно я ни вырубал гвоздём овальное отверстие, как ни изощрялся с листовой жестью - всё выходило чуть вкривь и слегка вкось - "по-шабашному". А ещё и лист шифера с краю покрошил. Бабушке, конечно, сюда никак не залезть, но под шквальный ветер дождевая вода может теперь и затекать - на рубероид, что под шифером лежит, теперь только и надежда. Ущерба с тебя, Гаврила, больше!
  
  Труба, собранная из нескольких звеньев и раскреплённая проволокой с трёх сторон, изгибалась в разные стороны, как танцор ча-ча-ча, и горела на солнце, как глаз на партнёршу.
  
  - А, - махнула рукой бабушка на непотребное это вихляние, - как мне кума в таких случаях говорит: "Тэбэ што с няё - стрэлять?"
  
  Если только в мастера...
  
  А свежих откликов в понедельник за субботнее ждать не пришлось: такая мишень!
  
  - Но - тебя заметили!.. Ритка говорит, что выглядишь плохо: "Или пьёт... Или по Нахимовой скучает".
  
  Татьяна посмеялась ещё - чуть-чуть задумчиво и очень по-доброму.
  
  - Или... по Нахимовой скучает!
  
  * * *
  
  - Слушай, ну ты хоть по ряду прокладывай в день, а потом езжай, куда хочешь! - накалялся уже на другом конце мобильной связи Хозяин Круглого Мангала.
  
  - Да, да - конечно, Сергей Олегович!
  
  Доставалось мне теперь там! Злой нынче Слава, привезя мне как-то материал и впервые увидав круглый, в беседке, мангал уже в готовности, оценил произведение вполне:
  
  - И ты за это взял только восемь тысяч?.. Лош-шара!
  
  И "ш" - змеиным свистом...
  
  * * *
  
  "Лошара"!..
  Да ладно тебе - пусть живёт это солнышко ацтековское под нашим небом, пусть!..
  
  * * *
  
  Утром я теперь появлялся там - прокладывал один ряд на медленно поднимающейся коптильне, а в обед ехал к бабушке - заканчивать камин.
  
  - Да я видел, - подбадривал меня Слава, имея бабушку в виду, - тебе там одни понты остались. Сейчас вот кирпич только завезут...
  
  При всём обилии кирпича в строительных маркетах и на базах, именно того - нужного - не было: на местном периферийном заводе его обжигали. Жди теперь!
  
  Вот я и ждал - во вторник ли, в среду ли? - повалившись на топчан строительной бытовки, что стояла позади бабушкиной дачи. Там трудились сейчас неразлучные Адиль с "чёрным строителем".
  
  Делать было абсолютно нечего. Разве - набраться наглости, Ланских позвонить. А чего - он же сам говорил: "Как у тебя работы не будет - может, столбы нам бы и сделал!"
  А там столбов-то - два! Телеграфных, тонюсеньких - семечки!
  
  - ...А - Лёша? - Похоже, большой в городе человек тоже кемарил после плотного обеда. - Слушай: приезжай сегодня, ладно? Там ещё посмотреть кое-что надо будет! Как подъедешь - набери меня или Лену... Всё, давай, ждём!"
  
  Вот так! Оперативно. И: "Ещё посмотреть кое-что надо будет". А я что говорил - будет работа, будет!
  
  Веяние сочного весеннего дня, как дыхание возрождающейся жизни, неумолимо затопило открытую бытовку.
  
  Как ты, Любовь, весною дышишь?
  Навзрыд, или наперебой?
  Роль идиота счастлив был играть, ты слышишь?
  Ты знаешь - я всегда с тобой!
  
  ...А зелень, видимая в проём распахнутой двери, была той самой - майской, сочной, свежей, не прибитой ещё пылью, не томлёной ещё солнечным пеклом. До изумрудной, конечно, она не дотягивала, но так то ж - не север... Это в Шотландии - двад-
  цать лет уж назад - поразило меня то летнее неистовство северных красок: мы в июле зашли. Изумрудные, в ярко-розовых крапинах, склоны гор - чертополох, вольно на камне поросший. То сама северная природа, оживая от долгого, сурового ненастья, спешит выплеснуть в кратко отведённые ей здесь моменты лета всё буйство красок!..
  
  Я нигде больше не видел такого.
  
  И значок тогда с чертополохом-символом Шотландии купил - к куче открыток в придачу. И полудюжиной отснятых плёнок подстраховался: на два фотоальбома хватило. А потом уж прознал, что чертополох был ещё и на гербах шотландских рыцарей: "Никто не коснётся меня безнаказанно!" Правильно - он же колючий. Сорняк, но - северная, для Гаврилы, роза...
  
  Гаврила - он хоть из колхоза, но называется тот: "Прогресс"!
  
  * * *
  
  На дорожку к Ланских хлебнул из бабушкиного комода. Серёга, угадывалось по убывавшему нутру бутылок, тоже прикладывался: способный ученик! Прошлым летом ехал я как-то в микроавтобусе Славы, так поневоле телефонный монолог подслушал. Слава накануне своим ребятам какую-никакую зарплату роздал, и уж после полудня отряд бойцов собирал. Не все, правда, на связь выходили...
  
  - Адиль!.. Адиль, а Серёга так и не появился?.. Ну да - и телефон отключён!.. Значит, как появится, - Слава нервно пожевал губы, - как появится, скажи ему, чтобы собирался и валил в свою деревню! Всё - пусть там церкви ремонтирует!
  Закончил Слава разговор: отпустил Серёгу с Богом! С долгами вечными, надо было полагать. Подумав, верно, про то же, Слава вновь подхватил телефон.
  
  - Адиль!.. Не пришёл этот?.. Значит, скажи ему, как появится: пусть подъедет ко мне, я ему сначала руки сломаю, а потом уж пусть катится ко всем чертям!
  
  Слава, опять ты за своё! Сам посреди рабочей недели пролетариям деньги выдаёшь, а потом чего-то ещё возмущаешься!
  
  Вот и бабушка - такая же!.. Она, правда, теперь комод красной тесёмочкой повязывала, но морякам ли узлов не знать?
  
  Лавина гонимых час-пиком пассажиров уже сошла и скрылась в предвечерних улицах, и в автобусе, везущем меня на другой конец города можно даже было усесться у окна.
  
  Наступающий вечер вдруг нахмурился, и так же хмурно сделалось вдруг на душе. Тихая собачья грусть - неведомо откуда и зачем взявшаяся. А тут ещё на очередной остановке вошла та белокурая, с внезапно вспотевшими тогда, на танцполе, ладошками девушка.
  
  Вошла, как ворвалась, смело, разметав распущенные сейчас по плечам волосы. В короткой кожаной куртке, чёрных шёлковых лосинах и высоких, до колен, ботфортах.
  Миледи - без грима!
  
  Заметив, кажется, меня краешком глаза, села впереди: надменно - так и хотелось сказать. Проехав лишь несколько остановок, встала, прошла мимо, кивнув на ходу и холодно, и задумчиво, и уже через несколько мгновений зашагала от меня, прислонившего голову к автобусному окошку, по брусчатке мостовой.
  
  Ух, ты какая!
  
  А ведь в переднюю дверь намного ближе ей выйти было.
  
  Чего сидишь, дурак? Подорвись, догони Не графиню де ля Фер, расшаркайся, набейся в провожатые, наплети чего- нибудь высокого и романтичного: не обижай девушку! Допиши обозначенную ей страничку красиво!
  
  Нет - это совсем из другого романа эпохи другой...
  
  И разве она заслужила - быть жалким от Любы утешением?!
  
  Я ехал к Ланских.
  
  * * *
  Хорошие это были люди - без купюр и оговорок. Воспоминание о которых никак теперь не позволяло мне соглашаться с чьим-то расхожим: "Все они - сволочи!" Богатство - всё же ещё не порок. Ну, то есть, не окончательный... Помнится, Олежка Длинный ещё ёрничал, когда я простодушно сообщал на Ушакова, что сегодня вечером к Ланских не пойду калымить, потому как они за грибами поехали: "Интересно, а как такие люди за грибами ходят? Впереди них кто-то идёт и грибы натыкивает?" Сельпо ты, Олежка! Нормальные это люди! И детишек у них трое. И он рыбак (не охотник, замечу!). Самолично у него, небритого, с ночной рыбалки приехавшего, как-то выспрашивал: "Ну что - взяли сома-то?" - "Да нет, - разочарованно почесал щетину он, - мелюзга одна". Так или иначе, но денег на пиво я у него тогда взял - даром, что ли, душевно так переживал да интересовался обстоятельно?
  
  Так что, золотые это были люди! Если у них уж забор, каменную мозаику которого кроил я без всяких Альвидасов, такой замечательный получился.
  
  Хорошие это были люди. Даже, если бы премию за пруд, что я отбегами с Ушакова шабашил, не дали.
  
  * * *
  
  Ещё на подходе к кованой калитке обозрел я отвалившийся фрагмент - это про него, наверное, хозяин по телефону говорил. Ерунда - поправим! Его я и делал-то в последнюю очередь - толстенный кабель проводов всё в этом месте не могли завести.
  
  Калитку открыла сама черноглазая хозяйка.
  
  - Здравствуйте!.. Ну, вот - смотрите!.. Так везде. Сами пока поглядите - Андрей сейчас подъедет.
  
  И вот теперь я действительно увидел!..
  
  Это был конец!
  
  Вся, практически, каменная мозаика - сто квадратных метров в общем - отошла вместе со штукатуркой от столбов.
  
  Сто квадратов кропотливой ручной работы! Сделанной-то, на самом деле, на совесть: монолитные пласты, собранные из малюсеньких камешков, местами висели просто в воздухе, не падая, не рассыпаясь.
  
  Штукатурка всё это! Шабашники наверняка ж кирпич не грунтовали - на то они и шабашники!
  
  Как теперь всё это снять аккуратно, да потом обратно залепить - так же творчески! - не посреди разрухи ремонта, что была тогда, а между экзотическими дорогущими растениями, заботливой рукой хозяйки под самый забор посаженными?!
  
  Удавиться легче!
  
  - ...Видишь сам... А тут же и дети ходят - не дай Бог! - дружелюбно говорил подъехавший хозяин. - Вообще, знаешь, весь бы забор подновить! Там, видел, сзади дома тоже штукатурка кое-где отвалились - потрескалась... Дерево, вон, облезло -
  выгорело. У тебя, может, есть там ребята, что могли бы с этим помочь?.. Взялись бы вы - сделали!
  
  А на прощание, пожимая руку, он попросил - задушевно, по-человечески:
  
  - Только ты не пропадай, ладно!
  
  Да куда ж пропадёшь - от таких-то людей?..
  
  * * *
  
  Стоял тот камень за Гаврилу!
  Он за Гаврилу пасть готов...
  
  Вот Костик-то с Олежкой порадуются!
  
  ...Обрушиться на головы врагов.
  Где вы, венецианские мазилы?
  
  Да - прознают скоро: худые-то вести летят мгновенно - как
  камень из пращи...
  
  * * *
  
  - ...Слушай, ты больше не посылай Нахимовой sms, ладно? - Татьяна говорила серьёзно, но по-доброму.
  
  Видно, такой день так только и должен был заканчиваться...
  
  - Она сегодня Лене целую разборку устроила!.. Ну, что та передала те слова на педсовете - про идиота.
  
  Не буду, Тань, точно - не буду!
  
  Будет ли творимому тобой предел: зачем человека невинного, к тебе, сволочи, ещё и радевшего, продал - за четыре каких-то строчки?! Чем думал?!
  
  А с Нахимовой и вправду - всё: от греха!..
  
  * * *
  
  Да, идиотом вовсе слыл Гаврила!
  По жизни, прямо скажем: "Лох!"
  То, что в его виденьи розой было,
  На деле был чертополох.
  
  ...Но как Олежка с Костиком порадуются!
  
  * * *
  
  Они нашли друг друга...
  
  - Костя-ан!..
  
  - Олежище!..
  
  Они нашли друг друга здесь - на Ушакова.
  
  У одного было три "ходки" - короткими, правда, сроками. Другой два года во внутренних войсках служил, зека охраняя: "вертухаем".
  
  В общем - они нашли друг друга!
  
  Костик всё дивился моей морозостойкости - когда я с камнем зимой работал. Даже у дядьки своего, в море походившего, не поленился о трюме повыспросить: "Говорит, что в трюме работать - чистый ад! Тяжело, мороз!.. Теперь, Лёха, я понимаю, почему тебе здесь всё по фигу!.. А я когда служил, на вышке мёрз - в тулупе! - и мечтал тогда только об одном: о тепле-е!"
  
  Тёплых мест он теперь всегда и искал. Поближе к теплу выдвинулся из родного города центральной полосы, где: "У меня в девятнадцать лет всё было!" Откуда, интересно, взялось? Потом Костик, как складывалось из его рассказов, пошёл по отделочно- строительной стезе, тщетно, сдавалось, пытаясь сколотить бригаду под своим началом - чтоб самому не работать: "Я был в шкуре Альвидаса, и поэтому знаю, что самое трудное - это вот такого, как ты, найти".
  
  Порой Костик говорил неглупые вещи - подслушанные где-то. Набирался мудрости - с миру по нитке. Сказанул же как-то: "Я уменьшаю пропасть между ними, - он ткнул
  пальцем в сторону ушаковского особняка, - и нами. А ты - увеличиваешь!"
  
  Это он имел в виду, что расценки на свою работу они "лупят по полной", а я...
  
  Верно всё! Только не договорил друг Че Гевара наш доморощенный (реально!), что сам он, попросту, до "них" - хозяев таких вот особняков - не дотянул, не добрался... А иначе!.. Вспомнили бы тут все Владимира Андреевича добрым словом: загнул бы всех Константин Батькович в рог бараний, дубил бы шкуры безбожно!..
  
  - Вот, выгони Костика, и всё будет нормально, - говорил Альвидасу Гриша.
  
  Прорабствущий дизайнер, однако, следовать совету не спешил: всё-таки умел Костик по отделке многое, да и душевно, конечно, они были где-то близки.
  
  - Костик - просто гавнюк, - говорил Слава. - Окажись он среди нормальных мужиков - он сам нормальным парнем казаться будет, ну, а так как они с Олежкой снюхались...
  
  Впрочем - настаёт однажды момент истины! - как-то их чуть не выгнал хозяин. Да - так Альвидасу с крыльца (которое для него уже трибуной стало) громогласно и заявил:
  
  - Забирай своих грёбаных мастеров и звездуй отсюда на ...! Через три дня расчёт!..
  
  Вот как человека довели!
  
  А как они хотели? Ещё под Новый год взяли шикарный аванс под отделку ванной и туалета "под ключ" - Костик метраж обсчитал и по-свойски оценил. Принялись друзья за работу с прохладцей. "Сколько ты в день зарабатываешь?" - почти презрительно спрашивал Костик меня в подвале, наблюдая мои основательные сборы, - я в ту зиму столбы под плёнкой ваял. "Ну, тысяча в день выходит", - стараясь сохранить спокойствие, врал я. Тот фыркал демонстративно презрительно: "Я за тысячу
  рублей и с места не встану!"
  
  Ну, ну!..
  
  Удивительно - но зима для друзей выдалась совсем недолгой, и огромная, казалось, сумма растаяла, как тот снег. Натурально - пацаны "зависли". Уж давно надо было закончить ванную с туалетом, а они всё возились, стеная, что-де сушилку долго им везли, и молчали о том, что с ценой-то они, верно, "прошиблись".
  
  - Да, - лишь покачивал головой на мои вести о "лучших" наших друзьях Слава, - им теперь только и остаётся: одному где-то на шабашке за двоих калымить, ну, а второму на Ушакова заканчивать.
  
  Знакомый мне момент - только я в подобной ситуации пребывал в одиночку и калымил ночами и выходными.
  
  А здесь летним солнечным днём, когда и без июльского солнца всё было уж накалено, подъехал злой хозяин, негромко велевший следовавшему, как тень, Мише посмотреть проблемных работников по этажам. В мгновение ока тот метнулся, а вернувшись, мотнул головой: "Нету!"
  
  А дружбаны-то, как назло, просто в магазин за обедом ушли - совпало!
  
  - Та-ак! - зловеще протянул хозяин стоявшему снизу, у крыльца, Альвидасу с кручинно поникшей головой. - Они мне ещё и забастовки устраивать будут!.. Полгода уже мне ванную делают! А что я - я! - с семьёй на съёмной квартире живу - это что, Альвидас? А?!. Так, забирай своих грёбаных мастеров и звездуй отсюда на... Звездуй на ... - он с удовольствием ещё раз протянул пункт назначения. - Через три дня расчёт!
  
  А Альвидас был перед хозяином в долгах, как в шелках, - это мы все прекрасно знали.
  
  Хозяин уехал, а тут и ребята подошли. Леша-с-Витей с удовольствием просмаковали им детали серьёзного разговора, ссылаясь в подробностях на меня.
  
  - Да, так и сказал: "Звездуй на ...!" - насупясь подтверждал я.
  
  Я-то от начала до конца сидел на кирпичном парапете крыльца - в самом эпицентре разыгрывающейся драмы, с суровым видом меняя истёршиеся щётки турбинки - дело нужное! - и покидать своей ложи ни за что не пожелал: с какого перепуга такое действо пропускать?
  
  Олежка был убит.
  
  - Ну, - обернулся ко мне Костик, - теперь ты счастлив?
  
  - ?..
  
  - Ты же всё хотел отсюда уйти.
  
  - Ему-то никто не говорил, - резонно "подъяснил" Витя.
  
  - Если бы мне так сказали, - с чувством вздохнул я, - уже бы во-он за тем поворотом только вы меня и видели! И инструмент бы здесь, на радостях, бросил.
  
  Вправду - я завидовал им! Эх, меня бы так!.. Вприпрыжку бы понёсся - оленем северным! Но нет - мне таких благословенных слов было не дождаться!..
  - Так, ну и чего мы добились? - быстро пришёл в себя Костик, - Пока ничего!
  
  - Не надо сейчас раскачивать лодку! - втулял появившийся из-за угла Альвидас.
  Некоторое время он хвостом ходил за Григорием, убегавшим от него уже за дом: "Гри-иша, ну, мы же столько делали для этого дома!.. Гриша, ну, позвони!" - "Сейчас я ему звонить не буду: это бесполезно - я его знаю".
  
  - Жизнь - сплошные шахматы, - подавленно заключил, явно больше для меня, Олег.
  
  "Вам мат, товарищ гроссмейстер!"
  
  Впрочем, к концу этого же дня Гриша примчался с накропанной от руки сметой на дополнительные работы - доделки.
  
  - Просто, Альвидас: шеф договаривался "под ключ", в его понятии это значит - всё, до конца. Какие ещё дополнительные работы?
  
  На какие-никакие двадцать тысяч дополнительной сметы они всё же потянули.
  
  Дожали всё-таки партию измором, вымогатели отделочные!
  
  Правда, те слова шефа я им однажды напомнил - пришлось...
  
  * * *
  
  Пришлось! Напросились. Нарвались...
  
  Хотя, конечно, кто ещё напросился да нарвался!..
  
  В один из последних студёных дней последней, по существу, ушаковской моей осени, когда послеполуденное солнце сразу уж валится в закат, это и случилось. Взагиб, как обычно, на четвереньках мостил я "палубу" - немало ещё оставалось, когда выгребли из подвала Костик с Олежкой на перекур. Они уже сделались непревзойдёнными мастерами венецианской мазни - штукатурки, словечки "отточенто", "караваджио" и "рафаэлло" сыпались из них, как из рваного мешка, а Костик скромно, утверждал, что: "Сейчас мы лучшие в городе мастера... А, пожалуй даже, и в Европе". Конечно - он же на три дня в Италию летал: пиццы поесть. А "макаронникам"-то куда до наших двух парней, один из которых и шпатель увидал только на Ушакова, а второй про "венецианку" прознал почти уж два года назад! Но не всё, знать, в их мире ренессансного разноцветья было так радужно - никак они не могли мимо меня, каменотёса убогого, спокойно пройти, чтобы чего-то обидного и колкого не сказануть: чёрной завистью тлели пацаны. Без этого, сказанного, верно, вдохновение великих европейских мастеров не охватывало. Как пояснял Гриша: "А ты в ответ ведёшься! Ты не ведись - не обращай внимания!"
  
  Легко сказать - когда у тебя над душой стоят, буквально.
  
  Даже сторонний охранник, что дежурил теперь во флигельке у ворот, мне однажды не сдержался:
  
  - Да они тебя, с твоей работой, к хозяину ревнуют Но, и вправду, посмотреть: у всех "косяки" в работе случаются, а у тебя - ни одного!
  
  - Так пусть становятся рядом да шабашат - камня на всех хватит.
  
  Кишка тонка! Костик в первую осень попробовал: на половине столба и "сдулся". А Олежка отмазывался, что эта работа никакого интереса в нём не вызывает.
  
  Конечно - только если за другим подсмотреть!
  
  А Костик ещё и телохранителя хозяина боялся пуще огня, от страха на других "жути" пытаясь нагнать:
  
  - Не переживай - Миша на тебя делянку в лесу уже выделил! - кривил свои пухлые губы в усмешке он.
  
  Можно было б, конечно, по случаю невинно у лицензированного "лесничего" спросить - вправду ли так. "...Да нет, я то что - Костик говорит". Но я же - не Костик!
  
  Вот и в тот день. Выползли эти крысы подвальные во двор ненадолго, постояли, покурили. Костик чего-то вякнул, Олежка презрительно покивал. Я вяло огрызнулся. Тогда говнюк мне и заявил:
  
  - Мы уже отсюда уйдём, а ты всё ещё гнить здесь останешься!
  
  Но этого ему ещё было мало, сволочи!
  
  - Я-то тут деньги заработал, а ты десять штук профукал!
  
  И, затоптав окурки, они убрались в подвал. Спрятались - от холода.
  
  Не тут-то было!..
  
  Не смог сего стерпеть Гаврила: упоминание о потерянных деньгах было невыносимо. Да и время, верно, уже пришло подорваться: всё равно бы достали - рано или поздно!
  
  Лавиной скатился он по ступенькам да и высказал то самое: "Да, но это вам, а не мне шеф говорил: "Звездуйте на ...!"
  
  И попал, надо сказать, в самое сердце Константина Венецианского. Костика Мента в миру Ушаковском. Надменный и невозмутимый доселе, тот сам перешёл на площадную ругань, послав внезапного посла недоброй воли всё по тому же, известному адресу. А получив зеркальный ответ, уже не имея иных аргументов, ринулся в бой...
  
  Вот тут вышло скверно - он-то ударить успел. И тут же между нами встал подскочивший Олежка:
  
  - Сука, я тебя убью! - Это я Костику...
  
  - Не смеши! - Это Олежка мне. - Вообще, ты домой хотел идти - вот и иди!
  
  Тоже испугался.
  
  Собрался, пошёл, напоследок обозвав обидчика многократно и по делу и пожелав напоследок:
  - Чтоб ты сдох!
  
  - ...Нельзя так говорить! - скрывая улыбку, однако покачал головой Слава: по экстренной ситуации я добрёл до его объекта. - Что ты его "козлом" назвал - это нормально: он им и служил, и по жизни остался. И тот же Олег где-то в глубине души понимает: сейчас-то они вместе, но было время, когда они были по разные стороны колючей проволоки... Да, - печально вздохнул он, - жалко только, что ты не успел ему хлестануть!..
  
  - Да, такое дело, - Я и сам скорбел об этом больше всего - с камнем этим, с работой такой неспешной, тягомотной, реакции совершенно не стало! Надо будет опять заняться - для таких вот моментов. - А Олежка, слышь, - уже смеялся я, - когда я этому сказал: "Убью на хрен!" - "Не смеши!"
  
  - Молодец, Олег!.. Но, видишь - нет худа без добра: теперь они от тебя хотя бы отстанут, лезть больше не будут. Всё равно бы, сам понимаешь, с этим гадьём это должно было случиться. Ну, а если Костик ещё чего-то обозначится - тогда уже я с ним поговорю.
  
  - Ладно, чёрт с ними, дай сто рублей взаймы!
  
  - Не надо!.. Сам знаешь: придёшь домой с бланшем и с запахом - жена не поверит...
  
  Спрыгнувши с подножки микроавтобуса Славы и пройдя десяток, буквально, шагов, я тогда ещё нос к носу столкнулся с Ланских - они по пятничному вечеру в ресторан "Разгуляй" подъехали.
  
  - Ну, ты когда у нас-то появишься - столбика бы те два сделал: обещал ведь! - весело пожимал руку хозяин.
  
  - Да ещё не закончил я объект, Андрей Алексеевич. По весне появлюсь, обещаю!
  
  - Как долго вы там работаете! - посетовала хозяйка, приглядываясь в уличном свете к моему левому глазу.
  
  Там уже наливался приличный синяк.
  
  Самое интересное, Татьяна моей басне, которую, впрочем, я прочёл уверенно и ничтоже сумняшеся ("Да камень от станка отскочил"), поверила сразу, с некоторым даже позитивом: "Ты сейчас точно такой, как тогда, когда я тебя в рейс провожала".
  
  За что её и любил!
  
  - Лёха, так, а может, камню этому - в ответку?! - долго ходил в понедельник вокруг меня Гриша, пока не решился, наконец, поднять тему (субботу я нахально прогулял, заложив основание камина на даче у Седова: Алла к моим синякам под глазами была ещё привычней Татьяны).
  
  - Да, Гриша, точно тебе говорю - камень!
  
  Увидала и Наталья Алексеевна, как я от неё ни отворачивался. Вздохнула - душевно и искренне, просто руками всплеснув:
  
  - Быва-ает!
  
  Слава Богу, она ничего не слышала - орали-то мы в подвале, как оглашенные!
  
  Хозяин, увидев только на второй день, вскинулся, как мальчишка:
  
  - Кто?.. Так давай накажем!
  
  Натурально - даже притопывать на месте начал. Реально - кровной местью зажёгся!
  
  Может, и вправду Гаврила был здесь уже почти родным?
  
  - Да не надо Владимир Андреевич!.. Сам я там...
  
  В счёт зарплаты же посчитают!..
  
  - А, ну понятно - похулиганили! - свойски кивнул он. - Но, если надумаешь!..
  
  Последним заметил деформацию моей внешности телохранитель Миша.
  
  Но я же не его подопечный!
  
  - Кто это тебя так отработал?
  
  - Камень от станка отскочил.
  
  - Не гони!
  
  - Точно говорю! - нахально улыбался я.
  
  - Молодец! - внезапно оценил он.
  
  Знали бы, какой!..
  
  А что мне было - "пожалиться", как последнему слюнтяю: "Ко-остик побил! Нехороший!" Мужиком надо быть - и так до бабской склоки с полным убожеством опустился! Хозяин их не "напнёт", не выгонит - венецианскую штукатурку заканчивать внутри надо. Значит, ещё лишняя напряжённость на доме возникнет.
  
  А куда уж больше?
  
  Так что, пусть мои дружбаны заклятые работают: сильно жирно им до срока отсюда свалить будет! Пусть тянут ту же лямку!
  
  Костик-то, кстати, в понедельник появился лишь после обеда - когда Олежка ему отзвонился: "Всё, вроде, тихо".
  
  Срамец!
  
  И присмирели - до самого конца. Даже Альвидасу через раз огрызаться стали. Так что ещё и на хозяйскую мельницу я воды полил: за дело, выходило, пострадал.
  Молодец, Гаврила!
  
  В следующий год мы, само собой, не обмолвились с "друзьями" ни единым словом. А потом я с Ушакова ушёл. Они ещё остались.
  
  * * *
  
  Дождливеньким апрельским денёчком, когда переезжал я, положив полагающийся ряд камней медленно воздвигающейся коптильни Хозяина Круглого Мангала, к Бабушке-на-
  Даче, пришла вдруг мысль заехать - по пути! - в школу: Семёна встретить. Толкнуло что-то. Кажется, у него сегодня пять уроков, и, по-моему, Татьяна чего-то такое вчера говорила, что тесть, вроде как, не сможет внучка домой проводить. А и с Ней не столкнусь - по вторникам она всегда выходная, это я на танцполе усвоил. Так что сделаю хоть одно доброе, действительно нужное, за день дело...
  
  Прочие дела мои были не то что плохи - отвратительны. И никчёмны - всё теперь сводилось к тому, что абы как до их окончания дотянуть. Глядя сквозь окно автобуса на рябящие мелким дождиком лужицы, просто хотелось обо всём на свете забыть. Но куда было деваться от Бабушки, которой позавчера, в старых добрых традициях бессонных ночей, впотьмах выложил обрамление каминной топки из мелкой гальки. Самое главное - очень симпатично получилось: даже самому понравилось. А вот Бабушка позвонила: пару камешков надо поменять - цветовая гамма, видишь ли, не вполне гармонирует.
  
  - Вот, ты выложил - всё: камень стоит! Не нравится по цвету - меняйте сами, - вполне резонно разъяснял мне Слава.
  
  И на коптильне было не лучше - песок теперь закончился. Здесь вообще постоянно чего-то не хватало. То цемента - и мне пришлось дёргать Славу, чтоб привёз мне дюжину мешков. Когда мы их выгружали, обычно приветливый Слава, не думая даже здороваться, только зло обернулся на хозяйских парней. Чутьём бывшего бандита соперников-"спортсменов" учуял? Потом занадобилась печная арматура - дверцы, поддувала, колосники и большая дверца для коптильни, которую почему-то я должен был заказать у сварщиков-кустарей и за которой уж "поехал" на тележке - благо, гаражная мастерская умельцев была в двух автобусных остановках. Теперь же кончился песок, и хозяин переложил на мои плечи "сказать ребятам". "Ну, не знаем - как-нибудь, может, время найдём на карьер заехать". Пришлось финансировать эту поездку уже из своего кармана - иначе ведь дело встанет.
  
  - Не вздумай даже!.. Ты меня слышишь? Не смей платить им ни копейки! Они должны обеспечить тебя материалом! - чихвостил меня Слава по телефону.
  
  Да поздно уж было...
  
  Всюду свои Олежки с Костиками!
  
  Зайдя в здание школы, я сел в вестибюле у раздевалки. Возвышающийся через пролёт лестницы охранник меня хорошо видел, но от вопросов воздержался. Правильно: ребёнка я жду!
  
  Ждать пришлось считанные минуты.
  
  - Лёша, привет!
  Она явно была меня рада видеть. И повела разговор легко и просто - вроде бы, ничего такого и не было...
  
  Гаврила же принял вид смиренного и великодушного всепрощения, ясно, впрочем говорящий: "Было, бы-ло! Всё помним, не заиграешь!"
  
  Она говорила, он сбрасывал звонки, по закону подлости начавшие теребить один за другим. "Ну ответь уже, наконец!" - "Не могу терять такие минуты". - Он был искренен.
  
  - Ну ладно - мне уже надо идти, - возможно, она до последнего надеялась, что вот-вот появится Семён, и мы пройдём вместе хотя бы до остановки, - А за то... Ты не обижайся - то был просто выхлоп!
  
  И она опять прижала привычным своим движением сжатый кулачок к груди.
  
  А Семён, оказывается, уехал за полчаса до моего прихода - чего-то я во времени совсем потерялся...
  
  * * *
  
  Навязчивая мысль меня нередко, с самого начала танцпола, стала вдруг посещать: а если бы дело было за Любу - одолел бы я всё-таки Костика?
  
  "Убил бы, гада!"
  
  Он бы и тогда целым не ушёл - если бы дружбан его грудью не прикрыл.
  
  * * *
  
  Под вечер ехали мы со Славой и Джоном к Ланских. Были там днём накануне: не заходя внутрь, я показал снаружи сотоварищам развалины забора. Не успели мы толком камешек пальцем поколупать, как на обочине возникла машина охранной фирмы:
  
  - А-а, ребята, вы строители, да? Всё нормально!
  
  Так что: "Всё по-взрослому"!
  
  И сейчас мы ехали уже предметно - на "разговор".
  
  - А сколько ты за такую мозаику сейчас бы взял - реально? - спрашивал меня Джон.
  
  - Не знаю, - покачал головой я, - евро сорок за метр, не меньше. Но здесь же этого не зарядишь - переделывать придётся.
  
  - Да какая разница? - Джон заговорщицки обернулся на меня. - Банковский счёт-то тебе пополнять надо!
  
  Какие уж теперь счета!
  
  Но всё же, выходит, думал кореш про меня.
  - Слушай, - говорил между тем Слава, - тут заказ один наклёвывается - человеку из камня весь двор, опять же, надо делать. Дорожки вокруг дома мостить, и цоколь дома - минимум, а там уже фотографии твои покажем - глядишь, и пруд с барбекю захочет.
  
  "Опять же"!..
  
  - Не знаю, - покачал я головой, - это опять мне в долгострой влезать. - В море надо, в море!
  
  - Да сейчас сезон только начинается - работа!
  
  - Да, - махнул рукой я, - что с той работы-то? Доработался уже - до ручки... Сейчас вот долги раздам - тебе же шесть тысяч должен, - да и в море. Давно бы уже ушёл!..
  
   Слава вдруг резко ткнул верный старенький "Фольксваген" в бордюр обочины.
  
  - Да вылезай, на фиг!.. Вылезай!.. В долги его, смотри-ка, загнали!
  
  А у Ланских, спрашивалось, "косяк ровнять" кто будет?
  
  Пришлось попыхтеть - промолчать.
  
  Двинулись дальше.
  
  - Вроде, нормально же всё было! Сидели - разговаривали, - подал голос притихший Джон.
  
  Конечно, Славян блефовал, но момент для воспитания поймал хорошо - никуда не денешься! Молодец!
  
  Когда мы зашли во двор Ланских и хозяева начали разговор по рукописной смете Джона (составленной, угадывалось, "на колене"), я безучастно присел на мраморные ступени лестницы - в стороне от их разговора.
  
  Всё равно - от меня уже ровным счётом ничего не зависело...
  
  Сумму Женя насчитал такую, что и у хозяев, привычных к солидным расходам, глаза на лоб полезли. Правильно - чего мелочиться? В известной степени, они тоже были в том положении, которое солидный ушаковский хозяин в запале просторечья именовал: "раком". Действительно - кто, кроме нас, такую кропотливейшую работу потянет? Не то чтобы эту мозаику из камня положить - но сначала аккуратнейшим образом, экзотические растения под ногами не повредив, её снять.
  
  - Нет, камешек мы весь отчистим и положим заново, - несколько успокоил разволновавшуюся от четырехзначной долларовой сметы и тихо уже негодовавшую хозяйку ("Так, но давайте смотреть - что - за что: непонятно!"). - Каждый столб -
  каждый! - мы прежде сфотографируем и точно так положим!
  
  Хозяйку, ясно, можно было понять: "десятка зелени"! Разве ей деньги с неба падали?!
  
  - А, ну это уже лучше - что камень снова покупать не надо будет!
  - Да ты пойми, - подключался уже в нашу пользу хозяин, - в эти же деньги входят и реставрация деревянных фрагментов - они всё зачистят, зашкурят и заново покрасят. И штукатурку кое- где подновить - не забывай!
  
  Джон, ничтоже сумняшеся, "зарядил" за всё дело - двести пятьдесят тысяч рублей!
  Наверное, столько эта работа и стоила. Только я в своё время сделал её по цене керамической плитки. А на такую огромную сумму хозяева, скорее всего, не согласились бы. А теперь им деваться некуда...
  
  Получался обман, получалось - вымогательство. Строительное.
  
  Хотя, со своей стороны, Слава с Джоном правы: вот сумма, за которую они возьмутся за работу. Не подкопаешься!
  
  А я - в преступной схеме. Я - таран.
  
  - Но ведь в том, что камень отвалился, есть и Алексея вина! - насмелилась наконец хозяйка.
  
  С твёрдым видом Слава отрицательно мотнул головой...
  
  - Камень, видите, стоит даже сейчас - клей везде есть, всё поклеено добротно. Штукатурка от столбов отошла. Наверное, те, кто штукатурили, не грунтовали.
  
  - Да, наверное, - согласилась хозяйка, - и ещё вот, видите, - она указала рукой на керамическую плитку на оголовках столбов и в обрамлении забора, - плитку положили до камня, и она его не перекрывает.
  
  Действительно, так было: края плитки выходили как раз на середину толщины камня: дождевая вода, вместо того чтобы по плитке стекать за пределы столбов и забора, затекала точно под камень. А всё из-за того, что плитку эту положили до моей работы - ничего я уж тут поделать не смог.
  
  Одного этого могло хватить, чтобы камень однажды отстал!
  
  - Плитку мы тоже переложим, - заверял Слава.
  
  - Да, чтобы уже сделать наверняка, а то этот забор пару лет только и простоял.
  
  - Шесть, - единственный раз подал голос я.
  
  - Ну, в общем, договорились, - живо подытоживал хозяин, - значит, мы даём предоплату... Сколько?
  
  - Ну, мы обычно треть берём, - сказал Слава.
  
  - И вы начинаете! Мы тут семьёй на отдых собрались - на три недели: хорошо, если бы вы за это время успели!.. Ну, а ты чего там сидишь как неприкаянный?
  
  Похоже, он был даже отчасти доволен.
  
  - Понимаете, - уже по-свойски объяснял он напоследок, - можно было бы этот забор оштукатурить да покрасить. Но что это будет? Как в тюрьме! А тут - глаз, конечно, радует!
  
  - Ну, вот видишь - договорились, - обращался ко мне Слава, когда ехали мы уже обратно. - А то - сел там, как потерянный... Нет здесь твоей вины - даже не думай! Видел, как только она попыталась тебя виноватым выставить, сразу мы её и обрезали!.. Так, ну, сейчас надо ждать, когда они аванс дадут и, по ходу, уже объявление давать - людей набирать.
  
  - Да, Слава, надо! У меня пока руки не дойдут. Приехать - показать, это - конечно, обязательно!.. Берите этот объект полностью - это теперь ваши деньги.
  
  - Не, ну ты-то там тоже поучаствуешь!
  
  Обнадёжил! Не забыл...
  
  И сам заставил себя поверить, что незнакомые ребята, коих сейчас Слава будет с улицы набирать, смогут сладить это дело.
  
  * * *
  
  - Нет, ей очень нравилось с тобой на танцы ходить - я с ней про это разговаривал, - разубеждал меня в этот вечер Семён, когда я, по пьяной лавочке (что открывалась под вечер теперь мне, как по расписанию) обмолвился невзначай о судьбе своей латинской,
  несчастной. - Просто ей Серёжей-маленьким надо было заниматься, и из-за этого она не смогла успевать, - поэтому.
  
  Он "с ней про это разговаривал"! И причину какую, меня непутёвого щадя, нашёл убедительную! "Серёжей-маленьким" - что был на четыре года старше его самого.
  
  Какой замечательный у меня сын! Просто сердце щемило - от собственного предательства.
  
  * * *
  
  Второй раз меня уже Слава школил. Вот так с ним и работай - всё равно не будешь на равных: они с Джоном - начальство, ты - согласно неписаному, но мудрому простонародному правилу, - дерьмо... А ещё если он такие выволочки постоянно
  будет затевать!.. К тому ли ты, Гаврила с Ушакова рвался?
  
  * * *
  
  Какая нелепая случайность порой судьбой заправляет! Ну вот, скажи я тогда Ланских, что мне совсем не нужно, чтобы штукатурку на забор наносили - настоял бы я на этом! - не было бы сейчас этой боли головной, неразрешимой! А так...
  
  Хотя, по нашему климату - дождь со снегом, а следом же и мороз, - камень порой "вырывало" и с обломками кирпичного основания: бывало такое!
  
  Дни летели бестолковой, тянущей куда-то в недоброе вереницей. Только стограммовый "шкалик" коньяка поутру, с худющим чебуреком на закуску, радость жизни возвращал - ненадолго...
  
  Хозяин Круглого Мангала по-доброму попенял мне, будто стал я спешить: "Не так красиво получается... Не торопись - тебя никто не гонит!"
  
  В одном месте - в самой топке - я уже "закосячил" непоправимо: "Понимаешь, коптиться будет опилками, так что здесь решётку надо было ставить... Ну ладно - кирпичи просто поверх положи!" Свойский был ещё хозяин-то. Выходило - совсем не всё я ещё в своём ремесле знал, а и познавать уже не хотел - до отвращения. Весьма туманными контурами обозначались мне и дальнейшие хитросплетения дымоходов: как получится!
  
  - Говорил: "За две недели успею!" Ну, чё - успел? - сквозь злой прищур цедили мне хозяйские ребята: я уже конкретно держал их с дальнейшей постройкой беседки вокруг будущей коптильни.
  
  А, подходя к бабушкиной даче, хотелось просто отвернуться или глаза закрыть: труба, блестевшая нержавеющим металлом, своей неповторимой, во все стороны кривой загогулиной взор слепила.
  
  Шабашник! Самый настоящий - спитой...
  
  Хорошо хоть Ланских ещё не звонили: оставалась надежда, что по причине дороговизны они как-то обойдутся без нас... Или без забора...
  
  * * *
  
  - Слушай, в общем, оставили мы деньги сыну - шестьдесят пять тысяч, возьмёте! Конечно, скидочку мы чуть сделали - двадцать процентов. В общем - приступайте! Мы уехали, там домработница вам открывать будет - с ней договоритесь с режимом работы. Если будут какие-то непонятки - звони мне!
  
  Блин: надумали всё-таки! Решились...
  
  - Здорово! - обрадовался на другом конце мобильной связи Слава. - Да я порву этот камень!
  
  И поехал за авансом.
  
  * * *
  - Профессор наш, когда я тогда, как только мы ещё познакомились, про тебя ему рассказала, сказал сразу: "Лет десять-двенадцать он будет отходить от прежней своей жизни к нормальной, человеческой... И не факт, что он будет тебе потом за это
  благодарен". Ну, вот - двенадцать лет прошло... Видимо, ты такой сложный и... пропащий человек, что мне тебя спасти не под силу... Может, кто-то и сможет...
  
  "А может - сможет"...
  
  А может, кто-нибудь и сможет -
  Мир не без добрых людей, всё же! -
  Гаврилу к жизни возвратить?
  Но тем Гавриле вряд ли он поможет,
  И голову свою скорее сложит,
  Чем в голову того сумеет толка вбить.
  
  * * *
  
  Прошло ещё две недели, пока я ранним утром не столкнулся с Адилем по пути на работу.
  
  - Здорово, брат!
  
  На радостях мы даже завернули в тот самый "Кловер"-центр: по чашечке кофе с "утреца" выпить - прямо, как какие-нибудь добропорядочные европейцы!
  
  - Так, значит, они там деньги получили? - восточные глаза Адиля зажглись недобрым огнём.
  
  - Да, аванс только...
  
  - Всё равно! Тебе должны были дать пять честных процентов - Джон же всегда так говорил!
  
  - Да брось ты! - великодушно отмахнулся я, в уме быстренько прикинув, что этого мизера даже на покрытие "живого" долга Славе не хватит. Я уж промолчал про те пресловутые шесть тысяч (чего это, кстати, я так много им обозначил?!) с камина у Вадима, которые я так до сих пор парням не отдал и, по-моему, уже и не собирался: "Заиграли!"
  
  - Всё равно!..
  
  Адиль, знал я, тоже давно сидел без денег: у бабушки веранда отчего-то не двигалась, да и на другие объекты, что нахватали парни, приходилось отбегать. Бабушка негодовала и даже позвонила мне: "Нашли бабку, что можно обманывать! Я Славе деньги не заплачу, если так будет продолжаться, - пусть так и знает! У меня уже с двадцать пятого отпуск начинается - я-то рассчитывала, что на даче его буду проводить!"
  
  - А я, наверное, брат, ещё чуть посмотрю, да от Славы уйду.
  
  - А куда? - Я не спрашивал: "почему?"
  
  - Да к землякам в бригаду... Они меня давно зовут.
  
  - Ну - тебе видней.
  
  Но кто тогда у Славы останется?
  
  По расставании - каждый побежал на свою работу - кофе я разбавил коньяком. Кажется, сверх меры...
  
  - Понимаешь! - втулял я шофёру Хозяина Круглого Мангала. - И три с половиной года только одно: "Как мы уже устали!" - "Я тоже. Давайте, я уйду!" - "Нет, а кто нам тогда закончит?".
  
  Шофёр, посмеиваясь, сочувственно качал головой. Я вдруг приплёл, что потерял намедни "по пьяни" мобильный: чтоб не теребили сегодня звонками.
  
  - Напился до полной потери мобильника! - добродушно рассмеялся тот.
  
  Не в силах уже ворочать тяжёлые камни под лучами жгучего солнца, я поставил кругом три маленьких камня в декоративной нише и, по нахимовской памяти, расшил между ними швы.
  
  Получилось красиво - даже очень!
  
  Прощальная роспись?
  
  А когда вышел за ограду, на внезапно "нашедшемся" в кармане и вновь включённом телефоне обнаружил пропущенный звонок: Слава...
  
  - Слушай, но мне всё-таки хочется, чтоб мы ещё вместе поработали! Помнишь, я тебе говорил - особняк, где камня много? Так вот - хозяин очень заинтересован в нас: согласен даже станок, такой как у тебя, по камню купить. Хорошо бы, ты на этой
  неделе нашёл время подъехать - посмотреть!
  
  Он говорил с уважительной осторожностью.
  
  - Слушай, - даже спьяну встревожился я, - а у Ланских-то как?
  
  - Ну, работаем, работаем. Там, понимаешь, какая беда: если бы мы работали до самого поздна! А то домработница только в девять туда приходит - нам открывает, а в шесть уже уходит - всё ставит на охрану. Так что мы только до шести можем там быть.
  
  - Ладно, доеду я сегодня туда.
  
  - Да, там Джон должен быть. Слушай, а ты альбомы свои не привёз - клиенту этому показать?
  
  - Привёз, привёз... Джону передам.
  
  - Слушай, они же через неделю уже приезжают! Вот мне бы хотелось, чтобы на момент приезда и ты там показался - вроде работаешь, и Адиля я подтяну: вроде как, видимость толпы...
  
  Вот это было уже совсем плохо... Опять начиналась декорация вместо работы. Очковтирательство - чистоганом!
  
  Но кого мы хотим там провести?!.
  
  Свежее дыхание мая не волновало нынче Гаврилу. Мобильный телефон жёг ему руку.
  
  - Джон, ты там? Я сейчас туда к вам приеду!
  
  - Только не ругайся, - совершенно серьёзно, как показалось в трубке, ответил он.
  
  - Не буду!
  * * *
  
  Но ещё на подступах к Ланских, устерёг меня по мобильной связи Вадим. Он звонил уж неделю - я и трубку перестал брать. Просил меня приехать - трубу-то, как обещал, от раствора почистить, отреставрировать. У него, вишь ты, фасад закончили, и пока леса ещё стояли: "А то потом - как ты залезешь?"
  
  Достал он. И сегодня звонок - незнакомый номер. Жена его звонила, а он на заднем плане суфлировал; "Скажи: заплатим, сколько скажет... Нет, скажи лучше: мы очень надеемся, что приедет, и ждём!"
  
  Знал уже, на что Гаврилу пронять!
  
  Ну - куда мне было деваться? Пообещал: "Завтра, или даже сегодня".
  
  Сейчас, только у Ланских появлюсь!
  
  А здесь ещё конь не валялся! Два человека - должник Славы по "Кловеру" (ныне, как я понимал, старший объекта) и незнакомый, дружелюбный парень ("Да мне главное - Слава платит пятьсот рублей в день, а остальное...") - сидели в тени гаража. Камня было разобрано пара квадратных метров, и три же больших камня уже стояли заново:
  
  - Это Слава положил.
  
  Да, надеяться здесь было не на кого! Надо было бы самому брать быка за рога. Вернее, самому "вставать в стойло".
  
  Но когда? Во все стороны света я розой ветров за день не пронесусь!
  
  Оставив альбомы с фотографиями за десять последних лет работы - большим форматом ("Джону или Славяну отдадите"), я пообещал напоследок, что мозаику такую парней класть научу - проще простого! - и будут они её "бомбить" по десять метров за день - легко!
  
  Они всё равно про себя не поверили - и правильно!
  
  Теперь надо было поспешить в один знакомый магазинчик, торговавший красками "Тиккурила", и выбрать точно такой цвет - там машина смешает, - как обломок кирпича, что я взял у Вадима ещё зимой, когда делал камин, и сохранил в ящике
  письменного стола: собирался, знать, всё-таки это дело сделать!
  
  Если бы, безо всякого к людям сочувствия, я брал за свою работу реальные деньги - миллионером бы уже был!
  
  Да-а... всё равно бы всё пропил!..
  
  Свернув на тихую, в тени высоких тополей улочку, я увидел, что "Тиккурилы" больше нет. Кризис выгнал трудолюбивых маляров, вселив на их место продавцов стиральных порошков и моющих средств.
  
  Реально: шило на мыло!
  
  Придётся теперь искать машину, что смешает нужный колор, в каком-нибудь из строительных маркетов, или попадать в цвет, смешивая вручную - а это новые, пусть и небольшие, траты, новая канитель, новая беготня, новое время. А где его выкроить?
  
  Завтра! Завтра...
  
  И я не поехал никуда: ни к Вадиму - краски-то глянцевой для замарывания пятен раствора не было; ни к Бабушке-на-Даче - там не хватало двух десятков кирпичей до завершения; не вернулся к Ланских и к Хозяину Круглого Мангала. Не было уже сил что-то творить: "сдулся", выжался - как лимон... Ещё там - на Ушакова.
  
  Я побрёл в направлении "гадюшника"...
  
  * * *
  
  "Сообщение. Входящие. Тэн. "Алексей, очень надеюсь, что ты дорожишь сыном и постараешься стать лучше для него. Он так тебя любит, даже вчера так переживал за тебя, плакал".
  
  20/05/2010, 18:22".
  
  Какой был повод для слёз моего сына вчерашним вечером: "Папа опять на работе"? Да, это для моей семьи уже беда - ничего не попишешь!
  
  * * *
  
  А когда невесело - даже зло! - шуровал домой из увеселительного своего заведения, уступил дорогу только трамваю, настойчиво мне прозвеневшему.
  
  "А не попал ли он, как Берлиоз, под трамвай?" - "А хорошо бы!"
  
  Но тогда уж лучше - как Антонио Гауди: неужели за верность к проклятой своей работе с камнем я и такого пустяка не заслужил?
  
  Да нет: "...Надеюсь, что ты дорожишь сыном"... Конечно! Да и жирно бы вам всем было! Езжай, давай, рогатый - не дождёшься!
  
  * * *
  - ...Пойми: я не могу так больше жить, не могу!.. Я просто стану истеричкой! - В состоянии аффекта Татьяна растёрла щеку до крови. По моему приходу она хватанула меня за шею, ткнув несильно ещё и кулачком. А теперь началась истерика.
  
  Довёл!..
  
  - Ты - разрушитель, понимаешь?.. Да: при всём том, что ты по натуре творческий человек, по сути ты - разрушитель! А я больше не могу так жить!
  
  И всё тёрла в исступлении щеку.
  
  - Тань, не надо: я уйду!.. И уеду. - Я не мог видеть её уже кровившей щеки.
  
  - Слушай, - немного успокаиваясь, схватилась за мои слова она, - а поезжай, правда!..
  Всем сделаешь лучше... Всем нам это будет выход! Сами там, с родителями, решите, что делать. А здесь... Здесь ты всё равно сопьёшься!..
  
  * * *
  - Чего в душе ни коснёшься - сплошные раны!..
  
  Ясное, солнечное утро было внезапно трезво.
  
  - Возьми - это наши с Семёном, - она протянула мне сложенные купюры. - Кто тебе ещё поможет?.. Поезжай сейчас на вокзал - бери билеты... Денег, понятно, тех уже нет, - она глубоко вздохнула, - непонятно только, куда ты их мог деть... Но теперь уж неважно - думай сейчас уже о дороге!
  
  * * *
  
  Я всё врал ей, попросту всегда сворачивая разговор о деньгах: "В дело я их вложил!.. Скоро вернутся они!"
  
  Насчёт первого - в общем-то, правду говорил. Безнадёжно лгал про второе!..
  
  Да их и было-то: что-то около восьми, в общей сложности, тысяч долларов, положенных в рублях, евро и тех же "зелёных" ("Не держи все яйца в одной корзине") на срочные вклады - чтоб больше шёл процент.
  
  Вклады эти, снимая небольшую сумму, я переоформлял чуть не каждый месяц: симпатичные, уже знакомые девчушки в сберкассе у дома даже не удивлялись.
  
  Это было всё, что скопило нам море. На чёрный день. Маленькое наше состояние.
  
  И к тому майскому дню, когда я проработал уж год на Ушакова, облагородив камнем фасад и победно завершал столбы, денег оставалось ещё предостаточно. Потратился я, конечно, на прожектор, обогреватель, удлинитель - для нормальной работы в зимнем шалаше у столбов. Но это - считал - нормально: в своё дело надо вкладывать, чтобы потом получить. На турбинки, что "летели" через две-три недели непроходимо пыльной работы (одна только полтора месяца и выдержала), тоже деньги шли, как и на алмазные диски к ним. Главное же - в первые месяцы деньги, зарабатываемые на кропотливой, в квадратные сантиметры, работе, получались неприлично малые. Приходилось ходить домой через сберкассу, каждый раз убеждая себя, что это - в последний раз: "Скоро уж закончу!"
  
  Тот день клонился уже к вечеру. Майский, погожий, полный солнечного света и непременных весенних надежд на лучшую жизнь: "Сейчас вот, что-то случится!.."
  
  Сейчас!..
  
  Дружно затеялось чаепитие в круглой комнате, что должна была скоро превратиться в кухню первого этажа угловой башенки. Вся трудовая челядь, включая и пришлых, на пару недель, фасадчиков (латали они потрескавшийся за зиму фасад, и были мировыми парнями!), пожаловала к столу из куска фанеры на перевёрнутых вёдрах. Почтил своим присутствием "файф о клок" и Гаврила, бывший в большой у тех фасадчиков чести: "Мы глядим: это ж ты с каждым камешком разговариваешь!"
  
  Костика, только что, не было - он отбежал за себя и Олежку калымить: у них как раз были те самые, застойные с ванной, времена. Но, по-честному, никто о нём не печалился - сидели, пили чай. С халвой и ватрушками.
  
  - О, хозяин приехал! - первым заметил я открывшуюся, тогда ещё навесную, из досок, калитку. - Надо, наверное, кружку пока задвинуть да пойти - рисануться: работу изобразить!..
  
  По наитию Гаврила решение принимал.
  
  Потому что - по психологии так! По чувству строительного такта и рабочего этикета. Заказчик приехал - никого из работников не видно: а они сидят чай пьют - задов приподнять по такому случаю не могут: неуважение даже. Неправильно - по ситуации. Нос, всё-таки, по ветру надо держать, и субординацию везде соблюдать. Хитрей надо быть! Чай - он подождёт: уберутся баре восвояси - хоть ты им упейся!
  
  Разумно же?!
  
  - Да ну, сиди - чего ты дёргаешься? - пожал плечами один из фасадчиков.
  
  И прочие герои покивали согласно.
  
  Пришлось Гавриле, дабы "прогиналой" не прослыть, обратно на краешек ведёрка примоститься.
  
  "Сейчас!"...
  
  Обойдя неторопливо вокруг, шеф с телохранителем, а где-то позади них и Гриша, вошли в дом:
  
  - Приятного аппетита! - остановился шеф у входа в чайную комнату. - Ну что, Алексей, ты попал!.. И хорошо попал!
  
  Он улыбался - коварно. Он смаковал слова, как мы душистый чай.
  
  - Э-э!.. - приподнимался с перевёрнутого ведра из-под шпаклёвки я.
  
  - Да ты пей, пей чай! - растянувшись в злорадной ухмылке, зловеще процедил Миша.
  
  И они начали подниматься по лестнице наверх.
  
  - Здесь ещё никому такого не говорили! - расплылся в совершенно счастливой улыбке Витя.
  
  Не было на этом доме счастья выше, чем "косяк" товарища!
  
  Теперь уж поневоле приходилось, чайную церемонию срочно свернув, выходить к своему столбу - одному уже из последних к завершению.
  
  Раньше надо было - добровольно ...
  
  Вид мой не был бледным - никаких грехов за собой я не помнил. Какие уж грехи - зиму на "ура!" отбомбил! А тут - такие "предъявы"!.. Впрочем, пару дней назад, когда каркали мне под руку Леша-с-Витей ("Заказчику... Заказчику"), чисто машинально я в ответ и вякнул: "Заказчику - леденец за щеку!"
  
  Неужели передали?..
  
  С другой стороны: чего он тоже - без сладкого-то?
  
  Наконец, подошли они втроём - хозяин, Миша, и Гриша, вид у которого был сурово-извиняющийся: целую зиму он по-своему "тянул" со мной столбы.
  
  - Мы посоветовались и пришли к выводу, - шеф тщательно выбирал слова, - что все вот эти царапины на заборе сделал ты, Алексей, своими балками от шалаша.
  
  - Боковыми, - уточнил Миша.
  
  Вот это пряники!
  
  Да, забор и впрямь (как не обратить на это было мне своего внимания - вплотную я у него работал) был кое-где поцарапан, посечён, "покоцан". А это был уже готовый фрагмент - прошлой осенью нанятые "специалисты" его фактурно, опять же,
  замазали - оштукатурили, вольными мазками грубой макловицы по сырой штукатурке проведя: получилась "композиция". Нечто вроде непрерывной, вольно пляшущей волны, что, по замыслу Альвидаса, должно было символизировать отставшую штукатурку (опять?!). Смешав найденные в подвале краски, шоколадно-сиреневым они забор и замалевали.
  
  - Тут уже цвета не подберёшь, - авторитетно заверял Витя, - более пятидесяти оттенков.
  
  Поцарапали, конечно, забор за зиму и демисезонья. Постарались и плиточники, что трубу у оголовка облицовывали: обрезки, а иногда и выскользнувшие плитки летели вниз, рикошетя точно в забор. Внесли лепту и мои друзья - кровельщики, точно таким же макаром черепицу майная. Приложилась и пацанва, нанятая Альвидасом на разовую уборку территории: те просто друг в друга камешками пуляли, в забор преимущественно и попадая.
  
  А Гаврила теперь отвечай - "за всех пыхти!"
  
  У него, конечно, тоже иной раз из-под кирки камешки мелкие отлетали - кое-где и посекли едва видимыми глазу царапинками. Но именно поэтому он один забор и берег: сколько столбов было пройдено, и ни капли раствора - всё губкой, с водичкой смывал. И шалашные свои жерди он опирал на оголовки столбов, обмотав их тройным слоем войлока и плёнки: "Не навреди!" А сбоку два слоя полиэтилена каждый Божий день он просто кирпичиками внизу подпирал - не ленился: специально, царапин насчёт. И кровельщикам кулаком грозил... И на пацанов шипел!.. Опасался, конечно, что на него всех собак повесят: на этом доме только так!
  
  - Э-э, нет, Владимир Андреевич! - поэтому уже вполне уверенно и веско заговорил я. - Сбоку у меня не было балок - как раз-таки из тех соображений, чтобы забор не
  повредить! По бокам у меня просто плёнка висела, кирпичами я её на земле подпирал! - уже победно закончил я.
  
  А истинных виновников "сдавать" не стал - среди них же и свои были!
  
  - А чего-то мне казалось - ты тогда боковые рейки прибивал, - краснея, явно "включал заднюю" Миша. - Ну, извини!
  
  - Так, ну тогда, - быстренько "съезжал" уже и шеф, переключаясь на разговор о дальнейших планах на работу, и её завершение, и...
  
  Я уже не слушал. Зачем? Кого? Я им сквозь зиму столбы ладил - с душой... Не бросил их с этим камнем, не ушёл, а они!..
  
  А если действительно что-то наискось случится: и на старуху бывает проруха! Разве с ними потягаешься, поспоришь?.. Нет - отсюда надо уходить, и только!
  
  Вечером, уже со двора своего дома, я затеялся sms-перебранкой с не на шутку встревожившимся Гришей: благо, семилетний Семён охранял меня ("Он почему-то решил, что ты драться пошёл!"). Я резонно задавался вопросом, как мне работать дальше при таком вот отношении. Гриша в свою очередь увещевал, что есть две, по Эйнштейну, бесконечные величины - вселенная и человеческая глупость. Успевал при этом ещё и Мише мой протест переправить: "Ну, что: вот его текст - придерись хоть к слову! Он сейчас "свернёт рубероид" и уйдёт!"
  
  После моего третьего послания Гриша позвонил:
  
  - Алексей, пойми, Миша - он за перевалом взводом командовал. И, говорят, всех своих живыми привёз... Это у него оттуда - моментально принимать решения: жизнь чья-то от
  этого зависела! Ну и сегодня он, не разобравшись, шефу пулю и подкинул - когда тот забор разглядел... Да шутил это шеф, считай!.. А Миша - он же перед тобой извинился, а это для него - я тебе скажу!..
  
  На следующий день я с Ушакова не ушёл - через два с половиной года. Всё заканчивал столбы, придуманную Альвидасом следом полоску внизу забора, пруд, парадное крыльцо, круглый вход в подвал, палубу, бордюры, кусок тротуара с улицы. За это время пытался нанимать и помощников, платя из своего кармана такие деньги, которых и сам-то не зарабатывал: быстрей бы лишь дело двигалось, скорей бы только закончить да уйти. Первый - знакомец по морю - продержался около месяца, десяток квадратных метров положив. Потом вдруг запел про возможное "кидалово" - это его тесть (конкурент - тоже: печник-каминщик) науськал: зависть, верно, старого задушила. Это при том, что рассчитываться я готов был хоть подённо. Но, знать, мало ему тысячи евро в месяц, что я ему окладом положил, показалось... Второй, нанятый тут же, на объекте - мастеровой и знавший толк в камне малый - на второй неделе запил с непонятной грусти ("Подруга - она меня на семнадцать лет старше, - подарила ноутбук... За сорок четыре тысячи... А с чего отдавать - не знаю!"). Этому и вовсе - в лета и "палубы" разгар - пятьдесят тысяч в месяц оговорено было. Нет худа без добра - пропал помощник через десять дней...
  
  Нашлись они оба скоро - как только грянул кризис: "Я хочу именно с тобой работать!" Видать, и впрямь оба были без мозгов: неужели, думали, я теперь их обратно возьму, да ещё на те же самые деньги?! Впрочем, не их одних: великое множество зажравшихся строителей кризис "прищемил" и расплющил.
  
  Но тут уж даже Гаврила не растрогался, хоть напрямую таких верных только ему подмастерий и не отрезал, "нет" - не сказав: все по-восточному!
  
  Буду в виду я иметь вас,
  Так что надейтесь, звоните -
  Много ведь дней впереди...
  
  Коварным Гаврила стал здесь азиатишкой! Но ведь - по делу!
  
  Но дело это растянулось на годы. В середине второго года я отшучивался: "Считай, в армию второй раз сходил!" Потом, констатировал уже грустно: "Не-е - в морфлот!" Пока однажды Костик, в запале собственных ушаковских неурядиц, не выпалил и мне: "А у тебя, Лёха, здесь будет настоящая... Рекрутская... Служба!"
  
  - Я не понимаю, почему ты не можешь уйти оттуда? - недоумевала Татьяна. - То ли ты денег там взял?
  
  Нет - вложил... К исходу работы - всё, без остатка.
  
  Станок мой замечательный - один под "штуку" потянул. Зато с чистым сердцем таскал я его по всему двору и в зной и в стужу ("Моя вещь - на кровные купил!"), не дрожа над ним! Горы - натурально! - камня перерезал, загробил его - с такой-то романтикой! - под конец почти, и другу отдал. А возьми я на то у них деньги - только бы пылинки с него сдувал, а на работу бы и времени не оставалось...
  
  "Ты попал, и хорошо попал!"
  
  Знать бы мне тогда, что цена работы той "заборной" была лишь две тысячи долларов (это мне потом как-то встреченный на городской улице исполнитель сказал)!.. Да отдать бы
  эти деньги, да "свалить" бы к чёртовой матери: дешевле бы вышло!..
  
  Но разве они бы взяли? Им ведь не деньги - им руки Гаврилы были нужны...
  
  А царапины забора - случались они потом по ходу работы, - я без затей замарывал одолженной у Семёна краской по батику - в "художке" детки такими рисовали. Пятьдесят первым оттенком - так что даже Витя отличить не мог...
  
  Случилось всё это в понедельник - после Пасхи. Накануне которой я Любу до дому провожал...
  
  * * *
  
  И что же ты, Гаврила Неблагодарный, всё заладил: "Каторга... Каторга!" - как ворона каркаешь! Тебе здесь творить давали! Значит: давали свободу - творчества! А он всё недоволен!
  
  Такой уж человек!..
  
  
  А ведь двор - уже в последнее моё лето, когда всё уже почти обрело завершённость, был прекрасен! Тихо журчала в камнях каскада вода, выливаясь в большой пруд с керамическими лягушками и красивыми цветами по краям: плавное течение жизни? И камень на "палубе", нагретый солнцем, лежал здесь словно уж сто лет. И весь, в камне, двор, под сенью высоких тополей, дышал спокойствием вечности.
  
  ...И ещё - чуть не забыл - там были паучки, всегда. Теперь они плели свою паутину по столбовым углам, скрываясь, конечно, в стыке камня и забора. А когда развалы камня грудились ещё во дворе, они селились там - в расщелинах. И, поднимая очередной пласт камня, я частенько видел удиравшего со всех своих многочисленных ног паука. "Да беги ты спокойно: никто тебя не тронет!" А и вправду - когда даже паучок оказывался вдруг в ведре с водой, - отмывая, мог я нечаянно стряхнуть насекомое с другой стороны камня, - я непременно выуживал бедолагу - пусть себе живёт! Вольно... Точно как в "Калине красной" - когда увидели паучка в банной бочке: "Как он сюда попал?" - "Попасть - это дело нехитрое, вот, как вылезти?" - "Вылезет!"
  
  Прямо, как я!..
  
  Но, может, тебе это всё было надо?
  
  * * *
  Смог бы тогда уйти, не закончив? Большой ещё вопрос! За Ушаковским забором ждала тебя свобода, - так думал ты, - но выйти к ней можно было лишь через центральные ворота: сигануть через забор было бы совсем не то! Тогда как сам ты здесь отгораживался всё это время от пошлости нынешней жизни с её безоглядным, круговым стяжательством, от ежедневного убеждения мира в твоей никчёмности и ненадобности таких, как ты: здесь ты был нужен, здесь ты был незаменим. Здесь ты был богом камня. И, по сути - как бы ты от того не открещивался! - на этой твоей Ушаковской каторге случились твоя истина, твоя вера, твоё преодоление, а в нём - и твоё счастье, и твоя жизнь: такой ты человек!
  
  Ты сам создал ту свою несвободу. Чтобы настоящую свободу познать?
  
  * * *
  
  - Возвращайся к своим истокам!.. Если что - лучше мы к тебе туда приедем!
  
  Чтобы отсюда - да туда?.. Это уж полным идиотом быть надо!
  
  Они пришли проводить меня на вокзал - Татьяна и Семён. Больше никого не было. Да больше о моём отъезде и не знал никто - иначе, кто бы пустил? Убили бы гада!..
  
  Я уезжал - предателем.
  
  - Ничего: сейчас заляжешь на верхнюю полку, отоспишься!.. Время будет писать: ты же в последнее время совсем не писал... Не грусти, не падай духом - думай о том, что через несколько дней будешь уже дома - с родителями!
  
  Забегая вперёд паровоза: как только я вернусь домой, все sms Татьяны, что чутко сопровождали меня всю дорогу, тотчас прекратятся.
  
  Было противно и тошно - скольких людей я подставлял и бросал!.. Это ведь только говорят, что незаменимых нет! Никто им так, как я, не сделает... Но - какой с меня теперь прок?..
  
  Сыну я ещё нужен... Для него только и начну всё сначала.
  
  Только - без кирки и кельмы отныне!..
  
  Бежал, как крыса! Правда, ничего в зубах не прихватив, а ещё и шерсти клок оставив...
  
  "Уходил в потери".
  
  Спрыгивал!
  
  Насовсем - сюда мне больше не вернуться...
  
  А Слава тебе, сволочь, всегда на водку ссужал - "без базара"!..
  
  Да, это-то я им всем отдам - когда будет с чего...
  
  - Слушай, а ведь ты уезжаешь в день Святого Николая Угодника - хороший тебе в дорогу знак! Тут я вспомнила - Нахимова как раз сегодня приезжает: они с Риткой детей по Золотому кольцу возили. Так что... Никак вы с ней не разлучитесь!
  
  Я уезжал - изменником.
  
  И возвращался домой - блудным сыном.
  
  Ушаковское моё безумие выплеснулось латинским пожаром - смелым, честным, безоглядным и безрассудным: как сама настоящая любовь! Иначе, наверное, не могло и случиться...
  
  Без "наверное" - не могло!
  
  * * *
  
  Без ностальгии и без боли
  Воспоминанья льются ясны и легки
  Осенним бликом по паркету на танцполе,
  Куда попал я с чьей-то лёгкое руки.
  
  "Сообщение. Исходящие. 89114559809. "Не проезжайте мимо (мы встренулись, но только поездами)!" 22/05/2010, 16:29".
  
  Если былых случайных встреч судьбы капризной
  С лихвой хватало мне на столько лет,
  То, никаких теперь сомнений нет:
  Танцпола хватит на сто жизней!
  
  "Сообщение. Входящие. 89114559809. "Ты в моря за миллионом?". 22/05/2010, 16:31".
  
  
  Воспоминания струятся, так светлы и тонки:
  Шагнув не с каблука, откуда же я знал,
  Как дороги мне будут простенькие те плетёнки,
  В которых первый в жизни вальс свой танцевал.
  
  "Сообщение. Исходящие. 89114559809. "Как получится, Любаша, как получится". 22/05/2010, 16:47".
  
  Одной ногой толкнувшись от воспоминаний,
  Тропой октябрьской снова я пройду.
  Другой же шаг приставив чистыми мечтами,
  Где в танце неизбежно Ту партнёршу я найду!
  
  Поезда стремительно и неумолимо разнесли нас в разные стороны.
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"