Короба шли один за другим с интервалом в двадцать секунд. Три короба в минуту - больше тридцати тонн за вахту. Попав на рыбу, выжимали все возможное из людей и механизмов, наверстывая недели плохой рыбалки.
Трюмный, задыхавшийся от быстрого темпа, морозного воздуха и бешеного сердцебиения, улучив момент, отвернул обшлаг рукава телогрейки и взглянул на часы. Ровно шесть. До конца вахты осталось два часа. Еще два! А сил уже ни в руках, ни в ногах. Осталась одна только злость.
"Как же они хотят, чтоб я "сломался"! Почему именно я? Да потому что иду первый рейс и, значит, можно будет сказать, презрительно сощурив глаза: "Наберут солдат на флот! Мучайся теперь с ними!" А после, под шумок, и самим сбавить обороты - вот мол, некоторые не успевают. "Не будем показывать пальцем, но это трюмный". Нет уж! Пусть сломаются аппараты, льдогенераторы, да хоть главный двигатель, но мне "ломаться" никак нельзя!
Он с усилием взгромоздил очередной короб на самый верхний ряд.
"Еще семнадцать коробов наверх и будет полегче - перейду на нижние ряды, хоть тянуться не надо будет. Правда, сил с каждым коробом все меньше, но ничего - дотянем".
И все бы еще ничего, но скоро предстояло отцеплять крайний лоток. А для этого необходимо было что-нибудь тяжелое, типа молотка - выбить железный шплинт. Естественно, ничего подходящего в трюме не было. И теперь к тридцатикилограммовой тяжести короба у трюмного прибавилась еще и эта головная боль.
"Можно, конечно, и цех остановить. На пару минут. Но упаковщики, на радостях от нежданно выдавшейся паузы, сразу же засыплют вопросами: "А что, по ходу не успеваешь, да? Тебе, случаем, не помочь? Да-а, а вот в прошлом рейсе трюмный был!.." И пойдет-поедет! Ну их к черту!"
А между тем, он уже "упирался" в лоток.
И тут трюмного осенило. По-обезьяньи быстро он вскарабкался по трапу и исчез в проеме лючины, предоставив катящимся по лоткам коробам возможность беспрепятственно падать на палубу. Их упало четыре, когда возникший вновь трюмный, держа обеими руками пудовую гирю, начал выбивать упрямый шплинт. Шестой короб грохнулся на палубу вместе с лотком.
- Хорошо хоть спорт-каюта рядом, - устало выдохнул трюмный и, поставив гирю в угол, принялся разгребать завал.
Спустя час, вымотанный, но непобежденный, он, карабкаясь по трапу, лишь взглянул на свою спасительницу.
- Еще только железа сегодня наверх таскать не хватало! Пусть здесь постоит пока.
Последняя выгрузка подходила к концу. И чем меньше оставалось в трюме рыбы, тем все более улучшалось настроение моряков. Тут кто-то и заметил гирю, сиротливо стоящую в уголке.
- Ого, трюмный, ты что же здесь еще и качался?!
- Да было дело, - не моргнув глазом, нашелся тот. - С вами же, лодырями, замерзнешь, пока коробки дождешься. Поневоле приходилось заниматься. Кстати, поможете сейчас ее наверх запереть?
А в последующих рейсах бывалые рассказывали юным морякам:
- Помнится, был у нас трюмный: по тридцать тонн каждую вахту перебрасывал, так еще и гирями между делом в трюме баловался!
И юнцы, выпустив струю табачного дыма изо рта, живо представляли себе этого чудо-матроса, до которого им, салагам, еще тянуться и тянуться!