"Я другой такой страны не знаю..." - пелось в известной песне. И, действительно, как верны эти слова по отношению к Советскому Союзу. Во всех других странах вина изготовляются для того, чтобы получать от них удовольствие. В нашей стране во многих солнечных регионах: Грузии, Молдавии, в Крыму, в Ростовской области и некоторых других изготовлялись вина и коньяки, которые получали медали на различных международных выставках. Но эти прекрасные вина пило не более десяти процентов населения, остальные кроме водки и самогона предпочитали напитки иного порядка: "Солнцедар", "Агдам", Розовый вермут, "Три семерки" и другие, названия которых не отложилось у меня в памяти, вызывающие завтрашнее похмелье уже сегодня. Их нельзя было спокойно после ужина потягивать в дружеской компании, ими можно было только надираться. Выпил бутылку из горла и в канаву. Получать удовольствие от их потребления мог только мазохист. Причем во многих регионах страны выпуском этой винной продукции занимался не "Винпромторг", а "Минцветмет" или "Минхимпром". Интересно, из какого сырья последние два изготовляли чудо-напитки. А еще было яблочное крепкое, прозванное в народе "Червивкой" и плодово-выгодное. И то и другое - гадость несусветная. Будучи в 1982 году в Чехословакии я пробовал яблочное и плодовое вино местного производства. Эти вина в отличие от советских аналогов был приятны на вкус и больше напоминали соки. О разнице между чешским и советским пивом я лучше промолчу.
Кроме этих вин и чудесного пива (смешенного со стиральным порошком) в стране производились горькие настойки, такие как "Имбирная" и "Стрелецкая", которые мало чем отличались от современной настойки боярышника. А еще одеколон! Я вспоминаю анекдот: "Что такое коктейль "Александр III"? Это в граненый стакан наливается 100 грамм тройного одеколона и 100 грамм одеколона "Саша". Или другой: "Дайте мне три "Тройных" и один "Ландыш". "Ландыша" нет. Тогда "Сирень". "Сирени" тоже нет, возьмите четыре "Тройных". Нельзя - с нами женщина". Когда я читал Венечку Ерофеева, я дивился, можно ли такое пить. Венечки давно нет в живых, но коктейли "Дух Женевы", "Сучий потрох" и "Слеза комсомолки" навсегда увековечили его имя. Я думал, что такое пить нельзя, но потом выяснилось - можно!
Как можно лишить воинскую часть боеготовности? Отвечу: завести в "Военторг" огуречный лосьон. "Огуречный лосьон" - выпивка и закуска в одном флаконе. Почти сорок лет минуло с времени тех событий, а отвратное чувство до сих пор не оставляет меня. Наверное, поэтому я до сих пор недолюбливаю свежие огурцы, а предпочитаю лишь их соленую разновидность.
Я шел в армию наивным мальчиком, за плечами которого была лишь элитная школа и первый курс экономического факультета МГУ, ставший на тот момент для меня и последним. Когда я собирал вещи накануне отправки в родные вооруженные силы, как на отдых в Гагры, родители долго отговаривали меня брать с собой "Gillette", предлагая взять станок попроще. Но я настоял на своем, не забыв захватить пару французских лосьонов. Почему мы не слушаем родителей? И станок, и лосьоны растворились в небытии в первый же мой день пребывания в Советской Армии. Если станок, думаю, был привезен каким-нибудь крутым разукрашенным как новогодняя елка дембелем в отчий дом, где они потом всей деревней дивились чудесам буржуазной технической мысли и высоте каблуков на дембельских сапогах, в которых он ходил как на пуантах, то лосьон был употреблен по прямому назначению, то есть выпит. В тот момент мне хотелось им (не знаю кому) объяснить, что между французским лосьоном и французским коньяком есть некоторое отличие. Лосьон не пьют! Но не прошло и двух лет, как я убедился на своей шкуре - ПЬЮТ!
Шел второй год службы, до дембеля оставалось месяцев восемь, а рота только успела оклематься после "яблочного спаса". День был не жаркий, но солнечный. Я был отправлен в автопарк на обслуживание родной радиорелейной станции. Такое обслуживание проводилось несколько раз в год. Занятие это было не пыльное, сиди в станции, вытаскивай по очереди блоки и промывай контакты авиационным бензином. Конечно, бензином промывать контакты не положено, и со склада на эти цели получались ежемесячно сколько-то миллилитров спирта. Но спирт загадочным образом исчезал по дороге от склада до станции и превращался в авиационный бензин. По крайней мере, так объяснял командир взвода. Поэтому контакты мы и обрабатывали этим результатом алхимических опытов. По странному стечению обстоятельств вечера после технического обслуживания станций в офицерском общежитии были весьма оживленными, а сами офицеры - краснолицыми и одухотворенными.
Так вот, я обслуживал станцию, неспеша вытаскивая блоки из стойки и обрабатывая контакты авиационным бензином. Жизнь текла чинно и мирно до открытия "Военторга", но после его открытия спокойствие закончилось. Возбужденный народ то и дело мелькал в окне стации, на ходу пересчитывая мелочь. Меня как-то мало занимала эта суета, и я бы и дальше спокойно продолжал бы промывать контакты, если бы не Тереха. Он влетел в станцию как ураган.
"Леха! - заорал он вместо здрасьти, - в магазин огуречный лосьон завезли!"
"Ну, и что? - не понял я. Я вообще редко пользовался лосьонами, тем более отечественного производства.
"Леха! - продолжал возбужденный Тереха, - как ты не понимаешь... это почти что коньяк!"
"Тереха, отвяжись! Я эту гадость пить не буду".
"А ты попробуй", - настаивал он.
"Я же сказал, не буду!" - я только представил себе... б-р-р-р, - мне уже стало плохо.
"Ладно, у тебя рубль есть?"
"С этого бы и начинал", - я ему протянул рубль. Тереха взял помятую бумажку и исчез.
"Слава Богу! - вздохнул я и продолжил свое мирное занятие. Но не тут-то было. Минут через десять Тереха опять предстал передо мной с тремя флаконами огуречного лосьона. Ну, какого черта он ко мне привязался!
"Леха, у тебя кружка есть?"
Станция, конечно, была хорошо укомплектована: стаканы, кружки, штопор в обязательном порядке входили в комплект. Без этого станция просто не могла выйти на дежурство. Тереха вылил треть флакона в кружку и с удовольствием ее опустошил. Меня передернуло. По станции начал расползаться запах отечественной парфюмерии.
"Леха, давай", - Тереха повторно начал наполнять кружку.
"Терех, я ж от одного запаха сблюю, - отпирался я.
"А ты не нюхай!"
"Слушай, у меня без закуси даже водка не лезет!" - продолжал протестовать я.
"А мы сейчас в столовую сбегаем, вмиг что-нибудь сообразим!"
Есть старый анекдот: "Кто такой мужчина - зануда? Это тот, которому проще дать, чем объяснить, почему нет".
Тереха оказался занудой. Сбегав в столовую, он притащил целый пакет закуси. Не могу сейчас точно воспроизвести меню, но хлеб, масло и что-то из мяса он точно притащил. Пришлось пробовать. И я попробовал.
Реальность превзошла все ожидания. Сколько я не затыкал нос, парфюмерный аромат лез в самые глухие закоулки нюхательной системы. Вкус был отвратным, сравнивать мне было не с чем, так как максимальную гадость, какую я пробовал ранее, была водка Александровского разлива. Но по сравнению с выпитой жидкостью она представлялась райским нектаром. Естественным желанием здорового организма было отторжение выпитого. Собрав волю в кулак, мне удалось укротить рефлексы организма, так как отмывать потом станцию уж больно не хотелось, хотя для этого понадобились нечеловеческие усилия. Но, главное, это был удар по мозгам. Разум затуманился буквально через несколько минут, воля была подавлена. Поэтому вторая доза пошла уже легче. После третьей дозы проявилось еще одно свойство этого чудодейственного напитка - меня отказались слушаться ноги. Что там "Дух Женевы" или "Слеза комсомолки", один из которых подавляет волю, другой дает чувство неуверенности в ногах. "Огуречный лосьон" дал это все и сразу. За несколько минут я испытал все, что Венечка Ерофеев испытывал на протяжении долгого путешествия от Москвы до Петушков. Перед глазами поплыл голубой туман, потом наступила полная темнота. Я отрубился.
Пока я нахожусь в отрубленном состоянии, самое время перейти к моему поэтическому творчеству, то есть к "Опохмелиозам". Первый из них был написан, возможно, под влиянием впечатления, вызванного "Огуречным лосьоном" в солнечный субботний день, а так же другом Терехой, не бросившим меня в бессознательном состоянии.
ОПОХМЕЛИОЗ, НАПИСАННЫЙ ПОД ВПЕЧАТЛЕНИЕМ ОТ ВЫПИТОГО СУББОТНИМ ЛЕТНИМ ДНЕМ ОГУРЕЧНОГО ЛОСЬЕНА С ДРУГОМ ТЕРЕХОЙ, НЕ БПРОСИВШИМ МЕНЯ В БЕССОЗНАТЕЛЬНОМ СОСТОЯНИИ.
Кто не был пьян, тот ничего не знает,
Не знает тот всю радость бытия,
Что делать мне, если душа пылает,
И не зальет ее холодная вода.
Тогда стакан я опрокину в душу,
Чтоб охладить ее строптивый пыл,
Потом еще, и вот уже я сушу
В моря и океаны превратил.
Кто не был пьян, тот ничего не знает,
Как после пьянки я иду домой,
И хоть идти приятель помогает,
Домой иду с спокойною душой.
Второй "опохмелиоз" был написан существенно позже и совсем в других условиях. По месту написания он получил название "Испанский".
ИСПАНСКИЙ ОПОХМЕЛИОЗ
Я стою на балконе в Испании,
Голова трещит с похмелья,
А в башке все мысли путаются,
Как остатки былого веселья.
Я стою на балконе в Испании,
На людишек смотрю сверху,
Я чешу свою голову,
И бросаю на них перхоть.
В сознание я пришел уже лежа на кровати. Лучше бы я в сознание не приходил. Сначала я не мог никак понять, где я, ведь последние мои воспоминания были связаны со станцией. Мозг отказывался понимать это перемещение в пространстве: закрыл глаза в станции, открыл в кровати. Хотя именно в это время мой мозг многое чего отказывался понимать. Оказывается, я узнал об этом много позже, Тереха подогнал станцию прямо к роте, где я был из нее выгружен и перенесен на кровать. Хорошо, что кроме вопроса "Где я?" не возник второй не менее актуальный - "Кто я?"
Когда я приоткрыл веки, окружающие предметы принимали четкие очертания крайне медленно, преодолевая синдром раздвоенности и взаимопроникновения разноцветных кругов, калейдоскопом плавающих перед глазами. В голове, казалось, проходил концерт какой-то сумасшедшей металлической группы, причем все заглушали ударные. Через горло в рот лезла жгучая масса... И я, несмотря на боль в голове и слабость в ногах, рванул в туалет со скоростью спринтера, пока не произошло непоправимое, то есть извержение вулкана.
Но, кажется, это был не мой день, и непоправимое только другого рода все таки произошло. Какая вероятность в вечером встретиться в туалете с командиром части? Вы будете правы, если скажете что-то вроде: "Ничтожно мала" или "Близка к нулю". Но мне нечеловечески повезло (если бы так везло в лотерею). Когда я опустошенный морально и физически, покачиваясь, выходил из туалета, нос к носу встретился с нашим комбатом Александром Михайловичем Бакетиным. Что его в субботний вечерний час занесло к нам в роту, да еще и в туалет, кто бы знал. Но каким бы ничтожно малым не представлялась вероятность этого события, мы с ним все же столкнулись, как два российских корабля в бескрайнем океане. Мужик он был хороший, но такое вряд ли спустил бы на тормозах даже он. Надо было срочно что-то делать...
Когда-то я слышал театральный анекдот, как молодой актер интересуется у мэтра: "Скажите, в первом акте я должен играть поддатого..."
"Выпей граммов двести", - рекомендует мэтр.
"А втором акте я должен играть сильно пьяного..."
"Что ж,.. выпей еще граммов триста", - задумчиво советует мэтр.
"Но вся проблема в том, что в третьем акте я играю совершенно трезвого..."
"Ну, это, батенька, уже на мастерстве".
Не знаю, откуда в этот момент взялось у меня это мастерство. Слезы абсолютно естественно полились из глаз, не нужен был никакой лук. И, заметьте, без всякой системы Станиславского. Тут, кажется, Бакетин даже испугался.
"Жуков, что случилось?"
Мямля сквозь слезы, я начал что-то говорить про то, что девушка меня не дождалась и вышла замуж, дальше начал развивать мысль, что не хочу жить и собираюсь повеситься. Откуда это взялось в моей не совсем трезвой голове - загадка, мучащая меня до сих пор. Но, судя по всему, играл я достоверно, и слезы были совершенно естественными. Станиславский отдыхает вместе с Немировичем-Данченко! Главное, факт остается фактом, цель была достигнута - вместо гауптвахты я ночевал в офицерском общежитии, причем офицерам была поставлена задача следить, что б я не наложил на себя руки.
Проснувшись сутра, я с ужасом начал вспоминать свои вчерашние приключения. Причем воспоминания приходили не сразу, а отрывочно, в совершенно произвольном порядке. Я даже не знал, что мне делать, плакать или смеяться.
А денек выдался тяжелым. Вы не представляете, как тяжело на трезвую голову не рассмеяться, когда замполит на полном серьезе уговаривал меня не кончать жизнь самоубийством. При этом надо было еще строить скорбную мину. Тут уж точно понадобилось все мое мастерство, да еще нечеловеческая выдержка. А как тяжело было вспоминать, что я нес комбату по пьяни, чтобы не ляпнуть что-нибудь невпопад.
Так, в общем-то, благополучно закончилось мое первое и последнее знакомство с "Огуречным лосьоном". Но еще две недели меня преследовала парфюмерная отрыжка.