Стояла глубокая осень, и холодный порывистый ветер часто посещал этот юго-западный уголок Франции.
Город Осгор, что в двадцати пяти километрах от Биаррицы, на берегу Атлантического океана, известен тем, что почти круглый год здесь можно было тренироваться серфингистам. Высокие волны и редкие дожди - это то, что нужно любителям водного экстрима.
Но сейчас уже это время прошло, серфингисты покинули Осгор, так как зачастили дожди, стало ветрено. Теперь тут, на берегу, в отелях, отдыхали в основном пожилые люди, дети с мамами и те, кому нужен был покой и отсутствие толпы. Хотя от толпы всем хочется время от времени отдохнуть.
Здесь, на побережье, в трёхстах метрах от океана, стоял тихий и уютный двухэтажный отель "Blues", который славился своей кухней, вежливой прислугой и живыми цветами, которые круглый год украшали гостиную, кафе и коридоры отеля. Цветы выращивал, холил и лелеял в пристройке к отелю старый садовник Поль. Поль и жил в пристройке, в маленькой комнатушке, а вокруг было райское окружение: гладиолусы, астры, лилии, розы, пионы разных оттенков и размеров.
2.
Старый Поль был аккуратным старичком с седой бородкой, которую он, как и цветы, сам подстригал и тоже холил и лелеял. Он уже несколько лет с удовольствием занимался выращиванием цветов за символическую плату и кормёжку. А много ли нужно в старости?
Изредка к нему приезжал навестить его сын, живший со своим многодетным семейством в Тулузе. Он привозил ему что-то вкусное, кое-что из одежды, в общем, поддерживал старика.
Поль любил почитать газету, выпить чашечку кофе у себя в оранжерее, был всегда весел и радушен. Он постоянно обновлял букеты в вазах отеля и этим радовал посетителей.
Здание отеля из жёлтого природного камня с белыми балкончиками и красной черепичной крышей было нарядно и казалось раскрашенной картинкой из детской книжки сказок. Балкончики были в каждом номере, и на них стояла одинаковая пластиковая белая мебель: круглые столики и пара кресел. На столе каждого балкона лежала пепельница - натуральная ракушка, когда-то выловленная в океане. Разница была лишь в размерах и цвете ракушек. В номерах тоже была одинаковая мебель: деревянный шкафчик для одежды, широкая кровать, тумбочка, небольшой журнальный столик, а также холодильник и телевизор. Ковёр на полу был мягким и приятным. Картинка на ковре изображала белую яхту в синем море.
Постояльцев в отеле было мало, и всех поселили на втором этаже в номерах с видом на океан.
3.
Завтракать, обедать и ужинать постояльцы спускались на первый этаж, где было кафе, очень уютное, с большими окнами, в которые через прозрачный белый тюль можно было видеть побережье и волны, порой серые, иногда голубые с белыми барашками сверху. Они падали с грохотом на берег в ветреные дни и тихо лизали песчаный берег в ласковые часы.
К кафе примыкала гостиная, отгороженная от кафе узорной деревянной перегородкой от пола до потолка. Здесь, в гостиной, вечерами собирались постояльцы поболтать, почитать книгу или журнал, посмотреть телевизор, поиграть в шахматы. Иногда проводились музыкальные вечера. Музыкантов приглашали из ближайших городов: Биаррицы, Тулузы, Бордо и, конечно, из ближайшего Осгора.
В углу, справа от входа, стоял бильярдный стол с потёртым сукном. Большой книжный шкаф вдоль всей стены, напротив окон, пестрел различными цветными переплётами книг разного размера, поставленных, как придётся. Это была неплохая библиотека, которая начиналась буквально с одной - двух книг, забытыми первыми гостями отеля несколько лет назад. Потом мсье Дарнель, владелец отеля, постарался и закупил на книжной ярмарке несколько десятков книг. Потом, позже, и администрация Осгора выделила отелю в качестве подарка несколько интересных книг по истории Франции, а также и серию бестселлеров.
Говорят, что здесь как-то отдыхала жена известного предпринимателя Осгора с маленьким сыном. Им так понравилось здесь, что муж в качестве благодарности прислал несколько экземпляров хорошего чтива. В общем, за много лет, библиотека хорошо выросла и имела успех у постояльцев, особенно у людей преклонного возраста. Да и просто поболтать в дождь в этой гостинице было очень приятно. Кадки с пальмами, клетки с попугайчиками, аквариум с рыбками и диковинными водорослями - всё это радовало глаз постояльцев.
4.
Завтрак начинался с девяти часов. Раньше всех спускался в кафе художник Блэз. Это был молодой человек, лет тридцати пяти, с чёрными, как смоль, волосами, завязанными в хвост, в вечной серой толстовке, в синих джинсах и высоких сапогах.
После завтрака, как впрочем и после обеда, он надевал серый берет, который всегда лежал в его большой брезентовой сумке, брал свой этюдник и уходил на берег.
Сумку и этюдник Блэз всегда оставлял у дверей кафе перед тем, как занять столик.
Рисовал Блэз на берегу до обеда, а потом с обеда до ужина.
Не было ни одного постояльца, кто бы ни пытался посмотреть, что же за картины пишет Блэз, но нет, никому он не показывал свой труд. Более того, видя издалека, что кто-то приближается к нему, он накидывал серую, испачканную красками тряпку на этюдник, тем самым закрывая свои творения, и говорил подошедшим: "Пожалуйста, не надо! Я этого не люблю. Вот когда я напишу картину, я и сам Вам покажу". И все уже знали, что смотреть нельзя, и перестали подходить к нему.
Его фигуру видел каждый, кто смотрел в сторону океана. Иногда он отдыхал на большом валуне, который будто бы специально для него лежал тут, рядом с облюбованным для рисования местом. Вечерами, после ужина, он часто играл в гостиной отеля в шахматы с учёным - исследователем океана, Гуарином.
Вот, пожалуй, и всё, что знали посетители о художнике Блэзе.
Может чуть больше знал о нём учёный Гуарин, ведь за игрой нет, нет, да и разговоришься.
5.
Гуарин прибыл в отель на два дня позже Блэза. Это был крупный мужчина с резкими грубыми чертами лица. На вид ему можно было дать лет 50. Он, как и Блэз , целыми днями проводил у воды. Но совсем в другой стороне. Если смотреть из дверей отеля на океан, то Блэз всегда маячил слева, а Гуарин справа. Если Блэз стоял всегда почти неподвижно, то Гуарин всё время двигался, наклонялся, ходил туда-сюда за волной.
Как оказалось, он мечтал совершить открытие. Ему не давали покоя статичные цифры в справочнике "Водоёмы мира", которые не менялась с момента появления первого справочника. Гуарин очень хотел их поменять. Что он делал, что измерял, осталось загадкой для посетителей отеля. Но он целыми днями бегал за волнами, ставил деревянные колышки в песок и что-то измерял рулеткой. Потом он делал пометки в своём журнале, который назывался "Исследования". Он мечтал, что когда-нибудь о его открытиях заговорят и оценят его труд.
Гуарин ещё толком не знал, как совершить это открытие и сколько понадобится ему времени на это.
В его сумке лежали деревянные колышки, рулетка и деревянный молоток, которым он вбивал в песок колышки. Правда, следующая волна, с грохотом падающая на берег, сбивала колышек, но Гуарин ставил новый и снова измерял и заносил в журнал. Кому-то покажется это ерундой, но Гуарин знал, что многие открытия делаются вот так вот, путём кропотливых измерений и опытов, и со стороны эта работа порой кажется глупой и ненужной. Гуарин очень хотел внести изменения в справочник по океанологии, и он намеревался провести здесь недели три, а затем собирался посетить Париж и сказать в научных кругах своё веское слово.
6.
Среди постояльцев отеля этой осенью выделялся своей худобой и бледным лицом один богатый господин, совершенно лысый, в парусиновом костюме белого цвета и в белых кроссовках. Ему было 60 лет, звали его Вивьен и прибыл он из Парижа. Он был болен раком лёгких и после продолжительного и изнуряющего лечения в лучших клиниках Парижа, которое дало положительные результаты, приехал сюда по совету врачей. Все говорили о необыкновенно целебном воздухе в этой части Франции, тишине здешних мест и отменной кухне в отеле.
Вивьен надеялся на полное выздоровление, он держался молодцом, заказывал к установленным блюдам дополнительные деликатесы: чёрную икру, мидии, соки и свежие ягоды. Всё это привозил из Осгора шофёр отеля Жан, молодой, весёлый, симпатичный парень, истинный француз, имевший дом в Осгоре.
Жан часто возил Вивьена в сосновый бор, который впрочем был рядом, недалеко от отеля. Но Вивьен не хотел тратить время на путь к бору и оплачивал эти поездки Жану. А Жан с удовольствием возил Вивьена в бор. Ехать десять минут, а гонорар хороший. Почему б не воспользоваться таким случаем подзаработать? Жан даже частенько гулял там с Вивьеном и потом отвозил обратно в отель. Вместе они вдыхали лечебный сосновый дух, а рядом семенила маленькая собачка Вивьена Солли. Солли - йоркширский терьер, любимица Вивьена. Она всюду была с ним.
На прогулках Жан узнал, что до болезни Вивьен был главой одной большой фирмы по производству осветительных приборов. Эта фирма перешла Вивьену по наследству от отца, состоятельного человека, оставившего сыну не только должность, но и большое состояние. Сейчас он жил, ни в чём себе не отказывая, и всячески потакал причудам Солли, единственного живого и близкого существа в его жизни. В кафе она сидела рядом на соседнем стуле и получала вкусные кусочки из тарелки хозяина. Когда они гуляли вокруг отеля, эта маленькая хозяйка большого мужчины тащила его, куда ей захочется, и Вивьен покорно шёл за ней. Вечерами Вивьен спускался в гостиную и смотрел телевизор, листал журналы или книги, а Солли смирно сидела рядом.
7.
Ещё один посетитель, который выделялся своей яркой внешностью, был поэт Армэль. Мужчина высокий, стройный, лет сорока - сорока трёх, с длинными до плеч волнистыми волосами, всегда энергичный, разговорчивый, декламирующий стихи к месту и не к месту. Читая свои стихи, он размахивал руками, читал театрально и громко. Всех призывал послушать его последние стихи:
"О, море, море,
Что ты мне несёшь?
Несчастье, горе
Или счастье всё ж?"
Так он начинал. А дальше текст менялся в зависимости от настроения. Армэль часто уезжал в Осгор на своём стареньком мотоцикле "Пежо". Возвращался в отель возбуждённый и пахнущий вином. Одному богу было известно, как он доезжал в таком виде. Горничная Мэри, убиравшая номера отеля, говорила официанткам Жаннет и Сьюз, что он совершенно несносен, и бегала от него. Но, впрочем, он был добрый малый, привозивший из города вино и свежие круассаны с шоколадной начинкой, и угощавший всех вокруг.
8.
А из женщин в отеле была красавица, женщина лет 38-ми, с чёрными короткими волосами, постриженными под "Каре", чуть полноватая, выше среднего роста. Она улыбалась загадочной улыбкой и рассказала по секрету горничной Мэри, что муж её - несносный ревнивец, приревновавший её к соседу, успешному молодому банкиру, и решивший по этой причине сменить место жительства. На время переезда из Биарриц в Бордо он привёз свою жену в этот тихий отель, чтобы она уже больше не могла встретиться со своим любовником. Сам же ревнивец занимался переездом.
Звали её Луизет. Она молча принимала и терпела все причуды своего ревнивца, потому что осознавала свою вину. Она и правда изменяла мужу, о чём тоже, по большому секрету, рассказала Мэри. Теперь они будут жить в Бордо, поближе к дочери, которая только недавно вышла замуж и живёт в Бордо с мужем. Муж Луизет решил, что такое близкое соседство с дочкой сделает жену верной и заботливой.
Луизет по-детски радовалась, что сможет пожить какое-то время без этого Ромео. Она гуляла по берегу, кидала камешки в воду, помогала садовнику Полю с цветами, срезала их, ставила вместе с Полем их в вазы в гостиной, смотрела телевизор по вечерам и радовалась временной свободе.
Она очень быстро и легко сдружилась с поэтом Армэлем и несколько раз уже съездила в город на его мотоцикле. Один раз она ездила с ним в местный театр и потом, приехав, рассказывала постояльцам о спектакле. Армэль ухаживал за ней, но впрочем, не только за ней. Он ухаживал и за Жаннет, за Сьюзи, за Мэри. Ямочка на поэтическом подбородке говорила о том, как сильно он любит женщин. Луизет посмеивалась над ним и не допускала вольностей. В общем, у них сложилась такая весёлая, лёгкая в обращении дружба с шутками и прибаутками.
9.
Последними в отель приехали Нинон и Клэр. Сначала в широких дверях показалась инвалидная коляска. В ней сидела совсем ещё девочка лет 13-14, с тёмной косой, которая как змея спускалась с плеча и доходила до коленей. Это была большая редкость у современных девушек, которые только и стригут волосы короче.
Это была Нинон. Она была в том самом возрасте, когда окружающие могли назвать её и девочкой и девушкой. Глаза её были не по возрасту печальны. Одной рукой она придерживала маленькую изящную серебристую сумочку, а вторая рука покоилась на подлокотнике кресла. Она была в синих джинсах, белой кофте, на которой очень красиво смотрелись синие бусы из искусственной бирюзы. Они оттеняли яркие синие глаза девочки. Коляску везла молодая, стройная и невысокая женщина 25-28 лет, которую звали Клэр. Как впоследствии выяснилось, это была сиделка девочки. Она также была в синих джинсах и тонком синем свитере. Совсем мальчишеская стрижка придавала её лицу озорное выражение.
Сзади этих двух приезжих шёл седовласый мужчина с двумя сумками на колёсиках и большим модным красным рюкзаком на спине. Это был отец Нинон, месье Дебаш, провожающий свою дочь на отдых. Он провожал дочь в это небольшое путешествие впервые. Получив ключ от номера, и оставив там вещи и дочку, месье Дебаш вместе с Клэр вышел из отеля и долго разговаривал с ней. Было видно за стеклянными дверями отеля, что он наставляет Клэр. Видимо, учит сиделку, как себя вести в той или иной ситуации. Клэр кивала головой, а в глазах её можно было прочитать: "Я всё знаю лучше Вас!"
Когда наставления закончились, месье Дебаш вернулся в номер, простился с дочерью и уехал на своём тёмно-синем "Рено" в Бордо.
10.
С утра все немногочисленные постояльцы отеля собирались в кафе. Поскольку постояльцев было мало, каждый выбрал себе столик по своему желанию и почти все сидели по - одному, только Клэр сидела с Нинон, да Армэль перебрался к Луизет. За столиком Луизет теперь слышались смех и шутки. Они подружились и весело проводили время. Глядя на них, таких весёлых и беззаботных, посетители тоже начинали улыбаться.
Раньше всех утром в кафе появлялся Блэз, съедал свой омлет, бифштекс, выпивал кофе с рогаликом, брал одно из яблок, лежащих во фруктовницах на общем большом столе, засовывал его в карман толстовки, у дверей поднимал свой этюдник и брезентовую сумку, которые оставлял каждый раз, входя в кафе, и уходил к океану. Никого не подпускал посмотреть свои работы, поэтому стал в глазах постояльцев таинственным художником, загадочным человеком, с причудами и капризами.
Вскоре после Блэза на берег выкатывалась коляска Нинон. Клэр, хоть и была невысокого роста, лихо справлялась со своей работой. По песку коляску вести было довольно тяжело, но она справлялась, при этом ещё разговаривала с Нинон, и они постоянно смеялись над чем-то. Ноги Нинон были укутаны в клетчатый коричневый плед. На коленях, как всегда, лежала её маленькая сумочка и книга. С сумочкой она не расставалась. Как однажды, после выпитого шампанского, Клэр призналась Луизет по секрету, что Нинон, ложась спать, кладёт сумочку под подушку и даже Клэр не знает, что она там так бережёт.
Книга тоже открывалась редко, и чтение продвигалось плохо. Тут, на берегу океана, было чем полюбоваться. Он был каждый день разный, в зависимости от погоды, то тихий и спокойный, то шумный и шаловливый.
Видно было, что Нинон и Клэр очень близки, как могут быть, к примеру, близки мать и дочь, две сестры, две подруги. Они часто душевно беседовали и каждая переживала за другую: Клэр - чтобы Нинон было удобно, комфортно, чтобы она не простудилась, а Нинон за Клэр, чтобы она не переутомилась катать коляску, не устала бы, ухаживая за ней.
Похоже было, что эта молодая женщина сумела заменить девочке мать, которую, как позже узнали постояльцы отеля, девочка потеряла три года назад при весьма трагических обстоятельствах.
Как-то на одном из вечеров в отеле, устроенных по случаю дня рождения Вивьена, Клэр немного выпив, стала словоохотливой. В этот вечер Нинон жаловалась на головную боль и была уложена в постель пораньше. Когда девочка уснула, Клэр спустилась в гостиную, и немного выпив Мартини, разговорилась с Армэлем. Так все вскоре узнали, что мать Нинон, мадам Дебаш, отравилась, отравилась синильной кислотой. В тот злополучный день Клэр и Нинон были на школьном вечере, посвящённому началу занятий в школе, в сентябре месяце. Когда они приехали домой, то застали мадам Дебаш в постели на втором этаже уже бездыханную. Рядом на прикроватном столике были две записки.
В первой было написано: "В моей смерти прошу никого не винить. Ушла из жизни добровольно". Вторая записка гласила: "Нинон, дорогая! Прости! Я не смогла вынести предательства любимого человека. Хочу, чтоб ты никогда в жизни не столкнулась с такой всепоглощающей любовью! Клэр! Я знаю. Что ты не оставишь Нинон, помоги ей... и прости!"
Клэр рассказала, как она была в шоке много дней, как бедная Нинон чуть с ума не сошла, как она рыдала и день и ночь, как месье Дебаш поседел за один день. Нинон сразу повзрослела, поняв, что семьи-то и не было, что мама любила другого чужого мужчину, а не её отца.
Когда девушки обнаружили мёртвое тело, Клэр побежала вниз позвонить в полицию. На первом этаже она столкнулась с возвращавшимся со службы месье Дебашем. "Месье, там... там..." - только и могла сказать она.
Он сначала подумал, что что-то случилось с дочерью, побежал наверх и столкнулся с креслом, в котором сидела плачущая Нинон. Тело жены было бездыханным. Записки и сломанная ампула с ядом на столике - это были послания уже с того света.
Ещё Клэр поведала Армэлю, что знает виновника этой трагедии. Это некий молодой музыкант, что играл вместе с мадам в одном из театральных оркестров Бордо. Клэр знала об этой связи. Они вместе уезжали на гастроли, давали концерты в разных городах Франции. Мадам Дебаш была старше любовника на десять лет и очень переживала, что он может бросить её. Она ходила к лучшим парикмахерам, одевалась в модных бутиках. Не напрасно мадам Дебаш волновалась. Он всё же решил её оставить ради молодой и симпатичной, далёкой от искусства девушки. И ещё Клэр говорила, что она имеет отношение к этой истории и что она причастна к этому происшествию, и теперь ей нести этот крест до конца жизни. "Впрочем, я очень люблю Нинон, она мне, как дочь, и я её не оставлю..." - говорила Клэр, пряча слёзы.
Армэль посочувствовал, как мог, внимательно выслушал и мягко посоветовал: "А почему бы тебе, Клэр, не выйти замуж за месье Дебаша? Получилась бы настоящая семья".
"Что Вы? Он такой занудный тип, он такой мрачный, мне долго его не вынести. Правда, мне он хорошо платит, понимает, что лучшей сиделки для его единственной дочери ему не найти. И я... люблю другого человека" - так говорила, однажды выпив на вечеринке, Клэр.
Надо сказать, что и Нинон тоже очень любила сиделку и часто называла её мамой.
Потом Клэр, пошатываясь, ушла к себе в номер. А утром, встретившись с Армэлем, просила никому не рассказывать об этой истории. Но, увидав растерянное лицо поэта, поняла, что опоздала и что вероятнее всего этот болтун уже всем всё рассказал.
"А ещё говорят, что женщины болтливы. Никого нет болтливее мужчин-поэтов" - подумала расстроенная Клэр.
11.
В этот год в ноябре на побережье в Осгоре дожди принимались лить довольно часто, но хорошо было, что шли они, как правило, ночью. И утром уже ничего не мешало совершать прогулки по берегу. Температура воздуха стояла +10 - +14 градусов. Большую часть времени небо было затянуто тучами, но когда выглядывало солнце, пляж сразу же преображался. Волны становились весёлыми и искрящимися. Прилетали чайки, впрочем, они прилетали и в пасмурные дни, но тогда их было мало. В солнечные же дни численность чаек сразу увеличивалась в несколько раз. Они кормились мёртвыми рыбёшками и тем, что им бросали отдыхающие.
Клэр и Нинон этой кормёжкой занимались почти каждый день. Хлеб и булочки, которые они приносили, раздирались на мелкие кусочки и бросались в стаю. Некоторые птицы хватали кусочки на лету.
Месье Вивьен, выходя на прогулку со своей Солли, подходил сначала к девушкам, желал им приятного дня, а после шёл не торопясь вдоль берега, потом делал несколько кругов вокруг отеля, и если не ехал с Жаном в бор, то возвращался к себе в номер. Длительность его прогулок зависела от погоды и состояния его здоровья. На прогулке он весь отдавался Солли: куда она потянет, туда и он направится. Казалось, это единственное близкое существо для этого одинокого человека. В зависимости от погоды он менял ей одёжку, будто женщина. Женщины любят наряжать своих маленьких собачат в разные одежды, хлебом не корми.
У Солли тоже было много разных накидок, кофточек и комбинезонов. Загрязнённую в сером песке одежду Вивьен отдавал Мэри со словами: "Дорогая, постирай, пожалуйста, мы опять испачкались. Грязнули мы. Но мы заплатим. Правда, Солли, мы хорошо заплатим!" Мэри охотно бралась за эту работу, времени потратишь немного, а получишь хорошую благодарность.
Прогулки шли на пользу Вивьену: он с аппетитом обедал, тогда, как завтрак проходил вяло. По утрам он бывал хмур и неразговорчив, тогда как вечерами в гостиной, он хвастался всем, какая Солли милая, умная и послушная и как она умеет "давать лапку".
Солли, сидевшая у Вивьена на коленях, кокетливо поглядывала на всех, будто понимала, что о ней идёт речь, и глазки её говорили: "Вот я какая красавица, как хозяин меня любит. И вы все, давайте, меня любите!"
12.
Затем появлялся Гуарин. Он был всегда в брезентовой куртке, болотных сапогах. На голове кожаный шлем. В руках его холщовый мешок с колышками и деревянным молотком, которым он забивал колышки в песок. Гуарин обычно ни с кем не общался во время своих исследований. Набегавшись до изнеможения за волнами, он после обеда час или два спал мертвецким сном, а затем снова принимался за свой нелёгкий труд. И только вечером в гостиной он вёл беседы о морях и океанах с тем, кто готов был его слушать. А слушали его, в основном, Вивьен с Солли, да и то Вивьен частенько начинал дремать под монотонное бормотание Гуарина, а Солли откровенно спала на коленях хозяина. Иногда Вивьен из вежливости вставлял какие-то замечания по поводу исследований Гуарина и пытался отговорить его проводить эти работы, а просто отдохнуть здесь, как отдыхает он. Но Гуарин был непоколебим в своём желании совершить открытие. Он был маниакален в своей идее и следовал ей фанатично и ежедневно.
13.
Часто отдыхающие могли видеть Луизет, выходящей из отеля с поэтом Армэлем, но они шли не к берегу, а к сосновому бору, простиравшемуся с задней стороны отеля до самого города. Через бор шла дорога, по которой за полчаса можно было добраться до Осгора. Туда они и ходили развлекаться: по магазинам, в кино, в цирк, в бар, и просто гуляли. Иногда их подвозил Жан, когда сам ехал в город по делам. Луизет и Армэль подружились, как могут подружиться мужчина и женщина, объединённые общими интересами. В отеле им было скучно, а в городе весело и они отрывались по полной программе
Любовную связь всегда легко заметишь по глазам, разговору, жестам. Здесь ничего такого не было. Да и не подходили они друг другу: он небольшого роста, юркий, худой, энергичный. Она высокая, чуть полноватая, вальяжная. Она смотрела на эту дружбу, как на приключение в её скучной жизни.
"Знаешь, я сегодня видела афишу в холле. Там написано, что три вечера у нас будет играть музыкант из Тулузы. Послушаем?" - Нинон обратилась к Клэр.
"Обязательно! Ты же знаешь, я люблю музыку" - Клэр смотрела задумчиво вдаль. Над водой носились чайки и кричали. Некоторые камнем спускались к воде и в воздух уже поднимались с добычей - маленькой рыбёшкой.
Немного помолчав, Клэр сказала: "Знаешь, давно, за мной ухаживал один музыкант. Он играл божественно. Я его любила" - грустно сказала Клэр.
"А сейчас ты любишь его ещё? Где он сейчас?" - Нинон заинтересовалась.
"Не знаю, мы расстались, я давно его не видела" - Клэр отошла от коляски ближе к воде, тем самым прекратив дальнейшие разговоры на эту тему.
Но не тут-то было. Когда Клэр подошла через несколько минут и покатила коляску вдоль берега, Нинон опять спросила: "А вышла бы ты за него замуж, если бы он встретился и предложил тебе?"
"Не знаю... ничего не знаю... да он, наверное, и женат давно. Прошло много времени. Наверное, уже и дети есть. Я постаралась забыть его, много слёз пролила. Да, он красиво ухаживал, но... как-то странно он любил... говорил о любви мне, а сам спал с другой! Разве так любят?" - Клэр подвезла коляску к большому валуну, достала из кармана куртки маленький фотоаппарат и сделала несколько снимков Нинон. "Чтобы отчитаться перед месье Дебашем" - улыбнулась Клэр.
День прошёл скучно, как, впрочем, и все дни на побережье в это время года.
Художник писал океан, учёный исследовал поведение волн, Вивьен и Солли гуляли, Клэр с Нинон кормили чаек.
14.
Во время обеда в микрофонах, расположенных по периметру зала, прошло негромкое шипение и незнакомый голос сообщил, что три вечера в отеле будет играть талантливый молодой скрипач из Тулузы. Приглашаются все постояльцы отеля.
Армэль и Луизет, давно уже сидевшие за одним столиком, громко принялись обсуждать это событие.
15.
К музыкальному вечеру все приоделись. Армэль был в нарядном белом свитере, серых брюках. Белые туфли его симпатично выглядывали из-под брюк. Они ясно говорили, что их одели первый раз.
Луизет была в чёрном длинном платье по фигуре, с рукавами до локтя. Белые жемчужные бусы и такие же серёжки очень шли ей и оттеняли своей белизной чёрное платье и тёмные волосы. Чёрные туфли на шпильке делали её выше, что не мешало ей опираться на руку своего друга Армэля, который стал казаться намного ниже её.
Вивьен был в дорогом чёрном костюме и белой рубашке и выглядел не зрителем, а артистом. А Солли в этот раз была не на руках, а в специальной корзинке-переноске с кружевами. Она сидела в ней, как королева на троне. Вивьен поставил корзинку на соседний стул и приказал Солли сидеть смирно. Она так и сидела.
Даже Блэз, который ходил в одной и той же толстовке, перемазанной красками, сегодня пришёл в чистой светло-коричневой, совершенно новой толстовке. На шее у него был повязан белый тонкий шарф, а волосы аккуратно убраны в хвост костяной заколкой.
Гуарин был в белой сорочке и жилете, расписанном серебристым узором. Чёрные брюки и чёрные туфли делали его строже. Он принёс с собой букетик фиалок, купленных у садовника Поля. "На всякий случай!" - сказал он всем перед выступлением музыканта.
16.
Клэр с Нинон разместились у выхода в гостиную. Клэр была в облегающем её стройную фигурку красном платье по щиколотку и в красных туфлях на плоской подошве.
Это и понятно, тот, кто катит коляску с инвалидом, должен заботиться о своей обуви, о безопасности. Клэр всегда ходила в обуви на плоской подошве, боясь упасть, и не дай бог, выпустить из рук коляску Нинон.
Нинон была в чёрном брючном костюм и белой кружевной кофточке. Коса её была заплетена каким-то замысловатым способом и казалась ещё толще. Клэр была рукодельница, не каждый мог так заплести косу.
У дверей также расположились на стульях официантки Жаннет и Сьюз и горничная Мэри.
17.
Ровно в девять часов вечера в гостиную вошёл быстрым шагом высокий молодой человек, лет около тридцати, красивый, безупречно одетый в чёрный фрак и белую сорочку. Он бережно держал в руках скрипку и, чуть откинув тёмный локон со лба, поклонился публике. Он был аристократичен, худощав и быстр в движениях. Начало было красиво и многообещающе и произвело на публику самое приятное впечатление.
С первых же звуков, с первых минут все поняли, что перед ними талантливый музыкант и вечер будет чудесный. Играл скрипач божественно, извлекая звуки, достающие до самых глубин сердца, и были они так естественны, как воздух. Это сказал Армэль. А он - поэт и знает, как сказать. Луизет прикрыла глаза. Вивьен не отрывал взгляда от рук скрипача. Солли в корзинке лежала и молчала, как будто тоже внимательно слушала, как будто тоже была очарована музыкой.
Клэр сидела тихо, не шевелясь. Она даже покраснела от удовольствия. Нинон слушала и вспоминала свою маму, которая тоже была музыкантом и очень красиво играла на арфе.
"Жаль - думала Нинон, - я не выучилась играть ни на одном инструменте. Тогда, после падения с лошади в горах, куда они поехали всей семьёй отдыхать, и после того, как её жизнь изменилась, в музыкальной школе сказали, что ей нельзя волноваться и перенапрягаться. А музыка требует много душевных сил. И мама отступила от своей мечты - услышать игру дочери на флейте. Убитая своим нездоровьем, Нинон часто находилась в депрессии и купленная родителями флейта так и осталась лежать в шкафу нетронутая. Тогда месье Дебаш нанял сиделку Клэр, а семья стала само собой рушиться. Казалось бы, болезнь дочери должна была сблизить родителей, но получилось обратное. Мадам Дебаш стала много работать, ездить на гастроли, выступления. Отец тоже старался заработать на врачей, сиделок, обучение дочери.
Он был владельцем небольшой фирмы, выпускающей художественные краски. Впрочем, он и сам немного рисовал. В доме все стены были увешаны картинами месье Дебаша. А мадам Дебаш неожиданно влюбилась в молодого скрипача из оркестра... потом эта трагедия, и Нинон ещё больше замкнулась в себе.
"Мама, мама, зачем ты это сделала?" - вновь думала Нинон, слушая музыку. Звуки эти привели её в волнение, глаза увлажнились. Чтобы не заплакать, она стала рассматривать артиста.
"Можно запросто влюбиться! Красавец! Счастливчик!" - она откинулась на спинку кресла и продолжала наслаждаться чарующими звуками музыки.
Армэль слушал, подперев руками голову, глаза его были полузакрыты, тело подалось вперёд навстречу божественным звукам. Блэр откинулся на стуле и, сложив руки на груди, покачивал головой в такт музыке. Гуарин был весь внимание и наслаждение.
Горничная Мэри и две официантки: Жаннет и Сьюз - не шевелились, застыли, боясь разрушить эту идиллию.
Одним словом, всем пришлись по душе и музыка, и исполнитель, и исполнение.
Иногда между произведениями артист уходил из гостиной на пять-десять минут, чтобы передохнуть. Слушатели тем временем обменивались впечатлениями. Клэр тоже выходила и возвращалась с заплаканными глазами. Видно было, что её душу сильно растревожила эта музыка.
18.
Скрипача звали Симон Овьен. Он был из Тулузы. В первый вечер он исполнял музыку Штрауса, Сибелиуса и Верди. После первого вечера слушатели были в восторге, и каждый хотел получить автограф и пожать руку талантливому исполнителю.
Но Симон очень спешно раскланялся, принял букет фиалок от Гуарина и ушёл к себе в номер. Публика решила, что завтра его не отпустят, пока он всем не напишет на память несколько слов. Сегодня они не были готовы к такому стремительному уходу артиста.
Днём следующего дня Симон почти не выходил из номера. Подносы с едой Жаннет и Сьюзи доставляли ему в номер. Иногда оттуда слышались звуки музыки, это Симон репетировал.
На следующий день Луизет и Армэль не пошли в город, а с утра направились к садовнику Полю. Они долго выбирали букет на вечер, чтобы преподнести его скрипачу.
А Клэр и Нинон как всегда покатили к воде кормить чаек. Солнце вышло из-за туч и вокруг стало весело, светло, блики играли в каплях воды на мокрых камешках.
Клэр была задумчива, как никогда, и немного скованна. Нинон решила, что это вчерашний концерт так повлиял на Клэр. И потому она и не спрашивала ни о чём сиделку.
В это спокойное утро Гуарин, увидев, что волны тихи и не выливаются дальше уже отмеченных мест, сел в шезлонг и задремал. Мешок с колышками лежал рядом. Вивьен пошёл на прогулку, причём Солли тащила его в сторону бора, и он шёл, не сопротивляясь, безропотно потакая всем её желаниям. Сегодня Солли была в розовой кофточке и розовой юбочке. Она была весела и бодра.
Художник Блэз рисовал. Он поставил свой этюдник ближе к воде и несколько под другим углом. Нинон, издалека наблюдая за Блэзем, подумала, что теперь он, видимо, пишет другой уголок берега. Затем Нинон повернулась к Клэр и, заметив её задумчивый взор, устремлённый куда-то далеко, туда где вода и небо соединяются в одну линию, спросила: "Тебе понравилась музыка?"
"Да, очень!"
"Мне тоже! Как Симон замечательно играет, не выскажешь словами. Наверное, только смычком можно описать красоту этих мелодий" - сказала Нинон.
"Да, да, милая!" - отрешённо отвечала Клэр.
19.
Вечером второго дня все опять собрались в гостиной. Армэль был с большим букетом алых роз, и каждый слушатель имел блокнот, книгу или фото для автографа. Луизет была очень красива в норковой накидке на оголённых плечах. Она сделала новую причёску, съездив в город днём с шофёром Жаном.
Сегодня Симон исполнял исключительно Вивальди. Слушатели были в восторге и долго не отпускали скрипача. Луизет, взяв у Армэля букет, преподнесла Симону, и всем показалось, что он дольше, чем это требовалось, держал её за руку, потом поцеловал руку. Луизет сияла.
Потом он всем раздавал автографы.
Когда все разошлись по номерам, Нинон моментально уснула, устав от чувств, пережитых на концерте. Музыка снилась ей, даже во сне она стояла у неё в голове.
На побережье опустилась ночь. Клэр тихо вышла из номера.
20.
Возвратившись через два часа в номер, Клэр была удивлена и расстроена. Нинон сидела в постели и чуть не плакала: "Где ты была? Куда ты ходила?"
"Я просто постояла на общем балконе, послушала море... А ты почему не спишь? Наверное, эта музыка тебя сильно возбуждает. Больше не стоит ходить слушать её" - как можно спокойнее сказала Клэр.
"А у нас на балконе ты разве не могла послушать море?" - спросила расстроенная Нинон.
"Странно, Клэр, мне кажется, что ты что-то скрываешь... я чувствую... ты плачешь?" - воскликнула Нинон.
Клэр бросилась на свою кровать, уткнулась в подушку и плечи её затряслись.
"Клэр! Милая Клэр! Что случилось?" - запричитала, поражённая таким состоянием своей дорогой подруги, Нинон.
"Я вспомнила твою маму... - Клэр поднялась с подушек, села на кровать рядом с Нинон, обняла её за плечи, - Тоя мама тоже была музыкантом, помнишь, как красиво она играла на арфе?"
"Да, конечно, помню... тебя растревожил этот скрипач? Обними меня, вот так! Расскажи мне ещё о маме!" - попросила вдруг Нинон.
"Хорошо... я тебе расскажу всё, всё, всё, что знаю..." - Клэр была взволнована.
21.
Забрезжил рассвет, а Нинон и Клэр всё ещё сидели, обнявшись на кровати, закутавшись в один плед. Они и правда были очень близки, как мама и дочь. Нинон иногда называла Клэр второй мамой.
В эту ночь не спалось и Армэлю. Он писал стихи. Он написал несколько катренов о любви к голубоглазой русалке, по его мнению, очень удачных, решил кому-нибудь показать их, непременно прочитать. Но кому? Все спят. Да и кто может оценить его творения? Если только Луизет. Она говорила, что плохо спит по ночам и читает до утра. И он, с надеждой на её внимание, решительно направился к ней. Эта женщина его вдохновляла, она вселяла в него жизнь, вселяла уверенность, что он талантлив. Хотя он понимал, что только дружеские отношения ему и светят. Луизет относилась к нему, как к младшему брату.
Армэль вышел в коридор с листками, исписанными неровными строчками, и подошёл к номеру Луизет. Постучал, но никто ему не ответил. Он ещё раз постучал. Тишина.
"Странно!" - подумал Армэль, - а говорила, что не спит... вот как крепко спит... ну, ладно..." Он постоял минуту, а потом решил выйти из отеля, подышать воздухом. Он спустился по лестнице вниз. Охранник Мориэль дремал за стеклянной перегородкой, но открыл глаза и проводил взглядом Армэля.
Пройдя вдоль здания отеля, Армэль завернул за угол и, увидев свет в пристройке у садовника Поля, пошёл к нему. "Может, хоть Поль послушает?" - подумал поэт. Старик Поль не спал, читал "Фигаро" и очень обрадовался Армэлю. Хоть кто-то разделит с ним его бессонницу. Поль почти до утра слушал стихи Армэля. Они несколько раз принимались пить чай с лепестками роз, которые засушил Поль. Чай понравился Армэлю, и запах и цвет, и он с удовольствием прерывал свои чтения на чаепитие. Но под утро всё же сон стал одолевать Поля и старик, сидя в кресле, заснул, да и захрапел.
Армэль тихонько вышел, осторожно прикрыв дверь. Было немного обидно, что его стихотворные произведения оказали снотворное действие на слушателя, но хорошо, что не сразу, и он кое что всё же успел почитать садовнику.
Охранник Мориэль также дремал, но приоткрыл глаза, когда Ариэль проходил мимо в отель.
22.
После бессонной ночи и разговоров с Клэр Нинон, узнавшая так много нового из жизни сиделки и потрясённая её откровениями, заснула, как убитая. Да и слёзы сыграли свою роль.
Утром, проснувшись и увидев, что Клэр ещё спит, Нинон, не стала её будить, а сама, накинув халатик, висевший всегда на спинке её кровати, перелезла в своё кресло, выехала, стараясь не шуметь, из номера и, проехав коридор, спустилась по пандусу на первый этаж.
За стеклянной перегородкой охранника Мориэля не было видно, вероятно, вышел куда-то.
Нинон проехала в помещение кафе и, взяв маленькую бутылочку минеральной воды со стола, открыла крышку и жадно сделала несколько глотков. Здесь всегда стояла минеральная вода для постояльцев. В помещении кафе был полумрак, только за витражной перегородкой, отделяющей кафе от кухни, горел свет и слышались голоса официанток. Нинон поняла из их разговора, что Сьюзи уже приготовила для месье Симона кофе и круассаны и сейчас понесёт ему в номер. Месье Симон любил завтракать рано. А сегодня днём он собирался поехать в Осгор по своим, каким-то личным делам. Сегодня он даёт здесь последний концерт, и Сьюзи горевала по этому поводу. Через минуту Сьюзи вышла с подносом в зал. Нинон она не заметила в полумраке кафе, поставила поднос с кофе и круассанами на столик у двери и, вдруг вспомнив, что не положила салфетки, вернулась в кухню. Нинон проехала на кресле-каталке к дверям, на минуту остановившись у подноса, и посмотрев на завтрак Симона, быстро выехала в коридор, оттуда по пандусу вверх, опять коридор, и вот её номер. Клэр спала. Закрыв тихонько дверь номера, Нинон услышала, как Сьюзи стучалась в номер Симона с завтраком.
23.
За завтраком было оживлённо. Все восторгались вчерашней игрой Симона, потом смеялись над Солли, которая вставала на задние лапки, а передние складывала на груди и выпрашивала у Вивьена кусочек печенья. Эту мирную и весёлую картину нарушила Сьюзи. Она вбежала в кафе с бледным лицом и сумасшедшими глазами. Ни к кому конкретно не обращаясь, она сказала, запинаясь: "Там... там... месье Симон... там... он не дышит..." И упала на стул. Жаннет выскочила из кухни и подбежала к Сьюзи. Все застыли, не в силах понять, что произошло.
Оказывается, когда Сьюзи пришла забрать поднос, Симон был мёртв. Он так и сидел в кресле, в котором пил кофе. Поднос с крошками от круассанов, с пустой кофейной чашкой и салфетками были на столике рядом.
Она закричала, но в кафе болтали, работал телевизор, и только охранник Мориэль, услышав крик, поспешил в номер Симона.
Вошедший спустя несколько минут Мориэль сказал всем присутствующим: "Мадам и месье! Я потрясён не меньше вашего. Я уже позвонил в полицию, и скоро здесь будут специалисты. А вас я попрошу никуда не выходить, не покидать этот зал, потому что, сами понимаете, до приезда полиции, ничего не должно измениться. Мы всё выясним!" Он был сосредоточен. Как только он вышел из зала, Жаннет бросилась к Сьюзи и стала её тормошить: "Сьюзи! Расскажи подробнее, что там было, что ты видела?" Но Сьюзи ничего не могла толком рассказать, она только плакала и вытирала слёзы белым батистовым платочком. Глядя на неё, все окружающие стали паниковать.
Месье Вивьен прижал к себе Солли так сильно, что она заскулила. Блэз с остановившимся взглядом сидел, откинувшись на спинку стула и крепко вцепившись в сиденье, как будто он собирался с него падать, и так вцепившись, он будто мог избежать падения.
Клэр ахнула и буквально свалилась на кожаный диван, у которого её застала эта весть.
Нинон очень горестно и громко вздыхала. Горничная Мэри, убиравшаяся в коридоре и услышавшая оттуда эту жуткую весть, отставила пылесос и вошла в зал с испуганными глазами. Она подумала, что только вчера месье Симон так красиво ухаживал за ней, подарил ей букетик фиалок. Впрочем, он также ухаживал и за официантками и за Луизет, и им тоже подарил букетики. Мэри очень понравился этот красивый скрипач. И вот, его нет. Как это могло быть? Она не понимала и не хотела в это верить.
Гуарин встал, взволнованный вестью. Он будто не поверил сказанным Сьюзи и охранником словам. Луизет ахнула и прикрыла рукой свои красивые глаза. Армэль гладил её по плечу и приговаривал: "О, ужас, ужас, ужас..."
Тем временем Сьюзи, немного придя в себя, заикаясь, рассказывала: "Я зашла убрать поднос, а там... месье Симон... не шевелится совсем, глаза остекленевшие... так страшно... Такой молодой и красивый и умер..." - она опять заплакала.
Через четверть часа охранник Мориэль спустился вниз, он был взволнован и опять просил никого никуда не выходить. Сказал, что позвонил в Осгор и что скоро прибудут полицейские. Он запер двери отеля. Все в глубоком молчании перешли в гостиную, где ещё вчера вечером звучала прекрасная живая музыка Симона. Похоже, одна Солли чувствовала себя отлично, так как Вивьен не спускал её с рук и, находясь в волнении, чесал за ушком. Армэль с Луизет закурили и он спросил: "Почему ты мне вчера не открыла? Я стучал..."
"Да? Когда? Я не слышала! Впервые так крепко уснула. Наверное, вино подействовало... или музыка" - сказала тихо Луизет.
"Я так и подумал, что ты крепко спишь..." - ответил Армэль.
Клэр была заплакана и держала крепко за руки Нинон.
Вивьен обратился к ним: "Нинон! Клэр! Не могли бы вы меня выручить? Я хочу помолиться за душу Симона. Подержите мою дорогую Солли, пока я пройду в молельную комнату".
"Да, конечно, давайте!" - воскликнула Нинон и взяла собачку. Посадив к себе на колени Солли, она принялась её гладить, но глаза были отсутствующими. Клэр, похоже, даже не слышала ни обращения Вивьена, ни ответа Нинон. Она была вся в раздумьях.
Надо сказать, что в отеле была ниша, которая называлась здесь молельной комнатой.
В конце длинного коридора, в нише, помещалась большая икона - Парижская икона Божьей Матери. Здесь же висела лампадка с постоянно горящей свечой, рядом был канун и слева, чуть ниже - свечной ящик, в котором всегда можно было взять свечи и поставить в ячейки кануна за здравие родных и близких. При входе висел небольшой деревянный ящичек с прорезью для монет.
Вивьен опустил монеты, взял две свечи и начал молиться. Он часто приходил сюда. Пожалуй, он один и ходил молиться каждый день. "Сегодня, вероятно, ещё кто-то придёт сюда" - подумал Вивьен.
И действительно, в этот день здесь побывали все постояльцы отеля, и все они молились за упокой светлой души Симона.
Через час с небольшим к отелю подъехал чёрный Форд, из которого вылезли полный инспектор и молодой помощник. Видно было, что молодой парень совсем недавно служит в полиции. Он забегал вперёд инспектора, суетился, открывал двери и заглядывал в глаза инспектору.
Инспектор, полноватый и начинающий лысеть мужчина, лет сорока пяти, в сером костюме, не спеша вошёл в гостиную и представился: "Добрый день! Меня зовут инспектор Морис Сорен, а это мой помощник лейтенант Люк. Мы будем расследовать дело о смерти Симона Оуэна. Прошу вас не расходиться, пока я не разрешу. Мы осмотрим помещения, расспросим каждого из вас. Да и охранник Мориэль будет нам помогать".
В это время в гостиную вошёл охранник Мориэль с незнакомым мужчиной. Это оказался врач Реми Калм, вызванный инспектором. Он был с большим медицинским ящиком оранжевого цвета. Вместе все прошли в номер Симона.
Примерно через полчаса вся эта компания вернулась в гостиную, предварительно запечатав номер Симона, наклеив специальную бумагу с печатями, чтобы никто не входил туда.
Инспектор начал свою речь с того, что поднял руку, чтобы все замолчали и, чтобы воцарилась, наконец-то, в зале тишина: "По предварительным обследованиям можно сделать выводы, что Симон Оуэн был отравлен. Яд, вероятнее всего, попал в организм с завтраком".
Надо сказать, что владелец отеля "Blues", господин Дарнель, жил в Биарриц, где имел ещё два отеля, приносящие ему несравненно больший доход, чем "Blues", и потому здесь бывал крайне редко, передав все дела охраннику Мориэлю, своему кузену. Мориэль исправно исполнял все свои обязанности, и Дарнелю не о чем было беспокоиться. Правда, этот случай был из ряда вон выходящим. Всё, что надо было решить и уточнить, Мориэль решал с Дарнелем по телефону. И сейчас, конечно, он тоже уже созвонился с Биарpиц, всё объяснил, всё уточнил. Господин Дарнель сказал, что никак не может выехать в ближайшие три дня, много дел, но через три дня будет на месте. А сейчас пусть полицейские работают и докладывают обо всём прямо ему в Биарpиц.
24.
Вскоре был отпущен и врач Реми. И начались допросы присутствующих. Инспектор Морис и его помощник Люк расположились в дальнем углу зала. Мориэль помогал им, так как он видел всех входящих и выходящих в отель в это время, во время убийства. Инспектор задавал вопросы, вызывая каждого к своему столику. Люк подробно записывал. Вопросы, в основном, были одни и те же: "Сколько дней в отеле, зачем приехали, знали ли раньше скрипача, куда отлучались ночью и утром сегодня". После продолжительной беседы с каждым инспектор разрешил всем пообедать, и сам с Люком заказал два обеда. Как ни старался инспектор быть вежливыми со всеми, допрос не для всех прошёл спокойно. Мужчины перенесли его более-менее мужественно, а женщины плохо. Для них это было необычно и страшно. Луизет без конца курила. Её тонкие пальчики подрагивали, когда она стряхивала пепел в пепельницу - ракушку на угловом столике в гостиной.
Сьюзи и Клэр тоже закурили, попросив у Луизет по сигарете. Когда она им протянула пачку, они осторожно взяли по тонкой и длинной сигарете и неумело затянулись, присев на диван. Жаннет всё время плакала и говорила: "Конечно, на нас с Сьюзи подумают, мы же готовили этот чёртов завтрак". И горестно качала головой.
Нинон тоже плакала, ведь ей впервые пришлось быть допрашиваемой. И хоть Клэр просила инспектора не мучать бедную девочку, инспектор допросил её, как и всех остальных. После допроса её, плачущую, увезла Клэр в дальний угол зала, к окну, и успокаивала. Потом они вместе смотрели на побережье и молчали.
Впрочем, девочка-инвалид, Вивьен, учёный Гуарин и Блэз сразу же были выведены из списка подозреваемых. Охранник сказал, что эти постояльцы не выходили во время совершения убийства из своих номеров. Таким образом, после ужина инспектор разрешил им передвигаться, как они того желают. А остальных просил по-прежнему соблюдать невыходной режим до дальнейшего выяснения обстоятельств по этому делу.
25.
Таким образом, круг подозреваемых сузился. Блез сразу же побежал в свой номер, забрал этюдник и краски и поспешил на своё место на берегу. Он решил сегодня же вечером уехать из этого отеля, настроение было испорчено этим печальным событием.
Гуарин следом за ним поспешил к своим волнам, ворча, что пропустил столько времени. Его тоже сильно потрясла эта смерть. Вивьен, напротив, совсем не спешил, медленно шёл по берегу со своей Солли. И она сегодня не торопилась, не рвалась никуда, будто понимала всю трагичность сегодняшнего дня. Вивьен же размышлял о жизни: "Такой молодой, красивый и талантливый! Так рано ушёл! Кому это надо было? Не иначе женщина тут замешена! Нет, Вивьен поборется за свою жизнь. Он хочет жить и не хочет сдаваться болезни. Но бедный Симон, бедный Симон!", - так скакали его беспокойные мысли.
26.
Поскольку Клэр была в числе подозреваемых, Нинон тоже сидела в гостиной. Без неё она никуда не хотела ехать. Шофёр Жан предлагал ей свою помощь в прогулке, но она отказалась. Глаза её были по-прежнему заплаканы, и она нервничала, что там будет с Клэр. Жан был вне подозрений, так как в отеле в эти часы его вообще не было, он был дома, в Осгоре.
Луизет нервничала, потому что охранник видел в последние два дня, что за ней ухаживал Симон. Конечно, он бог знает, что наплёл инспектору. Что же, ей и поговорить ни с кем нельзя? Да, Симон делал ей комплименты. И они здесь, на лестнице, весело смеялись над шутками Симона. Она даже дала поцеловать ей руку, и Мориэль видел это.
Но с какой стати ей убивать Симона. То, что её держали в числе подозреваемых, злило её и пугало. "Они совсем сошли с ума!" - так думала Луизет и беспрестанно курила.