Зимбовский Александр Григорьевич : другие произведения.

Путь рассоздателя

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  
  
  Гекко.
  
  Сначала Гекко услышал, как по всей деревне стихает шум, будто смерть шла на звук, впрочем, так оно и было, и увидел, как люди, идущие по улице, жмутся к стенам. Потом из-за поворота, за которым дорога к Замку Господина, вышли трое. Двое слуг в коричневом, в руках деревянные мечи, обитые медью, и господин, юный, лишь на год старше самого Гекко, наследник клана О-Кота, бледный, с плотно сжатыми губами, с голубым сиянием наперевес. Катана, непобедимый клинок, душа самурая, каким с размаху рубят напополам. В день совершеннолетия самурай должен испытать свою душу.
  Он не видел избранного в жертву, только слышал его крик. Он не помнил своего движения, только шершавую тяжесть шеста в ладони и ослепительно белое солнце в небе. А непобедимый меч так легко разбился при ударе по плоскости, а синие осколки клинка, как осколки зеркала. Шаг. Крик. Шаг. Хруст костей. Шаг...
  Гигант, с кровавым шестом в руках, застывший в движении, попирающий ногами три сломанных клинка, три разбитых тела...
  - Ты убил нашего светлого господина, исполняющего древний обычай, ты сломал суставы его верным слугам, - старейший говорил медленно нараспев. - Ты спас жизнь сыну Рода. Род горд тобой, Гекко, но род должен выжить.
  И тут Гекко понял, что мудрейший говорит слова "светлый господин" так, как говорят слова "мерзкий пес".
  - По закону самураев наш род подлежит казни, но клан О-Кота беден и не исполнит закон, не исполнит, если...
  - Я не могу это сделать! Я лучше сдамся.
  - Нет, Гекко! Люди - плоть рода, а кровь рода - его честь! Лучше искалечить плоть, чем вся кровь вытечет в грязь!
  Гекко поднимал руку, и один из крестьян падал. Клан должен поверить, что род пытался удержать беглеца. Потом были дядя и брат спасенного, им Гекко должен был сломать руки. Клан не поверит одним синякам, пусть даже и страшным, но люди клана не хуже людей рода знают, что такое сломанная кость для крестьянина. Никогда после перелома не стать прежним человеку, ни разу в жизни не евшему досыта, а жить землей для калеки...
  Седой юноша, будущий воин клана Серых Ниндзя, по прозвищу Гекко-Живой-Доспех, медленно шел по дороге, ведущей в Свободные Горы. Он еще не знал шага и полушага, тени и скольжения, стрелы и лезвия. Но сталь уже была выкована из его плоти.
  
  
  
  Юр.
  
  В то утро отец призвал Юра к себе, а остальных наоборот выгнал из избы вон. А на столе была похлебка с мясом, какую в их доме уже не ели давно.
  - Садись сын мой, ешь!
  
  А в доме пахло бедой. Юр просто на ощупь чувствовал беду.
  - Юр, нам надо поговорить! Сын мой!
  
  - Юр, понимаешь, я всегда старался быть добрым отцом, я забыл, что лишняя доброта всегда превращается в жестокость.
  
  Тут Юр понял, чего он боится: когда взрослый говорит с подростком на равных это означает, что одному из них вскоре предстоит страшное.
  - Садись поудобнее, сын мой!
  Сам отец сидел ссутулившись, согнувшись вперед, чтобы, не дай бог, не коснуться спиной стены. Прошло уже более двух недель со дня визита храмовых сборщиков податей, но до сих пор его отцу было удобнее сидеть именно так.
  - Ты хорошо работал, сын мой! Мы все хорошо работали, просто...
  Судорожный вдох...
  - ...просто на нашем участке не прокормиться шестерым... Ты старший сын и твое право, я знаю, я не должен, но ведь ты сам понимаешь, Кею или Сену, а тем более Люци не выжить в городе. Я прошу...
  - Я понял - сказал Юр и начал вставать из-за стола.
  - Нет! Задержись, посиди, поешь сын мой! Тебе очень надо поесть перед дорогой!
  
   ***
  До города было идти не близко, а когда долго идешь под солнцем, жажда ждать не заставит. Так что речка Змеевиха, под косым углом пересекающая мощеную желтым камнем дорогу, оказалась весьма кстати. Юр ловко ухватившись сначала за деревянную, склизкую сваю моста, затем за ствол ивы, спустился по крутому берегу и наклонился к мутноватому зеркалу речной воды. Набрал в ладони, глотнул раз, другой, третий. Конечно речная вода была хуже колодезной, но жажду тоже утоляла. Вдруг глаза его столкнулись с чьим то взглядом, странным и неподвижным. Юр посмотрел вниз. Увидел. Понял, что увидел. Закричал. Взлетел вверх по склону. Мутная вода. Бурые, колыхающиеся, наклоненные течением ленты водорослей. Медленно плывущее на спинке, раздутое, с растопыренными ручками тельце только что-на-свет-рожденного...
  Юр немножко отбежал от берега и остановился, нагнувшись. Его рвало, гнусной речной водой и непривычной пищей, в которой было мясо, иногда в памяти всплывали то непонятные до сего мига слова "я старался быть добрым отцом", и лицо братишки Сена, как если бы оно смотрело из под воды, и тогда Юра рвало снова...
  На счастье свое Юр не успел увидеть, как по волне пробежало что-то подобное ряби, но рябью не бывшее, и трупик утонувшего младеня, зачем-то понадобившийся барону-некроманту, чей замок стоял на холме, чуть выше по течению реки, дернулся, развернулся на живот и поплыл по-собачьи, неуклюже, но ходко, навстречу лютой посмертной судьбе.
  
  
   ***
  Рука на плече. Так руку на плечо мог положить деревенский пастор, клирик Арджина-Ханителя,
  
  - Я знаю, что тебе плохо парень, пойдем с нами.
  - Я знаю, что этот город не добр к чужим.
  
  Не добр к чужим. Полмесяца бродяжничества, голода днем, холода ночью, страха перед Стражами Силы каждый миг. Две недели в мастерской.
  В первый же день, лишь хозяин сапожник, показав ему рабочее место и объяснив, что делать, вышел, двое подмастерьев, переглянувшись, сказали
  - Ты пришел делить наш хлеб! - Выговорили еще раз - Ты пришел делить наш хлеб! - одновременно вытащили откуда-то две круглые деревянные болванки, и ритмично повторяя те же слова, начали, стуча о верстаки и стенки, обходить, один посолонь, другой противосолонь, мастерскую. А затем одновременно, с двух сторон бросились на Юра. Юр тоже схватил какую-то деревянную палку, попытался отбиваться, один из нападавших был явно младше и слабее его, зато второй, как минимум, не младше и не слабее... Юра, все так же твердя - Ты-при-шел-де-лить-наш-хлеб-Ты-при-шел-де-лить-наш-хлеб! - били, пока он не упал, и некоторое время после этого.
  
  Юр так и не узнал, было ли это ритуалом города, таким же тупым и обязательным как деревенские бои стенкой, после блинной недели, или просто попыткой подмастерьев не допустить еще одного едока к своему хлебу, или и тем, и другим одновременно.
  
  Больше собратья по ремеслу его не били, ограничиваясь мелкими пакостями, вроде дохлого мышонка в похлебке или мышиного помета в башмаке, и на том спасибо, все равно это было не страшно, страшно было то, что ждало по субботам...
  
  - Да, я вижу, город был очень недобр к тебе!
  
  А по субботам, когда хозяин приходил из бани, когда красный, довольный, распаренный, осенив себя знаком трилистника, бормотал что-то типа "с миром господу помолимся", а затем выдирал из банного веника несколько размокших прутов, скользящим движением ладони очищал от листвы, когда торжественно подзывал провинившегося...
  Это был ужас...
  ... Юр боялся даже не столько боли, ведь работа летом, в страду, когда не разогнуться, не передохнуть, и сам воздух раскален, и солнце как зрачок Рассоздателя, и Белая Дева Полуденница за спиной- это тоже боль, а чего-то... получи он образованье хотя бы немножко, хотя бы в Храме, он сказал бы, что боится того, что ритуал кары представлял для хозяина, но он не был научен думать абстрактно и сказать так не мог, а просто боялся, боялся дико, до дрожи... и несколько ночей после той субботы просыпался с криком, а снился ему белый пламень, падающий с неба на тесные улицы, плывущий в узкие окна домов, и голос с небес, похожий на голос деревенского пастора, но подобный грому, тяжко произносящий слова
  - Бойся греха двух городов сожженных!
  
  В таверне куда Юра привели, те двое, представившиеся ему "зовущими в путь", стоял полумрак, и люди в пестрых шароварах и широких парусиновых куртках, с абордажными кортиками и тесаками на поясах толпились у стойки и сидели за невысокими столиками и тихо говорили о чем - то неведомом, а под высоким, едва различимым потолком горели, медленно покачиваясь и поворачиваясь вдоль своей оси, не обычные для города многосвечники, а белые штормовые морские фонари, и лучи их выхватывали из сумрака то обветренные бородатые лица, то ракушки, кораллы и акульи челюсти, разложенные на многочисленных полках вдоль стен...
  Это было немножко похоже на мир сказки про Сина - Морехода, которую деревенский клирик иногда, между уроками Богословия и Страха Господня читал в Храмовой школе, и Юру то казалось, что мерзость города кончилась, и он попал к добрым людям которые выведут его в жизнь настоящую, то наоборот, ужас перед незнакомцами, которые могут сотворить с ним невесть что, охватывал его, а ром-коктейль, заказанный для него собеседниками, уже угревал изнутри так, как будто теплое ласковое солнце всходило в крови.
  - Но вы, зачем вам-то это все-таки надо?
  - Не веришь на слово, правильно, никогда не верь тем, кто говорит, что просто так, ни с того ни сего заботится о твоем благе,
  - Понимаешь ты найдешь на барке 40 новых друзей, и это хорошо для тебя, а мы найдем одного нового друга, и в море это тоже не мало.
  
   ***
  Палуба была изжелта-коричневой и бесконечной, и Юр уже не видел ничего, кроме трех досок перед глазами, по которым нужно было провести тряпкой, затем, если нужно, провести снова, сделать на четвереньках полшага вперед... А солнце лилось и испепеляло. Удар взорвался чуть ниже уха и перевернул Юра на спину.
  Глядя снизу вверх, он разглядел расклешенные штаны, покрытые пятнами, чуть более свежее пятно от его тряпки, ножны абордажного кортика, красное бешеное лицо старшего матроса Накра.
  - Смотри тварь! Ммашешь!
  Юр начал сжиматься. Печень вспыхнула, боль сжала Юра в клубок, а затем зажглась уже в пояснице и разогнула его назад.
  - Сммотри!
  Смачный плевок на палубу, рядом с лицом.
  Юр начал медленно подниматься, было трудно, но если боцман увидит его лежащим и бездельничающим, "женитьба на дочери канонира" обеспечена. А палуба качалась под ним, в голове горело второе солнце, и мир имел вкус крови и белесый цвет страха.
  
  
   ГЕККО
  
  - Не лезь, не твое дело, мы учим его жизни! - Сказал Гекко Кедо, один из четверых старших Курсантов, подошедших к его сокурснику Нади.
  
  Нади не сказал ничего, и Гекко, не стал лезть непонятно куда, в конце концов он еще новичок в этом странном мире, мире школы Серых Ниндзя - Воинов Тени. Может, так и положено, в конце концов, наверно, кому нибудь из курсантов обычаи деревни тоже показались бы дикими.
  
  - Мы тебя не трогали, и ты...- крикнул один из старших курсантов ему вслед, таким тоном, что Гекко даже не понял, угрозой это было, или предложением мира.
  Его действительно не трогали, пусть он вышел из крестьян, а многие ниндзя, от ниндзя рожденные, презирали крестьян, конечно, не так люто, как самураи, считавшие землепашцев скотом двуногим, но все же- сколько же могут эти трусы сами вставлять шею в ярмо, неполноценные они какие-то, и тоже учился по программе младшего курсанта, но ... Он сделавший то, что курсанты, даже старшие, еще только учились делать и мечтали сделать, взявший кровь и жизнь самурая, и даже не из засады, не снарягой для ночного боя, а лоб в лоб, с жалкой жердинкой против трех мечей, надежно стоял, может быть и не выше, но точно вне школьного табеля о старшинстве, и "учить его жизни" охотников не было.
  А те четверо уже обступили Нади, что-то тихо говоря ему, он вроде бы отвечал, потом последовал короткий мощный удар в живот, первый, второй...
  Один из экзекуторов тихо сказал:
  - Ты должен отвечать - панцирь двухслойный, пластинчатый, харалужный, к проверке готов.
  А Нади закричал - Помогите! - точнее, не закричал, это Гекко почудилось что он закричал, а на самом деле закричал воздух...
  И зажглось белое солнце...
  Спальная казарма была широкой, Гекко показалось что он пересек ее за три шага...
  Одного оттолкнул, другого схватил за промежность и горло, поднял на высоту роста и бросил, шмякнул об пол, двое повисли на руках, мешая, а Кедо стоял перед ним и бил, бил ногами целясь в лицо, а потом один из нападающих исчез, покатился по полу вместе с Нади, зашедшим сзади и взявшим в "шейный удушающий", из которого и мастеру, если уж попался, не выкрутиться, а второй захрипел и отшагнул, получив локтем, а Кедо крутился, лягаясь бешено, набегая и отбегая, и мир плыл, Гекко уже почти на ощупь нашарил, потянул к себе схватив за одежду, неумело, но сильно и цепко, потянул к себе, согнул навстречу колену...
  Секигун Осото, полевой тактик и дежурный куратор Школы Тени, тот самый, кого самураи, прозвали Багряным Воином, и считали не человеком, но Тэнгу, крылатым горным демоном, вошел беззвучно, однако все смотрящие на бой, уже перешедший в избиение, почувствовали его и повернулись к нему.
  - Что тут было!? - взгляд Секигуна скользнул по спальне, немножко задержался на лице каждого из участников драки, он был страшен, как лезвие бритвенного ножа, легко плывущее над кожей, но способное мгновенно резануть до кости, и все замирали на мгновенье под этим взглядом - Впрочем и так вижу, что тут было! Кедо! Встать! Быстро!
  Кедо начал вставать, он извивался на полу, изо рта у него текла кровь, одна рука, переломанная в двух местах, бессильно волочилась по забрызганной красным циновке, второй он наконец нашарил стену, держась за нее, потянулся вверх, поднялся, покачиваясь, на ноги....
  - Курсант Кедо, - если до этого взгляд куратора Секигуна скользил по лицам ощупывая и оценивая, сейчас он ударил, как будто глазницы полевого тактика были смотровыми прорезями бастиона, через которые метнули два тонких бронебойных копья с узкими гранеными жалами. А голос был обманчиво ровным, как голос лектора на экзамене по "Долгу, Кодексу и Уставу".
  - Отвечай, почему нам омерзительны не только деяния, но и само имя самураев.
  - Имя самураев омерзительно для нас потому, что происходит от слова самуру, что значит служить, тот же, кто готов служить, и других охотно делает слугами.
  - А разве мы не служим нашему делу!
  - Нет мы не служим, наставник, - Кедо качнулся, закашлялся, пуская изо рта кровавые пузыри, - мы защищаем, освобождаем и мстим.
  - Почему же тогда, ничтожнейшее из существ, сын духа самурая, ты пытался, как со слугой, обойтись с товарищем своим! Молчишь! Нет у тебя ответа! Так слушай же! За поведение, несовместимое с Честью, Уставом и Кодексом, на 30 мгновений лишаю тебя, и друзей, соучастников и пособников твоих старших курсантов Ки, Лана и Тэ звания курсанта.
  Рука Секигуна поднялась вверх.
  Гекко на мгновение удивился странному наказанию, потом увидев как напряглись и сдвинулись тела вокруг осужденной четверки, вспомнил закон о том, что честь курсанта неприкосновенна и понял, что сейчас рука Секигуна упадет и...
  - На те 30 мгновений, за которые младший курсант Гекко совершил справедливость над вами. Младшему курсанту Гекко благодарность. Свободны!
  Секигун развернулся и вышел.
  Минуту стояла тишина, потом Кедо хрипло выдохнул и сполз по стене на пол.
  Кто-то, Гекко его не знал, побежал за лекарем.
  
  
  КЕН
  
  РУКА НА РУКЕ, ПРОЩАЛЬНЫЙ ПОЦЕЛУЙ ПЕРЕД ДОРОГОЙ.
  Кен так боялся говорить ей вчера о том, что призван исполнить святой долг паладина, а она только обняла его и прижалась к нему на миг, а потом сказала - Милый, постарайся вернуться! - а про себя подумала, глупый, я бы и цеплялась за тебя, и в ногах твоих валялась, и плакала, и кричала бы, просто я же ведьма, я вижу, что бесполезно...
  
  А лицо у Ленор было как розовый мрамор, и синева вокруг глаз, Кен понял что ночью, когда он уснул, его любимая встала и плакала или ворожила, или плакала и ворожила одновременно...
  - Вернись, любимый, я...
  Рука Ленор на миг нырнула под вырез платья, затем скользнула по его груди. Синий лоскут ткани, талисман оберег, какие иногда дарят любимым.
  - Обещай носить, во имя нашей любви, обещай носить не снимая.
  Когда Арджин - Хранитель мира, прозванный еще Наставником витязей и Серебряным Рыцарем, обходивший перед дорогой и битвой строй своих паладинов, увидел, Что висит на груди у одного из его бойцов, его передернуло от отвращения.
  - А ведь девчонка любит его, точно любит, не любила бы, не справилась, не по еесиле, не по ее профилю силы, а ведь повесила любимому на шею такое... Настоящий талисман отведения Неминучей Погибели, пожалуй, единственный амулет, способный действительно помочь даже в бою с Рассоздателем, амулет, за который Кен, узнай, что у него висит на шее, проклял бы ее, проклял проклятием праведным, ибо лишь случайный удар пущенной в белый свет как в копеечку, стрелы, брошенного не прицельно, а просто вниз, "на удачу", с крепостной стены валуна, беду, которая могла быть, а могла и не быть,
  можно и отбросить из бывшего в не бывшее относительно легко, и не платя Цену, Погибель же Неминучая, та что угрожает попавшему под белозарные зрачки Ишвара, без добычи не уходит, и если отводится, то лишь на одного из своих.
  Да уж точно, не поблагодарил бы ее парень, ведь Кен один из немногих витязей, имеющих не только гордость владеющего оружием, доспехом и саном воина, а сохранивших понятие чести и долга, вытекающие из иных, как из старых мехов новое вино, может и прав Ишвар, что сей мир нужно рассоздавать и создавать заново. Но...
  Арджин почувствовал, что пришло время, и бросил клич, и межмирье отозвалось ему.
  Уже в пути через пустыню, Серебрянный Витязь подумал о том, как поделикатнее, чтобы не сломить дух перед боем, заставит Кена снять талисман, а потом решил, что делать этого не стоит, ведь Кен один из лучших мастеров арбалета, из тех немногих, у кого есть реальный шанс поразить Ишвара, и если он, пусть за счет стоящих рядом, чуток подольше продержится в бою ...
  Раскаленные песчинки летели в лицо, подобно предвестникам иного, смертного пламени...
  Кен уже не понимал, сколько времени назад он вместе с другими призванными шагнул в Серебряные Врата, открывшиеся по кличу Арджина меж колонн храма.
  Почти день, а если в этих местах не заходит солнце, то может быть много больше чем день, они шли по пустыне, и красный песок, и серые обветренные скалы были вокруг них.
  Иногда армия останавливалась у одного из утесов, и Серебряный Витязь Арджин клинком высекал воду из камня. Они пили вволю, потом шли снова. Подставляя губы, а затем голову под бьющую из каменной тверди, чудом извергнутую струю, Кен думал, что если он останется жив, то до конца дней будет помнить чудесный вкус этой божественной воды. На самом деле вода была обычной, причем даже самой разной, и иногда отдавала холодом глубинных ключей, а иногда, что Кену мешали заметить жажда и священный трепет, и слабой затхлостью медленной великой реки или даже тиной заросшего пруда, это уж куда у Арджина получалось в очередной раз открыть портал...
  Крики
  - Стой! - прозвучали внезапно и резко.
  - Началось! - подумал Кен, нащупал короткий дротик, при внезапном нападении от арбалета толку мало, разобрал, что буццины трубят "построение ", а не "атаку", успокоился, но оглянувшись вокруг, содрогнулся снова, увидев серую стену невысоких, отвесных скал, откуда она, только что видно не было, и ущелье в ней, будто прорубленное ударом гигантского клинка.
  Песок, покрывший дно ущелья, был не красновато-рыжим, а белесым, как кость, выгоревшая на солнце, и граница прямая, как полет стрелы, отделяла белое от красного, и странным ужасом, подобным предчувствию беды, давила неестественная прямизна этой грани.
  А Арджин - Серебро выехал перед армией на своем белом коне и вострубил в боевую раковину так, что скалы, равнина и небо дрогнули. А затем он говорил, пред лицом воинства своего, и вновь сказал витязям своим, что идет Рассоздатель, разрушить старые храмы, стереть саму память о тех, для кого есть сан рыцаря и честь воина, и опрокинуть в этом мире все что свято, и всех кто стоит гордо, и всех, чей дух высок, и в пучину хаоса погрузить землю сию, и долг их, святых паладинов, сдержать руку Разрушителя. И еще воинам было сказано, эта грань - это грань меж мирами, которую может пересечь человек, или бог, но не стрела и не огонь Рассоздателя, а белая пустыня это царство Ишвара, в коем его власть безгранична, посему им надлежит оставаться здесь, и стрелять лишь, и сразу же, как Рассоздатель заступит ногой за черту. И они сели на песок, разбившись, как было приказано, в группы по 10, пять стрелков и пять сабельщиков, широким полукругом охватив жерло ущелья, и ждали.
  Потом Арджин крикнул - Готовьтесь, он идет! И солдаты встали, и разом заскрипели напрягаемые рычагами тетивы пятиста арбалетов, и пятьсот чуть изогнутых клинков серого вендийского булата, лязгнув, покинули ножны. А миг спустя Кен увидел, как неимоверно высокий и худой человек, с длинными забранными в спутанный хвост волосами, одетый лишь в драный плащ отшельника и странную серо-зеленого цвета набедренную повязку внезапно появился у грани...
  А Арджин поднял руку сжимающую Меч Серебра и крикнул гневно... А смертным холодом дохнуло от приколотого к куртке талисмана... А арбалет уже вскинут, и в перекрестье вставший у черты.
  - О боже, неужели это бог, и я смогу целиться в бога!
  Арджин вновь что-то крикнул, а меч его воссиял как молния!
  Ишвар - Рассоздатель перешагнул грань так резко, что Кен на долю мгновения потерял прицел, а потом ему показалось, что он пытается стрелять в стремительно восходящее белое солнце...
  
  
  ГЕККО
  
  - Вы не видите неба, вы не видите дерева, вы не видите даже доски, вы видите только крест в середине... Бей!
  Когда Гекко метал нож, сюррикен или стрелу, он старался видеть даже не крест, а всплывающий сквозь дерево лик светлого господина из клана О-Кота, когда Гекко это удавалось - лезвие ложилось, даже на предельной дистанции, без промаха. Нади, с повязкой дежурного на правом рукаве, вклинился в группу тренирующихся и заговорил сразу же, не спросив у инструктора разрешения, а это значило, что дело по которому он пришел...
  - Старшего курсанта Гекко к дежурному куратору, срочно!
  Стук ножа, как раз сорвавшегося с руки, и на два пальца вошедшего в левый глаз воображаемого светлого господина О-Кота, подчеркнул его слова.
  Серая дорожка, покрытая битой черепицей и гравием, низкое, административное здание Школы Тени, коридор, дверь... В тот миг когда Гекко вошел, куратор Секигун Осото стоял посереди комнаты. Он уже был вооружен стандартным "третьим открытым", набором для дневного боя - боевой серп на поясе, ножи в двух перевязях через грудь, лук за спиной. Зеленый пятнистый "плащ семи трав" для дневной маскировки валялся небрежно брошенный на столешницу, рядом с картой, какими-то пергаментами, и вторым плащом, поверх которого лежали еще один боевой, насаженный на длинную метровую рукоять, серп, комплект ножей и лук.
  - Это для тебя, - Секигун быстро взмахнул рукой. - Вооружайся, мы должны идти, срочно... Прорыв вот тут, смотри - кончик мгновенно выхваченного из ременной петли серпа поплыл по карте, в этой Долине Трех Перевалов, кончается зона нашего полного контроля, и начинается зона нашего влияния, то есть...
  Гекко знал, что значит то есть, то есть самураи могут править этой землей и могут собирать дань, но попытайся кто из них к примеру провести что-то типа обряда "Испытания души", или...
  - Сбор дани по "старому закону", слышал про такое?-
  Гекко слышал, однако не видел, клан О-Кота, самураи которого практиковали "Испытание души", не делал подобного, то ли даже для них это было чересчур, то ли по причине непомерной бедности они не позволяли себе так разбрасываться жизнями землепашцев.
  - И брать их будем вот здесь, у реки, это не самое лучшее место, но рядом нет деревень, понимаешь, почему, да, вижу, понимаешь...
  
  - Ты убил нашего светлого господина, исполняющего древний обычай, ты сломал суставы его верным слугам, - старейший говорил медленно нараспев. - Ты спас жизнь сыну Рода. Род горд тобой, Гекко, но род должен выжить.
  
  
  Ты хочешь знать, почему ты?Говорю: все опытные бойцы сейчас либо в рейдах, где, не скажу, не стоит такое знать "идущему в мир", либо на страже перевалов, а из неопытных ты, Гекко, в числе лучших, а главное, ты, как и я, из крестьян, и ты знаешь...
  
   ***
  
  Они шли весь день и всю ночь, потом был привал на три часа, а потом они снова шли...
  - Да, тут они пойдут и тут мы их встретим, на этом пороге можно вдвоем перебить отряд.
  А река была неглубока, человеку по пояс, но это-то и делало переправу крайне опасной, потому что вода, в других местах почти спокойная, с бешеной скоростью неслась, перекатываясь через валуны, и иные из покрытых пеной серых гранитных глыб были округлыми, а иные острыми...
  Перейти мощный яростный поток можно было лишь по узкому ненадежному мостику, в который сложились цепь камней и упавший в воду ствол огромного дерева, но гуськом, по одному, и не быстро, а бурлило под порогом вдвое...
  - Да, ты встал правильно, именно тут, мы сможем расстреливать идущих, а лучники с того берега, если отряд будет переходить по частям, нас не достанут. А стрелять с переправы...
   Гекко представил, каково натягивать тугой лук, балансируя на узких скользких камнях, да еще и с багажом за спиной, да еще и под дождем стрел, хмыкнул, ясен пень, судьба быть застреленным с переправы им точно не грозит.
  - В общем, когда мы будем тут, а они будут там, можно будет уже смело искать красные нитки.
  Гекко снова хмыкнул, красными нитками Серые вышивали на церемониальных плащах крестики по числу убитых самураев.
  - Впрочем, не думай, что все так просто, я слышал об их старшем офицере Кабаяси, он неосторожен, иначе не пошел бы этим путем, но и не совсем туп, скорее всего, перед отрядом переправится разведка...
  
  
  Гекко лежал, прикрытый ковром ветвей и листьев, лежал, пытаясь руками, пальцами, ступнями ног, животом как можно сильнее вдавиться, врасти в землю. Гекко лежал, и смерть ходила над ним. Иногда, Гекко слышал это по шелесту шагов, отряд разведчиков, осматривающих берег, на несколько минут разделялся, один шел вперед, проверить показавшееся подозрительным место, а трое оставались на месте, и скрипели тетивы луков...Гекко оставалось только надеяться на маскировку, наложенную рукой Секигуна, верить что чутье Багряного Воина не подвело и на этот раз, потому что иначе смерть, смерть верная. Можно мгновенно взмыть с земли, если ты катился перед этим в кувырке, используя инерцию движения, лежа же в позе ожидания...
  Конечно тоже можно вскочить довольно быстро, но не быстрее взгляда самурая-разведчика, и тем более, не быстрее пущенной с пятнадцати шагов стрелы.
  Потом Гекко перестал слышать шаги, то ли разведчики убрались, то ли просто пошли поближе к реке, так что шум порога заглушил шорох их деревянных сандалий - гета.
  И время тянулось медленно, и каждое мгновение было нацеленным в затылок пернатым жалом...
  - Бей! - Крикнул Секигун.
  Гекко встал одним быстрым плавным движением, наложил стрелу на тетиву, мгновенно оглянувшись, увидел, что разведчиков нет, они ушли назад и теперь переправлялись вместе с отрядом. Намертво зажав тетиву в левой, правой рукой и всем корпусом навалился на древко лука, отжимая его, натягивая...
  Тот рослый, одетый в офицерское, шитое золотом, хайе, гордо держащий в правой поднятой руке алебарду, идущий впереди отряда самурай, возможно, тот самый офицер Кабаяси, успел заметить свою смерть, но сделать ничего не смог. Двузубое, насажанное на полуметровое древко, лезвие ударило его в грудь и смахнуло вниз, в буруны.
  Остальные, мгновенно оценив, что до этого берега ближе уже чем до того, побежали.
  Гекко застрелил еще пятерых и двоих Секигун, затем бегущий впереди застрял ногой между камней, на миг задержав отряд, за этот миг еще двое умерли...
  - В воду! - крикнул кто-то из офицеров, самураи попрыгали в воду, это была не
  - очень хорошая идея, течение, бешено крутя тела плывущих, то отбрасывая от торчащих из воду валунов, то наоборот с размаху натаскивая на зубчатый гранит,
  действительно почти не давало целиться, зато само убивало не хуже лучников.
  Из тридцати начавших переправу только семеро вышли на берег, из них еще трое умерли под стрелами...
  А затем Гекко и Секигун, спина к спине, локоть к локтю, в два серпа, два ножа, рубились против пятерых умелых солдат.
  
  АЯ
  
  Священные лампады, отлитые из желтого стекла и светящиеся мягким ровным золотистым сиянием фигуры Арджина - Простирающего - Руки, они горят так долго, что иным верующим это кажется чудом. А ведь это и правда чудо, правда сотворенное не самим господом, а любовью мастеров к господу своему. Только вот масло в них надо заливать очень осторожно, тонкой, тонкой струйкой потому что иначе-
  Ой! - вот именно так иначе и бывает, от боли в обожженной, не то что бы очень сильно, но все равно неприятно, руке, Ая вскрикнула.
  - Ая, что с тобой?
  Старший жрец Аюштриха, подошедший незаметно, быстро шагнул к ней, взял ее руку, сжал в своих морщинистых, но еще очень сильных ладонях, поднес к глазам.
  Ой блин - это про себя конечно - лучше бы я втрое сильнее обожглась
  - Я сейчас перебинтую!
  - Нет пожалуйста не надо, не надо, я сама, я...
  Ая дернула руку, он, чтобы не причинить ей боли, отпустил, но перед этим нагнулся и быстро поцеловал запястье.
  - Не надо, умоляю, я....
  - Но почему, Ая, почему?
  На той неделе, когда она сказала ему, что боится гнева богов, он засыпал ее цитатами из тантра-веды, три дня назад когда она сказала, что боится, что об этом узнают, он хмыкнул и сказал, что, во-первых, он тут, в этом крыле, старший жрец и может прикрыть и не такое, а, во-вторых, как раз такое-то, узнай о нем храмовое начальство, даже согреши она и не с ним, пошло бы ей только на пользу, ведь потому-то она до сих пор, несмотря на все свои таланты, и торчит в младших жрицах, что слишком безгрешна, а таким не доверяют. А рука его снова ложится на ее руку.
  - Ну что же вы нашли во мне наконец?
  - Что лилия меж тернами, то ты меж девицами, о прекраснейшая. Глаза твои голубиные под черными кудрями твоими....
  А ВЕДЬ ГОВОРИЛИ, ПРЕДУПРЕЖДАЛИ ДУРУ, РАССОЗДАТЕЛЬ МЕНЯ ПРИБЕРИ, РИКА ТА ЖЕ ГОВОРИЛА...
  - Ты, Ая,блаженная какая-то выгоды своей не видишь, прямо как не от мира сего...
  - Как лента алая губы твои, как половинки гранатового яблока ланиты твои под кудрями твоими...
  сама Рика, бодрая жизнерадостная толстушка, всегда знала, что ей выгодно, а что нет, или, по крайней мере, считала что знает.
  - Но я жрица и должна служить не сему, а Горнему миру, миру Истины...
  - Ну Ая, я и вправду говорю, что блаженная, ну ты только посмотри, кто тут этому горнему миру служит, а.... Или ты думаешь, что твой Аюштриха тебя на индивидуальные беседы о природе Истины приглашает, чтобы....
  - Заткнись, дура! Не смей! Не смей о людях, которые духовно выше тебя!
   - стан твой строен, как пальма, о прекраснейшая...
  - Слушай, Ая, снова тебе говорю - в отличии от Аи, толстокожая Рика на слова злиться не умела - не хочешь своему гуру в любовницы, меняй наставника, пока не поздно!
  А Я НЕ ВЕРИЛА, НЕ ВЕРИЛА ИДИОТКА, И ВОТ...
  - Молю тебя, молением сердца своего, о богиня моя!
  - Нет, пожалуйста, нет, это невозможно, абсолютно невозможно!
  - Но почему, или я слишком стар, или некрасив для тебя!
  Пальцы жреца снова на руке, они сжаты плотно, жрец больше не просит, он требует ответа, а сила и твердость его десницы такова, что Ая вспоминает слухи о том, что старший жрец северного крыла назначается обычно из тугов, тугов, исполняющих волю Бога на земле...
  - В тебе нет Истины, - сказала Ая или нечто большее что было тогда в ней, а сама Ая с тоской отметила, что у нее были шансы выбраться из этой истории благополучно, в том смысле что еще 4 мгновения назад были...
  
   ***
  Ритуалы ведгиты сложны, запутанны, и часто одна из священных книг говорит не то, что другая, так что, было бы желание у того кто вопросить вправе, а труда обвинить кого-либо из исполнителей обряда в преступной небрежности на грани кощунства не составит.
  Ожидая приговора тайного трибунала, Ая, если не считать ночей страха в тесной духоте кельи, жила обычной жизнью младшей жрицы. Работала в храме, молилась, даже ходила, как и прежде, в город за покупками для трапезной Святого Братства. Арджин - Хранитель на то и опекун мира, что от его взгляда, хоть три дня беги - не скроешься. А что иногда оглянувшись, случайно краем глаза видишь как скользит за твоей спиной беззвучный, подобный тени, туг-следящий, способный при нужде сделаться тугом-душителем, то плох тот верующий, кто не старается помочь, пусть даже в меру своих слабых сил, господу возлюбленному своему.
  Через две недели после подачи заявления члены священного синедриона, удосужились наконец рассмотреть ее дело. Был первый послеобеденный час, один из святейших, пятная лист пергамента бараньим жиром, текущим с пальцев, развернул "ходатайство о наложении...", пробежал взглядом, прочел что надо вслух. Старший жрец Аюштриха был серьезным уважаемым человеком, и приговор утвердили без колебаний. За Аей, а она в тот момент как раз, передав нужное количество святых свечей корабельному клирику барка Кречет, возвращалась из порта Медузы, послали.
  
   ГЕККО
  
  А камни, иные гладкие, иные иззубренные стлались под ноги мягко, как песок беговой тропы, и щели меж ними, иногда в локоть, а иногда и в полторы сажени, были не большим, чем линии, делящие тренировочный круг на сектора, и мешали движению не более, и неощутим был вес, облегченной для быстрого бега- шесть ножей, малый боевой серп- снаряги. Гекко шел по кровь, он знал, что должен успеть
  
  
  - Возможно, вы думаете, что вас, не сумевших выдержать даже облегченный, для "соискателей от крестьян рожденных" экзамен Школы тени, засунули сюда, в эту только что созданную группу, с непонятной целью, то ли из жалости, то ли, чтобы пресечь слухи, ходящие среди крестьян Страны Света, что мы, Воины Тени, стерегущие их покой, считаем их, подобно самураям, второсортными существами, не способными защищаться, не способными устоять перед оружием.
  Эти десять, сидящие полукругом на зеленой траве... Они удивлены, они не ожидали подобного...
  - Возможно, вы думаете, что занимающиеся с вами офицеры смотрят на потраченное время как на потерянное. Ну так вот, говорю вам, вы знаете, что куратор Школы Жнеца, полевой стратег Секигун Осота - ранхинд, последний человек Рода, рода, вырезанного солдатами клана Такэда? Вы слышали, что я, Гекко ХанКэссин, бежал из своей деревни после того как убил самурая, выполняющего Испытание души? А еще слышали о том, что перед побегом мне пришлось сломать руки двум односельчанам, старейшина приказал, дабы клан О-Кота поверил что Род пытался удержать беглеца? И как вы думаете, может ли Секигун, могу ли я бесполезно терять время, ведь каждый миг потерянный его есть капля живой крови, не взятая у ненавистных двуногих демонов, Самураев.
  
  Теперь все десять есть слух, все десять есть внимание...
  Теперь все десять здесь и сейчас, не тогда, в Неделю Канис, во время провала на испытаниях, не тогда, день, месяц, кто знает сколько дней назад, когда тот, с детства обучаемый Шагу и Скольжению, с детства оружный, никогда не ходивший вместе с родом под Круговой карой, а посему мнящий себя бесстрашным, цедил в лицо, ну куда ж вам в Бойцы Тени, вы ведь...
  Теперь...
  
  - Ну так вот, говорю вам, а вы слышите - не только силой меча побеждают, но и силой духа. И пусть вы никогда не научитесь многому, зато ниндзя от ниндзя рожденные лишь знают, почему самураям нет места на сей земле, а вы это чуете сердцем и...
  
  
  
  
  
  
  Нади, одетый в церемониальный плащ ординарца и с повязкой срочного поручения на рукаве, зашел в Круг Ученья. Значить это могло только одно...И еще до того как слова прозвучали...
  
  Дверь в кабинет Секигуна была распахнута настежь, а сам координатор северо-востока ходил из угла в угол так, что взлетал крыльями за спиной церемониальный, покрытый полосами алых крестов и грязью горной дороги плащ, и это было странно, потому что по горным тропам обычно ходят, одевшись иначе, и парадный серп полевого стратега, повинуясь движениям оглаживающих его узловатых пальцев, то взлетал на ладонь, то опять возвращался в ременную петлю портупеи...
  
  Опять О-Мино? - спросил Гекко, в прошлый раз, год назад, Секигун, был так же разъярен,когда в зоне контроля координатора Северо-запада самураи клана Рец провели сбор дани по старому обряду, а О-Мино не помешал, тогда Багряный Воин тоже ходил по своей комнате, лютый, как посаженный на цепь тигр, и столь же могущественный и бессильный, впрочем, цепи иногда рвутся, и выплевывал то непонятные Гекко ругательства ныне почти истребленных южных айнов( сам младший тактик был северным), , то длинные речи, наверное те самые, которые по его мнению должны были быть произнесены на совете, но произнесены не были, слишком резко они звучали...
  
  - О своих людях я должен заботиться, резерв был на других операциях,
  Банг! Кулак Секигуна прошел сквозь бамбуковую внутреннюю стенку дома.
  -Люди, о которых должно заботиться, в Долинах, а мы защитники, отданные в залог, а если кто не может с пятью бойцами одолеть отряд, то пусть срывает с себя и сдает в каптерку Плащ и серп Координатора, берет нагинату, и идет в помощники тактиков, десятником в ополчение, на помойки с крысами воевать, а не сидит на месте, слишком высоком для него....
  
  Крак! Гекко с удивлением увидел что кулак Секигуна проходит сквозь стену, не раздвигая прутья, а дробя их в месте удара, в принципе, некоторые сильные бойцы, включая Гекко, могли так же, и даже еще и не так, но ведь Багряный воин никогда не отличался большой физической мощью, а в бою брал подобно кошке или маленькой хищной птице, ловкостью и яростью...
  
  - и уж тем более не борется с теми, кто его много лучше, за право Решать и Вершить!
  Крак.
  
   - О-Мино? - снова спросил Гекко.
  - О-Мино, если бы, впрочем, и О-мино тоже, -
   а лицо Осото обычно смуглое, было белым от гнева, но вот голос был спокоен, подчеркнуто, смертоносно спокоен, как должен быть спокоен разум берущего прицел лучника...
  
  
  - Помнишь то существо, успешно притворявшееся человеком, Кедо его звали...
  - Тот самый, которому я чуть не свернул шею в Школе Тени.
  - Жаль что не свернул... Знаешь что он сотворил, он и двое его дружков... - Секигун вдохнул, выдохнул, и продолжил говорить, снова спокойно - Координатор северо-запада, отправил их в длинный рейд, им было сказано, в какой из деревень взять провиант, старейшина заявил, что нужного им количества вяленого мяса нет,
  - А действительно не было?
  - Да кого счас волнует, - Секигун впервые за разговор повысил голос, - Деревня теперь на 10 лет свободна от кормления, выкуп, Тэнгины дети...
  Ну так вот, эта нечеловеческая сущность - а по тону Секигуна было ясно, что он даже не ругался, а просто холодно констатировал природу сотворившего - сказала, что те, кто не желает кормить свою армию, будут кормить чужую, а поскольку кормить самураев дело трудное, ему надо учиться уже сейчас, и он полевой тактик Кедо, в этом поможет.
  
  В общем они...
  
  Слух отказал ибо Серый не может услышать о том, что кто-то из его, пусть не собратьев, сотоварищей по Делу, сотворил подобное, слух отказал, но осталась зрение, и слова Древний Обряд Сбора Податей, то почти вплотную приближались к зрачкам, то отдалялись, то уходили куда- то вбок, но все равно оставались в поле зрения, подобно лезвию клинка атакующего в стиле Ер самурая.
  
  Какая-то крестьянка, когда стало ясно, к чему идет, побежала на пост, но к приходу патруля было сделано слишком многое...
  
  Один из ответчиков потом принял яд.
  - От позора, да от позора, не от своего позора, от нашего, он сказал мне, а я говорил с ним, спасти его было невозможно, но сознание еще было в нем, он сказал, что думал, что попал в страну людей Ками.Ками?
  - Да, Ками, он из племен Синто, мы, айны, зовем это Свет-Который-В-Тебе, но понял, что такой страны быть не может, и жить ему больше незачем...
  Потом я говорил с теми тремя, вежливо говорил и обещал много, они уже до меня психовали, поняли, что зарвались, а когда я им сказал, что договариваюсь с О-Мино, что правосудие свершат в моем округе, под моим патронажем, врал, никогда мне с О-Мино о таком не договориться, но они поверили, я умею убеждать, Кедо оглушил часового, это было легко, мерзкую троицу охраняли в расчете на то, что им реально предстояло, а не как приговоренных к мучительной казни, они бежали...
  Гекко! Гекко, именем позора, постигшего деревню Гел и Орден, именем дыхания этого слишком достойного для нашего мира человека, не приказываю, но заклинаю...
  
   Последняя лига Перевала Орла, валуны, подобные спинам лежащих драконов, зияющие провалы и щели, даже те серые, которые были рождены от горцев, живущих издревле, не решились бы тут бежать, перемахивая с камня на камень, Гекко бежал, потому что не был прирожденным, и еще потому, что видел...
  Видел, как троих ответчиков привязывают к столбам, как срывают с них одежду, как за спины обреченных, кто знает заранее, на боль или на смерть, заходит с длинной, толщиной в два пальца, палкой самурай, да, именно самурай, и пусть учился в Школе Тени, а не в одной из Академий "Изящного Искусства Клинка", и пусть в "плаще семи трав", а не в хайе, и пусть не с мечом, а с серпом или нагинатой, и пусть даже "Жезл боли" не заботливо выструган и огранен, а просто срезан быстрым ударом с ближайшей вишни... все равно, тот, кто держит его - суть самурай... Нелюдь, вставшая на путь воина, путь власти и путь убийства, и сим убившая в себе человека, убийство и самоубийство есть одно, ведь не случайно же именно у самураев, лучших из воинов стран Поднебесной, в такой чести последний обряд,
  защитник же не убивает, он лишь облегчает переход нежити в небыль, так, чтобы идущее в смерть не тянуло за собой живых...
  Тусклый металл клацнул о тусклый камень, один из троих, кажется, Лан, успел метнуть нож ...
  Боевой, на метровую рукоять насаженный серп в рубке не уступает мечу, а по мнению некоторых мастеров, даже превосходит, но вот отрезать им головы у свежих трупов решительно неудобно. Гекко возился относительно долго и справился как раз к тому моменту, когда О-Мино, координатор северо-запада в окружении 10 своих полевых тактиков спустился в узкую долину по перевалу Ласки
  - Они подлежали плену и суду, а не смерти!
  Прав был Секигун, велевший не брать подмоги, гниет орден, и многие не захотят слишком сурово покарать своих преступивших, лишь потому, что они "свои", и значит надо говорить...
  - Я был один, как правило, троих трудно убедить сдаться одному.
  - Почему ты был один?
  - Известие о побеге пришло слишком поздно, вы вот вышли группой и не успевали взять их.
  - Но...
  Человек Секигуна! - шепнул кто-то О-Мино сзади, - проклятый одержимый! - буркнул координатор северо-запада себе под нос, как наземь плюнул, и затем отвернулся.
  Уже к вечеру этого же дня, головы преступивших, как и обещал Багряный Воин Ушедшему-Своей-Волей и старейшинам, украсили собой частокол вокруг деревушки Гери.
  
  ЮР
  
  Узкие, мощеные битым камнем улицы были сжаты темными, полуслепыми громадами домов, и, разбрызгивая сапогами коричневые ручьи нечистот, тяжелые, уверенные в своей силе, люди шли по ним, и толпа расступалась перед их могучими, обтянутыми толстой коричневой кожей животами, как масло под каленым железом. Юр любил город за то, что теперь город был добр к нему. Кулаки и розги хозяина для Юра-подмастерья, голод, кнуты и короткие клинки стражников для Юра-бродяги, были над ним, Юром-юнгой барки "Кречет", не властны, и он, человек Мира Корабля, шел сквозь мир города, как человек сквозь туман, или как призрак сквозь стены.
  А потом он увидел человека, который не был туманом, но не был и угрозой. Как маяк в ураган, как распахнутая дверь в теплый дом в пургу. И пусть нет таких дверей... Юр понял что сейчас дойдет, добежит до этого человека... и пусть хоть все Стражи Силы на пути, вырвать у первого меч, или камнем с мостовой, но хоть пальцем коснуться, хоть полсловечка услышать. Потому что Он Знает...И Юр бежал, бежал так, что ветер в лицо, что грязь из-под ног, что проклятия вслед... Успеть, дотянуться, а потом тот человек сделал страшное над собой. Ослепил свой свет щитом своих глаз, и своей гортанью удушил свое слово, и иное сорвалось с его губ, серое и щербатое, как камень, который дают вместо хлеба.
  - Ты, кажется, юнга, мальчик, скажи, твой капитан берет пассажиров?
  
   Алькас
  
  - Пойдем! Пойдем-те со мной!
  А к ней уже подошли два крепыша в распахнутых полотняных куртках. Девушка лет двадцати. "Со мной!" - она не успевала договорить, глотала слова, а он уже и так знал, что с ней будет, и что нет ее вины. А ее уже взяли под локти и повели, точнее, она сама пошла. "Пойдемте... Не хочу... Чтобы рядом... Только эти..." А он так устал от тех, кто тянется к нему. Он пошел, тот юнга пошел за ним, а ее вели недолго, до ближайшего перекрестка. Там уже стоял деревянный, весь в подтеках бурого, столб. С нее сорвали одежду, привязали. Вперед вышел кнутобоец, чудовищно широкий в плечах, похожий на вепря, волоча в правой руке свое орудие.
  После первого удара она не вскрикнула, просто выдохнула воздух...
  А он мог остановить, знал слова, после которых зеваки, радующиеся сейчас боли, шагнули бы вперед и вырвали кнут из руки профоса, или может быть, даже сам истязатель упал бы на колени и отбросил в сторону свой сермяжный длинник, но Алькас знал и дальнейший путь своих слов и молчал.
  А толпа зрителей, пьющих боль, становилась все больше, как мухи на мед, как осы на падаль. А потом пришел еще один, на голос боли, но не смаковать боль.
  Он шагнул в Круг Кары, высокий, на две головы выше любого из стоящих, сухой и жилистый. Палачу он сломал шею. Не ударом, не борцовским приемом, просто протянул руку, взял тремя пальцами и повернул. Первому из толпы, попытавшемуся помешать, сунувшемуся даже впереди оторопевших Стражей Силы и Витязей Храма он раздробил кисть руки, также, одним движением похожих на клещи пальцев. Потом жутким, срывающимся голосом закричал один из солдат, потому что рукоять выхваченного им ножа-кастета и ладонь его стали одним целым.
  - Бежим! - Алькас рванул юнгу за руку, - бежим скорей!
  Они побежали.
   ***
  А барк "Кречет" покинул порт Медуза, а ветер был попутный, а капитан стал богаче на семь золотых полудрахм, а юнга, притащивший выгодного пассажира, получил на три подзатыльника меньше, но теперь, отыскивая приведенного вместо выполнения очередной работы, рисковал с лихвой наверстать упущенное. А когда нашел его, с полуюта рассматривающего серые волноломы и бастионы Порта Медузы, спросил не о том, о чем хотел спросить сразу, не было слов для этого, а о том, что видел позже:
  - Тот человек на площади, он не погибнет?
  - Нет, что ты, для него рассеять толпу этих несчастных...
  - Он колдун?
  Юнга спрашивал удивленно, прямое грубое насилие того человека, разомкнувшего Круг Кары, было прямо противоположно всему, что он знал о колдунах.
  - Намного больше, он Ишвар-Рассоздатель. Подобен ему по силе лишь Арджин-Серебряный, которого зовут Опекуном Мира.
  - Он остановит его?
  Так всегда у людей, только что сочувствие и вот...
  - Понимаешь, я чувствовал, что Ишвар был ранен, недавно, тяжело, серебряным мечом Арджина, а вот Витязя в мире по-моему нет вовсе. Ты зря так испугался - на самом деле Ишвар никогда не пытался разрушить мир, точнее разрушить до конца. На самом деле...
  
  ГЕККО
  
   Тот сон, бывший не сном, обрушился внезапно, как взмах секиры, и столь же быстрым было пробуждение. А во сне Гекко увидел потолок, низкий, и широкий дубовый стол боли под ним, и человека, распятого на столе, глаза его горели, а из груди росли иглы и лезвия. Профос в фартуке из красной кожи наклонился над ним, и лежащий ответил на вопрос, плюнув в лицо кровью и проклятием:
  Когда Мастер Правды, задал вопрос снова, из груди пытаемого поднималось больше железа, но ответ был тот же:
  - В огне сгорите! Погибель всем самураям!
  Гекко встал, надел оружие и вышел в ночь. Он знал, куда идет, и шаг его был беззвучен.
  Тот патруль у стены, случайно поставленный рядом с подземным лазом. Первый нож скользнул с руки и поплыл беззвучно и быстро, а второй уже поворачивался в пальцах, и третий скользил из ножен. Шаг за спиной. Шесть солдат, хороших мечников, близко, а лезвия уже занесены, летят. Гекко шагнул к ним, видя, что безнадежно, крутанулся в пируэте, уходя от первого, резанул второго, а третий должен был его достать, полоснуть наискось по спине, но снова позвал пытаемый в подземелье, и тогда Гекко скользнул, по нити зова, между сумраком и светом, железом и жалами, болью и состраданием, миром и ветром, и самураи убили себя сами, разбиваясь о грани его ножей. А потом был подземный ход, и склизкий низкий потолок, и Гекко долго шел, пригнувшись, меж тусклых склизких стен, а потом наклонился, и поднял на руки, и понес человека, залитого кровью, человека, который сделал его бойцом, человека, который каким-то чудом смог вырваться из пыточных ремней, и сумел, израненный, голыми руками убить солдата и палача, и почти сумел бежать, только вот силы кончились. Всю ночь, пока Гекко нес своего сенсэя, тот, и не стонал, только вдыхал и выдыхал кровь, и лишь перед рассветом, когда уже обрисовались, выдвинувшись из сумрака, вершины зубчатых стен скал, а до лагеря было совсем близко, зубы Секигуна разжались, и он выдохнул одно слово - "Истина!". И мир содрогнулся, сотрясенный словом.
  
   ***
  Мерно раскачивался под потолком из бамбуковых прутьев бумажный фонарь, и так же мерно раскачивался мир, сотрясаемый и раздираемый острыми, как меч, словами, беспощадными аргументами, которые невозможно ни отразить, ни принять, и Гекко-Живой-Доспех предпочел бы снова драться ножами в одиночку против шести мечников, чем бессильно слушать эти слова... Если бы он сам не видел, что борьба заходит в тупик, как гниет орден, ведь Кедо с дружками лишь потому заступил за черту, что возле черты ходили слишком многие, не знал, как расплачиваются крестьяне за "осторожность" командиров своих защитников...Став первым стратегом сейчас, Секигун еще сможет изменить что-то, но несколько лет спустя...
  - Хорошо, сенсэй, я сделаю это.
  А в небе была не ночь, ослепительно сияло солнце, и рука его вновь поднималась над лицами крестьян его деревни.
  
   ***
  А тело не хотело, тело, привыкшее к скольжению, протестовало и первый раз рука с зажатой в кулаке рукоятью остановилась на палец от стены замка Син. А во второй раз ударила, и самурай, обернувшийся на стук, увидел, как со стены в ров скользнула серая тень. А метательное железо само легло в руку, тело Гекко еще могло пресечь крик, но он шел не за этим.
  - Тревога! Ниндзя! Тревога! К оружию! - зычный голос солдата, зычный голос медной рынды.
  А по замку уже бегали с огнем и железом. Впрочем, сам Гекко еще смог бы уйти из превращенной в осиное гнездо крепости, возможно, и Секигун смог бы, а вот О-Мино, главный соперник Секигуна на серп и плащ первого стратега, уйти не сможет, а если ему и повезет...
  Гекко лежал рядом с лошадьми, оставленными О-Мино, и двумя его бойцами, и под рукой его были меч, взятый с мертвого самурая, и лук, взятый с мертвого самурая.
  
  
   Ишвар-Рассоздатель
  
  Крылатый слон У-Ктумпху, тяжело, как отстрелявшийся боевой геликоптер, опустился на песок пустыни, и белая равнина скрипнула, проседая под его весом, равным весу осколка скалы. Человек, сидящий в позе лотоса, поднял голову и опустил ее снова, только меж век его, чуть прикрывающих черные зрачки, будто сверкнули две молнии.
  Раз за разом ум его то погружался в Багряный гул, где звучат слова всех мудрецов и поэтов, живших когда-то, то сам в себя. Но не может человек освободиться от майи-иллюзии, ибо нет иллюзии, только сознание, воля и разум, слитые в единое разящее острие. И не может он найти те слова, ощущения или образы, которые избавят от служения или оправдают служение.
  - Не будет тебе Истины! - говорит У-Ктумпху. - Не сможешь ты ее найти, Ишвар, Смерть На Службе Света. Чтобы найти истину, нужно самому быть пророком, а ты боец, разящий, пусть даже лучший из лучших.
  - В мир приходит истина.
  - Ну и что, не для тебя она. Каждый раз пророки открывают ее для нового поколения заново, а ты пережил своих пророков, не уберег, и не будет тебе истины, только просчет меньшего зла.
  - Тогда совесть приказала мне уйти от борьбы.
  - Разве ты еще не понял, что в мире, где слишком много разного зла, совесть слепа.
  - Я понял, но это не ответ!
  Они молчат, и их молчание - как молчание неба меж туч перед сполохом молнии.
  - Ладно, У-Ктумпху, говори, зачем пришел?
  - Знаешь, у мира людей проблемы, большие проблемы. Тот, кто должен быть истиной, не хочет начать свой путь. Знаешь, чем это грозит?
  - Знаю, но зачем ты пришел ко мне? Ты же сам сказал...
  Нет У-Ктумпху, только вихрь поднимает песок...
  
   ***
  Человек поднялся на песчаный бархан и поднял руки к испепеляющему дневному светилу и взял огонь от огня его, ослепительный диск чакры, пылающе-желтый до белизны, и спрятал за пазуху.
  Потом он спустился вниз, к сухому колодцу, и три мантры прошелестели сквозь щель его губ, и нага - серо-желтая кобра-губительница - выползла на зов, и он поднял ее и опоясался ею. А затем встал и зашагал к горизонту, к Ущелью Пасти, к выходу из пустыни. Ишвар-Рассоздатель был готов к поиску истины.
  
   ***
  - Стой, Ишвар! Вернись! Твое время еще не пришло!
  Перед Ущельем Пасти, ведущим из Пустыни в Мир, армия. Пятьсот сабельщиков, сталь визжит, вырываясь из ножен, пятьсот арбалетчиков, тетивы натянуты, и в каждом желобе жало. Витязь в белом плаще и сверкающих латах - Арджин-серебряный. Смерть на страже покоя. Слуга порядка, который есть.
  Ишвар обнажен, на груди ослепительно белый диск чакры, набедренная повязка стала скалящей зубы коброй, зрачки его разверзлись, и армия стала пеплом. Серебряный огонь меча витязя у груди. Рана. Боль. Боль не останавливает. Ишвар просто слышит ее, как сказанное слово, видит, как яркую птицу. Он скользит. Белое золото чакры в руке. Бросок. Снова боль, когда чакра упала, не осилив серебряных лат. Скольжение. Кобра стекает с бедер, и становится шипастым наручем вокруг правого предплечья. Ишвар за спиной Арджина. Удар.
  Долина засыпана серым прахом. Ишвар стоит над трупом своего противника. Правая рука его раздроблена. Наискось, через грудь, широкая, обожженная рана.
  - Я знаю, ты тоже считал себя слугой света.
  Ишвар, поднимает левую руку к небу, и поток голубого огня льется и исцеляет раны. Затем он раскидывает руки в стороны...
  Мгновенье - и у Скал Порога лежит только тело павшего паладина. Всезрячий и незримый Дракон-Призрак летит над миром.
  
  
   ГЕККО
  
  Тогда Гекко чуть не провалил задание, там, у заставы Ер, у блок-поста за 5 лиг до города. Тот офицер ударил слишком быстро и сзади, и он, среагировав на рефлексе, успел затормозить лишь в последний момент, и к счастью, самурай не понял, что удостоенный благородного пинка под зад крестьянин не просто дернулся, а выполнил первый такт техники "нижний конус", в айки высокородных "тень ветра в ивах", каким ломают сначала ногу, потом шею.
  
  - Предъявите багаж к досмотру, - офицер врат подошел к Гекко, который по одежде и возрасту был старшим, точь-в-точь дядька с тремя взрослыми племянниками, выехавший на рынок, продавать свой рис, и это было хорошо, и толпа крестьян с повозками перед ними и после них, это тоже было хорошо, а то что солдат в воротах было всего трое, и мечи они держали не в руках, а в ножнах за спинами, за это хоть Хранительнице мольбу воздавай, впрочем, так и должно было быть...
  Ведь пусть городок Нэ и находился всего в 2 часах конского бега от осажденной столицы и получасе от мест, где можно встретить конные разъезды повстанцев, он, не имеющий ничего ценного, разве что кроме храма Аматерасу-Огнеструйной, был нужен "бунтующей черни", примерно как быстробегающий пастушок Джоу, и предположить, что его будут штурмовать, что среди самураев, что среди жнецов и серых, мог только безумец, безумец или тот кто знает сокрытое. В Нэ ключ к столице, сказала Косатка на совете и...
  А офицер начал сам поднимать прикрывающую мешки дерюгу, а Кэйро и Кэс, незаметно чуть сдвинулись поближе к солдатам...
  - Время пошло! - сказал Гекко сам себе...
  а взгляд офицера, уже увидевшего, но еще не осознавшего увиденное, застыл, а рука потянулась к клинку...
  Гекко выхватил из повозки боевой с иззубренным лезвием серп, рубанул самурая по гортани, а двое солдат, возле которых встали Кэйро и Кэс, уже падали, навзничь, если один и тот же удар оттачивать годами, голая рука будет разить быстрее меча, который еще нужно вырвать из ножен, и не менее смертоносно, а десяток паломников, молящихся перед входом в священный град, поднялись с колен и побежали, на ходу выдвигая из дорожных посохов синие граненые лезвия.
  А последний солдат, молодой парень с дрянным мечом в деревянных ножнах, из самого низшего сословия самураев, "тех, кто служит за рис", увидев как страшный, огромного роста, худой, жилистый дядька с окровавленным серпом в руке неправдоподобно длинным прыжком летит на него, даже не попытавшись выхватить оружие, заорал дико, неразборчиво, так что те, сидящие в башне могли не понять кто орет- караульный или наоборот, кого из крестьян караул прищучил.
  Гекко, сам не понимая, зачем он это делает, в плен брать, на хрена им сейчас пленные, да и в языки берут офицеров, которые знают, повернул серп в руке и ударил не лезвием а рукоятью, оглушая.
  Все время идет, 6 мгновений...
  Гекко снова прыгнул, засовывая серп за пояс, и выхватив иное, лежавшее наискось, иначе бы не влезло в повозку, орудие. Больше всего это широкое, странно искривленное, полутораметровое, насаженное на двухметровый шест лезвие походило на катайский древковый меч да-дао, но превышая его длиной вдвое, а весом раза в четыре, для рукопашной рубки было решительно непригодно, впрочем Гекко собирался им не рубиться, но рубить.
  Один из канатов моста выдержал три удара, второй распался после двух, а в крепости уже трубили "Отраженье атаки",
  3 мгновенья
  Десять ударов и сам механизм для подъема моста стал годен только для кузницы, на перековку на что нибудь пополезнее...
  А спутники Гекко, взмахнув серпами, перехватили вожжи, коими были привязаны быки, и с гиком с размаху ткнув торцами рукоятей серпов под хвосты, отправили несчастных животин вперед, что, естественно, порядку на площади не прибавило, и тут же налегли, выдыхая, выдавливая, плечами на воз, развернули боком, и перевернули, поставив на бок. Воз встал ровно, как раз закрыв собой весь проход, еще бы не закрыл, специально под размер арки его и делали, и еще дно сколотили вчетверо толще чем у обычной телеги, и щели в нем прорезали, удобные такие щели, смотреть, стрелы пускать, копьем тыкать...
  Все...
  Дело сделано! Подъемный мост был испорчен непоправимо, и теперь удастся ли им впятнадцатером продержаться двадцать минут, пока штурмовой отряд на рысях скачет до города, или не удастся, рискнут самураи разблокировать ворота одной из башен и ударить сзади, или не рискнут, в крепость жнецы войдут играючи.
  Решалось лишь жить им самим или не жить.
  На короткое мгновение Гекко подумал, что если он сейчас умрет, это будет хорошо, ибо сотворенное 10 лет назад в замке Син тяготило его, и то, что было начато совсем недавно, давило тоже, затем пришло острое как удар клинка осознание, что с ним его люди, которым без него, первого лука, первого копья и первого серпа гор, до подмоги уж точно не продержаться... Гекко поднял с камней, один из выпавших во время переворачивания повозки луков, наложил стрелу на тетиву, припал к бойнице...
  Уже была слышна перекличка готовящихся идти в атаку солдат.
  В час двенадцать пополудни Гекко, полевой стратег ордена Серых Ниндзя, открыл врата города Нэ.
   В час сорок пополудни город пал. Из "пятнадцати отверзнувших" осталось в живых семеро, все они, включая Гекко, были ранены.
  Невыносимо палило с небо белое солнце, и пострадавшие на приступе, кто сам, кто с помощью целителей переползли, скрываясь от него в тень крепостной башни. Гекко был уже перевязан и напоен отгоняющим боль настоем опия и ждал наступления временного небытия. Последним, кого увидел полевой стратег в этот день, был запыленный мастер - гонец выкрикнувший ему чуть ли не в ухо, слова, которые не понимал сам - Победа! Косатка нашла Кровь Земли! Гекко успел подумать, что выходит то, что он и Вождь Секигун начали месяц назад, не так безнадежно и дико, как казалось сначала, а затем серая мгла охватила его...
  
  
  
  Юр
  
  Над кораблем будто хлопнули крылья огромной птицы, и тут же на носовой палубе, перед самым бушпритом возник из ничего человек, очень высокий, сухой и жилистый. Матросы потянулись к рукоятям кортиков, ибо некто, возникший из воздуха, был явлением непонятным, а значит, скверным. Юр замер от ужаса, он узнал того, кто был на площади, а значит, и знал, что будет с теми, кто вступит с ним в схватку, но кто его выслушает?
  - Я пришел с миром, мне нужно всего лишь...
  На него еще не напали. Судя по всему, у корабельщиков было побольше чутья, чем у откормленных стражей суши. Ели бы корабельный клирик не поднялся на палубу...
  - Изыди! Нечисть!
  - Не кощунствуй, клирик, ты говоришь с Ишваром-Рассоздателем!
  - Не лги, колдун морской! - клирик потрясал святым трилистником, один лепесток У-Ктумпху, Создатель Мира, другой Арджин - Хранитель, третий Ишвар-Рассоздатель. - Матросы! Убейте его!
  У первого нападающего он раздробил сжатую в руке дубинку, у второго выбил, сломав руку, кортик и тут же вонзил этот кортик в живот третьему. И пошел, не останавливаясь, и те, кто вставал у него на пути, падали. Затем Юр увидел штурмана Орсото со смертной зеленью заветного гарпуна, некогда служившего Джарро-Парусу, в руке, и лицо Орсото было большим, чем лицо человека. Корабль и мир содрогнулись, когда зеленый огонь встретился с белым. А то, что осталось от штурмана, еще дымилось, и бились на досках трое иссеченных бронзой, и пуста была палуба, на которой стоял страшный гость, только кровь везде и металл, занозивший дерево.
  
  Гекко
  
  - О Мино надо было убрать, но то, что от его трусости, прозванной осторожностью и заботой о людях, Дело сгниет, как вода в стоячем болоте, было ясно мне, ясно тебе, ясно всем умеющим думать, и стремящимся сбросить иго, а не отвоевать у самураев право стать их подобием. Я лишь имел волю сделать вывод из того, что было ясно... И чтобы сделать это, достаточно было сложить дважды два, и не нужно было плыть по красным волнам на другой берег Моря Боли, лежа под пыткой в замке Ирс. Иное я видел. Знаешь, Гекко, есть и другие небеса и земли, кроме нашей, и есть люди, точнее нелюди, подобно самураям живущие по законам чести и силы, топчущие мир железной пятой доспеха, и есть вставшие против, и есть огонь зажженный ими, и есть Несущие Сие Пламя. Сильнейшие из восстававших - Магистры Лицея, некогда были бойцами, подобными нам, но ныне их неодолимой воле, делая их равными богам, подчинились иные силы. Я видел, что Одна Из Тех Что Под Факелом , проходя из мира Рин в мир Ассен, должна будет 5 ли прошагать под нашим небом по дороге из Нэпо в Тогэ, я знаю, как удержать ее тут.
  - Уговорить?
  - Нет! Разве ты, Гекко, отправляясь в важный бой мощью своей, согласился бы ослушаться командира, оставить товарищей, забыть о Деле и Долге, Свободе и Мести, и поселиться в жалкой подгорной деревушке, чтобы защищать ее от столь же жалких шаек разбойников?
  - Помочь, ну, если?
  - Если бы разбойники напали, когда ты бы шел мимо, ясно, что да. И она, а ее зовут Косатка, и иногда ей служат разрушительные силы моря, может согласится сделать для нас что-то... Но остаться надолго, помочь выиграть войну, просто слова тут не помогут...
  Когда Секигун кончил говорить, Гекко выдохнул:
  - Сенсей, позволь мне сделать это!
  - Не получится ни у меня, ни у тебя, должен пойти мой сын, Рэнго, только тогда предопределение сбудется...
  - Прощай, Гекко!
  - Прощай, Рэнго!
  Протянутые руки, общее движение для всех миров, где носят сталь и иногда отказываются от ее силы... А Косатка уже свернула шею попытавшемуся изнасиловать ее самураю, и начала надевать на себя его железо...
  
  
  ...А они бежали, и за ними, по опущенному подъемному мосту, по десятеро в ряд, на приземистых черных скакунах, в широких штанах из рысьей шкуры и синих хайе поверх брони, с опущенными широколезвенными пиками... Гвардия князя Такэда, витязи клана Рин...
  - Осс! - крикнул Гекко, - стойте! Осс! Твари!
  Один из бегущих рядом с ним упал от брошенной с крепостного скорпиона стрелы, другого, низкого, мускулистого крепыша, Гекко схватил за шиворот - "Осс! Сука!", махнул перед глазами лезвием боевого серпа, хлестнул по лицу рукоятью и повернул.
  - Осс! Боронись, гад!
  Бегущие уже разворачивались, выстраиваясь в неровную цепь, стремительно ощетинивающуюся поднятыми на высоту конской груди глефами и нагинатами. А колонна тяжелой конницы уже поравнялась с брошенной пехотой осадной башней...
  ...А огонь уже развели и котел кипел, а над башней поднялось облачко дыма, и со стен крепости кричали радостно, а колонна конницы уже должна была ударить и рассечь надвое слишком тонкую цепь пехоты...
  
  ...Косатка, с проклятиями - "Я воин, Тэнгу побери, воин а не ремесленник, но даже мне ясно!", пытается что-то объяснить кузнецам, машет у них перед лицами то руками, то рисунками странных вещей...
  - Что значит - мы не колдуны? В Византии тоже не было колдунов!..
  Пифонами называли Это канониры с красных галер базилевса, и греческим огнем варвары...
  
  ...Струя горящей нефти хлестнула по колонне, и сине-пестрое стало черно-багряным, затем под огненным мечом распались канаты подъемного моста, а со стены уже падали летели вниз пылающие тени лучников...
  ....Некто кричащий и с огнем за спиной- ужас, запредельный даже для самурая- слепо выбежал навстречу Гекко из дыма. Гекко вскинул руку, и бегущий перестал быть, а рядом горящий жеребец бился на трех нагинатах...
  ...Гекко шел вперед, и тело его убивало, и никто из идущих за ним, даже узнав, не поверил бы, что Гекко-Живой-Доспех, Гекко-Сюррикен-Сердце, плакал в тот день не от счастья, а от внезапно, как удар двузубой стрелы пришедшего состраданья ко всем сожженным...
  ...Говорили, что когда Секигун увидел исполнение проклятья своего при жизни своей, огненную погибель самураев, глаза его рассмеялись и засветились, как глаза ребенка, будто на миг сбросил он пятьдесят лет и один день, день, когда люди его рода пали под мечами самураев, свершающих кару за руку, поднятую на сборщика податей...
  ...Гекко сел на серый камень у обочины узкой тропы, ждать ему пришлось недолго. Одежда на поднявшейся на холм была порвана, как рвется во время борьбы, и слезы были на ее лице, и сначала Гекко подумал, что видит крестьянку, побывавшую в лапах солдата, но потом взглянул в ее глаза и понял, что сверкни в ее черных бешеных зрачках пламя, и увидевший это пламя умрет... Это ведь было так просто, убив врага в схватке на чужой земле, взять его одежду, потому что от своей только клочья, и поднять его железо, потому что сквозь врата в сей мир идут безоружными, а мир Синто жесток к безоружным... А потом, в доспехе врага попасть под удар того, кто мог бы стать другом... И стараться, стараться изо всех сил защититься не убивая, но ... Гекко не знал, как творят предопределение, возможно Рэнго сам должен был шагнуть под один из ударов, а возможно ему достаточно было вступить в бой, а дальше судьба сама... Так просто дать слово умирающему... Косатка говорила, рассказывала, будто плевалась кровью, вспоминала то какие-то Вертолеты Скорой Помощи, то трансплантаты печени, то пыльную дорогу и солнце, безжалостное как лик самурая... а Гекко все ждал, пока она скажет наконец: "Мне нужно найти первого стратега Секигуна, я обещала Рэнго продолжить его Дело!"...
  
  ...Еще не скоро, только после победы, она узнает, что сама их схватка была подстроена мудрым и жестоким старцем, под пытками прозревшим сущее и грядущее. И в ужасе рванется прочь сквозь врата миров, и Гекко, сам не зная зачем и как, ведь никто в ордене не знал закона Грани и Отверзания, рванется за ней, навстречу своему непомерно долгому служению.
  
  
  Алькас
  
  Корабль, раскачиваясь на мелкой волне, шел мимо Мыса Титана, и венчающая полуостров скала, черный, почти отвесный каменный колосс высотой в лигу, увенчанный расколотой пополам короной из выплеснувшейся вверх и застывшей наподобие крепостных стен и бастионов лавы, давила небо над ним.
  Юр, а он держался, всегда старался держаться поближе к Алькасу, пока подзатыльники и крики матросов не гнали его прочь, увидел, как лицо Алькаса побледнело и губы, разжавшись, выдохнули - Кэр Огр, Форт Исполина.
  Из черного гранита была камера, куда швырнули его. Его хотели замучить, как будто можно замучить истину.
  Сначала он услышал, как сгустилась тишина, будто бастионы и стены главной цитадели порядка напряглись перед боем, как мышцы тигра. Потом воздух, камень и мир сотрясся от речитатива шести боевых магов. Шесть раз взмывали заклятия и шесть раз стихали, и каждый раз тишина натягивалась все более, как тетива арбалета, после каждого движения рычага. А потом был беззвучный рев света, и стены между камней сперва осветились, а затем очертились красным, а после белым. Затем оковы его и дверь в камеру, бронза и мореная лиственница, перестали быть, и человек со взглядом испепелителя, шагнувший вперед из пламени, наклонился над ним, и взял за руку, и вывел по звенящей тропе в небе, над ярко-красным текучим камнем.
  - Вот та гора, Юр. Понимаешь, в этой крепости сидел один узник. Арджин-серебро вел ему на помощь армию, но армия не успевала, и тогда Ишвар-рассоздатель в одиночку штурмовал ее. Шесть боевых магов, Джарро-Парус, тогдашний чемпион порядка, шесть раз облетал Ишвар крепость на незримых крыльях и бился с ними стрелами света против сабель молний, но семеро их было, и были они в твердыне, а он был один. И он начал слабеть, но хоть и имел власть уйти, но не мог, ибо страдание и надежда узника держали его. И тогда он поднял облик и боль человека и встал на холме, на том холме, где сейчас озеро застывшей лавы, и воздел руки к солнцу, и взял огонь от огня его, Белую чакру, и, метнув, сокрушил врагов.
  - ИШВАР, ОН УБИЛ ДЖАРРО, А ЕГО ГАРПУН...
  - А его гарпун дошел через много рук до штурмана твоего корабля. Чакра Ишвара сожгла грудь Джарро перед ударом, и сила удара занесенного, и сила жизни Джарро, и воля его, и гнев остались в зеленой бронзе. Вместе с гарпуном дошла до штурмана и эта сила. Дошла и погубила, потому что не было в Джарро силы над Ишваром. А ушел Рассоздатель, потому что испугался, что убьет слишком многих, а я все равно останусь на корабле и погибну в море.
  - Так он не враг тебе?
  - Нет, он просто снова хочет стать моим другом, а для мира это будет страшно.
  
  
  ГЕККО
  
  Гекко, почувствовав, Кто только что перешел грань миров и вот-вот подойдет к его дому, сначала вспомнил распускаемые Храмом слухи, что хотя Лицей и декларирует, что не карает за дезертирство, на деле все обстоит иначе, еще долю секунды думал, кто сильнее - он или идущий за ним, понял что не знает, и решил, что в любом случае останется верен Сатьяграхе и сопротивляться не будет.
  А человек невысокий, чудовищно широкоплечий, одетый в кожаную куртку, и матерчатый шлем всадника, с саблей и малым арбалетом у бедра, и двумя скрещенными перевязями с оперенными бельтами через грудь, трижды постучался в дверь лачуги
  - Входи Сергей, Первый Под Факелом!
  - Под факелом нет иерархии, и ты, Дракон, это знаешь!
  - Не называйте меня так! - сказал Гекко, встал, откинул засов, распахнул дверь, пригласил гостя, возможно, способного стать палачом, войти, указал на циновку для сидения, и поставил на огонь небольшой, уже закопченный медный котелок.
  Несколько десятков минут они обменивались пустыми словами и новостями, значащими мало, затем, когда котелок закипел, и Гекко заварил и разлил густой травяной отвар, заговорили о главном, о избранных путях, и о том, почему Гекко покинул Путь...
  - Я был генералом у Секигуна, я был магистром Лицея, путь, на котором льется столько крови, не может быть истинным.
  - Мы, в отличие от Багряного Воина, не лили кровь своих.
  - Сергей, я был в иных мирах Септы Синто, в мирах, в которых не рождался подобный Секигуну, или может быть, родившись, не делал правильный выбор, и везде кланы ниндзя были либо истреблены меченосцами, либо вырождались в тайных убийц на службе тех, против кого некогда восстали, или наконец, вливались в систему самурайских кланов, и только Секигуну удалось стряхнуть с шеи железную пяту.
  - Если ты оправдываешь даже то, что делал твоей рукой Секигун, почему ты покинул Лицей, ведь мы не творим подобного?
  - То, что творил Секигун, неизбежно на пути насилия. Ведь когда идет война, нужно не просто храбро сражаться с врагом, нужно еще чтобы все действовали максимально скоординированно, максимально четко, а значит, дисциплина любой ценой, подавление колеблющихся - любой ценой. Цена эта не только кровь врагов, на самом деле не виновных, ведь даже самураи не стали бы врагами рода людского, не внуши им с детства, что иные лишь домашний скот данный им в прокормление, но и кровь своих, пролитая своими руками. Совесть говорит мне, цена эта неимоверна, и сердце приказывает - откажись от этого пути!
  - Твоя хижина больше похожа на ашрам отшельника, а не на лачугу земледельца, вижу ты хочешь действовать, но действовать иначе.
  - Да, потому что только идя с открытыми ладонями, проповедуя любовь и мир, зажигая огоньки, от сердца к сердцу, ибо насилие рождает лишь насилие, а любовь может родить любовь, ту самую, которая переменит, пусть не сразу, пусть постепенно лик мира, ибо...
  Вошедший поднял вырезанную из бука деревянную чашку, казавшуюся странно хрупкой в его коротких, толстых пальцах, иногда Сергей на показательных выступлениях перед курсантами в щебень давил сжатием руки малое каменное ядро бомбарды, с помощью рун это могли сделать многие в Лицее, но тот, кого враги звали Первым Под Факелом, обходился лишь собственной неимоверной силой, отглотнул...
  - Где- то я уже это слышал, почти дословно, Амида, Хэсмин, в моем бывшем мире народники, Шин Фейн, Ганди, впрочем меня уже утянуло Во Врата ко времени их главных деяний, но мне рассказывали, и как было, и чем кончилось... Ну так вот - мой тезис, последовательное ненасилие требует очень жестокого сердца, ибо когда твоих друзей повлекут в тюрьму, на казнь, на плаху, не у многих хватит жестокости спокойно принять их участь, не пытаясь защитить рукой оружной. Насколько я тебя знаю, у тебя такой жестокости нет.
  
  - Я пойду впереди!
  - А вдруг как раз переднего и не тронут, так тоже бывает. К тому же твоя гибель облегчит твою совесть, а не их страдания.
  - Не убеждай меня Сергей, мое сердце уже знает, что путь насилия ложен.
  - Ну что ж - Сергей, отодвинул чашку с травяным чаем - я пойду. Прощай Гекко - Генерал ордена Серых.
  - Прощай Сергей из Первой Конной!
  Алькас
  
  Нос корабля прочно засел в желтом песке берега Белой Смерти, и парус, не имеющий власти над твердью, расселся на полосы под напором ветра. Тогда Ишвар убил все-таки слишком много матросов, и барк "Кречет" не смог справиться с бурей...
  Теперь ему не сняться с мели до большого прилива, а полполулунья - это очень долго, под солнцем хищным, как зрачок тигра.
  Когда на корабле стали выбирать тех, кто пойдет искать воду, Алькас вызвался первым, выслушал быстрое напутствие, пристегнул к поясу полупустую флягу и зашагал ходко и не оглядываясь. Потом услышал, что его догоняют.
  - Юр, зачем ты пошел за мной?
  - Вас послали не за водой!
  - Я знаю.
  - Вас послали, капитан послал вас, нужно поменьше людей, тогда остальные доживут до прилива.
  - Я знаю, а зачем ты пошел за мной?
  Глупый вопрос, свирепые голоса, мощные руки, единственный, в ком было сочувствие, доколе его сострадание, даже бездеятельное, будет гибелью.
  - Алькас, лучше..., лучше с тобой, чем с ними...
  Он проглотил слова "умереть и жить".
  - Хорошо, пойдем!
  Путники шли по пустыне, пока не зашло солнце, а затем остановились между двух пологих дюн, и Юр сел на красный песок, а Алькас начал складывать пирамидой куски белого камня и сухого дерева, и Юр не видел, откуда Алькас брал их, но он слишком устал, чтобы удивиться этому. Потом Алькас разжег огонь, разжег без трута и кресала, и зеленым, и теплым было пламя костра, и они долго смотрели в него.
  - Это Костер нужды, Юр, огонь милосердия, пока у меня есть силы, он будет гореть, и мы не будем страдать ни от жажды, ни от голода, а когда он погаснет, мы тоже погаснем, без боли.
  
  Гекко
  
  Рыцари подъезжают к хижине. Могущественные, откормленные, ученые бою.
  - Они за мной, я должна бежать.
  Ей не убежать. Лесу они тоже обучены. А она нет.
  - Не вступайся за меня. Тебя не тронут. Ты святой отшельник. Ты признан. Ты не должен себя губить.
  Что она говорит? Все правильно. Ахимса. Решение о бесплодности противления злу насилием, ибо тогда приходится вставать, а потом и самому становится сначала меньшим, но тоже злом, а затем... А затем отдать ее в руки. Цепи и поющие иглы. А потом костер. Как милость. Десятеро уже стучатся в дверь. Ученые погоне. Следу и псовой травле. Ученые бою. Арбалету и рубке. Не знающие Шага и Скольжения, Тени и Полутени, беспомощные против отшельника, который когда-то был генералом серых ниндзя и Третьим Под Факелом Лицея.
  - Успокойся девочка, сейчас я выйду и убью их.
  Перевязь с сюррикенами, перевязь с ножами крест-накрест, на пояс малый меч и серп.
  - Стой, Святой отшельник, - она падает на колени, - тебя же убьют, я не хочу, что бы тебя убили из-за меня!
  Гекко выходит.
  
  
   Ая
  
  Боль имела звук свиста, цвет багряного и форму огненных косых крестов, пересекающих тело. Потом свист стал гулом и криком, а затем руки ее упали вниз, и рванулось вниз мимо ее глаз темное, в подтеках, дерево столба. А потом был водопад света, голубизны, смывшей багряное... И тогда Ая, осмотревшись и увидев далеко внизу плоскую, серо-зеленую твердь земли, подумала, что она умерла, и нижний мир больше не в силах будет мучить ее.
  А потом был голос, усталый, низкий и идущий ниоткуда:
  - Не бойся, все позади, я постараюсь, чтобы тебе больше не сделали зла.
  И тогда она почувствовала, как бьется под ней мощное незримое тело и как воздух разбивают удары призрачных крыльев, и вспомнила легенду о том, кого величают Драконом-Призраком, а белые, невесомые облака плыли внизу, и сверху было белое палящее солнце.
  - Слава тебе Рассоздатель, поклон восьмеричный, Демона-Джарро губитель, Владыка...
  - Ая, пожалуйста, не надо, умоляю, нравились бы мне славословия, на пару с Арджином держал бы я этот мир.
  
  Дух Рассозданья - в тебе созидания сила, старое жнешь ты, и новые тянутся всходы...
  Две недели с тех пор как Дракон-Призрак опустился между черным узорным зданием и синей пагодой... И клирик настоятель сначала хотел то ли выкрикнуть боевую мантру, то ли отдать приказ воинам, а потом различил семь атрибутов и пять аспектов своего небесного господина, и рухнул в восьмеричном поклоне, и голос, тот, что говорил в небе, прокатился над желтыми песчаными дорожками, над невысокими стрижеными деревьями, над упавшими навзничь служками и стражами...
  - Она под моей защитой, постарайтесь оборонить ее от зла.
  - Слава тебе Рассоздатель, поклон восьмеричный, Демона-Джарро губитель, владыка сиянья...
  ...В мир возъявися, воздашь по заслугам...
  Монастырские стены покрытые резным орнаментом...
  Ишвар-Рассоздатель поражает Джарро-Демона...
  Ишвар - Рассоздатель разрушает Форт Исполина...
  Ишвар - Рассоздатель... Лицо похожее на обтянутый кожей череп и каждый зрачок как клыкастая пасть...
  Она ела со всеми и работала со всеми вместе, но молиться со всеми не могла, мертвые слова вязли на губах, как песок, если пить его вместо воды. И она бродила в саду в часы медитаций и небословий. Ей не препятствовали, статус избранницы Ишвара давал право.
  А через пол-луны над треугольной крышей пагоды снова вспороли небо незримые крылья.
  Они говорили в келье под самым сводом монастыря, из которой Ишвар только что выставил, чуть ли не пинком, отца возвзывателя. И тот убрел, складывая руки в трилистник и возвещая небословия...
  - Воздашь по заслугам, как же, в Кер-Огре я раздал по заслугам, когда я уходил камень был красным и тек, как вода, а люди стали прахом, и прах унес ветер...
  - Их молитвы пусты, но за это?
  - Да плевал я на их молитвы, ты же сама из деревни, Ая, знаешь, что такое сборщики податей, так вот, то, что творится в окрестностях этого монастыря... Впрочем на самом деле они не виновны, никто пока не виновен, пока я не найду Алькаса..
  -Что такое Алькас?
  - Алькас - это истина, воплощенная Истина.
  - Что такое Истина?
  - Это то, что говорит имеющему уши, кто он и зачем он пришел в этот мир, это учение о том, что жизнь есть страдание, а страдание имеет причины, и как устранить причины страдания, и как научиться любить и уважать друг друга, именно уважать, Ая, потому что любовь без уважения страшна. Истина - то, что соберет и сделает добрыми Злых По Незнанию, и даст волю сражаться против Злых По Злобе, а сражаться придется, ведь Злым По Злобе нужны рабы, а истина делает свободными, а потом даст силу построить новый мир - мир Любви и Света, мир Истины.
  - А раньше Истина не приходила или не смогла победить?
  - Истина приходила множество раз и множество раз побеждала, ведь сражающиеся за истину бьются яростно, а я, Ишвар-рассоздатель, идущий впереди них, хороший генерал и один стою многих армий. Просто понимаешь, истина - свет, а душа пророка - зеркало, но нет в сем мире душ, не покореженных, не запачканных кровью и грязью сего мира, а значит и свет, отразившийся в таком зеркале... А души адептов и офицеров истины еще более искалечены этим миром, а в них пойдет лишь свет отраженный... А потом будет Война за Истину, а воевать придется, ведь мало кто из живущих стерпит казни своих друзей, своих учителей и учеников... А война никого не делала добрее и чище... В общем, когда новый мир будет построен, он вряд ли будет намного лучше старого. А те, кто раньше сражался за свет, станут, либо истратив в борьбе все лучшее, либо по незнанию, новыми стражами покоя, как стал Арджин-рассоздатель, некогда бывший моим офицером, и я уйду от них ждать нового прихода истины. Но все же света в новом мире будет больше, хотя бы на капельку больше, чем в старом, хотя многие мудрецы считают, что эта капелька не стоит пролитой в войнах истины крови.
  Они молчат. Ая, думая над сказанным, Ишвар так, будто от того, что решит Ая, зависит многое.
  - Но все же истина должна прийти.
  - Да, Ая. Как-то я жил в мире, очень сильно пострадавшем в войнах истины и проклявшем истину. И истина не смогла прийти в срок... Знаешь, страшно жить в городе, осажденном людьми веры, но жить в городе осажденном изнутри, потому что нет даже тени истины, о том как людям жить друг с другом, по-человечески, а значит - каждый волк каждому, а умирать, не зная кто ты, и зачем ты, жалким нечто перед лютым ничто, а от войн этот мир не избавился все равно, просто они велись не ради победы, а ради славы и добычи для генералов, знаешь, я редко видел миры страшнее того мира.
  - Что я должна сделать?
  - Идем!
  
  ЮР
  
  Они долго сидели у костра, и звезды плыли над ними. Иногда Юру казалось, что Алькас что-то говорит ему, а потом он думал, что это ветер играет на струнах барханов. А потом Алькас отклонился назад, и почти лег, на тусклый песок и с усилием выдохнул слова.
  - Я сейчас уйду, Юр, и ты иди, ты должен идти!
  И зеленый огонь загудел и рванулся вверх.
  
  Ая
  
  Двое сидят у костра в пустыне. Бледно-зеленое пламя пляшет по неведомо откуда принесенным Ишваром кускам сухого дерева и белого камня.
  - Я был не прав, Ая, - говорит Ишвар, - я пытался искать истину, а это бесполезно, пока она не явила себя миру, к ней можно только взывать, а я воин, сикарий, а не жрец, и взывать не умею...
  Мгновение тишины.
  - Так зови же истину, Ая, зови!
  И Ая зовет.
  
  
  Они сидят долго, очень долго, и костер отгоняет от них не только голод и жажду, но и время, ибо сила и воля Ишвара питает его пламя, а силы эти неимоверны...
  Потом языки огня, изгибаясь, с ревом взлетают вверх и смыкаются, и сквозь арку зеленого сияния человек, которого звали Юром, шагает к зовущим и падает на песок.
  Четыре руки помогают ему встать.
  И он смотрит снизу вверх и видит ее, подобную воплощению сострадания и любви, и его, подобного воплощению могущества и защиты. Юру тепло и спокойно и он счастлив.
  - Идем с нами, идем облегчить боль этого мира, - говорит Ая, - я буду твоей сестрой и твоей жрицей.
  - Мы должны идти, я буду твоим генералом - говорит Гекко, прозванный еще Драконом и Ишваром-Рассоздателем. "И твоим палачом", еще хотел сказать он, но не стал, ни к чему еще юной истине знать, что ей понадобятся услуги палачей.
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"