Змрочны Юрек : другие произведения.

Три дня из жизни белых воротничков

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Производственный рассказ. Должно правиться на предмет "кто видит" - "кто рассказывает" и внятности донесения мысли.

ХРОНИКА В ДИАЛОГАХ
  
   День первый.
   День второй
   День третий
  
  
День первый.
  
  
   Прикрытый плафоном красный огонёк звонка заплясал джигу.
   Вольдемар поморщился, отправил в "аську" улыбающийся смайлик и перевёл глаза на монитор веб-камеры. За дверью стоял мальчишка — с фирменным рюкзаком за плечами и стандартным жёлтым пакетом в руках. Пакет, рюкзак и форменная куртка подтверждали статус курьера, но мальчишка явно только школу закончил. Впрочем, это дело персонала и охраны: Вольдемар нажал кнопку, дверь открылась, курьер вошёл.
   Курьер работал первый день и слегка ошалел от разнообразия людей и помещений. Сейчас он оказался в зале, разделенном перегородками (навскидку — с метр дерева и полметра матового стекла сверху) на отдельные кабинеты, по проходу между которыми можно было запросто проехаться машиной. Юноша недоумённо огляделся — и обнаружил, что первый справа кабинет открыт и не пустует.
   — Мне нужен, — курьер вчитался в надпись на пакете, — Тама Горан... — запнулся на непривычном сочетании. — Витосла-вич.
   — Его нет, — донеслось из кабинета. — Он в нирване.
   Курьер вспыхнул:
   — Я — на работе. Мне нужно — передать документы. И нечего надо мной издеваться!
   И попятился. Медленно поднимавшийся Вольдемар был ненамного старше курьера, но обладал специфической внешностью — правильные черты, удлинённый овал лица, бледная кожа, антрацитово-чёрные волосы, тёмные до черноты глаза — и откровенно ею спекулировал.
   — Молодой человек. Учите сленг компании — очень пригодится. Нирваной здесь называют отделение для работы с закрытыми данными. И достанут оттуда вашего адресата без его желания разве в случае атомной войны. Закончит работу — появится. Вон, надпись видите: "Входящая почта"? В вашем пакете секретных бумаг нет, так что кладите и давайте контрольку — я распишусь.
   — А откуда вы знаете, что — нет?
   — По пакету вижу. И у вас нет распоряжения отдать это адресату лично в руки, правда?
   Курьер покосился, но подпись взял и пакет оставил.
   Вольдемар подождал, пока дверь закроется, разобрал почту и вернулся к "аське".
   Больше его никто не беспокоил, а после двенадцати вообще все ушли обедать.
замучен    Горан вернулся без десяти час. Повесил на стекло от прохода дракона "замучен тяжёлой работой" и заварил себе чаю.
   Когда чай почти закончился, пришёл Константин Юрьевич (в просторечии — Тынек), заместитель Горана и владелец соседнего кабинета. Прошёлся по проходу, вернулся к двери и позвал:
   — Владимир Алексеевич. — Прислушался к тишине. — Владимир Алексе-е-вич!
   Погружённый в интернет-общение Вольдемар вздрогнул и обернулся.
   — Вы сегодня обедали?
   — Нет.
   — А собираетесь? Вы бы всё-таки собрались, а то там есть будет нечего. Девицы ваши за час никуда не разбегутся.
   — О, — спохватился Горан. — Будете мимо проходить — подайте, пожалуйста, что там в почте для меня. Я посмотрю — и тоже перекушу.
   — Бумагу? Или замок на дверях? — Тынек был явно не в духе.
   — А-а. Мне в столовку не надо. Нирвана плановая, по случаю нирваны — тормозок. Так что перекусывать я буду толстую вкусную домашнюю котлету. — И Горан быстро показал напарнику кончик языка.
   — Детский сад. — Тынек подождал, пока дверь за Вольдемаром закроется. — Ты, сад, вот что скажи: тебе, правда, предлагали начальника управления?
   — Растрепали уже? Правда.
   — И ты отказался.
   — Естественно.
   — На кой ляд?
   Горан уставился в стену:
   — Я занимаю твоё место?
   — Дурак ты, половой набитый. Если ты уйдёшь, на него поставят не меня. Это все знают.
   — Так в чём дело?
   — Псих. Как тебя на работу взяли? Тут люди лезут из кожи вон, чтобы их хотя бы записали в резерв, а его на должность просят! А он отказывается!
   — Да. Потому что начальник управления — это не специалист. Это — менеджер. Человек, который руководит. Какой из меня руководитель? Начальник — это люди. Лю-ди. Люди — это не моё. Мой, вон — комп под столом. Меня на каждом совещании тошнит: трепятся, трепятся; выходишь, три часа времени — насмерть, голова — туман в кубе, и ничего не решено. Зато поговорили. А бумажки эти, — он потряс листками, — я терпеть ненавижу.
   — Заметно.
   — В смысле?
   — Ну, если ты Волдеморта к ним припахал.
   — А чего? Он не дурак. Его природа как раз ничем не обделила. Даже совесть, видишь — не всю растерял. Но сам делать ни черта не хочет. Ну нельзя же всю жизнь одним причинным местом жить, всё же до поры до времени.
   — Это ты мне говоришь? Ему и скажи.
   — Говорил. Смеётся. Заявил, что нужно жить в удовольствие, пока молодой. А молодость у него заканчивается к двадцати пяти. Так что мы с тобой — глубокие старцы, так и не распробовавшие вкус жизни.
   Самый старший в отделе, Тынек прикрыл голубые глаза и с усмешкой тряхнул густыми, несмотря на прошедший сорок восьмой день рождения, светло-русыми кудрями:
   — Каждым мехам — своё вино. И ты, кстати — не говори никому, почему отказался.
   — Ну?
   — Баранки гну. Все решат, что тебе обещали повыше.
   — Сдуреть.
   — Да куда тебе ещё. Ладно, ешь. У тебя уже в каждом глазу по котлете крутится. Начальником он не хочет быть. Псих.
   Время обеда закончилось, и комната стала наполняться людьми. Каждый входил, принимал вывешенное на стекле изображение к сведению и уходил к себе: к картинкам Горана — кроме замученного дракона ещё наличествовали нирванный, досыпающий, страшно злой и вида "обращаться можно, но под вашу ответственность" — его коллеги быстро привыкли. И одобрили: это было наглядно, понятно и позволяло не нарываться.
   Горан пообедал, посмотрел почту бумажную, электронную, и тут наступило время чая: как-то так сложилось, что к половине третьего все сходились к обеденному столу именно на чай — кофе пили или с утра, или совсем ближе к вечеру. Горан подошёл к чайнику с чашкой и планшетом:
   — Слушайте. Пришёл мне спам от астрологов. Страшно — до жути: "Весь месяц мир будет находиться под мощнейшим воздействием секстиля Плутон-Хирон ... крутые перемены в области работы, карьеры и финансов ... могут привести к невозвратимым потерям и краху любых начинаний". В общем, обратитесь немедленно к астрологу, а то придут к вам гаплык, кирдык и Плутон с Хароном.
   — Да-а, — глубокомысленно протянул Тынек. — И что теперь с тобой делать? На улицу не выставишь. Придётся всех здесь ждать.
   И тут в дверь постучали.
   Компания замолчала и дружно обернулась на звук. Вольдемар вопросительно глянул по сторонам, не встретил понимания и пошёл жать на кнопку.
   В открывшемся проёме стоял невысокий худощавый молодой человек с пакетом из супермаркета в руке.
   Молча на него смотрели секунду. Потом хохот взлетел к потолку, отразился от стёкол и вырвался в коридор. Пришелец какое-то время ещё оставался серьёзным, но быстро заразился:
   — Да скажите хоть, чего ржём?
   Горан вытер слёзы и пересказал сообщение:
   — И вы, выходит — и есть гаплык.
   Гость оценил вывод, придирчиво осмотрел себя и заключил:
   — А вам повезло. Я — не полный гаплык.
   Смеяться уже просто устали, и Лёня, наконец, поинтересовался:
   — Дим, а ты чего заходил?
   — А-а. У нас холодильник накрылся, хотел попроситься к вам. Я же не знал, что у вас конец света по расписанию.
   — Холодильником пользуйтесь, — обмахнулся планшетом Горан. — Но вы же сами сказали, что гаплык — не полный. Так что по расписанию у нас следующий — кирдык.
   — Кирдык — это что? — выросший в Закарпатье Ласло говорил на пяти языках, но с некоторыми нюансами время от времени сталкивался впервые.
   Горан за секунду задумался:
   — Что такое гаплык — знаете? — Ласло кивнул. — Вот. А это тоже самое, но по-русски.
   Когда Димка ушёл, Игнат укоризненно заметил:
   — На нас посмотреть — можно подумать, мы тут бочонок коньяка распили. В компании с Хироном.
   — Окна сейчас откроем, — махнул рукой Тынек. — И все дела.
   — Угу, — согласился Горан. — Только это у них... э-э-э... секстиль — с Хироном. А после первой парочки уже только Харон придёт.
   Горан только успел вернуться на рабочее место, как зажужжал телефон — орущих звонилок Горан не переносил, поэтому дверной звонок подмигивал, а телефоны разговаривали шёпотом.
   — Слушаю.
   Слушал он ровно три секунды. Потом отстранил трубку, задумчиво на неё посмотрел и снова приложил к уху:
   — Кирилл Вадимович, у вас телефон неисправен? А зачем тогда голосовой аппарат ломать? Я сейчас подойду.
   Положил и снова поднял трубку:
   — Тынек, я у Дрэнна, у него там якобы не так считает.
   — Что?
   — А лях его знает.
   — Не-а. Лях — не знает.
   — Тьфу. Извини. Я всё время забываю. Я не нарочно.
   — Да мне что. Чем это тебе так ляхи насолили?
   — Не мне. Это у меня предки есть — с правобережной Украины. Польская экспансия и всё такое. Я, честное слово — послежу. Ладно, я пошёл.
   Претензия была неожиданной — по задаче работал Леонид, программы которого не содержали багов в принципе.
   В нужной комнате куча народа собралась возле монитора, рядом с которым человек лет тридцати пяти потрясал распечаткой:
   — Это — ерунда! Полная! Невероятная! — Он заметил Горана. — Я на вас докладную напишу! Халтура!
   Горан кивнул:
   — Пишите. Вы постановку утверждали? Акт приёма-передачи подписывали? Пишите. Мне на ответ положены две недели? Через две недели я вам расскажу, где вы в постановке лоханулись. Потому что работу для вас делал Гончаренко, а он ошибок не делает. Как вы заказали — так оно и работает.
   Человек такого поворота не ожидал и замолк. И это было хорошо.
   — Кирилл Вадимович, давайте подойдём к разработчику, поймём, почему программа выдаёт не то, что вы ожидаете — и разработчик внесёт изменения. Или не внесёт — если вы ошибаетесь; такой возможности вы не допускаете? Но если внесёт — завтра вы напишете дополнение к постановке, или докладную напишу уже я.
   Человек моргнул:
   — Хорошо. Я сейчас подойду.
   И это было прекрасно, но теперь предстояло уговорить Леонида, который терпеть не мог переделывать законченную работу. К тому же если Игнат ел хлеб главного разработчика не за красивые глаза и мог при необходимости ещё и постановщику подсказать, то Лёня безупречно кодировал строго то, что от него письменно требовали.
   А здесь заказчик собственную задачу не вполне понимал, что хуже — просто не бывает.
   В результате Горан полтора часа добросовестно работал посредником между непонятно чего хотящим заказчиком и откровенно вредничающим разработчиком. В конце концов они нарисовали схему, нашли в постановке изначальную логическую ошибку, Лёня чертыхнулся, переписал какие-то куски, и довольный Кирилл Вадимович получил свои цифры.
   — Но с вас завтра — описание, я его вместо вас — писать не буду.
   На этой оптимистичной ноте рабочий день и собирался закончиться, но уже на выходе Горана догнал Тынек:
   — Кирдык являлся.
   — Когда?
   — Пока ты у Дрэнна был.
   — Кто?
   — Энди.
   — Чего хотел?
   — Неизвестно. Забежал, посмотрел, что тебя нет, спросил — где и убежал.
   Энди был тощим, как кузнечик, длинным, как дядя Стёпа; ему было тридцать шесть лет, и он был полон энергии. Поэтому сотрудники регулярно наблюдали директора департамента стратегического развития несущимся по коридорам со скоростью курьерского поезда.
   — Нет, безмолвный кирдык мне не нравится. Ладно, поживём — увидим.
   И тут рабочий день, наконец, завершился.
  
  
День второй.
  
в нирване    Следующее рабочее утро началось тем, что ровно в девять явился курьер и вручил лично Горану запечатанный конверт. Горан ознакомился с содержимым, перевёл на Вольдемара телефон, повесил на стекло дракона "в нирване" и сообщил Тынеку, что вернётся неизвестно когда. Закрыл кабинет и пошёл сдаваться.
   Дело в том, что нирвана называлась так не зря — там не было телефона и обычного интернета, туда было нельзя внести (и вынести) никаких средств связи и носителей информации, и невозможно пройти постороннему. Каждый из имевших допуск сидел (лежал, стоял, летал, прыгал — нужное подчеркнуть) в компании мониторов, клавиатуры, мыши и графического планшета в отдельном, полностью закрытом подвальном помещении, и вся необъятная система сбора и анализа данных работала персонально на него.
   Поскольку связаться с таким арестантом из внешнего мира было невозможно, а в мире оставались родители, жёны, дети и прочие родные и близкие, то на каждого получавшего допуск заводилось отдельное дело. В него вносились данные фигуранта — биометрия, все телефоны, номера машин, домашний адрес и все значимые связи — то есть лица, на попытку которых связаться фигурант, будь он свободен, непременно бы отреагировал.
   Собравшийся спуститься в нирвану аналитик шёл к закреплённому офицеру безопасности и сдавал все аппараты мобильной связи и личные пропуска. Офицер доставал нужное дело, уточнял расписания, клал перед собой аппараты и приступал к дежурству — на всё время отсутствия фигуранта офицер имел письменные — подтверждённые и заверенные, полномочия принимать решения.
   Напарника Горана звали Виктором, он был победителем по духу, и ему можно было доверять. Горан, как обычно, сдал средство коммуникации, документы и отправился работать.
   В половине первого телефон на столе офицера зажужжал и засветился: "Школа Директор".
   — Слушаю.
   Хорошо поставленный женский голос сообщил:
   — Вас беспокоит директор школы, в которой учится ваш сын. Он допустил вопиющее нарушение дисциплины. Вы должны немедленно приехать.
   — Объясните, пожалуйста, что случилось.
   — Вы приедете, и мы поговорим.
   — Он жив, цел, здоров?
   — Да, с ним всё в порядке.
   — Но вы понимаете, что я на работе?
   — Очень хорошо. Вы приедете, и мы поговорим. Он будет ждать вас у меня в кабинете.
   Виктор посмотрел на телефон. Открыл дело. Живо представил нарушение дисциплины, с воплем уносящееся от восьмилетнего мальчика. Потом представил себя — сидящим шесть часов голодным в кабине директора школы. Сделал пару ксерокопий. Спрятал дело в сейф, положил в сумку телефон, копии, вынул из бумажника Горана карточку школьного пропуска, доложил по команде и уехал.
   Автоматическая система контроля пропустила его в школьное здание без малейших затруднений, о кабинете директора он спросил у встреченной уборщицы.
   В кабинете сидели: внушительно солидная женщина, всем видом утверждавшая мысль о непогрешимости и абсолютном верховенстве собственной власти, и знакомый по фото, очень похожий на Горана светловолосый мальчик. Мальчик перевёл взгляд на вошедшего, задержал и снова вернулся к созерцанию противоположной стены. И Виктор подумал, что приехал не зря — глаза, лицо, фигура мальчишки выражали только одно: "Оставьте меня в покое."
   Так. Кто там в чём виноват — это пусть отец разбирается, а сейчас пацана надо выручать.
   — Елена Борисовна? Здравствуйте. Вы звонили мне по поводу Станимира.
   — Да, — вскинула голову женщина. — Сегодня в его классе был открытый урок. И ваш сын, — губы мальчика дрогнули в едва заметной улыбке, — вместо того, чтобы работать, читал постороннюю литературу!
   Мальчишка ожил — уже хорошо. А что она так возмущается? "Камасутру" с иллюстрациями он, что ли, читал?
   — Какую именно?
   — А какое это имеет значение?.
   — Они у меня её забрали, — вдруг подал голос обвиняемый.
   — Дайте, пожалуйста, — подошёл Виктор к столу директора.
   Книжка оказалась Pocket-book. Виктор включил и увидел: "Glenarvan, lady Helena, Mary Grant, tous serrèrent la main de Mulrady. Ce départ, par une nuit noire et pluvieuse, sur une route semée de dangers, à travers les immensités inconnues d"un désert, eût impressionné un cœur moins ferme que celui du matelot."
   Что-то знакомое. Он вернулся к оглавлению и прочёл: "Les Enfants Du Capitaine Grant". Да. Совершенно возмутительная литература. Вне всякого сомнения.
   Виктор обернулся к мальчику:
   — А остальные в это время чем занимались?
   — Примеры решали.
   — А ты почему не решал?
   — А я уже всё сделал.
   — Покажи.
   Мальчик вытянул из рюкзака тетрадь — на предпоследней заполненной странице значилось: "Домашняя работа."
   — А классная где?
   — Ну, вот, впереди же. Нам Валентина Александровна на доске сразу пишет — что в классе, а что домой. Я всё сделал.
   — То есть ты сделал классную работу, домашнюю и стал читать?
   — Ну да. А что мне было делать? В окно смотреть?
   — Ты должен был сказать Валентине Александровне, она бы дала тебе дополнительное задание, — вмешалась директор.
   В кабинете повисло молчание: женщина смотрела на мужчину и мальчика, которые смотрели на неё с совершенно одинаковым выражением — как будто увидели инопланетянку. Хотя на самом деле Виктору представилась говорящая морская свинка, а изумление Станимира было чистым ощущением, никакому образному воплощению не подлежавшим.
   Первым пришёл в себя Виктор:
   — Да. Большое спасибо. Я понял. Я обязательно всё объясню. Как нужно себя вести. Мы можем идти?
   — Да, пожалуйста. И я очень надеюсь, что подобное больше не повторится.
   — Да, конечно. Извините. Всего хорошего.
   Возле машины Станимир остановился:
   — Удостоверение покажите, — внимательно изучил предъявленные документы, поднял на Виктора взгляд и молча кивнул.
   — Ты, я смотрю, весь в отца — разговорчивый.
   — А что? И так всё понятно. А папа в нирване?
   — Да. Ты только так при посторонних не говори, а то они понятно, что подумают.
   Мальчик сел в кресло, пристегнулся и, когда машина уже тронулась с места, ответил:
   — Непонятно.
   — В смысле?
   — Ну, что посторонние подумают?
   — А-а. Ты что такое "наркотики", знаешь?
   — Знаю. В смысле, они подумают, что под кайфом?
   — А ты грамотный. Именно и подумают.
   Доехали молча. Входить в дом инструкция категорически запрещала, поэтому Виктор открыл дверь и постоял в коридоре, слушая, как мальчик дозванивается до дедушки-бабушки. Подождал, пока ключи повернутся в замках, запирая двери.
   Вернулся на работу, сделал запись в журнале событий и стал ждать.
   Дождался на удивление рано — ещё и пяти не было. Доложил:
   — Я ездил сегодня в школу.
   И заинтересованно пронаблюдал, как короткий внутренний взрыв снёс с напарника оболочку усталой отстранённости.
   — Что случилось?
   — Абсолютно ничего. Станимир на открытом уроке читал "Детей капитана Гранта". Директор считает, что это — преступление.
   Виктор положил на стол диктофон и включил воспроизведение.
   Горан дослушал до конца:
   — Ну, понятно. Открытый урок — не повод менять сценарий. Не уверен, что он даже знает, кто именно на том уроке был. Это всё понятно.
   — Как это — не знает?
   — А так. А их же, наверняка, предупредили. У нас это нормально: он две четверти проучился, не знал, кто вокруг сидит, сколько учеников в классе, на каком этаже класс находится и как в столовую пройти. Ребёнок живёт внутренней жизнью и на окружение ему глубоко чихать. Так и живём. Спасибо, что забрал.
   — А тебя не смущает, что мне его отдали?
   — Ну-у. В школу ты вошёл, родственных отношений не отрицал, ребёнок с тобой ушёл добровольно. Их учительницы не было, а директор меня в глаза не видела — документы завуч какая-то принимала. С их точки зрения — всё путём.
   — А с моей — подсудное дело. У нас тут приличная школа. Очень приличная. Учат, поступают. И детям нравится — у меня дочка в школу, аж бежит. Ты бы подумал.
   — А смысл? Ну, поменяем мы школу. Я же голову ему не поменяю. Ладно, подумаем. Спасибо.
   На рабочем месте было тихо. Горан понаблюдал за плавными линиями танца чаинок в заварнике, выпил чай и потрогал мышку. Движение заставило открыться глаз дремавшего монитора. На мониторе восстал почтовый клиент с траурной линией сообщения от Andy. Письмо требовало подтверждения и сообщало, что сейчас нужно будет забрать распечатку с принтера.
   Хитро.
   Стоявший у окна монстр, совмещавший принтер, копир, сканер и, с момента появления Вольдемара — факс, зашуршал, выплёвывая бумагу.
   Энди ещё что-то такое сказал, что ни на какую голову не налазило.
   Горан сходил забрал тёплый лист и стал читать ещё по дороге назад.
   И обернулся даже сидевший в наушниках Ласло. Лёня с Игнатом вышли почти одновременно, но Тынек выскочил первым. За полтора года совместной работы такое было впервые: Горан стоял посреди разделявшего кабинеты коридора и ругался во всю ивановскую, перемежая русский мат посылами, затейливость которых в полной мере оценил один Тынек, и вставками, которые не смог бы перевести даже Ласло.
   Тынек вывез в проход стул:
   — Сядь. Сядь, говорю, ты, песец белый. Что такое?
   Горан опустился на стул, откинулся на спинку и закрыл глаза:
   — Ну, Энди, паскуда.
   — Дай сюда, — Тынек отнял помятый листок, пробежал глазами — Они что, это утвердили?
   — А я откуда знаю? Энди в коридоре сказал, якобы доложили на самый верх. И там одобрили. Понимаешь? Президент — не против! Ему какая разница, он и так консолидированные данные каждый день получает! А мне что теперь — застрелиться?!
   — Да что случилось? — не выдержал Лёня.
   — Чем мы, — Горан кивнул в сторону Тынека, — последнее время занимаемся, знаете?
   — Консолидацией, — пожал Лёня плечами.
   — Точно. Делать её можно было двумя способами. Тремя, но третий — совсем халтурный. Способ первый — переписать ядро системы. Он — правильный, но от него отказались. Утвердили второй. Разработчики кое-что дописали, мы — написали, теперь для каждого объекта нужно согласовывать стыковочные карты, составлять сценарий перехода — и вперёд. Мы три объекта уже обработали, с кучей проблем. И, по-хорошему, на один нужен — месяц. Если мы ничем, кроме консолидации, заниматься не будем, — Тынек хмыкнул, — а оба будем на рабочем месте есть, спать и пахать по восемнадцать часов без выходных, то можно уложиться в две недели. Объектов осталось — тридцать шесть. То есть, без единого дня отдыха — пятнадцать месяцев. А Энди доложил график, в котором всё нужно сделать за полгода.
   Игнат потрясённо выдохнул:
   — Зачем???
   — Да в том-то и дело, что ему от этого выгоды никакой. Выпендриться захотелось. А этот выпендрёж реализовать — невозможно. Если они, действительно, этот график постановлением провели — или увольняться, или сдохнуть на рабочем месте. Других вариантов нет.
   — Постановление можно отменить, — Ласло предыдущие варианты явно не устраивали.
   — И когда это такое было? И потом, вы много знаете директоров департаментов возраста Энди? Не-е. Не прокатит.
   — А можно узнать. — Вольдемар подошёл так тихо, что его не заметили. — Можно узнать, о постановлении. Был проект, не было, в каком состоянии. И о чём у президента договорились.
   Горан поднялся:
   — Вы можете узнать?
   — Я не могу обещать точно, но могу попробовать. Во всяком случае, сделать кое-что можно. Я сделаю. — Вольдемар откровенно ухмыльнулся. — Не один же Энди здесь такой.
   — Не один, — мрачно подтвердил Тынек. — Я как-то члена группы советников видел — двадцати трёх лет.
   Горан выдохнул. Подумал.
   — Хорошо. Спасибо.
   — Да пока не за что. Я пойду?
   — Конечно. Тем более, что рабочий день почти закончился.
   Вольдемар собрался и убежал. Остальные расходиться не слишком торопились.
   — Не понимаю, — задумчиво посмотрел на дверь Ласло. — Чего Волдеморт у нас сидит? Он же грамотный. C языками.
   — И лапа за ним — как у мамонта, — заметил Игнат.
   — Тем более. Зачем ему наши бумажки перекладывать? Ну, образования нет, так моделью бы работал. Ему бы как раз подошло.
   Горан покачал головой:
   — Ключевое слово — работал. Модели тоже вкалывают, когда сессия идёт. А он трудиться не хочет. В принципе. Хотя — не дурак и человек неплохой. Но, как говорится, хороший человек — не профессия, а профессии у него нет. Хотя нет, уже есть — делопроизводителем работать может. Курсы, кстати, закончил — не помер.
   — А как вы его заставили? — выразил Лёня явно общий интерес.
   — Я не заставлял. Я попросил — заняться нашей перепиской, и предложил — получить для этого квалификацию. А он и не возражал как-то. И в бумагах у него полный порядок, я даже завидую. Я бы уже закопался. Кстати, о бумагах — доложусь-ка я Сергеевичу, должно же непосредственное начальство знать, что у нас творится.
   Тынек поднял брови:
   — Думаешь, оно не в курсе?
   — Да... кто ж его знает. Леонид Владимирович, а вам Дрэнна записку сегодня приносил?
   — Нет.
   — Зараза. Ладно, всё. До завтра. Я сегодня должен домой хоть приблизительно вовремя уехать.
   * * *
   Дома было тихо. Тихо-тихо.
   Но жена дома — вещи в шкафу и обувь на полке. И младший ребёнок — дома.
   — Станко. А иди ко мне, посидим.
   Стан остановился в дверях и всмотрелся, чуть наклонив голову. Обычный безмолвный диалог. "Ты в каком настроении?" "Нормальном. У меня было много работы, но я тебя услышу." "Я соскучился. Мне грустно. Ты не сердишься?" "Я не сержусь."
   Станко залез на руки, устроился и затих. И скоро совсем расслабился, как пригревшийся кот.
   В комнату вошла женщина, потянулась к выключателю. Горан тихо позвал:
   — Таша. Не включай.
   Провёл рукой по дивану рядом:
   — Садись. Посумерничаем.
   — Мне что, делать нечего?!
   — А ты притворись, что нечего. Садись.
   Таша поколебалась, но села.
   Вечер наполнял комнату темнотой, всё приближая и приближая сидевших друг к другу.
   В прихожей грохнула дверь. Стукнула обувь. Девочка, постарше Стана, ворвалась в команту и стукнула по выключателю кулаком.
   Таша было дёрнулась, но рука, обнимавшая её за плечи, мягко остановила движение.
   Девочка тоже остановилась. Внимательно на всех посмотрела. И выключила свет:
   — Что-то случилось?
   — Нет. Просто сидим. Переодевайся, приходи к нам.
   В детской было уже не так шумно, как в прихожей, но возмущение требовало выхода:
   — Я больше в эту школу не пойду!
   — Которую из?
   — Обычную!
   — Они её дразнят, — шёпотом признался Станко. — Говорят, что цыганка и ведьма.
   Таша снова напряглась. Горан вздохнул:
   — Но мы её любим?
   Стан коротко кивнул.
   — Значит, она — любимая ведьма. И что они в этом понимают?
   Где-то там, глубоко, мальчик на руках и женщина рядом одинаково согревались сейчас.
   — Мара. Ты идёшь?
   Девочка села, прижалась к маме, положила голову на папину руку и тоже затихла.
   Диван стал кораблём и уплыл в куда-то в насыщенную, глубокую тихую ночь. Горан почувствовал, как девочка улыбнулась.
   — Ну, вот. Мара с одноклассниками не мирит, Станко — с директором. Может, вам и правда пару дней погулять?
   — Как — с директором? — возмутилась Таша.
   — А так. Он сегодня из школы с эскортом ехал — его Витя из директорского кабинета вызволял. Нельзя, понимаешь, поделав все уроки, на уроке книжки читать. Надо, оказывается, пойти к учительнице и попросить, чтобы ещё уроков позадавала.
   — Ты что, серьёзно?
   — Ага. Так директор сказала.
   — Нда.
   — Так. Станко, давай телефон, позвоним Валентине Александровне, что ты не придёшь.
   Учительница выслушала Горана, попросила к телефону Стана, снова вернулась к Горану:
   — Жаль, что всё так получилось. Но хорошо, пусть отдохнёт.
   — Папа, — удивился Станко. — А зачем Валентине Александровне со мной разговаривать? Ты же ей всё сказал.
   — Понимаешь. Валентина Александровна — хорошая учительница. Хорошая?
   — Ну, да.
   — Вот. И она, как я понимаю, хотела убедиться, что ты жив, здоров, и с тобой всё в порядке. А не я тебя избил до такого состояния, что ты двигаться не можешь. Понял?
   Стан озадаченно замолчал.
   — Ладно. Народ, вы — есть хотите? Я — точно хочу. Ужинать идём?
   После ужина дети ушли к себе, Горан задержался на кухне. И Таша вдруг спросила:
   — Что у тебя случилось?
   — Ничего.
   — Да где же ничего, если ты весь вечер собственные внутренности рассматриваешь! Что я тебя, первый день знаю?!
   — Ну, не первый. Таш. Может получиться так, что мне придётся увольняться.
   Женщина села к столу:
   — Так что случилось?
   — Да пока ничего. Но если график работ по последнему проекту утвердят так, как хочет наш стратег — надо будет уходить. Выполнить его нельзя. Невозможно. Ну, или я сейчас пойду покупать себе гроб, плиту и место на кладбище.
   — И что, ничего нельзя сделать?
   — Ну, можно. Докладную я написал. С описанием, обоснованием, хронометражом и всем на свете. Начальнику отдал. А начальник управления главного стратега на дух не переносит, так что от себя всё, что можно — сделает. А мне ходить больше не к кому, так что будем ждать.
   — И в чём проблема? Тебе в первый раз работу менять? Или ты себе новую не найдёшь?
   — Сейчас кризис. Контракты на дороге не валяются. Так что снова за границу вряд ли уедем. А здесь — найду, наверное, но неизвестно, на какие деньги.
   — Нашёл о чём переживать. Я работаю, ты работаешь, дети здоровы. Проживём.
   — Таша, я тебя люблю.
   — Да-а? Иди тогда посуду вымой, пока я убирать закончу.
   — Ну, вот, — улыбнулся Горан. — Как "люблю", так сразу подвигами доказывай.
   Таша рассмеялась:
   — А ты как думал? Горы двигать каждый дурак сумеет, а ты пойди тарелки помой!
  
  
День третий.
  
  
не влезай убьёт    Утро началось, как обычно. За исключением того, что место Вольдемара оставалось пустым.
   Зажужжал телефон. Возможно, говорил даже слон. Потому что после этого дверь в кабинет Горана закрылась, и на ней появилась табличка "Не влезай — убьёт".
   Это означало, что внутри выполняется срочная работа. Проверять никто не пытался, но сотрудники полагали, что предупреждение следует понимать буквально.
   Провисело оно, правда, всего около часа. Горан отдал, что требовали; позвонил Дрэнна и нехорошим тоном напомнил о записке. И решил, что пора пить чай.
   Тынек составлял длиннющий отчёт о выявленных ошибках консолидированной системы. Лёня online читал какую-то американскую документацию.
   Чайник закипел, шарики чая в заварнике стали разворачиваться в заросли ламинарии.
   У Игната на двух мониторах была открыта тьма окон данных и средств разработки. Ласло сидел в наушниках и раскладывал пасьянс.
   Это было нормально — Ласло работал по синусоиде. На подъёме он мог приехать на работу в семь утра, уехать в десять вечера и сделать за это время то, что другой бы делал неделю. Но потом ему нужен был отдых, и требовать от него на спаде хотя бы какого-нибудь результата было бессмысленно. В это время он просто накапливал задания, чтобы сделать потом сразу всё.
   Горан жил примерно так же — только его синусоида была значительно более пологой, поэтому разработчика прекрасно понимал. И сейчас подумал, что с Ласло, пожалуй, нужно взять пример. Сходил в буфет, притащил коробку мармелада и за час её приговорил. Под чай с пасьянсами, которые раскладывал до тех пор, пока они раз за разом не начали сходиться.
   Когда мармеладовый источник иссяк, пришёл Кирилл Вадимович с дополнением к постановке.
   Следующим появился Вольдемар — довольный, как слон:
   — Горан Витославич! Всё — класс. Постановления не было, и даже проекта не было. Была докладная Энди, которую рассматривали на расширенном заседании. Президент принял к сведению. Не больше. Полгода всем нравится, но ваша вчерашняя записка пошла к генеральному и уже в работе. Предварительно — дадут два года, но введут ещё исполнителей, потому что силами двух человек такая работа не делается. Вы там всё классно расписали, и генеральный — не дурак, считать умеет. В общем, все остаются жить. А Энди получит по шапке — за ничем не оправданное рвение, но никому не жалко. Вот!
   Горан чуть прищурился и улыбнулся. Встал:
   — Владимир Алексеевич, вы понимаете, как нас выручили?
   На губах Вольдемара мелькнула презрительная усмешка:
   — Да ладно. Что я там сделал. Где надо, покрутился, что надо, сказал? Тоже мне, задача.
   — Владимир Алексеевич. Знаете, что в мире было, есть и всегда будет дороже золота? Информация. Уменьшение неопределенности знания о свершении какого-либо события. Поэтому во всех войнах такое значение придавалось дезинформированию противника. И поэтому, кстати, специалистам в области Public Relations платят такие деньги. Так что насчёт бросовости задачи — это вы зря. Кроме того, что вы — умны, внимательны, коммуникабельны, способны создать нужное впечатление. И принесли мне сведения, которые с высокой вероятностью истинны. За что я вам глубоко и искренне благодарен.
   — Горан Витославич, вы — серьёзно?
   — Совершенно.
   Вольдемар задумался и, тоже посерьёзнев, ответил:
   — Да всё равно — не за что. Но пожалуйста.
   Горан поделился новостями с Тынеком — тот посчитал и заключил, что если дадут два года и ещё хотя бы трёх человек, то можно будет работать без авралов и даже с отпусками.
   Всё было совершенно замечательно.
   И снова зажужжал телефон. На определителе значился директор департамента.
   — Слушаю.
   — Горан Витославич, зайдите ко мне, пожалуйста.
   Идти не хотелось — а своему нехотению Горан привык доверять, но что поделаешь.
   В директорском кабинете, кроме очень серьёзного директора, сидел ещё человек — на вид чуть помоложе Горана. Директор представил:
   — Это — Игорь Николаевич, он из управления внутренней безопасности. Хотел бы с вами побеседовать.
   — Да, пожалуйста.
   Игорь Николаевич поднялся:
   — Давайте перейдём в другое место. Не будем мешать.
   Другое место оказалось одним из кабинетов нирваны, поэтому пришлось сдать дежурному на входе телефон и вывернуть карманы.
   На комнату полагался всего один стул — Игорь Николаевич его занял. Чего хотел добиться — неизвестно, но Горан без тени сомнения уселся на стол и с комфортом расположился: положение позволяло вполне естественно не смотреть на собеседника.
   — Горан Витославич. Я привёл вас сюда, потому что хотел бы, чтобы мы поговорили достаточно откровенно.
   Горан усмехнулся:
   — Учитывая ваше место работы, вам здесь писать никто не помешает. Тем более, что всё остальное выключено.
   — Я не пишу разговор.
   — Да ладно. Не существенно. О чём говорить будем?
   — О вас. Вы позволяете себе демарши, смысл которых мы хотели бы понять.
   — Демарши? Ну, поделитесь, я хоть знать буду.
   — Вы закреплены за первой столовой. Вас там ни разу не видели, но вторую вы посещаете.
   — Раз в неделю. А то и в месяц. Когда из дома обед взять не успеваю или не хочется. А в первой нужно меню на три дня расписать и прийти его съесть. Это элементарно обременительно.
   — Вы значитесь в списке на пользование служебной машиной.
   — Туда, где я живу, в два раза быстрее добираться метро.
   — Ваше последнее назначение.
   — Да далось оно всем! Я, что ли, виноват, что тот, кто пишет представления, всех положенных документов не читает? Сходите к психологам, возьмите мой профиль — там всё написано.
   — Вы его читали?
   — А мне зачем? Я и так знаю.
   — А я читал. Увлекательно. Из него явно следует, что сейчас вы пудрите мне мозги.
   — Ну, даже если бы я хотел, я не могу пустить вас в свою голову, чтобы вы убедились, что я не стою там с тазиком талька и пуховкой в руках.
   — А если я предложу пройти детектор?
   Горан откровенно улыбнулся:
   — Игорь Николаевич. Учитывая, сколько стоит час работы полиграфа — если у вас есть санкция, пошли, нет проблем. Но я не понимаю, что вы выясните если, допустим, вдруг окажется, что сволочь Тама не ходит в ресторан, потому что не ест сырников, а жрёт жареных змей и саранчу в меду. При том, что с моим послужным списком вы очевидно знакомы. Что вы вообще хотите обнаружить? Что я — агент ЦРУ, скрытый ваххабит, китайский шпион? Что?
   — Я хочу знать ваши действительные мотивы.
   — Пф-ф-ф. Для этого нужно их назвать. У вас есть предположения? Пошли, проверим. И я узнаю, за компанию.
   Игорь Николаевич остался сидеть:
   — Хорошо. Как я понимаю, стандартные предложения вас не устраивают. Тогда я сделаю одно, которое точно устроит: у вас есть ребёнок, который нуждается в индивидуальном подходе; у нас есть школа, которая этот подход готова обеспечить. Сегодня до конца дня вам позвонит специалист и назначит время собеседования. Ваш сын будет учиться так, как это полезно именно ему, и с ним будет работать психолог, который обеспечит его максимальную адаптацию.
   — У меня двое детей. И я не собираюсь их делить.
   — Да хоть семеро. Кроме того, я пришлю вам полный список всех возможных предложений и льгот, которые мы можем предоставить. В течении двух дней я жду от вас перечень того, что интересует лично вас. И, полагаю, на этом недоразумения естественным образом исчерпаются.
   — Да. — Горан лихорадочно искал выход. Выход не находился. — Я понял.
   — Знаете, Горан Витославич, я бы оч-чень много дал за то, чтобы оказаться сейчас в вашей голове.
   — Пф-фф. Там не интересно. Просто вы меня ошеломили. Я не ожидал.
   — Надеюсь, это — приятное ошеломление. Вам позвонят. Список я пришлю. Желаю успехов.
   — Спасибо.
   Горан поднялся к себе и тупо уставился в монитор.
   — Горан! Ты живой, вообще? — Тынек тряс его за плечо, возле кабинета стояли остальные.
   — Да. Что случилось?
   — Ничего. Кроме того, что я тебе звоню, зову, а ты в нирване. Я был у генерального. По поводу консолидации. Нам везде всё утвердили.
   — Уже?
   — Да. Два года, рабочая группа, из наших — Ласло, и он же будет потом сопровождать.
   — А он согласен?
   — А он не возражает. И ещё троих — генеральный сказал, чтобы или ты ему максимум завтра список прислал, или они сами назначат. И админов там ещё кем-то усиливают.
   — Понятно.
   — А ты где был?
   — У директора.
   — И чего такой убитый?
   Горан задержался с ответом. Лёня шагнул вперёд:
   — Горан Витославич, это правда, что вы от нас уходите?
   — Куда? — изумился Горан.
   — На повышение.
   — Так. И откуда такие сведения?
   — Ну. Говорят.
   — Вот того, кто говорит, отловить, взять за язык и надрать задницу. Суть уловили?
   — Ага, — расплылся довольным колобком Лёня.
   — Так. Граждане. День сегодня был сложный, так что если какой-то сверхъестественно срочной работы нет — топайте по домам.
   Вольдемар задержался:
   — Горан Витославич, а почему?
   — Почему — что?
   — Почему не повысили?
   Горан рассмеялся:
   — Владимир Алексеевич, вы не вздумайте вот так у кого другого когда спросить. И вы секреты хранить умеете?
   — Если нужно.
   — Нужно. Не повысили, потому что я отказался.
   — Почему??? — Вольдемар был потрясён.
   — Владимир Алексеевич. У вас здесь дядя, если не ошибаюсь. Поговорите с ним — это не на пять минут разговор. О том, почему хороший специалист не обязательно бывает хорошим руководителем и наоборот. Я вполне внятно убедил руководство в том, что они собираются поменять в моём лице хорошего специалиста на плохого руководителя. Они согласились. И не надо на меня так смотреть — я вменяем.
   — Нет, я ничего.
   — Нет, вы именно — чего, но пусть это будет вам поводом для размышлений.
   — Да я у вас тут только то и делаю, что размышляю, — вырвалось у Вольдемара.
   — Какие мы эксплуататоры, — улыбнулся Горан. — Ладно, идите, а то вон порасходились уже все.
   Потом из местной школы позвонил тенор, с фамилией, по версии определителя, Lupin, и назначил встречу на десять.
   — Замечательно, — возмутился Горан. — Мне на работу к девяти, а они что — час будут перед входом шариками болтаться?
   — Почему? — удивился тенор. — Вы привезёте их в любое время после восьми, их встретит дежурный воспитатель, и они будут в комнате отдыха заниматься, чем захотят. А потом за каждым отдельно придут. Не беспокойтесь, у нас дети никуда не пропадают, это абсолютно исключено. Мы вас завтра ждём.
   Список от Игоря Николаевича был таким длинным, что его не хотелось даже читать. Горан распечатал, засунул в сумку и ушёл.
   * * *
   Но поехал не домой — к себе ехать не хотелось. Поехал к родителям.
   Мама обрадовалась, отец молча покосился. После всех церемоний сели в комнате. Горан сцепил пальцы, уставился в ковёр под ногами — и замолчал.
   Первым не выдержал отец:
   — Тебе помочь?
   — Нет. Я не знаю... В общем... я продался.
   На родителей сообщение почему-то впечатления не произвело. Отец только уточнил:
   — Кому?
   И снова повисло молчание.
   — Горан, ты здоров?
   — Да. Вроде.
   — Именно, что вроде. Ты приходишь и делаешь странное, мягко говоря, заявление. Я тебе задаю элементарный вопрос по сути — а ты впадаешь в ступор.
   — Да что вы все из меня психа делаете?
   — А то, что у тебя ответ не адекватен раздражителю. И если все — может, ты над своим поведением всё-таки задумаешься?
   — Подождите, — вмешалась мама. — Вы сейчас поругаетесь, и на этом всё закончится. Горан, ты просто возьми и спокойно по порядку всё расскажи. А мы тогда разберёмся.
   И Горан стал рассказвать. Медленно и по порядку.
   Когда закончил — отец выдохнул:
   — Пф-ф-ф. Скажи мне, ты политэкономию учил?
   — Учил.
   — Тогда ответь, мы в какой экономической формации живём?
   — Капиталистической.
   — И какое у тебя место в структуре производства?
   — Наёмный работник.
   — И что ты в этом качестве делаешь? С точки зрения политэкономии?
   — М-м-м, ну-у, продаю свой труд.
   — Заметь, мы битый час идём к элементарному ответу. Ты — продаёшь труд, работодатель — покупает. Если работодателю твой товар подходит, он заинтересован в том, чтобы покупать его так долго, сколько ты способен продавать. Причём покупать монопольно. Чтобы обеспечить себе монополию, он предлагает покупать твой труд дорого. А ты вдруг заявляешь — нет, я даром отдам.
   — Нет, — рассмеялся Горан, — даром я не согласен.
   — Я не говорю о руководстве, но соцпакет? Ты понимаешь, что пытаешься отказаться от того, что везде составляет чуть не основу предложения — я только не понимаю, почему это я тебе рассказываю? Ты можешь объяснить, почему отказываешься?
   В комнате снова стало тихо.
   — Ты не способен сформулировать? Или ты собрался ещё два часа думать?
   — Нет. Ну, как это сказать. Понимаешь, он — избыточный. Не по Сеньке шапка. А я не люблю высовываться.
   — А ты понимаешь, что именно своим отказом ты — высовываешься? Торчишь, как столб посреди дороги?! Конечно, тобой безопасность интересуется, и я бы поинтересовался, с какой такой стати ты себя настолько ненормально ведёшь. Это само по себе вызывает подозрения — неизвестно в чём, но на всякий случай. Рефлекторно. Ну что в этом непонятного! И не будь идиотом — если можно взять машину, не нужно приползать на четвереньках в час ночи с последнего метро.
   — И ничего не на четвереньках. И это всего только раз было. У меня температура дикая была. А ты откуда знаешь?
   — А оттуда, что твоя жена не догадывается, что тебе машину дают — а ты отказываешься. До этого нормальному человеку догадаться невозможно. А тебе она жаловаться не хочет, чтобы тебя не расстраивать. Поэтому она жалуется твоей матери — что ты мёртвый домой приползаешь. Совести у тебя нет.
   Горан тяжело вздохнул.
   — Всё. Иди домой. И веди себя так, как от тебя ожидают, не дури.
   * * *
   Дома Горан переоделся, умылся и пошёл в детскую.
   — Народ. Есть возможность посмотреть школу. Говорят — хорошую, от моей работы. Как вы смотрите на то, чтобы завтра съездить поговорить?
   Мара оторвалась от монитора:
   — Ты думаешь, там будет лучше?
   — Понимаешь, это такое дело, что пока не попробуешь — не узнаешь.
   — Ну, не знаю.
   Стан молча залез на руки.
   — Так. Давай я тебе одну историю расскажу. Дело было давно, тогда никаких видеокамер ещё не было, а учёные уже были. И собрались эти учёные обезьян изучать. Оборудовали специально комнату и запустили туда шимпанзе. Дали им сколько-то времени привыкнуть, и вот учёный подходит к специальной дырке наблюдательной — посмотреть, что там и как. Смотрит — а комнаты не видит. Потому что с другой стороны сидит у дырки шимпанзе и учёных изучает.
   Стан фыркнул.
   — Так что? Поедете — поизучать? Я так понял, что экзамены устраивать вам никто не будет, а завтра просто поговорят, чтобы понять, чему вас учить и на каком языке разговаривать.
   Дети переглянулись.
   — Ладно, — снизошла Мара. — Поедем. Только пусть потом не обижаются.
   — Не-не-не, без вредительства, пожалуйста. Вам там ещё учиться. Я надеюсь.
   — Папа, — очень серьёзно начала Мара. — Ну чего ты волнуешься? Они же серьёзные люди. Они вопрос зададут, Станко им ответит, и весь педагогический процесс остановится, потому что они неделю будут думать.
   Лежавший на плече Станко молча потёрся виском.
   — Педагогический процесс. Вы хоть нарочно — не издевайтесь?
   Стан кивнул.
   — И Мара. Я тебя прошу. Будете возвращаться — возьми его за руку. И не отпускай! И позвоните мне, когда домой придёте.
   — Так мама же дома будет.
   — Мара! У меня с мамой не одна голова! — его перебили смехом. — Я её глазами не могу видеть, дома вы или нет. Тебе что, номер набрать трудно?
   — Да ладно, позвоню я.
   — Вот и хорошо. Тогда ложитесь сегодня пораньше, и всё сейчас приготовьте, потому что уедете со мной завтра в восемь.
   Одна задача почти решилась. Оставалась вторая.
   — Таша. Ты можешь мне помочь? У меня тут с работы список всяких дополнительных удобств. И надо отметить, что мне надо.
   — А ты сам не знаешь?
   — Нет, я знаю, но меня надо вовремя остановить.
   Таша пролистала список:
   — И что, они тебе ещё и зарплату платить будут?
   — Не издевайся. Это у них инвентаризация такая.
   Они читали список, смеялись, придумывая экзотические способы использовать предложенное и не менее экзотические причины отказаться, стирали и ставили галочки, но Горана не оставляло ощущение категорической неправильности происходящего. И от ощущения никак не удавалось отделаться.
   "Велики господар" — отчётливо произнёс внутренний глос.
   С внутренним голосом Горан дружил, но к чему это сейчас — не понял.
   "Вялiкi спадар".
   Это, в смысле, на каком языке скорее дойдёт? Ну, "большой господин". И что?
   И тут, наконец, дошло.
   Где-то там, глубоко под сознанием, он расценивал нефинансовые преимущества как признак принадлежности к "номенклатуре". Статусу, который им самим воспринимался, как неприличный.
   Но отец прав: он не присваивал себе отличий, ему их присвоили другие; и они не могут понять, почему он отказывается. Они же не знают, что ему — стыдно. Этого никакой нормальный человек понять не сможет, отец прав. Уже и понятия такого - "номенклатура", нет, и спецраспределители в Лету канули.
   Нет, он никогда не будет чиновным генералом. Но ведь рядовым себя не считает даже он сам — не в чине же дело. И ничего позорного в этом нет. Нормальное состояние. Ещё и хорошо оплачиваемое.
   Высмеянными галочками, в том числе.
   Он обхватил жену за плечи и повалил на кровать:
   — Таша. Я тебя люблю!
   И увидел, как расширяются зрачки её тёмных глаз.
   Да ну их к бесу, эти галочки! Он закончит ставить их завтра. И всё остальное тоже будет — завтра!
   А сегодня пусть будет ночь.
  
  ПРИМЕЧАНИЯ
  
   тормозок Донбасс — еда, которую берут с собой в шахту
   полова с/х — она же "мякина": отходы молотьбы зерновых
   Плутон др.греч.,миф. — он же Аид; бог подземного мира и царства мёртвых
   Харон др.греч.,миф. — лодочник, перевозит души умерших через подземные реки в царство Плутона
   Хирон др.греч.,миф. — кентавр, такой мудрый и добродетельный, что был воспитателем царей и героев
   гаплык, кирдык — (хана, амба, крышка, труба) конец; полный и безвозвратный
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"