...Тёмная и грязная лестница шестнадцатиэтажки вела наверх, на крышу, - хотелось выбраться туда, на волю, вдохнуть холодного чистого воздуха, освежить пылающее лицо, а потом уж выбрать там позицию для наблюдения за окном Лины: лучшего места придумать было невозможно. Вот уж месяц, как Алекса выбило из колеи нормальной жизни: он перестал посещать занятия в институте, почти ничего не ел, - его худощавое лицо осунулось ещё больше, впалые щёки приклеились к скулам. Он нарезал бессмысленные круги по городу, от одного телефонного автомата к другому, и без перерыва курил, курил одну сигарету за другой... В состоянии покоя, на одном месте находиться не мог, отчаянные мысли гнали и гнали его в одном лишь направлении - к дому Лины...
Месяц прошел с того чёрного для него дня, когда Лина на прямой вопрос ответила ему, что - да, действительно: она влюбилась в одного парня, влюбилась всерьёз, а их странная история, которая тянулась исключительно благодаря его героической настойчивости, выдохлась задолго до этого, ну а теперь - и вообще говорить не о чем...
На крышу ему попасть не удалось: самая последняя, маленькая металлическая дверь оказалась запертой, под ней, в полумраке, сидела компания местных подростков, - он напугал их внезапным появлением и своим полубезумным видом. Алекс спросил у них, есть ли какой-нибудь другой выход на крышу, - они, как по команде, отрицательно замотали головами. Вероятно, они приняли его за злоумышленника, пытавшегося скрыться от погони. Опустошенный, пошатываясь от усталости, он медленно зашагал вниз по той же тёмной лестнице, доставая из пачки очередную сигарету. Выходить на освещенную лифтовую площадку, ехать в лифте, где могли быть попутчики из реального, благополучного мира, он не хотел, он даже боялся этого: нестерпимо было видеть умиротворенных мамаш с колясками, счастливых влюбленных, благостных пенсионеров, толкующих друг с другом о проделках внуков...
На улице он вновь стал выискивать её освещенное окно, пытался разглядеть: не мелькнёт ли за тюлевой занавеской знакомый силуэт. Ему никак не удавалось увидеть Лину вдвоем с её новым другом. По какому-то полубредовому наитию Алексу казалось, что получи он неоспоримые, очевидные доказательства их интимных отношений, он успокоится и отойдёт в сторону, перестанет звонить ей и преследовать повсюду. Вглядываясь в далекое окно, он надеялся увидеть там и Его силуэт, - Его, ненавистного и счастливого соперника...
Ни к кому в своей короткой жизни еще не питал он такой лютой, всепоглощающей ненависти. Этот человек сломал его жизнь, он был для него хуже, чем убийца: он убил, но оставил на этом свете его истерзанную тень, чтобы проигравший Алекс, наблюдая со стороны счастливых влюбленных, испытывал все муки ада.
Впервые Алекс увидел своего "злодея" глазами друга, Бориса Бреуса, - тот со знанием дела заключил, что соперник этот не может долго занимать сердце Лины:
- Клоун какой-то: рыжий, волосы торчат в разные стороны, штаны клетчатые... Одним словом, с тобой рядом даже поставить нельзя! Девушка скоро поймёт, как глупо она поступила, избрав этого олуха. Ты не переживай: каких-нибудь два месяца, и к тебе всё вернётся назад, да ещё с процентами!
Бреуса, студенческого друга Алекса, называли в институте "Крокодилом" за широкую и зубастую улыбку от уха до уха. Называли, кстати, не совсем удачно, больше подошло бы прозвище "Бельмондо", - настолько он был похож на французского актёра. Плэйбой, сердцеед, пластичный и ленивый в движениях как какой-нибудь негритянский бог баскетбола, он не должен был стать ни другом, ни даже приятелем Алекса. Но вот что-то потянуло их друг к другу. Алекс видел, что его новый друг внутри пуст, порой - зияюще пуст, но не мог иногда оторвать глаз от его лоснящегося, как мартовский блин, лица балаганного петрушки-пофигиста. Аскету и "немцу в душе", Алексу очень не хватало его гибкости, резиновой тягучести, амортизирующей все удары жестокой действительности. "Не бери в голову и не усложняй жизнь! Она проста и незамысловата, как овсяная каша на завтрак!" - такую философию исповедовал Борис и не перегружал себя неразрешимыми задачами. Он настойчиво предлагал Алексу на время, пока "подруга загуляла", завести какую-нибудь "мочалку" для "поддержания тонуса". "Длительное воздержание вредно для здоровья мужчины!" - со знанием дела напутствовал он.
Когда сам Алекс наконец столкнулся лицом к лицу с избранником Лины, он увидел, что никакой это не "клоун": не рыжий он, а белокурый, и волосы не торчат, а просто пострижены по последней моде. И одет он тоже по последней моде: ни дать, ни взять - модель из каталога "Отто", который частенько можно было увидеть на журнальном столике у Лины. "Ну вот, и нашла себя "принца" из журнала для "кумушек", - устало и желчно подумал Алекс, - совет да любовь, и... удачных покупок!" Легче, однако, от этого приговора ему не стало.
...Два года назад, на первом курсе, Лина сразу же обратила на себя внимание Алекса. Она стремительно вошла в аудиторию, ни на кого не глядя, гордо прошествовала к своему месту: маленькая принцесса с точеной фигуркой канатоходки и нервно подрагивающими крылышками античного носа! Принцесса носила прозаичное и немодное имя Галина, фамилия у неё была тоже самая обыкновенная - Рудакова. Имя она себе сократила, отбросив вульгарное "Га", представлялась Линой. Окружающие сразу и с удовольствием называли её именно так и никак иначе: ну какая же она "Галя"?
Алекс стал наблюдать за Линой со стороны во время лекций и в перерывах между ними, на занятиях по физкультуре. Поначалу он колебался: временами она ему нравилась, а порой он оценивал её скептически, - её задорная смешливость по пустяковым поводам казалась признаком неглубокого ума, а чересчур миниатюрные формы озадачивали: исполнилось ли этой девочке хотя бы 17 лет?
Напряженная первая сессия, доведшая нашего героя до полного изнеможения, заставила на какое-то время забыть о Лине, но как только сессия закончилась, его интерес разгорелся с новой силой. Сначала он полагал, что их знакомство завяжется само собой: ведь они учились вместе. Его не насторожил тот факт, что "канатоходка" совершенно не смотрит в его сторону и не горит желанием хоть что-то узнать о нём. Он объяснял её невнимание девичьей скромностью и застенчивостью. Её мнимое, как ему казалось, безразличие только раззадорило его, и маленькая Лина нравилась уже Алексу всерьез, недостатков её он больше не видел или не желал видеть.
Время шло, а "само собой" их знакомство никак не завязывалось, и Алекс решил воспользоваться старым способом, который представлялся ему банальным и пошлым: он просто приобрел два билета в театр. Чем только не поступишься ради знакомства с девушкой, которая тебе нравится! Кто бы знал, как долго он ходил вокруг да около, как выбирал удобный момент для приглашения, чтобы не было рядом никого из приятелей, чтобы вообще было как можно меньше свидетелей, и в то же время, чтобы приглашение это выглядело естественным, ненавязчивым, не спугнуло её!
Он совершил непоправимую ошибку, поставив в зависимость от её ответа будущее их отношений. Алекс почему-то решил - "психолог"! - что если Лина согласится пойти с ним в театр, то, вне всякого сомнения, станет его девушкой. Столь невероятно высокая ставка сковывала его, он никак не мог справиться с волнением и выбрать момент для приглашения. Наконец, времени оставалось совсем в обрез, и надо было решаться. И вот, всего за пару дней до спектакля он застал Лину в институтской библиотеке одну, без подруг. Вокруг, правда, кто-то сидел, но не с их курса. И он решился!
- Лина, не хочешь сходить в театр, на балет? - выдохнул он давно заготовленную фразу, склонившись над её столом.
- Какой балет? - сразу же спросила она с некоторым вызовом, и легкая краска смущения покрыла ее лицо.
- "Золотой петушок" Стравинского, - послезавтра, в четверг, в театре Станиславского! - гораздо увереннее продолжал он, ободренный её заинтересованностью.
- В четверг? Можно... - почти сразу, не раздумывая, не ломаясь, как это часто случается с девушками, согласилась она.
Голова его закружилась от восторга, повода для продолжения разговора Алекс не нашел, полагая, что все разговоры теперь - во время свидания; покинул он её так же стремительно, как и подошел.
Всё! Всё! - Теперь ему всё было ясно! "Она лишь умело скрывала свои чувства ко мне, но стоило мне только подойти, - думал он, - как стало ясно со всей очевидностью, что она ждала этого момента! Вот он - непревзойденный миг счастья!"
В назначенный вечер они встретились, вышли из метро на слякотную и промозглую ноябрьскую улицу. Лина сразу же взяла инициативу на себя, подхватив его под руку, - получалось, что не он, а она его вела в театр. Алекс с радостью покорился маленькой принцессе, не догадываясь, что Лина таким образом оберегает свою независимость.
Они вошли в вестибюль, миновали гардероб. На ней было шуршащее терракотовое платье старомодного покроя с накрахмаленным "бестужевским" воротничком, лицо с холода горело, огромные глаза-маслины с неподдельным интересом осматривали роскошные интерьеры фойе и зрительного зала.
Только здесь, в театре, Алекс увидел и понял, с какой необыкновенной, волшебной девушкой познакомился и имеет теперь счастье быть её провожатым. Почти все шедшие им навстречу мужчины, увидев Лину, прятали беспечные улыбки, прекращали разговор и почтительно расступались перед ней. Лина чувствовала это, и похоже, уже давно привыкла к тому, сколь парализующий эффект вызывает её появление у мужской части публики. Она смотрела как бы сквозь них или мимо них, избегая встречаться с жадными взглядами, чуть-чуть надменная холодная гримаска на чувственных губах выдавала то ли досаду, то ли скрытое, с легким налетом брезгливости, удовлетворение. Если это было удовлетворение, то оно передавалось и Алексу. "Эта моя девушка, она - со мной!" - калёным взглядом ревниво сигнализировал он своим потенциальным противникам.
В антракте Лина не позволила Алексу вставать с места, коротко приказала: "Сиди!" А он и не возражал: ему было так сладко повиноваться ей! На все его вопросы она отвечала односложно и как бы в шутку, сама вопросов почти не задавала - цельного заинтересованного разговора не получалось.
С тех пор прошло два года, но Алексу казалось, что после знакомства с Линой прошла целая его жизнь, потому что каждый день его безумной и бессмысленной борьбы за сердце возлюбленной вмещал в себя, казалось, месяц обычной, размеренной жизни.
Домой, в общежитие, после своих скитаний по городу Алекс возвращался только поздним вечером и обессиленный, валился на койку, порой не раздеваясь. Всё чаще он подумывал о каком-нибудь безболезненном способе ухода из жизни, но сам же понимал, что намерения эти - блеф: в самый последний момент, у крайнего рубежа, он, конечно же, остановится, и вот это саморазоблачение уничтожало его окончательно, - хотелось выть волком от полного бессилия! Иногда, на волне беспросветного отчаяния, он даже начинал цепляться за подсказку своего приятеля о "суррогатной" возлюбленной... Нет, до заурядной шлюхи он не снизойдёт, но ведь есть другой способ: "клин клином"... Надо только оглядеться вокруг, не может же быть такого, что на всём белом свете - одна лишь его Лина!
И однажды его осенило: Ника, Ника - девушка из его группы, тихая и скромная, с густыми огненными волосами и огромными синими глазами-озёрами! Ей, кажется, только недавно исполнилось восемнадцать, она была самой младшей из них и самой неискушенной, очаровательно краснеющей по самому безобидному поводу. Она была, безусловно, хороша, но Алекс ещё на первом курсе сразу же оставил её за скобками, как цветок пока даже нераспустившийся. С таким незрелым полуребёнком ему, двадцатипятилетнему, казалось, и разговаривать было не о чем! Но прекрасный цветок этот, между тем, страстно желал появления своего "садовника", и желание это исполнилось очень скоро: стройный и обворожительный обольститель с медовыми устами по имени Эдмунд склонил свою голову над рыжей копёнкой доверчивых волос! Было ли его первоначальное намерение банальным обольщением - неизвестно, но огромные синие глаза Ники так широко и искренне, с такой неизбывной надеждой открылись ему навстречу, что сам донжуан моментально потерял голову, и роман их, словно бурный поток, стремительно ринулся в неизведанное...
Их видели неразлучными около двух месяцев, они же не видели никого вокруг, но потом... потом оказалось, что у Эдмунда есть и другая жизнь - сложная и опасная, о которой Ника ничего не знала, оказалось, что он - "политический", не в ладах с властями и ему, вероятно, скоро придётся покинуть страну, чтобы не угодить за решётку...
Без малейшей ревности Алекс несколько раз рассеянно наблюдал, как Эдмунд где-нибудь за углом, или во внутреннем дворике института что-то горячо объясняет Нике, доказывает, а она только молча слушает его, убито опустив голову: похоже было, что Эдмунд убеждал её, что ей не по пути с ним, стремился как-то оправдать себя, обелить...
А потом их перестали видеть вдвоём, и никто не находил сил первое время заглядывать Нике в глаза: в синих озёрах перестало отражаться небо...
Около полугода Ника ходила одна, не поднимая глаз, ни с кем не общаясь, а потом неизвестно откуда появился вдруг этот Кислицын - невзрачный и вздорный старшекурсник со стоящими дыбом жесткими волосами, в очках, рябоватый. Ника как будто мстила всему свету и конечно Эдмунду, благосклонно позволяя этому чуду-юду ухаживать за собой. Внимательный наблюдатель не мог не заметить, что брошенная юная красавица не питает возвышенных чувств к своему воздыхателю, а лишь позволяет ему ухаживать и сопровождать себя повсюду. Алексу показалось, что Ника мечется, ведёт себя неразумно, делает необдуманные шаги и вот-вот согласится на связь с нелюбимым человеком только для того, чтобы победить одиночество...
В одну из тяжелых минут Алекс вновь вспомнил о голубоглазой сокурснице и словно озарение настигло его: сама судьба, неблагосклонная к ним обоим судьба, подталкивает их друг к другу! В полутёмном коридоре лабораторного корпуса он дождался однажды Нику - она была одна - остановил и, собрав чувства в кулак, спросил:
- Ника, ты счастлива?
В долю секунды волна эмоций, догадок, тягостных воспоминаний нахлынула на неё, повергла в смятение, но тут же откатила назад; ещё мгновение она просто отрешенно смотрела на него, а потом выдавила устало, опустошенно:
- Вообще-то я догадывалась... Но... теперь уже поздно, Алекс!
Алекс выдержал удар, но почти в ту же секунду испытал как будто даже облегчение: слава богу, ему не надо ничего брать на себя, ввязываться непонятно зачем в её запутанную жизнь, играть не свою роль, стараясь подтвердить её ошибочную догадку... Еще секунду они молча постояли напротив друг друга, Алекс уловил в её взгляде нотку сочувствия: ей ли не знать, как тяжело слышать отказ из уст любимого человека! Он хотел было переиграть эту фальшивую сцену: снять напряжение, объяснить ей, что хотел только разорвать замкнутый круг своей несчастной любви к другой, но вовремя остановил себя, - понял, что такой "трюк" вообще никуда не годится! Мерзко было у него на душе, одна лишь подленькая мысль чуть-чуть грела душу: ничего не подозревающая об истинном положении вещей Ника сможет теперь по достоинству оценить то мнимое мужество, с каким он будет нести свой крест "отвергнутого"!
Ника вышла замуж за нелепого Кислицына; как выяснилось, житейский смысл в этом всё-таки был: папа Кислицына занимал солидный пост в МИДе, его дедушка был чуть ли не заместителем Молотова в свое время, жили Кислицыны не где-нибудь, а в знаменитой высотке на Котельнической набережной. Папа собирался пристроить сына в какое-нибудь посольство на Западе, и Ника усиленно учила английский язык. "Нет Любви, так пусть хоть комфорт и материальное благополучие будут!" - таков был её расчёт.
Перед свадьбой жених Ники каждый день бывал в гостях у невесты в общежитии, Алекс регулярно видел их вдвоём: то в коридоре, то ненароком в Никиной комнате. Возвышенных чувств, как мы уже отмечали, Ника к жениху не питала, но ничто человеческое и ей было не чуждо: нетерпеливые объятия и поцелуи не знавшего женщины жениха разжигали плотскую страсть и в её застуженных жилах... Многие, во всяком случае, отмечали про себя, как после визита Кислицына огнём горела на щеках нежная кожа Ники: усы и щетина жениха были чрезвычайно колючи...
Алекс же был спокоен и невозмутим, в полном согласии с его прогнозом Ника не могла не оценить стойкости духа своего тайного "поклонника", порой ей было даже обидно, что он никак не выдаёт своих "страданий", не бросает в её сторону горящих ревнивых взглядов. И по необъяснимому закону тёмной человеческой души, открытому ещё великим русским поэтом, железная выдержка Алекса исподволь, но неумолимо начинала притягивать её! Развитию этого чувства, к счастью для её жениха, помешала свадьба, переезд в "дедушкины апартаменты". Молодым в пятикомнатной квартире была выделена комната с шикарным видом на Москву-реку, по совету родителей мужа Ника сразу же взяла в институте академический отпуск: учеба, де, подождёт, надо вить семейное гнездо, окружить "любимого мужа" заботой, готовиться к материнству...
Но Ника не собиралась становиться матерью в ближайшее время, для себя она обозначила испытательный срок в три года: только по истечении его можно будет говорить о детях. Молодой муж знал об этом условии и ничего тут поделать не мог, родителей в тайну оскорбительного для него испытательного срока не посвящал.
Роль благодарной Золушки в королевском замке Ника тоже не хотела играть: хозяйственная жилка в ней напрочь отсутствовала. По утрам она подолгу стояла неприбранная, в халате, у высокого окна, задумчиво смотрела на уличную муравьиную суету далеко внизу, на клубы серого дыма над ТЭЦ по другую сторону Москвы-реки... Нет, совсем не восхищал её этот воспетый живописцами, известный всей стране вид из окна! Всё чаще она видела себя певчей птицей в золотой клетке, ужасно жалела, что малодушно уступила уговорам и согласилась взять академический отпуск: в институте хоть подруги были рядом, а здесь - полное одиночество!
Между тем, на пути младшего Кислицына в посольские чертоги возникли неожиданные препятствия. В стране менялась политическая обстановка, в МИДе начались свирепые чистки, свёкра Ники перевели в непрестижный "внутренний" отдел, и он потерял возможность влиять на распределение кадров по "тёплым местам"... Муж Ники временно ("пока папа место не подберёт") был пристроен на скромную должность библиотекаря в архиве внешней политики, на минимальную зарплату, но выходило так, что место это могло стать для него постоянным и единственно возможным в сложившихся обстоятельствах...
Милая и обходительная поначалу свекровь Ники тоже менялась на глазах: однажды она даже позволила себе упрекнуть невестку в неблагодарности, "неисполнении обязанностей" - обнаружила ворох неглаженных рубашек сына у них в шкафу. И к собственному удивлению, Ника ей ответила в том же стиле! Не желая в запальчивости рассуждать и взвешивать, она услышала, как резкие и ядовитые слова сами собой слетают с её языка! Свекровь опешила, а вечером на кухне долго и нудно читала сыну нотацию о неподобающем поведении жены.
Догадавшись, наконец, что дипломатическая карьера за рубежом Кислицыну не светит, - долгое время ей об этом не сообщали, - Ника мысленно расторгла этот брак, вздохнула с облегчением и ждала только подходящего случая, чтобы объявить о своем решении мужу.
Академический отпуск её закончился, она с радостью вернулась в институт, в первый же день встретила Алекса - вот он, её "надёжный редут"! - и в минутном разговоре с ним как бы вскользь пригвоздила своего неудачливого супруга титулом "так называемый муж", посылая терпеливому другу недвусмысленный сигнал. Алекс же не узнавал Нику. Куда делась юная чистота помыслов, трогательная застенчивость и детская восторженность? У правого уголка её губ прорезалась неизгладимая морщинка - след саркастической и циничной ухмылки, частенько не сходившей теперь с её лица. Алекс не поддержал разговора, завязанного Никой: никогда не питавший симпатии к хмурому чудаку Кислицыну, сейчас он даже пожалел его. О Нике после её замужества он даже не вспоминал, - до того ли ему было! Ведь спустя всего лишь месяц после этой свадьбы вышла замуж за своего "клоуна" Лина Рудакова!
Слоняться под окнами её дома Алекс перестал, и время как будто начинало врачевать его раны, но стоило лишь новым молодоженам неосторожно явиться Алексу на глаза где-нибудь в институтском вестибюле, как боль с новой силой рвала на части его грудь, слепила глаза и мутила рассудок... Кажется, белокурый красавец, муж Лины, уже догадывался, почему странный тип со впалыми щеками режет его ненавидящим взглядом при встречах, и отводил благоразумно глаза, не имея желания связываться с ним...
Ника ещё несколько месяцев после возвращения в институт прожила в своей "золотой клетке", скорее по инерции. Она больше не "соблюдала режим": часто и надолго отлучалась из дома, ездила к подругам в общежитие, вызывая растущее недовольство свекрови и слабый ропот мужа. Она намеренно дразнила их, имея наготове давно отрепетированный ответ:
- Я вас не устраиваю? Что ж, давайте расставаться, я не возражаю!
В институте она с удовольствием взялась за учёбу, подумывала о диссертации. Была лишь одна причина, выбивавшая здесь её из колеи: изредка до неё долетали сведения и разговоры об Эдмунде, высланном из страны и обосновавшемся в Мюнхене. Он был принят в штат на радиостанции "Свобода", его голос часто звучал в эфире. Среди институтских барышень он и раньше пользовался успехом, а теперь стал просто "звездой", причём скандальной, запрещенной! Как только кто-нибудь из подруг в присутствии Ники заводил разговор об Эдмунде, она немедленно находила предлог и бежала от этого имени, прикрывая уши ладонями: чем меньше она знала о своем первом возлюбленном, тем лучше было для её душевного спокойствия.
Бывая в общежитии, с Алексом она встречи не искала, но в глубине души желала её, и когда случай сводил их, не скрывала радости: она была почти свободна, ещё несколько неприятных и формальных шагов - и их сближению ничто не будет мешать! Алекс, как и прежде, был невозмутим: трудно было понять, что у него на душе по прошествии полутора лет. Он видел, как начинает обрастать плотью сценарий, экспромтом написанный им когда-то, но Ника его уже не интересовала даже теоретически. Несколько раз он порывался рассказать ей всё, извиниться за вторжение в её жизнь, за то, что эгоистично хотел использовать её в качестве щита от своей роковой возлюбленной, но всякий раз откладывал неприятное объяснение, а потом и вовсе передумал исповедываться. "Да в конце-то концов, - рассуждал он, - она же не преследует его, не ловит его взглядов, а в прошлом - мало ли что было в прошлом!" Да и в прошлом не было ничего по большому счёту, кроме досадной осечки с его стороны!
О разводе Ники он узнал одним из последних. К стыду своему, он стал даже избегать её, - ничего не мог с собой поделать! В жизни его после окончания эпопеи с Линой образовалась огромная чёрная дыра: кровь запеклась, душа очерствела, огрубела, никого впускать к себе не желала. Алекс уехал по распределению в другой город, засел за научную работу, в Москву наезжал изредка - в библиотеку. Там-то судьба и свела его ещё раз с Никой - повзрослевшей, осунувшейся, потерявшей навсегда очарование юности. Ника застыла на месте, выдавая себя, глаза её откровенно недоумевали: "Ну куда же ты пропал, ведь я давно свободна, разве тебе об этом неизвестно?" Но Алекс говорил только о своих "великих" изысканиях, о грядущей защите диссертации, о кознях недоброжелателей. Он торопился распрощаться с ней, о её делах и планах не расспрашивал. Расставался Алекс легко, как будто видел Нику каждый день, и она вынуждена была ему подыгрывать, только во взгляде её сквозили удивление и досада...