Женщина для нас, мужчин, поистине сама жизнь. Например, она источник всех зол.
Рюноскэ Акутагава
Ты будешь танцевать босая! Как хорошо! Как хорошо! Твои маленькие
ножки будут, как белые голубки. Они будут похожи на белые цветочки, что
пляшут на дереве. А! Нет. Она будет танцевать на крови! На земле кровь. Я не
хочу, чтобы она танцевала на крови. Это было бы очень дурное предвещание.
Оскар Уайльд
Глава 1
У них был только один шанс - не встречаться. Но стоило Джервису и Виктории увидеть друг друга, как между ними возникла... Нет, не любовь, но некая связь, слишком высокая, чтобы описывать ее банальными определениями, затрепанными словами. И, что гораздо важнее, в тот миг вокруг них возникла история.
Она стояла посреди дешевой забегаловки с подносом в руках и озиралась в поисках свободного места. Он сидел, вяло дожевывая бургер, и наблюдая за окружающими. Искал девчонку на одну ночь, если быть честным, а нашел... Их взгляды пересеклись, и девушка улыбнулась несмело, а он замер, не зная, позвать ее или нет. Словно чувствовал, что для них обоих сейчас будет лучше отвернуться.
- У Вас свободно? - спросила она, тут же, не дожидаясь ответа, ставя поднос и садясь рядом. Джервис кивнул и опустил взгляд, но есть ему расхотелось, как это часто бывает рядом с красивыми девчонками... если, конечно, тебе пятнадцать. Джервис уже лет двадцать не испытывал этого ощущения.
Он поднял голову. Девушка смотрела на него, улыбаясь, отрешенно ковыряя вилкой салат, но в то же время, по ней нельзя было сказать, хочет она знакомиться или нет. Но мужчина чувствовал, что они уже запустили механизм судьбы, так что нет смысла оттягивать момент. Он похлопал себя по джинсам, чтобы руки не оказались слишком влажными, и протянул ладонь через стол:
- Джерри.
- Вики.
Она засмеялась и подавилась сухариком. Он крепился, чтобы не усмехнуться, но увидел, что она, успокоив кашель, хохочет над собой, расслабился и тоже улыбнулся. Его руку еще с минуту покалывало, словно электричеством.
Они болтали еще долго после того, как доели свои порции до последней крошки (и Джервис тоже!), до самого закрытия ресторанчика. Джерри был полностью увлечен своей новой знакомой, говорил без умолку, пытаясь выставить себя в лучшем свете, соврал, что работает на заводе (на самом деле, его уже неделю как уволили), но даже взять ее за руку не решился. Виктория мало говорила, больше недоверчиво качала головой и смеялась, явно копируя какую-то кинозвезду. У кого другого это бы выглядело глупо и наигранно, но только не у нее.
Не красавица, отметил Джервис, точнее, не того типа внешности, что принято лепить на обложки журналов. Но в ней есть нечто роскошное - получая ее, получаешь словно старинную шкатулку. Можешь только развернуть упаковку и любоваться, а можешь открыть и послушать завораживающую мелодию или обнаружить внутри бабушкин алмаз.
Их попросили на выход, когда время перевалило за полночь. В зале кроме них оставалась только пара пьянчужек.
На улице похолодало, и Виктория поежилась. На руках у нее выступила "гусиная кожа", что показалось Джерри особенно трогательным. Кажется, мурашек на девичьей коже он тоже не видел лет двадцать. Телки, которых он подцеплял, почти всегда были пьяными и не мерзли.
- Если хотите, зайдем еще куда-нибудь, погреться, - Джерри поднял руку, но так и не коснулся плеча Виктории, сам плохо понимая, почему не позволяет себе такой малости. Будь на месте Вики его обычная знакомая на ночь, к полуночи он бы уже обнимал ее за талию. Быть может даже целовал. С некоторыми же и вовсе к тому времени, как с Золушками, все было кончено.
- Нет, не нужно. Я поеду домой.
- Не боитесь в такой час ловить такси? - она помотала головой. - Будь у меня пиджак, я бы его Вам предложил.
- Еще предложите, - засмеялась она. Перед ними как раз затормозила машина с "шашечкми" на боку, - в следующий раз.
Виктория исчезла в саолне и умчалась прочь. Джерри еще несколько минут стоял у самого края проезжей части, вспоминая запах ее духов и электрическое напряжение недоприкосновения руки, прежде чем понял, что обещанная Викторией вторая встреча - просто шутка. Он не знает ни ее адреса, ни фамилии, ни места работы. Его радость вмиг растаяла.
Несмотря на то, что Джервис подозревал о тщетности своих надежд, он все равно ждал Викторию в единственном месте, где они могли бы встретиться вновь: в том самом ресторанчике. Но каждый вечер в течении недели он уходил домой не с ней.
Некоторых девушек, которых Джерри приводил к себе, он истязал больше, чем те просили (а некоторые не просили его вовсе, но ему, пьяному, было плевать). Он пытался представлять на их месте Викторию, но тщетно - за несколько дней ее образ позабылся, остави после себя только смутное ощущение, как дыхание завершающихся школьных каникул, что-то неосязаемое, эфемерное. Он бредил ею, благо, теперь все дни у него были свободны. Куда бы он ни смотрел, он чувствовал, как пространство пронизано ожиданием Виктории.
Джерри выдумал себе мир, в котором Виктория недвусмысленно обещала ему прийти на встречу в то же время и в то же место, и он поверил в это настолько, что постепенно в нем начало расти негодование: где же она? Обманула! Спустя неделю мучительного ожидания, он уже был уверен, что если (точнее, когда) Виктория наконец явится, он гордо напомнит ей, что она не выполнила обещание (все вы, женищины, такие, поманят и спешат увильнуть!), однако в тот миг, когда она действительно вошла в дверь, придерживая рукой хвост мокрых волос, чтобы капли не текли за шиворот, Джерри позабыл все свои ехидные фразы. Он просто смотрел, как она трясет зонтик, промакивает одежду и лишенное косметики лицо платком, заново собирает волосы и перетягивает их резинкой.
Он приподнялся из-за стола, готовый обратить на себя ее внимание, помочь с курточкой или зонтом, но она увидела его еще до первой фразы, до скрещения взглядов: словно затылком ощутила полудвижение у себя за спиной и обернулась.
- Привет.
Он так и остался в той позе, которую она заморозила своим первым взглядом: руки ухватились за стол, ноги полусогнуты, готовые поднять Джерри, но ему больше не нужно было вставать.
- Я не знала, встречу ли тебя здесь. Хотя надеялась.
Джерри снова плюхнулся на стул. В глубине души снова заворочалось недовольство: вот она, типичная женщина. Наверняка она врет! Но эту мысль затопила щенячья радость от ее улыбки, искренней и нарочитой одновременно - Виктория старательно подражала какой-то актрисе.
Они снова проговорили весь вечер, деля на двоих один дешевый салат. Оказалось, что это не Джерри упрекать Викторию во лжи: она была на заводе и знает, что он уволен. Но, судя по всему, это никак не отразилось на ее отношении к нему. Даже напротив, ее взгляд стал нежнее, чем был в день их знакомства.
Это даже было похоже на "нормальное свидание". Они говорили и делали много глупостей, а потом, когда во второй уже раз их под закрытие выгнали из ресторанчика, залезли через забор в парк неподалеку и танцевали в темноте под мелодию из мобильника Виктории.
Джерри уже тысячу лет ни с кем не танцевал медленный танец, хотя порой еще дергался на танцполе, если приход выталкивал его в гущу молодняка (впрочем, и там он больше щупал девиц, чем действительно пытался попасть в музыку). Виктория же будто "обтанцовывала" его, Джерри ничего и не приходилось делать, она передвигала его руки, ухватив за запястья, перекладывала их по себе, щепча только одно слово: "так", а сама крутилась, вертелась, вскидывала ноги выше головы с искусной грацией...
- Ты ведь танцовщица? - спросил он, когда они выбрались из парка и шлепали по мокрой мостовой. Виктория боролась с желанием снять натиравшие от воды туфли.
- Да, я младший инструктор в студии, - она не смотрела на него, уставившись на свои пальцы ног, но не из-за сосредоточившейся в них боли, а от смущения, - уже поздно, прости, наверное, мне пора домой. Только у меня мобильник разрядился, не знаю, откуда позвонить...
- Тут совсем рядом мой дом, я поднимусь, чтобы вызвать тебе такси.
Виктория не стала возражать, и они пошли по темным дворам, изредка переговариваясь о всякой чепухе вроде погоды.
Уже в своем дворе, бросив на спутницу мимолетный взгляд, Джерри вздохнул. Виктория воистину оказалась особенной - еще ни с одной девушкой за последние десять-пятнадцать лет он не встречался целых два раза... И не то что не затащил в постель, даже не поцеловал!
Или... внезапно Виктория облизнула губы и тут резким балетным движением встала на цыпочки, обхватила Джерри за шею рукой и поцеловала в губы.
Он схватил ее, прижал к себе, чуть было не начал, обезумев, сдирать с себя одежду прямо на улице, но вовремя спохватился, кое-как выцарапал ключи из заднего кармана, открыл подъезд и, подхватив Викторию под бедра, спиной начал подниматься по лестнице. Они не переставали целоваться ни на секунду, даже когда Джерри практически вынес девушкой дверь своей квартиры.
Они повалились на тощий матрас, заменявший Джерри кровать, не отрываясь друг от друга, уже не столько целуясь, сколько кусая друг друга, поглаживания перешли в щипки, но когда Виктория схватилась за ворот рубашки Джерри, намеревась разорвать его, она вдруг замерла. Облизнула губы, потрогала их пальцем и посмотрела на него.
- У тебя кровь. Ох, прости, это я виновата. Иди, прижги йодом...
Джерри отстранился, словно в полусне, и встал. Обычно он бы сказал, что это ерунда, ничуть ему не помешает (к тому же, с маленькой крови все только начиналось), но теперь он даже не подумал, что может ослушаться Виктории. Пока Джерри шел до ванной, перед глазами у него все плыло, руки горели ощущением женского тела, ноздри раздувались, как у животного. Нависнув над раковиной, мужчина дал себе несколько минут передышки, чтобы осмыслить все произошедшее: возвращение женщины, о которой он грезил всю неделю, и ее нынешнее местонахождение - в его квартире, прямо за дверью, всего в паре метров от него. От одной
этой мысли он весь напрягся, чувствуя, как полыхают огнем его жилы, как напрягся его пенис, словно настороженный зверек. Перед глазами у Джерри заметались образы голой, подмятой им под себя Виктории, стонущей, с красными следами его пощечин на щеках, грудях... Он невольно согнулся пополам, так ему хотелось сейчас ощутить ее плоть по-настоящему.
Плеснув на лицо только раз теплой водой, Джерри вернулся в комнату. Виктория не шелохнулась, когда он подошел к ней, даже встал совсем близко: она успела заснуть, перевернувшись на бок и трогательно подложив руки под щеку. Нужно ее разбудить, подумал Джерри, но не двинулся с места. Он застыл у матраса, перебирая в голове яркие картинки, в которых он тем или иным образом жестоко насилует Викторию. Но как только его колени коснулись матраса, еще раньше, чем он лег, Джервис понял, что не в состоянии сделать с ней ничего - просто физически он этого бы не смог. Его возбуждение ушло с физического плана на подсознательный, и когда Джерри лег, созерцая плавный гитарный изгиб спины и бедра Виктории, он чувствовал себя скорее в ирреальном восторге наркотического прихода, нежели в обычном своем настроении. Хотел он ее все еще или нет, уже не имело значения - коснуться ее он не мог.
Глава 2
Утром Виктория, как ни в чем не бывало, причесалась, слегка накрасилась и, всунув натертые ноги в туфли, покинула жилище Джерри, не забыв поцеловать мужчину на прощание так, словно между ними действительно что-то произошло ночью. Джервис остался в полном недоумении на пороге квартиры, сумев запереть замок только когда очнулся спустя пару минут: не раньше, чем за Викторией захлопнулась дверь подъезда. Джерри вернулся в спальню, с размаху бросился на матрас (ушибив себе при этом колени), и, шаря руками по застиранной простыне, кое-как покрывавшей унылое лежбище, пытался собрать запах неполученной своей любовницы. Но он терялся в флюидах, оставшихся после множества предыдущих девок. Так, думая о Виктории, и никуда не торопясь, мужчина задремал, не заметив, как мечты постепенно превратились во сны.
Ему снилась Виктория, пляшущая в круге света: то на залитой солнцем лужайке, в белой развевающейся тунике, чистая и святая, то на сцене, ухватившись руками за шест и раскидывая ноги выше головы. Но реальность оказалась далека и от того, и от другого.
Проснулся Джерри на закате, с гудящей головой, совершенно разбитый. Уверенный в том, что теперь точно больше не увидит Викторию, он решил напиться. Два следующих дня слепились в невнятное нечто, мутное, бессодержательное, как смазанная пальцем каллиграфия - то, что могло бы быть прекрасно, но что он намеренно испортил.
На третий день весь алкоголь в доме закончился, и за ним пришлось спуститься в магазин. Поднимаясь назад в квартиру, Джерри обнаружил в своем почтовом ящике конверт с визитной карточкой студии, где преподавала Виктория. Ни на конверте, ни внтури ни строки от нее самой, не считая адреса, не было. И в то же время, столь недвусмысленное предложение точно значило что-то.
Джерри чуть было не позабыл сумку с бутылками на лестничной площадке: ухватился за карточку, как за золотой билет, и начал подниматься в квартиру. Уже у самой двери вспомнил, что кое-что забыл, снова спустился и подобрал покупки. И все это - пока в голове звучало набатом имя Виктории.
Бутылки остались кое-как брошены на кухне, уже потерявшие свою привлекательность. По дате на конверте Джерри понял, что письмо было отправлено в тот же день, когда они в последний раз виделись с Викторией. Значит, она ждала его уже несколько дней!
"Если я сейчас соберусь, то даже успею вывести ее куда-нибудь пообедать!" - подумал он, тщетно пытаясь пригладить в ванной волосы. Давно не мытое мутное зеркало кое-как отражало его лицо, в искусственных сумерках (благодаря дешевой лампочке) казавшееся даже вполне пристойным. К счастью, в доме нашлись чистые носки и более-менее свежая футболка.
Уже на улице Джерри расчел финансы: хватало на очень дешевый обед и стредней привлекательности букет, но явно не больше. Если сэкономить на цветах, можно было бы повести девушку в более симпатичное место, чем даже та забегаловка, где они встретились... Но, как знать, возможно, Виктория вовсе прогонит его? Джервис решил приобрести букет пошикарней.
Поплутав около получаса, Джервис наконец нашел студию, адрес которой был указан на визитке. Располагалась она в торце мрачного, как в фильмах ужасов, спортивного комплекса. Войдя в само здание, молодой человек прошел по длинному коридору, пока не уткнулся в табличку с надписью, уже недвусмысленно убеждающей в том, что он на месте. Джерри застыл у порога, не решаясь ни постучать, ни войти, ни даже приоткрыть дверь пошире, так и глядя сквозь щелку в пол-ладони толщиной. Виктория стояла у станка, забросив на него ногу и разминая руками ступню, словно героиня картины Дега. В углу с легким шелестом переворачивал диск проигрыватель, поставленный на паузу. За окном начался дождь, но тут, в студии, звуки капель были едва слышны, и спустя минуту их вовсе загрушила медленная мелодия. Виктория оторвала взгляд от ноги, улыбаясь, в два шага выпорхнула на середину зала и закружилась, закрыв глаза. Ее руки взметнулись над головой, словно крылья, рухнули вниз, девушка согнулась, легко опершись ладонями в пол, вскинула ноги... Она явно весила несколько больше, чем обычно положено балерине: грудь вполне себе женственно выдавалась, только сейчас примятая тесным спортивным топом, но это не мешало Виктории извиваться, как цирковая женщина-змея.
Джерри даже не подумал, что магнитофон не мог включиться сам собой, и потому вздрогнул, когда в отражении зеркал появился мужчина: хорошо сложенный, стройный спортсмен. Он приблизился к Виктории отточенным умелым движением и взял ее за талию. Вот как, понял Джервис, он должен был танцевать с Вики в парке, если б умел. Тот танцор-профессионал позволял ей откинуться назад, легко поддерживая под лопатки, пока пола касались лишь носочки Виктории, вскидывал ее над собой, ловкую и жесткую, с без труда замороженными в красивой позиции ногами, обвивал вокруг себя...
Джерри отшатнулся от двери, зажмурился: его словно ударили под дых, ревность обожгла, как кипяток, от груди до макушки, так что слезы выступили на глазах. Джервис прислонился спиной к стене возле двери, но не простоял так и минуты, выбежал на улицу: вся студия была обвешана зеркалами, даже в коридоре несколько из них покрывали стены. И видеть трехкратно размноженные в зеркальном коридоре отражения Виктории и ее партнера, особенно рядом со своей неопрятной небритой рожей Джервису было просто невыносимо.
"Я ее недостоин," - он ужаснулся этой мысли, особенно тому, что она была правдивой, и выскочил под моросящий дождь на крыльцо. Быть может, будь погода лучше, он бы пошел домой, выбросив букет где-нибудь по пути, но мелкие капли, забарабанившие по макушке, загнали Джерри назад, под козырек крыльца. Он остался стоять - просто так, не дожидаясь Викторию, но и не уходя. Мыслей в его голове никаких не было.
Когда она вышла, дождь уже перестал лить, а цветы в букете начали увядать. Виктория уставилась на Джерри, покачала неверяще головой, смерила взглядом снизу вверх, от не слишком чистых ботинок до вставших почти торчком от влажности волос. Произнесла неверяще:
- Сколько же ты меня тут ждал? С утра, с обеда? - а потом повернулась спиной, - в любом случае, теперь ты можешь предложить мне пиджак.
Он укрыл ее голые плечи, вручил загрустивший букет и взял под руку - в обмен на скромный поцелуй в край губ, не столько благодарность, сколько обещание. Вечер чем-то напоминал и их первую, и вторую встречу, но теперь Джерри чувствовал себя возведенным в ранг официального бойфренда.
- Я видел... твоего друга.
Виктория даже бровью не повела, то ли не чувствуя в голосе молодого человека ревнивых ноток, то ли намеренно игнорируя их, и ответила, не выделяя голосом ни одного слова, как бы без намека:
- А! Он предлагал меня подвезти до дома, но за ним зашел его парень, так что прогулку пришлось отложить. А меня встретил мой, так что все довольны. Ты ведь меня проводишь? - она подняла сияющее лицо на Джерри. - Ты сегодня очаровательно небрежно выглядишь.
На самом деле, Джерри был просто мечтой Вики. Постыдной, но такой сладкой: чем грязнее, неряшливей он был, тем больше напоминал ей о снах, в которых она трахалась с прокаженными, а потом просыпалась, мокрая и горячая, с тоской по тому, что только что испытала.
Они ввалились в квартиру Вики, неистово целуясь, но, сделав пару шагов, остановились и резко отпрянули друг от друга. Как только ее рот приглашающе приоткрылся, между ними встала невидимая стена, теперь растащившая их к разным концам узкого коридора. Виктория стянула на груди позаимствованный пиджак и опустила взгляд:
- Я не могу, - сказали они хором. Оба чувствовали, что если они переспят, случится что-то невообразимо прекрасное, и в то же время - предельно греховное, как вкушение плода древа познания. Этого нельзя было допустить.
Еще Виктория ощущала страх, что если она отдастся ему, их преклонение друг перед другом исчезнет.
А Джервис ощущал только бессилие. Нельзя заниматься сексом со Святой Терезой, нельзя вожделеть Деву Марию, это богохульство.
Виктория взбила волосы ладонью и со стоном усталости побрела в глубь квартиры.
- Мне нужно в душ. Я вся мокрая после целого дня танцев.
Пиджак она бросила на ближайший стул и, пройдя через аккуратную гостиную, скрылась за полупрозрачной дверью ванной. Она не заперлась, даже прикрыла ее неплотно, намекая и приглашая, но Джерри не двинулся с места. Вероятно, несмотря на бросаемые тут и там знаки, Вики и сама уже поняла, что их влечение друг другу будет нарастать с каждым днем, но не получит выхода никогда. Благословенное проклятие.
- Я за сигаретами, - бросил Джервис и вывалился из квартиры. Перед глазами у него все плыло, как после наркоза.
Он обнаружил себя глубокой ночью в какой-то забегаловке над стаканом с ромом. напротив полубоком к нему сидела дородная рыжая женщина лет сорока.
- Вы со мной? - спросил Джервис. Женщина равнодушно пожала плечами.
Поехать к нему они не могли, поэтому по-быстрому трахнулись в туалете того же жалкого бара. Она была склизкой, как улитка, и неумелой шумной любовницей. Вульва ее напоминала развороченную взрывом яму, взорванную истерзанную плоть. Когда Джерри вошел в нее, он потерялся. Его член, выпрыгнув из тесноты штанов, обрел отнюдь не долгожданную свободу внутри влагалища новой знакомой. Он больше ощущал омерзение, чем вожделение, пока сотрясал телом рыжей шлюхи стену кабинки, попутно думая, состарится ли лет через двадцать Виктория и станет ли так же безобразна, как эта тетка?
И, обезумев в конец от алкоголя, отвратительности происходящего и недоступности Виктории, он сжал горло рыжей и не отпустил, пока она не перестала дергаться в его руках. Только когда из носу потаскухи потекла тонкая струйка крови, Джерри понял, что наделал. Если бы дверь не была заперта, он бы выбежал и раскрыл себя, но, по счастью, за несколько секунд, в которые молодой человек пытался справиться с задвижкой, он немного пришел в себя. Следовало дождаться, пока туалет не опустеет.
Джерри усадил тетку на унитаз, а сам скрючился, рассматривая в щель под дверью ноги посетителей: женские и мужские. Не только они с рыжей потаскушкой использовали это место не по прямому назначению. Но вот, наконец, в туалете никого не осталось, кроме них: Джерри и его жертвы. Тогда Джервис, зная, что у него, возможно, всего минута времени, вышел, не забыв прикрыть дверь так, чтобы казалось, что она заперта. Ноги трупа должны были создать иллюзию, что в кабинке занято.
Руки Джерри помыл, на всякий случай смочив манжеты, чтобы смыть капли крови, которые могли бы случайно остаться на ткани.
Потом он вернулся домой к Виктории пешком, чувствуя, что на нем, как пыль, осел запах той женщины. Он ринулся в ванную, включил воду, но не нашел в себе сил раздеться и залезть в ванну. Закрыл краны, вышел в спальню. Виктория, едва прикрытая одеялом, растянулась, словно кошка. Белая летняя пижамка выделяла ее фигуру на коралловых простынях.
Джерри вдруг ощутил себя усталым и довольным, как если бы второй половины этой ночи не было, и они с Вики просто по-домашнему занимались любовью в этой самой спальне, на этом свежем чистеньком шелке. Не раздеваясь, Джерри лег на кровать, поверх одеяла, и обнял Викторию одной рукой. Так они и проспали до утра.
В восемь Джерри проснулся, как от толчка, и в первые несколько минут не мог сообразить, что он тут делает. Потом он вспомнил все разом, словно в голвое включилась пленка и стремительно прокрутилась: танцевальная студия, мужик, лапающий Викторию, его собственные руки на ее теле, и - бах! его же ладони, стискивающие горло рыжей женщины.
Одежды он своей не нашел, вместо этого на спинке стула висел мужской халат. Джерри надел его и вышел из спальни.
Викторию он обнаружил на кухне, она переоделась в его рубашку и теперь, мурлыча песенку, одной рукой водила расческой по челке, другой размешивала сахар в кофе.
- Я слышала, как ты пришел, - ее сухие губы беззлобно мазнули его по краю рта, больше по колкой щетине, - вот твой кофе.
Она выглядела так, словно они провели эту ночь вместе: растрепанная, довольная, родная. Джервис внутренне сжался, перекручиваемый пароксизмом мук совести.
- Я взяла твои брюки погладить, они висят на вешалке в гостиной, - Виктория провела рукой по рубашке, - ее тоже бы следовало привести в порядок. Может быть, даже постирать.
Джерри вздрогнул, соображая, не могло ли остаться на его одежде капель крови. Сам он уже не помнил точно, и даже воспоминание о том, как он пытался спешно застирать манжеты, почти изгладилось из памяти. Из задумчивости Джерри вывел звук включенного телевизора. Он дернулся, словно в ожидании удара, поднял одно плечо, будто мог заслониться им от звука.
Передавали новости. Джерри прислушался, внутренне уже ожидая, что вот-вот объявят о его преступлении, даже наверняка скажут, что по следу убийцы уже пущена полиция (о том, что он подставляет Викторию, Джерри даже не задумался). От страха и сосредоточенности у него на висках даже выступил пот. Джерри неловко потер плечи, чувствуя озноб.
Виктория смотрела на него поверх дымящейся кружки с кофе очень внимательно. В ее глазах сквозило подозрение.
Глава 3
Следующие несколько дней Джерри провел как в лихорадке: ему казалось, что все вокруг знают, что он кого-то убил. И что даже самым невинным замечанием он может себя выдать. Мысли стали тягучими, пугливыми, одно слово в голове отделялось от другого ударом сердца. На какое-то время Джерри стал так же бессилен со всеми встречными женщинами, как и с Викторией. Да и они сторонились его, читая что-то в его взгляде, и это было еще хуже, чем в школьные годы. Но мало-помалу ощущение собственной нечистости, греховности начало таять, а через две недели Джервис почувствовал, что уже с трудом может воспроизвести детали убийства. Он даже намеренно сходил в тот же самый бар, где подцепил рыжую, разговорился с барменом и ненавязчиво вывел разговор на убийства.
- У нас, кстати, буквально дней пятнадцать назад убили женищну в туалете, - сказал бармен, - должно быть, ревнивый любовник.
- Вот оно как, - Джерри улыбнулся и, несмотря на то, что не видел своего лица в тот момент, эта улыбка ему понравилась, - да. Некоторые ревнивцы опасны для общества.
Он расплатился и вышел, повторяя про себя "это я ее убил, это я". Он всматривался в лица людей в метро, гадая, разделил ли хоть один из них то же чувство, что повезло испытать ему: бесконечную власть над другим существом.
С тех пор он словно вышел на другой уровень существования. Весь мир виделся теперь в ином свете. Джерри чуть ли не впервые в жизни стало лего общаться с людьми, особенно - с женщинами. Больше ни одну ночь он не проводил в одиночестве. И девушки начали сами подсаживаться к нему за столик, накручивая локон на пальчик, облизывая напомаженные губки - и все молодые, сочные, хоть и вульгарные кокетки. Джерри приводил их к себе домой, иногда они звали его к себе, всю ночь они кувыркались, но больше Джервис не убил ни одной. Пока ему было достаточно воспоминаний. Иногда, если подружка на одну ночь успевала заснуть, утомленная диким сексом, Джерри клал руку ей на шею, думая, что сейчас он бы мог ее убить. Но он не станет этого делать, потому что ожидание прекрасно, почти такое же хорошее чувство, как в детстве, когда считаешь дни до Рождества.
Считаешь дни, ощущая ладонью бьющуюся жилку на тонкой шее.
Тем не менее, с Викторией они не расстались.
Джерри посещал все ее выступления, а порой и репетиции: стоял в дверном проеме, прислонившись спиной к косяку, наблюдал, как танцовщицы разминаются, потом часами отрабатывают один и тот же элемент, как Виктория беззлобно переругивается с партнером, жалующимся на ее вес... Вскоре, все в студии перестали обращать на Джерри внимание. И все знали, что он жених Вики. Так они его называли: не "бойфренд". "Жених".
Вечером он провожал ее домой, кратко целовал в уголок губ на лестничной клетке, а потом уходил. Иногда, впрочем, и оставался - лежал с раскрытыми глазами на второй половине кровати, чувствуя мерное дыхание девушки на своем плече. Заснуть на шелковых простынях ему никогда не удавалось. Еще несколько раз за прошедшие три месяца они пытались заняться любовью, все - с подачи и по инициативе Виктории, - но все так же безуспешно: словно магниты, они одновременно притягивались друг к другу, и вместе с тем в решающий момент внезапно отталкивались. Со временем они перестали и пытаться, и оба не жаловались. Джерри хватало секса на стороне.
Он знал, что и Виктория с кем-то спит: чувствовал, даже если прошло уже несколько часов. Даже если она приняла душ и проветрила квартиру, когда он ложился рядом с ней, по какому-то особенному жару ее тела он знал совершенно точно. А если они находились не в студии или у Джерри, у нее дома он догадывался еще раньше: комнаты были убраны странно и спешно, каждый раз одинаково по-особенному. Джервис не мог бы сказать, что он такого подмечал в каждый свой визит, однако подозревал, что не ошибся еще ни разу.
И при всем этом они оба не боялись друг друга потерять. Словно, пока они не соединились по всем правилам, это им не грозило.
Спустя примерно пять месяцев Джерри снова совершил убийство. Он не планировал этого, но девушка, с которой он поехал домой, уже у него в квартире вдруг передумала. Может быть, ее оттолкнула грязь и бедность жилища Джерри, или же она изначально намеревалась только подразнить мужчину, но, в итоге, дамочка уселась на софу и, закинув одну неровно вымазанную автозагаром ногу на другую, заявила, что уже раздумала спать с кем бы то ни было в эту ночь.
И в ту минуту, когда она только закрыла рот, Джерри вдруг почувствовал небывалый гнев, и при том все предметы перед ним обрели необычную четкость, словно отрисованные тушью, свет уличного фонаря, льющийся в окно, будто разделил лицо девицы на две половины. Джерри ударил ее по той, что была темней.
Девица пискнула, попыталась вскочить на ноги, но второй удар - в живот - опрокинул ее обратно на диван. Джерри одним движением содрал с себя галстук, завязал им рот жертве, а потом схватил ее, уже не сопротивляюущуюся, обмякшую от страха и только тихо хнычущую, поднял на руки и понес к матрасу, как невесту, но не опустил бережно, как сделал бы это с Викторией, бросил с размаху, так что у девицы вышибло дух из груди. А потом он набросился на нее, и терзал, пока она не затихла. Но когда Джервис утолил свою похоть, жертва еще была жива. Он мог бы ее отпустить, он вовсе забыл о ее существовании, удовлетворенный, как сытый удав, засыпающий, но тут слизывающая с губ кровь и слезы бедняжка закашлялась: разбитый нос хлюпал, когда девушка попыталась перекатиться на спину и встать, она подавилась.
Джерри схватил ее за сползший на шею галстук и, оседлав жертву, прижав ее своим весом к тощему матрасу, начал затягивать удавку. Девушка даже не сопротивлялась, видимо, от шока. Вряд ли она понимала, что в эти минуты заканчивается ее жизнь. Потом Джерри встал и вытер руки о бедра, недоумевая, откуда могло взяться столько крови. Он включил настольную лампу, чтобы посмотреть, и понял, что в порыве садисткой страсти лишил девушку почти всех зубов.
На матрасе темнело пятно.
Что ж, почти весело подумал Джерри, ощущая небывалый прилив сил, избавиться от тела и от матраса - плевое дело. Все можно сжечь.
Но машины у него не было, нужно было придумать, как достать ее, не вызывая подозрений, чтобы потом не нагрянули копы. "Я ведь и убил-то ее только потому, что не хотел, чтобы она подала заявление об изнасиловании, - лгал себе Джерри, - если б она согласилась добром, я бы ее отпустил."
Следующий вечер они с Викторией планировали провести вместе. Но это не значило, что они будут только вдвоем: Вики пригласила всех желающих, кто работал с ней в студии, сходить в бар, поиграть в бильярд и выпить. Пара девушек отказались, но все парни дали жаркое согласие.
- Вот это да, - присвистнул Джерри, и склонился к уху Виктории, - а я думал, раз они все геи, то и в бары не ходят.
Она смерила его таким взглядом, что Джервис понял: он сказал что-то не то. Или не так, быть может, не слова были важны, а интонация.
- У некоторых из них даже есть подружки, - после паузы процедила Вики. Джерри хотел было добавить "надеюсь, это не у тех, кто тебя лапает?", но сдержался.
Вечер проходил удачно. Вики и ее партнеры по танцам играли в бильярд, девушки-танцовщицы пили, окружив Джерри, словно курочки - цыпленка, защищая его от враждебной окружающей среды. О да, и был резон! Джерри стал следить за собой после того, как уверился в прочности их с Викторией отношений, хоть и знал, что она обожает его небрежность (тут важно было найти золотую середину!), но девицы летели на него, как мотыльки к огню свечи из-за чего-то другого. Взгляда, появившейся уверенности в развороте плеч? Или просто Джерри стал излучать ту самую пресловутую мужскую энергию, дикую, медвежью.
Каждая вторая крошка на самом деле мечтает быть растерзана, подумал Джервис.
Babes for breakfast, bitches for lunch*.
- Ну что, девочки изображают твой гарем? - хихкнула подошедшая сбоку к столику Виктория, - я немного наблюдала за вами...
- А я - за тобой, - улыбнулся Джерри. Рядом с Викторией он снова становился таким, как в их первую встречу, забывал про убийства. Его взгляд заинтересованно сользнул по публике в баре всего пару раз в поисках развратных цыпочек - пока не наткнулся на алый всполох волос Вики, летящее яркое крыло, ее белую руку, недовольно скручивающую непослушные пряди в узел на затылке.
- Я видела, как к тебе пытался подойти чуть ли не десяток девушек, да только мои подружки вовремя сделали вид, что они с тобой, - Вики засмеялась, и узел ее волос раскрутился, тяжелые кудри расплескались по спине и плечам, - они делают работу, за которую приличествовало бы взяться мне, коль уж ты мой парень!
Джерри смутился.
- Я к такому еще не привык. Никогда, даже в школе, не пользовался особенной популярностью.
Виктория пожала плечами.
- Я тоже. Хотя и сейчас, знаешь, не очень, ну, ты понимаешь, - она покрутила пальцем у своего лица, - слишком много веснушек и нос у меня картошкой.
- Ты, должно быть, шутишь, - Джерри видел перед собой самую прекрасную женщину на свете. Кто бы посмел применить к ней глупые нормы современной противоестественной красоты? Меряют ли этой меркой Венеру Милосскую, Нефертити, Мону Лизу?
Пока Джервис пребывал в очередном забытьи от накатившей на него сентиментальности, викторию окликнули мужчины:
- Вики, если ты сейчас же не возьмешь в руки кий, мы будем считать, что ты вышла из игры! - и они засмеялись.
Они вообще в тот вечер много пили и смеялись, некоторые девушки даже порывались петь, время пролетело незаметно. Разошлись они почти к рассвету.
Когда Джерри выходил из паба и замешкался, запутавшись в рукавах пиджака, один из танцовщиков похлопал его по плечу и наклонился, чтобы шепнуть что-то на ухо. Все произошло одновременно: этот шепот в запахе пива, обернувшаяся под светом фонаря Виктория, недоумевающая, куда делся ее жених, словно в кино, все на миг замерло.
- Вики - очень хорошая девочка, друг. Она настоящее сокровище. Не потеряй ее! Она женщина, а потому по определению слабее нас, мужчин, так что береги ее. Очень хорошо береги.
Да, мысленно поддакнул Джерри, ее бы следовало беречь - и, в первую очередь, от него самого.
Еще стоящая под светом фонаря Виктория улыбнулась.
___________________
* Слова из песни группы Lordi.
Глава 4
Труп своей новой жертвы Джерри спрятал в шкаф. Он закрыл ее пакетами для мусора, вспорол матрас и его тоже упихал в пакет, надеясь, что запах не будет чувствоваться, пока он не придумает, как вывезти труп в лес, не имея личного транспорта, но он уже медлил день, второй, третий. Никак не мог заставить себя вернуться к неприятной обязанности.
На сей раз осознание того, что он убйица, резануло по мозгу гораздо глубже, чем в прошлый. Джерри было тяжело сосредоточиться на всем, что его окружало, ладони то и дело влажнели, начала чесаться голова. Появилась бессонница, но тягостная, не то ночное благое бодрствование, похожее на тихую вахту у алтаря, что приключалось с ним неизменно в квартире Виктории. Джерри стал нервным, резким. На третий день он, не прощаясь, ушел из студии, потому что его раздражала музыка, даже не досмотрев танца, хотя Виктория попросила его высказать свое мнение по окончанию репетиции. В зеркало она видела, как мужчина сорвал со спинки стула свою куртку и вышел, почти выбежал вон. Стул остался качаться несколько минут, стукаясь о стену, пока не упал на пол. В студии все замерли, и только назойливая музыка продолжала литься из магнитофона.
Час мужчина мотался по улицам, пиная консервные банки, не зная, чем себя занять, пока не набрел на бар, в котором они не так давно чудесно провели с Викторией и ее друзьями время. Но в разгаре дня там оказалось закрыто. Словно пьяный, Джерри попробовал ломиться в двери, но ему никто не открыл и не ответил. Тогда он сел рядом с баром на тротуар и схватился руками за голову. Внутри черепа у него металась мысль о спрятанном в шкафу трупе. Я не могу убрать ее оттуда, подумал Джерри в отчаянии, сам до конца не зная, что имеет в виду - шкаф или свою голову.
Вскоре к нему подошла некая девушка - кажется, даже довольно миловидная, Джерри не обратил особого внимания. Она всего лишь хотела поинтересоваться, не плохо ли ему, но он схватил ее за руку и поволок за собой. Кажется, она была против, пытался потом вспомнить Джервис, или нет? Вот эти царапины на руках - следы ее ногтей. Но появились они на улице или уже дома, когда он бросил ее на продавленный диван и схватил за горло, он не помнил. Сексом они не занимались, Джерри сразу кинулся ее душить, словно раздирал сумасводящий нарыв, только бы избавиться от этой муки, только бы... Но руки не слушались, устали и ослабели, пока он волок девчонку до своей квартиры, пальцы свело судорогой, и, чувствуя, что жертва вот-вот вырвется, Джерри схватил вазу с журнального столика (подарок кого-то из коллег-танцовщиц Вики), разбил об голову девушки, а потом, в каком-то припадке безумия начал тыкать в шею и, промахиваясь, в лицо, грудь бедняжки, мечтая только о том, чтобы она перестала хрипеть.
И когда она наконец замолчала, Джерри обессиленно сел на пол, глядя на свои руки, перепачканные кровью. Нет, теперь ее было СЛИШКОМ много. Зачем, недоумевал он, убил я ЭТУ девушку? Ее я вовсе не хотел.
Это убийство не принесло ему радости, в отличие от предыдущих, напротив, Джерри ощутил себя отвратительным монстром - даже острее, чем в утро после первой измены Виктрии, когда он задушил рыжую тетку в туалете. Кровь пропитала обивку дивана и начала капать на пол - мертный, раздражающий, назойливый звук. Джерри зажал руками уши, не понимая, что пачкает в крови волосы. Он хотел бы не слышать этих ударов капель о пол, но все равно слышал, пока их не заглушил скрип открывающейся двери.
- Джерри, что с тобой такое сегодня? - прозвучал за его спиной голос Виктории. Джервис как раз отнял руки от ушей, чтобы расслышать ее вздох. Он не стал оборачиваться, посчитав, что не вынесет вида ее потрясенного лица. Он ждал, что она обзовет его чудовищем, расплачется и убежит, но Вики только вздохнула и села на уголок дивана, единственный оставшийся чистым.
- Твоя небрежность очаровательна, но не сейчас, милый. Это все, - она указала ладонью себе за спину, на труп, - нужно убрать.
Джерри восхитился ее преданностью - так он это воспринял, - но секундой позже. А в первый миг его оглушило удивление - резко, с размаху, как удар по затылку.
- Я потом тебе все объясню.
Вики кротко улыбнулась. Она смотрелась чужеродно - возле изувеченного трупа, милая, очаровательная - как всегда.
- Не нужно, я все понимаю. А теперь дай мне съездить домой ненадолго. Я знаю, как это уладить.
И тут из шкафа выпала первая девушка - трупное окоченение спало, тело нажимало на дверцы, которые в итоге не выдержали вес тела и распахнулись. Джерри дернулся и выругался, страшно испугавшись. На какую-то долю секунды ему даже показалось, что девица может быть жива. Но при падении пакет с ее лица слез, стали видны трупные пятна: нет, эта дамочка уже точно не могла вернуться к жизни.
При виде нее, Виктория захохотала, хлопнула в ладоши и поднялась с дивана. Подошла к трупу, наступила ногой на серое лицо, нагнулась на мгновение, потом распрямилась, сжимая пальцами вырванную из уха мертвой сережку.
- Смотри-ка, миленько. Как тебе?
Серебряный шарик качался у лица Виктории.
Потом она поехала к себе на квартиру, возбужденно тараторя, что предстоит нелегкий вечер, а то - и ночка. Джерри с трудом понимал, что происходит, а Виктория мысленно молилась, чтобы он не сглупил. Например, не вызвал копов. Но все обошлось.
На обратном пути из дома в лифте Вики оказалась с пожилой соседкой, с которой они, кажется, некогда раньше мельком виделись на лестничной прощадке.
- Я смотрю, вы уже съезжаетесь? - она кивнула на миксер и мясрубку, зажатые под мышкой Вики, перевела взгляд на торчащую из сумки свернутую в рулон клеенчатую скатерть, - я так рада, что Джерри наконец нашел себе хорошую девушку.
Как только Виктория зашла в квартиру, она прислонилась спиной к двери и улыбнулась так, словно явилась на празднование своего дня рождения и знает, что в подарок ей предложат Феррари, не меньше. Джерри буквально не узнавал ее. Кровь на его ушах засохла, но он не обратил внимания, а вот Вики рассмеялась и ласково потрепала его по щеке.
- Иди помойся, а я пока все приготовлю. Закрой шторами окна, проверь, плотно ли прикрыта дверь на балкон, ни звука от нас не должно доноситься на улицу, - девушка встала на цыпочки, чмокнула молодого человека в нос, - самая большая проблема будет с зубами. Но я знаю, как все устроить идеальным способом, комар носа не подточит.
Джерри обескураженно покачал головой.
- Но... как?
- Расскажу после, - она чмокнула его еще раз, пониже - на сей раз, между носом и губами, туда, где засохла крошечная капелька крови, словно мушка, - доверься мне.
Джерри зашел в ванную и застыл перед зеркалом, не в силах взглянуть на свое отражение. Прошло, должно быть, полчаса или еще больше, прежде чем он смог, наконец, умыться и выйти на кухню. Там уже вовсю развернула деятельность Вики. Она, одетая только в черный купальник и передник для готовки, разделывала мертвых девушек тесаком. Потом отделяла мясо от костей и раскладывала их в разные стороны.
- Разуйся и иди сюда, - скомандовала она непривычно властно, - бери мясо и пропускай через мясорубку, что сможешь.
- Ты что, воображаешь себя мисс Ловетт? Хочешь напечь пирожков?
Вики обернулась через плечо. Щеку у нее пересекала подсыхающая кровавая полоса: очевидно, убирала за ухо непослушный локон.
- Я не умею готовить, и ты это знаешь. Делай, что я говорю, если не хочешь за решетку, - Вики подкатила голову одной из девушек к себе, зажала между коленями, будто кокос, и занесла над ней молоток, - не вздумай оставлять части тел на память, может быть, я и перестраховщица, но я бы не хотела попасться.
Они работали до полной темноты. Мясо и все мягкие ткани измельчили мясорубкой, кости разломали, чтобы не было с первого взгляда очевидно, что они человеческие, рассовали все по разным мешкам. Отдельно Вики сложила зубы, которые требовалось выбросить в реку, еще одним кульком - матрас, одежду девушек, их волосы и обивку дивана. Этот мешок предполагалось сжечь.
Потом Джерри помыл ноги, пока Виктория с тряпкой ползала по полу, стирая кровь. Потом она помылась сама: с ног до головы. Вышла, благоухающая, чистая до скрипа, села прямо на углу между ванной и кухней, и засмеялась. Джерри почувствовал, что и его не держат ноги, сполз по стене рядом с девушкой, достал трясущимися руками пачку сигарет, но закурить не смог: зажигалка плясала в пальцах, пламя не попадало на сигарету.
- Скажи мне, а почему купальник?
- Он проще всего стирается. Я вот, например, совершенно не знаю, могут ли вызвать подозрение слишком явные следы отбеливателя, настолько ли далеко зашла техника, чтобы обнаружить даже на чистой с виду ткани микрочастицы крови или костной пыли, и проверять на практике совсем не хочу. Купальник этот я возьму с собой в бассейн, надеюсь, хлорка довершит дело.
- Понятно, - Джерри лег на пол, вытянулся, ощущая под затылком холодный кафель, - на полу остались трещины.
- Сделаем ремонт, - Вики вынула из пальцев мужчины сигарету и зажигалку, прикурила, - продадим сережки и сделаем на эти деньги. Я знаю места, где не спросят, откуда цацки.
Девушка размотала полотенце с головы и тоже легла на пол рядом со своим бойфрендом. Со стороны можно было бы подумать, что они, обессиленные, отдыхают после страстного спонтанного секса. Виктория повернула к Джерри раскрасневшееся лицо, облизнула губы.
- Устали. Но скажи, ведь оно того стоило? - ее глаза загорелись, - стоило?! Как ничто на свете...
Джерри не ответил, хотя был согласен. Во рту пересохло, как после спортзала.
- Что ж, теперь нам стоит начать ходить в казино, - сказала Виктория, касаясь одним пальцем серебряной сережки в ухе, снятой с убитой девицы, - иначе начнутся вопросы, откуда у нас столько капусты и брюликов.
- Мы бы могли не тратить ничего, что берем у них... Выбрасывать куда-нибудь вместе с телами.
Вики помотала головой.
- Ну нет, я не согласна. Два удовольствия вместо одного - это идеальное решение, разве нет?
Джервис не мог не согласиться. Но и не спросить он тоже уже не мог, любопытство жгло его изнутри:
- Где ты... Где ты научилась так ловко расчленять трупы?
- Не просто расчленять, милый, убирать, - Вики протянула ему сигарету, почти ткнула ею в губы, - я не такая хорошая танцовщица, как хотелось бы. Приходится подрабатывать госпожой для БДСМ-рабов. Иногда я... увлекаюсь и случаются такие вот неприятности.
Джерри застыл с приоткрытм ртом, даже не заметив руки девушки с сигаретой возле лица.
- Только не говори, что думал, будто я приличная девочка, - и Виктория одним плавным движением поднялась, как каратистка: качнулась упругим движением и оказалась на ногах, - нам еще предстоит увлекательное занятие: разломать каркас дивана, его тоже стоит вывезти в лес и сжечь... Кстати, а как ты избавился от своего первого трупа?
Виктория обернулась через плечо и подняла одну бровь. Джерри сел.
- Первого?
- Ну, помнишь, в ту ночь, когда ты впервые остался у меня в квартире. Я сразу поняла, что ты кого-то убил. По глазам, по твоему поведению, уверена, что не ошиблась. Я знаю это ощущение, поверь мне, - Вики облизала губы, - мы идеально друг другу подходим. Может быть, от этого и все проблемы... между нами. Ну, ты понимаешь.
Она стушевалась, замолкла, прислонясь спиной к двери ванной. Постояла так недолго, собираясь с духом, а потом заговорила, словно давно готовилась к этой минуте. Виктория рассказала о себе все - без утайки. Джерри сидел, не решаясь двинуться, как громом пораженный. У него в голове не укладывалось, что он познакомился с такой девушкой...
- Поверь мне, я никогда не буду тебя ревновать, - сказал он наконец, когда смог собраться с мыслями, - клянусь, никогда.
Глава 5
Шарлота была "гадким утенком" - пухленькая, с неуправляемыми кудряшками, она умиляла всех без исключения взрослых, но никогда не находила поддержки у ровесников противоположного пола. Многочисленные друзья ее родителей, собиравшиеся в гостиной каждую пятницу, трепали девчушку по голове и шутили: "Шарлота, когда ты вырастешь, я на тебе женюсь!"
Она выросла. Но не похорошела. Волосы ее после множества стрижек и окрасок стали смотреться лучше, она сильно похудела - ради танцев, хоть и не достигла веса супермодели, но лицо осталось таким же угловатым, несуразным, крупный кончик носа не уменьшился ни на йоту. Шарлота начала нравиться мальчикам лет с шестнадцати, когда дождалась появления хоть сколько-нибудь стоящей груди. А в восемнадцать она уехала в Америку из родной Латвии, и теперь за ее первые два года на новом месте, нельзя было обнаружить ни одной фотографии. Казалось, что Шарлота Покорная и Виктория Найт - действительно две совершенно разные женщины. Виктория родилась сразу двадцатилетней и незамужней, а Шарлота еще успела на своем веку и сглупить, и выйти замуж, и овдоветь. Крошка из постсоветской страны, не слишком красивая и крайне в себе не уверенная, разумеется, не разбираясь, бросилась в объятия первого мужчины, который обратил на нее внимание. Его напор не оставил ей ни малейшего пути к отступлению, и, опьяненная своим призрачным успехом, мнимой властью над возлюбленным, приезжая дурочка с радостью дала согласие на брак - шагнула в пасть чудовища. Она даже не думала о какой-то выгоде, грин кард или деньгах, но он каждую минуту их семейной жизни подозревал ее в оскорбительной для своего самолюбия корысти.
Его звали Стив. Стив Найт. Он взял ее будто бы отчасти из жалости, из милости, влекомый только едва обозначенной скучающей похотью и умилением, не подозревая, что представляет из себя эта покорная полячка со взглядом олененка - шкатулка с секретом.
Первые полгода жизнь в браке была для обоих вполне сносной, но затем начались сперва мелкие, затем - крупные разногласия. Стив ревновал жену к ее профессии, и даже больше к тому, что она отдается студии с гораздо большей страстью, чем семье. Но обвинить ее в трудоголизме было бы глупо, и потому Стив разыгрывал глупую ревность якобы к ее танцевальным парнерам, хоть и знал, что большинство из них геи, а те, кто нет, все равно вряд ли помышляют о романе с его женой. Некрасивой Шарлота стала казаться ему гораздо раньше, практически сразу после свадьбы. Ощущение, что она принадлежит ему, обесценило и молодость, и кротость, и привлекательность.
- Ты никогда не станешь великой танцовщицей, - кричал он на нее однажды, - только взгляни на себя, ты, корова!
Он ущипнул ее за грудь.
И тогда Шарлота сделала ошибку: отмахнулась от него, ощерилась, как маленький зверек. Это привело Стива в бешенство. Он замахнулся на жену, но Шарлота успела первой отвесить ему легкую, почти невесомую пощечину. И тогда Стив рассвирепел. Ослепленный яростью, он в отместку за оскорбление сломал ей ногу, а потом избил уже просто из злости, чтобы Шарлота его боялась. И больше уже не смогла танцевать. Но она смогла. Воостановилась, насколько позволила крепкая польская конституция, хоть прежней легкости в ней больше не стало, а лодыжка стала ныть через каждые полтора часа действительно упорных занятий, но Шарлота верила в лучшее. В больницу Стив носил ей цветы и фрукты, целовал в макушку и говорил ласковые слова, так что все медсестры, наблюдающие за трогательными сценами, завистливо ахали. Но Шарлота внутренне уже ожесточилась, закрылась, ласковая маска не могла ее обмануть. Стив играл на публику, притворялся, и даже не для нее - он не извинился за содеянное, даже ни словом, ни полунамеком не обмолвился о том, что действительно довело его жену до гипса и больницы.
Шарлота уходила в себя, когда Стив был рядом. Единственное, что помогало ей держаться, не кричать, чтобы он убирался - мысль, что она, как только выпишется, сразу же вернется в Ригу, к родителям. Однако, когда она позвонила домой, мать начала мягко уговаривать ее остаться. А потом трубку перехватил отец-поляк, человек жесткий, встречавший немало препятствий на пути своей военной карьеры как эмигрант, и рявкнул, что они не примут дочь. Он путался в словах, то называя Шарлоту продажной девкой, легшей под американца за жалкие доллары, то увещевал вспомнить о дочернем долге и остаться в Америке ради того, чтобы посылать им в Латвию немного денег (Шарлота никогда не говорила, что все жалкие крохи, которые она переводила на счет родителей, она заработала своими кровью и потом, каждый доллар - растяжение, новая шишка на ноге). Отец закончил свою речь приказом оставаться там же и с тем же человеком.
- Но он избил меня так, что я теперь в больнице, - от волнения Шарлота не смогла сказать это внятно.
- Тогда веди себя так, чтобы он больше этого не делал.
Отец положил трубку, и Шарлота не попрощалась с ним: слезы душили ее, не давая вздохнуть.
Откуда-то Стив узнал, что девушка звонила родителям (Шарлота не хотела гадать, кто сдал ее - мать или отец? Она бы с радостью скорее поверила, что это медсестры, но им вряд ли был резон подслушивать, с кем и о чем она ведет разговоры). В следующий свой визит он, едва положив букет на тумбочку, схватил жену за горло и сжал.
- Только попробуй сбежать, сука, я найду тебя, и вот тогда уже изобью так, что не поднимешься!
Шарлота не могла ни крикнуть, ни вздохнуть. Когда муж ушел, на память о своем внушении он оставил девушке синяки на шее. Это был его последний визит.
Стив не встретил ее из больницы, когда она выписывалась, и Шарлоте пришлось ехать самой на автобусе (денег на такси у нее отродясь не водилось. У Стива, может быть, они и были, но ей он ни цента не дал за все время их супружества), потом - идти пешком по лестнице. Когда Шарлота вошла в гостиную, она просто уронила и сумку со своими вещами, и палочку, рухнула на диван и попробовала расслабиться. Но вместо этого крепко задумалась, как же ей быть.
Весь ее мир сузился до двух целей: вернуться в профессию и отомстить мужу. В полицию она не обратилась, догадываясь, что за это ее дома только изобьют еще больше.
Иногда Стив ловил на себе ее пристальный взгляд и ликовал в душе, воображая, что она его ненавидит. Он упивался мыслями о том, что Шарлота мечтает, чтобы он умер, освободил ее от страха прекращением своего существования, не зная, что она действительно думает о его смерти. И желает приблизить ее.
Свекровь Шарлоты приезжала в гости лишь однажды. Стив этого не хотел и всячески выпроваживал мать, боясь, что Шарлота увидит, как овдовевшая миссис Найт-старшая вдруг стала чувствовать себя лучше без тирана дома. Но на самом деле все это не имело значения: миссис Найт-младшая уже знала, что грядет. Свекровь понадобилась ей только для одного... нет, двух вещей.
- Расскажите мне о детстве Стива, - сказала Шарлота, когда они с матерью ее мужа единственный раз за все время ее визита остались наедине. Миссис Найт-старшая подняла на невестку глаза: бледное, измученное лицо, кое-как припудренные старые шрамы и такая решимость во взоре, которую она никогда не могла найти у себя раньше.
- Я знаю, что ты хочешь услышать, - ответила старуха, наклоняясь к девушке, - мы его не били. Но его отец был таким же.
Шарлота не ответила. Тогда свекровь поманила ее пальцем к себе, прижалась сухими губами к уху...
Она очень помогла. Без нее Шарлота дошла бы до безумия, не видя перед собой выхода, и сделала бы что-нибудь глупое и грязное (о, она и сделала, но уже многим, многим позже), но мать Стива, старая Далила, научила молодую Цирцею, как вести себя.
Шарлота стала не просто покорной, она стала безвольной и услужливой, но не сразу, не вдруг, она делала вид, что ей нужно от мужа только одно: чтобы он позволил ей вернуться к танцам в полном объеме. Иногда она унижалась, даже в дни, когда по тем или иным причинам в студии не было занятий, только для того, чтобы чувство собственного превосходства притупило внимание Стива.
- Что у нас на ужин, дорогая?
- Баранина с грибами, - Шарлота застыла у двери, стоя на здоровой ноге и надевая туфельку на крохотном каблуке на вторую. Тонкий шрам на лодыжке, загорев прошлым летом, уже не так выделялся на коже.
- А ты куда собралась?
- Хотели с подружками порепетировать.
Муж хохотнул.
- О, ну конечно. Мужики, разумеется, тоже будут. Если б я не знал, что все они геи, заставил бы тебя остаться. А так - иди, конечно, а как вернешься, я покажу тебе, каким должен быть настоящий мужчина.
Другая бы подумала, что это намек на секс, но Шарлота уже знала, что нет. Это означало, что ее, возможно, изобьют. Быть может, это и включит в себя насилие, но сношение, на которое она не давала согласия, супружеским сексом назвать нельзя. Кое-как застегнув перемычку на туфле, Шарлота выскользнула за порог. Секунду постояла, прислонившись спиной к двери, чувствуя, как пыльная кожа обивки холодит и пачкает лопатки. А потом пошла действительно туда, куда собиралась: в студию. И самозабвенно репетировала до полуночи. Ее партнер уже выдохся, а Шарлота все еще могла продолжать.
- Хватит, Лотти, у тебя уже лодыжка покраснела, - покачал головой танцор, глядя на едва прикрытую тренировочными бриджами ногу Шарлоты. Девушка беспечно пожала плечами, - мы в здании одни остались, последние! Послушай, мне нужно домой, а тебе, разве, нет?
Шарлота с улыбкой кивнула.
- Конечно, и мне пора.
Когда она вернулась, ее муж еще был в сознании. Шарлота открыла дверь на кухню и увидела его лежащим на кафельном полу. Рубашка мужчины запачкалась в рвоте, но даже столь экстренные меры не спасли его от отравления. Шарлота несколько минут стояла в дверях, освещенная со спины коридорной лампочкой, затем вошла в кухню, наклонилась над мужем. Он не мог и слова ей сказать, только с хрипом шевелил губами. Но он был еще жив. И тогда Шарлота взяла его за воротник, подняла, насколько ей позволила ее сила (утроившаяся от заигравшего в крови адреналина) и отпустила. Мужчина рухнул на пол. Из-под его затылка потекла тонкая струйка крови, с каждой секундой становившаяся все обильнее. Шарлота присела на корточки, приложила пальцы к шее мужа и убедилась, что только что овдовела. А потом ущипнула себя, чтобы выдавить хоть пару слез, достала мобильник и набрала номер неотложки.
На кого-нибудь другого эти два года в аду оказали бы настолько большое влияние, что они, возможно, сошли бы с ума. Но Шарлота выпорхнула из них, как из кокона, расправив новые крылья - и так стала Викторией Найт. Она не начала ненавидеть мужчин и время от времени заводила романы, хотя в ее профессиональной среде это было непросто, а для того, чтобы повторять тот невообразимо сладкий миг, пережитый ею на пороге двадцатилетия: ощущение собственной власти и отмщения, она устроилась работать госпожой в БДСМ-клуб. Но это было только способом вернуть былые ощущения, но не повторить их вновь. Как петтинг против полноценной ночи диких оргий. Неудивительно, что в один из моментов она сорвалась.
Она действительно была Цирцеей, не Юдифью - ее не занимала месть одному мужчине, хоть с нее все и началось. На самом деле, Шарлота-Виктория жаждала просто обладать каждым своим возлюбленным, почти пожрать его, при этом - сломать, унизить, сделать непригодным для других женщин, что будут после нее. Она думала о том, что хочет повторять путь своего мужа. Иногда ей снилось, что она снимает с него кожу, обворачивается ею, становится им. И, просыпаясь, она жалела, что не сделала этого в реальности.
Шарлота была из тех девушек, которые ходят на соревнования по боксу, но, видя удар, взвизгивают и закрывают лицо руками - в особенности рьяно, если рядом сидит ухажер. А на самом деле пристально смотрят сквозь пальцы.