Ах, почему королевы и принцессы, в руках которых высшие
судьбы, не так простодушны, как деревенские дамочки!
Жорж Санд, "Прекрасные господа из Буа-Доре"
На следующее утро принц проснулся с ужасающим похмельем. Он пытался вспомнить, что произошло на балу: ах да, Сюзель, на которую он только бросил один взгляд... Но кого же он, в таком случае, после зажимал в углу? Баронессу Серафину-как-там-ее-родовое-имя - свою уже давным-давно бывшую любовницу.
"Надеюсь, она не решила, что я хочу вернуть ее и оказать какие-либо милости." - подумал Тристан. И тотчас позабыл о баронессе. Его взгляд упал на портрет юной виконтессы, покоящийся на прикроватном столике. В следующую же минуту затрепетала в руке принца сонетка, а через полчаса с посланием в имение графини Сааэшейской спешил слуга. Тристан отправился вслед за ним, как только позавтракал и привел себя в порядок для встречи с невестой: принц не спрашивал, он извещал. И о своем прибытии, и о новом статусе виконтессы.
Имение, в котором на лето остались графиня и виконтесса, было приобретено еще их дальним предком, лордом Молмором во время его пребывания в Кмахе. Долгое время, пока между родиной Тристана и альянсом айнианских стран не прекращались противоречия, дом и сад были предоставлены самим себе, но двадцать лет назад, после окончания войны, прославленный Тобиас Сааэшейский по кличке Зимородок въехал в замок с красавицей-женой. Увы, его звезда оказалась настолько бесповоротно несчастливой, что жену он вскорости утратил, и был вынужден оставить малютку-дочь, которой не было и девяти лет, на попечение брата. Революционер до мозга костей, сэр Тобиас годами пропадал в Межевых землях, гася очаги сопротивления, грозящие разгореться до пожара. В своем кмахском имении он появлялся лишь наездами, и Сюзель выросла, считая своими настоящими родителями графа и графиню Сааэшейских.
Все это Тристан узнал много позже, а в тот миг, подъезжая к имению, лишь приятно удивился тому, как ухожен сад и насколько ново и чудесно выглядит дом - последние двадцать лет его содержали в прекрасном состоянии. Свою охрану принц отпустил, желая говорить с Сюзель с глазу на глаз. В конце концов, кто мог дать ему отпор - восемнадцати- или девятнадцатилетняя девчонка или ее тетка? Смешно.
Камердинер пошел сообщить о госте хозяйке дома. Тристан отметил, что в лице слуги было недостаточно почтительности и собирался сообщить об этом графине... Но та все не выходила к нему, заставляя ждать практически на пороге. Принцу показалось, что прошла уже целая вечность, он в неудовольствии похлопывал себя тростью по колену. В реальности, быть может, минуло едва ли десять минут, но Тристан уже, маясь раздражением, вышел в сад. Дом был темный и душный: винного цвета толстые мягкие ковры, фетровая обивка стен, несмотря на изысканный вид, пробуждали легкое беспокойство, как прилипшая летней ночью к носу простыня. Только выйдя на воздух, принц вспомнил, что и минувшей ночью рядом с графиней Сааэшейской он испытывал нечто похожее - стесненное дыхание.
Тристан шел по мощеной дорожке, углубляясь в сад и в задумчивости сбивая тростью головки цветов на клумбах. Голова его, трещавшая с утра, прошла, но вялость чувств осталась, как всегда после невоздержанных возлияний. В другой ситуации раздражение на медлительную вдову графа превратилось бы в гнев. А так оно угасло. Молодой человек замер у одной из клумб, глядя на пышный черный цветок с черными стрельчатыми лепестками. Принц нагнулся, взялся за стебель и без труда сорвал его, поднес к лицу, понюхал - приятный и знакомый аромат...
- О, принц Тристан. Там где он, там всегда разрушение, - сказала графиня у него за спиной, и юноша обернулся. Ее глаз под вуалью не было видно, но по наклону головы принц понял, что она смотрит на черный георгин в его руке.
- Надо же, Вы засмущались. Значит, понимаете, что хорошо, а что плохо. Если, конечно, румянец на Ваших щеках - не следствие аллергии на цветы. Вы здесь из-за Сюзель, верно?
- Да, это так. - Тристан не смутился секунду назад, но теперь, от мысли, что его замешательство приняли за слабость - да. - Мадам.
Графиня указала рукой впред, под темную сень густокронных деревьев.
- Идемте. У меня приятный сад. Поговорим наедине, а Сюзель присоединится к нам позже.
Тристан еще немного помял стебелек георгина в руках, следуя за графиней. Не придумав ничего лучше, он собрался выбросить цветок, но леди, словно лопатками уловив его намерение, развернулась, отняла георгин и вставила его в петлицу принца. Не проронив при том ни слова.
- Что ж, нам не нужно говорить о погоде, поддерживая видимость взаимной приязни, - произнес Тристан, - я лишь пришел сообщить, что вчера на балу по достоинству оценил достоинства Вашей племянницы...
- Неужели? Вы даже не разговаривали. Или Вы догадались о каких-то совершенствах Сюзель, обнимая Серафину де Бевр?
Так она видела! Тристан сжал кулаки, чувствуя, как от гнева раздуваются его ноздри. Но некого было винить, кроме себя самого. Увы, к подобной честности принц даже в мыслях не был привычен.
- Не сомневаюсь, что Вы воображаете себе относительно моей племянницы. Красивая девушка, образованная, воспитанная, по-айниански раскованная и независимая, при виде мужчины с недурным разворотом плеч теряет голову и падает к нему в объятия. Увы, не могу Вас разочаровать, Сюзель пока проявляет такой характер, что я вынуждена опасаться подобной неосмотрительности с ее стороны. Но у меня есть опыт. Как только я вижу мужчину, похожего на моего мужа, мне хочется бежать. И то же я советую Сюзель. Я бы, определенно, желала ей в мужья айнианина. Сейчас все айниане, кто не хочет войны, но я имею в виду, настоящего поклонника Святого Древа. По убеждениям.
- Да бросьте! Люблю айнианство. Все эти зелья для различных нужд. Спишь с горничными, а они не беременеют. Здорово.
- О, Древо, Вы так отвратительны, что это даже смешно.
Незаметно для принца, они сделали круг по саду, и теперь деревья, только что встававшие впереди могучими стражами, расступались. Графиня и Тристан приближались ко второму входу в имение - нет, не тому, что предназначено для слуг. Просто к двери, ведущей сразу во внутренние покои.
- Видит Айне, я бы желала для Сюзель достойного будущего. Как только я буду уверена, что она присоединилась к влиятельному роду, ее землям не грозит разорение... О, Древо, - вдова приложила руку к щеке, сминая вуаль, - жизнь непроста, но, боюсь, Вы даже не понимаете, что испытывают другие люди... Не уверена, что Вы даже в полной мере понимаете свое собственное положение. Какая на Вас ответственность.
- Пока что мне вменили лишь одну обязанность - выбрать себе достойную жену. И я выбрал Сюзель.
- А Вы ей не понравились. Неужели Вы полагаете, что гости, включая невест, будут интересоваться едой и напитками или друг другом, а ваши с Шарентоном проделки окажутся незамеченными? Вы двое в равной степени ужасны.
Щека принца дернулась.
- Вы понимаете, с кем говорите, мадам? - Тристан схватил графиню повыше локтя и стиснул пальцы. Он ожидал, что вдова пискнет от боли, но та молча повернула к нему лицо. И только. Что там, под покровом вуали, подумал юноша, кривится она, улыбается, как ведьма?
- А Вы? Земли Сааэшея вдвое превосходят весь Кмах.
Воздух вокруг собеседников едва ли не дрожал, как над костром. Так вцепляются друг другу в шеи змеи, так обмениваются ударами на дуэли. Но, какие бы слова ни были сказаны, то был лишь разговор. В саду. Без свидетелей.
- Я опасна для Вас ничуть не меньше, чем окружающие трон лгуны. Правда ранит так же сильно, как и ложь, я ведь уже говорила. Зависит только от того, кто и когда что будет говорить.
Принц сжал руку еще сильней и ощутил под тонким черным рукавом неожиданную твердость.
- Что-то не так, Ваше Высочество? Это мышцы.
Подобная ситуация могла бы закончиться столкновением, но вдова вскинула голову, и Тристан отступил, понимая: если Сюзель увидит в окно, что он третирует ее тетку, это может охладить их и без того еще не горячие отношения. В своей неотразимости принц не сомневался, но пока на его пути и так громоздились препятствия, к которым он не привык. Эта графинька - достойный противник.
- Да уж. Впервые встречаю такую даму, как Вы.
- О, поезжайте в Бралентию, там нас таких полно.
Графиня взошла на крыльцо и жестом поманила гостя за собой. Словно он только что не пытался наставить ей синяков.
- Мне нужно переодеться к чаю. Подождите меня в малой гостиной, будьте добры. Вам принесут напитки и... все, что пожелаете.
Малая гостиная не поражала воображение. Такая же душная из-за обилия бордового, к тому же - в сочетании с зеленым, она прекрасно отражала характер сэра Тобиаса, почившего в бозе, заодно наглядно иллюстрируя тяжелое состояние его истерзанной войной души. Тяжелые портьеры наталкивали на мысль, что стоит их тронуть, и в воздух взовьется туча пыли, но когда принц приказал слуге открыть окно, оказалось, что те свежи, как весенняя листва. Ничто вокруг не было на самом деле мрачным или угнетающим, но все производило ощущение ожидания несчастья. Принц искал слово, подходящее к тому, что источало имение, и нашел - подавленность. Погасший камин, два придвинутых к нему кресла. Одно, с брошенным рукодельем - видимо, графини. Другое, с какими-то мятыми бумагами, очевидно, принадлежало Сюзель. Мучимый любопытством, принц взял один листок и поднес к глазам. Он на миг засомневался, уж не любовное ли это письмо. Но то оказались стихи. Те самые, что графиня читала ему в темном саду дворца.
- Что за проклятье...
Тристан отступил на шаг и наткнулся бедром на столик, полускрытый за креслом. На нем в легком беспорядке валялись несколько потрепанных тетрадей, карандаш, перо, еще бумаги... Юноша взял со столика другой листок и прочитал:
Страдалец пламенный, несчастьями согбенный
Пылал в огне войны, любовью вдохновенный...
- О, принц. А я думала, что одного намека будет достаточно. Что не стоит трогать чужие вещи.
Он вскинул голову, бросив бумагу назад на столик. На последней ступеньке лестницы, на самом ее верху, стояла графиня. На ней было легкое домашнее платье - черное, вдовье, как и всегда. Но, по крайней мере, более облегающее, чем все прочие, к тому же, открывающее плечи. И, что еще важней, Тристан впервые видел ее лицо.
Графиня медленно спускалась по лестнице, приподняв подол, так что были видны ее мягкие туфли на плоской подошве: все такое айнианское, словно она была самой принцессой Мией.
- Леди графиня, - шепотом произнес Тристан, когда она спустилась к нему и встала у первой ступеньки.
Она оказалась куда моложе, чем он предполагал, принц даже сморгнул, чтобы увериться, что зрение его не обманывает. И она была хороша - не так ослепительна, как Сюзель, в сиянии ее невинной молодости, однако все же в графине чувствовалась благородная кровь. Но из-за того, что Тристан представлял себе ее уродливой старухой, сейчас привлекательность графини показалась ему поразительной. Сбивающей с ног.
Не портил ее даже шрам, идущий от виска к глазу. Старый, уже давно заживший: просто углубление в коже, словно надрез на испекшейся булочке. Тристан уставился на шрам, размышляя, сколько же было графине лет, когда она его получила, пять, шесть?
- Мне было одиннадцать, когда началась война за Древо, - сказал графиня, угадав по взгляду мысли принца, - но это шрам не из битвы. И это не единственный.
Даже тень улыбки не тронула ее губы. "Это вся информация, которую я могу Вам дать, удовлетворитесь ею!" - как бы говорила она своим вскинутым подбородком.
- Сюзель спустится через минуту.
Тристан не понял слов, уловив лишь звук ее голоса. В его голове он зазвучал снова - отрывисто шепчущий стихи в ночи.
- Это были строки не Вашего родственника. Никого из них. Это Вы сами написали.
Графиня улыбнулась почти благосклонно.
- Сэр Тобиас уделял много внимания моему развитию и образованию. - Графиня повернула голову вправо, и Тристан увидел, что над дверью висит огромный портрет в золоченой раме. - Я обязана ему всем... хорошим, что было со мной за последние десять лет.
- Граф Сааэшейский. - Тристан кивнул, глядя на портрет. На нем деверь графини был изображен уже в летах, с печальным, но твердым взглядом. Зелено-золотой мундир был увешан воинскими медалями.
- Несчастный сэр Тобиас. - Графиня отвернулась от картины и подошла к столику. - Я пишу его биографию. Я знала его, но... дневник рассказывает больше, чем он когда-либо говорил или показывал. Трагическая судьба, хоть со стороны так могло не показаться. Граф словно был под проклятием всегда влюбляться в замужних женщин.
Принц понимающе кивнул.
- Ах вот откуда, значит...
- Снова мимо. - Вдова прервала Тристана прежде, чем он сказал о шраме. - Я не изменила мужу ни словом, ни делом, ни мыслью со дня свадьбы и до его кончины.
У графини было лицо женщины несчастной, пребывающей в смятении, но принц не мог этого осознать, отметив мысленно лишь "интересную бледность".
- Сэр Тобиас... Его принято изображать почти святым, но он таким не был. Особенно в юности. И после войны он порой становился... невыносим на какое-то время. Именно потому я полагаю, что и Вы - не такой уж злодей, каким можете показаться. Некоторые люди представляются хорошими только оттого, что им еще не доводилось делать выбор между плохим и ужасным.
Графиня обернулась через плечо и посмотрела на принца. Солнечные лучи, плещущие в окно, затемняли ее лицо, очерчивая нос, губы, подбородок, как на искусно выполненном силуэте.
- Вам еще не приходилось, оттого я полагаю Ваше поведение проявлением слабости. Вы - всего лишь мелкий пакостник. Но Вы понятия не имеете, что есть чистое, черное зло.
Тристан хмыкнул.
- Можно подумать, Вы...
Графиня содрогнулась всем телом.
- Я знаю. О, еще как.
В этот момент послышался дробный перестук каблуков по полу - к лестнице приближалась вторая благородная обитательница имения. Заслышав девический шаг, вдова отступила на расстояние вытянутой руки от принца, который застыл, сбитый с толку - настолько то, что он воображал, прибывая в замок, отличалось от того, что в действительности произошло.
Графиня собрала листы на столике в пачку, те, что лежали в кресле - поверх них, а затем села у холодного камина. Слуга внес чай и три прибора, пододвинул второе кресло принцу, убрав с сидения пяльцы.
- А вот и моя дорогая племянница!
По лестнице ловко сбежала Сюзель в розовом платье, едва ли более ярком, чем губы и щеки молодой девушки.
- Принц! Вот уж не ожидала Вас увидеть! - девушка подскочила к графине и чмокнула ее в висок, повыше шрама. - Садитесь, а я возьму пуфик. Мы часто с тетей сидим так, когда у нас гости...
- Нет, я уже ухожу. Карета ждет меня у въезда в имение... Мне пора.
Тристан сам не понимал, отчего уходил. Так бросают пряжу, начавшую путаться, чтобы не довести дело до того, когда ситуация станет непоправимой.
Графиня провела принца через весь дом. Не благодушно - она не предложила заострить внимание гостя, так спешно уходящего, ни на одной безделице, мимо которой они следовали. Вдова выполняла долг вежливости как можно более скупо: лишь сопровождая принца как хозяйка имения. Только уже на крыльце, когда Тристан переступил одной ногой за порог, дама сказала:
- Вы приехали ради встречи с Сюзель и сбежали, едва она появилась. Ваше Высочество, Вы продемонстрировали мне все великолепие любви с первого взгляда, воистину.
Вместо ответа принц взял ее руку и коснулся тыльной стороны ладони губами.
- Это было совершенно лишним.
Начал накрапывать теплый летний дождь. Тристан даже не заметил, что на его макушку и плечи падают капли.
- Может быть, я приехал за алмазом, но тут увидел бриллиант?
Еще отчасти по-детски округлое лицо молодого принца не приобрело постоянного выражения злобности, и теперь, объятое новым приступом страсти, разгладилось. Сторонний наблюдатель в тот момент счел бы Тристана привлекательным.
- Не думайте, что Ваш титул избавляет Вас от ошибки неуместных признаний.
- Ваше имя, графиня. Молю, скажите мне Ваше имя?
Она растерялась на мгновение. Но через миг уже вполне овладела собой и ответила так, что интонация ее не звучала как обещание и поощрение:
- Далия. Меня зовут графиня Далия Сааэшейская.
- До свиданья, Да... Леди Далия.
Принц на прощание еще раз прижался губами к ее руке и стремительно сбежал с крыльца. Пройдя несколько метров по направлению к воротам, Тристан обернулся, но графиня захлопнула дверь и не смотрела на него из окна.
Во дворце Тристана встретил верный Годо де Шарентон. Молодой аристократ лечил похмелье, пользуясь принципом "клин клином вышибают", и теперь от него несло, как из винной бочки. Несмотря на это, принц, словно сам был пьян, расцеловал друга в обе щеки.
- Да ты летаешь! Ну, что тебе в конце концов ответила старуха графиня?
Тристан медленно опустился в кресло.
- Эй, Ваше Высочество? Я вижу ухмылку, но она какая-то странная.
- Она не старуха, Годо, ей тридцать пять.
- И что в моих словах противоречит этому, а? - Де Шарентон нагнулся к принцу, опершись ладонью на спинку кресла.
- Ей тридцать пять, - повторил Тристан, - и она самая потрясающая женщина на свете.