ВЕРА ЗУБАРЕВА. А мне мысль видится дивергирующей, не стягивающейся к единой, пусть и очень отдалённой точке, называемой пугающим для меня словом "истина". Что-то в этом представлении об истинном есть от омертвелости, остановленного Фаустовского мгновения, ограниченности по времени и пространству - какая-то искуственность, не свойственная природному течению жизни, её развитию, стремящемуся скорее к многобразию, нежели, единоподобию. Я и в поэзии никогда не обращаюсь к излюбленному в русской литературе образу истины. Моя художественная вселенная скорее разомкнута в бесконечность, нежели стянута к пикообразной вершине, которая никак не сообразуется у меня с образом бесконечности.
МАКСИМ ВАК
* * *
Бродит бред по следам бессонницы,
Бесы вглядываются в лицо.
Тру зеркало, стираю,
Рукавом свое отражение,
Вглядываюсь в странное,
Стараюсь разгадать взгляд,
Испуганно отворачиваюсь,
Поворачиваюсь к зеркалу,
И выхожу через окно.
В ожидании сна, ставлю знаки
Препинания, спотыкаюсь, падаю,
Ударяясь лицом о зеркало. Разбиваю
Лицо. Круги отражения как от брошенного в воду камня.
Брошенный на дно, падаю.
Ищу дно-зеркало. Не нахожу...
ВЕРА ЗУБАРЕВА
* * *
Идеал это единица, к которой стремится функция.
Человечество это функция, которая стремится к своему пределу.
Хотя и известно всё, что в конце получится,
Но подходишь к себе не как к геометрическому телу.
Чего-то жаль в этой строго расчитанной логике.
Возможно, себя, а, возможно, другого сознания,
Которое является перед тобою
почти в человеческом облике,
Чтоб уподобить и совершить единое преобразование.
Так идёшь в ряду его бесконечных чисел,
И всё пытаешься свернуть за какой-нибудь угол,
Пусть и очень острый,
но чтоб больше уже не зависел
От этих цепей в доказательстве
чьего-то математического недуга.
И оказываешься уже совсем недалеко от дома,
Где пчела позвякивает шариковым стержнем,
Чтоб заправиться из чернильно-красного объёма.
И становишься почти что прежним.
АРОН КАЦЕНЕЛИНБОЙГЕН. Я различаю категории истины и гипотезы. Как правило, сторонник истин замкнут на своём представлении о том, что есть незыблемо и неподвижно. Мне же свойственно мышление гипотезами, когда любая точка зрения высказывается не как догма, а как предположение, которое может развиться или смениться другим предположением в ходе вечной изменчивости. С этой точки зрения, я различаю плюрализм и релятивизм, как направления, выражающие два разных типа ментальности. Релятивизм предполагает наличие множественности истин, которые могут сосуществовать, не пересекаясь и не влияя друг на друга, как полностью закрытые системы. Напротив, плюрализм предполагает наличие множественности гипотез, развивающихся и меняющихся. В первом случае, наличие истин предрасполагает к борьбе за "истинную Истину", которая свела бы все истины к единому знаменателю. Это, скорее, обстановка борьбы, нежели диалога. И действительно - если признаётся существование чего-то единственно верного, то было бы просто абсурдом сохранять все прочие течения и направления мысли. Так и происходит в крайних случаях с борцами за истину, которые ратуют за выкорчёвывание всего неистинного. В случае же, когда общество плюралистическое, люди более терпимы друг к другу. Обстановка беседы, нежели борьбы характерна для этого типа общения.
ВЕРА ЗУБАРЕВА. Читая Достоевского, я постоянно ощущаю релятивистскую направленность его философии. В этом смысле, я не согласна с Бахтиновским определением полифоничности диалога Достоевского, поскольку для меня полифония ассоциируется с плюралистическим методом. У Достоевского же голоса скорее представляют собой некое объединение "одноголосий", где каждый слышит только себя и знает только своё, убеждённый в своей истине. Вместе с тем, автор даёт понять, прямо или косвенно, что существует некая единая, незыблемая "Истина", и если вовремя не прислушаться, не различить её, то жизнь непременно разрушит тебя. Со всей ясностью и определённостью это положение высказано в "Преступлении и наказании", в сне Раскольникова.
АРОН КАЦЕНЕЛИНБОЙГЕН. Интересно! Никогда не смотрел на это под таким углом зрения. Давайте откроем последние страницы романа и прочтём описание сна Раскольникова.
ВЕРА ЗУБАРЕВА. Вот, читаем:
"Уже выздоравливая, он припомнил свои сны, когда ещё лежал в жару и бреду. Ему грезилось в болезни, будто весь мир осуждён в жертву какой-то страшной, неслыханной моровой язве, идущей из глубины Азии на Европу. Все должны были погибнуть, кроме некоторых, весьма немногих избранных. Появились какие-то новые трихины, существа микроскопические, вселявшиеся в тела людей. Но эти существа были духи, одарённые умом и волей. Люди, принявшие их в себя, становились тотчас же бесноватыми и сумасшедшими. Но никогда, никогда не считали себя люди так умными и непоколебимыми в истине, как считали зараженные. Никогда не считали непоколебимее своих приговоров, своих научных выводов, своих нравственных убеждений и верований. Целые селения, целые города и народы заражались и сумасшедствовали. Все были в тревоге и не понимали друг друга, всякий думал, что в нём одном и заключается истина, и мучился, глядя на других, бил себя в грудь, плакал и ломал себе руки. Не знали, кого и как судить, не могли согласиться, что считать злом, что добром. Не знали, кого обвинять, кого оправдывать. (...) Все и всё погибало. Язва росла и подвигалась дальше и дальше. Спастись во всём мире могли только несколько человек, это были чистые и избранные, предназначенные начать новый род людей и новую жизнь, обновить и очистить землю, но никто и нигде не видал этих людей, никто не слыхал их слова и голоса."
Лично для меня, упоминание всеобщего помешательства на почве релятивизма ("всякий думал, что в нём одном и заключается истина") с последующим раскаянием Раскольникова и мотивом воскресения означает движение от релятивизма к "истинной Истине" - к единственно верной вере, спасающей мир. В контексте произведения, Соня и Раскольников ассоциируются с теми "избранными", которых "никто не видал" и голоса которых "никто не слыхал": в сцене объяснения в любви Соне Раскольниковым не произносится ни одного слова и говорится, что "они были одни, их никто не видел" и что "они хотели было говорить, но не могли".
Мысль Достоевского, несомненно, в полном соответствии с ментальностью правдоискателей и борцов за единую Истину. Истина, по Достоевскому, спасает от распада, сумасшедствия, которым грозит релятивизм.
АРОН КАЦЕНЕЛИНБОЙГЕН. Мне думается, что этот тип правдоискателя наиболее свойственен русской ментальности и в полной мере представлен русскими классиками как в поэзии, так и в прозе. Ну и конечно же, в идеологии и обыденной жизни...