Зубов Алексей Николаевич : другие произведения.

Новый курс

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  "Продолжение уже потому хуже начала,
  Что читатель представляет себе героев
  Гораздо "глубже", чем автор.
  Так повар лучше разбирается в яйцах,
  Чем курица, которая их несет".
  (Так говорил Пэпс)
  
   Когда Шуре приходит в голову дельная мысль, как по легкому "срубить деньжат", он ее
  излагает в несколько необычной манере. Человеку непривычному может даже показаться, что Шура болен, но я-то знаю его давно. Я полеживал на удобно продавленном канапе и вяло разглядывал биржевые сводки, когда Шура позвонил мне.
  - Толик, я, знаешь, что подумал?
  И Шура начал хохотать. По первым, совершенно африканским звукам этого хохота, я понял - мысль стоящая. Я осторожно положил трубку на стол и пошел заваривать кофе. Прихлебывая кофе, я думал: "Любопытно, трудно ли ему дышать?" Наконец, всхлипывания и собачьи подвывания в трубке стали утихать, можно было продолжить.
  Выслушав идею, я задал только один вопрос:
  - А как разбираться с "деловыми"?
  - Если "они" не придут на первом этапе, на втором мы будем неприкосновенны.
  "А ведь ты прав", - подумал я.
  
  Мы условились встретиться в центре и присмотреть подходящее помещение. "Пахло жареным".
  
  То, что сдавалось в аренду под "бизнес", раздражало своею непомерной величиной.
  - Что нам делать на ста квадратах? Клиентов за фалды ловить? - возмущался Шура, - две, три тихие комнатки с прихожей, где дремлет швейцар, - вот, что нужно, чтоб деловая активность оживилась.
  - Может, сбавим спесь, поглядим полуподвальчики? - предложил я. Полуподвалы когда-то
  дали неплохой рывок экономике.
  Нас устроило одно предложение - бывший клуб "Дельтапланерист".
  - Пацаны ушли в "параплан", да и клей дорог, - сообщил нам хозяин, нервный мужчина с лицом, жаждущим спорта и острых ощущений, передавая нам ключи.
  - А почему только на месяц?
  - Дельце небольшое, - пояснил Шура.
  Итак, место было. Теперь хлесткая, наглая реклама - и можно будет, не потея, съездить
  зимой на Мальдивы.
  
  Поскольку роли мы распределили так, что я был "ведущим специалистом", с персоналом беседовал тоже я. Яков Аронович мне вначале не понравился. Он заломил такую цену, что, если бы Шуре пришло в голову стать стоматологом, нам бы пришлось драть зубы и по ночам.
  - Побойтесь Бога, Яков Аронович, мы пока что не ведущая "площадка" страны.
  - Его-то я и боюсь. Деньги мне нужны для того, чтобы, когда вас будут брать, я б имел возможность летать.
  Я не шовинист, но что-то, видать, ветром "надувает".
  - А хотите "долю"? Пятнадцать процентов.
  - Четверть.
  И мы поладили. Он был не глуп, да и пенсии не хватало.
  - Нужна техничка, - напомнил, скромно улыбаясь, Шура, когда я выбрал, наконец, охранника - верзилу с газами ребенка, любящего мороженое и солдатиков.
  - Это будет кривоногая толстая тетка, - быстро ответил я.
  - Тебе нравится делать мне больно.
  Да, когда мы занимаемся делами, я строг. Я не понимаю людей, которые держат симпатичных секретарш, замов, бухгалтеров, президентов и премьер министров. Строгая, уродливая ведьма - вот надежная опора для энергичного мужчины в любом деле.
  Мы немного поспорили о названии - это очень важная штука. Наконец, остановились на нейтральном:
  "Новый курс".
  Первый наш клиент - я запомнил его очень хорошо - был худой очкарик в самовязанном
  свитере с ногами, обутыми в семафористые замшевые туфли сорок пятого размера.
  - Я увидел вашу рекламу - довольно дурацкую, надо сказать, и решил заглянуть.
  На рекламе красивая женская попа была пересечена надписью: "Сбережем и увеличим".
  - Я правильно понял - вы берете что-то на хранение? Мне нужно сохранить компьютер - я в командировку собираюсь.
  Я ободряюще улыбнулся.
  - Да, все верно, только мы берем на сохранение лишь самое ценное, что есть у простого человека, самое дорогое его сердцу - доллары.
  При этом слове стало слышно, как Яков Аронович капает в рюмку корвалол.
  - Но вы же не банк?
  - Нет конечно. Мы не покупаем валюту, не продаем - мы ее просто храним, как сувенир.
  - Какой же дурак пойдет хранить у вас валюту?
  - Дурак не пойдет, а вот рачительный человек - пойдет. Дело в том, что храня у нас валюту,
  вы застрахованы от скачков ее рыночного курса. Вы сами установите удобный для вас курс.
  Видите табло?
  Я показал светящееся табло, висящее над нашими головами.
  - Видите - предыдущий клиент, оставив нам доллары, установил курс один к пятидесяти.
  - Сейчас другой курс.
  - Это у "них"
  . Здесь - все решают люди. Если курс снизится и доллар подешевеет - повторяю, у нас, а не у "них" - этот клиент получит назад свои доллары плюс компенсацию.
  - Ничего не понимаю. Вот у меня с собой сто долларов, я их вам оставлю - и что?
  - И вы должны указать курс.
  - Пусть будет один к сорока. Что я получу?
  - Это же очень просто. Если курс действительно будет один к сорока, вы получите компенсацию десяти пунктов. Десять долларов.
  Очкарик задумался.
  - Я преподаю математику в МФТИ, и должен вам сказать...
  - А, так вы математик! - обрадовался я. Математики - самые доверчивые из людей. Кстати, самые недоверчивые - кондуктора автобусов. Они очень редко верят вам на слово.
  - Значит, это мы вам обязаны парадоксальности нашего мышления.
  - Чего это вдруг?
  - Как же. Это ведь вы уверяете, что три яблока делятся пополам.
  - Ну и что - получается яблоко с половиной.
  - Но половина яблока - это не яблоко. Вот у нас одна знакомая семейная пара развелась - кому из них нужна половина машины?
  - Это все галиматья.
  - Дорогой - как вас по имени-отчеству?
  - Василий Петрович.
  - Дорогой Василий Петрович. Как любил повторять Аристотель: "Не попробуешь - не научишься". Будем подписывать договор на ответхранение?
  - Пожалуй. Похоже, вы или марсиане или сумасшедшие. А может и то и другое вместе.
  - Услуги платные - сто рублей по тарифу.
  - За сто рублей я получу десять долларов - завтра вы во сколько открываетесь?
  
   Я провел его к окошечку, из которого дружески смотрело безупречно честное лицо Шуры.
  - Заполним форму...
  Они занялись оформлением договора по сохранению ценностей, а я прошел к Якову Ароновичу.
  - Ну как?
  - Анатолий, вы в молодости не занимались наперстками?
  - Яков Аронович, фи, я всегда играл в покер. Лучше скажите, что, мелочи хватит?
  - Аркаша к вечеру обещал подвезти. Очень плохо в стране с мелкой валютой.
  
  До среды я развлекался тем, что одаривал студентов и преподавателей вузов десятками. Настоящий, "жирный" клиент не шел. Зато в среду в обед в наш офис заявился скучный, как курс макроэкономики, налоговый инспектор.
  - Это у вас незаконный оборот валюты? - спросил он голосом Вышинского.
  - Что такое? - воскликнул я переполошенно, - Шура! Мы торгуем валютой?
  - Я ее в глаза не видел, - отозвался Шура из окошечка, - а вы что имеете в виду?
  Он доверчиво смотрел на инспектора.
  - Валюта каких стран? У меня есть тенге, например.
  Инспектор зло смотрел на верхнюю пуговку моей рубашки.
  - Люди получают здесь доллары - это вы не будете отрицать?
  - Может быть. Откуда мне знать, что лежит в их конвертах. Да, они говорят о курсах - как запретишь говорить о наболевшем? Но здесь нет никаких сделок, никакого обмена. Мы внимательно читали статью.
  - Вы очень подозрительная компания. Я к вам загляну еще раз, и не один.
  - Только не рассчитывайте на кофе с коньяком. Я не люблю вашего брата - чиновника.
  Я тоже стал зло смотреть на его верхнюю пуговку.
  Он гордо выпрямился и отчеканил:
  - Да, нас не любят, но мы служим государству!
  - И что? - Я не стал отрываться от кресла, - я, может, и к государству вашему равнодушен.
  - Так вы предатель? Какое же вы любите государство? Догадаться не сложно!
  Я достал клетчатый платок, и, имитируя скупую слезу, вытер глаз.
  - Я, как патриот, как верный сын Родины, бережно храню заветы наших отцов, храню их мечту. Они, титаны - не то что мы, пигмеи, и у них была неплохая, на мой взгляд, парламентская республика.
  Инспектор радостно засмеялся:
  - Сразу видно, что вы жулик и в политике ничего не смыслите. Разве можно нынешним партиям доверить страну?
  Я достал сигару - в своем офисе, что хочу, то и делаю.
  - Сразу видно, что вы чиновник, а не философ. Из парламентской республики нынешние партии сбегут. Да и вы тоже.
  Он ушел, а я громко сказал коллегам:
  - Если завтра не появится представитель "молчаливого большинства" - мы пропали. Деньги кончаются.
  
  Представитель "большинства" появился. Это был суровый изработанный мужчина лет пятидесяти.
  - Хочу сохранить, - сказал он, кладя на стол толстый сверток.
  - Какой полагаете курс установить?
  Я очень волновался, а Шура, я видел краем глаза, чуть не наполовину высунулся из окошечка. Яков Аронович громко бормотал молитву.
  - Один к десяти.
  - Смело. Минус пятьдесят пунктов.
  - Не вздумайте сбежать, - взгляд у него был очень знакомый. Так смотрят люди, нюхавшие порох.
  - Я с парнями всю ночь буду следить за дверьми.
  - Спать-то вы нас выпустите?
  - Выпущу, но обыщу. Я эти деньги всю жизнь копил.
  
  В пятницу он зашел в офис, буквально наступая мне на пятки.
  - Дайте хоть дух перевести, какой вы нетерпеливый, ну вот, согласно курсу вам компенсация
  полторы тысячи, пожалуйста, оплатите сто рублей за сохранение ваших ценностей.
  
  Он получил обратно свой сверток плюс наши полторы тысячи и пошел к дверям.
  "Ну, - взывал я к Плутосу, - ну же!"
  Мужчина встал. Постоял несколько секунд. Повернулся.
  - Я думаю, пусть это полежит у вас до понедельника. Курс прежний.
  "Есть. Бинго".
  - Я позвоню знакомым, многим хочется сохранить свое добро, - добавил он, как бальзама плеснул.
  
  Я напоил его кофе и рассказал пару анекдотов. "Какой милый человек, - думал я, - и он совсем не представляет, какую он оказал нам услугу. Да что нам..."
  
  Перед закрытием в офис влетел полный мужчина с решительностью в мимике. Он сначала сунулся в окошко к Шуре, потом заглянул в щелку кабинета Якова Ароновича, наконец, прыгнул ко мне:
  - Курс один к одному. Сто тысяч.
  - Вы атлант! - воскликнул я, - на таких людях мир держится.
  сунулся в окошко к Шуре, потом заглянул в щелку кабинета Якова Ароновича, наконец, Мужчина громко шмыгнул носом.
  - Атлант - это что?
  - Шура! Вип-клиента обслужи вне очереди!
  
  В понедельник город встал "на дыбы".
  
  ... ... ...
  
   В преддверии охоты.
  
  
  
   Шли обложные дожди, а я третий день, как проклятый, торчал на Васильевской даче, ожидая Рубцова - он заманил меня таки на охоту (гад просто и всё - сам ржет, небось, в городе дома) - баба Катя (старая карга, живущая в домике по соседству с Васильевыми), божилась ему, что видела косулю с козленком, да не одну.
  Да ведь и ошибиться могла или просто соврать от скуки. "Вот, как Бог свят, видела козу", - а сама и из дому не выходила, небось.
  
  Какого черта я приперся сюда до Рубцова - было и самому непонятно, но я не знал о дождях - вот что. Да, я хотел помечтать вечерок над извилистой черной речушкой, пескарей потаскать, не для еды, а так, побаловаться, а сидел сиднем в замшелой, бурой от времени избе, хорошо хоть старуха-печь веселила - сушила промозглый воздух, да и уютней с огнем-то вечерами. Дров я не жалел - не мои.
  
  Я надумал было купить местной водки и, аки барин, напиться, и уже зеленый дождевик стал натягивать - ан нет, решил. Это уж всегда так: только я напьюсь, приедет Рубцов, плюнет другу в веселые глаза и уйдет в лес один, а ты, вроде как, съездил, чтобы проваляться в деревне пьяным на веранде сутки, как тракторист какой - спасибо.
  
  Маясь от безделья, я залез на чердак. Крыша была крыта старинной работы железом, крашенным изнутри суриком, казалась надежной и ровно, певуче шелестела под струями дождя - можно было сидеть и слушать это мудрое шелестение час, два. В центре чердака, на горбатой матице стоял чахлый столик с тумбочкой (кому-то было не лень их сюда затаскивать), я подергал ящички - в тумбочке лежал пакет, завернутый в желтую бумагу, на ощупь там были книги. "Почитаем", - я забрал пакет и спустился внутрь жаркой избы к печке.
  
  А знаете, что хорошо на даче, когда идет дождь, вечер бесконечен, и связи с миром нет (телефон у Васильевых ловит в конце огорода, когда приподымаешься на одной ноге на чурке, для того там и лежащей) - простой, холостяцкий ужин. Летом прошлогоднюю картошку есть невозможно, да и лезть за ней в погреб - не её в баню! Лучше взять шампуры, навздевать на них кусочки хлеба и обжарить на открытом огне (ну и пусть подзакоптятся - не страшно!), к ним неплохо добавить маленькие колбаски, чересчур жирные для "городского" стола и, главная фишка, зеленый лук. Макать его в соль, лежащую в щербатом блюдечке и хрумать - да, это примиряет с действительностью.
  
  Дождь, качаясь, хлестал по стеклам окошка. В щели рам текла вода. "Интересно, когда они сгниют? Вот Васильеву забота - окна менять. Ничего, а то размяк там, в Дубае. Так, а что у нас за автор - хорошо бы Дюма". Я устроился с жареным хлебом, луком и колбасками в кресле у огня и развернул пакет с книгами - это были три тома "Капитала" Маркса. "Гнида ты, Васильев!"
  
  Это была судьба. Можно было тупо сидеть на крыльце и смотреть, как дождь теребит сочный подорожник, устилавший двор; можно было так же тупо пялиться на пляшущий огонь в печке; можно было читать "это". С отвращением я раскрыл книгу и углубился в строки отца социалистической идеи.
  
  С первых же абзацев я с ужасом почувствовал свою непроходимую тупость - я не понимал ни слова.
  Маркс предлагал мне отбросить все качества у товаров, оставив одно (почему его - не понятно), все они - продукты труда.
  
  Я представил полку, где лежат осетр, картина Ван Гога, лазерный уровень - и не мог представить их "без качеств". Еще мне вспомнились смеющиеся глаза Наташки - я уже три раза водил её в кафе, но воз не двигался. "Наталья без качеств - супер!"
  Я взял уголек из печки и написал поверх обоев (Васильевы говорили, хотят переклеивать, да и пора): "Наташа - коза". Потом добавил: "Дереза". Стало легче.
  Чего-то ни к селу, ни к городу вспомнилось, как истерит дочка-подросток Рубцова по поводу покупки (немедленно!) новых босоножек - модных. Есть крепкие старые, но не модные: "Сами их носите!" Объясните подростку про качество. Но Маркс "качество" выстригал.
  
  И смело шел дальше! Он требовал, чтобы я представил какой-то "простой труд" без качества - просто трату энергии - и всё. Я задумался. "Простой, "бессмысленный и беспощадный" труд, простая трата сил".
  В округе не было ни одной знакомой дачницы, чтобы обсудить эту мысль - женщины порой смекалистей нас. Рядом была одна бабка Катя, но она - дура (телевизору верит, как попу). Да и заходить к ней опасно - непременно всучит молочка, зелень, редиску - только деньги летят. Сидишь потом с редиской, и диву даешься - где ум-то был?
  
  "Интересно, а как ты объяснишь разницу между зарплатой ювелира и, скажем, землекопа?"
   Я полистал оглавление - о рынке труда ни слова, кроме брошенного на ходу:
  "помножь стоимость часа землекопа на столько-то раз". И всё. А сколько это: "столько-то", кто это устанавливает - молчит бородатый. Зато поет о "человеческой рабочей силе", (на ум сразу пришло: "лошадиная сила", видимо, термодинамикой дед заворожен был). А мне-то кажется - самое интересное: с каких таких щей мужики, менявшие коробку передач, содрали с меня шесть тысяч, а могли, паразиты, и восемь! И чего это юристы деньги гребут - есть ведь прожиточный минимум, вот и хватит им, болтунам... Правильная была советская власть.
  
  Я все-таки надел дождевик, взял первый том под мышку, заряженное картечью ружье и вышел во двор. С неба лило. "Сколько же тебя там накопилось". Установив "Маркса" у поленницы, я сел на табурет на крыльце, тщательно прицелился в "И" и выстрелил. Дождь глушил все звуки, и выстрел не покатился вдаль, а тут же во дворе и осел к траве. Но спустя минуту я услышал далекий ответный выстрел - кто-то тоже маялся. "Я-то по Марксу стреляю, а ты куда?" Забрав искалеченную книгу, я вернулся в дом.
  
  Картечина пробила толстую, на века изготовленную обложку и прошла через несколько страниц. Та страница, на которой она встала, показалась мне любопытной:
  "Кто такие - эти потребители?"
  Речь шла о том, откуда берется прибыль - мне было мало нужды у кого: у капиталиста или социалиста. Удивительно, но ответа на простой вопрос: "Откуда на счетах фирм, после выплаты зарплат и налогов берутся колоссальные деньги?" - не было.
  
  Я лежал на диване и думал: "Наемные работники что получили, то и отдают - с них какая прибыль. Друг-товарищ буржуй тебе своего не даст. Кто же дает?"
  Из-за забора побибикала машина - Рубцов приехал. "Ну, отлично, а то чуть не рехнулся тут с Марксом". Я пошел отворять ворота.
  
  Уже темнело. Рубцов под струями дождя открыл багажник и выдал мне две тяжеленные сумки:
  - Бегом отсюда!
  Его светлая куртка быстро темнела, намокая.
  - А я хотел предложить постоять, подискутировать... Погода философская...
  Рубцов хохотнул, как он один умеет, подхватил еще какие-то пакеты и мы занырнули под навес и в дом.
  - Я колбасы привез - не знаю, будешь ли, коньяк, но это на потом, и шмотье всякое - переодеться. Да, и деньги - Макар просил передать.
  Рубцов выложил на стол пачку купюр.
  - Спасибо, Граф.
  "Граф" - его старая кликуха, еще по университету. Всегда был стильно одет, стильно говорил - граф, чего уж там.
  "А, уж не отгадка ли это?" - мелькнуло в голове. Я задумчиво смотрел на Графа. "Очень может быть. Граф или король (или государство, пусть самое либеральное-разлиберальное) притаскивают невесть откуда мешки с золотом (или купюрами, чтоб вес поменьше был) и забрасывают в топку рынка, а мы (буржуины) пыхтим, выпуск сосисок увеличиваем".
  
  - Чего уставился? Договаривались же: коньяк - после охоты. Или что? Или по чуть-чуть?
  Он смотрел вопрошающе.
  - А скажи-ка мне, Рубцов, есть ли страны без государств?
  - Ты, я смотрю, двинулся немного головушкой от деревенского воздуха с кислородом или травку какую в огороде нашел диковинную. Давай, Лё, (он и второй слог произнес, но я его вам говорить не буду - некрасивый это слог и неприличный, а Рубцову нравится, вот тебе и граф), давай ужинать. Нам Татьяна курицу в фольге запекла.
  Я стряхнул с себя морок марксизма, и мы отлично отужинали печеной курицей, споря, по обыкновению, о политике.
  
  Ночью дождь прекратился и к рассвету погода установилась.
  Мы пошли. Проходя мимо дома бабки Кати, Рубцов посвистал, и спустя мгновение к нам присоединился Дружок - старый пес покойного деды Васи, (Василия Макаровича, мужа Екатерины Андреевны). Был он дворняга, но охоту знал. Во-первых, был приучен к выстрелам, а во-вторых, и это главное! - вел себя "вежливо" - не гонял, где попало, не лаял и отлично брал след.
  Надо было пересечь низину, и мы с Рубцовым вымокли чуть не по пояс, пробираясь через высокую, густую траву, мокрую, как река, от трехдневных дождей. Дружка и видно не было - только трава качалась там, где он бежал. Но вот земля стала подыматься, и начался веселый сосновый бор с редкими кучками осиновых высыпок.
  - Сырая земля, не возьмет, - обронил Рубцов.
  Мы дошли до мест, где недавно паслись косули - кора у осиновых побегов была обглодана.
  - Давай, Дружок, след, - Рубцов пнул к Дружку темно зеленый косулин катышек.
  
  Охота еще была запрещена, но мы с Рубцовым решились "пошакалить". На сотни верст в округе не только охотников - грибников-то не было. А местный егерь помирал от водки - ему ли до косуль? Нам же невмоготу было терпеть до осени.
  За нашими спинами в пару подымалось солнце - день обещал быть жарким.
  
  "Вот ведь силища какая - желание новизны, желание попробовать", - я шел шагах в двадцати правее Рубцова, Дружок тихонько рысил между нами - он, кажется, что-то учуял, - "И государство всего лишь исполняет волю (может и неосознанную) народа - кидает и кидает деньги в ненасыщаемую прорву: нате, жрите. Стройте квартиры, меняйте машины, меняйте обои и членов семьи, а вам уже не пора менять органы? - тратьте и консьюмируйте, консьюмеры! И мы всё перемелем. Вот она сверхчеловеческая "рабочая" силища".
  
  Дружок встал. Потом сделал аккуратный шаг. Он был напряжен, и даже морда его приняла благородное выражение. Ушки его встали торчком. Он сделал еще шаг. Он не только чуял зверя - он его видел. Мы с Рубцовым переглянулись и тихонько взяли ружья наизготовку. Охота началась.
  
  ... ... ...
  
  "Паломники" шли к дверям офиса "Новый курс" и днем и ночью. Особенно много было женщин пенсионного возраста. Их лица поражали своим одухотворенным выражением -
  это была смесь боли, отчаяния, гнева и тупой, последней надежды.
  - Шура, - сказал я компаньону, - как красивы русские женщины в минуты судьбоносные!
  - Это напоминает демонстрацию петербурженок восьмого марта семнадцатого. В результате свергли царя, - согласился Шура, разглядывая толпу, - лишь бы теперь что-нибудь "великое" не началось.
  
  К середине недели голос у меня осип, как у лектора сельхоз академии. Уголки рта ныли от бесконечных улыбок, а глаза подташнивало.
  - Яков Аронович, а не взять ли мне "отгул"? Народ деньги несет, вы их и без нас рассортируете. На кассу поставим Марью Ивановну - полы-то все равно мыть бесполезно.
  Да и кому они нужны, полы-то? Кто на грешную землю смотрит, когда валютное табло горит.
  - Идите, развейтесь, - Яков Аронович озабоченно смотрел туда же, куда и мы - на кипящую толпу.
  - Надо было, Анатолий, "замутить" обычную "пирамиду". Сейчас бы объявили, что курс вырос, и, может быть, тихо сбежали на курорт.
  - Извините, Яков Аронович, но вы мыслите, как все ваше поколение: "купи-продай". Вас марксизм очень испортил - вышиб из голов понятие бизнеса.
  - Чем же вам Карл Маркс не угодил?
  - Мы в главном не договорились: он меня уверяет, что, как только изобрели капрон, женщины оголили ноги. А я считаю, что капрон и был изобретен потому, что женщинам пришло в голову ноги оголить.
  - Так поделитесь со стариком - в чем секрет бизнеса?
  - Поделюсь, но помучаю вас до вечера.
  Мы помолчали.
  - А скажите, Яков Аронович, вы действительно думаете, что мы с Шурой, наверное, два самых порядочных "игрока" в стране, могли бы "кинуть" этих вот наивных людей?
  
  Мы ушли через лаз - шахту бывшего бомбоубежища. Последнее распоряжение было строгим:
  - Сережа, - сказал Шура охраннику, который был предан нам, как спартанец, - если с Яков Ароновичем случится недомогание, добей его, а офис запри.
  
  Когда мы подходили к "нашему" кафе, начался тропический ливень. Дождь хлестал так, будто бы ополоумевший болтун торопился выговориться - и все не успевал. Секунды - и мы промокли насквозь.
  - Давай-ка по шашлыку жеванем, - Шура снял пиджак, - а салаты будем брать? Тут умеют.
  Я играл вилкой в салате и смотрел за окно на колоссальных размеров тополь. Его ствол был изрыт каньонами трещин и, несмотря на дождь, был сух и спокоен. По стволу бегал вверх тормашками поползень-глупыш. Я смотрел на тополь и поползня, а они смотрели на меня и говорили: "Привет, царь природы".
  - Шура, а ведь жажда денег - зло. Что скажешь? Бог не терпит стяжателей.
  - Я консультировался у попа, как понимать "нищие духом". Оказывается, не в буквальном смысле.
  Шура подмигнул мне карим, как у джина из восточных сказок, глазом. "Ах ты бесяра". Потом ухватил вновь отремонтированными, сверкающими зубами сочный кусок мяса и закончил с полным ртом:
  - Считай себя поганцем, искренне, - и богатей сколько хочешь.
  - Понятно. "Я богател, кляня судьбу".
  - Чье это?
  - Вроде бы мое. Неизданное.
  Не успели мы поднести к губам пузатые бокалы с коньяком - звонит Яков Аронович:
  - Пришел представитель компании "Лора Мурло". Анатолий, сумма "ядреная". У них через месяц платежи хозяевам за рубеж, а выручка маловата, так что отступать им некуда. "Ценность" готовы привезти на броневике со своей охраной.
  Крупные компании и банки - это стихия Шуры. Я протянул ему трубку.
  Господи, как мгновенно преобразилось его лицо! Как напряглись желваки, сузились и похолодели глаза. Где ты, мой друг-балагур? А голос. Таким голосом - ротой в бою командовать! "За мной, на смерть, ребятушки!"
  - Для такой суммы срок депозита не меньше трех дней, комиссионные составят...
  
  - Как думаешь, нет смысла вернуться?
  - Яков Аронович прекрасно справится. Для него это последний шанс стать из пенсионера человеком. А что ты скажешь "по голосу?" Этот представитель что, гаденыш или вонючка?
  - Я бы сказал - безответственный вонючий гаденыш.
  
  Мы вернулись к шашлыкам - вторая порция подоспела. Но обедать спокойно не получилось. Шура без конца говорил и говорил по телефону, и все о делах, а я стал позевывать, вытянул ноги и, заложив сцепленные руки за голову, расслабился.
  Блуждая взглядом по нюханному-перенюханному обеденному залу, я увидел сидящую одиноко девушку. Она пила, видимо, кофе и ела круассаны. Она была некрасива, но что-то притягательное в ней было. Что? Одежда - обычная. Прическа - обычная. А, вот что. Какая-то нетипичная для наших дней грация в движениях.
  - Шура, - отвлек я товарища от деловой болтовни, - любопытно, ты бы смог соблазнить вон ту, видишь?
  - Легко, - сказал Шура, едва взглянув на ту, о которой я говорил, - на спор, за пятнадцать минут.
  - Стой, чудак, куда ты. У меня чисто "академический" интерес. Марек! - позвал я бармена.
  - Слушай, Марек. Видишь, девушка сидит? Принеси ей плитку шоколада и скажи, что за ней минут десять наблюдал парень через окно, а потом попросил передать шоколад и ушел.
  - Давай посмотрим, что будет, - сказал я Шуре, наливая коньяк.
  
  Марек подошел к девушке, поговорил с ней и положил на стол шоколадку. Девушка испуганно смотрела на нее, потом - ага, ей было и страшно и любопытно! - посмотрела в окно. А потом она покраснела и улыбнулась.
  - Шура, - сказал я, подводя итог эксперимента, - все девушки хотят быть любимыми, все юноши хотят быть свободными. Любви на всех у нас не хватит, но свободу от власти доллара желающим обеспечим. Нам пора в офис.
  
  - Анатолий, это не про вас ли по телевизору рассказывают, - сказал Марек из-за стойки.
  С экрана телевизора уверенно, давая понять, что он-то раскусил все тайны бытия, нам о нас же рассказывал телеведущий - мужчина, с характерным для своей специальности лицом, кричащим: "дайте мне скорее что-нибудь умненькое сказать!" и жуткой манерой поведения. Как и что говорить - это ведь тоже поведение. Говорил он плохо. Он не передавал факты - он озвучивал "свое" мнение. Мнение это было, понятное дело, только что отредактировано за стенкой и звучало так:
  "Банальная жульническая афера... Финансовая пирамида, готовая рухнуть в любую секунду... Организаторов ждет справедливый суд..."
  - Марек, а включи-ка интернет, финансовые новости.
  - Да тут одна новость - население перестало покупать в банках валюту. Вот один блогер пишет: "Какой ... устанавливает курс рубля в банках, если в "Новом курсе" народ меняет
  доллары и рубли один к одному?"
  - Опять блогеры тумана подпускают, - заметил Шура, - тоже за рейтинги бьются.
  - А мне понравилась фраза: "народ меняет" - звучит удало, "по-ушкуйничьи".
  Марек покрутил колесико "мышки".
  - Странно, но Центробанк никак не реагирует.
  - Еще бы. Там работают очень неглупые люди. Они, поди-ка, уже поняли, в чем "фишка".
  
  Метров за двести до офиса начались препоны. Было слишком много полиции, но это куда ни шло, то, что народу было много - этого мы ждали. Нет. Изменился "дух" людей. Особенно настораживало обилие мужчин, одетых не по сезону в длинные плащи, небрежно застегнутые на одну пуговицу и (дурак бы догадался - почему) топорщащиеся на груди.
  Шура позвонил Сереже и крепкие бойцовского вида ребята из местного спортзала организовали нам коридорчик в гуще народной. Мы сделали шаг, другой...
  - Благодетели идут! - с пафосом выкрикнула седенькая старушка с клюкой, указывая на нас корявым пальцем. Толпа заворчала, даванула - и началось. Какая-то девушка упала в обморок - ее не стали подымать. Молодой человек с глазами Чернышевского совал нам тетрадку и кричал: "Только взгляните, здесь все мои мысли!" Руки, тысячи рук тянулось к нам из-за плеч нанятых загодя ребят. Летели цветы и мелочь. Кто-то пел, кто-то плакал.
  Это напоминало знаменитый проход "Битлз" по стадиону, в теперь уже далеком двадцатом веке.
  - Я хочу сказать речь, - с дрожью в голосе сказал Шура.
  - Оставь, апокрифы напишут без нас.
  
  В офисе находилось несколько человек, в основном солидные мужчины и дамы. Шура подменил изнуренного, как лошадь после бегов с неловким жокеем, Якова Ароновича, и мы с ним закрылись в кабинете.
  - Что, Яков Аронович, страшно? Не бойтесь - скоро третья часть симфонии, и все кончится.
  - Анатолий, вы хотели мне рассказать о бизнесе...
  - Ах это.
  Я подумал, стоит ли говорить ему о нашем учителе - Карловиче, который был когда-то давным-давно "цеховиком" - шил "итальянские" сапоги, кстати, лучше итальянских. Нет, ни к чему - не время ностальгировать, время ломать судьбу.
  - Вы помните, нобелевские лауреаты по экономике влюблены в убогий, но наглядный пример: любой поступок человека в рыночном обществе (хоть харчок) можно представить так - один продает, другой покупает. Так вот - это в корне лживо. Даже у дикарей, кроме этих двоих, всегда...
  В кабинет заглянул Сережа.
  - Анатолий Иванович, там "федералы" заявились.
  Яков Аронович побледнел.
  - Мужайтесь, товарищ, Тель-Авив не за горами.
  Выходя в зал, мы столкнулись с Марьей Ивановной.
  - Мы, Анатолий Иванович, как договаривались? Мою вам полы за восемь тысяч. А тут, что за бордель? Считаю, как проклятая, цельный день доллары - ни поесть, ни в туалет! Грех вам! Хучь бы премию выписали... Тысячу хучь бы...
  
  Вероятно, я один такой идиот - замечаю тополя и поползней, остальные - прагматики.
  
  
   Сад моего отца.
  
  История эта началась давно, еще когда мой старик был крепким огурцом. Как-то в начале сонного, дождливого лета он позвал меня к себе в сад - что-то там помочь. Я решил сходить - я давно у него не был, и мне было интересно посмотреть на его старые замшелые груши, и повспоминать себя ребенком.
  Мы встретились в начале белой дорожки, ведущей через таинственный сосновый бор - она шла как раз к тяжелым воротам в зеленом заборе, окружавшем участки - и пошли, слушая пенье птиц.
  - Хорошо выделывает, правда? Это соловей. Тут их в кустах - пропасть. Люблю послушать, бабу Дашу вспоминаю, - сказал мой старик, улыбаясь.
  Мы подошли к воротам, и он достал ключ от калитки.
  - Вот пакость, - сказал он, показывая на ручку калитки, - каждый раз кожу на костяшках срываю. Так погано приварили - как на смех.
  - Что же они, куда смотрели?
  Я разглядывал ручку. Она была "присобачена" так близко к проему, что, как не берись - об его край зацепишься.
  - Так ведь им скорее отделаться, и идти водку со сторожем пить.
  Он пофыркал. Мы зашли за калитку.
  - Да у нас все так. Вот посмотришь сейчас, как погано я прикрутил ручку к двери у домика.
  Старик мой пошел дальше, раздраженно фыркая, а я немного задержался. Я смотрел на его удаляющуюся сутуловатую фигуру, слушал соловьев, дышал ароматами цветущего сада, и думал, что мы во многом похожи, и я, пожалуй, буду скучать, когда он умрет.
  
  В саду мой старик поставил старинный самовар - он держал настоящий и топил его сосновыми шишками - и повел меня к маленькому, вросшему в землю колодцу под калиной, который выкопал еще мой дед Максим. Колодец стоял почти на границе с соседним участком, немного внутрь отцовского.
  - Видишь, что творится? - сказал он раздраженно, - "она" совсем обнаглела.
  Я не понимал. Мой старик подошел и глухо пнул, стоящую возле колодца, пузатую бочку с водой - соседскую.
  - "Она" скоро лопаты у меня на участке хранить начнет. И рожа, ты бы видел, такая гадская - всё: "Здра-асьте". А глаза гестаповские. Такие вот людей и пытают.
  - Так что же? Убрать что ли?
  - Убери.
  Я опрокинул бочку, вода хлынула в межу и ушла в землю. Старик принес обрезки труб.
  - Бери-ка кувалду, да забей мне тут трубы на границе. И проволокой обвяжи. Нечего "ей" тут шастать. Колодец дедушка Максим копал, и стоит он у нас. Это наша "вотчина".
  Я вбил трубы, навертел, как хотелось моему старику, проволоки, а потом мы долго пили чай с сухариками, и вспоминали мое детство.
  
  Прошло какое-то время, и мой старик позвонил мне:
  - Что ты думаешь с садом делать? Я спрашиваю, потому что моих сил уже нет, ходить туда.
  - Нет сил, продавай.
  - Ну-ну, не нужна, значит, "вотчина".
  Он пофыркал и отключил телефон. А потом, довольно скоро мой старик помер, я же надолго уехал из этих мест. Прошло несколько лет, и меня судьба опять занесла в родные края. Я навестил могилу своих стариков, и, сам не знаю почему, решил сходить в старый отцовский сад.
  Та же белая дорожка провела меня под величественными соснами, в ивовых зарослях у ручья так же пели соловьи. Иногда мне казалось, что впереди маячит сутулая фигура отца. Я без труда открыл калитку древних ворот проволочкой (любой пацан умеет) и пошел к отцовскому участку.
  Там все изменилось. Вместо убогой лачуги, сколоченной из разных помоечных обрезков, стоял хороший кирпичный дом под черепичной крышей. Груш не было, а было две, даже три теплицы. Но колодец и куст калины были. Меня отделял от них крепкий невысокий заборчик, возле которого копался с велосипедом паренек лет двенадцати.
  - Парень, привет. Жарко тут у вас, очень пить хочется - не дашь ли воды из колодца?
  Паренек подумал, потом все-таки опустил в колодец ведро и, зачерпнув, поднес его к заборчику. Я глотнул "родной" воды - зубы заломило.
  - Живете тут?
  - Ага.
  - Ну, а соседи как, ничего?
  - Гады они. Прямо на меже дубы посадили.
  - Зачем же?
  - Они нам за колодец мстят. Хотят им пользоваться, а он наш с самого начала. Выкусят.
  Я вернул ведро и прошел дальше по дорожке. Удивительно, но вместо домишки "той" с гестаповскими глазами, стоял красивый кирпичный же дом. Рядом стоял автомобиль. Из дома вышла молодая женщина и пошла по участку.
  - Здравствуйте, - я ей покивал, - смотрю, какой у вас красивый дом. И участок такой ухоженный.
  - Здравствуйте, да, ухаживаем. Нам тут нравится с мужем. Если бы не соседи.
  -А что такое?
  - Такие, прости Господи, сволочи. Заделали проход к колодцу, а ведь когда-то его сообща копали. На два участка.
  Этой истории я не знал.
  Вернувшись в город, я зашел в кафе рядом с центром, перекусить, и совершенно неожиданно столкнулся там со Славкой Ферапонтовым.
  - Привет, дружище, ты как здесь?
  - Привет. А я в Испанию собираюсь. Насовсем.
  - Знаешь, давай старика моего помянем, раз уж встретились. Где тебя в Испаниях ловить.
  Пока нам несли заказ, я рассказал Славке про свое посещение сада.
  - Ты не обижайся, - сказал Славка, - но старый твой сильно накосячил там. Уже и не исправишь.
  - Знаю. А ты что же в Испании - без жилья, без земли.
  - Про землю-то раньше "им" думать надо было, когда у нас, Ферапонтовых, ее отбирали. У прадеда моего. А теперь мне она ни к чему - обуза одна. Что за жизнь: сидеть за заборчиком и собственное дерьмо нюхать. Живя за заборчиком, об одном думаешь: чтоб тебя все в покое оставили, ну, и превращаешься в "покойника".
  Мы выпили водки.
  - Кстати, я слышал, все эти сады сносить собираются. Будут строить громадный парк аттракционов.
  - И правильно, а то из-за заборчиков скоро по планете пройти нельзя будет.
  Мы выпили еще и расстались. Он поехал в Испанию, а я по своим делам. Я знал, что не скоро вернусь сюда, и не скоро навещу своего старика. Возможно, я плохой сын - что делать, я, как Гоголь, "не люблю покойников".
  
  
  
   ... ... ...
  
   Итак, наконец, за столом собрались все "игроки". Все три стороны. На одном конце сидели мы с Шурой и Яков Аронович, через пару метров, друг против друга сидели полномочные представители - приятная, хоть сейчас на свидание приглашай, дама из Центробанка и сухой, морщинистый, как грецкий орех, господин из Федерального казначейства. "Орех-Сухарь" вытащил нагло белый платок, высморкался, посмотрел поверх очков на то, что он там высморкал и сказал:
  - И что же нам с вами делать?
  - А вы между собой еще не договорились? - удивился Шура.
  
  Воздух в офисе был густой и холодный - явственно чувствовалось присутствие "князя мира сего". Вот он сидел, живой ответ Якову Ароновичу - незримый участник любой сделки и главный ее дирижер. Не важно, был ли это обмен кокоса на рыбку, продажа своей жизни и специальности в наем, или молчаливое соглашение: "Да, он пьет, он бьет меня, но он мой, мой, а я его" - везде присутствовало государство. В разных масках.
  
  - Дешевый доллар на внутреннем рынке очень удобен, - заметил Центробанк.
  - Да? А как прикажете исполнять бюджет при "тяжелом" рубле? - Казна была желчна, Казне не хотелось терять.
  - Можно деноминировать...
  Я толкнул локтем Якова Ароновича - зачем советовать двум боксерам, как ловчее выбить зубы у противника? Разберутся. Нам бы ноги унести. С сумками.
  
  - А вы, как думали закрывать эту "лавочку"? - господин, любящий публичное сморкание, посмотрел в нашу сторону. Но смотрел он не в глаза, а на край стола. Так, видимо, принято.
  "Ты ведь скряга, - подумал я, - тебе хоть в ухо кричи: "даром получили, даром давайте"".
  - Наш банк-партнер "Отчий"...
  - Как? - удивилась дама из Центробанка.
  - "Отчий". Купит у Центробанка на аукционе валюту... Да, по шестьдесят копеек...
  Дальше пошли неинтересные детали, главное было то, что та сторона сдавалась. "Статус-кво" было не вернуть. Оставалось мягко, с извинениями вернуть последним вкладчикам их деньги, но все равно разница получалась огромная.
  - Но вы не получите ни копейки! - господин из Казны строго смотрел теперь уже в район моего солнечного сплетения. Меня злость разобрала:
  - Кстати, насчет деноминирования - что бы вам не вернуть любимую всеми копеечку? Зачем "юродивого обижать"?
  
   Нас эвакуировали с крыши вертолетом. Разрешено было взять только личные вещи - а их было: горсть авторучек и рулончик туалетной бумаги.
  От поляны, где нас высадили, до станции электрички было рукой подать. Мы шли по тропинке и дышали дивным загородным воздухом - это ли не счастье?
  - Яков Аронович, вы Сереже то название станции сказали?
  - То, то, да вот он идет, рюкзак тащит. Знаете, молодые люди, все-таки в следующий раз лучше займемся лесом. Там, если что, и сроки-то смешные дают.
  
  Я вернулся на свое любимое канапе, и, не поверите, целый час думал, кого я, если бы довелось, предпочел пригласить на свидание - даму из Центробанка или девушку из кафе.
  
  
  
  
   Послесловие.
  
  Моим читателям может показаться, что автор не любит государство, следовательно, (любопытная логика!) не любит Россию. Напомню, что к таким категориям, как государство, религия, этика понятие "любовь" неприменимо. Они - государство, экономика - не определяют человеческое общество (где любовь необходима), а всего лишь "этикетки" на данном этапе. Определяющим же является тот наличный ресурс средств, которым социум располагает.
  Наши пращуры не изобретали самолет не потому, что были глупы, просто им хватало камня, чтобы, убив бизона, целую неделю питаться мясом и смотреть на звезды. Человеку, как всему живому, свойственно оптимизировать свои затраты. Но не обществу. Общество эмоциональнее отдельной личности, на общество проще влиять. Управлять.
  Все существующие государства на сегодняшний день "заточены" на экстенсивный путь развития - все хотят роста экономики, роста населения. Допустим, что население России
  увеличится втрое, индусов станет два миллиарда и т. д. Хорошо от этого только ныне живущим, а каково будет правнукам?
  Пример развитых стран, а Россия, по уровню культуры, хотя бы, в их числе, говорит о неизбежном сокращении населения. Социум интуитивно сжимается. Чего мы боимся? При Екатерине Великой в России жило порядка тридцати миллионов - страна не считалась убогой, в Китае уже тогда жило несколько сот миллионов.
  Так что другая реальность заставит социум придумать и другую экономику, и другое государство. Поэтому автор на вопрос: "ты за "белых" или за "красных"", отвечает: " я за новое".
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"