- Все собрались, убрали смартфоны... Так, кому не интересно - вышли "из купе"! Сидоркина, одерни юбку, Малютин, ты доковырял у себя в носу? Доковырял? Молодец. Теперь намажь то, что у тебя на пальце... не на парту, а себе на грудь. Сережа, Петров - ты что, опять читаешь? Какую квантовую электродинамику? Вот потом пойдешь в туалет, и читай там себе хоть Льва Толстого. Знаю я, что вам всем хочется - натрескаться конфет и часами торчать потом в интернете... Нет, Сидоркина, это невозможно, ты соседей отвлекаешь. На, возьми хоть флажок первомайский, положи на колени вместо передника. Ну, и что "ржем без ума"? Кому "смех жизнь продлевает?" А. Так вы просто еще не знаете, что смех - это гипнотическое состояние, и принимать его можно в дозах гомеопатических. Все. Тишина. Поехали.
На второй день зимних каникул на город стал медленно падать удивительный, необыкновенно пушистый и густой снег. Он медленно и спокойно, как старый опытный фокусник, укрывал тротуары, только что посыпанные для удобства пешеходов крупным, как гусиная дробь, песком, разрушающим подошвы теплых сапог и ламинат в прихожих, укрывал он с усмешкой здания, построенные с дерзкой претензией на красоту, которую следовало "уметь понять", величественные и жалкие в своем одиночестве бронзовые памятники на площадях и в парках, закоченевшие парки и площади - он укрывал все, что было создано суетными людьми, превращая город в сказочную декорацию грядущего представления.
В семье Морозовых третий час шел "праздничный марш", как выразился брат хозяйки семьи, Галины Викторовны, дядя Сережа - бравый артиллерийский офицер в прошлом, а теперь преподаватель кадетского училища - красавец, холостяк и отличный товарищ офицеров - сослуживцев. Он весело сидел на диване в гостиной и с приятной улыбкой наблюдал, как две его сестры - Галина и Ольга, нервно выхватывая друг у друга то одну кофточку, то другую, с репликами: "нет, не то, не подходит, а если эту?" - наряжались для похода в театр.
- Оля, посмотри, какая ужасная талия - что делать? - говорила Галина Викторовна, стройная и похожая на фею из легенд скандинавских бардов, блондинка, изгибаясь, как цирковая акробатка, перед зеркалом. Она пыталась заглянуть себе за спину.
- А там что? Ужас!
- Нормальная талия, - отвечала Ольга Викторовна, брюнетка, способная довести мужчин до экстаза одними лишь своими локонами, поигрывая бюстом перед зеркалом, - вот эту надену. А я у тебя ее не помню. Подаришь?
Она говорила о кофточке.
- Сережа, скажи честно, сзади как - не очень жутко?
Дядя Сережа "артиллерийски" улыбнулся:
- Сзади, как выстрел из восьмидюймовой гаубицы - жутко, а как красиво!
- Да ну тебя.
Мужья сестер молчаливо сидели в креслах друг против друга и, стиснув зубы, молчали. Муж Галины Викторовны, инженер техслужбы аэропорта, красивый и строгий мужчина, относился к сборам своей супруги с тем же, приобретенным годами тренировок, терпением, с каким проверял летные качества воздушных судов. В обоих случаях - и в техосмотре самолетов и в прихорашивании жены, поспешность, допущенная по его вине, могла привести к беде. Звали его Геннадий Иванович, был он высок и, в пару своей жене, немного походил на короля древних викингов - светел и сдержан. Свояк же его, Герман Михайлович Левин, сидевший напротив него, был лицом смугл, (вообще, выражение лица у него было живое и веселое, но только что, перед приходом к Морозовым, они с Ольгой немного - привычно - поругались, и теперь лицо его было чуточку грустное), телом жилист и сухощав. Все трое мужчин были одеты в новые выходные костюмы, и сидели на своих местах, почти не шевелясь, опасаясь помять.
- В театр собираетесь? - сказал невысокий белокурый мальчик-подросток лет шестнадцати, проходя мимо гостиной и здороваясь с родственниками. Это был младший сын Морозовых Роман или Рома, как звали его друзья. Лицом он больше походил на мать - та же мечтательность во взгляде, та же, подаренная "мамой-феей", нежность в поворотах головы и выражении лица - оно только-только стало набираться отцовской мужественности.
- Ладно, я пойду к Сереге.
Серега - его старший брат, студент-физик, "плейбой" и умница, имел свою комнату в квартире, (Роман обитал в гостиной на диване, занятой теперь старшими), комнату, куда никому не разрешалось входить без определенного стука. У мамы был один стук, у папы другой, у младшего брата - третий.
- Да, войди, - услышал Роман голос брата, постучав в дверь.
- Привет, наши все в театр собираются, - сказал Рома, проходя в комнату и садясь в "суперское" кресло перед компьютером - Сергей лежал на узеньком диванчике и "точил" ногти пилочкой.
- У нас завтра лыжный поход с классом, будет еще один "девятый" из "тридцать шестой". Училка сказала, что-то вроде соревнований.
- Хорошо, - спокойно, думая о ногтях, отозвался Сергей, - может, наконец, познакомишься с девочкой - стыдно - уже усы растут, а все в актрис влюблен.
"Это он про "тот" фильм, за которым меня застукал, вот же гад - этот Женька Потапов: "Посмотри, прикольно!" - теперь не проморгаешься".
- Ни в кого я не влюблен, - сердито ответил Рома брату.
- Ты пойми, - продолжал "воспитывать" Сергей, - все эти фильмы, литература - это сказочки. Они никогда никого ничему не научили и ничего не изменили. Ценен - только личный опыт. А ты все трусишь.
- Я не трушу, я не умею!
- Не умеешь понравиться девушкам? - Сергей иронично посмотрел на младшего брата.
- Уверенность, тебе надо быть побольше уверенным в себе - девушки ценят надежность.
Да вот, позавчера мы сидели с ребятами в "общаге", и выключился свет.
- И что? - Рома всегда слушал рассказы брата про "взрослую" жизнь с интересом.
- Я взял у Танюши немного косметического воска, мы налепили свечей - горели они плохо - зато потом сидели всю ночь при свечах... Но заметь - этого мало. Девушкам нравятся комплименты, а говорить их прямо - жлобство. Надо лишь намекнуть, причем, намекнуть уверенно.
- Как это?
- Я вот сказал, что хотя свечи чадят, зато они романтичны, как Танюша.
- И что Танюша? - спросил Рома с замиранием.
- Танюша растаяла, "как свеча".
Они помолчали.
- Серега, - после паузы перешел Рома к главной цели своего посещения, - можно, я возьму
на завтра "ту" куртку. Мне на лыжах кататься не в чем.
Кататься было в "чем", но "та" куртка, была крутая куртка крутого старшего брата - она была "талисманом".
- Бери, да она же тебе велика?
- Ничего, если что - я подверну рукава.
Лыжный поход двух классов из разных школ случился благодаря простому обстоятельству. Учитель-физрук из "тридцать шестой" давно собирался серьезно поговорить с учительницей физкультуры из школы, где учился Рома. Учитель, двадцатипятилетний парень, хотел, наконец, задать Маше - так звали учительницу - конкретный вопрос: "Ну, что?" Больше он ничего не хотел, потому что все дальнейшее зависело от ответа на это "Ну, что". Маша, в свою очередь, давно предчувствовала, что "Ну, что" будет вот-вот спрошено, и ее била нервная лихорадка. Жизнь норовила измениться - это надо было прочувствовать, поэтому, лучше всего, следовало организовать соревнования - по-моему, логично.
Зимним утром вагон пригородной электрички наполнился говорливой и подвижной армией школьников - юношей и девушек, вооруженной длинными лыжами с палками, одетой по- спортивному ярко и весело, и такой же веселой и жизнерадостной, как утро наступающего дня соревнований.
Рома сидел вместе со своим приятелем Женей Потаповым, который увлеченно ел шоколадку.
Напротив него, наискосок через проход между сидениями, сидела группа незнакомых девочек из тридцать шестой школы - они болтали и поминутно смеялись.
- Мэри, - обратилась одна из девочек к своей соседке, - смотри, какая гора красивая. Люся, смотри! Катя, Катя!
"Почему Мэри, наверное - Маша", - подумал Рома и взглянул на ту, которую назвали Мэри.
Это была худенькая девочка, его ровесница, с тонким носиком с маленькой горбинкой и необычными глазами - их уголки над скулами немного поднимались вверх. Волосы ее, коротко подстриженные, имели, однако, очень стильный вид, какой умеют придавать только в очень дорогих салонах. "Какая-то она необычная", - подумал Рома, - "а что в ней необычного - не пойму".
- Жек, - толкнул он друга, достававшего другую шоколадку, - смотри, вон девочка сидит, в белой курточке, та, черненькая. Как тебе - красивая?
- Которая? А, на царевну Будур похожа. Да, ничего. Вон Ленка Клубова - вот красива, так красива.
- Сравнил, Ленка!
Ленка Клубова была "королевой" класса.
Девочка, которая звала полюбоваться видом на гору из окна электрички, видимо самая шустрая и глазастая, шепнула сидящей рядом Мэри:
- Вон тот мальчик в смешной куртке - он все время на тебя смотрит.
- Ну и пусть, - Мэри отвернулась к окну. "Интересно, какой это мальчик? Хоть бы не такой дурак, как Орлов. Если он, как Орлов - "фи".
Орлов в их классе был прославлен анекдотами, которые он "травил" безумолчно.
- Он симпатичный, Мэри, ну посмотри - разве не интересно?
Она повернула голову и быстро посмотрела. Рома сидел, отвернувшись к окну.
- Симпатичный, правда?
- Не знаю.
Мальчик был симпатичный, но об этом говорить не хотелось. Он был не такой, как другие, в нем была какая-то романтика мечты, как у поэта.
- Он похож на поэта.
И они заговорили о поэзии.
Лыжная трасса, выбранная учителем-физруком для соревнований, начиналась от базы "Петушки", уходила в лес, потом забиралась на гору, опять ныряла в лес - короче, она должна была измотать всех так, что на "финише" можно было бы спросить: "Ну, что?"
Соревнующиеся, начав забег плотной группой, постепенно растянулись по трассе и шли теперь кто парой, кто в одиночку. Рома катился на лыжах легко. Он уже прошел один круг и снова въезжал в лес. Впереди по лыжне еле-еле двигалась фигурка в белой курточке.
- Дорогу! - крикнул Рома, обгоняя. Он обернулся - это была Мэри. Она виновато улыбалась,
будто говоря: " Да, я не умею ходить на лыжах - и что? Я никому не мешаю".
- Привет, - сказал Рома останавливаясь, - устала?
- Не могу больше, - Мэри свалилась на белый, укатанный снег, - убейте меня!
- Пойдем, пройдемся, тут есть лавочки - отдохнешь.
"Как это? Почему именно она, и мы одни на трассе? И почему я спросил ее: "Устала?", а не проехал мимо. Неужели я сам - один! познакомлюсь сейчас с этой девочкой - странно".
"Почему именно этот мальчик, который смотрел на меня в электричке, догнал меня и предложил пройтись. Интересно, как мы будем знакомиться. И как здорово, что это происходит в лесу, какой сказочный лес".
Лес, усыпанный снегом, был торжественен, как древний храм. Стволы деревьев, обнаженные от листьев, как тысячи колонн, подпирали белую шапку сугробов, нависших на ветвях. Стояла полная тишина, и в этой тишине иногда раздавался шорох осыпающегося вниз снега.
Дорожка вилась вдоль лыжной трассы и Рома с Мэри пошли по ней.
- Давай, посидим немного, - сказала Мэри, опускаясь на низенькую скамеечку. Рома воткнул обе пары лыж в снег и сел рядом.
- Тебя Мэри зовут, - спросил он, - а полное имя как?
- Мэритэ.
"Странное какое имя - к нему не привыкнешь никогда - это плохо или хорошо?"
- Что это за имя? Я такого не слышал.
- Это мама придумала.
- А я - Рома.
"Рома, как роман, интересно будет у нас "роман"? Да что я говорю!"
Она посмотрела на Рому, проверяя, не слышит ли он ее мысли.
-А мама у тебя кто?
Тут нужно языком не подростков, а взрослого рассказчика, описать, кто была мама Мэритэ и, вообще, ее семью.
В семье Мэритэ, говоря языком дедушки Надира, было, по воле Аллаха, смешение крови гор, степей и предгорий. Сам Надир в юности был красавцем джигитом, (он был кабардинцем), имел необычную специальность - в составе экспертной команды он лазил по дымовым трубам котельных и ТЭЦ, проверяя состояние оголовков труб, и мотался по стране из края в край. Кстати, у него совсем не было страха высоты, и однажды, на спор, он станцевал "лезгинку" на макушке шестидесятиметровой трубы. В одной из командировок он увидал девушку и без памяти влюбился. Красавица Абиссе была дочерью очень богатых родителей старинной ногайской семьи - что мог предложить им бродяга-джигит? И Надир украл Абиссе - просто пропел ей под окном песню, она выглянула, все поняла, (до этой песни они ведь встречались целых три раза), связала узлами простыни и выскользнула из окна со второго этажа родительского дома. Кроме паспорта и платья у нее не было ничего,
у Надира, кроме паспорта и носимой теперь одежды, был мотоцикл, который и умчал их к очередной трубе и к счастью.
Они имели двух сыновей, которые теперь, став инженерами нефтяниками, жили и работали на севере, и дочь - младшую, Таю, маму Мэритэ. Надир, схоронив Абиссе, с сыновьями общался по интернету, а жил, большей частью, не у себя, а у любимой дочери с зятем, которого тоже любил, как младшего сына.
Так. Теперь родители Мэритэ - вот они. Отец Мэритэ - Булат, был башкир. Детство его прошло в маленькой деревне, где даже не было школы, и детей возили на учебу в другую деревню - покрупнее. Иногда автобус ломался, и маленький Булат шел десять километров до дома пешком. Если это случалось зимой, он закрывал лицо шарфом от мороза,
и, глядя сквозь дырочки шарфа, громко пел песни - отпугивал волков. Когда пришло время выбора будущей профессии, Булат, к удивлению родных, объявил, что намерен учиться на дизайнера.
- Зачем на дизайнера? Иди в юридический - возле закона голодным не будешь, а дизайнер, как артист - модным не стал - и грызи ногти всю жизнь, - говорил ему отец. Но Булат, хотя был парнем послушным родителям, проявил упрямство, и поступил в архитектурный. Там-то они и познакомились с Таей. Она поразила Булата даже не столько своею красотой, сколько характером. "Эта девушка - джигит в юбке", - говорил о ней отец и был прав. Она прекрасно рисовала, играла в студенческом театре, писала стихи и посещала балетную школу - просто для развлечения. Все мало-мальски значительные мероприятия проходили с ее участием и под ее руководством. Она была центром внимания всюду, и, когда Булат начал робко за ней ухаживать, она не сразу выделила его из всех своих друзей-поклонников. Но они сошлись - их сблизило схожее понимание эстетики вещей и поступков. Они оценили ум и души друг друга и стали прекрасной парой - тихий, застенчивый муж, весь погруженный в мир прекрасного, и энергичная жена "бизнес леди", переполненная планами, проектами и тоже, как муж, красотой творчества. У них было три дочери. Старшая - Камилла, названная в честь казанской бабушки, увлекалась музыкой и была певицей - она жила со своим приятелем музыкантом и в семье бывала "наскоками", младшей - Гульфире, было пять лет, и она была интересна пока что только своими репликами, средняя была Мэритэ.
Рома с Мэри сидели на скамеечке и, под аккомпанемент тишины и шороха снега, раздумывали о том, каким может быть продолжение их встречи на лыжне. Эта девочка была совсем из другого, незнакомого мира. Восточный Мир представлялся Роме сказкой из "Тысячи и одной ночи" или репортажем о военных столкновениях. А Мэри знала, что ее мир был добрым, теплым и удобным, а "Мир Севера" представлялся ей буйным, грубым и воинственным. Однажды она спросила отца, почему другие страны опасаются России.
- Наверное, потому, - ответил Булат, думая при этом о новой модели юбки - в стиле "Чингизхан" - для салона своей жены, - что все интуитивно чувствуют в России улус Джучиев. Последний улус империи Чингизхана. Улус от моря до моря, охраняемый "небесными всадниками" кагана. Наш главный принцип - "непобедимость". Это и пугает.
Булат был немножко поэт.
Вечером, слоняясь по квартире, Рома изнывал от желания поделиться своими переживаниями
по поводу этого знакомства. Во-первых, девочка была абсолютно незнакомая - это вызывало
определенную гордость, это было "по взрослому", во-вторых, она казалась ему необычной, и о ней хотелось говорить.
Взрослые - отец, дядя Сережа и дядя Гера сидели за круглым столом и играли в "преферанс".
- Я на соревнованиях познакомился с девочкой - Мэритэ, - сказал Рома с "незначительной" интонацией в голосе.
- Она татарка? - спросил папа.
- Татарки очень красивые, - вставил дядя Сережа, улыбаясь накатившим воспоминаниям, - у меня была татарка - Роза, работала в части.
- Она наполовину башкирка, наполовину кабардинка, - сердито объяснил Рома, ему казалось, главное не это.
- Но ведь не негритянка, - заметил, проходящий через гостиную брат Серега, - а то из тебя "джазмен" никудышный.
"Сам ты дурак", - подумал Рома.
- Смотри, сынок, - сказал папа глядя в карты, - "вист!" - у них в семьях свои правила - будь повежливей, не опозорься.
"При чем тут ее семья?" - думал Рома - "Как им объяснить, что она необычная?"
- Ну и как, хорошая девочка? - спросил папа, внимательно разглядывая карты "открывшегося" партнера.
- Башкирки есть - просто красавицы, - мечтательно сказал дядя Сережа с той же "лихой" улыбкой.
- Сергей, ты не забывай, что я немножко еврей, если намерен продолжать, - вставил дядя Гера, широко улыбаясь, - "по рангу" красивые еврейки должны идти первыми.
Взрослые рассмеялись и занялись картами.
- Ма-ам, - пропела Мэри, когда они вечером с матерью мыли посуду после ужина, - а я познакомилась с одним мальчиком, Романом.
- Ну и что, этот мальчик, как, воспитанный? - спросила мама, не замечая тона дочери - она одновременно говорила и с дочерью, и по телефону.
- Он помог мне нести лыжи!
- Вот настоящий мужчина, этот твой Роман, - и добавила кому-то в телефон, - нет, презентацию назначим на послезавтра.
И мама ушла к себе, послав дочери воздушный поцелуй.
"Как "мой", почему мама его так назвала? Или он "мой"?" - испугалась, не понимая сама чего, Мэри. У нее еще никогда не было знакомого мальчика, который был бы "ее".
"Интересно, если я завтра встречу ее после уроков - пойдет она со мной или нет? Пойдет или нет?" - думал Рома засыпая.
"Интересно, увидимся мы еще или нет? Увидимся или нет?" - засыпая, думала Мэри.
Снег продолжал валить - ему было все мало. Он хотел больше "сказочности", больше волшебства. По улицам уже невозможно было ходить - дворники, отчаявшись, попрятались, и пешеходы своими коленями сами прогребали узенькие тропки. Автомобили еще ползли, но было ясно - еще немного, и их завалит, зароет этим необычным снегом по крыши.
После уроков Рома бегом, задыхаясь и падая, примчался к тридцать шестой школе. "Обидно, если уже ушла, только бы не ушла", - мысли метались. Но она не ушла. Мэри появилась на крылечке школы в сопровождении высокого мальчика, который ей что-то говорил, а она смеялась. "Это, наверное, ее парень, а я - дурак". Рома решил уходить, но ему хотелось посмотреть, как "они пойдут", как "этот ее обнимет". "Обязательно обнимет! А ты думал: раз - и познакомился с девочкой, а ты "лох!"" И он ждал. Она увидела его. "Зачем он здесь? Он ждет кого-то? Неужели он ждет меня?" Ей стало не по себе.
- Привет, а ты как здесь?
- Привет, да так, мимо шел. Ты куда сейчас?
- Домой.
- Можно с тобой? - когда он произносил это, ему казалось, что он не выдержит и опустится прямо в снег.
Она кивнула, и они пошли рядом по синей от вечера улице, - две приятные, яркие фигурки, украшая собой то один вид улицы, то другой. Они обменивались адресами сайтов, обсуждали последние фильмы, но это были пустые, ничего не значащие слова. Главным было: "Он меня провожает, неужели мы уже начали дружить?", "я ее провожаю, и все это видят, и никто этому не удивляется". - "Странно!"
Они расстались возле дома Мэри, условившись встретится сегодня на катке.
- Где мои коньки! - с эти криком Мэри ворвалась в прихожую.
- Привет, сестренка, - у них была Камилла, - с девчонками на каток?
- С мальчиком, он меня пригласил!
- У тебя "мальчик" - поздравляю, - Камилла улыбнулась. Голос у нее был хрипловатый, джазовый. А сама она была "красотка и симпотка", как говорил Джек саксофонист.
- Ты веди себя с ним построже, сразу дай понять, что ты не просто "девочка для", твое расположение нужно заслужить - вот так.
- А как это? И зачем?
- Ну, - Камилла села в кресло, она была элегантна, даже в манере садится, - мальчики, мужчины вообще, очень дорожат своей честью. А больше всего они бредят легкими победами. Ты должна делать все так, чтобы мужчина считал, что легкая победа вот-вот наступит, например, нежно улыбнуться ему. Ну-ка, улыбнись. Хотя бы так. А когда "он" полезет к тебе, - продолжала Камилла с горечью в голосе, - стать мгновенно строгой, холодной, неприступной. Будто ты его и знать не желаешь, - добавила она задумчиво.
- Я не думаю, что Рома полезет. "А вдруг полезет - и что тогда?"
-Хорошо бы, он тебя бы ревновал - это помогает держать мужчину строже. Он тебя спрашивал о ком-нибудь?
- Он спросил, кто со мной был на крыльце - Леша Мотовилов.
- Поздравляю, он тебя ревнует к этому Леше. Дай ему понять, что Леша тебе симпатичен, помучь его. Мужчин вообще нужно мучить непрерывно - иначе начинают хамить.
В вестибюле спортивной школы, рядом с гардеробом, на лавочках, люди переобувались - надевали коньки. Рома уже был на коньках и ждал Мэри. Она зашла в вестибюль, прошла немного, не видя его, и, встретив знакомых девочек, тех, с которыми была в электричке, о чем-то с ними поговорила. Увидев Рому, она помахала ему рукой и сказала подружкам - Рома услышал:
- Все, пока, на свидание опаздываю.
При слове "свидание" Рома вздрогнул. "Это о нас что ли? У нас "свидание"?"
Когда она надевала коньки, толстая куртка, в которую она была одета, мешала ей согнуться.
- Ох, не могу, - вздохнула она, - может так пойти, не зашнуровывая?
Рома оглянулся. Рядом на скамеечке мужчина, видимо, папа, зашнуровывал коньки маленькой девочке, которая весело смотрела по сторонам.
-Ну давай я зашнурую.
Он опустился перед Мэри и стал возиться с левым ботинком. Закончив, он посмотрел на Мэри - она весело смотрела по сторонам. " Я ей ботинки шнурую, а она и не смотрит, а другие - смотрят". Он осторожно посмотрел, но "другие" на него не глядели.
- Давай второй.
Мэри не глядя протянула ему вторую ногу. "Она что, думает, я ей всю жизнь обязан коньки шнуровать? Она что, думает, что принцесса? Будур?"
Они катались, было весело, хотя Мэри поминутно падала на лед. Наконец она сказала:
- Я себе все отбила, как завтра на уроках сидеть - не представляю.
- Пошли, просто погуляем.
Они гуляли, болтали, было тоже весело. Иногда Мэри вспоминала "урок" сестры. Наконец, она решилась.
- Леша Мотовилов - тот мальчик, ты видел его - тоже хорошо катается на коньках.
- А ты откуда знаешь?
- А мы катались вместе.
"Вот как". Рома помрачнел. "Этот Леша и Мэри - их что-то связывает, а я?" Он шел и думал, что будет, если этот мальчик захочет с ним подраться, и как будет себя вести при этом Мэри. Он думал, думал, пока не почувствовал, что в доли секунды был готов убить и Мэри и этого мальчика. Мэри чувствовала, что Рома чем-то напряжен, но стеснялась спросить - чем? "Убить их и умереть в тюрьме - вот и вся твоя жизнь! Потому что тебя никто никогда не ...". Он не думал "не полюбит", но под "кто" подразумевалась Мэри.
Дома отец собирался на работу.
- Папа, - сказал Рома задумчиво, - а что бывает, когда мужчина убивает женщину?
- Из-за ревности?
- Хотя бы.
- Плохо бывает. Ревность вообще позорит мужчину.
- Почему позорит?
- Потому, что путают любовь, которая облагораживает, и ревность - чувство собственника, и говорят: " до ревности любит". А любить "до ревности" - значит портить и унижать то, что любишь. Иной раз, - добавил папа с улыбкой, - и правительство начинает "до ревности" любить свою страну - тоже хорошего мало.
Рома сел за компьютер. Пришло сообщение от Мэри: "Пойдем завтра на каток?" Рома помедлил - нет, рвать, так рвать! " Иди с Лешей". Пауза. " А я хочу с тобой".
Счастье - удивительная штука. Иногда для него нужно кучу разных вещей, а иногда - пара слов.
Зима, перевалившись за хребет времени, потихоньку раскисала под мартовским солнцем. Воздух становился сырым и пьяным. А пустое синее небо уже манило далеких пока еще птиц.
Рома и Мэри уже бывали друг у друга в семьях, и их мамы уже высказались о них. Ромина мама, внимательно глядя на сына, сказала:
- Девочка славная, но ты не позволяй ей вить из себя веревки - она очень тобой командует.
"И вовсе нет. Ничего не командует".
Мама Мэри, подстригала дочь - она была "классным" парикмахером - и Мэри спросила:
- Ма-ам, а я ему нравлюсь?
- Морочишь мальчику голову, - ответила мама с улыбкой, - он ее совсем потерял.
- А я хочу, чтобы потерял.
"Как приятно произносить это: "потерял голову". Из-за меня!"
Однажды после кино они долго гуляли по парку и промокли насквозь. Дома у Мэри Рома уселся в ее комнате на диванчик, а Мэри ушла в ванную. Сидеть было скучно. Рома подошел к дверям ванной и постучал:
- Ты что так долго?
- Я ноги мою.
- Открой, что я тут один.
Она открыла. Она сидела на краешке ванны и болтала сырыми ногами в воздухе.
- Дай, пожалуйста, сланцы.
Он нагнулся, поднял с пола сланцы и, увидев прямо перед собой, ее босую ножку, неожиданно для себя тихонько поцеловал ее. Ножка была мокрой и теплой - и все. "Странное какое ощущение - а ведь я ее поцеловал". Ощущение было почти, как просто от прикосновения к теплой и мокрой коже. Но еще было и другое. Еще было то, что это была "она".
Они с испуганным удивлением смотрели друг на друга несколько секунд. Мэри тихо засмеялась и хрипло сказала:
- Дай сланцы.
Он одел ей сланцы. Бережно, будто это были хрустальные башмачки. Рома и Мэри потом весь вечер то молчали, то говорили о музыке, а глаза у обоих повторяли и повторяли: "Ты знаешь, у нас началось "это". И как теперь? Не знаю".
На другой день Мэри решила похвастаться сестре - ее "распирало".
- Камилла, знаешь, Рома меня поцеловал.
- Наконец-то, - ответила Камилла, - а то ходите, как "пионеры". Ну и как? Как вы целовались?
- Вообще-то, - замялась Мэри, - мы не целовались, он просто поцеловал мне ногу. В ванной.
Камилла с подозрением посмотрела на сестру.
- Чем это вы занимаетесь в ванной? Вы там с ума не сходите? Ноги целует.
- Кто у кого целует ноги, - в комнату зашла мама. Камилла, ничего не говоря, ушла на кухню.
- Мэри, вы о чем? Это у вас с Романом такие развлечения? Да?
- Мам, ну ничего не было, ничего.
- Он лез к тебе?
- Нет. Он был, - Мэри замялась, подбирая слово, - вежливый.
- Да уж, вежливый кавалер, нечего сказать.
В комнату зашел дедушка.
- Вот, папа, у нашей Мэритэ кавалер ноги целует.
- Настоящий джигит, - заметил дедушка Надир, - а я ее в гранатовое яблочко поцелую.
И он с лаской привлек внучку к себе, щекоча седыми усами щечку Мэри.
- А ей замуж пора.
- Папа! Она школу не закончила!
Они ушли, споря, а в комнату вернулась Камилла.
- Мэри, возьми-ка, ты уже взрослая девочка, - и она протянула Мэри пачку презервативов.
- Зачем?
- Ты что, дура? Мало ли что - должны быть под рукой.
И она тоже ушла. А Мэри била дрожь. "Что "мало ли что"? Разве может быть у них это "мало ли что?" - нет, не может, или может?"
Рома тоже непрерывно думал - что поменялось в их отношениях? "Я поцеловал, а она не рассердилась. Значит - это "моя" девушка. Да".
С этими мыслями он пришел к Жеке Потапову.
- Хочешь фильм прикольный?
"Какой фильм? Мэри - "моя" девушка, а ты и не знаешь".
- Ну, что у вас с Мэри? - продолжал Жека, - ты ее уже "завалил" или как? Расскажи, интересно ведь. Слушай, у меня родичи уезжают. Приходите с Мэри - "завалишь" ее тут в две секунды под классную музыку.
- Нет, не надо.
Рома пошел домой. "Он ничего не понимает, этот Жека. Он не понимает, что у нас другое -
а он: "завалил, не завалил". И тут что-то темное, "внешнее" - тихонько зашевелилось и шепнуло: "а будет и это".
Мрачный, он поднялся на свой этаж и зашел в квартиру. У них были тетя Оля и дядя Гера.
Тетка с мамой болтали на кухне, а дядя Гера играл на мамином пианино в гостиной. Он был очень музыкален, прилично играл и пел. Он любил джаз.
- Дядя Гера, - сказал Рома в паузе между рэгтаймами, - а как мужчина должен начать половую
жизнь?
- Видишь ли, в половой жизни главное не как начать, а как кончить, - и дядя Гера рассмеялся.
- А если серьезно - тут все решают не люди, и не советы, а любовь. Любовь сама разберется - с кем, как и когда.
Герман Михайлович был "либерал".
А в семье Мэри разгорелся скандал. Мама случайно уронила сумку Мэри, и оттуда выпал яркий пакетик презервативов.
- Что это, что? - повторяла мама, тряся ими у носа Мэри. Мэри плакала.
- Так, будешь сидеть дома. Все.
Мэри в слезах захлопнула дверь своей комнаты.
- О. Аллах! - раздался возглас дедушки Надира - он смотрел биатлон, - зачем так хлопать дверью!
Папа Булат растерянно смотрел на жену, а она "выплескивала":
- Это твое воспитание, а точнее, отсутствие воспитания! Старшая живет неизвестно где, неизвестно с кем, теперь вторая решила стать блудницей!
Мама использовала сильные выражения. Булат страдал. Маленькая Гульфира подошла к нему и нежно сказала:
- Не расстраивайся, папочка, когда я вырасту, я тоже стану блудницей, как Мэритэ.
Мама вышла, хлопнув дверью кухни.
- О. Аллах! Я опять пропустил выстрел из-за вас. Уймет ли кто этих женщин?
Мэри сидела в своей комнате и жалела себя. Слезы катились и катились. Она подсела к компьютеру и отправила Роме: "Меня заперли дома". Ответа не было. Стало еще обиднее.
" Я жить не хочу". Ответа не было. "Тебе все равно?" Ответа не было. "Прощай".
Мэри встала и, ничего не соображая от жалости к самой себе, пошла к шкафу, где лежали дедушкины таблетки, достала их и стала глотать одну, другую...
- Мэри! - раздался голос матери, - ты что? Ах ты дрянь...
Мама потащила ее в ванную, вливала стаканами ей в рот воду и держала, пока Мэри рвало.
В это время Рома, наконец, стал читать сообщения. Прочитав Мэрины, он схватил телефон, но Мэри не отвечала. Он читал и перечитывал последнее: "Прощай" - и, холодея, понимал - это было расставание навсегда. Навсегда без Мэри. Что теперь делать? Ничего не ощущая, он вышел к лифтам, поднялся на последний этаж и вылез на крышу. Подойдя к краю, он посмотрел вниз. Тут он был один, а там были они вдвоем, там они гуляли, и нужно сделать шаг и снова быть вместе... Зазвонил телефон.
- Да.
- Роман? Это мама Мэри. Вы можете встречаться с Мэри, только, надеюсь, и вы и она не будете делать глупостей.
Они встретились на следующий день. Они шли по парку и молчали. Возле громадного дерева - дремучей яблони, они остановились.
- Вон какая ветка красивая, сейчас дотянусь, - Рома потянулся за веткой, но провалился на подтаивающем сугробе и свалился в снег.
- А я из-за тебя чуть не умерла, - сказала Мэри, Подумала и тихонько пнула Рому сапожком.
- Дай руку, - Рома ворочался в снегу.
- А тебе все равно?
Мэри опять пнула его, но уже посильнее.
- Что ты пинаешься?
- Пинаюсь, потому что имею право.
- Никакого права у тебя нет.
- Ты мне ноги целовал? Вот и есть право! Хочу - и буду тебя пинать.
- А я не хочу.
Рома поймал ее занесенную ногу и потянул. Мэри свалилась рядом с ним.
-Задушу!
Они лежали и барахтались в снегу - он внизу, она сверху. Рома резко раздвинул ее руки, в шутку душившие его, она упала грудью на него, и ее лицо оказалось совсем рядом. Они замерли, как две пойманные птички, пойманные, наконец, этим колдовским снегом, и их губы прижались. Вот те раз! Они почти целовались!