Аннотация: Что может быть приятнее, чем простая деревенская жизнь в унаследованном от дедушки доме? А в деревенскую мистику никто не верит...
'А я поеду в деревню к деду, в деревню к деду поеду я...'
Так напевал Володя Филатов, пакуя чемоданы и держа в одной руке мобильник. Вот уже полчаса он тщетно пытался дозвониться в бюро перевозок. Инна Филатова в это же время, складывая вещи дочери, продумывала маршрут: погрузить предназначенную к перевозке мебель; заехать к Петровым, у которых они покупали винтажный буфет и старинный 'деревенский' комод; заехать в магазин, где их дожидался бамбуковый гарнитур для веранды... так, стоп, а занавески в цветочек готовы?
В дверь позвонили - это вернулась из ателье Женя, двенадцатилетняя дочь Филатовых, которая как раз и бегала за занавесками. Пакет с занавесками был торжественно уложен на часы с кукушкой, рядом поставлен дачный сервиз 'под гжель' в коробке и усажен плюшевый мишка...
Семья Филатовых отправлялась в новую жизнь.
Один из героев Туве Янссон с удивлением узнал, что у него, оказывается, и мама была. Володя Филатов с удивлением узнал, что у него, оказывается, был дедушка.
Удивляться было вроде бы нечему: логически рассуждая, как без дедушки появился бы сам Володя? Но в голове у Володи этот дедушка почему-то не укладывался. Володя всю жизнь прожил без родных дедушек, а с девяти лет - еще и без отца, погибшего на стройке, на рабочем месте. У него был дед Саня, с которым Володя неплохо ладил; в хорошую погоду они вдвоем рыбачили на Неве возле мачтопропитки, где удавалось поймать неплохих щук, а в дождь смотрели футбол, азартно 'болея'. А потом выяснилось, что это не отец его матери, а отчим. От отца его бабушка сбежала... даже не теряя тапки, а босиком, в чем была - в каком-то ситцевом платьишке, в ненастную осеннюю ночь, держа на руках маленькую маму Володи.
Узнать, что случилось, Володя так и не смог. Мама почти ничего не помнила о раннем детстве, кроме того, что очень боялась отца, а бабушка просто не хотела рассказывать. Володе удалось выяснить только то, что дед жил где-то в деревне и был намного старше бабки. Уже в юношеском возрасте воображение Володи дорисовало сурового, ревнивого и пьющего старика, от которого молодая и пылкая бабушка упорхнула к молодому и красивому тогда деду Сане. Володя решил, что мама - дочь деда Сани, и успокоился.
По крайней мере, это была романтическая история, которой можно не стыдиться.
Подсознательно Володя чувствовал, что дело не в романтике и что он еще будет стыдиться деда - если не его пьянства, так скандалов с соседями, если не скандалов, так... словом, чего-нибудь. И то, что дед неожиданно умер и завещал Володе дом в деревне, его не очень-то обрадовало бы, если бы не Женя.
Женя болела.
Слабая, болезненная, она отличалась экзальтированным воображением. Россказни Жени бывали такого свойства, что Володе становилось не по себе, а Инна плакала. Например, Женя рассказывала, что в квартиру к ним часто приходит мальчик, которого Женя угощала, воруя продукты с кухни, - он умер от голода в блокаду. Возле соседнего дома любил прохаживаться фашист с собакой; впрочем, он никого не обижал, только гладил свою псину. А лучшая подруга Жени уже двадцать лет как погибла под колесами автобуса... Если учесть, что Женя постоянно температурила, а простуда была ее нормальным состоянием, - на семейном совете было решено: переезжаем в деревню. Пусть ребенок окрепнет на свежем воздухе и парном молоке!
Стоял мягкий, лучезарный северный сентябрь. Уютные войлочные облака укутывали небо, березки нарядно золотились между темно-зеленых елей, небольшое озерко неподалеку радовало глаз - невозмутимые белые утки скользили по водной глади, будто по опрокинутому небу, и листки последних желтых кубышек покачивались уткам вслед.
Домик - настоящая бревенчатая изба, крытая тесом, старая, но еще надежная - очень понравился Инне и совсем не понравился Жене.
- Здесь мертво, - сказала она.
- Чепуха, - весело заявил Володя. - Дедушка, твой прадедушка, умер, это да. Но такова жизнь, доча, мы все там будем. А пока наше дело - жить да радоваться. Я уже занялся ванной. Поставим душевую кабинку, кафель, вон, каталоги мебели - выберите с мамой зеркальные полки и шкафчики...
Инна хлопотала, расставляя мебель. Все у нее спорилось, все находило свое место - Володя всегда удивлялся, как ей удается создавать уют из ничего; наверное, этот покой и гармонию Инна носила в себе и щедро дарила окружающим при любом удобном случае. Дом стоял вроде бы рядом с остальными домами, рядом с сельпо, фельдшерским пунктом и деревенской школой - но в то же время как будто на отшибе. Из одного окна видно было все, что делается у соседей, на дороге, возле школы, пункта и магазинчика, - однако заглянуть с улицы и увидеть, что делается в доме и около, было затруднительно. 'Случись что, никто и не заметит', - вдруг подумала Инна, сразу же усилием воли подавив эту мысль.
Что могло случиться? Вокруг все было замечательно - все, как Инна мечтала в детстве. Чудесная старинная изба. Дедовское наследство. Романтическая история бабки мужа, которая босиком убежала к любимому. Пруд с уточками и кубышками, лес, в котором водилось множество грибов - это Инна уже успела проверить, гнездо аистов на крыше школы, до которой было десять минут ходу... 'Коровку заведем, курочек, - размечталась Инна, - будем настоящими пейзанами. Пасторальная идиллия!' О будущей работе в школе она размышляла с таким же воодушевлением: Инна преподавала литературу.
Володя собирался открыть автомастерскую, в которой действительно имелась нужда, поэтому тоже был полон надежд.
Но уже на следующий день он поднялся разбитым. Все валилось из рук, все не ладилось. Спалось ему плохо: тревожили какие-то скрипы, шумы, потрескивания, а когда все-таки удалось уснуть, то снилась какая-то дрянь.
У Инны подгорела каша.
Пустяк, но Инна очень расстроилась. В городе с ней такого никогда не случалось.
- Да ты просто не умеешь с дровяной печкой ладить, - засмеялся Володя. - Горожанка ты моя, привыкла к газу... А тут все не так. Смотри!
Он отстранил Инну и принялся стряпать, поджаривая котлеты.
Из печки пыхнуло пламенем - Володя еле успел отшатнуться, и теперь ощупывал лицо. Кожа не пострадала, а вот брови и волосы надо лбом...
- Хорошо, бороду завести не успел, - пошутил Володя, но настроение было окончательно испорчено. 'Ладно, - подумал он. - Кто сказал, что у нас все с ходу получится? Привыкнем, станем настоящими деревенскими жителями... Ради Женьки'.
Однако дальше все было только хуже. Дом будто ополчился на новых хозяев. Пристройка без крыши, которую Володя планировал сделать верандой, оказалась очень непрочной, столбики рассохлись и покосились - пришлось ее разобрать, а это повлекло незапланированные расходы. На чердаке оказалось очень много уборки - там еще от деда остались овощи, и они сгнили, распространяя отвратительный запах. В погреб Инна боялась даже соваться - оттуда тянуло какой-то могильной сыростью и плесенью. Неудивительно, что и Инну, и Володю мучили отвратительные сны, которых они не помнили наутро, помнили только, что во сне опасались верхнего левого угла комнаты. Там потолок покосился, и виднелась какая-то дырка. Впрочем, наяву Володя все равно собирался со временем организовать большой ремонт.
С деревенскими детьми Женя не подружилась, как надеялись родители, наоборот - все больше дичилась и уходила в себя. Правда, в деревне было не так уж много ребят ее возраста, и в основном мальчишки. Соседка тетя Марина, словоохотливая бабка, заметила, что 'у нас испокон веков одни мальчонки рождаются'. Бабка эта, кстати, очень не понравилась Инне. 'Болтает, болтает, а ничего не рассказывает - пустословие одно', - с раздражением высказалась она.
Однажды Женя сходила прогуляться в лес. Часа через два Инна пожалела, что разрешила ей идти туда без взрослых, через три - забеспокоилась, через три с половиной - забила тревогу. К ее удивлению, соседские мужики - кряжистые, средних лет люди, все как один с красными от выпивки носами, но степенные и рассудительные, - согласились, что пора идти искать девочку...
И тут Женя вернулась.
Она выглядела обычно, только уж очень бледно и грустно. На все расспросы отвечала односложно: гуляла. Нет, не заблудилась. Просто гуляла. И только вечером она шепотом сказала Инне:
- Мам, ты знаешь, там, в лесу, кладбище. Маленькое такое. Могилки маленькие.
- Кладбище? - Инна не поверила.
- Да, с могилками. В три ряда. Старое такое; про него, наверное, уже все забыли.
Инне стало не по себе.
- А что на могилках написано? Памятники там, плиты...
- Нет. Просто холмики, и на них камушками выложен крест с полукругом.
Инна выдохнула.
- Доча... Это же кладбище домашних животных. Кошек там, собак...
- А почему их так мало? И такое старое? А куда сейчас собаки и коты деваются, когда умирают?
- Ну... ты же сама сказала, что оно старое. И про него забыли. Теперь, наверное, другое есть, поближе, поновее.
Женя перевела дух. Инне показалось, что она вздохнула с облегчением.
- Мама, давай кота заведем. Большого. Черного. То, что здесь живет в доме, боится черных котов.
'Опять', - со страхом подумала Инна, прижимая дочь к себе. Женя показалась ей такой худенькой и беззащитной, с этими ее видениями и призраками. Впрочем, кот... почему бы и нет? И наутро, увидев какого-то черного котенка, Инна принялась подзывать его.
- Брысь! - гаркнула тетя Марина, высунувшись из кустов.
Котенок брызнул - только его и видели.
- Зачем? - вспылила Инна. - Вам какое дело? Наш дом, наш кот будет!
- Нельзя сюда кота! Дед Дмитрий осерчает!
- Дмитрий Сергеевич давно умер, - Инна заводилась все больше. - И его мнение нас и при жизни не интересовало! Он ни разу даже не написал нам! Если он не любил кошек, это не значит, что мы их не любим! А вы... вы, тетя Марина, не лезьте в нашу жизнь. Вот!
- Да я ж вам добра желаю, - сморщенное лицо тети Марины вдруг сморщилось еще больше, а подслеповатые глаза часто заморгали. - Я ж вижу - вы отрезанный ломоть, не то, что Дмитрий, чтоб ему... Вон, умиральную комнату ему разобрали...
- Какую, простите?
- Умиральную. Ну, без крыши, в которой он и помер. Тьфу, чтоб ему, - она перекрестилась. - Значит, вам она не понадобится.
- Да зачем она нам, она же разваливалась, - Инна фыркнула, отходя. 'Ну и дурацкий разговорчик!'
Но попытка найти котенка с треском провалилась. Ни у кого из соседей не нашлось бесхозного кота. А те котята, что играли в нескольких дворах, все были обещаны...
Вошел Володя, чертыхнулся.
- У меня такое чувство, что о моем, царство ему небесное, дедуле все знают что-то плохое, а от меня скрывают, - зло сказал он.
- У меня тоже. Котенка дать отказались, намеки делают. И еще это кладбище домашних животных, что Женька в лесу нашла...
- Оно-то тут при чем? Думаешь, это дед там своих собак закапывал? Да с него бы сталось их потравить и соседям подбросить! Я уже понимаю, почему бабуля от него драпала босиком!
Переведя дух, Володя добавил:
- Он, оказывается, был еще раз женат. Бил жену, так и свел ее в могилу. Она его моложе была лет на сорок. А сам окочурился, когда ему было уже под сто. - Помолчал и нехотя признался: - Снится он мне. Зовет за собой, обещает золотые горы, силу, власть и хэзэ что в придачу. Только, типа, я должен ему ребенка привести на съедение.
- Тьфу, мерзость, - Инну передернуло. - Ну и тип! И после смерти родню тиранит.
- Кстати, а я его могилу не нашел, - с удивлением заметил Володя. - Искал, думал - ну дед все-таки, хоть навестить надо бы... Нет, не нашел.
В деревнях, как знала Инна, случается всякое. Наверняка дед Дмитрий был не просто тираном, скандалистом и пьяницей, - чтобы человека даже хоронить на общем кладбище отказались, нужно что-то из ряда вон выходящее. Атмосфера всеобщей ненависти к покойному подтверждала ее догадки. 'Ну и наследство! Удружил дедуля, ничего не скажешь. Нам придется постараться, чтобы убедить соседей - мы другие, нормальные...'
Прибыли мастера, чтобы устроить ванную. Но в той части дома, которую выделили под ванную Филатовы, это почему-то было невозможно; в чулане, который предложили мастера, обнаружился двойной пол и маленькие антресоли - там валялись какие-то кости, связки старых перьев, выдолбленная тыква, мумифицированная собачья лапа, а на антресолях еще и заплесневелые старые книжки и журналы. Пыль и вонь от них шла такая, что Инна сразу же бросила все это 'добро' в печку - оттуда сразу же повалил невыносимо смрадный коричневый дым, - и долго оттирала руки.
Ночные кошмары, которые беспокоили старших Филатовых, становились все ярче и отвратительнее: Инне все время снилось, будто какие-то склизкие полуразложившиеся руки затягивают Женю в пруд, а Володе - будто он должен убить Женю, и какой-то вкрадчивый старческий голос нашептывал 'убей девку, убей девку', так что Володя уже начал опасаться за собственный рассудок. Впрочем, хозяйство внушало не меньшие опасения.
Кроме дома, после деда Дмитрия не осталось ничего пригодного для использования. Лопаты и другие инструменты - тупые, ржавые, ломались прямо в руках; одежда - полусгнившая и пропитанная чем-то вонючим; в подполе валялось множество ссохшихся трупиков мышей, крыс и мелких лесных зверьков - должно быть, дед Дмитрий их травил; посуда вся не годилась - треснутые тарелки, прогоревшие кастрюли... На старых, некрашеных досках пола сохранились пятна, подозрительно напоминавшие кровь. Все, что бы ни находили Филатовы, было таким грязным, гадким и уродливым, что и Володя, и Инна невольно возненавидели покойного деда Дмитрия.
Хотя бы за то, что развел бардак при жизни, а разгребать - им.
Но больше всего их беспокоило состояние Жени. Она совсем ушла в себя и целыми днями сидела на берегу озера, бессмысленно глядя на воду. Лишь изредка жаловалась, что в доме много 'зверьков черненьких, с лысыми головками, злобных таких и вредных', или просила 'котика'. Наконец, Филатовы решили, что Женю надо к психиатру, и уж совсем собрались было ехать с ней в город, как заглянула вездесущая тетя Марина.
- К бабке ее надо, - сказала она, указав на Женю.
- Какой еще бабке? Ей врача надо... В понедельник повезу.
- Свози к бабке. У нас своей нетути, а вот намедни семья с Украины приехала - там в кажном селе бабка есть, молитвы читает, зло отгоняет, пусть она твою деточку и поглядит... Вона где они живут-та, крайний дом по уличе, не наплутаешь.
Инна выдохнула, чтобы не нагрубить. И... пошла к мужу.
- Слушай, тут, говорят, какая-то деревенская знахарка с Украины приехала. Пусть, может, глянет Женечку? Что от этого плохого будет... Ведь вреда-то никакого...
Володя поджал губы.
И согласился.
Искомая 'бабка' обитала в маленьком, больше похожем на времянку, домике на отшибе. За домиком красовался навороченный тюнингованный 'Харли Дэвидсон', на забор была небрежно брошена штормовка в листьях, на двери белела надпись 'Изнакурнож'. Определенно, украинские бабки продвинутые, вполголоса усмехнулся Володя, вылезая из своей 'Лады Калины' и обозревая окрестности. Или это ее сын? Сказано же - семья приехала...
Из дверей вышел кот.
Кот был огромный.
Кот был черный.
Это был даже не кот - котище. Кисточки на ушах придавали его морде рысье выражение, хвост размером со средний веник мел желтеющую траву во дворе, могучие лапы важно ступали вперед. Холодные немигающие зеленые глаза уставились на Володю.
- Куррррмау, - благосклонно обронил кот.
- Привет, - машинально отозвался Володя.
- Мррррау, - сказал кот, повернулся и величественно прошествовал в домик.
Вместо кота вышла женщина.
На первый взгляд ей было лет тридцать, на второй - сорок или сорок пять, на третий... пожалуй, все шестьдесят, но очень хорошо сохранившиеся шестьдесят. Короткий седоватый 'ежик' стриженых волос, пятьсот первые 'Ливайсы' на худощавых ляжках, подкатанные рукава клетчатой рубашки, шнурованные ботинки и рассеянный, но очень цепкий взгляд. Сразу видно: серьезный, интеллигентный человек, а не 'бабка', - подумалось Инне. И заговорила 'бабка' с грассирующим петербургским выговором.
- День добрый. Проходите, чай на столе. Саша.
- Володя, Инна, Женя, - растерянно сказала Инна, указывая на домочадцев. - Очень приятно.
Чай тоже был знатный - настоящий улон. Хозяйка, впрочем, пила кофе - тоже какой-то сортовой и не из дешевых. Инна приметила на столе пачку сигарет - дорогих и изысканных.
Домик был обставлен эклектично, так что Инна окончательно убедилась: это просто дача. На стенах висели охотничьи ружья и арбалеты, на столе рядом с чайным прибором стоял ноутбук. Никаких лекарственных трав, икон и прочего, чего можно ожидать от сельской знахарки, не было и в помине.
- Под чаек можно и о вас, - решительно сказала Саша, отставляя чашку. - Что у вас там случилось, рассказывайте, соседи. Вы ведь по делу пришли, разве нет?
- Да, - Инна нерешительно посмотрела на Володю, а он - на нее. Наконец, Инна продолжила: - Женя... она больна... ей плохо, она совсем вялая...
- Да, но... простите, я... я, конечно, доктор, но это степень, а не профессия, - растерялась Саша. - Я физик, а не врач. Может, я ее в город к врачу отвезу?
- Нет, - Володя встал. - Нам нужна именно ваша помощь, врач тут ни при чем. Она... видит мертвых. Она и в Питере с мертвецами водилась, а тут совсем кошмар начался. Ей везде какая-то нечисть чудится. Говорит, маленькие, черные и злые. А тут еще кладбище это домашних животных нашла в лесу, так совсем скисла...
Саша побледнела и тоже встала.
- Это вы в доме ведьмака, стало быть, поселились? Славно, славно... Что ж, поехали. Вы на своей, а я за вами. Баюн!
Кот вскочил в рюкзак, Саша забросила рюкзак за спину и ушла за дом. Мотоцикл же, вспомнила Инна.
И действительно, мотоцикл Саши обогнал их очень быстро. Видимо, у себя в Украине продвинутая 'бабка' привыкла носиться с бешеной скоростью по проселочным дорогам.
Когда Филатовы прибыли домой, Саша уже вошла. Неужели я забыла запереть дверь, удивилась Инна, но тут ей резко стало не до двери.
Кот Баюн носился по дому по очень странной траектории - резкими ломаными линиями. Инна присмотрелась - и вдруг поняла, что он выписывает лапами пентаграмму.
Саша стояла в самом центре горницы и неотрывно смотрела в одну точку.
- Выходи, - вдруг властно скомандовала она. - Ну-ка, выходи! Ишь, ведьмак чертов, распоясался. Вышло давно твое время! Почто дитя невинное погубить хочешь, в воду заманиваешь? Почто отца ее зарезать подбиваешь?
Секунду ничего не происходило. А потом... потом вокруг забегали какие-то существа, похожие не то на обезьянок, не то на крыс. Они носились с необыкновенным проворством, нарезая круги - противосолонь, визжа и пища, а то и взрыкивая, на крохотных старческих личиках скалились огромные ярко-красные рты. Черные, волосатые, но с лысыми головами - совсем как Женя рассказывала, припомнила Инна, - злобно сверкая красными глазами, эти существа носились и размахивали руками. И вскоре стало ясно, что их злобные маленькие ручки тянутся к Жене и угрожают ей.
Женя вскрикнула и попятилась.
- Уходите! - срывающимся голосом крикнула она. - Не буду топиться, не буду, не хочу нявкой быть! Не буду!
Инна схватила дочь и прижала ее к себе, но какая-то сила оторвала ее и швырнула на пол, потом приподняла и швырнула еще раз - Инна закричала, больно ударилась и разбила губу. Рядом упал Володя и больше не шевелился.
Лежа, как во сне, Инна видела странный голубоватый свет, разливающийся по комнате. Кот Баюн бросился в гущу черных тварей, вспарывая их когтями, - когти удлинялись, превращаясь в настоящие лезвия, черные тельца распадались, вываливая скользкие зловонные кишки, выплескивалась темная кровь, взламывались ребра, огромная пасть кота с мерзким хрустом впилась в голову одной из тварей... Голова щелкнула, треснула, но вместо мозга из нее полилась тошнотворная темно-зеленая жижа; Баюн брезгливо, совсем по-человечески, выплюнул трупик и снова набросился на тварей, полосуя их когтями. Наконец, толпа тварей начала редеть. Их трупики медленно испарялись, распадясь и сгнивая на глазах: вот вздувается мясо, лопаясь с негромким хлопком, разворачивается туша, распространяя зловоние, потом усыхает, остаются кости с шерстью - и исчезают... Вот и последний трупик пропал.
И тут из норки в углу потолка полилась мгла. Она клубилась, становилась все более осязаемой, и наконец, из этой мглы соткался силуэт высокого сутулого человека с бородой. Мало-помалу все четче проступали черты лица, и вот перед Инной встал огромный дряхлый старик. Испитое, обезображенное всеми мыслимыми пороками, перекошенное злобой лицо; единственный желтый гнилой зуб, торчавший из приоткрытого рта, из которого тянулась струйка слюны, ссутуленные плечи, огромные лопатообразные руки с искривленными узловатыми пальцами - вот каков был дед Дмитрий в последние годы жизни, сообразила Инна. Это его призрак. Нет, - дух! Недаром тетя Марина предупреждала...
Безобразные, непропорциональные руки взметнулись вверх.
- Оставь своих родных в покое, - угрожающе произнесла Саша. - Убирайся! Уходи туда, где тебе и место, - проваливай в ад, чертов старикашка!
Безгубый слюнявый рот раскрылся. Беззвучно, но страшно - будто призрак хотел что-то сказать, и Инна поняла, что Саша его слышит, потому что лицо Саши протестующе дернулось, и она подняла руки.
А она, Инна, - не слышит, и слава Богу.
Потому что Саша шевельнулась. Она медленно пошла по кругу с поднятыми руками, нараспев повторяя: 'Завяжу на веки вечные колдуну и колдунье, ведуну и ведунье, чернецу и чернице, упырю и упырице на внучку Даждьбожью Евгению зла не мыслити!' - а может, там были и какие-то другие слова, более древние и более страшные, Инна запомнила только это. И под речитатив Саши призрак начал изменяться. Очертания его приобретали чудовищный, отвратительный вид, призрачная плоть стекала по костям, источая тяжелый трупный смрад, на полу расползалась гнилостная лужа.
- Вон, - приказала Саша в ярости. - Вон! Чтоб духу твоего не было среди живых! Еще раз объявишься - разметаю твою душу так, что ни Чернобог, ни Морана не отыщут и клочка!
Сказочные имена из уст доктора-физика, 'бабки' с Украины... Инна уже ничему не удивлялась, молилась только, чтобы сохранить рассудок к концу представления.
И то, что Саша тоже изменилась - теперь у нее были длинные, до пят, распущенные черные с проседью волосы, обувь куда-то подевалась, и левая нога оказалась то ли протезом, то ли голой костью, а на руках вместо забавной бисерной фенечки проступили кованые створчатые браслеты из серебра, - показалось Инне естественным и правильным. Как будто человек на работе переоделся в положенную форму.
В бессильной ярости призрак сжал кулаки и дернулся, будто желая напасть. Узловатые огромные пальцы мелькнули у самого лица Саши, метя в глаза; Саша, однако, не дрогнула. А кот Баюн, разобравшись с мелкими пакостными зверьками, тоже встал рядом с хозяйкой. Свирепый рык вырвался из кошачьей пасти, когти сверкнули металлом; Баюн поднялся на задние лапы, вспорол ими призрачную плоть, и это окончательно добило деда Дмитрия - он развеялся, оставив после себя только трупный запах...
И наступила тьма.
Очнулась Инна от того, что кто-то тряс ее за плечо.
Саша, снова в джинсах и клетчатой рубашке, снова стриженая и обутая, протягивала ей стакан воды.
- Вы все-таки кое-что увидели, - сказала она. - Странно. Внук этого старого греховодника - Вова, а способности есть у вас. Ну, и у девочки. Вы можете идти?
- Да... наверное, - тихо сказала Инна. - Как Женя? Как Володька?
- Спят, оба. Вова - тот сразу отключился. Женя, к сожалению, видела и слышала все, гораздо больше, чем вы.
Инна покорно побрела за Сашей; к ним присоединился кот.
Они шли по лесу - долго-долго, Инне уже начало казаться, что их поход никогда не закончится, и она порядком устала. В конце концов она споткнулась от усталости и едва не налетела на лопату, которую Саша несла на плече.
- Ой, - сказала она. - Мы что, клад будем копать?
- Инна, - Саша помолчала, - все плохо. Я вам покажу кое-что, и давайте так. Вы заведете кота и сделаете аборт. А когда Женя вырастет - поговорите с ней. То, что вы видели... в этом роду оно передается по мужской линии и только у мужчин. Поэтому Дмитрий хотел извести Женю, чтобы ваш будущий сын стал таким же, как он.
- А она чем ему мешала?
- Мешала. Видела, понимала, могла попытаться что-то предпринять. Такие, как он, не любят неожиданностей.
Смеркалось, и Инна не сразу разглядела маленькие холмики. Ах да... кладбище домашних животных, вспомнила она. Теперь у нее не было сомнений, что дед Дмитрий приносил животных в жертву во время каких-то гнусных ритуалов.
Саша принялась копать.
Неподалеку было торфяное болото, и на нем уже начинали загораться бледные огоньки. Тягостная болотная осень витала вокруг, сумерки будто пропитались безысходностью и тлением, и запах смерти не испугал и не удивил Инну.
Пока она не посмотрела в вырытую Сашей яму.
- Это же... А-а-а! - вскрикнула Инна, отскочила, и тут ее начало рвать. Долго, мучительно, выворачивая внутренности, - все съеденное за день рвалось наружу, а перед глазами стояло одно и то же. Проеденное смертью лицо, черные дыры глаз, носа и рта, гниющий пергамент кожи. Неестественно рыжие от болотной воды, пропитавшей почву, волосы. Остатки платья - и видно было, что платье аккуратно разрезано, как разрезано тельце маленькой покойницы.
- Остальные могилы такие же, - спокойно сказала Саша. - Видите, у тела удалены некоторые части... Семь. Семь жертв. Их принес дед вашего мужа. Эти, более старые, - жертвы его деда. Самый первый ряд - деда его деда. Знак на могилах - крест Хаоса. Понимаете?
- Нннет... То есть... да. Дед Дмитрий - маньяк-убийца! И дед его таким был, и прадед! Мой муж - из семьи маньяков и психов! О господи...
Инна села прямо на землю и зарыдала.
Саша постояла, перевела дух и принялась закапывать могилку.
- Я скажу в сельсовете, - заметила она, притаптывая землю. - Их надо похоронить нормально. Иначе этот дьявол может снова вернуться.
Закончив работу, Саша достала белую тряпицу и повязала на ближней ветке. Знак траура, поняла Инна. Знак беды.
Как добрались домой, она не помнила, как не помнила и того, когда и как ушла Саша. Утром Инна не смогла подняться с постели: металась в жару, стонала. Зато Женя повеселела: ухаживала за ней вместе с Володей, помогала по дому. В конце концов Инне пришлось вызывать 'скорую', и вовремя - с ней от всех треволнений случился выкидыш...
***
Когда Инна, наконец, поправилась, в доме резвился маленький черный котенок, мастера уже заканчивали ванную и приступали к остальному ремонту; Женя вовсю училась в школе и обзавелась вполне живыми приятельницами, а Володя уже открыл свою автомастерскую и чинил соседские автомобили - и никто и словом не заикнулся о произошедшем. Только тетя Марина простодушно поинтересовалась:
- Ну, как - ходили к бабке? Вижу, ходили, вон как ваша Женечка расцвела. Это, видать, на вас порчу-то и навела какая стерва завистливая, ишь, сколько болели!
- Ходили, - односложно ответила Инна. И добавила: - Надо бы заехать, поблагодарить, а то неудобно - человек нам помог... Я даже отчества не спросила. Саша и Саша.
- Как Саша? Ольга Петровна она, - удивилась тетя Марина.
- А нам сказала - Саша. Ученый-физик вроде.
- Какой физик? У Ольги Петровны дай Бог, если восемь классов образования! Такая говорливая бабуся, вся в вышивке, всех крестит, никуда иттить не соглашается, если вместе с ней не помолишься...
- Стоп! Высокая, худощавая, коротко стриженная женщина, носит джинсы, водит мотоцикл? Говорит с таким питерским прононсом?
- Да вы что, миленькая. Какой такой прононс? Суржик, смешной такой, я думала - так только в анекдотах говорят. И какие мотоциклы? Петровна не во всякие двери пролезет...
- Живет в Изнакурнож? В маленькой времянке на отшибе? Ну... там еще развилка...
Тетя Марина изменилась в лице. Отшатнулась.
- Господь с тобой, девочка моя, - она истово перекрестилась. - Там уж лет двадцать, как никто не живет!
Инна пошатнулась. Выбралась за калитку.
Как ни странно, ей не было ни страшно, ни горько из-за потерянного ребенка, ни жутко из-за нахлынувшего понимания. То, чего боялась тетя Марина, - Та, кого она боялась, - вмешалась и навела порядок, наконец-то пустив своим чередом судьбы, на много поколений исковерканные 'дедом Дмитрием'. И каков бы ни был этот порядок, Инна чувствовала: есть те, кто отныне будет ее хранить. А взглянув на землю, убедилась: так и есть.
Возле калитки на подмерзшей октябрьской грязи виднелись отпечатки огромных кошачьих лап.