«… мы преследуем мятежников, многие из которых сбежали по озеру на лодках. Два шлюпа на озере следуют за ними, но я отправляю четыре роты к узкому месту, где, я думаю, есть хорошие шансы перехватить их.
Бригадный генерал Саймон Фрейзер генерал-майору Дж. Бергойну.»
Июль 8, 1777
Уильям желал, чтобы он не принял приглашение бригадира на обед. Если бы он довольствовался скудным пайком, полагающимся лейтенанту, он был бы голоден, но счастлив. А так он, блаженно наевшийся жареной колбасой, тостами с маслом и овсянкой с медом, которую бригадир любил, оказался там, когда пришло сообщение от генерала Бергойна. Он даже не знал, что в нем содержалось; бригадир прочитал его, попивая кофе, слегка нахмурился, затем вздохнул и потребовал чернила и перо.
- Хотите проехаться утром, Уильям? - спросил он, улыбнувшись юноше через стол.
Таким образом он очутился в штаб-квартире генерала Бергойна, когда явились индейцы. Гуроны, как сказал один из солдат. Он не был с ними знаком, хотя слышал, что их вождя зовут Кожаные Губы, и задавался вопросом, откуда такое имя. Быть может, этот человек был неутомимым болтуном?
Их было пятеро, тощих, похожих на злобных волков. Он не мог сказать, как они были одеты и как вооружены; все его внимание было сосредоточено на шесте, который нес один из них. Шест был увешан скальпами. Свежими. Светловолосыми. В воздухе висел неприятно густой мускусный запах крови. За индейцами, громко жужжа, летели мухи. Остатки обильного завтрака свернулись в твердый ком у него в желудке.
Индейцы искали казначея. Один из них спрашивал о казначее на удивительно мелодичном английском. Значит, это правда. Генерал Бергойн спустил с поводка своих индейцев, отправив их рыскать по лесам, как охотничьих псов, нападать на восставших и сеять среди них ужас.
Он не хотел смотреть на скальпы, но не мог ничего с собой поделать. Его глаза следили за ними, пока покачивающийся шест проносили сквозь растущую толпу любопытных солдат, некоторые из которых были в легком ужасе, а некоторые ликовали. Иисус. Это женский скальп? Должно быть, да. Струящаяся копна волос медового цвета, длиннее, чем мог бы носить любой мужчина, и блестящая, как будто ее владелица расчесывала их сотню раз каждый вечер, как говорила его кузина Дотти. Они мало чем отличались от волос Дотти, только немного темнее …
Он резко отвернулся, надеясь, что его не вырвет, но повернулся назад так же резко, когда услышал крик. Никогда прежде он не слышал такого крика – крик, полный такого ужаса и такого отчаяния, что его сердце замерзло в груди.
- Джейн! Джейн! - лейтенант из Уэльса по имени Дэвид Джонс с искаженным от эмоций лицом продирался к удивленным индейцам сквозь толпу, расталкивая солдат кулаками и локтями.
- О, боже, - выдохнул солдат рядом с Уильямом. - Его невесту зовут Джейн. Он же не думает …
Джонс подбежал к шесту и схватил волосы медового цвета с громким криком «Джейн!» Приведенный в замешательство индеец отдернул шест. Джонс набросился на него, свалил ударом на землю и принялся колотить его с безумной силой.
Мужчины стали оттаскивать Джонса, но делали это без особого энтузиазма. На индейцев, которые сбились в кучу, сузив глаза и положив руки на томагавки, были устремлены потрясенные взгляды. Настроение толпы в одно мгновение изменилось с одобрения на возмущение, и индейцы это ясно почувствовали.
Незнакомый Уильяму офицер шагнул вперед, пронзая индейцев суровым взглядом, и сорвал светлый скальп с шеста. Затем стоял в замешательстве со скальпом в руке; масса волос казалась живой, длинные пряди шевелились, струясь между его пальцев.
Джонса, наконец, оттащили от индейца; друзья хлопали его по плечу, пытаясь увести, но он стоял как вкопанный, слезы катились по его лицу и капали с подбородка.
- Джейн, - беззвучно произнес он и с мольбой протянул руки, сложив ладони чашечкой. Офицер, который держал скальп, осторожно вложил его в них.
Глава 56. ВСЕ ЕЩЕ ЖИВЫ
Лейтенант Стактоу застыл возле одного из трупов. Очень медленно он присел на корточки, устремив взгляд на что-то, и рефлекторно прикрыл рот рукой.
Мне смотреть совершенно не хотелось.
Однако он услышал мои шаги и убрал руку ото рта. Я видела, как пот стекает по его шее, и полоса рубашки, пропитанная влагой, прилипла к коже.
- Вы думаете, это было сделано, пока он еще был жив? - спросил он обычным тоном.
Я неохотно заглянула через его плечо.
- Да, - ответила я таким же бесстрастным голосом, как у него.
- О, - произнес он. Встал, постоял, созерцая труп какое-то время, затем отошел на несколько шагов и его вырвало.
- Неважно, - мягко сказала я и взяла его за рукав. - Он уже мертв. Пойдемте, поможете.
Многие лодки сбились с пути и были захвачены, так и не достигнув конца озера; еще больше было перехвачено британскими войсками, ожидавшими на переправе. Наше каноэ и еще несколько лодок ускользнули, и мы пробирались через лес день, ночь и большую часть следующего дня, прежде чем встретились с основными силами, бежавшими из форта по суше. Я начала думать, что попавшим в плен повезло.
Не знаю, сколько дней прошло с того времени, когда маленькая группа беженцев, на которую мы наткнулись, была атакована индейцами. Трупы не были свежими.
*.*.*
На ночь была выставлена охрана. Те, кто не был на дежурстве, спали, как убитые, изнуренные дневным маршем, если что-то столь тягостное можно было описать таким изящным словом. Я проснулась сразу после рассвета от снов об атаковавших Белоснежку деревьях [1], которые, разинув рты, хватали меня, и обнаружила, что Джейми присел рядом со мной, положив руку на мою.
- Тебе лучше пойти и посмотреть, a nighean[2], - тихо сказал он.
Миссис Рэйвен перерезала себе горло перочинным ножиком.
Времени копать могилу не было. Я выпрямила ее конечности и закрыла глаза. Мы набросали на нее камни и ветки и, шатаясь от усталости, вернулись к колее, которая в этой глуши служила дорогой.
*.*.*
Когда между деревьями разлилась темнота, мы услышали их. Высокие улюлюкающие крики. Охотящиеся волки.
- Бегом, бегом! Индейцы! - закричал один из ополченцев.
Словно призванный этим выкриком, рядом в темноте раздался замораживающий кровь крик, и спотыкающееся отступление превратилось в паническое бегство. Люди бросали свою ношу и мчались, отталкивая друг друга в отчаянном желании убежать.
- С дороги, - яростно прошипел Джейми и начал сталкивать отстающих растерянных людей в лес. - Они могут не знать, где мы находимся. Пока.
И опять же, они могли знать.
- Ты приготовил свою песню смерти, дядя? - прошептал Иэн. Он нагнал нас за день до этого, и теперь они с Джейми прикрывали меня с обеих сторон под упавшим деревом, служащим нам укрытием.
- О, я спою им смертельную песню, если дело дойдет до этого, - вполголоса пробормотал Джейми и вытащил из-за пояса один из пистолетов.
- Ты не умеешь петь, - сказала я. Я не думала шутить – я была так напугана, что сказала первое, что пришло в голову – и он не улыбнулся.
- Верно, - сказал он.
Он насыпал порох в зарядную камеру, закрыл ее и сунул пистолет за пояс.
- Не бойся, a nighean, - прошептал он, и я увидела, как дернулся его кадык, когда он сглотнул. - Я не позволю им схватить тебя. Не живой. - Он прикоснулся к пистолету на поясе.
Я уставилась на него, затем на пистолет. Не думаю, что можно было испытать больший ужас.
Внезапно мне показалось, что мой позвоночник треснул, мои конечности потеряли подвижность, буквально превратившись в воду. В этот момент я хорошо поняла, что заставило миссис Рэйвен перерезать себе горло.
Иэн что-то прошептал Джейми и скользнул в сторону, бесшумный, как тень.
До меня поздно дошло, что пока Джейми будет стрелять в меня, если нас настигнут, велика вероятность, что он попадет к индейцам живым. И я была так напугана, что не могла сказать ему, чтобы он не делал этого.
Я собрала всю свою смелость и тяжело сглотнула.
- Уходи! - сказала я. - Они … может быть, они не тронут женщину. - Мои верхние юбки висели лохмотьями, как и моя кофта, и весь ансамбль был покрыт грязью, листьями и маленькими кровяными пятнами от москитов, но я без сомнения выглядела женщиной.
- Черта с два, - коротко ответил он.
- Дядя, - донесся тихий голос Иэна из темноты. - Это не индейцы.
- Что? - я ничего не понимала, но Джейми резко выпрямился.
- Это красномундирники. Кричат, как индейцы и гонят нас.
Джейми тихо выругался. Стало совсем темно; я могла видеть только несколько смутных форм, вероятно, людей, покинувших дорогу вместе с нами. Я услышала хныканье почти у своих ног, но никого не увидела.
Снова раздались крики теперь с другой стороны. Если нас гнали, они знали, где мы находимся? И если так, то куда нас гнали? Я чувствовала колебания Джейми в выборе пути. Секунда, две, и он, схватив меня за руку, потянул глубже в лес.
Через несколько минут мы наткнулись на большую группу беженцев. Они, сбившись в кучу, стояли, слишком напуганные, чтобы двигаться в любом направлении. Женщины прижимали детей, закрыв им рты ладонями, шепча «Тсс!», словно ветер.
- Оставь их, - прошептал Джейми мне на ухо и сильнее сжал мою руку. Я повернулась последовать за ним, но меня внезапно схватили за другую руку. От неожиданности я вскрикнула, и все вокруг на чистом рефлексе тоже закричали. Внезапно лес вокруг нас наполнился движущимися формами и криками.
Солдат – это был британский солдат; с такого близкого расстояния я могла видеть пуговицы на его мундире – наклонился, вглядываясь в мое лицо и усмехнулся, обдав меня зловонным дыханием.
- Стой спокойно, милая, - сказал он. – Ты никуда не идешь.
Мое сердце так сильно стучало в моих ушах, что прошла почти минута, прежде чем я поняла, что другая моя рука свободна. Джейми исчез.
*.*.*
Мы тесной группой медленно шли по дороге. Они позволили нам напиться из ручья на рассвете, но заставили двигаться до полудня, когда даже самые здоровые мужчины были готовы упасть на землю.
Нас довольно грубо согнали в поле. И будучи женой фермера, я болезненно поморщилась, видя, как стебли почти созревшего урожая топтались ногами, а золотые колосья пшеницы втаптывались в черную грязь. На дальнем конце поля среди деревьев виднелась хижина. Я увидела, как на ее крыльцо высочила девушка, в ужасе прижала ко рту ладонь и исчезла внутри.
Три британских офицера направились через поле к хижине, игнорируя толпу раненных мужчин, женщин и детей, бестолково кружившихся на месте, не зная, что делать. Я вытерла концом платка бегущий в глаза пот и, затолкав его снова в лиф, оглянулась вокруг в поисках кого-нибудь, кто мог здесь командовать.
Кажется, что никто из наших офицеров или здоровых мужчин не был захвачен. Только два хирурга сопровождали раненных, и никого из них последние два дня я не видела. И здесь их также не было. Ладно, мрачно подумала я и подошла к ближайшему английскому солдату, который с мушкетом в руках наблюдал за творившимся вокруг хаосом.
- Нам нужна вода, - заявила я без преамбулы. - За теми деревьями есть ручей. Могу ли я взять троих или четырех женщин, чтобы принести воды для больных и раненых?
Он тоже потел; выцветшая красная шерсть его мундира потемнела подмышками, и мокрая рисовая пудра запачкала лоб. Он поморщился, показывая, что не хочет говорить со мной, но я уставилась на него, подойдя так близко, как было возможно. Он оглянулся вокруг в надежде найти кого-нибудь, к кому можно меня отправить, но три офицера уже зашли в хижину. Он пожал плечом, сдаваясь.
- Ладно, давай, - пробормотал он и повернулся ко мне спиной, стойко уставившись на дорогу, по которой все еще гнали пленных.
Быстрый поиск по полю обнаружил три ведра и такое же количество разумных женщин, тревожащихся, но не впавших в истерику. Я отправила их к ручью и принялась обследовать поле, проводя быструю оценку положения, как для того, чтобы держать собственную тревогу под контролем, так и потому, что больше делать было нечего.
Долго нас будут держать здесь? Если более нескольких часов, то нужно вырыть отхожие ямы. Однако солдаты тоже будут нуждаться в них, и я оставила эту проблему на усмотрение военных. Принесли воду. Некоторое время мы будем должны носить воду без остановки. Укрытие … Я взглянула на небо, оно было покрыто дымкой, но ясное. Те, кто мог двигаться, уже помогали безнадежно больным или раненым переместиться под тень деревьев, растущих вдоль поля.
Где Джейми? Он в безопасности?
Среди призывов и тревожных разговоров я временами слышала звуки далекого грома. Воздух, наполненный влагой, лип к коже. Они должны привести нас куда-нибудь – к ближайшему поселению, где бы оно ни находилось – но это могло занять несколько дней. Я понятия не имела, где мы находимся.
Его тоже схватили? Если так, то приведут ли его в то же место, что и раненых?
Существовала возможность, что они отпустят женщин, чтобы не кормить лишние рты. Хотя женщины – большинство из них – могли остаться со своими ранеными мужьями, разделяя доставшуюся пищу.
Я медленно шла по полю, производя мысленную сортировку больных – мужчина на носилках, вероятно, умрет еще до наступления ночи; я могла слышать его хрипы на расстоянии шести футов – когда уловила движение на крыльце хижины.
Семья – две взрослых женщины, два подростка, трое детей помладше и грудной ребенок на руках – оставляла дом, нагруженная свертками, корзинами и хозяйственными мелочами, которые они могли взять с собой. С ними был один из офицеров, он провел их через поле и что-то сказал солдату, очевидно, давая ему инструкцию пропустить их. Одна из женщин остановилась возле дороги и поглядела назад, только один раз. Другие шли, не оглядываясь. Где были их мужчины?
Где мой мужчина?
- Как дела? - спросила я с улыбкой мужчину с недавно ампутированной ногой. Я не знала его имени, но узнала его лицо. Он был одним из немногих черных в Тикондероге, плотник. Я опустилась возле него на колени. Его повязка сбилась, и обрубок кровавил. - Не считая ноги, как вы себя чувствуете? - Его лицо было бледно серым и липким, но он слабо улыбнулся мне в ответ.
- Моя левая рука сейчас болит несильно, - он поднял ее в доказательство, но тут же уронил, не в силах держать ее поднятой.
- Хорошо, - сказала я, подталкивая руку под его бедро, чтобы приподнять его. - Давайте поправим вашу повязку. Сейчас вам принесут воды.
- Это было бы хорошо, - пробормотал он и прикрыл глаза.
Свободный конец повязки, твердый от засохшей крови, скрутился, словно змеиный язык. Сама повязка на припарке из льняного семени и скипидара была мокрой и розовой от просочившейся крови и лимфы. Не осталось ничего, как использовать ее заново.
- Как ваше имя?
- Уолтер, - его глаза все еще были закрыты, дыхание отрывистое и поверхностное. Как и у меня; тяжелый горячий воздух, словно повязкой, стягивал мне грудь. - Уолтер … Вудкок.
- Очень приятно, Уолтер. А я Клэр Фрейзер.
- Знаю вас, - пробормотал он. - Вы женщина большого рыжего мужика. Он ушел из форта?
- Да, - ответила я и отерла свое лицо о плечо, чтобы убрать пот с глаз. - Он в порядке.
Боже, пусть он будет в порядке.
Английский офицер возвращался в хижину, пройдя в нескольких футах от меня. Я взглянула вверх и замерла.
Он был высокий, тонкий, но с широкими плечами, и я узнала бы этот широкий шаг, эту раскованную грацию движений и гордо поднятую голову, где бы то ни было. Он помедлил и нахмурился, обозревая потоптанное поле. Его нос был прямым, как лезвие ножа и немного длинноватым. Я закрыла глаза, на мгновение ощутив головокружение, уверенная, что это галлюцинация, но открывая их, уже знала, что это не так.
- Уильям Рэнсом? - выпалила я, и его голова дернулась в мою сторону. Синие глаза, фрейзеровские кошачьи глаза прищурились от солнца.
- Э-э, прошу прощения, - боже, о чем с ним говорить? Но я не могла сдержаться. Мои пальцы все еще были прижаты к ноге Уолтера, придерживая повязку, и я чувствовала пульс в его бедренной артерии, бешено стучавший, как и мой собственный.
- Я знаю вас, мэм? - спросил Уильям, слегка нахмурив лоб.
- Да, знаете, - сказала я почему-то извиняющимся тоном. - Вы приезжали к нам несколько лет назад. В место под названием Фрейзерс-Ридж.
Его лицо тотчас же изменилось от этого имени, и его взгляд стал острым, сфокусировавшись на мне с интересом.
- Да, - медленно произнес он, - я помню. Вы миссис Фрейзер, не так ли? - Я видела, как мысли мелькали на его лице. У него не было способности Джейми прятать свои мысли, или он не использовал ее. Я могла видеть, как он раздумывал – прекрасный хорошо воспитанный юноша – как правильно среагировать на такую неловкую ситуацию, и – быстрый взгляд через плечо на хижину – как требования его долга могут вступить в конфликт с этим.
Его плечи решительно напряглись, но прежде чем он мог что-либо сказать, вмешалась я.
- Как вы думаете, возможно ли найти несколько ведер для воды? И перевязочный материал?
Многие из женщин уже оторвали полосы от своих нижних юбок для этих целей; еще немного и мы остаёмся полуобнаженными.
- Да, - сказал он медленно и взглянул на Уолтера, затем на дорогу. - Ведра, да. В отряде, следующим за нами, есть хирург. Когда появится возможность, я пошлю кого-нибудь за перевязочным материалом.
- И еда? - с надеждой спросила я. Я съела всего лишь горсть полуспелых ягод за последние два дня. У меня не было голодных спазмов – желудок мой был завязан узлом – но у меня были приступы головокружения, и перед глазами мелькали черные мухи. Никто из беженцев не был в лучшем состоянии. Мы потеряем нескольких больных и раненых из-за жары и простой слабости, если нам не дадут еды и какое-либо укрытие.
Он колебался, и я заметила, как его взгляд скользил по полю, очевидно оценивая количество беженцев.
- Это может быть … наш обоз с продовольствием … - его губы сжались, и он тряхнул головой. - Я посмотрю, что можно сделать. Ваш слуга, мэм. - Он вежливо поклонился и пошел к дороге. Я завороженно наблюдала за его уходом, держа в руках мокрую повязку.
Его волосы были темными, хотя на солнце проблескивали красным. Он не наносил на них пудру. Его голос стал глубже – конечно, он уже не был двенадцатилетним мальчиком, которого я встречала – и эта странность слышать голос Джейми, говорящий с культурным английском акцентом, почти заставила меня рассмеяться, несмотря на отчаянную ситуацию и беспокойство о Джейми и Иэне. Я покачала головой и вернулась к своей работе.
Рядовой явился час спустя после моего разговора с лейтенантом Рэнсомом, принеся четыре ведра, которые он без слов бросил возле меня, прежде чем вернуться назад к дороге. Два часа спустя потеющий дневальный, пробравшись по истоптанному полю, принес два тяжелых ранца с перевязками. Что интересно, он направился прямо ко мне, заставив меня заинтересоваться, как Уильям описал меня.
- Спасибо, - я благодарностью взяла оба ранца. - Как вы думаете, мы можем получить немного еды в скором времени?
Дневальный, поморщившись, оглядел поле. Похоже, больные станут его ответственностью. Однако он повернулся ко мне вежливо, но с очень усталым видом.
- Сомневаюсь, мэм. Продовольственный обоз в двух днях пути от нас, и отряды обходятся тем, что несут на себе, или тем, что смогут найти, - он кивнул в сторону дороги, на другой стороне которой английские солдаты разбивали лагерь. - Мне жаль, - добавил он формально и повернулся уходить.
- Ох, - он остановился и, сняв с ремня фляжку, передал ее мне. Она была тяжелой и соблазнительно булькала. - Лейтенант Элсмир сказал, что я должен отдать ее вам. - Он коротко улыбнулся.
- Лейтенант Элсмир? - это должен быть титул Уильяма, догадалась я. - Спасибо. И, пожалуйста, поблагодарите лейтенанта, если увидите его. - Он уже собирался уходить, но я не могла не спросить. - Как вы узнали, что это я?
Его улыбка стала шире, и он поглядел на мои волосы.
- Он сказал, что вы будете кучерявой и раздающий приказы, как старший сержант, - он снова оглядел поле, покачав головой. – Удачи, мэм.
*.*.*
Трое мужчин умерли до захода солнца. Уолтер Вудкок был все еще жив, но едва. Мы перенесли сколько могли больных в тень деревьев вдоль поля. Я разделила тяжело раненных на небольшие группы, каждой из которых было выделено ведро и две или три женщины, или ходячие больные, чтобы ухаживать за ними. Я также выделила место для туалета и сделала все возможное, чтобы отделить заразных больных от тех, у кого был жар от ран или малярии. У троих заразных больных, как я надеялась, была всего лишь «летняя лихорадка», а один, как я опасалась, мог болеть дифтерией. Я сидела рядом с ним – молодым колесным мастером из Нью-Джерси – время от времени проверяя слизистую оболочку его горла и давая ему обильное питье. Но не из своей фляжки.
Уильям Рэнсом, благослови его господь, наполнил фляжку бренди.
Я откупорила ее и сделала маленький глоток. Я налила по чашке бренди для каждой маленькой группы, добавив по чашке спиртного в каждое ведро воды, но оставила немного для себя. Это не было эгоизмом. Хорошо или плохо, но в данное время я взяла на себя ответственность за пленников и должна была оставаться на ногах.
«Или на заднице, в крайнем случае», - подумала я, прислонившись к стволу дуба. Мои ноги болели до колен, моя спина и ребра отдавали болью при каждом вздохе, и временами я была вынуждена закрывать глаза, чтобы переждать головокружение. Но я сидела, похоже, впервые за несколько дней.
Солдаты через дорогу готовили себе еду; при запахе жареного мяса и муки мой рот наполнился слюной, а желудок болезненно сжался. Маленький сын миссис Веллман хныкал от голода, положив голову на колени матери. Она механически гладила его по голове, не сводя взгляда с тела мужа, лежащего неподалеку. У нас не было ничего, чтобы прикрыть тело, но кто-то дал ее носовой платок, которым она закрыла ему лицо. Мухи в изобилии кишели вокруг нас.
Воздух немного охладился, слава богу, но все еще был тяжелым в преддверии грозы. В отдалении постоянно грохотал гром, и вероятно, ночью пойдет дождь. Я отдернула пропитанную потом ткань от груди. Сомневаюсь, что она успеет высохнуть до того, как нас промочит дождь. Я с завистью посматривала на лагерь через дорогу с рядами маленьких палаток и навесов из кустарника. Там имелась и офицерская палатка чуть большего размера, хотя несколько офицеров временно поселились в захваченной хижине.
«Надо бы пойти туда», - подумала я. Найти самого старшего офицера и попросить еды хотя бы для детей. Когда тень высокого деревца сосны коснулась моей ноги, я приняла решение. Иду. Я откупорила флягу и сделала еще один небольшой глоток.
Глаза уловили движение, и я подняла голову. Хорошо узнаваемая фигура лейтенанта Рэнсома появилась из палатки, и он направился через дорогу. Я почувствовал некоторое облегчение при виде его, хотя вид юноши возродил во мне тревогу за Джейми … и с легким уколом боли напомнил о Брианне. По крайней мере, она была в безопасности. Роджер, Джемми и Аманда тоже. Я про себя повторяла их имена, как некоторое утешение, словно пересчитывала монеты. Четверо в безопасности.
Уильям развязал свой сток, волосы были растрепаны, а мундир запятнан потом и грязью. Очевидно, преследование далось с трудом и британской армии.
Он оглядел поле, заметил меня и целенаправленно пошел в моем направлении. Я подобрала ноги и с усилием стала подниматься, преодолевая ситу тяготения, как бегемот, вылезающий из грязи.
Я едва успела встать на ноги и подняла руку, чтобы пригладить волосы, когда кто-то ткнул меня в спину. Я сильно испугалась, но к счастью не закричала.
- Это я, тетушка, - прошептал молодой Иэн из тени за моей спиной. - Идемте … О, Иисус.
Уильям уже подходил ко мне. Он поднял голову и заметил Иэна. Прыгнув вперед, он схватил меня за руку и потянул прочь от деревьев. Я вскрикнула, когда Иэн тоже схватил меня за другую руку и сильно потянул на себя.
Маленький сын миссис Веллман вскочил на ноги с широко распахнутыми глазами и открытым ртом.
- Мама! Мама! Индейцы!
Женщины поблизости заорали и бросились прочь от деревьев, оставив раненных своей судьбе.
- Ублюдок! - прошипел Иэн и отпустил мою руку. Уильям не отпустил, дернув меня с такой силой, что я врезалась в него. После чего он, обхватив меня за талию, потащил в поле.
- Черт побери, ты оставишь мою тетушку? - сердито вопросил Иэн, появившись между деревьев.
- Ты! - прорычал Уильям. - Кто ты такой … Хотя не важно. Говоришь, твоя тетя? - он поглядел на меня. - Да? Его тетя? Хотя … конечно же, это так.
- Да, - согласилась я. - Отпустите меня.
Его хватка слегка ослабла, но он не отпустил меня.
- Сколько вас там? - спросил он, указывая подбородком в сторону леса.
- Если бы здесь были другие, ты был бы уже мертв, - проинформировал его Иэн. - Я один. Отдай ее мне.
- Я не могу, - в голосе Уильяма послышались нотки колебания, и я почувствовала, как он повернул в сторону хижины. Пока оттуда никто не вышел, но дозорные ходили взад-вперед по дороге, недоумевая, в чем дело. Пленники уже не разбегались, но с дрожью всматривались в тени среди деревьев.
Я с силой вонзила ногти в запястья Уильяма, и он отпустил меня, сделав шаг назад. Моя голова снова кружилась … не в последнюю очередь из-за странного ощущения, будто меня обнимает совершенно незнакомый человек, чье тело казалось таким знакомым. Он был тоньше Джейми, но …
- Разве ты не обязан мне жизнью? - не дожидаясь ответа, Иэн указал на меня. - Тогда, ты обязан ей.
- Вряд ли вопрос стоит о ее жизни, - сердито сказал Уильям, неловко кивнув в моем направлении, признавая тем самым, что я могу иметь какой-то интерес в обсуждении. - Ты же не думаешь, что мы убиваем женщин?
- Нет, - ровно произнес Иэн. - Я не думаю. Я точно знаю, что убиваете.
- Мы? - изумленно повторил Уильям, но его щеки внезапно покраснели.
- Убиваете, - уверила я его. - Генерал Хау повесил трех женщин перед своей армией в Нью-Джерси в качестве назидания.
Он казался совершенно не впечатленным этим.
- Они были шпионками!
- Вы думаете, я не выгляжу, как шпионка? - поинтересовалась я. - Весьма польщена вашим мнением, но не уверена, что генерал Бергойн разделит его. - Конечно, женщин, погибших от рук британцев, если не так показательно, было гораздо больше, но сейчас не подходящий момент напоминать об этом.
- Генерал Бергойн – джентльмен, - сухо сказал Уильям. - И я тоже.
- Хорошо, - коротко сказал Иэн. - Повернись спиной на тридцать секунд, и мы тебя больше не побеспокоим.
Не знаю, послушался бы он или нет, но в этот момент с дальнего конца дороги раздались крики индейцев. Со стороны пленников снова раздались отчаянные вопли, и я прикусила язык, чтобы не завопить тоже. Язык пламени взвился в бледно-лиловое небо с вершины офицерского шатра. Пока я глазела, разинув рот, две огненные кометы пролетели по небу. Это походило на схождение Святого духа, но пока я смогла поделиться этим интересным наблюдением, Иэн схватил меня за руку и дернул, почти сбив с ног.
Я смогла подхватить фляжку, пока мы бежали к лесу. Иэн вырвал ее из моих рук, почти волоча меня за собой. Позади нас раздавались выстрелы и крики, и мускулы на моей спине сжимались от страха.
- Сюда.
Я бежала за ним, не разбирая дороги, спотыкаясь и подворачивая лодыжки в сумерках, и каждую минуту ожидала выстрела в спину.
Таково уж развлечение мозга, что я могла в ярких подробностях представить себе свое ранение, пленение, инфекцию и сепсис и, в конечном итоге, затяжную смерть, но не раньше, чем мне пришлось бы стать свидетелем поимки и казни Джейми – я без труда распознала источник индейских криков и пылающих стрел – и Иэна.
Только тогда, когда мы были вынуждены замедлить ход – у меня так кололо в боку, что я едва могла дышать – я подумала о других вещах. Больные и раненые, которых я оставила. Молодой колесный мастер с ярко-красным горлом. Уолтер Вудкок, балансирующий над пропастью.
«Ты не можешь дать им ничего, кроме как подержаться за твою руку», - яростно сказала я себе, хромая и спотыкаясь в своем беге. Я знала, что это правда. Но я также знала, что иногда рука в темноте могла дать больному человеку что-то, за что можно было бы ухватиться, защищаясь от взмахов крыльев темного ангела. Иногда этого было достаточно; иногда нет. Но боль тех, кто остался позади, держала меня, как морской якорь, и я не знала, текут ли по моим щекам пот или слезы.
Сейчас была полная темнота, клубящиеся облака закрывали луну, и лишь иногда ее яркий свет проблескивал сквозь них. Иэн еще больше замедлился, чтобы я не отставала от него, и время от времени брал меня за руку, чтобы помочь перебраться через камни или ручьи.
- Как … далеко? - пропыхтела, остановившись в очередной раз, чтобы глотнуть воздух.
- Не далеко, - ответил голос Джейми позади меня. - Ты в порядке, сассенах?
Мое сердце подскочило, едва не вылетев в горло, затем опустилось на свое место, когда он, нащупав мою руку, прижал меня к себе. Я почувствовала такое громадное облегчение, что мне покаялось, что мои кости расплавились.
- Да, - произнесла я в его грудь и с большим усилием подняла голову. - Ты?
- Сейчас вполне хорошо, - ответил он, проведя ладонью по моей голове и коснувшись щеки. - Ты сможешь пройти еще немного?
Я выпрямилась, слегка покачиваясь. Начался дождь, тяжелые капли падали на мои волосы, холодя и жаля кожу головы.
- Иэн … ты не потерял фляжку?
Раздалось мягкое «поп!» и Иэн подал мне фляжку. Очень аккуратно я поднесла ее ко рту.
- Это бренди? - удивился Джейми.
- Ммм, - я проглотила спиртное так медленно, как смогла, и передала фляжку ему. В ней оставалось только два глотка.
- Где ты его взяла?
- Его дал твой сын, - ответила я. – Куда мы идем?
В темноте возникла продолжительная пауза, затем раздался звук глотания.
- На юг, - наконец, сказала он и, взяв меня за руку, повел дальше в лес. Дождь стучал по листьям вокруг нас.
*.*.*
Промокшие и дрожащие мы нагнали отряд ополчения перед рассветом и едва не были застрелены нервным часовым. К тому времени, мне было все равно. Быть мертвой казалось более предпочтительным, чем сделать хотя бы еще один шаг.
Когда наше bona fides[3] было установлено, Джейми на короткое время исчез и вернулся с одеялом и тремя свежими кукурузными лепешками. Я вкусила амброзию буквально за четыре секунды, завернулась в одеяло и легла под дерево, где земля была немного влажной, но не промокшей и настолько покрытой опавшими листьями, что она пружинила подо мной.
- Я скоро вернусь, сассенах, - прошептал Джейми, присаживаясь рядом со мной на корточки. - Никуда не уходи, хорошо?
- Не волнуйся, я буду здесь. Я не смогу двинуть ни одним мускулом до самого рождества.
Слабое тепло начало возвращаться в мои дрожащие мускулы, и сон затягивал меня, как зыбучие пески.
Он издал тихий смешок и, протянув руку, подвернул одеяло под мои плечи. Рассвет наступал, и его свет показал глубокие борозды, которые ночь вырезала на его лице, пятна грязи на сильных костях и истощение. Широкий рот, сжимаемый так долго, сейчас расслабился от облегчения и выглядел удивительно юным и уязвимым.
- Он так похож на тебя, - прошептала я. Его рука на моих плечах замерла, и он поглядел вниз, спрятав глаза за длинными ресницами.
- Я знаю, - очень тихо произнес он. - Расскажи мне о нем. Позже, когда будет время. - Я слышала шуршание его шагов по влажным листьям и уснула, не закончив мысленную молитву об Уолтере Вудкоке.
Глава 57. ИГРА В ДЕЗЕРТИРОВ
Шлюха закряхтела сквозь тряпку, зажатую в зубах.
- Почти закончила, - пробормотала я и провела костяшками пальцев по ее лодыжке в знак утешения, прежде чем вернуться к обработке грязной раны на ее ноге. Офицерская лошадь наступила на нее, когда все – и люди и животные – толпились у ручья, чтобы напиться. Я ясно видела черные следы от подковы на ее покрасневшем и распухшем подъеме ноги. Край обуви, истершийся, тонкий, как бумага, и острый, как нож, оставил глубокую изогнутую рану, проходящую через плюсневые кости и исчезающую между четвертым и пятым пальцами.
Я боялась, что мне придется удалить мизинец – казалось, что он держится только на кусочке кожи – но когда я осмотрела ногу внимательнее, то обнаружила, что все ее кости чудесным образом остались целыми, насколько я могла судить без рентгена.
Лошадиная подкова втоптала ее ногу глубоко в грязь, сказала она мне, и это, похоже, спасло кости от переломов. Теперь, если я смогу остановить заражение, а удалять палец нет нужды, она сможет нормально ходить. Может быть.
С осторожной надеждой я отложила скальпель и потянулась за бутылочкой, которую я принесла из форта, и в которой, как я надеялась, была пенициллиновая жидкость. Я спасла тубус с линзой от микроскопа доктора Роулингса после пожара, и он очень пригодился для разжигания огня, но без окуляра, поддерживающего механизма и зеркала он мало годился для исследования микроорганизмов. Я была только уверена, что выращенное и отфильтрованное мной было хлебной плесенью … но помимо этого …
Подавив вздох, я щедро плеснула жидкости на обнаженную плоть раны. Жидкость не содержала алкоголь, но рана была открыта. Шлюха издала пронзительный крик сквозь тряпку и задышала через нос, как паровая машина, но к тому времени, когда я приложила к ране компресс из лаванды и окопника и сделала повязку, она успокоилась.
- Ну, вот, - сказала я, похлопав ее по ноге. - Думаю, теперь с ней все будет в порядке. - Я автоматически начала говорить, чтобы она держала ее чистой, но прикусила язык. У нее не было ни обуви, ни чулок, и ей придется или днями идти по камням, воде и грязи или оставаться в лагере, полном нечистот как человеческих, так и животных. Подошвы ее ступней были тверды, как рога, и черны, как смертный грех.
- Найди меня через день или два, - вместо этого сказала я. Если сможешь, подумала я. - Я проверю рану и сделаю новую повязку. - Если смогу, подумала я, кинув взгляд на ранец, где хранила все уменьшавшиеся запасы медикаментов.
- Большое спасибо, - сказала шлюха и села, осторожно поставив ногу на землю. Судя по ее коже, она была еще молода, хотя этого нельзя было сказать по ее лицу. Оно обветрилось и сморщилось от голода и усталости. Скулы заострились, а рот скривился на одну сторону, где отсутствовали зубы, должно быть, сгнили или были выбиты клиентом или другими шлюхами.
- Вы будете здесь еще немного? - спросила она. - У меня есть подруга. У нее зуд.
- По крайней мере, этой ночью я буду здесь, - сказала я и, подавила стон, поднимаясь на ноги. - Отправляйте свою подругу. Я посмотрю, что можно сделать.
Наша группа ополченцев встретилась с другой, образовав довольно большой отряд, и в течение нескольких дней мы пересеклись еще с рядом групп. Мы сталкивались с остатками армий генерала Шулера и генерала Арнольда, которые тоже двигались на юг вниз по долине Гудзона.
Мы все еще двигались весь день, но начали чувствовать себя в достаточной безопасности, чтобы спать по ночам, а благодаря пище, хотя и нерегулярной, мои силы начали возвращаться. Дождь обычно был ночью, но сегодня он шел на рассвете, и мы несколько часов шли по грязи, прежде чем появилось какое-никакое убежище.
Войска генерала Арнольда разграбили ферму и сожгли дом. Одна сторона сарая сильно обуглилась, но огонь погас, не успев охватить его полностью.
Порыв ветра пронесся по сараю, поднимая гнилую солому и другую грязь, прижимая наши юбки к ногам. Первоначально в сарае был дощатый пол; Я могла видеть в грязи следы от досок. Беженцы забрали их на дрова, но, слава богу, снести сарай показалось им трудной задачей.
Здесь обосновались некоторые беженцы из Тикондероги, а до наступления ночи людей появится еще больше. Мать с двумя маленькими детьми, свернувшись, спали возле дальней стены; ее муж устроил их здесь и ушел искать еду.
«Молитесь, чтобы не случилось бегство ваше зимою или в субботу…»[4]
Я последовала за женщиной к выходу и стояла, глядя ей вслед. Солнце уже касалось горизонта. Вероятно, осталось около часа до наступления сумерек, но закатный ветер уже шелестел верхушками деревьев. Я поежилась, хотя день все еще был теплым. Однако в старом сарае было промозгло, а ночи стали довольно холодными. В один день мы проснемся примерзшими к земле.
«И что тогда?» - спросил тихий тревожный голосок на дне моего желудка.
- Тогда я надену еще пару чулок, - пробормотала я в ответ голосу. - Заткнись!
«Настоящая христианка, без сомнения, отдала бы пару лишних чулок шлюхе», - заметил ханжеский голос моей совести.
- Ты тоже заткнись, - сказала я. - У меня будет масса возможностей стать христианкой позже, если у меня возникнет такое желание. Осмелюсь сказать, что чулки нужны половине этих людей.
Я задумалась, что я смогу сделать для подруги этой шлюхи, если она придет. «Зуд» мог быть чем угодно: от экземы или коровьей оспы до гонореи, хотя, учитывая профессию женщины, разумнее предположить что-нибудь венерическое. В Бостоне будущего это, скорее всего, была бы простая дрожжевая инфекция. Как ни странно, я почти никогда не наблюдала ее здесь и предположила, что это могло быть связано с почти повсеместным отсутствием нижнего белья. Вот вам и достижения цивилизации!
Я снова взглянул на свой ранец, прикидывая, что у меня осталось и как это использовать. Изрядное количество бинтов и корпии. Горшок с мазью из горечавки, полезной при царапинах и мелких ранах, которых было множество. Небольшой запас самых полезных трав для настоек и компрессов: лаванда, окопник, мята перечная, семена горчицы. Каким-то чудом у меня еще осталась коробочка с корой хинного дерева, приобретенная мной в Нью-Берне. Тут я подумала о Томе Кристи и перекрестилась, но выбросила его из головы; здесь ничего не поделаешь. Два скальпеля, который я забрала с тела лейтенанта Стактоу – он скончался от лихорадки в дороге – мои серебряные хирургические ножницы, золотые иглы для акупунктуры Джейми. Их можно было использовать для лечения других, вот только я понятия не имела, куда их втыкать в случаях, не относящихся к морской болезни.
Я слышала голоса, группы добытчиков продовольствия двигались среди деревьев, тут и там голоса звали родственников или друзей, потерянных во время дневного перехода. Беженцы начали устраиваться на ночь.
Недалеко раздался треск валежника, и из леса вышел мужчина. Я его не знала. Кто-то из ополченцев; у него был мушкет и рожок с порохом на поясе, и он был босоногим. Хотя его ноги были слишком большие для моих чулок – факт, на который я указала своей совести на случай, если она снова вздумает призывать меня к благотворительности.
Он увидел меня в дверях и поднял руку.
- Вы знахарка? - спросил он.
- Да, - я перестала пытаться просить людей называть меня доктором, не говоря уже о враче.
- Встретил шлюху с новой повязкой на ноге, - сказал мужчина с улыбкой. - Она сказала, что в сарае есть знахарка, и у нее есть снадобья.
- Да, - сказала я, окидывая его взглядом. Я не увидела явных ран, и он не выглядел больным, насколько я могла судить по его румянцу и прямой фигуре. Вероятно, у него болен кто-то из семьи или друг.
- Отдай их мне сейчас же, - приказал он, все еще улыбаясь, и наставил на меня дуло мушкета.
- Что? - удивилась я.
- Давай твои снадобья, - он повел мушкетом. - Я могу пристрелить тебя и забрать их, но не хочу тратить порох.
Я мгновение стояла неподвижно, уставившись на него.
- Зачем, черт побери, они тебе?
Однажды в Бостоне в кабинете неотложной помощи молодой наркоман с потным лицом и стеклянными глазами наставил на меня пистолет, требуя наркотики. Я тут же отдала их. Но в данный момент, отдавать свои лекарства я не была намерена.
Он фыркнул и взвел курок. Прежде чем я могла подумать или испугаться, раздался громкий звук, и запахло порохом. Мужчина страшно удивился, мушкет в его руках задрожал. Затем он свалился к моим ногам.
- Держи, сассенах, - Джейми сунул мне в руки пистолет, из которого только что выстрелил, нагнулся и ухватил тело за ногу. Он поволок его от сарая в лес, а я сглотнула, достала из мешка чулки, положила их на колени женщины и с пистолетом и мешком села у стены. Я ощущала взгляды женщины и детей на себе и видела, как они внезапно поглядели на открытые двери. Я повернулась и увидела, что вошел Джейми, промокший до нитки с усталым осунувшимся лицом.
Он пересек сарай, сел рядом со мной, положив голову колени, и закрыл глаза.
- Спасибо, сэр, - очень тихо произнесла женщина. - Мэм.
Я подумала, что он мгновенно уснул, так как он не шевелился. Однако через несколько секунд он сказал таким же тихим голосом: «Пожалуйста, мэм».
*.*.*
Я была бесконечно рада найти Хантеров в следующей деревне. Они находились на одной из барж, которые были захвачены британцами, но смогли сбежать, просто уйдя в лес в темноте. А поскольку солдаты, схватившие их, не утруждали себя пересчетом пленных, их побег никто не заметил.
В целом дела шли на поправку. Еды становилось все больше, и мы оказались среди регулярных частей континентальной армии, хотя армия Бергойна находились всего в нескольких милях от нас. Дезертирство стало частым явлением, хотя никто не знал, насколько. Организация, дисциплина и военная структура восстанавливались, когда мы оказались в распоряжении континентальной армии, но все еще оставались люди, которые незаметно исчезали.
Это был Джейми, кто придумал игру в дезертиров. Дезертиров встречали с радостью в британской армии, кормили, давали одежду и выспрашивали информацию.
- И мы ее им дадим, - сказал он. - Также будет справедливо получить в ответ информацию от них.
На лицах офицеров, когда он предложил эту идею, начали расцветать улыбки. И в течение нескольких дней тщательно отобранные «дезертиры» тайно пробирались во вражеские лагеря и, представ перед британскими офицерами, выдавали тщательно подготовленную информацию. А после хорошего ужина они пользовались первой же возможностью, чтобы вновь дезертировать на американскую сторону, принося с собой полезные сведения о преследующих нас британских войсках.
Иэн время от времени заглядывал в индейские лагеря, если это казалось безопасным, но в эту игру не играл; он был слишком запоминающимся. Я полагала, что Джейми хотел бы замаскироваться под дезертира, это соответствовало бы его чувству драматизма и острому чувству приключений. Однако его рост и яркая внешность мало подходили для этого; все дезертиры должны были быть обычными мужчинами, которых вряд ли можно будет узнать позже.
- Потому что рано или поздно англичане догадаются в чем дело. Они не дураки. И они не воспримут это хорошо.
Мы снова нашли укрытие в сарае на ночь, несожженном и с несколькими охапками плесневелой соломой, хотя животные давно исчезли. Мы были одни, хотя, вероятно, ненадолго. Эпизод в комендантском саду, казалось, произошел в другой жизни, но я положила голову на плечо Джейми, расслабившись от его твердой теплоты.
- Как ты думаешь …
Джейми внезапно замолчал, сжав мою ногу. Мгновением позже я услышала осторожное шуршание, которое насторожило его, и во рту у меня пересохло. Это могло быть чем угодно от охотящегося волка до крадущегося индейца, но кто бы это ни был, он был порядочного размера. Я тихо, как могла, нащупала в кармане нож, который дал мне Джейми.
Не волк, тень человеческого размера, прошла мимо двери и исчезла. Джейми сжал мое бедро и бесшумно двинулся через пустой сарай. Мгновение я не могла его видеть, но мои глаза уже адаптировались к темноте, и секундой позже я увидела его, длинную черную тень, прижавшуюся к стене рядом с дверью.
Тень снаружи вернулась. Я увидела силуэт головы на фоне более бледной темноты снаружи. Я подтянула под себя ноги. Кожу кололо от страха. Дверь была единственный выходом, и, может быть, мне следует броситься ничком на пол и подкатиться к стене. Так я смогу избежать обнаружения или, при удаче, схватить вошедшего за лодыжку, или проткнуть ножом его ногу.
Я уже была готова претворить эту стратегию в жизнь, когда из темноты донесся дрожащий шепот.
- Друг … Друг Джейми? - произнес он, и я облегченно выдохнула.
- Это вы, Дензелл? - спросила я, стараясь, чтобы голос мой звучал нормально.
- Клэр! - он бросился в двери, споткнулся обо что-то и с шумом растянулся.
- Добро пожаловать, друг Хантер, - сказал Джейми, в его голосе явно слышался нервный смех. - Ты ушибся? - Длинная тень отделилась от стены и наклонилась помочь визитеру подняться.
- Нет, думаю, нет. Хотя не знаю точно … Джеймс, я сделал это!
На несколько мгновений возникло молчание.
- Как близко, a charaid[5]? - спросил Джейми. - Они уже движутся?
- Нет, слава господу, - Дензелл внезапно сел рядом со мной, и почувствовала, что он дрожит. - Они ожидают обоз. Не хотят отрываться далеко от своего снабжения. А с этим у них большие проблемы. Мы им здорово мешаем на дорогах, - в его голосе звучала явная гордость, - да и дождь им не помогает.
- Знаете, сколько продлиться их стоянка?
Я видела, как Дензелл с энтузиазмом кивнул.
- Один из сержантов сказал, что это продлиться два или даже три дня. Он велел солдатам беречь муку и пиво, потому что они не получат больше, пока не придут фургоны.
Джейми выдохнул, и я почувствовала, как напряжение его ослабло. Страстная волна благодарности накатила на меня. Будет время выспаться. Я так отвлеклась на чувство облегчения, что едва слышала, о чем еще Дензелл говорил. Я лишь услышала голос Джейми, пробормотавшего поздравления. Он хлопнул мужчину по плечу и выскользнул из сарая, без сомнения, чтобы передать информацию.
Дензелл сидел молча и только громко дышал. Я постаралась собраться и сделала попытку быть дружелюбной.
- Они покормили вас, Дензелл?
- Ох, - голос Днезелла изменился, и он полез в свой карман. - Вот. Я принес это для вас. - Он сунул мне в руку небольшой помятый ломоть хлеба, обгоревший по краям – я могла это почуять по твердой корке и запахе пепла. Мой рот невольно наполнился слюной.
- О, нет, - смогла отказаться я, пытаясь отдать хлеб назад. - Вам нужно …
- Они накормили меня, - успокоил он меня. - Какое-то тушеное мясо. Я ел все, что давали. И у меня в кармане есть еще хлеб для сестры. Это дали они, - уверил он меня. - Я ничего не крал.
- Спасибо, - поблагодарила я и с большим самообладанием разломила ломоть на две части и затолкала одну в карман для Джейми. Затем впилась в оставшийся кусок, словно волк в тушу.
Живот Денни выдал серию громких урчаний.
- Вы говорили, что вы ели! - воскликнула я обвиняющим тоном.
- Ел. Но рагу, кажется, не хочет лежать спокойно, - сказал он с коротким смешком боли. Он наклонился, прижав руки к животу. - Я … нет ли у тебя случайно, друг Клэр, ячменного или мятного отвара?
- Есть, - сказала я, несказанно обрадованная, что у меня все еще есть остатки трав. Осталось немного, но мята у меня была. Горячей воды не было, и я дала ему горстку мяты пожевать и запить ее водой из фляжки. Он жадно выпил, рыгнул и задышал так, что я тотчас поняла, что произойдет. Я поспешно отвела его в сторону и держала его голову, пока его рвало. Он выблевал и мяту и тушеное мясо.
- Пищевое отравление? - спросил я, пытаясь пощупать его лоб, но он ускользнул, рухнув на кучу соломы, и положил голову на колени.
- Он сказал, что повесит меня, - вдруг прошептал он.
- Кто?
- Английский офицер. Капитан Бредбери, кажется так его имя. Сказал, что считает, что я играю в шпиона, и если я не признаюсь, то повесит меня.
- Но не повесил, - тихо сказала я и положила ладонь на его руку.
Он весь дрожал, и я видела каплю пота, свисающую с его подбородка.
- Я сказал … сказал ему, что знаю, что он может. Если захочет. И я действительно думал, что повесит. Но нет, - его дыхание стало тяжелым, и я поняла, что он беззвучно плачет.
Я обняла его за плечи, производя утешающие звуки, и через некоторое время он перестал плакать.
- Я думал … я готов умереть, - после непродолжительного молчания сказал он тихо. - Что я с радостью отправлюсь к господу, когда бы он меня ни призвал. Мне стыдно, что это оказалось неправдой. Я был так напуган.
Я длинно и глубоко вздохнула и села рядом с ним, опершись спиной о стену.
- Вот, что я всегда думала о мучениках, - сказала я. - Никто и никогда не говорил, что они не боялись. Только то, что они были готовы пойти и сделать несмотря на страх. Вы пошли.
- Я не намеревался стать мучеником, - сказала он через мгновение. Это прозвучало так кротко, что я рассмеялась.
- Сомневаюсь, что большинство хотят, - заметила я. - И думаю, человек, который захочет, будет действительно несносным. Уже поздно, Дензелл, ваша сестра беспокоится. И голодна.
*.*.*
Прошел час или больше, прежде чем пришел Джейми. Я лежала на соломе, накрывшись шалью, но не спала. Он подполз ко мне и, улегшись рядом, вздохнул и обнял.
- Почему он? - спросила я через некоторое время, пытаясь говорить спокойно. Это не сработало; Джейми был очень чувствителен к тону голоса, тем более моего. Я видела, как он резко повернул голову, но в свою очередь помолчал некоторое время перед ответом.
- Он сам захотел, - сказал он, выражая голосом спокойствие лучше, чем я. - И я думаю, он хорошо справился.
- Справился? Он не актер! Ты же знаешь, он не умеет лгать; он, должно быть, заикался и запинаться на каждом слове! Я удивлена, что они ему поверили … если поверили, - добавила я.
- О, да, они поверили. Ты думаешь, настоящий дезертир не будет бояться, сассенах? - сказал он со слабой усмешкой. - Он должен потеть и запинаться. Если бы я заставил его выучить роль, его тотчас же пристрелили бы.
От этой мысли к горлу подступил комок. Я с силой сглотнула его.
- Да, - сказала я и несколько раз вздохнула, представляя потеющего и заикающегося Денни Хантера перед холодными глазами британского офицера, и почувствовала покалывание пота на своем лице.
- Да, - сказала я снова. - Но … мог бы кто-нибудь другой сделать это? Денни Хантер – не просто друг; он доктор. Он нужен здесь.
Джейми повернул голову ко мне. Небо снаружи стало светлеть, и я могла видеть очертания его лица.
- Ты слышала, сассенах, что я сказал? Он сам захотел пойти туда. Я его не просил. Наоборот, я пытался его отговорить … по той же причине, которую ты высказала. Но он не послушал, только попросил присмотреть за сестрой, если не вернется.
Рэйчел. Мой желудок сжался при упоминании девушки.
- О чем только он думал?
Джейми глубоко вздохнул и лег на спину.
- Он квакер, сассенах. Но он мужчина. Если бы он был человеком, который не боролся за то, во что верил, он остался бы в своей деревушке, делал припарки лошадям и присматривал за сестрой. Но он не такой. - Он покачал головой и посмотрел на меня.
- Хотела бы ты, сассенах, чтобы я оставался дома? Отказался от битвы?
- Да, - сказала я сердито. - Не раздумывая ни секунды. Я просто знаю, что ты так никогда не поступишь, так какой в этом смысл?
Это заставило его рассмеяться.
- Значит, ты понимаешь, - сказал он и взял мою руку. - Это верно и для Дензелла Хантера. Если он решил рисковать своей жизнью, моя задача проследить, чтобы он получил максимальную пользу от азартной игры.
- Учитывая, что доход от большинства азартных игр – это большой жирный ноль, - заметила я, пытаясь вернуть свою руку. - Разве никто не говорил тебе, что выигрывает всегда казино? - Он руку не отпустил, а принялся мягко водить подушечкой большого пальца по кончикам моих пальцев.
- Да. Ты оцениваешь шансы и снимаешь колоду, сассенах. И, знаешь, это не всегда везение. - Свет стал неуловимо предрассветным. Просто предметы постепенно проявлялись по мере того, как тени вокруг них меняли цвет с черного на серый и голубой.
Его палец скользнул в мою ладонь, и я невольно обхватила его.
- Почему нет слова противоположного глаголу «блекнуть»? - спросила я, наблюдая, как из ночной тени проявляются морщины на его лице. Я провела пальцем по изгибу его густой брови, дотронулась ладонью до упругого коврика его короткой бороды, которая, пока я смотрела, постепенно превращалась из аморфного пятна в массу крошечных завитков и жестких пружин, светящаяся масса волос из золота и серебра, ярко выделяющаяся на его обветренной коже.
- Не думаю, что он нужен, - сказал он. - Просто есть свет. - Он посмотрел на меня и улыбнулся, я увидела, как его глаза отслеживают очертания моего лица. - Если свет тускнеет, значит, наступает ночь, а когда свет становится ярче, значит, угасает ночь, не так ли?
Да. Нам следует поспать, но армия скоро начнет пробуждаться.
- Почему женщины не затевают войны?
- Вы не рождены для этого, сассенах, - его ладонь, жесткая и мозолистая, обхватила мой подбородок. - И это было бы неправильно. Вы, женщины, забираете с собой очень многое, когда уходите.
- Что ты имеешь в виду?
Он повел плечами, как делал всегда, когда искал слово или мысль, неосознанное движение, словно ему жал кафтан, хотя в данные момент его на нем не было.
- Когда умирает мужчина - умирает лишь он один, - сказал он. - И все мужчины заменяемы. Да, семья нуждается в них, чтобы они добывали еду, защищали. Но это может делать любой нормальный мужик. Женщина же … - его губы в слабой улыбке прошлись по кончикам моих пальцев. - Женщина забирает с собой жизнь, когда уходит. Женщина … это бесконечная возможность.
- Идиот, - сказала я мягко, - если думаешь, что все мужчины заменяемы.
Мы немного полежали, наблюдая за разгорающимся рассветом.
- Как много раз ты делала это, сассенах? - внезапно спросил он. - Сидела от заката до рассвета и держала страх мужчины в своих ладонях?
- Слишком много, - ответила я, но это было неправдой, и он знал об этом. Я слышала, как он выдохнул, тишайший звук смеха, и перевернул мою ладонь. Его большой палец двинулся по ее холмам и долинам, костяшками и мозолям, по линии жизни, и линии любви, по гладкой плоти холма Венеры, где еще слабо, но виднелась буква «Д». Я держала его в моих руках не большую, но лучшую часть моей жизни.
- Часть работы, - сказала я, совсем не шутя, и он понял это.
- Ты думаешь, я не боюсь? - спросил он тихо. - Когда делаю свою работу?
-Боишься, но все равно делаешь, - ответила я. - Ты чертов игрок, а самая большая игра из всех – это жизнь, не так ли? Может быть, твоя, а может быть, чья-то еще.
- Да, - сказал он тихо. - Полагаю, ты знаешь об этом.
- Я меньше всего беспокоюсь о себе, - задумчиво продолжил он. - Глядя на все это в целом, я признаю, что сделал ряд полезных вещей в жизни. Мои дети выросли; мои внуки растут в безопасности – это самое главное, не так ли?
- Это так, - согласилась я. Солнце взошло. Я услышала пение петуха где-то вдалеке.
- Ну, вот. Не могу сказать, что мне страшно так, как раньше. Мне, конечно, не хочется умирать, но, возможно, теперь в этом меньше сожалений. С другой стороны, - один уголок его рта приподнялся, когда он посмотрел на меня, - хотя я меньше боюсь за себя, я не хочу убивать молодых людей, которые еще не прожили свою жизнь. - И это, по моему мнению, было максимально близко к извинению за Денни Хантера.
- Собираешься оценивать возраст стреляющих в тебя людей, что ли? - спросила я, садясь и начиная вычесывать сено из волос.
- Это трудно, - признал он.
- И я искренне надеюсь, что ты не позволишь какому-нибудь придурку убить тебя только потому, что он еще не прожил такую полноценную жизни, как ты.
Он тоже сел и поглядел на меня с серьезным видом.
- Нет, - сказал он. - Я убью его. Просто не очень охотно.
Глава 58. ДЕНЬ НЕЗАВИСИМОСТИ
Филадельфия
Июль 4, 1777
Грей никогда раньше не бывал в Филадельфии. Если не считать отвратительных улиц, город показался ему приятным. Лето украсило городские деревья огромными зелеными кронами, и во время прогулки его слегка припорошило обрывками листьев, а подошвы сапог стали липкими от вытекшего сока. «Возможно, именно любовная лихорадка в теплом воздухе стала причиной очевидного душевного состояния Генри», - мрачно подумал он.
Не то что бы он винил в этом своего племянника. Миссис Вудкок была гибкая с приятными округлостями, с прекрасным лицом и теплым характером. И она выхаживала его, когда местный тюремный офицер привел к ней Генри, опасаясь, что потенциально выгодный заключенный умрет, прежде чем принесет прибыль. Грей знал, что подобные вещи создают связь, хотя, слава богу, сам он никогда не чувствовал никакой нежности ни к одной из женщин, которые лечили его. За исключением …
- Дерьмо, - непроизвольно произнес он, заставив джентльмена с клерикальной внешностью взглянуть на него.
Он прихлопнул воображаемой чашкой мысль, которая жужжала в его голове, как назойливая муха. Однако не в силах сопротивляться ей, он осторожно приподнял чашку и обнаружил под ней Клэр Фрейзер. Он немного расслабился.
Конечно, не tendresse[6]. С другой стороны, будь он проклят, если бы мог сказать, что это было. По крайней мере, это была весьма своеобразная тревожащая близость … без сомнения, результат того, что она была женой Джейми Фрейзера и знала, каковы были его собственные чувства к Джейми. Он выбросил Клэр Фрейзер из головы и снова стал беспокоиться о своем племяннике.
Как бы, без сомнения, приятна ни была миссис Вудкок и какие бы теплые чувства ни испытывала к Генри, она была замужней женщиной, и ее муж – Генри сказал ему об этом – был бунтовщиком, и бог знает, когда он может вернуться. По крайней мере, это не плохо: нет опасности, что Генри потеряет голову и женится на ней. Он мог представить скандал, если Генрих привезет домой вдову плотника, к тому же черного цвета. Он ухмыльнулся при этой мысли и почувствовал больше снисходительности к Мерси Вудкок. В конце концов, она спасла жизнь Генри.
Пока. Нежелательная мысль пришла в голову прежде, чем он успел прихлопнуть ее чашкой, но не смог долго ее игнорировать. Мысль продолжала возвращаться.
Он понимал нежелание Генри подвергнуться еще одной операции. И оставался страх, что он может оказаться слишком слабым, чтобы перенести ее. Но в то же время ему нельзя было оставаться в его нынешнем состоянии; он просто ослабнет и умрет, как только болезнь и боль истощат остатки его жизненных сил. Когда это произойдет, его не удержит даже плотское влечение к миссис Вудкок.
Нет, операция необходима, и как можно скорее. Когда Грей беседовал с доктором Франклином, старый джентльмен рассказал ему о своем друге, докторе Бенджамине Раше, который, как он утверждал, был выдающимся медиком. Доктор Франклин убеждал Грея навестить его, если он когда-нибудь окажется в городе, и вручил Грею рекомендательное письмо. С этим письмом Грей собирался обратиться к Рашу в надежде, что тот либо сам практикует хирургию, либо сможет направить его к кому-нибудь, кто этим занимается. Потому что, хотел этого Генри или нет, это нужно было сделать. Грей не мог забрать Генри домой в Англию в его нынешнем состоянии, а он пообещал Минни и своему брату, что вернет их младшего сына, если он еще жив.
Его нога скользнула по грязному мокрому булыжнику, он вскрикнул и закачался, размахивая руками в попытке удержаться от падения. Восстановив равновесие, он привел свою одежду в порядок, сохраняя достоинство и не обращая внимания на хихиканье двух наблюдавших за ним молочниц.
Черт побери, она вернулась. Клэр Фрейзер. Почему? … Конечно. Эфир, как она это называла, не в смысле эфирного воздушного царства, а как химическое вещество, которое приводило людей в бессознательное состояние и делало операцию безболезненной. Она попросила у него бутыль какой-то кислоты для производства этого вещества.
Он замер посреди улицы. Джейми рассказал ему об экспериментах его жены с эфиром, подробно описав удивительную операцию, которую она провела над маленьким мальчиком. Когда после применения эфира, он пришел в бессознательное состояние, она вскрыла ему живот, удалила поврежденный орган и сшила живот обратно. После чего ребенок, судя по всему, оказался здоров и весел.
Он пошел медленнее, яростно размышляя. Приедет ли она? Путешествие из Фрейзерс-Риджа будет довольно трудным. Хотя не таким ужасным, как поездка с гор к побережью. Сейчас лето, погода хорошая, путешествие займет не более двух недель. И если она доберется до Уилмингтона, то он сможет организовать ее прибытие в Филадельфию на любом доступном судне – у него были знакомства среди флотских офицеров.
Как долго? Как много времени займет путешествие … если она приедет? И более грустная мысль: сколько времени осталось у Генри?
От тревожных мыслей его отвлекла небольшая процессия, направляющаяся в его сторону. Несколько людей, большинство из которых были пьяны, судя по их поведению, громко кричали, толкались и размахивали платками. Молодой человек бил в барабан с большим энтузиазмом, но без большого умения. Двое мальчишек несли, растянув между собой, незнакомый флаг с красно-белыми полосами, но без надписи.
Он прижался к дому, позволяя процессии пройти. Однако они остановилась возле дома напротив, и люди принялись кричать на английском и немецком. Он уловил крики «Свобода», и кто-то протрубил кавалерийскую атаку. А потом он услышал крики «Раш! Раш! Раш!»
Боже, это, должно быть, дом, который он искал, дом доктора Раша. Толпа, казалось, была настроена миролюбиво. Он полагал, что они не собираются вытащить доктора и обвалять его в смоле и перьях. Как ему сказали, это было любимое публичное развлечение. Он осторожно приблизился к молодой женщине и постучал ее по плечу.
- Прошу прощения, - ему пришлось наклониться ближе и почти кричать ей в ухо. Она развернулась, удивленно моргнув, затем увидела его расшитый бабочками жилет и широко ухмыльнулась. Он улыбнулся в ответ.
- Я ищу доктора Бенджамина Раша, - прокричал он. - Это его дом?
- Да, его, - молодой человек рядом с женщиной услышал его и обернулся, его брови высоко поднялись при виде Грея. - У вас дело к доктору Рашу?
- У меня рекомендательное письмо к нему от доктора Франклина …
Лицо молодого человека расплылось в широкой ухмылке. Но прежде чем он смог что-то сказать, двери дома открылись, и на крыльцо вышел стройный хорошо одетый мужчина сорока лет. В толпе раздался рев, и мужчина, должно быть, сам доктор Раш, со смехом протянул к ним руки. На мгновение шум прекратился, мужчина, склонившись, поговорил с кем-то, затем нырнул в дом и вышел снова уже в плаще. Встреченный аплодисментами, он спустился с крыльца, и вся толпа двинулась снова, стуча и горланя с новым рвением.
- Идем! - прокричал молодой человек на ухо Грею. - Будет бесплатное пиво!
Таким образом, лорд Джон Грей оказался в таверне, празднуя первую годовщину публикации Декларации независимости. Были политические речи, страстные, но не отличающиеся красноречием, и в ходе них Грей узнал, что доктор Раш был не только богатым и влиятельным сторонником повстанцев, но и сам являлся видным повстанцем. На самом деле, как он узнал от своих новых друзей, и Раш, и доктор Франклин были теми, кто изначально подписал этот мятежный документ.
Среди окружающих его людей распространился слух, что Грей – друг Франклина, и потому его горячо приветствовали и, в конце концов, постепенно провели через толпу к Бенджамину Рашу.
Грей не впервые находился лицом к лицу с бунтовщиками и умел сохранять самообладание. Сейчас явно было не время излагать Рашу ситуацию, в которой оказался племянник, и Грей ограничился тем, что пожал молодому доктору руку и упомянул о своей связи с Франклином. Раш был очень радушен и кричал, перекрывая шум, что Грей должен прийти к нему домой, когда у них обоих будет время. Возможно, утром.
Грей выразил большую благодарность и изящно удалился, надеясь, что Корона не повесит Раша, прежде чем он осмотрит Генри.
Шум на улице на мгновение прервал празднование. Раздавались громкие крики и грохот снарядов, стучащих о стену здания. Большой грязный камень разбил оконное стекло заведения, и крики «Предатели! Отступники!» стали слышны более отчетливо.
- Заткнитесь, жополизы! - крикнул кто-то из таверны. Комья грязи и камни продолжали лететь, и некоторые из них попали через открытую дверь и разбитое окно, вместе с патриотическими криками «Боже, храни короля!»
- Кастрировать королевскую скотину! - завопил в ответ новый знакомый Грея, и половина таверны выбежала на улицу, некоторые останавливались, чтобы оторвать ножки от табуретов в качестве аргументов в завязавшейся политической дискуссии.
Грей был несколько обеспокоен тем, что лоялисты нападут на Раша прежде, чем тот сможет быть полезным Генри, но Раш и несколько других джентльменов, которых он посчитал видными повстанцами, держались в стороне от боя и после краткого совещания решили уйти через кухню таверны.
Грей оказался в компании человека из Норфолка по имени Пейн, тощего, плохо одетого мужчины самого бандитского вида, с большим носом и ярким характером, имеющего твердые убеждения по вопросам свободы и демократии и самые замечательные знания относительно эпитетов для короля. Находя разговор бесполезным, так как, из соображений безопасности, не мог выразить свои противоположные мнения по этим предметам, Грей извинился, намереваясь последовать за Рашем и его друзьями через черный ход.
Бунт снаружи, достигнув короткого крещендо, дошел до своего естественного завершения с бегством лоялистов, и теперь люди начали возвращаться в таверну, охваченные волной праведного негодования и похвальбы. Среди них был высокий стройный мужчина со смуглым лицом, который при разговоре оглянулся, встретился взглядом с Греем и замер как вкопанный.
Грей подошел к нему, надеясь, что биение его сердца не будет слышно среди затихающего шума на улице.
- Мистер. Бошан, - сказал он и взял Персеверанса Уэйнрайта за запястье, что можно было принять за сердечное приветствие, но на самом деле было задержанием. – Несколько слов наедине, сэр.
*.*.*
Он не поведет Перси в дом, который он снял для себя и Дотти. Дотти не знала его, она еще не родилась, когда Перси исчез из жизни Грея. Это был просто инстинкт, который не позволяет дать ребенку ядовитую змею для игр.
Перси, каков бы ни был его мотив, тоже не предложил Грею свое убежище, вероятно не желая, чтобы тот знал его местонахождение, если ему придется тайно скрываться. После небольшого колебания – он еще плохо знал город – Грей согласился с предложением Перси пройти к месту под названием «Юго-восточная площадь».
- Это кладбище для нищих, - сказал Перси, указывая путь. - Здесь хоронят чужаков.
- Как уместно, - прокомментировал Грей, но Перси либо не услышал, либо сделал вид, что не слышит. Дорога была не близкой, и они мало разговаривали, поскольку улицы были заполнены людьми. Несмотря на праздничный вид и полосатые знамена, висевшие тут и там - все они были украшены звездами, хотя расположение их было на каждом флаге разное, а полосы различались по размеру и цвету: на некоторые флагах были красные, белые и синие полосы, на некоторых только красные и белые – в веселье чувствовалась неспокойная атмосфера и острое чувство опасности. Филадельфия, возможно, и была столицей повстанцев, но она была далеко не их оплотом.
На пустыре было тише, как и следовало ожидать от кладбища. При этом атмосфера была на удивление приятной. Тут и там возвышались редкие деревянные столбики, дающие всю известную информацию о людях, похороненных под ними. Никто не стал устанавливать здесь надгробия, хотя какая-то милосердная душа воздвигла в центре поля большой каменный крест на постаменте. Не договариваясь, они направились к нему, следуя вдоль небольшого ручья, протекавшего через пустошь.
Грею пришло в голову, что Перси предложил пункт назначения, чтобы дать себе время подумать по дороге. Хорошо … ему тоже нужно время подумать. Поэтому, когда Перси сел на постамент и повернулся к нему с ожидающим видом, он не стал утруждать себя замечаниями о погоде.
- Расскажи мне о второй сестре барона Амандина, - сказал он, стоя перед Перси.
Перси удивленно моргнул, но затем улыбнулся.
- Джон, ты, действительно, поражаешь меня. Клод не говорил тебя об Амели, я уверен.
Грей не ответил, лишь сложил руки за спиной и ждал. Перси подумал мгновение, потом пожал плечами.
- Ладно. Она была старшей сестрой Клода. Моя жена, Сесиль, младшая.
- Была? - повторил Грей. - Значит, она умерла?
- Она мертва уже около сорока лет. Почему ты заинтересовался ею? - Перси вытащил платок и промокнул виски, день был жаркий, а прогулка долгой. Рубашка Грей намокла от пота.
- Где она умерла?
- В парижском борделе, - ответ поразил Грея. Перси увидел это и усмехнулся. - Если хочешь знать, Джон, я разыскиваю ее сына.
Грей мгновение пялился на него, затем медленно сел рядом. Серый камень был теплый.
- Ладно, - произнес он через некоторое время. - Расскажи мне, будь добр.
Перси искоса взглянул на него осторожно, но с долей веселья.
- Есть вещи, о которых я не могу рассказать тебе, Джон, и ты наверняка это понимаешь. Кстати, я слышал, что между британскими госсекретарями идет довольно острая дискуссия о том, как отнестись к моему предложению и кому им заниматься. Полагаю, это твое дело? Я благодарен тебе.
- Не меняй тему. Я не спрашиваю тебя об этом деле, - во всяком случае, пока. - Я спрашиваю тебя об Амели Бошан и ее сыне. Я не вижу связи между ними и твоим предложением, поэтому предполагаю, что это что-то личное. Разумеется, есть вещи, касающиеся важных вопросов, и которые ты не можешь мне рассказать, - он слегка поклонился, - но, кажется, тайна о сестре барона не относится к ним.
- Да, - Перси что-то обдумывал. Грей видел, как мысли отражаются у того в глазах. Вокруг глаз мужчины собрались морщины и висели небольшие мешки, но они остались такими же, как и всегда теплого, живого коричневого цвета, цвета хереса. Пальцы мужчины побарабанили по камню, затем остановились, и он с решительным видом повернулся к Грею.
- Ладно. Если я не скажу, то такой бульдог, как ты, будешь преследовать меня по всей Филадельфии, пытаясь выяснить цель моего пребывания.
В любом случае именно это и собирался сделать Грей, но он издал неопределенный звук, который можно было принять за ободрение, и спросил.
- Какова цель твоего пребывания здесь?
- Я ищу печатника по имени Фергюс Фрейзер.
Грей моргнул; он не ждал такого конкретного ответа.
- Кто такой …?
Перси поднял руку.
- Во-первых, он сын Джеймса Фрейзера, известного экс-якобита и нынешнего мятежника. Во-вторых, он печатник … и, как я полагаю, такой же мятежник, как его отец. И, в-третьих, я сильно подозреваю, что он сын Амели Бошан.
Над ручьем роились голубые и красные стрекозы. Грею внезапно показалось, что одна из них уселась ему на нос.
- Ты говоришь, что Джеймс Фрейзер имеет внебрачного ребенка от французской шлюхи? Которая оказывается дочерью древней благородной семьи? - шок не помешал ему держать тон легким, и Перси рассмеялся.
- Нет. Печатник – сын Фрейзера, но приемный. Он забрал мальчика из парижского борделя около тридцати лет назад. - Струйка пота потекла по шее Перси, и он вытер ее. Дневная жара заставила его одеколон на коже благоухать сильнее. Грей уловил смешанные нотки амбры, гвоздики, специй и мускуса.
- Амели, как я уже говорил, была старшей сестрой Клода. В юности ее соблазнил женатый мужчина, аристократ, старше ее на много лет, и она забеременела. Обычно в таких случаях находят подходящего мужа, но жена аристократа неожиданно умерла, и Амели подняла шум, настаивая, что поскольку он теперь свободен, то должен жениться на ней.
- Он был не намерен?
- Нет. Хотя отец Клода настаивал. Полагаю, он считал, что эта женитьба улучшит их материальное положение. Граф был весьма богатым человеком, и хотя не имел политических связей … у него было определенное положение.
Старый барон Амандин, увидев определенные возможности в ситуации, стал угрожать графу всем, начиная от жалобы королю – старый Амандин был тот еще сутяжник, в отличие от своего сына – до иска о возмещении ущерба и заявления в Церковь об отлучении.
- Он действительно мог сделать это? - спросил заинтересовано Грей, несмотря на свои подозрения в правдивости Перси. Тот коротко улыбнулся.
- Он мог пожаловаться королю. В любом случае, у него не было шанса. Амели исчезла.
Девушка исчезла из дома посреди ночи, забрав свои драгоценности. Думали, что она намеревалась бежать к своему возлюбленному в надежде, что он уступит и женится на ней, но граф заявил о полном неведении в этом вопросе, и никто не мог сказать, что видели ее, либо покидающую Trois Flèches[7], либо входящую в парижский особняк графа Сен-Жермена.
- И ты думаешь, она каким-то образом умерла в парижском борделе? - неверяще спросил Грей. - Как? И если так, как ты узнал об этом?
- Я нашел ее свадебный документ.
- Что?
- Свадебный контракт между Амели Элиз ЛеВин Бошан и Робертом-Франсуа Квинси де Сен-Жерменом. Подписанный обеими сторонами. И священником. Он находился в библиотеке Trois Flèches внутри семейной библии. Боюсь, Клод и Сесиль не особенно религиозны, - добавил Перси, покачав головой.
- А ты? - вопрос заставил Перси рассмеяться. Он знал, что Грей точно знал о его отношении к религии.
- Мне было скучно, - сказал он без извинения.
- Жизнь в Trois Flèches была действительно скучна, если заставила тебя читать библию. Помощник садовника исчез?
- Что … ах, Эмиль, - Перси ухмыльнулся. - Нет, но у него был ужасный la grippe[8] в тот месяц. Совсем не мог дышать носом, бедный.
Грей почувствовал предательский импульс рассмеяться, но сдержался, и Перси продолжил.
- Я фактически не читал ее. Я просто заинтересовался обложкой.
- Обильно украшенной драгоценными камнями, не так ли? - сухо спросил Грей. Перси несколько обиженно поглядел на него.
- Не все связано с деньгами, Джон, даже для тех из нас, кто не одарен таким состоянием, как у тебя.
- Мои извинения, - сказал Грей. - Но тогда, почему библия?
- Чтоб ты знал, я переплетчик с весьма неплохой репутацией, - сказал Перси, охорашиваясь. - Я научился этому в Италии как способе заработать на жизнь. После того, как ты так доблестно спас мне жизнь. Спасибо тебя за это, кстати, - сказал он с прямым взглядом, внезапная серьезность которого заставила Грея опустить глаза, чтобы не смотреть ему в глаза.
- Пожалуйста, - хрипло сказал он и, наклонившись, осторожно посадил на палец маленькую зеленую гусеницу, которая медленно ползла по полированному носку его сапога.
- В любом случае, - продолжал Перси, не теряя ни секунды, - я обнаружил этот любопытный документ. Я, конечно, слышал о семейном скандале и сразу узнал имена.
- Ты спросил нынешнего барона о нем?
- Да. Кстати, что ты думаешь о Клоде? - Перси всегда был изменчивым, как ртуть, и он нисколько не потерял эту изменчивость с возрастом.
- Плохой игрок в карты. Прекрасный голос … Он поет?
- Да. И ты прав относительно карт. Он может сохранить секрет, если захочет, но совсем не умеет лгать. Ты будешь поражен, какой сильной вещью является совершенная честность, в некоторых обстоятельствах, - добавил Перси задумчиво. - Это почти заставляет меня думать, что в Восьмой заповеди[9] что-то есть.
Грей пробормотал что-то вроде «Похвальней нарушать, чем соблюдать»[10], но закашлялся и попросил Перси продолжить.
- О свадебном контракте он не знал, я уверен. Он был искренне потрясен. И после некоторого колебания – твои лозунги «кровожадный, смелый и решительный», Джон, ему не подходят – он дал согласие на то, чтобы я изучил этот вопрос.
Грей проигнорировал подразумеваемую лесть (если это было именно она, а он так думал) и осторожно посадил гусеницу на лист чего-то похожего на съедобный куст.
- Вы искали священника, - сказал он утвердительно.
Перси рассмеялся с искренним удовольствием, и Грею с небольшим шоком пришло в голову, что он знает мысли Перси, а Перси – его; они общались сквозь завесу государственной секретности на протяжении многих лет.
- Да. Он был мертв … убит. Ночью на улице, когда спешил дать последнее причастие умирающему прихожанину. Неделю спустя после исчезновения Амели Бошан.
Это начало вызывать у Грея профессиональный интерес, хотя в душе он был насторожен.
- Следующим для поиска должен быть граф, но если он был способен убить священника, чтобы сохранить секрет, приближаться к нему было опасно, - сказал Грей. - Тогда слуги?
Перси кивнул, дернув уголком рта в знак признания ума Грея.
- Граф тоже был мертв … или, по крайней мере, исчез. У него была репутация колдуна, и он умер спустя десять лет после Амели. Но я искал его старых слуг и нескольких нашел. Для некоторых людей дело действительно всегда в деньгах, и помощник кучера – один из них. Через два дня после исчезновения Амели он доставил ковер в бордель недалеко от улицы Фобур. Очень тяжелый ковер, от которого пахло опиумом – он узнал этот запах, потому что однажды привозил труппу китайских акробатов в особняк на праздник.
- И ты отправился в бордель. Где деньги …
- Говорят, что вода – универсальный растворитель, - сказал Перси, качая головой, - но это не так. Вы можете затолкать человека с замерзающей водой на неделю и добьетесь меньшего, чем с небольшим количеством золота.
Грей молча отметил определение «замерзающая» и кивнул продолжать.
- Потребовалось некоторое время, неоднократные визиты, разные попытки … мадам была настоящим профессионалом, а это значит, что кто-то заплатил ее предшественнице ошеломляющую сумму, а ее привратнику, тогда он был достаточно взрослым, в юности вырвали язык. И конечно, ни одной из шлюх там не было, когда доставили этот ковер. Это было очень давно.
Однако он терпеливо проследил семьи нынешних шлюх (поскольку некоторые профессии наследуются по родству) и сумел после нескольких месяцев поисков обнаружить старуху, которая работала в борделе и которая узнала Амели на миниатюре, привезенной из Trois Flèches.
Девушку действительно привезли в бордель на среднем сроке беременности. Это не имело особого значения; и на такое состояние были любители. Через несколько месяцев у нее родился сын. Она пережила роды, но умерла год спустя во время эпидемии гриппа.
- И я еще не начал рассказать тебе, как трудно узнать что-либо о ребенке, родившемся в парижском борделе сорок с лишним лет назад, мой дорогой, - Перси вздохнул и снова взялся за носовой платок.
- Но твое имя Персеверанс[11], - заметил Грей с крайней сухостью, и Перси пристально взглянул на него.
- Знаешь ли ты, - легко сказал он, - что я уверен, ты единственный человек в мире, который это знает? - И судя по выражению его глаз, даже одного было слишком много.
- Твой секрет в безопасности, - сказал Грей. - По крайней мере, этот. А что насчет Дениса Рэндалла-Айзекса?
Это сработало. Лицо Перси замерцало, как лужица ртути на солнце. За полсекунды он вернул идеальную пустоту на место, но было уже слишком поздно.
Грей рассмеялся, хотя и без юмора, и встал.
- Спасибо, Персеверанс, - сказал он и пошел прочь через поросшие травой могилы безымянных бедняков.
Той ночью, когда его домочадцы спали, он взял перо и чернила, чтобы написать Артуру Норрингтону, Гарри Куорри и своему брату. На рассвете он впервые за два года принялся за письмо Джейми Фрейзеру.
Глава 59. СРАЖЕНИЕ ПРИ БЕННИГТОНЕ
Лагерь генерала Бергойна
Сентябрь 11, 1777
Дым сожженных и горящих полей висел над лагерем уже несколько дней. Американцы продолжали отступать, разрушая все на своем пути.
Когда пришло письмо, Уильям и Сэнди Линдси обсуждали, как лучше приготовить индейку (птицу только что принес один из разведчиков Линдси). Вероятно, это было лишь воображение Уильяма, но ему показалось, что в лагере воцарилась зловещая тишина, «земля содрогнулась, и завеса храма разодралась надвое сверху донизу»[12]. Но скоро стало ясно – что-то действительно произошло.
В воздухе случилась определенная перемена, что-то не так было в ритме речи и движениях окружающих их людей. Балкаррес тоже это почувствовал и, прекратив рассматривать растянутое крыло индейки, взглянул на Уильяма с поднятыми бровями.
- Что? - спросил Уильям.
- Не знаю, но ничего хорошего, - Балкаррес сунул тушку индейки ординарцу, схватил шляпу и направился в шатер Бергойна. Уильям последовал за ним.
Они нашли Бергойна белого от гнева и с поджатыми губами, его старшие офицеры толпились вокруг и переговаривались тихими потрясенными голосами.
Капитан сэр Френсис Клерк, адъютант генерала, отошел от толпы. Голова его была опущена, а лицо потемнело. Балкаррес схватил его за локоть, когда он проходил мимо них.
- Френсис, что случилось?
Капитан Клерк выглядел заметно взволнованным. Он оглянулся на палатку, затем отошел в сторону, уходя из зоны слышимости, и поманил за собой Балкарреса и Уильяма.
- Хау, - сказал он. - Он не придет.
- Не придет? - тупо переспросил Уильям. - Но … значит, он не уходит из Нью-Йорка?
- Уходит, - сказал Клерк, сжав губы так сильно, что удивительно, что он вообще мог говорить. - Для вторжения в Пенсильванию.
- Но … - Балкаррес кинул шокированный взгляд на палатку, затем вернулся к Клерку.
- Точно.
Уильям осознал истинные масштабы катастрофы. Генерал Хау не просто выказал неуважение генералу Бергойну, игнорируя его планы, что, с точки зрения последнего, было само по себе плохо. Решив идти на Филадельфию вместо того, чтобы идти вверх по Гудзону и присоединиться к войскам Бергойна, Хау предоставил их, по сути, самим себе с точки зрения снабжения и подкрепления.
Другими словами, они остались одни, отделенные от своих обозов с припасами, перед неприятным выбором: продолжать преследовать отступающих американцев через опустошенную ими местность или развернуться и позорно маршировать обратно в Канаду по уже разоренной дороге.
Балкаррес высказал то же самое сэру Френсису, который в отчаянии потер лицо рукой и покачал головой.
- Я знаю, - сказал он. - Прошу меня простить, милорды …
- Куда вы идете? - спросил Уильям, и Клерк взглянул на него.
- К миссис Линд, - ответил он. – Я думаю, лучше предупредить ее.
Миссис Линд была женой главного комиссара, а также любовницей генерала Бергойна.
*.*.*
Либо миссис Линд с успехом применила свои неоспоримые способности, либо природная стойкость генерала заявила о себе, но он быстро пришел в себя после письма Хау.
«Что бы вы ни говорили о нем, - писал Уильям в своем еженедельном письме лорду Джону, - он имеет дар принимать решения и быстро действовать. Мы возобновили преследование главных сил американцев с удвоенными усилиями. Большинство наших лошадей были брошены, украдены или съедены. Я практически стер до дыр подошвы одной пары сапог.
Тем временем мы получили сведения от одного из разведчиков о том, что город Беннингтон, расположенный неподалеку, используется как место сбора продовольствия для американцев. По сообщениям он слабо охраняется, и поэтому генерал посылает полковника Баума, одного из гессенцев, с отрядом из пятисот солдат захватить эти столь необходимые припасы. Отправляемся утром.»
Был ли отчасти причиной его пьяный разговор с Балкарресом, Уильям так и не узнал, но он обнаружил, что о нем стали говорить, будто он в «хорошем ладу с индейцами». И то ли из-за этих сомнительных способностей, то ли из-за того, что он мог говорить на немецком языке, утром 12 августа его отправили сопровождать экспедицию полковника Баума за продовольствием, в которую входили некоторое количество спешившихся брауншвейгских кавалеристов, два трехфунтовых артиллерийских орудия и сотня индейцев.
По сообщениям в Беннингтоне в больших количествах был собран скот, который пригнали из Новой Англии, а также значительное количество фургонов, полных кукурузы, муки и другого продовольствия.
Когда они отправились в путь, дождь прекратился, и одно это вселяло в экспедицию чувство оптимизма. Ожидание еды значительно усилило это чувство. Казалось, они питались впроголодь в течение очень долгого времени, хотя на самом деле это продолжалось всего неделю или около того. Тем не менее, даже один день, проведенный в марше без достаточного питания, кажется долгим сроком, и Уильям это хорошо знал по собственному опыту.
Многие индейцы все еще были верхами; они кружили вокруг основных сил солдат, уезжая немного вперед, чтобы разведать дорогу, возвращаясь, чтобы предложить направление движения в обход тех мест, где дорога – едва намеченная даже в лучшие времена – заросла лесом или была затоплена одним из набухших от дождя ручьев. Беннингтон находился недалеко от реки Валлумсак, и пока они шли, Уильям от безделья обсуждал с одним из гессенских лейтенантов возможность транспортировки припасов к месту назначения на плотах вниз по течению.
Эта дискуссия носила чисто теоретический характер, поскольку никто из них не знал, куда течет Валлумсак, и судоходна ли река вообще, но разговор давал обоим возможность попрактиковаться в языках и, таким образом, скоротать время в долгом жарком переходе.
- Мой отец быть много времени в Германии, - сказал Уильям обер-лейтенанту Грюнвальду, медленно выговаривая немецкие слова. - Он очень любить еду в Ганновере.
Грюнвальд, родом из княжества Гессен-Кассель, презрительно дернул усами при упоминании Ганновера, но ограничился замечанием, что даже ганноверцы могут поджарить говядину и сварить к ней картофель. Вот его мать готовит такое вкусное блюдо из свинины и яблок, залитое красным вином и приправленное мускатным орехом и корицей, что у него текут слюнки только при одном воспоминании.
По лицу Грюнвальда текли ручейки пота, которые промыли дорожки по запыленной коже и намочили воротник голубого мундира. Мужчина снял высокую гренадерскую шляпу и вытер голову огромным платком, покрытым влажными пятнами от частого использования.
- Думаю, может быть, мы найдем корицу, - сказал Уильям. - И, может быть, свинину.
- Если найдем, я зажарю ее для вас, - заверил его Грюнвальд. - Что касается яблок … - он сунул руку за пазуху и вытащил горсть маленьких плодов дикой яблони, которыми поделился с ним. - У меня целый бушель этих …
Возбужденный визг индейца, скачущего обратно к колонне, прервал его, и Уильям увидел, как всадник указывал рукой позади себя, крича при этом: «Река!»
Это слово оживило расслабленных воинов, и Уильям увидел, как кавалеристы, настаивающие на том, чтобы носить высокие сапоги и палаши, несмотря на отсутствие лошадей, и весьма страдавшие в походе от этого, с предвкушением подтянулись.
С передней линии раздался другой крик.
- Коровье говно!
Крик вызвал всеобщее одобрение и смех среди мужчин, которые ускорили шаг. Полковник Баум, у которого была лошадь, выехал из колонны и остановился на обочине дороги, чтобы коротко переговорить с проходившими мимо офицерами. Уильям увидел, как его помощник наклонился ближе и указал на небольшой холм напротив.
- Как вы думаете … - сказал он, повернувшись к Грюнвальду, и с изумлением обнаружил, что обер-лейтенант с отвисшей челюстью смотрит на него пустым взглядом. Рука мужчины ослабла и упала, а высокая шляпа покатилась по пыльной земле. Уильям моргнул и увидел толстую красную змею, медленно выползающую из-под темных волос Грюнвальда.
Грюнвальд выпрямился на мгновение и упал на дорогу с побелевшим лицом.
- Дерьмо! - сказал Уильям и дернулся, внезапно осознав произошедшее. - Засада! - проревел он изо всех сил. - Das ist ein Überfall!![13]
В колонне раздались тревожные крики, и из леса началась спорадическая стрельба. Уильям схватил Грюнвальда под руки и поспешно оттащил его под укрытие сосен. Обер-лейтенант был еще жив, хотя мундир его было мокрым от пота и крови. Уильям убедился, что пистолет немца заряжен и находится у него в руке, схватил свой пистолет и бросился к Бауму, который стоял на стременах и выкрикивал указания на пронзительном немецком языке.
Он улавливал лишь отдельные слова и торопливо оглядывался, пытаясь по действиям гессенцев определить, каковы были приказы полковника. Он заметил небольшую группу разведчиков, бегущую к нему по дороге, и побежал им навстречу.
- Проклятие на этих негодяев, - просипел один из разведчиков, указывая назад. - Идут.
- Где? Как далеко? – ему казалось, что он сейчас выскочит из своей кожи, но заставил себя стоять неподвижно, говорить спокойно и равномерно дышать.
Миля, может быть, две. Он выдохнул и сумел спросить, как много. Может быть, двести, может быть, больше. Вооруженные мушкетами, но без пушек.
-Хорошо. Возвращайтесь и следите за ними, - приказал он и пошел к полковнику Бауму, ощущая дорогу под своими ногами со странным чувством, словно не ожидал, что она будет здесь.
*.*.*
Они окопались поспешно, но эффективно, укрывшись за неглубокими земляными валами и баррикадами из упавших деревьев. Орудия перетащили на небольшой холм и нацелили на дорогу. Повстанцы, однако, проигнорировали дорогу и набросились с обеих сторон.
В первой волне могло быть двести человек; невозможно было сосчитать, когда они носились по густому лесу. Уильям увидел движение и выстрелил туда, но без особой надежды кого-нибудь поразить. Волна заколебалась, но лишь на мгновение.
Затем где-то позади повстанцев проревел сильный голос: «Мы возьмем их сейчас, или Молли Старк сегодня вечером станет вдовой!»
- Что? - произнес Уильям, не веря своим глазам. Что бы ни значил этот крик, он возымел заметный эффект, поскольку еще больше повстанцев выбежало из-за деревьев и бросилось к орудиям. Солдаты, охранявшие пушки, тут же бежали, как и многие другие.
Повстанцы быстро расправились с остальными, и Уильям уже мрачно приготовился сделать все возможное, прежде чем его схватят, когда два индейца под руки вздернули его на ноги и быстро потащили прочь.
Так лейтенант Элсмир снова оказался в роли Кассандры, сообщив генералу Бергойну о разгроме при Беннингтоне. Люди убиты и ранены, потеряны орудия … и ни одной коровы не было захвачено.
«И еще я не убил ни одного повстанца», - устало подумал он, медленно возвращаясь к своей палатке. Он полагал, что должен сожалеть об этом, но не был уверен, что сожалеет.
Глава 60. ИГРА В ДЕЗЕРТИРОВ, РАУНД II
Джейми купался в реке, смывая пот и грязь, когда услышал ругань на французском языке. Он выбрался из воды, оделся и прошел немного по берегу, где обнаружил молодого человека, возбужденно жестикулирующего в попытке объясниться с ошеломленной группой рабочих. Поскольку половина из них были немцами, а остальные американцами из Вирджинии, его попытки общаться с ними на французском языке вызывало у них только смех.
Джейми представился и предложил свои услуги переводчика. Именно поэтому он стал проводить значительную часть своего дня с молодым польским инженером, чья труднопроизносимая фамилия быстро сократилась до «Кос».
Он нашел Коса одновременно умным и довольно трогательным в своем энтузиазме, да и сам заинтересовался укреплениями, которые строил Костюшко (он гордился тем, что мог сказать эту фамилию правильно). Кос, со своей стороны, был благодарен за лингвистическую помощь и с интересом выслушивал случайные наблюдения и предложения, которые Джейми теперь мог делать в результате разговоров с Брианной.
Разговор о векторах и натяжениях заставлял его неимоверно скучать по дочери, но в то же время делал ее ближе, и он проводил с Полем все больше времени, изучая понемногу его язык и давая Косу практику в языке, который тот искренне считал английским.
- Что привело вас сюда? - спросил его Джейми однажды. Несмотря на отсутствие жалованья, из Европы приехало значительное количество офицеров, чтобы вступить или попытаться вступить в Континентальную армию, очевидно, в надежде вынудить Конгресс присвоить им звание генералов, которое они могли бы использовать для дальнейшей карьеры в Европе. Некоторые из этих сомнительных добровольцев действительно были полезны, но он слышал немало о тех, кто не приносил никакой пользы. Думая о Матиасе Фермое, он сам был склонен поворчать насчет этого.
Однако Кос не был одним из них.
- Ну, во-первых, деньги, - откровенно сказал он, когда его спросили, как он оказался в Америке. - Мой брат имеет поместье в Польше, у семьи нет денег, для меня ничего. Ни одна девушка не посмотрит на меня без денег. - Он пожал плечами. - В польской армии нет места, но я умею строить, я прихожу туда, где можно строить. - Он ухмыльнулся. - Ну, и девочки тоже. Девочки из хорошей семьи, хорошие деньги.
- Если ты приехал за деньгами и девочками, друг, ты попал не в ту армию, - сухо сказал Джейми, и Костюшко рассмеялся.
- Я сказал сначала деньги, - поправился он. - Я приехал в Филадельфию, прочитал La Declaration[14], - он произнес последнее слово по-французски, снял и прижал пропотевшую шляпу к груди в знак почтения. - Эта вещь … Я восхищен.
И таково было его восхищение этим благородным документом, что однажды он отыскал его автора. Весьма удивленный внезапным появлением страстного молодого поляка, Томас Джефферсон, однако, принял его радушно, и двое мужчин провели большую часть дня, глубоко погрузившись в философскую дискуссию (на французском языке), в результате которой они стали настоящими друзьями.
- Великий человек, - заверил Кос Джейми, перекрестился и надел шляпу. - Боже, храни его.
- Dieu accorde-lui la sagesse, - ответил Джейми. Даруй, господи, ему мудрости. Он подумал, что определенно Джефферсон будет в безопасности, так как он не солдат. Что напомнило ему о Бенедикте Арнольде, но с этим он ничего поделать не может.
Кос убрал прядь распущенных волос ото рта и покачал головой.
- Может быть, жена когда-нибудь, бог даст. Но … то, что мы делаем, более важно.
Они вернулись к работе, но Джейми продолжал обдумывать этот разговор. Идея о том, что лучше потратить жизнь на достижение благородной цели, чем просто искать безопасности – с этим он полностью соглашался. Но ведь такая чистота намерений была уделом людей без семей? Парадокс: человек, искавший собственной безопасности, был трусом; человек, который рисковал безопасностью своей семьи, был трусом вдвойне, если не хуже.
Это привело к более запутанным мыслям и дальнейшим интересным парадоксам: мешают ли женщины развитию таких идей, как свобода и другие социальные идеалы из-за страха за себя или своих детей? Или они на самом деле вдохновляют на такие вещи – и на риски, необходимые для их достижения – давая то, за что стоит бороться? Не просто сражаться, чтобы защититься, но и двигаться вперед, потому что мужчина хочет для своих детей большего, чем имел сам.
Ему нужно спросить Клэр, что она думает об этом. Он улыбнулся, подумав о некоторых вещах, которые она могла бы сказать, особенно о том, препятствуют ли женщины социальному развитию по своей природе. Она рассказала ему кое-что о своем собственном опыте во время Мировой войны – он не мог называть ее по-другому, хотя она сказала ему, что была еще одна война ранее с таким же именем. Иногда она пренебрежительно говорила о геройствующих мужчинах, но только тогда, когда он был ранен. Она прекрасно понимала, для чего нужны мужчины.
Был бы он здесь, если бы не она? Был бы здесь только ради идеалов революции, если бы не был уверен в победе? Ему пришлось признать, что сейчас здесь мог находиться только сумасшедший, идеалист или по-настоящему отчаявшийся человек. Любой здравомыслящий человек, хоть что-то знающий об армии, покачал бы головой и, ужаснувшись, отвернулся. Он сам часто ужасался, глядя на окружающую обстановку.
Но на самом деле он бы поступил так ... будь он один. Жизнь человека должна иметь цели большие, чем просто прокормить себя. А это была великая цель, возможно, более великая, чем могли вообразить даже сами сражающиеся за нее. И если ему придется пожертвовать жизнью … Что ж, умирая, он будет утешаться знанием, что помог в таком великом деле. В конце концов, он не оставляет жену беспомощной. В отличие от большинства жен, Клэр сможет справиться, если с ним что-нибудь случится.
Он снова находился в реке, плывя на спине и предаваясь подобным размышлениям, когда услышал громкий вздох, женский. Он тут же встал и, убрав мокрые волосы, прилипшие к лицу, увидел на берегу Рэйчел Хантер, закрывшую лицо обеими руками; каждая линия ее тела выражала отчаяние.
- Что случилось, Рэйчел? - спросил он, вытирая воду с глаз и пытаясь разглядеть на берегу свою одежду. Она снова вздохнула и повернула лицо в его направлении, но не отняла от лица рук.
- Друг Джеймс! Твоя жена сказала, что я найду тебя здесь. Я прошу прощения … но пожалуйста! - она прервалась, не способная говорить от горя, ее руки упали, но глаза были зажмурены.
- Что …
- Денни! Британцы схватили его!
По его жилам пробежал холод, более сильный, чем от ветра на мокрой обнаженной коже.
- Где? Как? Вы можете открыть глаза, - добавил он, торопливо застегивая бриджи.
- Он пошел с другим мужчиной, они представились дезертирами. - Он подошел к ней и увидел, что она сжимает очки своего брата в кармане передника. - Я говорила ему не ходить, да, говорила!
- Я тоже говорил, - мрачно сказал Джейми. - Ты уверена, девочка?
Она кивнула, бледная как полотно, с огромными глазами на лице, но пока еще не плача.
- Другой мужчина … он только что вернулся и нашел меня. Он … это было невезение, сказал он. Их привели к майору, и это оказался тот самый человек, который угрожал повесить Денни, когда тот попался в прошлый раз! Другой мужчина смог убежать, но они поймали Денни, и на этот раз, на этот раз … - Она начала задыхаться и едва могла говорить от страха. Он положил руку на ее плечо.
- Найдите этого мужчину и отправьте его ко мне в палатку. Я выясню у него, где точно находится ваш брат. Потом найду Иэна, и мы вернем его, - он легко сжал ее руку, заставив девушку поглядеть на себя. Но у нее был такой отрешенный вид, что едва ли она видела его.
- Не беспокойтесь. Мы вернем его, - повторил он мягко. - Клянусь Христом и его матерью.
- Ты не должен клясться … О, к черту! - воскликнула она и затем зажала рот ладонью. Она закрыла глаза, сглотнула и убрала руку.
- Спасибо, - сказала она.
- Пожалуйста, - ответил он, глядя на опускающееся солнце. Британцы предпочитают вешать людей на закате или на рассвете? – Мы вернем его, - снова повторил он, решительно. Живого или мертвого.
*.*.*
Командир лагеря построил виселицу в центре лагеря. Это было грубое сооружение из неошкуренных бревен с целым рядом отверстий от гвоздей; виселица несколько раз разбиралась и перемещалась. Однако выглядело это эффектно, а свисающая петля вызывала у Джейми ощущение льда в крови.
- Мы играли в дезертиров слишком часто, - прошептал Джейми своему племяннику.
- Как вы думаете, ею когда-нибудь пользовались? - пробормотал Иэн, глядя на зловещее сооружение сквозь завесу из дубовых саженцев.
- Вряд ли стали бы делать такую большую работу только для того, чтобы кого-нибудь напугать.
Виселица его пугала, пугала сильно. Он не стал показывать Иэну на место в нижней части столба, где отчаянно дергающиеся ноги какого-то несчастного – или несчастных – содрали куски коры. Сооружение было недостаточно высоким, чтобы при падении человек сломал шею; он просто медленно задыхался.
Он с рефлекторным отвращением коснулся своей шеи, представив уродливый шрам на искалеченном горле Роджера Мака. И также остро вспомнил о горе, охватившем его, когда он пришел, чтобы снять Роджера с дерева, на котором его повесили, зная, что он мертв, и мир изменился навсегда. Мир действительно изменился, хотя он и не умер.
Но для Рэйчел Хантер мир не изменится. Они не опоздали, это главное. Он сказал то же самое Иэну, который не ответил, но бросил на него короткий удивленный взгляд.
«Откуда вы знаете?» - говорил этот взгляд без слов. Он приподнял плечо и наклонил голову в сторону склона, где выступ скалы, покрытый мхом и толокнянкой, мог дать им укрытие. Они бесшумно двинулись, пригибаясь и перемещаясь в том же медленном ритме, в котором двигалось все в лесу. Были сумерки, и мир был полон теней; быть еще двумя не составляло труда.
Он знал, что Денни Хантера еще не повесили, потому что видел, как вешают человека. Эта казнь оставляла грязный след в воздухе и помечала души тех, кто ее видел.
Лагерь был тих. Не в буквальном смысле – солдаты производили достаточно много шума – но с точки зрения духа. Не было чувства мрачной подавленности или нездорового возбуждения, причиной которых было одно и то же событие. Вы можете это почувствовать. Значит Денни Хантер был или здесь и живой, или находился еще где-нибудь еще. И если он здесь, то где?
Заперт где-то и под охраной? Это не был постоянный лагерь; не было частокола. Однако он был большим, и им потребовалось некоторое время, чтобы обойти его и проверить, не находится ли Хантер на открытом месте, привязанный к дереву или прикованный к повозке. Однако его нигде не было видно. Оставались палатки.
Из них четыре больших, и в одной из них явно размещался интендант. Она располагалась особняком, и возле нее стояла небольшая группа повозок. В палатку постоянно входили люди и выходили с мешками муки или сушеного гороха. Никакого мяса, хотя от некоторых костров он чувствовал запах готовящихся кроликов и белок. Значит, немецкие дезертиры были правы; армия как могла сама снабжала себя продовольствием.
- В командирской палатке? - тихо прошептал Иэн. Определить ее было легко, над ней развевались вымпелы, и у входа толкалась группа людей.
- Надеюсь, нет, - разумеется, Денни Хантера должны были отвести к командиру на допрос. И если у того остались сомнения в добросовестности доктора, он мог держать его рядом для дальнейшего допроса.
Однако если он уже принял решение – а Рэйчел была в этом убеждена – он мог отправить Хантера куда-нибудь под охрану дожидаться казни. Под охрану и подальше от глаз, хотя Джейми сомневался, что британский командующий опасался попытки спасения.
- Ини, мини, майни, мо[15], - пробормотал он себе под нос, водя пальцем между двумя оставшимися палатками. Между ними примерно посредине стоял стражник с мушкетом; неизвестно, какую из них он должен был охранять. - Вот эта. - Он указал подбородком на правую, но почувствовал, как Иэн рядом с ним напрягся.
- Нет, - тихо сказал Иэн, не сводя глаз с палатки. - Другая.
В голосе Иэна было нечто странное, и Джейми удивленно взглянул на него, затем посмотрел на палатку.
Поначалу его единственным чувством было замешательство. Потом мир изменился.
Были сумерки, но они находились не более чем в пятидесяти ярдах от палаток, и всякая ошибка исключалась. Он не видел мальчика с двенадцати лет, но запомнил каждое мгновение, которое они провели рядом: то, как он держался, его быстрые, грациозные движения. Это от его матери, с потрясением подумал он, увидев, как высокий молодой офицер сделал жест рукой, как Женева Дансени в жизни. Однако его прямая осанка, форма головы и ушей, по-мужски широкие плечи. «Мое, - подумал он с приливом гордости, потрясшей его почти так же, как внезапное появление Уильяма. - Они мои».
Мысли пронеслись в его голове меньше чем за полсекунды и исчезли. Он очень медленно вдохнул и выдохнул. Вспомнил ли Иэн Уильяма по их встрече семь лет назад? Или сходство было заметно сразу же невооруженным глазом?
Сейчас это не имело значения. Лагерь готовился к ужину, через несколько минут все будут заняты едой. Лучше начать действовать сейчас даже без прикрытия темноты.
- Я пойду, да? - Иэн схватил его за запястье, привлекая внимание. – Когда, до или после?
- После, - он думал все то время, пока они ползли к лагерю, и теперь решение было готово, как будто его принял кто-то другой. – Лучше всего, если мы сможем увести его тихо. Попробуй, а если что то, визжи, как индеец.
Иэн молча кивнул, упал на живот и скользнул в кусты. Вечер выдался прохладным и приятным после дневной жары, но руки Джейми были холодными, и он обхватил ими глиняное брюшко маленького горшка. Он принес его из их лагеря, по пути подкармливая сухими веточками. Огонь в нем тихо шипел, питаясь сухой веткой гикори, и отблеск его слабого пламени и запах надежно скрывались в дыме лагерных костров, который плыл между деревьями, отгоняя комаров и другой кровожадный гнус, слава богу и его матери.
Удивляясь собственному нервному дерганью – это было на него не похоже – он потрогал спорран, еще раз проверяя, не вылетела ли пробка из бутылки со скипидаром, хотя прекрасно знал, что это не так; он бы сразу же почувствовал запах.
Стрелы в его колчане шуршали оперением, когда он шевелился. Командирская палатка находилась в пределах легкой досягаемости, и он мог за считанные секунды поджечь ее стены, если Иэн завизжит. Если нет …
Он снова начал двигаться, осматривая землю в поисках подходящего участка. Сухой травы было много, но одна она прогорит очень быстро. Пламя должно быть недолгое, но сильное.
Солдаты уже обшарили близлежащий лес в поисках дров, но он заметил лежащую еловую корягу, слишком тяжелую, чтобы ее можно было унести. Собиратели сломали нижние ветки, но их осталось еще много, густо покрытых засохшими иголками, которых еще не унес ветер. Он медленно отошел назад, достаточно далеко, чтобы уйти из поля зрения лагеря, и принялся быстро собирать охапки сухой травы, кору, наспех соскобленную с бревна, и все, что могло гореть.
Пылающие стрелы в палатке командира, конечно, вызвали бы всеобщую тревогу, и солдаты высыпали бы из лагеря, как шершни, в поисках нападающих. Травяной пожар, нет. Подобные вещи были обычным явлением, и хотя он, безусловно, привлечет внимание, никто не станет тщательно искать, как только все убедятся, что пожар пустячный.
Несколько минут, и все для отвлечения внимания было готово. Он был так занят, что не подумал еще раз поглядеть на сына.
- Бог накажет тебя за ложь, Джейми Фрейзер, - пробормотала он себе пол нос и поглядел.
Уильям исчез.
*.*.*
Солдаты ужинали; веселый разговор и звуки еды заглушали мелкие шумы, которые создавал Иэн, обходя палатку с левой стороны. Если кто-нибудь его увидит, он заговорит на могавке, назовет себя разведчиком из лагеря Бергойна, пришедшим с информацией. К тому времени, когда его приведут к командиру, он либо придумает какую-нибудь живописную информацию, либо завизжит по-индейски, рассчитывая убежать, пока их отвлекут пылающие стрелы.
Однако Денни Хантеру это не помогло бы, и он был осторожен. Всюду были выставлены пикеты, но он и дядя Джейми наблюдали достаточно долго, чтобы разглядеть их расположение и заметить места, где обзор пикетам закрывали деревья. Он знал, что его нельзя увидеть за палаткой, если кто-то, направляющийся в лес отлить, случайно не наткнется на него.
Внутри палатки горела свеча; пятно на холсте тускло светилось в сумерках. Он наблюдал за щелью внизу палатки и не заметил движущихся теней. Значит, сейчас.
Он лег и осторожно просунул руку в щель, ощупывая земляной пол, надеясь, что никто не наступит ему на руку. Если бы он мог найти койку, он бы забрался и лег под нее. Если … Что-то коснулось его руки, и он сильно прикусил язык.
- Это ты, друг? - прошептал голос Денни. Иэн мог видеть скорченную тень квакера на холсте.
- Да, это я, - прошептал он в ответ. - Спокойно. Отодвинься.
Денни отодвинулся, и Иэн услышал звяканье металла. Черт, ублюдки надели на него кандалы. Он сжал зубы и скользнул под холст палатки.
Денни молча поприветствовал его с лицом, горящим от надежды и тревоги. Он поднял руки и кивнул на свои ноги. Он был полностью закован. Христос, они собираются его повесить.
Иэн наклонился ближе и шепнул Денни на ухо.
- Я вылезу первым. Ляг как можно ближе туда и не двигайся, - он дернул головой в сторону дольнего края палатки. - Я сам вытащу тебя. - Потом закинет Денни на плечо, как убитого оленя и бросится в лес, крича совой, чтобы дать знать дяде Джейми, что пришло время для огня.
Невозможно тащить человека в цепях, не создавая никакого шума, но с некоторой удачей скрябанье ложек по котелкам и солдатские разговоры могут скрыть звяканье. Он приподнял холст палатки так высоко, как возможно, чтобы просунуться внутрь и схватил Денни за плечи. Черт, маленький квакер был тяжелее, чем выглядел, но Иэн без особых проблем сумел вытащить верхнюю часть тела Денни из палатки. Покрытый потом, он нырнул внутрь и схватил Денни за лодыжки, обернув цепь вокруг своего запястья, чтобы они не зазвенели.
Не было ни звука, когда он вынырнул наружу, но его голова дернулась, прежде чем движение воздуха сказало, что кто идет.
- Тс-с! - прошипел Иэн рефлекторно, не зная кому говорит: Денни или высокому солдату, шагнувшему из леса.
- Что за черт … - удивленно начал говорить солдат, но не закончил, сделал три быстрых шага и схватил Иэна за руку.
- Кто ты, и что ты … Боже, откуда ты появился? - Уильям уставился в лицо Иэна, и тот коротко поблагодарил бога, что его вторая рука была обездвижена цепью квакера, иначе Уильям был бы уже мертв. А ему не хотелось сообщать об этом дяде Джейми.
- Он пришел помочь мне сбежать, друг Уильям, - спокойно сказал Денни Хантер из теней за спиной Иэна. - Я буду благодарен, если ты не станешь мешать ему, но пойму, если твой долг велит сделать это.
Голова Уильяма дернулась, он дико огляделся, затем посмотрел вниз. Если бы обстоятельства не были столь ужасными, Иэн рассмеялся бы над мгновенно сменяющимися выражениями его лица. Уильям на мгновение закрыл глаза, затем снова открыл их.
- Не говорите со мной, - сказал он коротко. - Я ничего не хочу знать. - Он присел на корточки рядом с Иэном, и они вдвоем за считанные секунды вытащили Денни. Иэн глубоко вздохнул, поднес руки ко рту и ухнул по совиному, затем на мгновение замолчал и сделал это еще раз. Уильям уставился на него со смешанными чувствами недоумения и гнева. Затем Иэн ткнулся плечом в живот Денни и, пока Уильям тяжело поднимался, взвалил доктора себе на спину с кряхтением и легким лязганьем кандалов.
Рука Уильяма сжалась на предплечье Иэна, а голова с бледным овалом лица дернулась в сторону леса.
- Уходите, - прошептал он. - Справа туалетные траншеи. Два пикета в ста ярдах отсюда. - Он сильно сжал руку Иэна и отпустил.
- Пусть божий свет осияет тебя, друг Уильям, - шепот Денни донесся до уха Иэна, но тот уже шагал и не знал, услышал ли Уильям. Он полагал, что это не имеет значения.
Через несколько мгновений он услышал первые крики «Пожар!» за ними в лагере.
Глава 61. НЕТ ЛУЧШЕ ТОВАРИЩА, ЧЕМ РУЖЬЕ
Сентябрь 13, 1777
К началу сентября мы нагнали основную часть армии, расположившуюся лагерем на Гудзоне недалеко от деревни Саратога. Командующий армией, генерал Горацио Гейтс, с удовольствием принимал разношерстных беженцев и ополченцев. Армия достаточно хорошо снабжалась, и нам были предоставлены одежда, приличная еда и удивительная роскошь - маленькая палатка, как признание статуса Джейми, имеющего звание полковника ополчения, несмотря на то, что людей у него не было.
Зная Джейми, я была совершенно уверена, что это лишь временно. Со своей стороны, я была рада иметь лежанку, на которой можно спать, крошечный столик, за которым можно есть … и еду, которую можно ставить на столик довольно регулярно.
- Я принес тебе подарок, сассенах. - Джейми бросил на стол мешок с приятным мясистым стуком и запахом свежей крови. У меня потекли слюнки.
- Что там такое? Птицы? - это не могли быть утки или гуси; от них исходил характерный аромат – мускус масел, покрывающих тело, запах перьев и разлагающихся водорослей. А вот куропатки, скажем, или тетерева … Я сильно сглотнула при мысли о голубином пироге.
- Нет, книгу, - он вытащил из раздутого мешка маленький сверток в промасленной бумаге и гордо вручил мне.
- Книгу? - удивленно спросила я.
Он кивнул, подбадривая.
- Да. Слова, напечатанные на бумаге. Ты помнишь вещи такого сорта? Я знаю, это было давно.
Я кинула на него сердитый взгляд, пытаясь игнорировать ворчание своего желудка, и развернула сверток. Это оказалась потертая карманная копия книги «Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена. Т.1», и, несмотря на недовольство, я заинтересовалась. Прошло много времени с тех пор, когда я держала в руках хорошую книгу, а про этот роман я слышала, но не читала.
- Владелец, должно быть, очень любил ее, - заметила я, поворачивая книгу. Корешок почти износился и края кожаной обложки лоснились. Довольно ужасная мысль пришла мне в голову.
- Джейми … ты не взял ее, э-э, с тела, нет? - снять оружие, оснащение и годную для носки одежду с убитого врага не считалось мародерством. Это была необходимость, но …
Он отрицательно покачал головой, все еще роясь в мешке.
- Нет, я нашел книгу на берегу ручья. Думаю, ее уронили при бегстве.
Ну, это уже лучше, хотя уверена, что человек, потерявший ее, очень расстроился. Я открыла томик на случайной странице и прищурилась на мелкий текст.
- Сассенах.
- Хм? - я взглянула на него, оторвавшись от текста, и увидела, что Джейми смотрит на меня с усмешкой и симпатией.
- Тебе нужны очки, да? - сказал он. - Я и не знал.
- Глупости! - сказала я, хотя сердце дернулось. - Я вижу великолепно.
- Да? - он подошел и взял книгу из моих рук. Открыв ее посредине, он повернул ее ко мне. - Прочти это.
Я отклонилась назад, но он придвинул ее ближе.
- Прекрати! - сказала я. - Как можно читать так близко?
- Тогда стой и не шевелись, - он стал отодвигать книгу. - Можешь разглядеть буквы?
- Нет, - рассердилась я. - Дальше. Нет, черт побери, дальше!
Наконец, я должна была признать, что не могу отчетливо видеть буквы ближе, чем в восемнадцати дюймах
- Ну, это слишком мелкий шрифт! - сказала я растерянно. Я, конечно, осознавала, что мое зрение уже не такое острое, как раньше, но такое грубое доказательство того, что я если и не слепа, как летучая мышь, то определенно конкурирую с кротами, немного расстроило.
- Двенадцать пунктов Кэзлона[16], - сказал Джейми, окинув текст профессиональным взглядом. - Я скажу, что заглавные ужасны, - добавил он критически. - А гаттеры[17] вполовину меньше, чем должны быть. Несмотря на это … - Он захлопнул книгу и посмотрел на меня, приподняв одну бровь. - Тебе нужны очки, a nighean[18], - мягко сказал он.
- Хм! - ответила я, порывисто выхватила книгу и, открыв ее, протянула ему. - Ладно, попробуй прочитать сам.
Выглядя удивленным и немного настороженным, он взял книгу и вгляделся в текст. Затем немного вытянул руку. Потом еще. Я наблюдала, ощущая те же смешанные чувства веселья и симпатии, когда он, вытянув руку на все длину, стал читать: «Таким образом, жизнь писателя, хотя бы он представлял ее себе совсем иначе, вовсе не идиллия сочинительства, а состояние войны; и свою пригодность к ней он доказывает, точь-в-точь как и всякий боец на земле, не столько остротой своего ума -- сколько силой своего сопротивления.»[19]
Он закрыл томик и поглядел, немного скривив рот.
- Ну, ладно, - сказал он. - По крайней мере, я все еще хорошо стреляю.
- А я могу отличить одну траву от другой по запаху, - сказала я и рассмеялась. - Кроме того, я не думаю, что по эту сторону Филадельфии найдется мастер, изготавливающий очки.
- Думаю, что нет, - согласился он грустно. – Когда мы доберемся до Эдинбурга, я сведу тебя к одному знакомому мастеру и куплю тебе очки в черепаховой оправе на каждый день и в золотой – на воскресенье.
- Предлагаешь читать библию вместе с тобой? – спросила я.
- О, нет, - ответил он, - просто для красоты. В конце концов, - он взял мою руку, которая пахла укропом и кориандром, и, поднеся ко рту, нежно провел кончиком языка по линии жизни, - важные вещи ты делаешь прикосновениями, не так ли?
*.*.*
Мы были прерваны покашливанием от входа в палатку и, повернувшись, увидели высокого, похожего на медведя мужчину с длинными седыми волосами, рассыпанными по плечам. У него было дружелюбное лицо со шрамом на верхней губе и мягкие, но умные глаза, которые сейчас уставились на мешок на столе.
Я немного напряглась. Грабить фермы было строжайше запрещено, и хотя Джейми поймал этих кур, бесхозно бродящих в лесу, доказать это было невозможно, а этот джентльмен, хотя и одетый в одежду из домотканого полотна, явно обладал властью.
- Вы полковник Фрейзер? - спросил он с кивком в сторону Джейми и протянул руку. - Даниэль Морган.
Я узнала имя, хотя единственное, что я о нем знала – из примечания в книге по истории для восьмого класса, по которой училась Брианна – что он был известным снайпером. Знание не было особенно важным, так как все знали об этом, и весь лагерь гудел, когда он явился в конце августа с группой мужчин.
Он с интересом взглянул на меня, затем на мешок с прилипшими к нему компрометирующими перьями.
- С вашего позволения, мэм, - сказал он и, не дожидаясь моего разрешения, взял мешок и вытащил мертвую курицу. Шея ее безвольно обмякла, обнажив большую кровавую дыру в голове там, где когда-то были глаза. Он беззвучно присвистнул и пристально посмотрел на Джейми.
- Вы целились именно сюда? - спросил он.
- Я всегда стреляю птице в глаза, - вежливо ответил Джейми. – Не хочу портить мясо.
Медленная ухмылка расползлась по лицу полковника Моргана, и он кивнул.
- Идемте со мной, мистер Фрейзер. Возьмите с собой ружье.
*.*.*
Сегодня мы поужинали у костра Даниэля Моргана и его команды тушеной курятиной, подняли кружки с пивом с тостом за нового члена этого элитного отряда. Я не имела шанса поговорить с Джейми наедине с полудня, когда Морган забрал его, и мне было интересно, что он думает об этом. Но, кажется, он чувствовал себя весьма комфортно среди этих мужчин, хотя время от времени поглядывал на Моргана с видом, показывающим, что он еще не принял решение.
Со своей стороны я была очень рада. В соответствии со своими задачами снайперы действовали на расстоянии и зачастую на очень большом. Они были слишком ценными, чтобы командование рисковало ими, отправляя в ближний бой. Все солдаты находились в зоне риска, но некоторые занятия имели более высокий риск смерти, и принимая азартную натуру Джейми, я хотела бы, чтобы у него были лучшие шансы для выживания.
Многие из снайперов были так называемыми «длинными охотниками»[20] и, значит, здесь у них не было жен, но у некоторых были, и я познакомилась с одной из них, просто восхитившись ее малышом.
- Миссис Фрейзер? - спросила более пожилая леди, усевшаяся рядом со мной на бревно. - Вы знахарка?
- Да, - ответила я с готовностью. - Меня называют Белой ведьмой.
Они немного отодвинулись от меня, но запретное имеет свое очарование. Кроме того, что я могу сделать посредине военного лагеря, окруженная вооруженными до зубов мужчинами, их мужьями и сыновьями.
Через несколько минут я уже давала советы по всем вопросам, начиная от месячных недомоганий до колик. Я уловила взгляд Джейми, ухмыляющегося по поводу моей популярности, и, незаметно махнув ему рукой, вернулась к своей аудитории.
Мужчины, разумеется, продолжали пить со взрывами грубого смеха, затем замолкали, когда кто-то начинал что-то рассказывать, и цикл снова повторялся. Однако в какой-то момент атмосфера изменилась так внезапно, что я прервала интенсивное обсуждение младенческой сыпи от подгузников и посмотрела в сторону костра.
Даниэль Морган поднимался на ноги, и все с предвкушением смотрели на него. Он собирается произнести речь, приветствуя Джейми?
- О, боже, - пробормотала миссис Грэхем рядом со мной. - Он снова собирается это сделать.
Я не успела спросить, что он собирается сделать, когда тот уже начал действовать.
Он проковылял к центру между собравшимися и встал, покачиваясь, как старый медведь. Его длинные седые волосы развевались на ветру, а глаза дружелюбно щурились. Однако я видела, что они были сосредоточены на Джейми.
- Мне нужно кое-что вам показать, мистер Фрейзер, - сказал он достаточно громко, чтобы женщины, которые все еще разговаривали, замолчали, устремив на него взгляды. Он взялся за подол своей длинной шерстяной рубахи и стянул ее через голову. Бросив рубаху на землю, он раскинул руки, как танцор балета, и медленно повернулся.
Все ахнули, хотя, судя по замечанию миссис Грэхем, большинство из них видели это раньше. Его спина была покрыта шрамами от шеи до талии. Шрамы были старые, но на его спине, какой бы массивной она ни была, не было ни квадратного дюйма кожи, не отмеченной ими. Даже я была в шоке.
- Это сделал англичанин, - просто сказал он, поворачиваясь к нам лицом и опуская руки. – Нанес мне четыреста девяносто девять ударов плетью. Я считал. – Собравшиеся разразились смехом, и он ухмыльнулся. – Должен был пятьсот, но один пропустил. Я не стал ему на это указывать.
Еще больше смеха. Очевидно, это было довольно частое представление, но оно нравилось публике. Когда он закончил и сел рядом с Джейми, все еще обнаженный до пояса, с небрежно скомканной в руке рубахой, раздались аплодисменты и новые тосты.
Лицо Джейми ничего не выражало, но я увидела, что плечи его расслабились. Очевидно, он уже принял решение насчет Дэна Моргана.
*.*.*
Джейми приподнял крышку котелка с выражением чего-то среднего между осторожностью и надеждой.
- Это не еда, - проинформировала я его, хотя и без надобности, потому что он засопел, как человек, вдохнувший носом хрен.
- Надеюсь, что нет, - сказал он, кашляя и вытирая слезы. - Христос, сассенах, пахнет хуже, чем обычно. Намереваешься кого-то отравить?
- Да, Plasmodium vivax[21]. Закрой котелок крышкой, - я готовила отвар коры хинного дерева и чернильного орешка для лечения малярии.
- У тебя есть какая-нибудь еда? - жалобно спросил он, опуская крышку на место.
- Есть, - я потянулась к накрытому тканью ведерку возле моих ног и триумфально вытащила мясной пирог с золотистой корочкой, блестящей от жира.
Его лицо приняло выражение еврея, узревшего землю обетованную, и он протянул руки, принимая пирог с почтением, подобающим драгоценному предмету, хотя оно мгновенно исчезло, когда он с жадностью вгрызся в него.
- Где ты его достала? - спросил он после некоторого времени блаженного пережевывания.- Еще есть?
- Есть. Его принесла добрая проститутка Дэйзи.
Он остановился, критически разглядывая пирог на предмет его сомнительного происхождения, затем пожал плечами и сделал еще один укус.
- Я должен знать, что ты сделала для нее, сассенах? – спросил он.
- Нет, наверное, пока ты ешь. Ты видел Иэна?
- Нет, - краткость ответа, вероятно, была обусловлена жеванием, но я уловила легчайшее изменение в его поведении и уставилась на него.
- Ты знаешь, где Иэн?
- Более или менее, - он не отводил глаз от пирога, подтверждая таким образом мои подозрения.
- Я должна знать, чем он занимается?
- Нет, - твердо сказал он.
- О, боже.
*.*.*
Иэн Мюррей тщательно смазал волосы гусиным жиром, вставил в них два пера индейки, снял рубаху и вместе с поношенным пледом затолкал под бревно, оставив Ролло сторожить их. Затем направился через небольшую прогалину к британскому лагерю.
- Стоять!
Он с бесстрастной скукой на лице повернулся к часовому, окликнувшего его. Часовый, мальчишка пятнадцати лет, держал мушкет, который заметно дрожал, и Иэн только надеялся, что этот дурак не застрелить его случайно.
- Разведчик, - бросил он коротко и прошел мимо часового, больше не взглянув на него, хотя ему почудилось, что между его лопаток бегает паук. Разведчик, подумал он и почувствовал, как внутри него зарождается смешок. Ну, в конце концов, это так и есть.
Он шел по лагерю в такой же манере, игнорируя случайные взгляды, хотя большинство, кинув на него беглый взгляд, тут же отворачивались.
Обнаружить штаб Бергойна не составило труда: большая зеленая палатка, как огромная поганка, возвышалась среди аккуратных проходов с маленькими белыми палатками вдоль них, в которых размещались солдаты. Он не собирался пока приближаться к ней, но мог наблюдать, как приходили и уходили штабные офицеры, посыльные … и время от времени разведчики, хотя ни один из них не был индейцем.
Стоянка индейцев располагалась на дальней стороне армейского лагеря, в лесу за пределами военной сетки палаток. Он не знал, может ли он столкнуться с кем-либо из людей Тайенданеги, которые могли его узнать. Хотя это не проблема, поскольку во время своего памятного визита в дом Джозефа Бранта он ничего не говорил о политике; они, скорее всего, не станут задавать неловких вопросов.
Если же ему придется столкнуться с кем-то из гуронов или онейда, которых Бергойн использовал для преследования солдат континентальной армии, это будет немного более рискованно. Он мог повлиять на них своей личностью ирокеза, но если они что-либо заподозрят, он не многое узнает.
Он уже узнал кое-что, просто прогуливаясь по лагерю. Моральный дух был не высок. Между некоторыми палатками валялся мусор, а большинство из сопровождающих армию прачек сидели на траве и пили джин. Тем не менее, атмосфера хотя и казалась, в целом, подавленной, но была наполнена какой-то мрачной решимостью. Некоторые мужчины играли в кости и пили, но многие плавили свинец, делая пули для мушкетов, ремонтировали или чистили свое оружие.
Еды было мало; он мог почувствовать ощущение голода, висевшее в воздухе, даже не глядя на длинную очередь возле навеса хлебопеков. Никто не глядел на него; взгляды всех были устремлены на ломти хлеба, которые раздавали, разломив пополам. Значит, паек урезан вдвое.
Однако все это не имело значения. Что же касается численности войск и вооружения, то они были хорошо известны. Дядя Джейми, полковник Морган и генерал Гейтс хотели знать о запасах пороха и боеприпасов, но склады оружия и пороха хорошо охраняются, и у индейского разведчика нет никаких причин шнырять возле них.
Что-то зацепило его взгляд, он украдкой оглянулся, затем поспешно перевел взгляд вперед, заставляя себя идти в том же темпе. Господи, это был тот англичанин, которого он спас из болота, офицер, который помог ему освободить маленького Денни. И …
Он подавил эту мысль. Он понимал достаточно хорошо, никто не мог выглядеть так похоже и не быть … Но он чувствовал опасность признать это даже мысленно, чтобы признание не отразилось на его лице.
Он заставил себя дышать как обычно и идти, не волнуясь, потому что разведчик-могавк не может волноваться. Проклятие. Он намеревался провести оставшиеся часы светового дня с индейцами, собирая всю возможную информацию, а затем, после наступления темноты, тихо вернуться в лагерь, подкравшись к палатке Бергойна в зону слышимости. Но если лейтенантик бродит вокруг, сделать это будет слишком сложно. Меньше всего ему хотелось встретиться с этим человеком лицом к лицу.
- Эй! - крик вонзился в плоть, словно острая щепка. Он узнал этот голос, знал, что окрик относится к нему, но не повернулся. Шесть шагов, пять, четыре, три … Он достиг конца прохода и шагнул вправо, скрываясь из вида.
- Эй! - голос стал ближе, практически за его спиной, и он побежал, направляясь под укрытие деревьев. Только два солдата встретились ему; один вскочил на ноги и замер, не зная, что делать. Иэн проскочил мимо него и нырнул в лес.
- Теперь всему крышка, - пробормотал он, съежившись за кустом. Высокий лейтенант спрашивал солдата, мимо которого он пробежал, и оба глядели в сторону леса. Солдат качал головой и беспомощно разводил руками.
Христос, этот дурачок идет к нему! Он повернулся и бесшумно скользнул дальше в лес. Он мог слышать, как англичанин ломился следом, шумя, как лезущий весной из берлоги медведь.
Иэн выругался по-гэльски и повернулся посмотреть, кто обратился к нему на могавке.
- Это ты! Где твой чертов волк? Неужто его кто-то съел? - его старый друг Росомаха лыбился, застегивая штаны.
- Надеюсь, кто-нибудь съест тебя, - тихо парировал Иэн. - Мне нужно скрыться. За мной гонится англичанин.
Лицо Росомахи тотчас изменилось, хотя ни улыбка, ни энтузиазм с него не исчезли. Широкая ухмылка стала еще шире, и он дернул головой, показывая на тропу позади себя. Затем его лицо внезапно расслабилось, и он, пошатываясь, побрел в сторону, откуда прибежал Иэн.
Иэн едва успел скрыться из вида, как англичанин по имени Уильям выбежал на полянку и наткнулся на Росомаху, который схватив его за полу мундира и душевно глядя в глаза, спросил: «Виски?»
- У меня нет виски, - ответил Уильям коротко, но не грубо, пытаясь оторвать от себя руки индейца. Однако Росомаха, несмотря на приземистую фигуру, был очень ловок, и отодранная от одного места рука тут же прилипала к другому. Вдобавок Росомаха начал рассказывать на могавке историю великой охоты, в результате которой он получил свое имя, периодически прерываясь на крики «Вискии!» и обнимая англичанина.
Иэн не стал терять времени, восхищаясь познаниями англичанина в ругательствах, которые были довольно обширны, и направился вокруг лагеря на запад. Он может укрыться в одной из индейских стоянок, но существует возможность, что Уильям отправится туда, искать его, как только освободится от Росомахи.
- Что, черт побери, ему нужно от меня? – пробормотал он, больше не заботясь о тишине, но пробираясь через кусты с минимумом шума. Из-за Денни Хантера и игры в дезертиров Уильям должен знать, что он солдат континентальной армии. И все же он не поднял всеобщую тревогу, увидев его, только вскрикнул от удивления, а потом хотел поговорить.
Возможно, это была уловка. Уильям, может быть, и юн, но не глуп. Может ли статься, учитывая кто его оте… И он преследовал его.
*.*.*
Иэн мог еще слышать за собой голоса. Он подумал, что Уильям мог узнать Росомаху, несмотря на то, что почти умирал от лихорадки, когда они встретились. Если так, то он знает, что Росомаха – друг Иэна, и сразу распознает хитрость. Но это не имеет значения, он уже глубоко в лесу, и Уильям никогда его не поймает.
Его нос уловил запах свежего мяса, и он повернулся, спустившись вниз к берегу небольшого ручья. Здесь была стоянка могавков, он сразу узнал ее.
Он помедлил. Запах и знание тянули его, как мотылька на огонь, но он не должен приближаться. Не сейчас. Если Уильям узнал Росомаху, то первым местом, где он станет искать Иэна, будет стоянка могавков. И если он будет здесь …
- Ты, снова? - произнес неприятный голос на могавке. - Ничему не научился, да?
На самом деле научился. Он усвоил достаточно, чтобы ударить первым. Он развернулся, качнулся, распрямляя колени и вложив в удар вес своего тела. «Целься ублюдку в лицо», - советовал дядя Джейми, когда он стал бродить по Эдинбургу один. И это, как всегда, был хороший совет.
Костяшки его пальцев хрустнули, и синяя молния пронзила его руку, ударив в шею и челюсть, но Солнечный лось отлетел на два шага назад и врезался в дерево.
Иэн стоял, тяжело дыша, и осторожно трогал костяшки пальцев, слишком поздно вспомнив, что совет дяди Джейми начинался со слов: «По возможности бей по мягким местам». Хотя сейчас это не имело значения; оно того стоило. Солнечный лось тихо стонал, веки его трепетали. Иэн раздумывал, стоит ли сказать что-нибудь пренебрежительное и гордо удалиться, или снова ударить его, на этот раз по яйцам, когда англичанин Уильям вышел из-за деревьев.
Он перевел взгляд с Иэна, все еще дышащего, как будто он пробежал милю, на Солнечного лося, который перекатился на четвереньки, но, похоже, не хотел вставать. Кровь капала с его лица на сухие листья. Кап. Кап.
- У меня нет желания вмешиваться в ваши личные дела, - вежливо сказал Уильям. - Но я был бы признателен, если бы мы смогли поговорить, мистер Мюррей. - Он повернулся, не дожидаясь, пойдет ли за ним Иэн, и направился обратно к деревьям.
Иэн кивнул, понятия не имея, что сказать, и последовал за англичанином, нежно сохранив в сердце слабое «кап» крови Солнечного лося.
Англичанин стоял, прислонившись к дереву, и смотрел на лагерь могавков. Женщина срезала полоски мяса с туши оленя и развешивала их на деревянную раму для сушки. Это была не Ловко-работающая-своими-руками, а другая женщина.
Уильям перевел взгляд синих глаз на Иэна, заставив того испытать странное чувство. Однако Иэн и так чувствовал себя странно, потому это не имело значения.
- Я не собираюсь спрашивать, что вы делаете в лагере.
- Да?
- Да. Я хотел поблагодарить вас за лошадь и деньги и спросить, видели ли вы мисс Хантер, с того времени как любезно оставили ее и ее брата на мое попечение.
- Видел, - костяшки его пальцев уже распухли вдвое от обычного размера и пульсировали от боли. Он пойдет и найдет Рэйчел, она перевяжет их. Мысль настолько захватила его, что он не сразу осознал, что Уильям ждет и весьма нетерпеливо более развернутого ответа.
- О, да … э-э … Хантеры в армии. Хм … в другой армии, - добавил он довольно неловко. - Ее брат армейский хирург.
Лицо Уильяма не изменилось, но как бы застыло. Иэн зачаровано наблюдал за ним. Он видел много раз, как лицо дяди Джейми застывало таким же образом, и знал, что это означает.
- Здесь? - спросил Уильям.
- Да. Здесь, - спохватившись, он наклонил голову в сторону американского лагеря. - Там, я имею в виду.
- Понятно, - холодно произнес Уильям. - Когда вы увидите ее, передайте, пожалуйста, ей мои наилучшие пожелания. И ее брату тоже, конечно.
- Э-э … да, - сказал Иэн и подумал: «Нравится? Ну, ты ее не увидишь, а она не хочет иметь ничего общего с военными. Так что передумай!» - Разумеется, - добавил он, немного запоздала осознав, что его единственная ценность для Уильяма заключалась в роли посланника к Рэйчел Хантер, и задался вопросом насколько важна для того эта роль.
- Благодарю, - лицо Уильяма расслабилось, он внимательно посмотрел на Иэна, затем кивнул.
- Жизнь за жизнь, мистер Мюррей, - сказал он спокойно. - Мы квиты. Не попадайтесь мне в следующий раз. У меня может не быть выбора.
Он развернулся и ушел, его красный мундир еще некоторое время виднелся среди деревьев.
Глава 62. ОДИН ПРАВЕДНИК
Сентябрь 19, 1777
Солнце, невидимое за туманом, взошло под звуки барабанов. Барабаны били с обеих сторон. Мы могли слышать британскую побудку, а они должны были слышать нашу. Костюшко выбрал в качестве оборонительной позиции Бемис-Хайтс, высокий речной обрыв с множеством небольших оврагов, спускающихся к реке, и саперные бригады всю последнюю неделю работали как сумасшедшие, орудуя лопатами и топорами. В результате американцы были готовы. Более или менее.
Женщины, конечно, не были допущены на военные советы. А вот Джейми был, и поэтому я знала все о противостоянии между генералом Гейтсом, который командовал армией, и генералом Арнольдом, который считал, что командовать должен был он. Генерал Гейтс хотел сидеть на Бемис-Хайтс и ждать нападения британцев, а генерал Арнольд яростно настаивал на том, чтобы американцы действовали активно, заставляя британские регулярные войска сражаться в густо заросших лесом оврагах. Это будет разрушать их стройные ряды, и они станут уязвимыми для снайперов, а при необходимости американцы могли отступать к укреплениям на высотах.
- Арнольд победил, - сообщил Иэн, ненадолго вынырнув из тумана, чтобы схватить кусок поджаренного хлеба. - Дядя Джейми уже уехал со стрелками. Он говорит, что увидит вас вечером, а пока … - Он наклонился и чмокнул меня в щеку, затем ухмыльнулся и исчез.
Мой желудок свело узлом, как от волнения, так и от страха. Американцы представляли собой оборванную разношерстную массу, но у них было время подготовиться, и они знали, что поставлено на карту. Эта битва решит исход кампании на севере. Либо Бергойн победит и пойдет дальше, заперев армию Джорджа Вашингтона возле Филадельфии между своими силами и войсками генерала Хау, либо его армия будет остановлена и выбита из войны, и в этом случае армия Гейтса может двинуться на юг на помощь Вашингтону. Все американские солдаты это знали, и туман казался наэлектризованным их ожиданием.
Судя по солнцу, было около десяти часов, когда туман рассеялся. Пальба началась некоторое время назад, короткие, отдаленные выстрелы из винтовок. Я предположила, что люди Даниэля Моргана уничтожают заставы, и знала из того, что Джейми сказал накануне вечером, что они должны целиться в офицеров, убивать тех, кто носят серебряные горжеты. Я не спала прошлой ночью, представляя себе лейтенанта Рэнсома и серебряный горжет на его горле. В тумане, в дыме боя, издалека ... Я сглотнула, но комок упрямо оставался в горле. Я даже воду пить не могла.
Джейми спал с сосредоточенностью солдата, но проснулся глубокой ночью, его рубашка была мокрой от пота, несмотря на холод, и он дрожал. Я не спрашивала, что он видел во сне. Я знала. Я принесла ему сухую рубашку и заставила его снова лечь, положив голову мне на колени, потом гладила его по голове, пока он не закрыл глаза, но думаю, он так и не заснул.
Туман рассеялся, холодная влажность ушла, и мы услышали грохот артиллерийской стрельбы, отрывочные, но повторяющиеся залпы. Слабый отдаленный крик, но невозможно разобрать, кто кому и что кричал. Затем внезапный оглушительный гром британского полевого орудия, заставивший лагерь замолчать. Наступило временное затишье, а затем разразился полномасштабный бой со стрельбой, криками и выстрелами из пушек. Женщины сбились в кучу или принялись мрачно собирать свои вещи на случай, если нам придется бежать.
Около полудня воцарилась относительная тишина. Все закончилось? Мы ждали. Немного погодя заныли дети, требуя, чтобы их покормили, и началась обыденная жизнь, однако полная напряжения. Ничего не происходило. Мы слышали стоны и крики о помощи, но раненых не приносили.
Я была готова. У меня была небольшая повозка, наполненная перевязочным материалом и медицинскими инструментами, а также небольшая палатка, которую я могла поставить на случай, если понадобится делать операцию под дождем. Мул был привязан неподалеку, мирно жевал траву и не обращал внимания ни на разлитое в воздухе напряжение, ни на случайные выстрелы.
В середине дня боевые действия возобновились, и на этот раз лагерное сопровождение и поварские повозки начали отступать. С обеих сторон били орудия, достаточно часто, чтобы артиллерийская канонада гремела, как непрерывные раскаты грома, и я увидела огромное облако черного порохового дыма, поднимающееся над обрывом. Оно не было грибовидным, но, тем не менее, заставило меня подумать о Нагасаки и Хиросиме. Я в десятый раз наточила свой нож и скальпели.
*.*.*
Был почти вечер, солнце опускалось, окрашивая туман угрюмым оранжевым цветом. Понимающийся с реки ветер гонял туман, создавая в нем волны и завихрения.
Тяжелые облака черного порохового дыма лежали во впадинах, поднимаясь медленнее, чем более легкие клочки тумана, и распространяли запах серы, так подходящей сцене, которая если не была похожа на ад, то, по крайней мере, была такой же жуткой.
Временами тут и там пространство внезапно очищалось, как занавес, отдернутый, чтобы показать последствия битвы. Маленькие темные фигурки двигались вдалеке, нагибаясь и внезапно останавливаясь, подняв головы, как бабуины, высматривающие леопарда. Сопровождающие лагерь; жены солдат и шлюхи налетели, как вороны, собирать или обирать мертвых.
Дети участвовали тоже. Под кустом мальчик лет девяти-десяти оседлал тело солдата в красной форме и бил его по лицу тяжелым камнем. Я остановилась, парализованная этим зрелищем, и увидела, как мальчик залез в зияющий окровавленный рот и вытащил зуб. Он сунул кровавый приз в висевшую на его боку сумку, пошарил дальше и, не обнаружив больше расшатанных зубов, деловито поднял свой камень и продолжил работу.
Я почувствовала, как желчь подступила к горлу и, сглотнув, поспешила дальше. Я не была новичком на войне, ни никогда не была так близко к полю сражения, где все еще лежали мертвые и раненые.
Крики о помощи, стоны или вскрики, звучащие в тумане без привязки к телам, напоминали мне горские истории об urisge, проклятых духах горных долин. Подобно героям этих историй, я не останавливалась на их призывы, а двигалась дальше, спотыкаясь на кочках и скользя по мокрой траве.
Я видела фотографии великих полей сражений, начиная от Гражданской войны в США до пляжей Нормандии времен второй мировой войны. Здесь не было ничего подобного, ни перепаханной земли, ни завалов переплетенных конечностей. Было тихо, если не считать стонов раненых и голосов тех, кто, как я, звал пропавших.
Разбитые артиллерийскими выстрелами деревья лежали на земле, и в неверном свете мне могло показаться, что тела воинов превратились в бревна, если бы некоторые из них не двигались. Тут и там слабо шевелились фигуры, жертвы военного колдовства, борющиеся с чарами смерти.
Я остановилась и крикнула в туман его имя. Я слышала ответные крики, но не его голосом. Впереди меня лежал молодой человек с раскинутыми руками с лицом, полным изумления, верхнюю часть его тела, словно огромный ореол, окружала лужа крови. Нижняя половина тела лежала в шести футах от него. Я прошла между половинами его туловища, подняв высоко юбки и плотно зажав ноздри, чтобы не ощущать густого железистого запаха крови.
Свет уже мерк, но я увидела Джейми, как только преодолела следующую возвышенность. Он лежал ничком в углублении, вытянув одну руку, а другую подвернув под себя. Плечи его темно-синего кафтана были почти черными от влаги, ноги широко раскинуты.
У меня перехватило дыхание, и я побежала вниз по склону к нему, не обращая внимания на кочки с травой, грязь и кустики ежевики. Однако когда я подбежала ближе, из-за ближайшего куста выскочила фигура и бросилась к нему. Она упала на колени рядом с ним и, схватив его за волосы, резко дернула голову вбок. В ее руке что-то блеснуло, ярко даже в тусклом свете.
- Стой! - закричала я. - Брось нож, ублюдок!
Спугнутая, фигура вскинула голову, пока я пролетала последние несколько ярдов. Узкие с красными веками глаза уставились на меня с круглого лица, покрытого сажей и грязью.
- Убирайся! - прорычала она. - Я нашла его первая! - Она принялась тыкать ножом в мою сторону, пытаясь прогнать меня.
Я была в таком бешенстве и так сильно боялась за Джейми, что не могла бояться за себя.
- Слезь с него! Дотронься до него, и я тебя убью! - я, должно быть, выглядела готовой сделать это, потому что женщина отпрянула и выпустила волосы Джейми.
- Он мой, - сказала она, воинственно выпятив подбородок. - Иди и найди себе другого.
Другая фигура выскользнула из тумана, материализовавшись возле нее. Это был мальчишка, которого я видела раньше. У него не было ножа, но он сжимал в руке металлическую полоску, вырезанную из фляги. Ее конец был темным от крови.
Он угрожающе уставился на меня.
- Мать сказала, он наш! Убирайся, пока цела! Говно!
Не дожидаясь моей реакции, он уселся верхом на Джейми и принялся шарить по карманам.
- Он все еще живой, мать, - сказал он. - Я чувствую его дыхание. Лучше по-быстрому перерезать ему горло. Не думаю, что он сильно ранен.
Я схватила мальчишку за ворот и сдернула с тела Джейми, заставив его выронить оружие. Он завизжал и замахал руками и локтями, пытаясь ударить меня, но я сильно пнула его коленом в копчик, так что его позвоночник сотрясся, а затем захватила его шею удушающей хваткой, зажав его тощее запястье в другой руке.
- Отпусти его! - зарычала женщина, сузив глаза и оскалив зубы.
Я не осмеливалась отвести глаз от женщины, чтобы взглянуть на Джейми, хотя могла видеть его краешком глаза. Голова повернута набок, белая шея, оголенная и беззащитная.
- Встань и отойди назад, - приказала я. - Иначе я задушу его, клянусь, я сделаю это.
Она скорчилась рядом с Джейми, держа нож в руке и пытаясь понять, насколько решительно я была настроена. Я была решительна.
Мальчишка извивался в моих руках, пиная ногами по моим голеням. Он был невысок для своего возраста и тонкий, как прут, но тем не менее довольно силен. Я словно боролось с угрем. Я усилила хватку на его шее, он булькнул и прекратил сопротивляться. Его волосы были покрыты прогорклым жиром и грязью, их вонь била мне в нос.
Женщина медленно поднялась. Она была гораздо меньше меня, тощая и костлявая, худые запястья торчали из рваных рукавов. Я не могла определить ее возраст, грязная и опухшая от недоедания, она могла быть любого возраста от двадцати до пятидесяти лет.
- Мой мужик лежит там мертвый, - она мотнула головой назад в туман. - У него не было ничего, кроме мушкета, и сержант заберет его назад.
Ее взгляд скользнул в сторону далекого леса, куда отступили британские войска.
- Скоро я найду другого мужика, а пока мне нужно кормить детей, еще двоих, кроме него, - она облизнула губы, и в ее голосе прозвучали уговаривающие нотки. - Ты одна; ты сможешь справиться лучше, чем мы. Оставь мне этого, там еще есть. - Она указала подбородком на склон позади меня, где лежали убитые и раненые повстанцы.
Моя хватка, должно быть, слегка ослабла, пока я слушала, потому что мальчишка, который неподвижно висел в моей хватке, сделал внезапный выпад и вырвался на свободу, прыгнув через тело Джейми и перекатившись к ногам матери.
Он встал рядом с ней, наблюдая за мной крысиными глазами, яркими и настороженными. Он наклонился и пошарил в траве, подняв самодельный нож.
- Держи ее, мать, - сказал он хриплым от удушья голосом. - Я займусь им.
Краем глаза я уловила блеск металла, наполовину скрытого в траве.
- Подождите! - сказала я и сделала шаг назад. - Не убивайте его. Не надо. - Шаг в сторону, другой назад. - Я уйду, я оставлю его вам, но … - Я отпрыгнула в сторону и схватила холодную металлическую рукоять.
Я раньше брала в руки меч Джейми. Это был кавалерийский меч, больше и тяжелее, чем обычный, но сейчас я этого не заметила.
Я схватила его двумя руками и взмахнула, разорвав воздух и заставив металл звенеть в моих руках.
Мать и сын отпрыгнули назад, на их круглых, грязных лицах появилось одинаковое выражение нелепого удивления.
- Уходите! - приказала я.
Рот женщины открылся, но она ничего не сказала.
- Мне жаль вашего мужа, - сказала я. - Но мой муж лежит здесь. Уходите, я сказала! - Я подняла меч, и женщина поспешно отступила назад, таща мальчика за руку.
Она повернулась и ушла, бормоча через плечо ругательства, но я не обращала внимания на то, что она говорила. Глаза мальчика, пока он шел, не отрывались от меня, темные угли в тусклом свете. Он узнает меня всюду, а я его.
Они исчезли в тумане, и я опустила меч, который вдруг стал слишком тяжелым, чтобы его можно было удержать. Я уронила его в траву и упала на колени рядом с Джейми.
Мое сердце колотилось в ушах, а руки дрожали, пока я нащупывала пульс на его шее. Я повернула его голову и увидела пульс чуть ниже челюсти.
- Боже, спасибо! - прошептала я. - О, боже, спасибо!
Я быстро провела по нему руками в поисках травм, прежде чем перемещать его. Не думаю, что падальщики вернутся. На холме позади меня слышались голоса группы людей – отряд повстанцев, подбирающий раненых.
На его лбу багровела большая шишка. Ничего больше я не увидела. Мальчишка был прав, подумала я обрадовано; Джейми не сильно пострадал. Потом я перевернула его на спину и увидела его руку.
Горцы привыкли сражаться с мечом в одной руке и небольшим круглым щитом в другой для отражения удара противника. Щита у него не было.
Лезвие попало ему между третьим и четвертым пальцами правой руки и пронзило ладонь до половины запястья, образовав глубокую уродливую рану.
Несмотря на ее ужасный вид, крови было немного; рука была подвернута под телом, и его вес действовал как давящая повязка. Перед рубашки был испачкан красным в области сердца. Я разорвала ее и ощупала грудь, чтобы убедиться, что кровь на ней была из руки. Грудь была прохладной и влажной от травы, но невредимой, соски сморщились и затвердели от холода.
- Щекочет, - пробормотал он сонным голосом и левой рукой неловко завозился по своей груди, пытаясь оттолкнуть мою руку.
- Извини, - сказала я, подавляя желание рассмеяться от радости, что он живой и в сознании. Я обняла его за плечи и помогла сесть. Он выглядел пьяным с распухшим полузакрытым глазом и травой в волосах, и раскачивался из стороны в сторону также как пьяный.
- Как ты себя чувствуешь? - спросила я.
- Плохо, - коротко ответил он, наклонился вбок, и его вырвало.
Я положила его назад на траву, вытерла его рот и принялась за перевязку.
- Кто-нибудь скоро появится здесь, - успокоила я его. - Мы отнесем тебя в лагерь, и я займусь твоей раной.
- Ммфм, - тихонько прокряхтел он, когда я слишком сильно затянула повязку. - Что произошло?
- Что произошло? - я прекратила перевязку и уставилась на него. - Ты спрашиваешь меня?
- Что произошло с битвой, я имею в виду, - уточнил он терпеливо, глядя на меня единственным здоровым глазом. - Я знаю, что случилось со мной … приблизительно, - добавил он и моргнул, прикоснувшись ко лбу.
- Да, приблизительно, - сердито сказала я. - Тебя стукнули по лбу, как борова на бойне, и твоя голова почти треснула. Снова был проклятым героем, вот что с тобой случилось!
- Я не … - начал он, но я прервала его. Мое облегчение от того, что он жив, стало быстро сменяться гневом.
- Ты не должен был идти в Тикондерогу! Не должен был! Будешь писать и печатать, говорил ты. Ты не собираешься сражаться, если не будешь вынужден, сказал ты. Ты не должен был, но ты все равно сделал это. Ты, тщеславный, упрямый, самовлюбленный дурак!
- Самовлюбленный? - переспросил он.
- Ты знаешь, что я имею в виду, потому что ты такой и есть! Тебя могли убить!
- Да, - сказал он грустно. - На меня налетел драгун. Но я закричал и испугал его лошадь, - добавил он более весело. - Она встала на дыбы и ударила меня коленом по лицу.
- Не меняй тему! - рявкнула я.
- Тему, что я не убит? - спросил он и попытался приподнять бровь, но не смог и лишь моргнул от боли.
- Нет! Тему о твоей глупости, о твоем проклятом эгоистичном упрямстве!
- Ах, это.
- Да, это! Ты … ты … у-уф! Как ты мог так со мной поступить? Ты думаешь, для меня нет ничего лучше, чем всю свою жизнь таскаться за тобой и сшивать тебя по кусочкам? - к этому времени я уже кричала на него.
К моей возрастающей злости он усмехнулся мне, и из-за полузакрытого глаза выражение его лица выглядело весьма нахальным.
- Ты была бы хорошей женой рыбака, сассенах, - заметил он. - У тебя хорошо подвешен язык для этого.
- Заткнись, ты хренов …
- Они услышат тебя, - сказал он примирительно, махнув в сторону отряда континентальных солдат, спускающегося к нам с холма.
- Мне все равно! Если бы ты уже не был ранен, я … я …
- Осторожно, сассенах, - ухмыльнулся он. - Ты же не хочешь оттяпать от меня еще кусочки, тебе просто нужно приклеить их назад.
- Не искушай меня, черт побери, - прошипела я сквозь зубы, кинув взгляд на валяющийся меч.
Он заметил мой взгляд и потянулся к рукоятке меча, но не достал. Громко фыркнув, я перегнулась через него и, схватив меч за рукоятку, сунула ее в его руку. Я слышала крики мужчин, спускающихся с пригорка, и повернулась к ним, размахивая руками.
- Если бы кто-нибудь услышал тебя, они бы решили, что ты совсем не беспокоишься обо мне, сассенах, - услышала я за спиной.
Я повернулась и взглянула на него, наглая ухмылка исчезла, но он все еще улыбался.
- У тебя ядовитый язык сварливой женщины, - сказал он, - но ты хорошенькая мечница, сассенах.
Я открыла рот, но слова, которые в изобилии теснились в моей голове, вдруг испарились, как поднимающийся туман.
Он положил неповрежденную руку на мою.
- А пока, a nighean donn[22], спасибо за мою жизнь.
Я закрыла рот. Солдаты уже подходили к нам, шурша травой, и их разговор перекрывал слабые стоны раненых.
- Добро пожаловать, - сказала я.
*.*.*
- Гамбургер, - пробормотала я себе под нос, но недостаточно тихо. Он приподнял бровь, глядя на меня.
- Рубленое мясо, - пояснила я, и бровь опустилась.
- Да, так и есть. Остановил удар меча рукой. Плохо, что у меня не было щита. Я мог бы легко отбить удар.
- Верно, - я сглотнула. Конечно, это была не самая страшная травма, которую я когда-либо видела, но меня все равно подташнивало. Кончик его четвертого пальца был аккуратно отрезан наискосок чуть ниже ногтя. Удар отрезал полоску плоти с внутренней стороны пальца и разорвал ее между третьим и четвертым пальцами.
- Ты, должно быть, поймал его возле рукояти, - сказала я, пытаясь сохранять спокойствие. - Иначе он оторвал бы внешнюю половину руки.
- Ммфм, - рука не дергалась, пока я тыкала иглой, но на его верхней губе выступил пот, и он не смог сдержать короткого кряхтения от боли.
- Прости, - пробормотала я автоматически.
- Все в порядке, - ответил он тоже автоматически и закрыл глаза, затем открыл их.
- Отрежь его, - сказал он внезапно.
- Что? - я откинулась назад и с удивлением посмотрела на него.
- Палец. Отрежь его, сассенах.
- Я не могу! - но произнося это, я уже знала. Что он был прав. Кроме самого изуродованного пальца, были сильно повреждены сухожилия. Шансы, что он сможет им двигать, не говоря уже о том, чтобы двигать им без боли, были ничтожно малы.
- За последние двадцать лет от него было мало пользы, - сказал он, бесстрастно глядя на обрубок, - и сейчас, вероятно, будет еще меньше. Я ломал этот чертов палец раз десять, потому что он постоянно торчал. Если ты отрежешь его, по крайней мере, он больше не будет меня беспокоить.
Я хотела поспорить, но не было времени; раненые начали подниматься по склону к фургону. Мужчины были ополченцами, а не регулярной армией; если бы рядом был полк, возможно, с ними был бы и хирург.
- Однажды чертов герой, всегда чертов герой, - проворчала я себе под нос, сунула комок корпии в окровавленную ладонь Джейми и быстро обернула руку льняной повязкой. - Да, мне придется его отрезать, но позже. Не шевели рукой.
- Ох, - произнес он негромко. - Я говорил, что я не герой.
- Если нет, то это не от недостатка усердия, - сказала я, туго затягивая зубами льняной узел. - Вот, пока этого достаточно; Я позабочусь об этом, когда у меня будет время. - Я схватила перевязанную руку и окунула ее в небольшой таз со спиртом и водой.
Он побледнел, когда спирт просочился сквозь ткань и коснулся ободранной плоти. Он резко потянул воздух сквозь зубы, но ничего не сказал. Я повелительно указала на одеяло, расстеленное на земле, и он послушно улегся, свернувшись калачиком под прикрытием фургона, прижав забинтованный кулак к груди.
Я поднялась с колен, но на мгновение заколебалась. Затем я снова опустилась на колени и поспешно поцеловала его в затылок, отведя в сторону прядь его спутанных волос. Я видела только край его щеки; она на мгновение напряглась, когда он улыбнулся, а затем расслабилась.
Слух о лечебном фургоне распространился по лагерю, и к нему потянулись разрозненные группы раненых, которым требовалось мое внимание. Вечер обещал стать весьма занятым.
Полковник Эверетт обещал мне двух помощников, но, бог знает, где в данный момент он находился. Я оглядела собравшуюся толпу и выбрала парня, который только что уложил своего раненого товарища под деревом.
- Ты, - сказала я, хватая его за рукав. - Ты боишься крови?
Он мгновение выглядел удивленным, затем ухмыльнулся. Он был примерно моего роста, широкоплечий и коренастый с лицом, которое можно было бы назвать ангельским, если бы оно не было сплошь покрыто грязью и порохом.
- Если только это моя кровь, мэм, но, слава богу, она не моя.
- Тогда идем со мной, - сказала я, улыбнувшись в ответ. - Теперь ты помощник по сортировке.
- Чего-чего? Эй, Гарри! - крикнул он своему другу. - Меня повысили. Напиши своей матери в следующий раз, что Лестер все-таки кое-чего добился! - Он двинулся следом за мной, все еще ухмыляясь.
Ухмылка быстро сменилась нахмуренным и сосредоточенным взглядом, когда я быстро повела его среди раненых, указывая на степень тяжести.
- Мужчины с кровотечением – это главный приоритет, - сказала я ему и сунула ему в руки охапку льняных бинтов и мешок с корпией. - Раздайте им это. Скажите их друзьям, чтобы они сильно прижимали корпию к ранам или наложили жгут на конечность над раной. Ты знаешь, что такое жгут?
- О, да, мэм, - заверил он меня. - Накладывал такой, когда пантера подрала моего кузина Джесса в Каролине.
- Хорошо. Не трать время, пытаясь делать это сам. Только в случае крайней необходимости. Пусть это делают их товарищи. Со сломанными костями могут немного подождать. Собери их под той березой. С пробитой головой и внутренними повреждениями – под тем каштаном, если они могут двигаться. Если нет, то я подойду. - Я развернулась, сделала полукруг и осмотрелась.
- Ели найдешь пару ходячих мужчин, отправь их натянуть тент вон там, на ровном месте. И еще пару, чтобы вырыть отхожий ров … думаю, вон там.
- Есть, сэр! Мэм, я хотел сказать! - Лестер на мгновение наклонил голову и взял мешок с корпией. - Я сразу же возьмусь за дело, мэм. Хотя насчет отхожего места я бы пока не беспокоился, - добавил он. - Большинство из этих парней уже опорожнились. - Он ухмыльнулся, еще раз наклонил голову и отправился в обход.
Он был прав; слабый запах фекалий висел в воздухе, как всегда на полях сражений, тихая нота среди острого смрада крови и дыма.
Пока Лестер сортировал раненых, я приступила к работе, поставив возле заднего края фургона свою аптечку, мешочек с шовным материалом и миску со спиртом, а также бочонок спирта, на котором могли бы сидеть пациенты, при условии, что они могут сидеть.
Самыми тяжелыми случаями стали штыковые ранения; к счастью, ранений картечью не было, а люди, попавшие под пушечные ядра, уже давно прошли ту точку, когда я могла им помочь. Пока я работала, я вполуха прислушивалась к разговору мужчин, ожидающих своей очереди.
- Разве это не самая проклятая вещь, которую я видел? Сколько же было этих ублюдков? - спросил один мужчина своего соседа.
- Будь я проклят, если знаю, - ответил тот, покачав головой. - Повсюду, куда бы я не поглядел, я видел только красные мундиры. Потом совсем рядом выстрелила пушка, и я долго не видел ничего кроме дыма. – Он потер лицо, слезы из его глаз оставляли длинные полоски на черной саже, которой он был покрыт от груди до лба.
Я оглянулась назад на фургон, но не смогла ничего увидеть под ним. Я надеялась, что шок и усталость заставят Джейми уснуть, несмотря на его руку, но сомневалась.
Несмотря на то, что почти все вокруг были так или иначе ранены, их настроение было приподнятым, и атмосфера была наполнена бурным облегчением и ликованием. Дальше вниз по холму, в тумане у реки, я слышала возгласы и победные крики, а также нестройный грохот барабанов и визг флейт.
Среди неясного гула послышался четкий голос: офицер в форме на гнедом коне.
- Кто-нибудь видел большого рыжего ублюдка, который отбил атаку?
Раненые забормотали, генерал оглянулся, но никто не ответил. Тогда он спешился и, накинув поводья на ветку, стал пробираться сквозь толпу раненых ко мне.
- Кто бы он ни был, я вам говорю, у него яйца размером с десятифунтовые ядра, - заметил мужчина, чью щеку я зашивала.
- И голова такая же чугунная, - пробормотала я.
- Э-э? – он в недоумении покосился на меня.
- Ничего, - сказала я. – Потерпите еще немного. Я почти закончила.
*.*.*
Это была адская ночь. Часть раненых все еще оставалась лежать в оврагах и лощинах вместе с убитыми. Волки, вышедшие из леса, не делали различие между ними, если судить по далеким крикам.
Уже почти рассвело, когда я вернулась в палатку, где лежал Джейми. Я тихо подняла полог, чтобы не потревожить его, но он уже проснулся и лежал на боку лицом к входу.
Он слабо улыбнулся, увидев меня.
- Тяжелая ночь, сассенах? - спросил хриплым от холода и долгого молчания голосом. Туман, подкрашенный фонарем в желтый цвет, просачивался из-под края полога.
- Бывало и хуже, - я убрала его волосы, внимательно всматриваясь в лицо. Оно было бледным, но не липким от пота. Боль исказила его, но кожа была прохладной на ощупь, никаких следов лихорадки. - Ты не спал? Как ты себя чувствуешь?
- Немного болит, - ответил он. - Но сейчас, когда ты здесь, лучше. - Он одарил меня кривой гримасой, которая была почти улыбкой.
Я приложила пальцы под его челюсть, проверяя пульс. Его сердце под кончиками моих пальцев билось ровно, и я коротко передернулась, вспомнив женщину в поле.
- Ты замерзла, сассенах, - сказал он, почувствовав мою дрожь. - И устала. Поспи, хорошо? Я потерплю.
Я устала. Адреналин битвы и ночной работы быстро исчез, изнеможение охватило тело, превращая члены в желе. Но я хорошо понимала, что стоили ему часы ожидания.
- Это не займет много времени, - успокоила я его. - И лучше покончить с этим быстрее, потом ты легко заснешь.
Он кивнул, хотя не выглядел заметно успокоенным. Я развернула и установила в пределах легкой досягаемости небольшой раскладной столик, который принесла из операционной палатки. Затем достала драгоценную бутылку лауданума и налила в чашку на дюйм темной пахнущей жидкости.
- Выпей медленно, - сказала я, вложив чашку в его левую руку, и принялась раскладывать необходимые мне инструменты, стараясь, чтобы все лежало аккуратно и под рукой. Я подумывала попросить Лестера помочь мне, но он спал стоя, пошатываясь под тусклыми фонарями операционной палатки, и я отправила его искать одеяло и место у костра.
Маленький скальпель, только что заточенный. Банка со спиртом, внутри которой свернулись, словно гнездо крошечных гадюк, влажные лигатуры с маленькими изогнутыми иголками на концах. Другая банка с вощеными сухими лигатурами для артериальной компрессии. Связка зондов, концы которых пропитаны спиртом. Щипцы. Ретракторы с длинной ручкой. Крючковатый зажим для захвата концов перерезанных артерий.
Хирургические ножницы с короткими изогнутыми лезвиями, приспособленные под мою руку, которые изготовил по моему – или почти по моему – эскизу серебряных дел мастер Стивен Морей. Я настаивала на том, чтобы ножницы были как можно более простыми, чтобы их можно было легко чистить и дезинфицировать. Стивен сделал инструмент строгого и элегантного дизайна, но не смог устоять перед одним маленьким штрихом: кольцо на одной ручке имело крючкообразное удлинение, на которое я могла упереть мизинец, чтобы приложить больше силы, и этот гладкий изогнутый выступ на конце был украшен изящным бутоном розы на фоне пучка листьев. Контраст между тяжелыми, суровыми лезвиями на одном конце и этим утонченным тщеславием на другом всегда заставлял меня улыбаться, когда я вынимала ножницы из футляра.
Полоски марли и плотного полотна, подушечки корпии, лейкопластыри, окрашенные в красный цвет соком драцены, который делал их липкими. Миска со спиртом для дезинфекции во время работы, а также банки с корой хинного дерева, пюре из чесночной пасты и тысячелистником для перевязки.
- Вот и все, - сказала я с удовлетворением, проверив все в последний раз. Я работала одна, и если бы я что-то забыла, принести это было некому.
- Не слишком ли много приготовлений для одного жалкого пальца? - заметил Джейми за моей спиной.
Я развернулась к нему; он лежал, облокотившись на одну руку, в другой держа не выпитую чашку с лауданумом.
- Нельзя просто отрезать его ножиком и прижечь рану железом, как делает полковой хирург?
- Я могла бы, - сухо ответила я, - но к счастью, не должна. У нас есть время, чтобы сделать все как надо. Вот почему я заставила тебя ждать.
- Ммфм, - он смотрел на ряд блестящих инструментов без всякого энтузиазма, и было ясно, что он предпочел бы, чтобы это было сделано как можно быстрее. Я поняла, что для него это выглядело, как ритуальная пытка, а не как тонкая хирургия.
- Я намереваюсь оставить тебе работающую руку, - твердо сказала я. - Никакой инфекции, гноящейся культи, грубо выглядящего увечья и – бог даст – никакой боли, когда рана заживет.
Он приподнял брови на мое заявление. Он никогда не жаловался, но я хорошо знала, что его правая рука и проблемный четвертый палец вызывал периодические боли с тех пор, как были раздроблены в Уэнтуортской тюрьме еще до стюартского восстания.
- Уговор дороже денег, - сказала я, кивнув на чашку. - Выпей.
Он поднял чашку и сунул в нее нос, принюхиваясь, ноздри его задрожали от густого сладковатого запаха.
- Меня от него вырвет.
- Он усыпит тебя.
- У меня будут кошмары.
- Если ты не будешь гоняться во сне за кроликами, это не имеет значения, - успокоила я его. Он невольно хохотнул и сделал глоток.
- Похоже на дрянь, выскребленную из лошадиных копыт.
- И когда же ты лизал лошадиное копыто? - сердито спросила я, уперев руки в боки, и одарила его взглядом средней интенсивности, подходящим для запугивания мелких бюрократов и армейских чиновников низкого уровня.
Он вздохнул.
- Ты не отступишься, да?
- Да.
- Ладно, - с укоризненным видом многострадальной покорности он запрокинул голову и залпом вылил содержимое чашки.
Его охватила судорожная дрожь, и он издал задыхающиеся звуки.
- Я сказала – пить медленно, - заметила я спокойно. - Выблюешь, и я заставлю тебя слизать его с пола.
Учитывая грязь и примятую траву под ногами, это была пустая угроза, но он, крепко закрыв рот и зажмурив глаза, откинулся на подушку, тяжело дыша и судорожно сглатывая каждые несколько секунд. Я принесла низкий табурет и села возле койки, ожидая.
- Как ты себя чувствуешь? - спросила я через несколько минут.
- Голова кружится, - ответил он, приоткрыл один глаз и посмотрел на меня через узкую синюю щель, затем застонал и закрыл его. - Как будто я падаю со скалы. Очень неприятное ощущение, сассенах.
- Попробуй подумать о чем-нибудь другом, - предложила я. - О чем-нибудь приятном, чтобы отвлечься.
Он на мгновение нахмурил брови, потом расслабился.
- Встань, пожалуйста, на минутку, - попросил он. Я послушно встала, удивляясь его просьбе. Он открыл глаза, протянул здоровую руку и ухватил меня за ягодицу.
- Вот, - сказал он. - Это лучшее, о чем я могу думать. Всегда, когда я держусь за твою попку, чувствую себя лучше.
Я рассмеялась и пододвинулась ближе к нему, так что его лоб уткнулся в мое бедро.
- По крайней мере, это передвижное средство.
Он закрыл глаза и вцепился сильнее, дыша медленно и глубоко. Через некоторое время, когда наркотик подействовал, резкие линии боли и изнеможения на его лице стали смягчаться.
- Джейми, - тихо позвала я через минуты. - Мне очень жаль.
Он открыл глаза, взглянув на меня, улыбнулся и слегка сжал мою ягодицу.
- Ладно, - произнес он. Его зрачки сузились, глаза стали бездонные, как море, словно он смотрел вдаль.
- Скажи, сассенах, - сказал он. - Если кто-нибудь сказал, что какой-то человек умрет, если ты не отрежешь себе палец, ты это сделаешь?
- Не знаю, - слегка удивилась я. - Если действительно не будет выбора, и человек хороший … да, полагаю, я сделаю. Хотя мне очень не понравится, - добавила я, и его рот искривился в улыбке.
- Нет, - произнес он. Он выглядел сонным и вялым. - Знаешь, - спустя некоторое время сказал он, - меня посетил полковник, пока ты занималась ранеными. Полковник Джонсон, Мика Джонсон.
- Да? И что он сказал?
Его рука стала сползать вниз, и я положила руку на его ладонь, удерживая ее на месте.
- Это его солдаты вели бой, и частично Моргана, а остальные были за холмом. Если бы атака англичан удалась, он бы потерял их, сказал он, и бог знает, что бы произошло с остальными. - Его мягкий горский акцент становился все отчетливее, а взгляд был зафиксирован на моей юбке.
- Ты их спас, - сказала я мягко. - Сколько человек было в команде?
- Пятьдесят, - ответил он. - Хотя не думаю, чтобы их всех убили. - Его рука соскользнула, он снова ухватился за мою ягодицу и хихикнул. Я чувствовала его теплое дыхание на своем бедре.
- Я думаю, это как в библии.
- Да? - я прижала его руку, удерживая на месте.
- Тот отрывок, где Авраам торгуется с господом насчет равнинных городов[23]. «Неужели Ты погубишь, и не пощадишь места сего, - процитировал он - ради пятидесяти праведников в нем?»[24] А затем Авраам понемногу снижал число праведников, с пятидесяти до сорока, потом до тридцати, двадцати и десяти.
Его глаза были закрыты, а голос мирный и отстраненный.
- У меня не было времени исследовать моральный облик солдат в команде. Но как ты думаешь, было ли в ней десять праведных … хороших мужчин?
- Уверена, что да,
- Или пять, Или даже один. Одного будет достаточно.
- Уверена, один точно был.
- Этот круглолицый парень, который помогал тебе с ранеными, это он?
- Да, он.
Он глубоко вздохнул, почти закрыв глаза.
- Скажи ему, я не пожалею для него палец, - произнес он.
Я подержала его здоровую руку некоторое время. Он дышал медленно и глубоко, его рот расслабленно обмяк. Я осторожно перевернула его на спину и положила его руку ему на грудь.
- Чертов мужчина, - прошептала я. – Я знала, что ты заставишь меня плакать.
*.*.*
В лагере в последние минуты сна, пока восходящее солнце еще не пробудило людей, было тихо. Я слышала редкие переклички часовых и неясный разговор, когда мимо нашей палатки прошли два ополченца, направлявшиеся в лес на охоту. Костры снаружи прогорели дотла, но у меня было три фонаря, расставленные таким образом, чтобы свет не бросал тени.
Я положила себе на колени тонкую квадратную дощечку из сосны в качестве рабочей поверхности. Джейми лежал лицом вниз на раскладушке, повернув голову ко мне, чтобы я могла следить за цветом его лица. Он крепко спал; его дыхание было медленным, и он не вздрогнул, когда я прижал острый кончик зонда к тыльной стороне его руки. Все готово.
Рука распухла и обесцветилась, меч прочертил толстую черную линию на солнечно-золотистой коже. Я на мгновение закрыла глаза, держа его за запястье и считая пульс. Раз, два, три, четыре …
Я редко молилась, готовясь к операции, но я искала то состояние, которое не могла описать, но всегда осознавала: определенное спокойствие души и отстраненность ума, когда я могла балансировать на острие ножа между безжалостностью и состраданием, полностью поглощенная телом под моими руками и способная уничтожить то, к чему прикасалась, во имя исцеления.
Один-и-два-и-три-и-четыре …
Я с удивлением обнаружила, что мое сердцебиение замедлилось; Пульс на кончике моего пальца бился в унисон с пульсом на запястье Джейми, удар за ударом, медленно и сильно. Если бы я ждала знака, думаю, этого было вполне достаточно. «Готово, спокойно, вперед», - подумала я и взяла в руки скальпель.
Короткий горизонтальный разрез над четвертым и пятым суставами пальцев, затем вниз, разрезая кожу почти до запястья. Я осторожно приподняла кожу кончиками ножниц, затем прижала ее свободный лоскут одним из длинных стальных щупов, воткнув его в мягкую древесину доски.
У меня был небольшой распылитель с колбочкой, наполненной раствором дистиллированной воды и спирта; Поскольку стерильность невозможна, я использовала его, чтобы нанести тонкий слой дезинфицирующего тумана на операционное поле и смыть первые капли крови. Не очень много; сосудосуживающее средство, которое я ему дала, подействовало, но эффект продлится недолго.
Я осторожно раздвинула мышечные волокна – те, что были еще целы – обнажив кость и прилегающее к ней сухожилие, сверкающие серебром среди ярких цветов плоти. Меч перерубил сухожилие почти насквозь, на дюйм выше костей запястья. Я перерезала несколько оставшихся волокон, и рука рефлекторно дернулась.
Я прикусила губу, но все было в порядке; он больше не двигался. Он ощущался по-другому; в его плоти было больше жизни, чем у человека под эфиром или пентоталом. Он был не под наркозом, а только введен в ступор наркотиком, и его плоть была упругой, а не вяло податливой, к чему я привыкла в свои дни в больнице. И все же это сильно отличалось – и давало неизмеримое облегчение – от тех панических конвульсий, которые я ощущала под руками в палатке хирурга.
Я отвела перерезанное сухожилие щипцами. Обнажилась тонкая нить белого миелина, локтевой нерв, мельчайшие отростки которого уходили глубоко в ткани. Хорошо, что рана была достаточно далеко от пятого пальца, чтобы я могла работать, не трогая главный нервный ствол.
Не поверите (иллюстрации из учебников – это одно), но первое, что узнает любой хирург, это то, что тела пугающе уникальны. Желудок будет примерно там, где вы ожидаете, но нервы и кровеносные сосуды, питающие его, могут находиться где угодно поблизости и, вполне возможно, также будут различаться по форме и количеству.
Но теперь я знала секреты этой руки. Я могла видеть ее структуру, которая придавала ей форму и движение. Красивая сильная дуга третьей пястной кости и тонкая сеть кровеносных сосудов, питающих ее. Кровь текла медленно и ярко: темно-красная в разрезе; ярко-алая на рубленой кости; темно-синяя в маленькой венке, пульсирующей под суставом; корка черного цвета на краю первоначальной раны, где она загустела.
Я знала, даже еще не взглянув, что четвертая пястная кость раздроблена. Это было так; лезвие ударило по проксимальному концу кости, расколов головку рядом с центром руки.
Ее я тоже должна убрать, осколки кости будут раздражать прилегающие ткани. Удаление пястной кости позволит третьему и пятому пальцам сблизиться, что фактически сузит кисть и устранит зазор, который останется из-за отсутствующего пальца.
Я сильно потянула искалеченный палец, чтобы открыть пространство между суставами, а затем кончиком скальпеля перерезала связку. Хрящи отделились с тихим, но слышимым хлопком. Джейми дернулся и застонал, его рука в моей задергалась.
- Шшш, - прошептала я, крепче схватывая руку. - Шшш, все в порядке. Я здесь, все в порядке.
Я ничего не могла сделать для мальчиков, умирающих на поле, но здесь для него я могла творить магию своим голосом и знала, что заклинание сработает. Он услышал меня в тревожных опиумных снах, нахмурился и пробормотал что-то неразборчивое, затем глубоко вздохнул и расслабился, его запястье снова обмякло под моей рукой.
Где-то неподалеку пропел петух, и я взглянула на стенку палатки. Стало заметно светлее, и сквозь щель позади меня дул слабый рассветный ветер, холодя мою шею.
Отсоединить подлежащую мышцу с минимальными повреждениями. Перевязать маленькую пальцевую артерию и два других сосуда, которые казались достаточно большими, чтобы с ними можно было возиться, перерезать последние несколько волокон и лоскутки кожи, удерживающие палец, и обнаженная пястная кость окажется на удивление белой и тонкой, как крысиный хвост.
Это была чистая и аккуратная работа, но я почувствовала кратковременную грусть, отложив искалеченные остатки плоти в сторону. У меня было мимолетное видение, как он держит на руках новорожденного Джемми и с восторгом и удивлением на лице пересчитывает крошечные пальчики на руках и ногах. Когда-то его отец тоже пересчитывал его пальцы.
- Все в порядке, - прошептала я скорее себе, чем ему. - Все в порядке. Это заживет.
Остальное было быстро. Щипцы, чтобы извлечь крошечные кусочки раздробленной кости. Я тщательно обработала рану, удалив кусочки травы и грязи, даже маленький клочок ткани, въевшийся в плоть. Дальше оставалось только очистить рваный край раны, отрезать небольшой избыток кожи и зашить разрезы. Паста из чеснока и листьев белого дуба, смешанная со спиртом и густо намазанная на руку, тампон из ворса и марли, тугая льняная повязка и лейкопластырь, чтобы уменьшить отек и стимулировать сближение третьего и пятого пальцев.
Солнце уже почти взошло; фонарь над головой казался тусклым и слабым. Глаза горели от напряженной работы и дыма костров. Снаружи раздавались голоса офицеров, будивших солдат навстречу дню … и врагу?
Я положила руку Джейми на койку возле его лица. Он был бледен, но не слишком, и губы его были светло-розового цвета, а не синего. Я бросила инструменты в ведро со спиртом и водой, внезапно потеряв все силы, чтобы как следует их почистить. Отрезанный палец я завернула в льняную тряпочку, не зная, что с ним делать, и оставила на столе.
- Вставай и двигайся! Вставай и двигайся! - донеслись снаружи ритмические выкрики сержантов, перемежающиеся грубыми ответами пробуждаемых солдат.
Я не раздевалась. Если сегодня будет сражение, то я вскоре понадоблюсь. Но не Джейми. Мне не нужно было беспокоиться; что бы ни случилось, сегодня он драться не сможет.
Я вынула заколки из волос и распустила их, ощутив облегчение от их свободы. Затем легла на кровать рядом с ним. Он лежал на животе, под одеялом вырисовывались его небольшие мускулистые ягодицы. Я импульсивно положила руку на его зад и сжала его.
- Добрых снов, - сказала я, и меня захватила усталость.
Глава 63. РАЗЛУЧЕННЫЙ НАВЕКИ С ДРУЗЬЯМИ И РОДНЫМИ
Лейтенант лорд Элсмир, наконец, убил повстанца. Нескольких, подумал он, хотя не мог быть уверен в этом. Некоторые из тех, в кого он стрелял, упали, но, возможно, были лишь ранены. Только один человек, атаковавший вместе с группой других повстанцев одну из британских пушек, был действительно мертв. Он прорубил этого мужчину кавалерийской саблей почти до середины торса и в течение нескольких дней чувствовал странное онемение в руке, Из-за чего ему приходилось сгибать левую руку каждые несколько минут, чтобы убедиться, что он все еще может ею пользоваться.
Онемение не ограничивалось рукой.
Дни после битвы в британском лагере были потрачены на сбор раненых, захоронение мертвых и перегруппировку сил. Оставшихся сил. Дезертирство было обычным явлением; небольшой тайный поток дезертиров не прекращался. Однажды снялась и ушла целая рота брауншвейгцев.
Он присутствовал на ряде захоронений и с застывшим лицом наблюдал, как мужчины и совсем еще мальчишки были преданы земле. Первые пару дней тела не закапывали достаточно глубоко, и всю ночь они были вынуждены слушать вой и рычание волков дерущихся из-за трупов, вырытых из неглубоких могил. То, что осталось, перезахоронили на следующий день, уже глубже.
Ночью вокруг лагеря горели костры, потому что в темноте подбирались американские снайперы и уничтожали пикеты.
Дни были невероятно жаркими, ночи ужасно холодными, и никто не отдыхал. Бергойн издал приказ, согласно которому ни офицер, ни солдат никогда не должны были спать без одежды, и Уильям не менял белья уже больше недели. Не имело значения, как плохо он пах; его запах среди окружающего зловония не ощущался. За час до рассвета солдаты должны были находиться в строю с оружием и оставаться там до тех пор, пока солнце не выжжет туман, чтобы быть уверенными, что в нем не скрываются готовые атаковать американцы.
Ежедневная норма хлеба была урезана. Соленая свинина и мука заканчивались, а у маркитантов к недовольству немецких отрядов не хватало табака и бренди. Хорошо то, что британская оборона находилась в великолепном состоянии: были построены два больших редута, и тысяча человек была отправлена рубить деревья, чтобы открыть простор для артиллерийского огня. Бергойн объявил, что генерал Клинтон с силами поддержки ожидается через десять дней и, надо надеяться, с продовольствием. Им оставалось только ждать.
- Евреи так не ждут Мессию, как мы ждем генерала Клинтона, - пошутил обер-лейтенант Грюнвальд, каким-то чудом выживший после ранения при Беннингтоне.
- Ха-ха, - ответил Ульям.
*.*.*
Американский лагерь пребывал в хорошем настроении; все были готовы завершить начатое. К сожалению, в то время как англичанам не хватало провизии, американцам не хватало боеприпасов и пороха. В результате образовалось что-то вроде неустойчивого равновесия, в течение которого американцы постоянно тревожили периферию британского лагеря, но добиться реального прогресса не могли.
Иэну Мюррею все это казалось крайне утомительным, и когда во время охотничьей вылазки в тумане его неосторожный спутник наступил на штык брошенного ружья и проткнул себе ногу, он решил, что это достаточный повод явиться в больничную палатку к Рэйчел Хантер, которая помогала своему брату.
Эта перспектива так воодушевила его, что он стал неосторожен, не увидел в тумане овраг и нырнул в него, ударившись головой о камень. Таким образом, в лагерь вошли два хромающих и поддерживающих друг друга мужчины и, ковыляя, направились к больничной палатке.
Палатка была переполнена; здесь не лежали раненые в боях, а приходили на лечение с незначительными недугами. Голова Иэна не была разбита, но в глазах у него двоилось, и он закрыл один глаз в надежде, что это поможет ему найти Рэйчел.
- О, - произнес кто-то с явным одобрением, - mo nighean donn boidheach![25]. - На какое-то головокружительное мгновение он подумал, что говорит его дядя, и глупо заморгал глазами, не помнимая, почему тот флиртует с тетушкой во время работы. Но тетушки Клэр здесь не было, напомнил ему его отупевший разум, так что …
Закрыв рукой глаз, чтобы тот не выпал из глазницы, он осторожно повернулся и увидел в проеме палатки мужчину.
Утреннее солнце высекло искры из волос мужчины, и Иэн открыл рот, чувствуя, как будто его ударили в живот.
Это был не дядя Джейми, он это увидел, когда мужчина вошел, помогая хромающему товарищу. Лицо было другое: красное и обветренное, курносое с пухлыми щеками; волосы светло-рыжие, не медные, и резко редели от висков. Он был крепко сложен, не очень высок, но то, как он двигался … как рысь, даже обремененный весом своего друга, и Иэн почему-то не мог избавиться от впечатления, что это Джейми Фрейзер.
На вошедших были килты. Горцы, подумал он, хотя понял это, как только мужчина заговорил.
- Có thu? - внезапно спросил Иэн. Кто ты?
Услышав гэльский, мужчина удивленно взглянул на него. Он окинул Иэна с головы до ног, обратив внимание на его могавский наряд, прежде чем ответить.
- Is mise Seaumais Mac Choinnich à Boisdale, - достаточно вежливо ответил он. - Có tha faighneachd? - Я Хамиш МакКензи из Бойсдейла. Кто спрашивает?
- Иэн Мюррей, - ответил он, пытаясь сосредоточиться. Имя звучало слегка знакомо. Почему бы и нет? Он знал сотню людей по имени МакКензи. - Моя бабушка была МакКензи, - продолжил он, как обычно делали горцы при первом знакомстве, устанавливая связи. - Эллен МакКензи из Леоха.
Мужчина широко раскрыл глаза.
- Эллен из Леоха, - воскликнул он возбужденно. – Дочь Рыжего Якова?
В волнении Хэмиш сжал товарища слишком сильно, и тот вскрикнул. Это привлекло внимание молодой женщины, той, которую Хэмиш приветствовал как «О, прекрасная дева с каштановыми волосами», и она поспешила к ним.
Она действительно была ореховой, как увидел Иэн. Рейчел Хантер загорела на солнце до мягкого оттенка ореха гикори, а ее волосы под косынкой отдавали оттенком скорлупы каштана, и он улыбнулся при этой мысли. Она увидела его и сузила глаза.
- Ну, если ты можешь ухмыляться, как обезьяна, то тебе не так уж и больно. Почему … - Она замолчала в изумлении, увидев как Иэн Мюррей обнимается с горцем в килте, который плакал от радости. Иэн не плакал, но несомненно был доволен.
- Ты, кончено, захочешь встретиться с моим дядей Джейми, - сказал он, ловко выпутываясь из объятий. – Seaumais Ruaidh[26], так, думаю, ты звал его.
*.*.*
Джеймс Фрейзер, закрыв глаза, исследовал боль в своей руке. Она была острой и сильной настолько, что вызывала тошноту, глубинная скребущая боль, характерная для сломанных костей. И все же это была боль исцеления. Клэр говорила о срастании костей, и он думал, что это больше, чем метафора; иногда ему казалось, что кто-то действительно втыкает иголки в кость и собирает ее осколки, не обращая внимания на плоть вокруг.
Он знал, что ему следует посмотреть на свою руку. В конце концов, он должен к этому привыкнуть. Приоткрыв глаза, он бросил один быстрый взгляд, и у него закружилась голова. От сильного замешательства к горлу подступила тошнота. Он не мог совместить представшее ему зрелище с воспоминанием о том, какой должна быть его рука.
Он уже привык к ее шрамам и неподвижности пальцев. И все же … он помнил, как ощущалась и выглядела его молодая рука, такая легкая и гибкая, без боли сжимающая рукоять мотыги и рукоять меча. Сжимающая перо … Нет. Он грустно улыбнулся. Это было нелегко, даже когда его пальцы были не повреждены.
Сможет ли он теперь вообще писать? Он с любопытством сжал ладонь. Боль заставила его задохнуться, но он не закрыл глаза, глядя на руку. От смущающего вида мизинца, плотно прилегающего к среднему пальцу, живот его сжался, но … его пальцы сгибались. Было больно, как Иисусу на кресте, но это была просто боль, а не тянущее упрямое сопротивление неподвижного пальца. Они работали.
«Я намереваюсь оставить тебя с работающей рукой». Он мог слышать голос Клэр тихий, но уверенный.
Он улыбнулся, Спорить с этой женщиной по медицинским вопросам бесполезно.
*.*.*
Я зашла в палатку, чтобы взять маленький прижигающий каутер, и обнаружила Джейми, который сидел на койке, медленно сгибая раненую руку, и созерцал отрезанный палец, лежавший на коробке рядом с ним. Я впопыхах завернула его в гипсовую повязку, и теперь он выглядел как мумифицированный червяк.
- Э-э, - деликатно протянула я. - Я, эм, избавлюсь от этого, ладно?
- Как? - он осторожно вытянул указательный палец, коснулся его и отдернул руку, как будто отрезанный палец внезапно двинулся. Он издал тихий нервный звук, который был не совсем смехом.
- Сжечь его? – предложила я. Это был обычный метод утилизации ампутированных конечностей на полях сражений, хотя лично я никогда такого не делала. Идея соорудить погребальный костер для кремации одного единственного пальца внезапно показалась абсурдной, хотя не более чем идея просто бросить его в один из костров и надеяться, что никто этого не заметит.
Джейми произвел сомневающийся звук, показывающий, что он не оценил предложение.
- Ну, ты можешь прокоптить его, - сказала я таким же сомневающимся тоном. - И держать его в спорране, как сувенир. Как Молодой Иэн сделал с ухом Нейла Форбса. Кстати, оно все-то у него, ты не знаешь?
- У него, - цвета Джейми возвращались к нормальным по мере того, как он восстанавливал самообладание. - Нет, не думаю, что хочу носить его с собой.
- Я могу поместить его в баночку с винным спиртом, - предложила я. Призрак улыбки появился на его лице.
- Десять к одному, что кто-нибудь выпьет его еще до вечера, сассенах.
Сама я считала, что шансы гораздо больше. Скорее тысяча к одному. Я смогла сохранить свой алкоголь в неприкосновенности только благодаря тому, что его охраняли свирепые индейские знакомые Иэна, когда я не использовала его, и спала рядом с бочонком по ночам.
- Ну, тогда остается только захоронение.
- Ммфм, - этот звук означал согласие, но с некоторыми оговорками, и я поглядела на него.
- Что?
- Ну, - произнес он слегка неуверенно. - Когда маленький Фергюс потерял свою руку, мы … ну, это была идея Дженни, мы сделали маленькие поминки.
Я прикусила губу.
- Ну, почему бы нет? Это будет только семейное мероприятие, или мы пригласим кого-то еще?
Прежде чем он успел ответить, я услышала снаружи голос Иэна, который с кем-то разговаривал, и мгновение спустя его растрепанная голова просунулась в палатку. Один его глаз распух и почернел, а на голове виднелась большая шишка, но он улыбался от уха до уха.
- Дядя Джейми, - сказал он. – Здесь кто-то хочет тебя видеть.
*.*.*
- Как ты оказался здесь, a charaid[27]? - спросил Джейми где-то после третьей бутылки. Мы уже давно поужинали, и костер горел слабо.
Хэмиш вытер рот и передал новую бутылку.
- Здесь? - повторил он. - Ты имеешь в виду здесь в глуши? Или здесь, сражаясь против короля? - Он кинул на Джейми взгляд синих глаз, настолько похожий на взгляд самого Джейми, что тот улыбнулся, признав его.
- Является ли второй вопрос ответом на первый? - спросил он, и Хэмиш ответил ему тенью улыбки.
- Да, так и есть. Ты всегда быстро соображал, Шеймус. Телом и разумом, - увидев по выражению моего лица, что я, возможно, не так уж быстра разумом, он повернулся ко мне.
- Это королевские войска убили моего дядю, королевские солдаты убили воинов клана, уничтожили землю, оставили женщин и детей голодать, разрушили мой дом и изгнали меня, довели до смерти половину моих людей холодом и голодом, - он говорил тихо, но со страстью, горящей в его глазах.
- Мне было одиннадцать лет, когда они явились в замок и выгнали нас. Мне было двенадцать, когда меня заставили присягнуть на верность королю. Они сказали, что я мужчина. А к тому времени, когда мы прибыли в Новую Шотландию … я стал им.
Он повернулся к Джейми.
- Они тоже заставили тебя поклясться, Шеймус?
-Да, - ответил Джейми. - Хотя навязанная клятва не связывает человека и не лишает его знания правды.
Хэмиш протянул руку, и Джейми пожал ее, хотя они даже не взглянули друг на друга.
- Нет, - сказал он, - не связывает.
Вероятно, это так, но я знала, так же как и они, слова клятвы: «Пусть я лягу в неосвященную могилу, навсегда разлученный со своими друзьями и родственниками». И оба думали – как и я – насколько велики шансы, что именно такая судьба постигнет их.
И меня.
Я откашлялась.
- Но другие, - сказала я, понуждаемая воспоминанием о многих горцах, которых я знала в Северной Каролине, и которых, конечно, было много в Канаде. - Горцы, которые остались лоялистами.
- Ну, - тихо произнес Хэмиш, глядя на огонь, в свете которого его морщины казались глубже. - Они воевали храбро, но люди, составляющие сердце их сил, убиты, и теперь они желают только мира, чтобы их оставили в покое. Но война никого не оставит в стороне, не так ли? - Он внезапно взглянул на меня, и на какой-то шокирующий момент я увидела смотрящего на меня Дугала МакКензи, этого нетерпимого жестокого мужчину, жадного до войны. Не дожидаясь ответа, он пожал плечами и продолжил.
- Война настигнет их, и у них не будет иного выбора, как драться. Но любой мог видеть, каким жалким сбродом была Континентальная армия, - он поднял голову и слегка кивнул, словно про себя, при виде костров, палаток и огромного облака тумана, подсвеченного звездами, полного дыма и пыли, запаха оружия и нечистот. - Они думали, что повстанцы будут быстро разгромлены. Только дурак мог присоединиться к такому рискованному делу, да?
Он криво улыбнулся Джейми.
- Я удивлен, что нас не раздавили, - сказал он, действительно, с некоторым удивлением. - А ты не удивлен, Шеймус?
- Удивлен, - сказал Джейми с легкой улыбкой на лице. - Хотя рад. И рад за тебя … Хэмиш.
Они проговорили почти всю ночь. Когда они перешли на гэльский, я встала, дотронулась до плеча мужа в знак прощания и залезла под одеяла. Уставшая от дневной работы, я сразу же скользнула в сон под успокаивающий звук их разговора, словно в вересках жужжали пчелы. Последнее, что я увидела перед сном, было лицо Молодого Иэна, с увлечением слушающего о Шотландии, которая перестала существовать до его рождением.
Глава 64. ВИЗИТ ДЖЕНТЛЬМЕНА
- Миссис Фрейзер? - произнес приятный мужской голос за моей спиной, я повернулась и увидела в проеме палатки приземистого широкоплечего офицера в рубашке и жилете и с коробкой в руке.
- Да. Чем могу помочь?
Он не выглядел больным; на самом деле он выглядел более здоровым, чем большинство мужчин в армии, его лицо, хотя и сильно обветренное, было полным и румяным. Он улыбнулся внезапной очаровательной улыбкой, которая совершенно преобразила его лицо с большим крючковатым носом и густыми бровями.
- Я надеялся, что мы сможем совершить небольшую сделку, миссис Фрейзер, - он поднял одну из густых бровей и, по моему приглашению, вошел в палатку, лишь слегка пригнувшись.
- Полагаю, это зависит от того, что вам нужно, - сказала я, с любопытством глядя на коробку. - Если виски, то, боюсь, я не смогу его дать. - На самом деле в данный момент под столом был спрятан небольшой бочонок этой ценной жидкости вместе с бочонком моего медицинского спирта-сырца, и запах последнего сильно ощущался в воздухе, поскольку я вымачивала в нем травы. Этот джентльмен был не первым, кого привлек запах: военные всех рангов слетались на него, как мухи.
- О, нет, - заверил он меня, хотя и бросил заинтересованный взгляд на стол позади меня, где стояло несколько больших банок, в которых я выращивала, как я надеялась, пенициллин. - Однако мне сказали, что у вас есть кора хинного дерева. Это так?
- Ну, да. Пожалуйста, присядьте, - я указала на стул для пациентов и села сама. - Вы страдаете от малярии? - Сама я так не думала, белки его глаз были чистые, желтизны не наблюдалось.
- Нет, слова Господу за его милость. У меня есть друг, весьма близкий, который очень сильно страдает от нее, а у нашего хирурга хинной коры нет. Я надеялся, что могу уговорить вас на сделку …
Он положил коробку на стол и открыл ее. Она была разделена на небольшие отделения и содержала удивительный набор вещей: кружевную кайму, шелковую ленту, пару черепаховых гребней, мешочек с солью, перечницу, эмалированную табакерку, оловянную брошь в форме лилии, несколько ярких мотков шелка для вышивания, связку палочек корицы и несколько маленьких баночек, наполненных, очевидно, травами. И стеклянная бутылка, на этикетке которой было написано …
- Лауданум! - воскликнула я, невольно потянувшись к ней, но остановилась, смутившись от своего порыва. Офицер жестом показал мне продолжать, и я аккуратно вытащила бутылку, выдернула пробку и осторожно поднесла к носу. Резкий, приторно-сладкий запах опиума потек наружу, словно джинн из бутылки. Я кашлянула и вставила пробку обратно.
Он с интересом наблюдал за мной.
- Я не был уверен, что вам понравится больше, - сказал он, указывая на содержимое коробки. - Видите ли, у меня раньше был магазин … много аптекарских товаров, но в основном роскошные галантерейные товары. Занимаясь этим бизнесом, я понял, что дамам лучше всегда предоставлять широкий выбор; они, как правило, гораздо более разборчивы, чем джентльмены.
Я бросила на него острый взгляд, но он не флиртовал. Он снова улыбнулся мне, и я подумала, что он один из тех редких мужчин, вроде Джейми, которые хорошо относятся к женщинам.
- Думаю, тогда мы сможем договориться, - сказала я, возвращая улыбку. - Полагаю, мне не следует спрашивать, и я не собираюсь вас задерживать; Я дам вам кору для вашего друга, но, учитывая возможность будущего сотрудничества, не могу не спросить. У вас есть еще лауданум?
Он продолжал улыбаться, но его взгляд стал более острым – у него были довольно необычные глаза, бледно-серые, что называется цвета плевка.
- Ну, да, - медленно произнес он. - Достаточно много. Вы … его часто используете?
До меня дошло, что он раздумывает, не наркоманка ли я, что было не редким явлением в кругах, где можно было легко достать лауданум.
- О, сама я не пользуюсь им, нет, - спокойно сказала я. - И даю его нуждающимся с большой осторожностью. Но облегчение боли – иногда единственное, что я могу предложить приходящим ко мне людям. Видит бог, многим из них я не могу предложить излечения.
Его брови поползли вверх.
- Это довольно удивительное заявление. Большинство людей вашей профессии обещают излечение почти каждому.
- Как это в поговорке? «Если бы да ка бы, да во рту росли грибы», - я улыбнулась, но не особо весело. - Каждый хочет излечиться, и, конечно, нет врача, который не хотел бы излечить. Но есть много вещей, которые не под силу ни одному врачу, и хотя вам не обязательно говорить об этом пациенту, все же полезно знать пределы своих собственных возможностей.
- Вы так считаете? - он наклонил голову, с любопытством глядя меня. - Не думаете ли вы, что признание таких ограничений априори – я имею в виду не только в медицинском смысле, но и в любой сфере деятельности – само по себе устанавливает ограничения? То есть, может ли это помешать человеку выполнить все возможное, потому что он предполагает что-то невозможным, и потому не прикладывает все усилия?
Я удивленно моргнула.
- Ну … да, - медленно произнесла я. - Если рассматривать с этой точки зрения, думаю, я соглашусь с вами. В конце концов, - я махнула рукой в сторону полога палатки, имея в виду армию вокруг, - если бы я, мы не верили в то, что можно совершить невозможное, были бы мы с мужем здесь?
Он рассмеялся.
- Браво, мэм! Да, думаю, непредвзятый наблюдатель назовет это чистым сумасшествием. И, может быть, будет прав, - добавил он грустно. - Но нас еще нужно победить, мы не сдадимся.
Я услышала голоса снаружи. Джейми с кем-то разговаривал, и в следующий момент он нырнул в палатку.
- Сассенах, - начал он, - можешь пойти … - Он замолк, увидев моего посетителя, вытянулся и официально поклонился. - Сэр.
Я с удивлением оглянулась на посетителя. Манеры Джейми ясно показали, что он был офицером высшего ранга, а я посчитала его капитаном или майором. Что касается самого офицера, то он кивнул дружелюбно, но сдержанно.
- Полковник. Мы с вашей женой разговариваем о философии возможного и невозможного. Что вы скажете – умный человек знает свои пределы, а смелый человек отрицает их? И какой вы сам?
Джейми слегка удивился и поглядел на меня. Я на дюйм приподняла одно плечо.
- Ну, - сказал он, переключившись на посетителя, - Как говорится «Стремления человека должны превышать его возможности, иначе как достигнет он небес?»[28]
Офицер некоторое время смотрел на него с открытым ртом, затем восторженно захохотал, хлопая себя по коленям.
- Вы с женой одного поля ягодки, сэр! Моего поля. Это великолепно. Вы помните, где слышали это?
Джейми помнил; он не раз слышал эту цитату от меня за эти годы. Однако он лишь улыбнулся и пожал плечами.
- Кажется, какой-то поэт, но я забыл имя.
- Ну, тем не менее, прекрасное выражение, и я собираюсь пойти и опробовать его на Грэнни, хотя думаю, он просто будет тупо моргать через очки и блеять о припасах. Он человек, который знает свои пределы, - заметил он мне все еще добродушно, но с отчетливым раздражением в голосе. - Знает свои чертовски низкие пределы и не позволяет никому их превышать. Небеса не для таких, как он.
Это последнее замечание вышло за рамки раздражения; улыбка исчезла с лица, и я заметила горячий гнев в глубине его бледных глаз. Я испытала беспокойство; Грэнни мог быть только генералом Гейтсом, а посетитель явно был недовольным членом высшего командования. Я искренне надеялась, что мы с Робертом Браунингом не втянули Джейми в неприятности.
- Ну, - сказала я, пытаясь сгладить ситуацию, - вас не могут победить, пока вы не сдаетесь.
Тень, набежавшая на его лицо, рассеялась, и он улыбнулся мне, снова повеселев.
- О, они никогда не победят меня, миссис Фрейзер. Поверьте мне!
- Верю, - успокоила я его, поворачиваясь, чтобы открыть одну из коробок. – Сейчас достану вам хинной коры …э-э … - я замялась, не зная, как к нему обращаться. Он это понял и хлопнул себя по лбу.
- Прошу прощения, миссис Фрейзер! Что вы могли подумать про человека, который ворвался к вам с требованием лекарства и даже не представился?
Он взял маленький пакетик перемолотой коры, но задержал мою руку и, склонившись, поцеловал ее.
- Генерал-майор Бенедикт Арнольд. Ваш слуга, мэм.
*.*.*
Джейми посмотрел вслед уходящему генералу, слегка нахмурившись. Затем повернулся ко мне, и хмурый вид мгновенно исчез.
- Ты в порядке, сассенах? Выглядишь так, словно собралась упасть в обморок
- Да, я могла бы, - слабым голосом произнесла я и нащупала табурет. Я села на него и обнаружила на столе рядом со мной бутылку лауданума. Я взяла ее, и ее солидный вес подтвердил, что джентльмен, который только что покинул нас, не является плодом моего воображения.
- Я была морально готова в какой-то момент столкнуться с Джорджем Вашингтоном или Бенджамином Франклином, - сказала я. - Даже с Джоном Адамсом. Но я никак не ожидала … и он мне понравился, - с сожалением добавила я.
Брови Джейми все еще были приподняты, и он взглянул на бутылку, словно гадая, не выпила ли я из нее.
- Почему тебе не нравится … Ох, - его лицо изменилось. - Ты что-нибудь о нем знаешь?
- Да. И это не то, что я хочу знать, - я сглотнула, чувствуя себя немного нехорошо. - Он еще не предатель, но он им станет.
Джейми оглянулся, чтобы убедиться, что нас не подслушивают, затем подошел и сел на табуретку пациента, взяв мои руки.
- Расскажи мне, - попросил он тихо.
Я мало что могла рассказать ему, и не в первый раз я пожалела, что обращала мало внимания на домашние работы Бри по истории, которые, в основном, являлись источником моих знаний относительно американской революции.
- Он какое-то время воевал на нашей … на американской стороне и был хорошим воином. Я, правда, не знаю никаких подробностей об этом. Но в какой-то момент он разочаровался, решил перейти на другую сторону и начал заигрывать с британцами, используя человека по имени Джон Андрэ в качестве посредника. Андрэ был схвачен и повешен, я это знаю. Но думаю, что Арнольд сбежал в Англию. Для американского генерала переметнуться на другую сторону … Это был такой впечатляющий акт измены, что имя «Бенедикт Арнольд» стало синонимом предателя. Станет, я имею в виду. Если кто-то совершает ужасное предательство, его называют «Бенедиктом Арнольдом».
Неприятное ощущение не исчезло. Где-то – прямо в эту минуту – некий майор Джон Андрэ занимался своими делами, не имея ни малейшего представления о том, что его ждет в будущем.
- Когда? - пальцы Джейми, сжимающие мои, отвлекли мое внимание от неминуемой гибели майора и вернули к более насущному вопросу.
- Вот в этом и проблема, - беспомощно сказала я. - Я не знаю. Хотя думаю, еще нет.
Джейми на мгновение задумался, нахмурив брови.
- Я буду присматривать за ним, - тихо сказал он.
- Не надо, - рефлекторно выпалила я. Мы долго смотрели друг на друга, вспомнив Чарльза Стюарта. Мы прекрасно понимали, что попытка вмешаться в историю может иметь серьезные непредвиденные последствия … Если это вообще возможно. Мы понятия не имели, что могло превратить Арнольда из патриота, которым он определенно был в данный момент, в предателя, которым он станет. Был ли его разлад с Гейтсом мелкой песчинкой, которая образовала сердцевину жемчужины измены?
- Ты не знаешь, как любая мелочь может повлиять на чье-то сознание, - заметила я. - Вспомни Роберта Брюса и паука[29].
Это заставило его улыбнуться.
- Я буду действовать осторожно, сассенах, - сказал он. - Но я присмотрю за ним.
Глава 65. ХЕТ-ТРИК
Октябрь 7, 1777
« … Ладно, тогда дадим распоряжение Моргану начать игру.»
Генерал Горацио Гейтс
Спокойным осенним утром, наполненным свежестью и золотистым светом, в американский лагерь явился британский перебежчик. Он сказал, что Бергойн отправил на рекогносцировку большой отряд. Две тысячи солдат, которые должны были проверить прочность правого крыла американцев.
- У Гранни Гейтса едва глаза не высочили через стекла очков, - сказал мне Джейми, торопливо наполняя патронташ. - И неудивительно.
Присутствовавший при этом известии генерал Арнольд призвал Гейтса послать против этого отряда большие силы. Гейтс, как и следовало ожидать, был осторожен, а когда Арнольд попросил разрешения отправиться лично и разведать, что собираются делать британцы, холодно взглянул на своего подчиненного и сказал: «Я боюсь доверять тебе, Арнольд».
- С этого момента дела пошли хуже некуда, - сказал Джейми, слегка поморщившись. - И, в конце концов, Гейтс сказал ему – я цитирую дословно, сассенах – «Генерал Арнольд, мне нечего вам поручить. Вам здесь делать нечего.»
Я ощутила озноб, который не имел ничего общего с температурой утреннего воздуха. Это был тот самый момент? Тот, что настроил или мог настроить Бенедикта Арнольда против дела, за которое он боролся? Джейми понял, о чем я думаю, потому что приподнял одно плечо и просто сказал: «По крайней мере, на этот раз мы не имеем к этому никакого отношения».
- Это утешает, - сказала я искренне. – Будь осторожен, хорошо?
На этот раз он мог лично поцеловать меня на прощание.
*.*.*
У рекогносцировочной акции англичан была двойная цель: не только разузнать о расположении американцев, о чем генерал Бергойн понятия не имел, но также добыть столь необходимый корм для оставшихся животных. В результате передовые британские отряды остановились на пшеничном поле.
Уильям выставил своих пехотинцев в два ряда среди пшеничных стеблей, а фуражиры начали срезать колосья и грузить их на лошадей. Лейтенант драгунов, черноголовый валлиец по кличке Абсолют, помахал ему рукой с другого конца поля и позвал вечером в свою палатку на азартную игру. Он едва открыл рот, чтобы ответить, когда мужчина рядом с ним охнул и рухнул на землю. Он так и не услышал пули, но пригнулся к земле, призывая своих людей к осторожности.
Больше ничего не произошло, и через некоторое время люди осторожно встали и приступили к работе. Однако было заметно, как среди деревьев мелькали небольшие группы повстанцев, и у него росло убеждение, что они окружены, но когда он поделился своими опасениями с другим офицером, тот заверил его, что повстанцы решили отсидеться в обороне, так как сами ждут нападения.
Однако вскоре они поняли, что обманывались. В полдень большая группа американцев появилась в лесу слева от них и открыла огонь из тяжелых пушек шести- и двенадцатифунтовыми ядрами, которые могли бы нанести большой ущерб, если бы не мешали деревья.
Пехотинцы разбежались, как перепела, несмотря на призывы офицеров. Уильям заметил Абсолюта, который бежал по полю за группой своих людей, и, повернувшись, схватил капрала одной из своих рот.
- Собери всех! – приказал он и, не дожидаясь ответа, схватил под уздцы одну из лошадей фуражиров, испуганного гнедого мерина. Он намеревался поехать в главный лагерь за подкреплением, поскольку американцев явно были больше.
Он так и не добрался туда, потому что, пока он разворачивал лошадь, на поле выехал бригадный генерал.
*.*.*
Джейми Фрейзер скорчился в рощице у начала пшеничного поля вместе с группой людей Моргана и прицелился. Это была жаркая битва, и дым от пушечных выстрелов плыл по полю тяжелыми удушающими облаками. Он увидел человека на лошади, судя по его косице, высокопоставленного британского офицера. Рядом с ним, тоже верхом, находились еще два или три младших офицера, но он смотрел только на одного.
Кузнечики, вспугнутые топотом ног, вылетали с поля, как град; один ударил его в щеку, и он хлопнул по ней с бешено колотящимся сердцем, как будто это была мушкетная пуля.
Он узнал этого человека, правда, только по генеральской форме. Он встречал Саймона Фрейзера из Бальнейна два или три раза, но тогда они оба были мальчишками. Саймон был на несколько лет младше, и смутные воспоминания Джейми о полном, веселом мальчике, который бежал за старшими мальчишками, размахивая руками, не имела ничего общего с плотным крепким мужчиной, который, приподнявшись на стременах, кричал и размахивал мечом, пытаясь сплотить свое паникующее войско одной только силой личности.
Адъютанты окружили его лошадьми, пытаясь защитить, и убеждали уехать, но он их игнорировал. Джейми заметил белый проблеск, когда чье-то лицо на мгновение повернулось к лесу. Они явно знали, что за деревьями полно стрелков, и старались держаться от них подальше.
- А вот и он! - Арнольд с горящим свирепым лицом гнал свою маленькую коричневую кобылу сквозь густые кусты. - В генерала! - проревел он, приподнимаясь на стременах и выбрасывая вперед руку. - Стреляйте в генерала, парни! Пять долларов тому, кто снимет с седла того толстого ублюдка!
Разрозненные выстрелы стали ответом на его призыв. Джейми увидел, как Даниэль Морган повернул голову на голос Арнольда, блеснув глазами, и двинулся к нему так быстро, как позволяли его ревматические ноги.
- Еще! Пытайтесь еще! - Арнольд стукнул кулаком по бедру, поймал взгляд Джейми и обратился к нему. - Ты … застрели его. Можешь?
Джейми пожал плечами, прижал приклад к плечу и намеренно прицелился выше. Ветер переменился, и дым от выстрела заставил слезиться его глаза, но он увидел, как один из младших офицеров рядом с Саймоном подпрыгнул и хлопнул себя рукой по голове, когда его шляпа скатилась в пшеницу.
Ему хотелось рассмеяться, хотя желудок его слегка сжался, когда он осознал, что совершенно случайно едва не попал мужчине в голову. Молодой человек – да, он был молод, высокий и по-юношески худой – поднялся в стременах и погрозил кулаком в сторону леса.
- Вы должны мне шляпу, сэр! - крикнул он.
Высокий, пронзительный смех Арнольда эхом разнесся по лесу, перекрывая крики, а люди, сопровождавшие его, заулюлюкали.
- Иди сюда, юноша, и я куплю тебе две! - крикнул Арнольд в ответ, затем стал кружить, крича на стрелков. - Будь прокляты ваши глаза, команда слепцов. Неужели никто не убьет этого чертового генерала?
Раздались один или два выстрела, но большинство стрелков видели Даниэля Моргана, сурового и корявого, словно ожившее дерево, который пробирался к Арнольду, и придержали выстрелы.
Арнольд, должно быть, тоже его видел, но проигнорировал. Он выдернул из-за пояса пистолет и выстрелил в сторону Саймона Фрейзера, хотя не мог надеяться попасть на таком расстоянии. Его лошадь прянула от шума, прижав уши. Моргану, который почти догнал его, пришлось отскочить, чтобы его не затоптали; он споткнулся и упал.
Не колеблясь, Арнольд спрыгнул с лошади и наклонился, чтобы поднять пожилого человека, искренне извиняясь. Что, как увидел Джейми, Морган не оценил. Ему даже показалось, что старый Дэн может просто врезать Арнольду, несмотря на ранг и ревматизм.
Лошадь генерала была приучена стоять, но неожиданный выстрел над головой ее напугал; она нервно переступала ногами в куче сухих листьев, сверкая белками глаз.
Джейми схватил поводья и потянул голову кобылы вниз, дуя ей в ноздри, чтобы отвлечь. Она фыркнула и затрясла головой, но танцевать перестала. Он погладил ее шею, щелкнув языком, и ее уши слегка приподнялись. Он увидел, что его рука снова кровоточила, но кровь через повязку просачивалась медленно, так что неважно. За изгибом шеи кобылы он видел Моргана, который теперь стоял прямо и яростно отвергал попытки Арнольда смахнуть пыль с его одежды.
- Вы отстранены от командования, сэр! Как вы осмеливаетесь командовать моими людьми?
- Ох, да пошел ты с этими играми в солдатики! - сказал Арнольд нетерпеливо. - Я генерал. Он генерал, - он мотнул головой в сторону далекой фигуры на лошади. - И я хочу его смерти. Когда все закончится, будет время заняться политикой. Это же бой, черт возьми! - До Джейми внезапно донесся запах рома, ясный и пронзительный на фоне запахов дыма и потоптанной пшеницы. Да, возможно, поведение генерала как-то связано с этим.
Ветер дул порывами, густой от дыма и какофонии разнообразных звуков: выстрелы мушкетов, перемежающиеся грохотом артиллерии слева, крики Саймона Фрейзера и его помощников, призывавших гессенцев и англичан собраться с духом, звуки ударов и крики боли издалека, где гессенцы пытались прорваться сквозь наступающие линии генерала Еноха Пура.
Колонна генерала Эбенезера Лернеда двигалась на гессенцев с холмов. Джейми видел кучку солдат в зеленых немецких мундирах, которые противостояли натиску континентальных сил, но были оттеснены от края поля. Некоторые из них пытались оторваться и добраться до генерала Фрейзера. Его взгляд привлекло движение; молодой человек, которого он лишил шляпы, скакал по полю с обнаженной саблей, низко склонившись над шеей коня.
Генерал отъехал от леса немного дальше. Он был почти вне досягаемости большинства людей Моргана, но Джейми был в выгодном положении, и у него был хороший шанс. Он посмотрел вниз. Когда он подскочил к лошади, то уронил ружье, но оно было заряжено; он рефлекторно перезарядил его после первого выстрела. Полупустой патронташ все еще был зажат в руке, державшей поводья; Вставка запала займет всего одно мгновение.
- Sheas, a nighean[30], - пробормотал он кобыле и глубоко вздохнул, пытаясь успокоить себя и передать спокойствие лошади через свои руки, дрожащие от яростного потока крови. - Cha chluinn thu an còrr a chuireas eagal ort[31].
Он, не раздумывая, выстрелил мимо Фрейзера. Он бы убил любого другого человека на поле боя, но только не этого. Затем он увидел размахивающего саблей молодого всадника в ярко-красном кафтане, выделяющемся среди колеблющегося моря зеленого, серого и синего, и почувствовал, как у него дернулся рот. И не этого.
Казалось, у молодого человека был счастливый день. Он галопом прорвался сквозь колонну Лернеда, застав врасплох большинство континентальных солдат, а те или были слишком заняты боем или не могли его застрелить, потому что уже разрядили ружья.
Джейми рассеянно гладил лошадь, тихо насвистывая сквозь зубы, и наблюдал. Молодой офицер добрался до гессенцев, что-то прокричал и теперь пробивался обратно по полю, сопровождаемый потоком гессенцев в темно-зеленых мундирах, направляясь к сужающемуся проходу, пока люди Пура мчались туда слева.
Джейми был настолько занят этим занимательным зрелищем, что проигнорировал громкую перепалку между Дэном Морганом и генералом Арнольдом. Крик прервал их обоих.
- Я подстрелил его, клянусь Иисусом!
Джейми вздрогнул и поднял голову. Тим Мерфи сидел на дубу, ухмыляясь, как гоблин, ствол его ружья опирался на развилку ветвей. Джейми резко повернул голову и увидел Саймона Фрейзера, который сгорбился и раскачивался в седле, обхватив себя руками.
Арнольд издал такой же восторженный вопль, Морган взглянул на Мерфи и кивнул с неохотным одобрением.
- Хороший выстрел, - крикнул он.
Саймон Фрейзер шатался и вот-вот должен был упасть. Один из его адъютантов потянулся к нему, отчаянно крича о помощи, другой, растерявшись, дергал поводья лошади. Джейми сжал кулак, почувствовал, как его искалеченную руку пронзила волна боли, и разжал ладонь, положив ее на седло. Саймон умер?
Невозможно было сказать. Адъютанты преодолели панику; двое из них подъехали близко по обе стороны, поддерживая генерала и стараясь удержать его в седле, не обращая внимания на радостные крики из леса.
Он оглядел поле в поисках молодого человека с саблей. Не смог его найти и почувствовал какую-то потерю, затем увидел его, дравшегося с конным капитаном ополчения. Никакой утонченности в таком бою, где дрались не только люди, но и лошади, и пока он смотрел, лошадей отодвинуло друг от друга в творящейся вокруг давке. Британский офицер не пытался вернуть своего скакуна назад; у него была другая цель, он кричал и жестикулировал, призывая небольшую группу гессенцев, которую он привел. Затем он повернулся к лесу и увидел, что лошадь генерала Фрейзера уводили прочь, покачивающееся тело генерала превратилось в красное пятно на фоне растоптанной пшеницы.
Молодой человек мгновение постоял в стременах, уселся и пришпорил лошадь, направляясь к генералу и предоставив гессенцам самим себе.
Джейми был достаточно близко, чтобы видеть темно-красную кровь посредине тела Саймона Фрейзера. «Если Саймон еще не умер, - подумал он, - это ненадолго». Горе и ярость из-за того, что все его усилия пропали впустую, жгли его горло. Слезы от дыма текли по его щекам; он моргнул и резко потряс головой, чтобы стряхнуть их с ресниц.
Чья-то рука бесцеремонно вырвала поводья из его рук, Арнольд оттолкнул его от кобылы и забросил свое тяжелое тело в седло. Лицо его был красным, как кленовые листья осенью, от возбуждения и чувства победы.
- За мной, парни! - проревел он, и Джейми увидел, что лес наполнен ополченцами; солдаты Арнольда бросились на его бешеный призыв к атаке. - На редут!
Люди радостно заорали в ответ и бросились за ним, ломая ветви и в спешке спотыкаясь.
- Следуйте за этим проклятым дураком, - приказал Морган, и Джейми удивленно взглянул на него. Морган скалился в спину Арнольда.
- Он будет подвергнут трибуналу, - сказал старый снайпер. – Ему лучше иметь надежного свидетеля. Вы подходите, Джеймс. Идите!
Не говоря ни слова, Джейми подхватил с земли ружье и побежал, оставив позади лес с коричнево-золотым мягким дождем.
*.*.*
Они последовали за ним. Ревущая вооруженная орда. Арнольд был верхом, но его лошадь шла тяжело, и люди не отставали. Джейми видел потемневшую от пота спину Арнольда в синем мундире. Один выстрел сзади, суматоха боя … Но это была не более чем мимолетная мысль, исчезнувшая в одно мгновение.
Арнольд с возгласом пришпорил лошадь и исчез за редутом. Джейми предположил, что он, вероятно, собирается ворваться с тыла – чистое самоубийство, поскольку место кишело немецкими гренадерами; он видел их шляпы, торчащие над стенами редута. Возможно, Арнольд намеревался отвлечь внимание от солдат, атакующих редут спереди, и его собственная смерть была приемлемой ценой, которую нужно было за это заплатить.
Сам редут имел высоту пятнадцать футов и представлял собой плотную земляную стену с частоколом наверху; внизу частокола была засека из заостренных бревен, направленных вниз и наружу.
По полю перед редутом летали пули, и Джейми бежал, уклоняясь от пуль, которых не мог видеть.
Вскарабкавшись на вал, он просунул руку в щель в засеке и оказался на бревне, но не справился с отслаивающейся корой и, сорвавшись, приземлился на свое ружье, потеряв дыхание. Мужчина рядом с ним выстрелил в щель, и над ним повис белый дым, на мгновение скрыв его от гессенца, которого он мельком увидел наверху. Он перевернулся на живот и быстро пополз прочь, пока дым не рассеялся, или парень наверху не решил бросить в него гранату.
- Беги! - крикнул он через плечо, но выстреливший мужчина решил попытать счастья и подпрыгнул, чтобы ухватиться за бревно. В этот момент из щели между бревнами вылетела граната, ударила его в грудь и взорвалась.
Джейми вытер руки о рубашку и сглотнул желчь. Содранную и в занозах кожу на ладонях жгло огнем. Осколки металла и деревянные щепки разлетелись в разные стороны. Что-то ударило Джейми в щеку, и он почувствовал жжение пота и теплоту крови, текущих по ней. Сквозь щель между бревен он мог видеть зеленый мундир гренадера. Надо опередить его.
Он выхватил патрон, зубами разорвал бумажную оболочку, считая. Он мог зарядить ружье за двенадцать секунд, он замерял время. Девять … восемь … Как там Бри учила детей считать секунды? Бегемоты, да. Шесть бегемотов … пять бегемотов … Он почувствовал безумный порыв рассмеяться, представив стадо бегемотов, с серьезным видом наблюдавших за ним и делающих критические замечания насчет его прогресса. Два бегемота … Он все еще жив; он сильнее вжался под бревна засеки и сквозь щель выстрелил в зеленое пятно, которое могло оказаться листвой, но не оказалось, потому что вскрикнуло.
Он закинул ружье на спину и еще раз прыгнул, отчаянно вцепившись в неочищенное бревно. Пальцы соскользнули, под ногти впились занозы, и боль пронзила его руку, как молния, но он поднял здоровую левую руку и ухватился ею за бревно. Его ноги заскользили по рыхлой земле, и мгновение он раскачивался, как белка, свисающая с ветки дерева. Он подтянулся, преодолевая вес тела, и почувствовал, как что-то рвется в его плече, но не мог остановиться, чтобы прекратить это. Уперевшись ногой в нижнюю часть бревна, он отчаянно взмахнул свободной ногой и теперь висел на бревне, как ленивец, вцепившись в него руками и ногами. Что-то врезалось в бревно, за которое он цеплялся, и по дереву пробежала дрожь.
- Держись, рыжий! - крикнул кто-то снизу, и он замер. Еще один стук, и что-то ударило в дерево в дюйме от его пальцев … Топор? У него не было времени испугаться; человек внизу выстрелил поверх его плеча – он услышал, как пуля пролетела мимо, жужжа, как сердитый шершень – и он, торопливо перебирая руками, пополз к низу бревна, разрывая одежду и суставы.
Прямо над ним лежали два гессенца, мертвые или раненые. Еще один, находившийся в десяти футах от него, увидев его высунувшуюся голову, полез в мешок, оскалив зубы под навощенными усами. Однако сзади гессенца раздался душераздирающий вопль, и один из людей Моргана обрушил томагавк на его череп.
Джейми обернулся на шум и увидел, как капрал перешагнул через одно из тел, которое внезапно ожило и перекатилось с мушкетом в руке. Гессенец ударил изо всей силы, лезвие штыка пронзило бриджи капрала, тот покачнулся и отскочил в брызгах крови.
Рефлекторно Джейми схватил винтовку за ствол и ударил, пытаясь размозжить голову немца. Движение пронзило болью плечи, руки и запястья. От удара ему вывернуло руки, он почувствовал, как кости его шеи хрустнули, а в глазах побелело. Он потряс головой, чтобы прочистить их, и вытер пот и кровь тыльной стороной ладони. Черт, он погнул винтовку.
Гессенец был мертв, на его лице застыло удивление. Раненый капрал полз прочь, одна штанина его брюк была пропитана кровью, мушкет висел за спиной, в руке штык. Он оглянулся через плечо и, увидев Джейми, крикнул: «Стрелок! Сзади!»
Он смотреть не стал, а стремглав нырнул в сторону, скатываясь в листья и утоптанную землю. Несколько тел перекатились через него в хрипящей связке и рухнули на частокол. Он медленно поднялся, вынул из-за пояса один из пистолетов, взвел его и вышиб мозги гренадеру, собиравшемуся бросить вниз гранату.
Еще несколько выстрелов, стонов и звуков ударов, и драка утихла. Редут был завален телами, большинство из которых были одеты в зеленое. Он мельком увидел кобылу Арнольда, испуганную, хромающую, и без всадника. Арнольд лежал на земле и изо всех сил пытался подняться.
У Джейми не было сил подняться, колени подгибались, а правая рука была парализована, но он подкатился к Арнольду и упал рядом с ним. Генерал был ранен; одна нога была вся в крови, лицо было белым и липким, глаза полузакрыты от болевого шока. Джейми протянул руку и, выкрикивая его имя, схватил Арнольда за руку, чтобы оттащить назад, думая при этом, что он должен воткнуть кинжал в ребра этого человека и таким образом спасти и его, и жертв его предательства. Но выбор был сделан и осуществлен прежде, чем он успел додумать. Рука Арнольда сжала его руку.
- Куда? - прошептал Арнольд побелевшими губами. - Куда я ранен?
- В ногу, сэр, - ответил Джейми. - Ту же, что и раньше.
Арнольд открыл глаза и уставился на него.
- Лучше бы это было сердце, - прошептал он и снова закрыл их.
Глава 66. СМЕРТНОЕ ЛОЖЕ
Английский лейтенант явился с белым флагом после наступления ночи. Генерал Гейтс отправил его в нашу палатку. Оказалось, что бригадный генерал Саймон Фрейзер узнал о присутствии Джейми и пожелал увидеть его. «Пока не поздно, - тихо добавил лейтенант. Он был очень юным и выглядел испуганным. – Вы поедете?»
Джейми поднялся, хотя это удалось ему только со второй попытки. Он не был ранен – лишь красочные синяки и вывихнутое плечо – но у него даже не было сил поесть, когда он, пошатываясь, вернулся после битвы. Я умыла ему лицо и дала кружку пива. Он до сих пор держал полную кружку и сейчас поставил ее на пол.
- Моя жена и я поедем, - сказал он хрипло.
Я взяла свой плащ и на всякий случай медицинский сундучок.
*.*.*
Я взяла его зря. Генерал Фрейзер лежал на длинном обеденном столе в хижине. «Дом баронессы фон Ридзель», - прошептал лейтенант, и одного взгляда на генерала было достаточно, чтобы понять, что я ничем помочь не могу. Его широкое лицо при свете свечей было практически бескровным, тело перевязано бинтами, промокшими от крови. Кровотечение не останавливалось. Я видела, как мокрые пятна медленно увеличивались в размерах, более темные по сравнению с подсохшей кровью, просочившейся ранее.
Устремив внимание на умирающего мужчину, я почти не замечала окружающих людей, отметив лишь двух покрытых пятнами крови хирургов возле стола. Лица обоих были белыми от усталости. Один из них бросил взгляд на меня и немного напрягся. Его глаза сузились, и он толкнул локтем своего товарища, который оторвал хмурый взгляд от генерала Фрейзера. Он взглянул на меня без особого интереса и возобновил свое бесполезное наблюдение.
Я прямо взглянула на первого хирурга, но без всякой конфронтации, не собираясь вторгаться на его территорию. Я ничего не могла поделать, и никто не мог. Второй мужчина не сдавался и тем вызвал мое уважение, но в воздухе отчетливо ощущался гнилостный запах, и дыхание генерала было тяжелым и хриплым с длинными перерывами между вздохами.
Как доктор я ничем не могла помочь генералу Фрейзеру, а здесь были люди, которые могли дать ему больше утешения. Джейми, вероятно, к ним относился.
- Ему недолго осталось, - шепнула я ему. - Если ты что-то хочешь сказать ему …
Он кивнул, сглотнув, и выступил вперед. Британский полковник рядом с импровизированным ложем сузил глаза, но другой офицер что-то пробормотал и немного отступил назад, давая место Джейми.
Комната была маленькой и заполненной людьми. Я отступила назад, стараясь держаться незаметно.
Джейми и английский офицер какое-то время перешептывались. Молодой офицер, без сомнения, адъютант генерала, стоял на коленях в тени на дальнем конце стола и держал руку генерала, горестно склонив голову. Я откинула плащ за спину. Как бы не было холодно снаружи, воздух внутри был обжигающим, нездоровым и удушающим, как будто лихорадка, на наших глазах пожирающая генерала Фрейзера, распространилась по хижине, неудовлетворенная своей скудной добычей. Воздух был наполнен миазмами от разлагающихся кишок и застарелого пота с нотками черного пороха, приставшего к мужской одежде.
Джейми наклонился, затем опустился на колени, чтобы быть ближе к уху Фрейзера. Глаза генерала были закрыты, но он был в сознании; Я увидела, как его лицо дернулось при звуке голоса Джейми. Его голова повернулась, глаза открылись и на мгновение прояснилась, узнавая.
- Ciamar a tha thu, a charaid? - мягко спросил Джейми. Как ты, кузен?
Рот генерала немного дернулся.
- Tha ana-cnàmhadh an Diabhail orm, - ответил он хрипло. - Feumaidh gun do dh'ìth mi rudegin nach robh dol leam. - У меня дьявольское расстройство желудка. Должно быть, я съел что-то неподходящее.
Английские офицеры зашевелились, услышав гэльскую речь, а юный офицер на дальнем конце стола пораженно поднял голову.
Но был поражен не так сильно, как я.
Темная комната, казалось, сомкнулась вокруг, и я почти упала на стену, прижав ладони к дереву в надежде найти что-либо твердое, за что можно ухватиться.
Бессонница и горе прорезали его лицо морщинами, и оно все еще было вымазано в крови и саже, размазанными рукавом по лбу и скулам, как у енота. Ничего из этого не имело значения. Его волосы были темнее, лицо более узкое, но я всегда узнаю этот длинный прямой нос и эти по-кошачьи раскосые синие глаза. Они с Джейми оба преклонили колени по сторонам генеральского смертного ложа не более чем в пяти футах друг от друга. Конечно же, никто не сможет не заметить сходства, если …
- Элсмир, - пехотный капитан положил руку на плечо молодого человека и что-то прошептал, дернув головой в сторону, очевидно, говоря ему оставить генерала для приватного разговора.
«Не поднимай голову! - отчаянно думала я, глядя на Джейми. - Ради бога, не поднимай голову!»
Он не поднял. Или он услышал имя или мельком увидел грязное лицо на другом конце ложа, но он держал голову наклоненной, так что черты его лица оставались в тени, и что-то тихо говорил своему кузену Саймону.
Молодой человек поднялся медленно, как Дэн Морган по утрам. Его тень заколебалась на бревнах за его спиной. Он не обращал внимания на Джейми, каждые фибры его души были направлены на умирающего генерала.
- Я рад еще раз увидеть тебя на земле, Seaumais mac Brian[32], - прошептал генерал Фрейзер, с усилием подняв обе руки, чтобы взять руку Джейми. - Я рад, что могу умереть среди друзей, которых люблю. Но ты должен рассказать об этом нашим родственникам в Шотландии. Скажи им …
Один из офицеров заговорил с Уильямом, и тот, неохотно отвернувшись от генерала, тихо ответил. Мои ладони были мокрыми от пота, и я чувствовала капельки пота, сбегающие по моей шее. Мне страшно хотелось снять плащ, но я боялась пошевелиться, чтобы не привлечь внимание Уильяма ко мне и, следовательно, к Джейми.
Джейми был неподвижен, как кролик под кустом. Я видела, как его плечи напряглись под потемневшем от пота кафтане, руки держали генеральские, и только отблески света на его рыжих волосах давали иллюзию движения.
- Все будет так, как ты сказал, Shimi mac Shimi[33], - услышала я его шепот. – Положись на меня, и я выполню твою волю.
Я услышала громкое шмыганье рядом с собой и, взглянув вбок, увидела маленькую женщину, изящную, как фарфоровая кукла, несмотря на ночь и обстоятельства. Ее глаза сверкали непролитыми слезами. Она повернула голову, чтобы промокнуть их, увидела, что я смотрю на нее, и улыбнулась дрожащей улыбкой.
- Я так рада, что ваш муж приехал, мадам, - прошептала она с мягким немецким акцентом. - Это … это хорошо, что наш дорогой друг найдет утешение в присутствии родственника у своего ложа.
Двух родственников, подумала я и прикусила язык, только большим усилием воли удержавшись, чтобы не посмотреть на Уильяма. Ужасная мысль пришла мне в голову, что Уильям может узнать меня и попытается подойти и поговорить. Это будет настоящим бедствием.
Баронесса – она должна быть никем иным, как женой фон Ридзеля – немного покачнулась, хотя, может быть, мне показалось из-за колеблющегося света. Я прикоснулась к ее руке.
- Мне нужно на воздух, - прошептала я ей. - Давайте, выйдемте вместе.
Хирурги продвигались ближе к генералу, настойчивые как стервятники, и гэльская речь была прервана страшным стоном Саймона Фрейзера.
- Поднесите свечи! – резко сказал один из хирургов, подскочив к кровати.
Баронесса плотно сжала веки и сглотнула. Я взяла ее за руку и быстро вывела наружу.
*.*.*
Прошло немного времени, но казалось, минуло столетие, когда на крыльцо вышли мужчины со склоненными головами.
Возле хижины возник резкий спор, который велся вполголоса из уважения к почившему, но тем не менее очень горячий. Джейми держался в стороне, плотно натянув на голову шляпу, но один из офицеров время от времени обращался к нему, очевидно спрашивая его мнение.
Лейтенант Уильям Рэнсом, лорд Элсмир, тоже держался в стороне, как полагалось офицеру самого низкого ранга в этой компании. Он не присоединился к спору, очевидно сильно потрясенный смертью. Я задумалась, видел ли он когда-нибудь, как кто-то умирает, и тут же поняла, что мысль была идиотская.
Но смерть на поле битвы, какой бы жестокой она ни была, не то же самое что смерть друга. И судя по виду Уильяма, Саймон Фрейзер был не только его командиром, но и другом.
Занятая своими наблюдениями, я уделяла мало внимания главному предмету спора – а именно местонахождению тела генерала Фрейзера – и совсем не обратила внимания на двух врачей, которые вышли из хижины и теперь стояли немного в стороне, перешептываясь. Краем глаза я увидела, как один из них полез в карман и протянул другому сверток табака, отмахнулся от его благодарности и отвернулся. Однако то, что он сказал, захватило мое внимание так же эффективно, как если бы его голову охватило пламенем.
- Увидимся позже, доктор Роулингс, - сказал он.
- Доктор Роулингс? - переспросила я рефлекторно, и второй доктор обернутся ко мне.
- Да, мэм? - вежливо произнес он, но с видом человека, уставшего до такой степени, что лишь силой воли удерживался от того, чтобы не послать весь мир к черту. Я понимала его состояние и сочувствовала, но сказав слово нужно продолжать.
- Прошу простить меня, - сказала я, немного покраснев. - Я просто услышала ваше имя и … Я когда-то знала доктора Роулингса.
Эффект от этого замечания был неожиданный. Он распрямился, и глаза его загорелись.
- Да? Где?
- Э-э … - я замешкалась на мгновение, фактически я никогда не встречалась с Дэниэлем Роулингсом, хотя чувствовала, что знаю его, и медленно сказала, - Его имя было Дэниэль Роулингс. Может быть, он был вашим родственником?
Его лицо засияло, и он схватил меня за руку.
- Да! Да, это мой брат. Умоляю, скажите, вы знаете, где он сейчас?
У меня неприятно засосало под ложечкой. На самом деле я точно знала, где находится Дэниель Роулингс, но его брата эта новость не обрадует. Однако выбора не было; я должна сказать ему.
- Мне ужасно жаль сообщить вам, что он мертв, - сказала я мягко, как могла. Я положила свою руку на его и сжала, и в моем горле застрял комок, когда свет в его глазах погас.
Он стоял неподвижно в течение нескольких вдохов, его глаза были направлены куда-то позади меня. Затем он медленно сосредоточился на мне и, сделав еще один глубокий вдох, сжал губы.
- Понятно. Я … боялся этого. Как он … как это случилось, вы знаете?
- Да, - торопливо ответила я, увидев, что полковник Грант переступил, собираясь уходить. - Но это длинная история.
- А-а, - он посмотрел в направлении моего взгляда. Все мужчины собирались идти, поправляли свои мундиры и надевали шляпы.
- Я найду вас, - сказал он внезапно. - Ваш муж … этот высокий шотландский бунтовщик. Говорили, что он родственник генерала, да?
Его взгляд переместился на что-то за моей спиной, и страх покрыл мурашками мою кожу. Брови Роулингса немного сошлись, и я отчетливо поняла, что слово «родственник» включило что-то в его голове … и что он смотрит на Уильяма.
- Да. Полковник Фрейзер, - торопливо сказала я, ухватив его за рукав, пока он не посмотрел на Джейми, и мысль в его голове не оформилась окончательно.
Во время разговора я рылась в своем сундучке и в этот момент нашла клочок бумаги, который искала. Я вытащила его, развернула и сунула ему.
- Это почерк вашего брата?
Он схватил бумагу и стал жадно читать аккуратные строки с выражением, в котором смешались нетерпение, надежда и отчаяние. Затем он на мгновение прикрыл глаза, потом открыл и стал перечитывать рецепт от расстройства живота снова и снова, словно это было святое писание.
- Страница горела, - сказал он, трогая подгоревший край. Его голос был хриплым. - Дэниэль … сгорел?
- Нет, - ответила я. Времени не было, за его спиной стоял нетерпеливый офицер. Я прикоснулась к его руке, держащей листочек. - Возьмите его себе. И если вы сможете пересечь линию – думаю, теперь это возможно – вы найдете меня в моей палатке возле артиллерии. Меня … э-э … называют белой ведьмой. Спросите любого.
Его покрасневшие глаза расширились, затем сузились, когда он пристально меня разглядывал. Но тут офицер шагнул к нему и что-то прошептал на ухо, кинув на меня мимолетный взгляд.
- Да, - сказал Роулингс, - Да, конечно. - Он низко поклонился. - Ваш слуга, мадам. Я очень обязан вам. Могу я …? - он поднял листочек, и я кивнула.
- Да, конечно, возьмите его себе.
Офицер отвернулся, вероятно, собираясь позвать еще кого-то, и с коротким взглядом на его спину доктор Роулингс шагнул ближе и коснулся моей руки.
- Я приду, - сказал он тихо. - Так скоро, как смогу. Спасибо. - Он взглянул на кого-то сзади меня, и я поняла, что Джейми, закончив разговор, пришел за мной.
Он выступил вперед и с коротким кивком доктору взял меня за руку.
- Где ваша шляпа, лейтенант Рэнсом? - спросил полковник сзади меня с умеренным упреком, и во второй раз за минуту волоски на моей шее встали дыбом. Не от вопроса полковника, а от ответа.
- Ее сбил выстрелом сукин сын бунтовщик, - это был английский голос, хриплый от сдерживаемого горя и смешанный со злостью. И это был … голос Джейми. Рука Джейми так сильно сжала мою ладонь, что едва не раздавила мне пальцы.
Мы были в начале тропы, ведущей к реке, несколько шагов и мы будем в безопасности под прикрытием деревьев. Вместо того, чтобы сделать эти шаги, Джейми на мгновение замер, потом отпустил мою руку и, сдернув с головы шляпу, подошел и сунул ее в руки Рэнсома.
- Думаю, я задолжал вам шляпу, сэр, - вежливо произнес он и тут же развернулся, оставив молодого человека, хлопающего глазами на потрепанную треуголку в его руках. Обернувшись назад, я увидела озадаченное лицо Уильяма, когда он смотрел вслед Джейми, но Джейми тянул меня за руку так, словно нас преследовали индейцы, и через несколько секунд сосновая поросль скрыла от нас лейтенанта.
Я чувствовала, как Джейми вибрировал, словно дернутая струна скрипки.
- Ты сошел с ума? - спросила я спокойно.
- Очень похоже.
- Что, черт побери … - начала я, но он только покачал головой и потянул меня дальше, пока хижина не исчезла из вида. Рядом с тропой лежало упавшее дерево; Джейми резко сел на него и прижал трясущиеся руки к лицу.
- Ты в порядке? В чем дело? – я села рядом и положила руку на его спину, начиная волноваться.
- Не знаю, смеяться мне или плакать, сассенах, - сказал он. Он убрал руки от лица, и я увидела, что он делал и то, и другое. Его ресницы были мокрыми, но уголки рта трепетали.
- Я потерял родственника и нашел другого в одно и то же время … а мгновением позже осознал, что второй раз в жизни едва не застрелил своего сына, - он поглядел на меня и покачал головой, разрываясь беспомощно между смехом и смятением.
- Я знаю, мне не следовало делать этого, но я … просто подумал. Что если я не промахнусь в третий раз? И подумал, что … должен поговорить с ним. Как мужчина. Что если это был единственный шанс поговорить с ним?
*.*.*
Полковник Грант кинул любопытный взгляд на тропу, где колыхание ветвей отмечали путь мятежника и его жены, затем посмотрел на шляпу в руках Уильяма.
- Что это было, черт побери?
Уильям прочистил горло.
- Очевидно, полковник Фрейзер и был тем, хм-м, сукиным сыном, который лишил меня шляпы вчера во время боя, - сказал он, надеясь, что его голос прозвучал безразлично. - Он … компенсировал мне потерю.
Намек на улыбку появился на лице Гранта.
- Действительно? Как благородно с его стороны, - он с сомнением посмотрел на предмет разговора. - В ней есть вши, как вы думаете?
С другим человеком и в другое время это показалось бы оскорблением, но Грант, хотя и не стеснялся насмехаться над храбростью и выучкой солдат континентальной армии, задал вопрос чисто из практических соображений. Большинство английских и немецких солдат были заражены вшами, и офицеры тоже.
Уильям повертел шляпу, внимательно рассматривая, насколько позволял скудный свет. Вещь была теплая в его руках, но в швах ничего не шевелилось.
- Нет, не думаю.
- Ладно, тогда оденьте ее, капитан Рэнсом. Мы должны подавать хороший пример солдатам.
Уильям уже надел треуголку, чувствуя себя немного странно от тепла на голове, и не сразу обратил внимание на слова Гранта.
- Капитан …? - слабо произнес он.
- Поздравляю, - сказал Грант, призрак улыбки осветил его усталое лицо. - Бригадный генерал … - он оглянулся на хижину, и улыбка его погасла. - Он хотел произвести вас в капитаны после Тикандероги, но … Ладно. - Он поджал губы, затем расслабился. - Генерал Бергойн подписал приказ прошлой ночью после того, как услышал некоторые подробности о минувшем сражении. Полагаю, вы проявили себя.
Уильям неловко склонил голову. Его горло сжалось, а глаза горели. Он не мог вспомнить, что он сделал, только то, что не смог спасти генерала.
- Благодарю вас, - смог он выговорить и не удержался, посмотрел назад на открытую дверь хижины. - Вы знаете … он … нет, это не имеет значения.
- Знал ли он? - спросил Грант мягко. - Я сказал ему. Я привез приказ.
Не способный говорить, Уильям закивал головой. Шляпа, на удивление, хорошо сидела на голове и оставалась на месте.
- Боже, как холодно, - поежился Грант. Он сильнее завернулся в плащ, оглядывая деревья с капающими с листвы водой и густой туман, лежащий между ними. Все ушли по своим делам, оставив их вдвоем. - Какое унылое место. И ужасный день.
- Да, - Уильям почувствовал облегчение от того, что может признать свое чувство уныния, хотя ни место, ни день не имели к этому никакого отношения. Он сглотнул, оглянувшись на хижину. Открытая дверь тревожила его. Туман в лесу лежал, как перина, но рядом с хижиной он двигался, поднимаясь к окнам, и ему пришла в голову тревожная фантазия, что он … каким-то образом пришел за генералом.
- Мне закрыть дверь, да? - он двинулся к хижине, но был остановлен жестом Гранта.
- Не надо.
Уильям удивленно взглянул на него, и капитан пожал плечами, стараясь выглядеть беспечным.
- Даритель вашей шляпы сказал, что мы должны оставить дверь открытой. Какая-то горская фантазия … нечто о том, хм-м, что душе нужен выход, - сказал он деликатно. - И, по крайней мере, сейчас чертовски холодно для мух, - добавил он без всякой деликатности.
Пустой желудок Уильяма сжался, и он сглотнул подступившую к горлу горечь при мысли о кишащих личинках.
- Но мы не можем … Как долго? - спросил он.
- Недолго, - успокоил его Грант. - Только подождем деталей захоронения.
Уильям заглушил протест, готовый сорваться с губ. Конечно. Что еще можно сделать? И все же память о том, как они копали могилы, комки грязи на холодных круглых щеках его капрала … После последних десяти дней он считал, что утратил чувствительность к таким вещам. Но вой волков, явившихся поедать мертвых и умирающих, внезапно отдался эхом в его животе.
Пробормотав извинения, он отошел в мокрые кусты, и его вырвало. Он немного поплакал беззвучно, затем вытер лицо пригоршней мокрых листьев и вернулся назад.
Грант тактично поверил, что Ульям просто отходил облегчиться, и ничего не спросил.
- Впечатляющий джентльмен, - заметил он. - Я имею виду, родственника генерала. Не сказал бы по внешнему виду, что они родственники, а вы?
Поглощенный горем, Уильям едва ли обращал внимание на полковника Фрейзера, пока тот внезапно не вручил ему шляпу, но и тогда был так поражен, что не рассмотрел его. Но кивнул головой в знак согласия, смутно вспомнив высокую фигуру на коленях рядом с кроватью, и как огонь вспыхивал красным на его волосах.
- Выглядит больше похожим на тебя, чем на генерала, - добавил Грант, затем хохотнул. - Уверен, что в вашей семье нет шотландской линии?
- Нет, йоркширцы с обеих сторон со времен потопа, кроме французской прабабушки, - ответил Уильям, благодарный возможности отвлечься. - Мать моего отчима была шотландкой. Это считается, как вы думаете?
Что хотел сказать Грант в ответ осталось неизвестным. Из мглы донесся пронзительный вой, и они оба застыли. Звучала генеральская волынка и вместе с ней явились солдаты из балкаррского отряда и рейнджеры. Обряд начался.
Солнце поднялось, но было закрыто тучами и листвой деревьев. Лицо Гранта было такого же цвета, как и туман, бледное, покрытое потом.
Звук, казалось, доносился с большого расстояния и в то же время из ближнего леса. Вопли и улюлюканье присоединилось е завыванию волынки. Несмотря на замораживающие кровь крики, Уильям почувствовал облегчение. Это не будет быстрыми полевыми похоронами без почета и уважения.
- Завывают, как волки, правда? - пробормотал Грант. Он провел рукой по лицу и вытер ладонь о бедро.
- Да, похоже, - сказал Уильям. Он выпрямился, готовясь встречать пришедших на похороны, и все время чувствуя за своей спиной хижину с молчаливой открытой в туман дверью.
Глава 67. ЖИРНЕЕ ЖИРА
Я всегда полагала, что капитуляция – вещь довольно простая. Сдайте свой меч, пожмите друг другу руки и готово – вас или выпустят на свободу под честное слово не участвовать в военных действиях или посадят в тюрьму. В этом простодушном предположении меня разуверил доктор Роулингс, который через два дня действительно пересек линию, чтобы поговорить со мной о своем брате. Я рассказала ему все, что могла, подчеркнув важность для меня врачебного журнала его брата, благодаря которому, как мне казалось, я хорошо узнала Дэниэля Роулингса. Со вторым Роулингсом – его звали Дэвид – было легко разговаривать, и он задержался на некоторое время, перейдя на другие темы.
- Боже, нет, - сказал он, когда я упомянула о моем удивлении насчет того, что процесс капитуляции длится так долго. - Условия капитуляции должны быть сначала оговорены, а это щекотливое дело.
- Условия капитуляции? - переспросила я. - А разве у генерала Бергойна есть выбор?
Он, кажется, нашел это забавным.
- О, есть, - уверил он меня. - Мне довелось увидеть предложения, которые майор Кингстон представил сегодня утром генералу Гейтсу. Они начинаются с довольно твердого заявления о том, что, сразившись с Гейтсом дважды, генерал Бергойн вполне готов сделать это в третий раз. Конечно, это не так, - заметил доктор, - но таким образом он спасает свое лицо, затем генерал отмечает численное превосходство повстанцев и заявляет, что чувствует себя оправданным, объявив капитуляцию, чтобы спасти жизни храбрых мужчин на почетных условиях. Кстати, битва официально еще не окончена, - добавил он с легким извиняющимся видом. - Генерал Бергойн предлагает прекратить военные действия, пока идут переговоры.
- Действительно? - насмешливо сказала я. - Интересно, генерал Гейтс расположен принять это за чистую монету?
- Нет, - сухо произнес шотландский голос, и в проем палатки нырнул Джейми, за которым следовал его кузен Хэмиш. - Он прочитал предложения Бергойна и достал свои собственные. Он требует безоговорочной капитуляции, а также, чтобы и британские, и немецкие войска оставили оружие в лагере и вышли в качестве пленных. Перемирие продлится до заката, и тогда Бергойн должен дать ответ. Я думал, у майора Кингстона тут же случится удар.
- Как ты думаешь, он блефует? - спросила я. Джейми издал негромкий шотландский звук и скосил глаза на доктора Роулингса, показывая, что, по его мнению, обсуждать это перед врагом нельзя. И, учитывая очевидный доступ доктора Роулингса к британскому высшему командованию, возможно, он был прав.
Дэвид Роулингс тактично сменил тему, открыв крышку сундучка, который он принес с собой.
- Это такой же сундучок, как у вас, миссис Фрейзер?
- Да, - я заметила это сразу, но не решилась пялиться на него открыто. Он был несколько более потрепанным и имел медную пластинку с именем доктора, но в остальном совсем не отличался от моего.
- У меня нет сомнений относительно судьбы моего брата, - сказал он, тихо вздохнув, - но это подтверждает все еще раз. Такие сундучки подарил нам отец, тоже врач, когда мы стали практиковать.
Я удивленно взглянула на него.
- Вы имеете в виду … вы близнецы?
- Да, были, - он тоже удивился, что я не знаю этого.
- Идентичные?
Он улыбнулся.
- Наша мать всегда могла нас различить, а из других мало кто.
Я в замешательстве уставилась на него. Когда я читала медицинский журнал Дэниэля Роулингса, в моей голове сформировался его образ, и внезапно встретить его лицу к лицу стало для меня чем-то вроде шока.
Джейми глядел на меня с удивлением, приподняв брови. Я кашлянула и покраснела, он с шотландским звуком покачал головой, взял со стола карты, за которыми пришел и вышел вместе с Хэмишем.
- Я подумал … может быть вам нужно что-то особенное по медицинской линии? - спросил Дэвид Роулингс, покраснев в свою очередь. - У меня совсем мало медикаментов, но есть дубликаты некоторых инструментов … и очень хороший набор скальпелей. Я буду весьма польщен, если вы …
- О, - это было щедрое предложение, и мое замешательство тотчас превратилось в заинтересованность. - У вас не найдется свободной пары пинцетов? Маленьких щипчиков, я имею в виду?
- О, да, конечно, - он вытянул нижний ящик и стал искать пинцеты, откладывая инструменты в сторону. Мой взгляд привлекло какой-то незнакомый инструмент, и я указала на него пальцем.
- Что это такое?
- Он называется ярмо для пениса[34], - ответил доктор Роулингс, покраснев еще сильнее.
- Выглядит, как капкан на медведя. Для чего он? Это же не может быть приспособление для обрезания? - я взяла предмет, от чего доктор Роулингс ахнул, и я с любопытством посмотрела на него.
- Это … э-э … пожалуйста, леди … - он почти вырвал инструмент из моих рук и сунул в сундучок.
- Он предотвращает … э-э … ночное набухание, - его лицо практически побагровело, и он не смотрел мне в глаза.
- Да, полагаю, что предотвращает, - предмет состоял из двух концентрических колец. Внешнее кольцо было разомкнутым, и на его перекрывающихся концах был механизм, позволяющий затягивать его. Внутреннее имело зубцы, и весьма походило на медвежий капкан, как я уже заметила. Совершенно очевидно, что предполагалось надевать его на невозбужденный пенис, который будет оставаться в таком состоянии.
Я кашлянула.
- Хм-м … в чем же польза этого устройства?
Его замешательство сменилось легким шоком.
- Ну как же ... набухание этого органа ослабляет мужскую сущность, истощает жизненные силы и подвергает человека всевозможным болезням, а также серьезно ослабляет его умственные и духовные способности.
- Хорошо, что никто не подумал сказать об этом моему мужу, - сказала я.
Роулингс бросил на меня совершенно шокированный взгляд, но прежде чем дискуссия приняла еще более неподобающий характер, нас прервал шум снаружи, и он воспользовался возможностью, чтобы закрыть свой сундучок и, поспешно сунув его под мышку, присоединился ко мне у входа в палатку.
Небольшая процессия пересекала лагерь в ста футах от нас. Британский офицер в мундире с завязанными глазами и таким красным лицом, что я подумала, что оно вот-вот лопнет. Его вели два солдата Континентальной армии, а почти по пятам за ними следовал дудочник, наигрывая «Янки Дудль». Принимая во внимание слова Джейми об апоплексии, я не сомневалась, что это был несчастный майор Кингстон.
- Боже, - пробормотал доктор Роулингс, покачав головой при виде этого шествия. - Боюсь, процесс займет некоторое время.
*.*.*
Так и было. Неделю спустя мы все еще оставались в том же положении, и раз или два в день стороны торжественно обменивались письмами. В американском лагере царила атмосфера расслабленности. Думаю, что ситуация у противников была немного более напряженной. Однако доктор Роулингс не приходил, поэтому слухи были единственным способом оценить прогресс – или его отсутствие – в переговорах о капитуляции. Очевидно, генерал Гейтс блефовал, а Бергойн оказался достаточно проницательным, чтобы это понять.
Я была рада находиться в одном месте достаточно долго, чтобы постирать одежду, не опасаясь, что меня застрелят, снимут скальп или будут досаждать иным образом. Кроме того, в этих двух сражениях было немало раненых, которым все еще требовался уход.
Временами я мельком замечала человека, слоняющегося у края нашего лагеря. Я видела его несколько раз, но он никогда не подходил достаточно близко, чтобы поговорить со мной, и я предположила, что он, вероятно, страдает каким-то неудобным недугом, таким как триппер или геморрой. Часто таким людям требовалось немало времени, чтобы набраться смелости или впасть в отчаяние, чтобы попросить о помощи, и они всегда хотели поговорить со мной наедине.
После третьего или четвертого раза я пыталась поймать его взгляд, чтобы побудить его подойти и заговорить со мной, но каждый раз он опускал голову и исчезал среди скопления людей.
Он появился совершенно внезапно, ближе к закату следующего дня, когда я готовила что-то вроде похлебки, используя кость, непонятно чью, но достаточно свежую с остатками мяса на ней, которую принес мне пациент, два засохшего батата, горсть зерна, горсть бобов и немного черствого хлеба.
- Вы миссис Фрейзер? - спросил он с нижнешотландским акцентом. Эдинбург, подумала я и почувствовала легкую боль при воспоминании о похожем говоре Тома Кристи. Он всегда называл меня «миссис Фрейзер», произнося это четко и в формальной манере.
Однако мысль о Томе Кристи тут же исчезла.
- Вас называют белой ведьмой, не так ли? - спросил мужчина и улыбнулся, довольно неприятно.
- Некоторые - да. И что из того? - сказала я, крепко ухватив деревянную ложку, и оглядела его с головы до ног. Он был высоким и худым, узколицым и смуглым, одетым в форму континентального солдата. Почему он не пошел к своему полковому хирургу, а предпочел ведьму? Вряд ли ему нужно любовное зелье; не тот тип.
Он хохотнул и поклонился.
- Я лишь хотел убедиться, что попал куда надо, мадам, - сказал он. - Я не хотел вас оскорбить.
- Никаких проблем.
Он не делал ничего угрожающего, только слишком близко стоял, но мне он не нравился. И сердце мое билось быстрее, чем обычно.
- Очевидно, вы знаете мое имя, - сказала я, стараясь говорить спокойно. - А ваше имя?
Он снова улыбнулся, пристально глядя на меня с видом, лишь на дюйм – очень маленький дюйм – отличающийся от оскорбительного.
- Мое имя не имеет значения. Ваш муж – Джеймс Фрейзер?
У меня внезапно возникло сильное желание ударить его ложкой, но это могло только рассердить его, но не избавило бы меня от его присутствия. Я не хотела подтверждать сведения о Джейми, не задумываясь, почему нет. Я просто сказала: «Извините», сняла котелок с огня, поставила его на землю и пошла прочь.
Он этого не ожидал и не сразу последовал за мной. Я быстро проскользнула за небольшую палатку, принадлежавшую ополчению Нью-Гемпшира, и оказалась в группе людей, собравшихся у другого костра. Один или два человека удивились моему внезапному появлению, но все они знали меня и, сердечно поприветствовав, освободили место у огня.
Я оглянулась из этого убежища и в лучах заходящего солнца увидела силуэт мужчины, стоящего у моего покинутого костра; вечерний ветер развевал его волосы. Без сомнения, это мое воображение заставило меня подумать, что он выглядит зловеще.
- Кто это, тетушка? Один из отвергнутых поклонников? - спросил Молодой Иэн мне в ухо с усмешкой в голосе.
- Определенно отвергнутый, - ответила я, не спуская взгляда с мужчины. Я думала, он последует за мной, но он оставался на месте, только повернул голову в мою сторону. Его лицо было лишь темным овалом, но я знала, он смотрел на меня. - Где твой дядя, ты знаешь?
- Да. Он и кузен Хэмиш обчищают полковника Мартина в мушке[35], вон там, - он указал подбородком в сторону лагеря вермонтского ополчения, где возвышалась палатка полковника Моргана с большим разрезом наверху, залатанным куском желтого ситца.
- Хэмиш хорош в картах? - спросила я с любопытством.
- Нет, но дядя Джейми хорошо играет и сразу же понимает, когда Хэмиш собирается сделать неверный ход.
- Поверю тебе на слово. Ты знаешь того мужчину? Который стоит у нашего костра?
Иэн прищурился на садящееся солнце, затем внезапно нахмурился.
- Нет, но он только что плюнул в ваш суп.
- Что?! - я развернулась и увидела, что анонимный джентльмен уходит прочь. - Этот проклятый грязный ублюдок!
Иэн кашлянул и толкнул меня локтем, показывая на одну из жен ополченцев, которая уставились на меня с большим неодобрением. Я проглотила следующие ругательства и послала ей извиняющуюся улыбку. В конце концов, нам, вероятно, придется просить ее гостеприимства, если мы хотим сегодня поужинать.
Когда я снова поглядела на наш костер, мужчина уже исчез.
- Должен сказать, тетушка, - произнес Иэн, задумчиво хмурясь на собирающиеся под деревьями тени. – Он вернется.
*.*.*
Джейми и Хэмиш на ужин не пришли; полагаю, игра в мушку у них шла хорошо. У меня тоже все было хорошо; миссис Кеббитс, жена ополченца, накормила меня и Иэна свежими кукурузными лепешками и тушеной крольчатиной с луком. И самое лучшее: зловещий визитер не вернулся.
Иэн ушел по своим делам, Ролло последовал за ним, поэтому я затушила костер и собралась отправиться к больничным палаткам для вечернего обхода. Большинство тяжелораненых умерли в течение первых двух-трех дней после битвы; те, у кого были жены, друзья или родственники, были отправлены к ним. Осталось около трех дюжин одиноких мужчин с затяжными, но не опасными для жизни травмами или болезнями.
Я надела вторую пару чулок и завернулась в толстый шерстяной плащ, поблагодарив бога за холодную погоду. В конце сентября похолодало, лес загорелся красным и золотым пламенем, насекомые исчезли. Лагерная жизнь без мух сама по себе стала чудесным облегчением, а для меня мухи были одной из десяти казней египетских. Вши, увы, еще оставались с нами, но без мух, блох и комаров угроза эпидемических заболеваний значительно снизилась.
Тем не менее, каждый раз, когда я приближалась к больничной палатке, я ловила себя на том, что принюхиваюсь к воздуху, опасаясь характерного запаха фекалий, который мог предвещать внезапную вспышку холеры, тифа или меньшее зло, например, вспышку сальмонеллы. Сегодня вечером я не учуяла ничего, кроме обычного запаха выгребной ямы, перекрытого запахом немытых тел, грязного белья со стойким оттенком старой крови. Успокаивающе знакомая смесь.
Три санитара играли в карты под холстяным навесом рядом с самой большой палаткой. Их игру освещала лучина, пламя которой колебалось и мерцало на вечернем ветру. От этого их тени на холсте шевелились, и, проходя мимо, я уловила звуки смеха. Значит, рядом не было никого из полковых хирургов.
Большинство из них были просто благодарны за любую помощь и предоставляли мне возможность делать все, что угодно. Однако всегда находились один или два человека, которые считали себя более компетентными и настаивали на этом. Обычно это доставляло небольшие неприятности, но было очень опасно в случае чрезвычайной ситуации.
Сегодня вечером никаких чрезвычайных ситуаций не было, слава богу. Возле палатки в чаше стояло несколько подсвечников и огарков разной длины; Я зажгла свечу от костра и, нырнув внутрь, прошлась по двум большим палаткам, проверяя самочувствие больных, беседуя с бодрствующими мужчинами и оценивая их состояние.
Ничего особенно плохого, меня тревожил лишь капрал Джебедия Шордич, который получил три штыковых ранения во время штурма большого редута. Каким-то чудом ни один из жизненно важных органов не был задет, и хотя капрал чувствовал себя довольно некомфортно – один удар пришелся на его левую ягодицу, пронзив ее снизу-вверх – у него не было никаких серьезных признаков лихорадки. Однако в ране на ягодице были признаки инфекции.
- Я собираюсь промыть рану, - сказала я ему, глядя на наполовину полную бутылку с настойкой горечавки. Это была последняя настойка, но, если повезет, в ней не будет большой необходимости, пока я не смогу сделать еще. - Промыть, чтобы избавить ее от гноя. Как это произошло? - Процедура не будет приятной; лучше, чтобы он мог немного отвлечься, рассказав подробности ранения.
- Я не бежал с поля боя, мэм, вы не думайте, - заверил он меня, крепко ухватившись за край тюфяка, пока я, отвернув одеяло, счищала с его ягодицы засохшие кусочки от компресса из смолы и скипидара. - Один из этих подлых гессенских сукиных сынов притворился мертвым, и когда я перешагнул через него, он ожил и поднялся, как мокасиновая змея, со штыком в руке.
- И пронзил твою руку, Джеб, - подколол его друг, лежащий рядом.
- Нет, это был другой случай, - отмел шутку Шордич, поглядев на забинтованную руку. Один из гессенцев пронзил штыком его руку, пригвоздив ее к земле, рассказал он мне. Левой рукой он смог подобрать выроненный нож и со всей силы воткнул его в икру противника, а когда тот упал, перерезал ему горло. А в это время другой гессенец взмахом меча срезал верхнюю часть его левого уха.
- Кто-то подстрелил этого ублюдка, слава богу, пока он не исправил свой промах. Кстати о руке, мэм, с рукой полковника все в порядке? - его лоб блестел от пота, а волоски на руках поднялись, но он говорил вежливо.
- Думаю, что да, - сказала я, медленно нажимая поршень шприца для промывки. - Он с полудня играет в карты с полковником Мартином. Если бы он не смог ловко управлять рукой, он бы уже вернулся.
Шордич и его друг посмеялись над моей жалкой попыткой пошутить, но затем он глубоко вздохнул, когда я убрала руки от новой повязки, и с болезненным стоном перевернулся на здоровый бок.
- Спасибо, мэм, - поблагодарил он. - Если вы увидите друга Хантера или доктора Толливера, не попросите ли их заглянуть на минутку?
Я приподняла бровь, но кивнула и налила ему чашку эля; Теперь, когда подошли обозы снабжения с юга, провизии было много, и кроме того эль не принесет ему никакого вреда.
Я налила эля и для его друга, мужчины из Пенсильвании по имени Неф Брюстер, который страдал от дизентерии, хотя в его чашку добавила небольшую горстку сбора от расстройства желудка доктора Роулингса.
- Джеб не хочет проявить неуважение к вам, мэм, - прошептал Неф, склонившись близко ко мне, когда выпил напиток. - Просто, он не может опорожниться без посторонней помощи, и это не то, о чем можно попросить даму. Если мистер Дензелл или док скоро не придут, я ему помогу.
- Может мне позвать одного из санитаров? - удивилась я. - Они тут снаружи.
- Ох, нет, мэм. Как только солнце садиться, они считают, что их работа закончена. Они не придут, если только не возникнет драка или пожар.
- Хм-м, - протянула я. По-видимому, отношение санитаров к своей работе не меняется, какое бы время не было.
- Я найду кого-нибудь из хирургов, - успокоила я его. Мистер Брюстер был худой и желтый, и его руки так тряслись, что мне пришлось придержать его чашку, пока он пил. Я сомневалась, что у него достанет сил справить свою собственную нужду, не говоря уже о том, чтобы помочь капралу Шордичу. Однако мистер Брюстер был полон решимости.
- Я теперь большой знаток в деле опорожнения кишечника, - сказал он мне с ухмылкой. Он вытер лицо трясущейся рукой. - А-а … у вас случайно нет кулинарного жира, мэм? Мой зад болит, как ободранный кролик. Я могу намазать сам … если вы не захотите помочь, конечно.
- Я скажу доктору Хантеру, - ответила я сухо. - Уверена, он будет рад помочь.
Я быстро закончила своей обход – большинство мужчин уже спали – и отправилась на поиски Денни Хантера, которого нашла рядом с его палаткой. Он, обернув шарф вокруг шеи, задумчиво слушал балладу, доносящуюся от ближайшего огня.
- Кто? - он вышел из транса при моем появлении, хотя понадобилось некоторое время, чтобы он вернулся на землю полностью. - О, друг Джебедия, конечно. Да, я пойду тотчас же.
- У вас есть гусиный или медвежий жир?
Денни поправил очки на носу и лукаво поглядел на меня.
- Но у друга Джебедии нет запора, не так ли? Я так понимаю трудность здесь лишь техническая, а не физиологическая.
Я рассмеялась и объяснила про Брюстера.
- Ох, ну, у меня есть мазь, - сказал он с сомнением, - но она с ментолом от гриппа и простуды, ты же знаешь. Боюсь, она мало поможет заднице друга Брюстера.
- Боюсь, что нет, - согласилась я. - Идите и помогите мистеру Шордичу, а я тем временем поищу обычный жир и принесу вам, хорошо?
Любой жир был основным продуктом для приготовления пищи, и потребовалось поспрашивать всего у двух костров, чтобы раздобыть чашку. Как сообщила мне его владелица, это был жир опоссума. «Жирнее, чем жир, - заверила меня дама. - И очень вкусно». Последняя характеристика вряд ли заинтересует мистера Брюстера – по крайней мере, я на это надеялась – но я горячо поблагодарила ее и направилась сквозь темноту обратно к больничной палатке.
По крайней мере, я намеревалась двигаться в том направлении. Однако луна еще не взошла, и через несколько минут я очутилась в незнакомом месте на густом лесистом склоне холма.
Бормоча про себя, я повернула налево – конечно, надо идти туда … Нет, не туда. Я остановилась, тихо ругаясь. Я не могла заблудиться; я находилась посредине палаточного лагеря, в котором располагалась едва ли не половина Континентальной армии, не говоря уже о десятках рот ополчения. Однако именно находясь в упомянутом палаточном лагере, я умудрилась … Я увидела мерцание нескольких костров сквозь деревья, но их конфигурация показалась мне незнакомой. Дезориентированная, я повернулась в другую сторону, напрягая зрение в поисках залатанного верха большой палатки полковника Мартина, самой большой достопримечательности, которая могла быть видна в темноте.
Что-то пробежало по моей ноге, и я рефлекторно дернулась, выплеснув на руку жидкий жир опоссума. Я стиснула зубы и осторожно вытерла ее о фартук. Жир опоссума чрезвычайно жирный, и его главный недостаток как смазки заключается в том, что он пахнет мертвым опоссумом.
Мое сердце судорожно подпрыгнуло, когда из рощи справа от меня вылетела сова и, словно кусок ночи, бесшумно пролетела в нескольких футах от моего лица. Затем неожиданно треснула ветка, и я услышала движения нескольких мужчин, которые перешептывались, пробираясь через подлесок неподалеку.
Я стояла совершенно неподвижно, стиснув зубы, и ощущая волну внезапного иррационального ужаса.
«Все в порядке! - яростно сказала я себе. - Это всего лишь солдаты, спрямившие путь. Никакой угрозы, никакой угрозы!»
«Скажи это этим бандитам» - ответила мне моя нервная система, когда раздалось приглушенное проклятие, шелест сухих листьев и треск ломающихся ветвей, и внезапный удар твердого предмета о чью-то голову. Вскрик, шум падающего тела и торопливый шорох, когда воры обшаривали карманы своей жертвы.
Я не могла шевельнуться. Мне отчаянно хотелось убежать, но я словно приросла к земле, мои ноги просто не реагировали на мои приказы. Словно в кошмарном сне, когда не тебя надвигается нечто ужасное, а ты не можешь двинуться.
Мой рот был открыт, и я прилагала все силы, чтобы не закричать, но в то же время боялась, что не смогу закричать. Мое собственное дыхание было громким, эхом отдавалось в голове, и внезапно я почувствовала, как горло пересохло от проглоченной крови, дыхание стало затрудненным, ноздри заложило. И тяжесть на мне, тяжелая, аморфная, прижимала меня к земле, усеянной камнями и упавшими сосновыми шишками. В ухе чувствовалось горячее дыхание.
«Мне жаль, Марта, но ты должна принять меня. Да, вот так … О, Христос, да, так …»
Я не помню, как упала на землю. Я свернулась в клубок, прижав лицо к коленям, трясясь от ярости и ужаса. Шорох листьев рядом, мимо прошли несколько мужчин, смеясь и перешучиваясь.
И какая-то частица моего здравого разума холодно и отстраненно заметила: «О, флешбек, значит. Как интересно.»
«Я покажу тебе – интересно», - прошептала я или подумала. Не думаю, что могла произнести и звука. Я была полностью одета и чувствовала холод только на своем лице, но это не имело значения. Я была обнаженной, ощущала холодный воздух на своих грудях и бедрах … между бедрами …
Я сжала их так тесно, как могла, и закусила губу. Теперь действительно я ощутила вкус крови. Но дальше ничего не произошло. Это была моя память, этого не произошло снова.
Очень медленно я пришла в себя. Моя губа саднила; я ощущала на ней ранку с кусочком отставшей плоти и чувствовала вкус серебра и меди, словно мой рот был наполнен монетами.
Я дышала так, словно пробежала милю, но я могла дышать, мой нос был чист, мое горло свободно, не покрыто синяками и не ободрано. Я промокла от пота, а мускулы болели от напряжения.
Слева от себя в кустах я услышала стон. Они не убили его, подумала я смутно. Полагаю, я должна пойти и помочь ему. Я не хотела, не желала касаться мужчины, находиться рядом с ним. Хотя это не имело значения, я не могла двигаться.
Я уже не была застывшей от ужаса, я знала, где нахожусь, что я в относительной безопасности, но не могла двигаться. Я оставалась скрюченной, потеющей и дрожащей и слушала.
Мужчина простонал несколько раз, затем перекатился, ветки затрещали.
- О, дерьмо, - пробормотал он. Полежал тихо некоторое время, лишь тяжело дыша, затем внезапно сел, воскликнув. - О, дерьмо! - или от боли, или вспомнив ограбление, не знаю. Последовали неразборчивые ругательства, вздох, молчание … затем крик чистейшего ужаса, который пронзил мой хребет, как удар электричества.
Сумасшедшие звуки, когда мужчина вскочил на ноги. Треск и шум бегства. Страх заразителен, я тоже хотела бежать, вскочила на ноги с сердцем, колотящемся в горле, но не знала куда. Что, черт побери, там?
Слабый шорох листьев заставил меня дернуть голову в ту сторону, и я была лишь на маленький волосок от того, чтобы получить сердечный удар, когда мокрый нос Ролло ткнулся в мою руку.
- Иисус Рузвельт Христос! - воскликнула я, почувствовав облегчения от собственного голоса. Шелестящие шаги направились ко мне.
- О, вот вы где, тетушка, - и Молодой Иэн коснулся моей руки.
- Да, - довольно слабо произнесла я, затем более громко сказала. - Да, я потерялась в темноте.
- А-а, - высокая фигура расслабилась. – Денни Хантер пришел и сказал, что вы ушли за жиром и не пришли. Он забеспокоился. Так что мы с Ролло пошли вас искать. Кто этот парень, которого Ролло напугал до усрачки?
- Не знаю, - упоминание о жире заставило меня поискать чашку. Она валялась на земле пустая и чистая. По звукам я догадалась, что Ролло вылизал то, что в ней оставалось, и теперь облизывал листья, на которые пролился жир. В данных обстоятельствах, я не могла сердиться.
Иэн наклонился и поднял чашку.
- Идемте к огню, тетушка. Я найду еще жира.
Без возражений я последовала за ним вниз по склону, обращая мало внимания на окружающее. Я была слишком занята, восстанавливая свое душевное равновесие, успокаивая свои эмоции, и стараясь не спотыкаться.
Слово «флешбек» я слышала мельком в 60-тые годы в Бостоне. Раньше мы не называли это явление флешбеком, но я слышала о нем. И я это видела. Контузия, говорили в Первую мировую войну. Боевая усталость – во Вторую. Это происходит, когда вы испытали то, что не должны были пережить, и не можете совместить это знание с тем фактом, что пережили.
«Ну, ты пережила, - с вызовом сказала я себе. – Так что можешь просто привыкнуть к этому». На мгновение я задумалась, с кем я разговариваю и – совершенно серьезно – не схожу ли я с ума.
Я, конечно, помнила, что случилось со мной во время моего похищения много лет назад. Я бы предпочла не помнить, но знала достаточно психологию, чтобы не пытаться подавить воспоминания. Когда они появлялись, я внимательно их рассматривала, выполняла упражнения по глубокому дыханию, затем засунув их туда, откуда они пришли, шла искать Джейми. Через некоторое время я обнаружила, что ярко помню только некоторые детали: чашечка мертвого уха, пурпурная в утреннем свете, похожая на экзотический гриб; яркая вспышка света, которую я увидела, когда Харли Бобл сломал мне нос; запах кукурузы в дыхании идиота-подростка, который пытался меня изнасиловать. Мягкий, тяжелый вес человека, который это сделал. Остальное оставалось милосердным пятном.
У меня также были ночные кошмары, хотя Джейми тотчас же пробуждался, едва я начинала производить скулящие звуки, и обнимал меня так крепко, что сон исчезал, и он, полусонный, держал меня, гладя мои волосы, спину, и что-то нашептывал, пока я не успокаивалась и не засыпала мирным сном. На этот раз было по-другому.
*.*.*
Иэн ходил от костра к огню в поисках жира и, наконец, добыл небольшую баночку, в которой было полдюйма гусиного жира, смешанного с окопником. Жир был прогорклый, но Денни Хантер объяснил ему, для чего он нужен, и он решил, что его состояние не имеет какое-либо значение.
Состояние тетушки беспокоило его больше. Он прекрасно знал, почему она иногда дергалась или стонала во сне. Он видел, в каком состоянии они забрали ее у бандитов, и знал, что они с ней сделали. До сих пор при этом воспоминании у него бурлила кровь, и сосуды на висках набухли от ярости.
Она не хотела мести, когда ее спасли. Он подумал, что, возможно, это было ошибкой, хотя и понимал, что она целительница и поклялась не убивать. Но некоторых мужчин следует убивать. Церковь этого не признает, делая исключение только для войны. Могавк это прекрасно понимал. Как и дядя Джейми.
И квакеры …
Он простонал.
Из огня да в полымя. Как только он раздобыл жир, то направился не к больничным палаткам, где его, несомненно, ждал Денни, а к палатке Хантеров. Он мог притвориться, что намеревался идти к больничной палатке, благо они находилось рядом, но не видел смысла лгать самому себе.
Не в первый раз он почувствовал, как ему не хватает Брианны. Он мог рассказать ей все, и она тоже, даже больше, подумал он, чем она говорила Роджеру Маку.
Он машинально перекрестился, пробормотав: «Gum biodh iad sabhailte, a Dhìa». Боже, пусть они будут в безопасности.
Потом он задался вопросом, что бы посоветовал Роджер Мак, если бы он был здесь. Он был спокойным и благочестивым человеком, хотя и пресвитерианином. Но в ту ночь он был с ними и участвовал в битве, а после не сказал об этом ни слова.
Иэн уделил минутку размышлению о будущей пастве Роджера Мака и о том, что они подумают об этом образе своего служителя, но покачал головой и пошел дальше. Все эти размышления были лишь средством удержать его от мыслей о том, что он скажет, когда увидит ее. Он хотел сказать ей только одно, и это было единственное, чего он не мог сказать никогда.
Полог палатки был закрыт, но внутри горела свеча. Он вежливо кашлянул, и Ролло, увидев, куда они пришли, завилял хвостом и издал сердечное «Гав!»
Полог тут же откинули назад, и Рейчел с шитьем в одной руке прищурилась в темноту, но уже с улыбкой – она услышала собаку. На ней не было чепца, и волосы выбились из шпилек.
- Ролло! - воскликнула она и наклонилась почесать его за ухом. - И вижу, ты привел с собой друга.
Иэн улыбнулся, подняв баночку.
- Я принес немного жира. Тетя сказала, что он нужен твоему брату для задницы, - он тут же поправился. - Я имею в виду … для чьей-то еще задницы. - Он сильно смутился, но он разговаривал с единственной женщиной в лагере, которая могла спокойно воспринять эту тему. Ну, единственная, не считая его тетушку, поправился он. И еще, может быть, шлюх.
- Ох, думаю, он будет рад. Спасибо.
Она потянулась за баночкой, и их пальцы соприкоснулись. Баночка была скользкой от жира и выпала из ее рук. Они оба наклонились за ней, и ее волосы, теплые и пахнущие самой девушкой, мазнули Иэна по щеке. Она выпрямилась первой.
Не раздумывая, он обхватил ее лицо ладонями и наклонился. Увидел искры в ее глазах, расширившиеся зрачки, и на один-два удара сердца почувствовал себя счастливым, прижавшись своими губами к ее.
Затем рука девушки ударила его по щеке, и он откачнулся, словно очнувшийся от сна пьяница.
- Что ты делаешь? - прошептала она. С большими, как блюдца глазами, она отшатнулась и прижалась к стенке палатки, словно хотела провалиться сквозь нее. - Ты не должен!
Он не мог ничего сказать. Слова на разных языках возникали и исчезали в его голове, но он оставался безмолвным. Первое слово, однако, которое он смог выцепить в своей голове было гэльское.
- Mo chridhe[36], - произнес он и сделал вдох впервые с того момента, как прикоснулся к ней. Следующие слова было на могавке, идущие глубоко изнутри. - Ты нужна мне. - И запоздалое извинение на английском - Прости … меня.
Она кивнула дергано, как деревянная марионетка.
- Да. Я … да.
Ему следует уйти. Она напугана; он знал это. Но он знал и кое-что еще. Она боялась не его. Очень медленно он протянул к ней руку, медленно, как будто ловил форель.
И, чудо, ожидаемое, но все же чудо произошло; ее дрожащая рука потянулась к его руке. Он коснулся кончиков ее пальцев и обнаружил, что они холодные. Его пальцы были горячими, он мог бы согреть ее …. Мысленно он ощущал ее прохладное тело на своем, ощущал маленькую тяжесть ее круглых грудей, прохладных в его руках, давление ее бедер, холодных и твердых на его горячем теле.
Он схватил ее за руку, притягивая к себе. И она поддалась, безвольная, беспомощная, привлеченная его жаром.
- Ты не должен, - прошептала она, едва слышно. - Мы не должны.
Ему смутно пришло в голову, что он, конечно, не может просто опустить девушку на землю, задрать юбки и овладеть ею, хотя каждая клеточка его существа требовала, чтобы он сделал именно это. Какое-то слабое воспоминание о порядочности взяло верх, и он ухватился за него, с ужасной неохотой отпуская ее руку.
- Нет, конечно, - сказал он на английском. - Конечно, мы не должны.
- Я … ты … - она сглотнула и провела тыльной стороной ладони по губам. Не для того, чтобы вытереть поцелуй, а от изумления, подумал он. - Знаешь ли ты … - Она резко замолчала и беспомощно уставилась на него.
- Вопрос не в том, любишь ли ты меня, - сказал он и знал, что говорит правду. - Не сейчас. Я беспокоюсь о том, можешь ли ты умереть, потому что любишь.
- Эй, постой-ка! Я не сказала, что люблю тебя.
Он поглядел на нее, и в его груди что-то защекотало. Может быть, смех, а может быть, нет.
- Лучше, если бы не любила, - сказал он мягко.
Она импульсивно протянула к нему руку. Он отклонился.
- Думаю, тебе лучше не прикасаться ко мне, - сказал он, глядя пристально в ее глаза, цвета кресс-салата под бегущей водой. – Потому что если ты прикоснешься, я возьму тебя здесь и сейчас. И тогда будет поздно для нас обоих. Понимаешь?
Ее рука повисла в воздухе, но она не убирала ее.
Он повернулся и ушел в ночь. Его кожа была так горяча, что ночной воздух превращался в пар, соприкасаясь с ней.
*.*.*
Рэйчел с бьющимся сердцем некоторое время стояла неподвижно, пока, наконец, до нее не донесся другой звук. Она поглядела вниз и моргнула, увидев, что Ролло до чистоты вылизал весь гусиный жир из банки, которую она уронила на землю, и теперь усердно полировал ее языком.
- О, боже, - сказала она и прикрыла рот рукой, боясь рассмеяться, потому что смех мог легко перейти в истерику. Пес посмотрел на нее желтыми глазами, облизнулся и дружелюбно помахал хвостом.
- Что мне делать? - спросила она его. - Тебе хорошо, ты целый день ходишь с ним, спишь рядом с ним, и говорить ничего не нужно.
Она села на стул, ослабев в коленях, и ухватила пса за толстую гриву на холке.
- Что он имел в виду? - спросила она. - «Я беспокоюсь о том, можешь ли ты умереть, потому что любишь». Неужели он считает меня одной из тех дур, которые чахнут, бледнеют и падают в обморок от любви, как Эбигейл Миллер? Хотя в действительности она не собирается умереть ради кого-то, не говоря уже о ее бедном муже. - Она посмотрела на собаку и потрепала его за холку. - И что он имеет в виду, целуя эту болтушку – прости мое отсутствие милосердия, Господи, но нельзя игнорировать правду – и спустя три часа целует меня? Скажи мне, что! Что он имеет в виду?
Она отпустила пса, он вежливо лизнул ее руку и молча исчез в темноте, без сомнения, чтобы передать ее вопрос своему раздражающему хозяину.
Ей нужно поставить кипятить воду для кофе и начать готовить ужин. Денни скоро вернется из больничных палаток, голодный и замерзший. Однако она продолжала сидеть, уставившись на пламя свечи, раздумывая, почувствует ли она ожог, если проведет ладонью сквозь него.
Она сомневалась в этом. Когда он прикоснулся к ней, ее тело вспыхнуло, как факел, пропитанный скипидаром, и она все еще горела. Удивительно, что ее одежда еще не загорелась.
Она знала, кто он. Он не делала секрета из этого. Мужчина, который жил с насилием, который нес его в себе.
- И я использовала это, когда мне было удобно, не так ли? - спросила она свечу. Это не поступок друга. Она не довольствовалась божьим милосердием и не принимала смиренно его волю. Она не только потворствовала насилию и поощряла его, но и подвергла серьезной опасности не только тело Иэна Мюррея, но и душу. Нет, игнорирование правды не принесет никакой пользы.
- Конечно, если мы здесь говорим правду, - сказала она свече, все еще бунтуя в душе. - Я свидетельствую, что он сделал это как для Денни, так и для меня.
- Кто и что сделал? - голова брата просунулась в палатку, и он, войдя, выпрямился и моргнул, глядя на нее.
- Ты помолишься за меня? - внезапно спросила она. - Я в большой опасности.
Брат уставился на нее немигающими глазами.
- Да, это так, - медленно сказал он. - Хотя сомневаюсь, что молитва сильно поможет.
- Неужели у тебя не осталось веры в Бога? - резко спросила она; ее сильно тревожила мысль о том, что увиденное за последний месяц могло так потрясти ее брата, что он мог начать сомневаться. Она боялась, что это также пошатнуло ее собственную веру, но полагалась на веру брата, как на щит и опору. Если это не так …
- О, вера в Бога бесконечна, - сказал он и улыбнулся. - Ну, а в тебя? - спросил он и сам ответил, - Не так сильна. - Он снял шляпу и повесил ее на гвоздь, который он забил в шест, затем проверил, чтобы полог был задернут и крепко завязан.
- По пути сюда я слышал, как воют волки, - заметил он. - Слишком близко. - Он сел и внимательно посмотрел на нее.
- Иэн Мюррей? - прямо спросил он.
- Как ты узнал? - ее руки дрожали, и она с раздражением отерла их о фартук.
- Я только что встретил его пса. Что он сказал тебе?
- Ничего.
Денни недоверчиво приподнял бровь, и она сдалась.
- Не много. Он сказал … что я люблю его.
- А ты любишь его? - спросил Денни, совсем не удивившись.
- Как я могу любить такого человека?
- Если бы не любила, полагаю, ты не просила бы молиться за тебя, - логично указал он. - Ты просто бы прогнала его. «Как?», вероятно, не тот вопрос, на который я могу ответить. Хотя думаю, для тебя он риторический.
Она невольно рассмеялась.
- Нет, - сказала она, разглаживая фартук на коленях. - Я не думаю, что он риторический. Более того … ну, ты бы сказал, что Иов говорил риторически, когда спрашивал Бога, о чем он думает? Я имею в виду именно это.
- Спрашивать Бога – опасное дело, - задумчиво произнес Денни. - Ты получаешь ответы, но они могут завести тебя в странные места. - Он снова улыбнулся ей, нежно и с глубоким сочувствием в глазах, заставившим ее отвернуться.
Она сидела, перебирая ткань фартук, и слышала крики и пьяное пение, которые раздавались каждую ночь в лагере. Ей хотелось сказать, что не встречала места более странного, чем этот лагерь, но именно вопросы Денни к Богу привели их сюда, и она не хотела, чтобы он подумал, что она обвиняет его.
Вместо этого она поглядела на него и спросила.
- Ты когда-нибудь влюблялся, Денни?
- О, - сказал он и поглядел на свои руки, сжатые на коленях. Он все еще улыбался, но улыбка изменилась, став задумчивой, словно он смотрел внутрь себя. - Да, думаю, да.
- В Англии?
Он кивнул.
- Да. Однако это … в прошлом.
- Она … была не из друзей?
- Нет, - сказал он мягко, - не была.
В каком-то смысле это стало облегчением; она боялась, что он влюбился в женщину, которая не хотела покидать Англию, но он чувствовал себя обязанным вернуться в Америку. Однако, что касается ее собственных чувств к Иэну Мюррею, они не предвещали ничего хорошего.
- Прошу прощения за жир, - внезапно сказала она.
Он моргнул.
- Жир?
- Для чьей-то задницы, как сказал друг Мюррей. Пес его съел.
- Пес съел? О, пес съел жир, - его рот дрогнул. - Все в порядке, я нашел немного жира.
- Ты голоден, - сказала, поднимаясь. - Мой руки, я сделаю кофе.
- Это было бы хорошо. Спасибо. И Рэйчел … - он заколебался, но продолжил. - Друг Мюррей сказал тебе, что ты любишь его, но не сказал, что любит тебя. Это кажется … странный способ выражаться.
- Да, - сказала она, показывая тоном, что не желает обсуждать странности Иэна Мюррея. Она не собиралась объяснять брату, что Иэн Мюррей не облек это словами, потому что не нуждался в этом. Воздух вокруг нее все еще был разогрет жаром его признания. Хотя …
- Может быть, он сказал, - медленно произнесла она. - Он что-то говорил мне, но не английском, и я не поняла. Ты знаешь, что значит «mo cree-ga»?
Денни на мгновение нахмурился, потом его лицо прояснилось.
- Это, должно быть, на гэльском, на котором говорят шотландские горцы. Нет, я не знаю, что оно означает, но я слышал, как друг Джейми обращался так к своей жене в обстоятельствах, показывающих его глубокую … привязанность к ней, - он кашлянул. - Рэйчел, ты хочешь, чтобы я поговорил с ним?
Ее кожа горела, а лицо пылало как от лихорадки, но при этих словах ей показалось, что ее сердце пронзили кусочки льда.
- Поговорил с ним? - переспросила она и сглотнула. - И что … ты скажешь? - она нашла кофейник и мешочек с жареными желудями и цикорием, насыпала смесь в ступку и стала с такой силой толочь в ней, словно она была полна змей.
Денни пожал плечами, с любопытством глядя на нее.
- Ты разобьешь ступку, - заметил он. - А что я скажу ему … ты скажешь мне, Рэйчел. - Теперь он смотрел на нее серьезно без тени веселья. - Я скажу ему, чтобы он держался подальше от тебя и никогда не разговаривал с тобой, если ты хочешь. Или ты предпочитаешь, чтобы я сказал, что ты относишься к нему как к другу, и чтобы он прекратил дальнейшие признания в твой адрес.
Она засыпала порошок в кофейник и добавила воды из фляжки, висящей на шесте.
- Ты видишь только эти две возможности? - спросила она, пытаясь говорить спокойно.
- Сиси, - сказал он очень мягко, - ты не сможешь выйти замуж за такого человека и остаться в общине друзей. Ни одно собрание не примет такой союз. Ты это знаешь. - Он подождал мгновение и добавил. - Ты просила помолиться о тебе.
Она не ответила и не посмотрела на него, а вышла из палатки и поставила кофейник на угли. Задержалась, чтобы разжечь огонь и подбросить дров. Воздух у земли светился, освещенный дымом и пламенем тысяч маленьких костров, подобных их костру. Но ночь в вышине была черной, ясной и бесконечной, и звезды горели своим холодным огнем.
Когда она вернулась, он наклонился над кроватью и что-то бормотал.
- Что? - спросила она, и он повернулся, держа небольшой ящик, в котором хранились их продукты, но только продуктов там не было. Осталась лишь горстка сырых желудей и яблоко, наполовину обглоданное мышами.
- Что? - шокировано повторила она. - Что случилось с едой?
Денни, раскрасневшийся от злости, сильно потер губы, прежде чем ответить.
- Какой-то незаконнорожденный сын … Велиала разрезал холст и забрал ее.
Яростный поток, затопивший ее, был почти облегчением, так как отвлек ее от нелегких мыслей
- Что, это же … это же …
- Без сомнения, - сказал Денни, глубоко вдохнув воздух и пытаясь восстановить контроль, - он был голоден. Бедная душа, - добавил он без малейшего признака милосердия в голосе.
- Если был голоден, он мог бы попросить еду, - рявкнула она. - Он просто-напросто вор. - Она топнула ногой, пыша злостью. – Ладно, я пойду и попрошу еды. Присмотри за кофе.
- Тебе не обязательно идти из-за меня, - возразил он, но вяло. Она знала, что он не ел с утра и был голоден, и сказала ему об этом.
- Волки … - еще раз попытался он, но она уже закутывалась в плащ и натягивала чепец.
- Я возьму факел, - успокоила она его. – И это будет невезучий волк, который совершит ошибку, перейдя мне дорогу в моем нынешнем настроении, уверяю тебя! – Она схватила свою сумку и быстро вышла, прежде чем он успел спросить, куда она собирается пойти.
*.*.*
Она могла пойти в дюжину разных палаток неподалеку. Недоверие и подозрительность к Хантерам значительно уменьшились после приключений Денни в качестве дезертира, а сама Рэйчел поддерживала хорошие отношения с некоторыми женами ополченцев, разбивших палатки рядом с ними.
Она могла бы сказать себе, что не хочет беспокоить этих достойных женщин так поздно. Или что она хотела бы услышать последние новости о капитуляции – друг Джейми всегда был в курсе переговоров и рассказывал ей все, что мог. Или что она решила проконсультироваться с Клэр Фрейзер по поводу маленькой, но болезненной бородавки на большом пальце ноги заодно вместе с поиском еды.
Но она была честной женщиной и не сказала себе ничего подобного. Она шла к палатке Фрейзеров, словно ее тянуло магнитом, и имя этого магнита было Иэн Мюррей. Она ясно это понимала и считала свое поведение безумством, но не могла поступить иначе, не больше, чем изменить цвет своих глаз.
Что она сделает или скажет, если увидит его, она не представляла, но, тем не менее, решительно шла вперед. Ее факел освещал утоптанную грязную тропинку, а ее тень следовала рядом ней, огромная и странная, на светлом полотне палаток, мимо которых она проходила.
Глава 68. ШАНТАЖ
Я занималась костром, когда услышала звук медленных шагов. Я обернулась и увидела массивную фигуру, приближающуюся ко мне. Я попыталась бежать, но не могла заставить ноги двигаться. Как и всегда в кошмарах я не могла закричать, крик застрял у меня в горле, и я смогла издать лишь сдавленный писк.
Чудовищная фигура, похожая на человека, но горбатая и безголовая, кряхтя, остановилась передо мной, и с коротким свистом что-то тяжело ударилось о землю, отчего холодный воздух хлынул мне под юбку.
- Я принес тебе подарок, сассенах, - сказал Джейми, ухмыляясь и вытирая пот с челюсти.
- Подарок, - слабо произнесла я, глядя на огромную кучу – чего? – упавшую на землю у моих ног. Потом я почуяла запах.
Она, слава богу, не была только что снята с животного, но аромат его прежнего владельца все еще чувствовался, даже на морозе. Я упала на колени, проведя по ней руками. Она было хорошо выделана, гибкая и относительно чистая, шерсть на нем была грубой, но без грязи, колтунов, комков навоза и других атрибутов, обычно встречающихся на шкурах живых буйволов. Она была огромной. И теплой. Замечательно теплой.
Я погрузила свои замерзшие пальцы в шерсть, которая все еще хранила тепло тела Джейми.
- О, - выдохнула я. - Ты ее выиграл?
- Да, - гордо ответил он. - У одного британского офицера. Хорошо играет в карты, - добавил он справедливости ради, - но невезучий.
- Ты играл в карты с британскими офицерами? - я бросила тревожный взгляд в сторону лагеря англичан, хотя отсюда его не было видно.
- Только с одним. Капитаном Мэнселем. Он приехал с последним ответом от Бергойна, и ему пришлось ждать, пока Грэнни его переварит. Ему повезет, если его не обдерут как липку, прежде чем он вернется назад, - без всякого сочувствия добавил он. - Никогда не видел, чтобы кому-нибудь так не везло в карты.
Я не обращала внимания, поглощенная изучением шкуры.
- Это чудесно, Джейми! Она такая огромная!
Да, добрых восемь футов в длину и достаточно широкая, чтобы под ней могли лежать два человека, если они не против спать рядом. Мысль о том, что после стольких ночей, когда мы дрожали под тоненькими одеялами, заползти в это обволакивающее убежище, теплое и уютное …
Джейми, похоже, думал о том же.
- Достаточно большая для нас двоих, - сказал он и деликатно коснулся моей груди.
- Даже так?
Он наклонился ближе, и я уловила его собственный запах сквозь удушливый запах бизоньей шкуры, сухих листьев и желудевого кофе, смешанного с бренди – глубокий мужской аромат его кожи.
- Я могла бы найти тебя среди дюжины мужчин в темной комнате, - сказала я, закрывая глаза и вдыхая его запах.
- Надо думать, могла бы. Я не мылся неделю, - он положил руки мне на плечи и наклонил голову так, что наши лбы соприкоснулись.
- Я хочу развязать ворот твоей рубашки, - прошептал он, - и сосать твою грудь, пока ты не свернешься, как маленькая креветка, с коленями на моих яйцах. Потом взять тебя сильно и быстро и уснуть, положив голову на твою обнаженную грудь. Вот так, - добавил он, выпрямляясь.
- О, - сказала я. – Какая хорошая идея.
*.*.*
Как бы я не одобряла предложенную программу, я видела, что Джейми нуждается в подкреплении, прежде чем взяться за что-то более напряженное. Я могла слышать урчание в его желудке.
- Игра в карты лишает тебя сил, не так ли? - заметила я, наблюдая, как он уничтожает три яблока за шесть укусов.
- Да, - коротко ответил он. - А хлеб у нас есть?
- Нет, но есть пиво.
И тут, будто бы последнее слов вызвало его, из тьмы материализовался Молодой Иэн.
- Пиво? - с надеждой спросил он.
- Хлеб? - произнесли мы с Джейми одновременно, принюхиваясь словно псы.
От одежды Иэна доносился дрожжевой, немного подгорелый аромат, который, как выяснилось, исходил от двух кусков хлеба в его карманах.
- Где ты его достал, Иэн? - спросила я, подавая ему кружку с пивом.
Он жадно выпил, затем опустил кружку и некоторое время тупо смотрел на меня.
- А? - только и произнес он.
- Ты в порядке, Иэн? - я обеспокоенно вглядывалась в его лицо, но он моргнул, и на его лице появилось понимание.
- Да, тетушка, я в порядке. Я просто … ох, спасибо за пиво, - он вернул мне пустую кружку, улыбнулся мне, словно незнакомке, и ушел в темноту.
- Ты видел это? - обратилась я к Джейми, который собирал крошки хлеба со своих колен обмусоленным пальцем.
- Нет, а что? Вот, сассенах, - он вручил мне второй кусочек хлеба.
- Иэн ведет себя, как полусумасшедший. На, возьми половинку хлеба, тебе требуется больше.
Он не спорил.
- Он не истекал кровью и не шатался, да? Ну, тогда, полагаю, он влюбился в какую-то бедную девушку.
- О? Да, симптомы похожи. Но … - я медленно жевала хлеб, продлевая удовольствие. Он был хрустящий и свежий, явно только что испеченный. Я, конечно, видела влюбленных молодых людей, и поведение Иэна было соответствующее. Но такого за ним не замечалось с тех пор, как … - Интересно, кто?
- Бог знает. Надеюсь, это не одна из шлюх, - Джейми вздохнул и потер лицо рукой. - Хотя, возможно, это лучше, чем чужая жена.
- Ох, он же не станет … - начала я, но увидела ироничное выражение его лица. - О, нет.
- Нет, но он близок, - сказал Джейми, - и мало чести для леди, вовлеченной в это.
- Кто?
- Жена полковника Миллера.
- Боже мой, - Эбигейл Миллер была энергичной блондинкой лет двадцати и примерно на двадцать лет моложе своего довольно толстого и занудного мужа. – Как это – близок?
- Достаточно близко, - мрачно сказал Джейми. – Она прижала его к дереву и терлась об него, как кошечка во время течки. Хотя полагаю, что муж уже положил конец ее выходкам.
- Он их видел?
- Да, он и я шли вместе, завернули за куст, а тут они. Совершенно ясно, что не парень проявил инициативу, но он не особенно сопротивлялся.
Полковник Миллер на мгновение замер, затем шагнул вперед, схватил испуганную жену за руку и, пробормотав Джейми «Добрый день, сэр», потащил ее в сторону своего лагеря.
- Иисус Рузвельт … когда это произошло? – спросила я.
Джейми взглянул на восходящую луну.
- О, может быть, пять или шесть часов назад.
- И он уже успел влюбиться в другую?
Он улыбнулся.
- Слышала о coup de foudre[37], сассенах? Для меня хватило одного взгляда на тебя.
- Хм-м, - сказала я польщенно.
*.*.*
С некоторым усилием я накинула тяжелую шкуру бизона на охапку еловых веток, составлявших основу нашей кровати, поверх него расстелила два одеяла, а затем сложила все это пополам, создав большой, водонепроницаемый, уютный карман, в который я влезла, дрожа от холода в одной рубашке.
Я оставила полог палатки открытым, наблюдая, как Джейми пил кофе и разговаривал с двумя ополченцами, пришедшими посплетничать.
Когда мои ноги впервые за месяц согрелись, я расслабилась и погрузилась в безграничное блаженство. Как и большинство людей, вынужденных осенью жить на открытом воздухе, я обычно спала во всех своих одеждах. Женщины в лагере время от времени снимали корсеты, если не шел дождь, и по утрам они висели на ветках деревьев, словно огромные, зловонные птицы, готовые взлететь, но большинство просто ослабляли шнуровку перед сном. Корсеты довольно удобно носить, находясь в вертикальном положении, но с точки зрения ночного белья они оставляют желать лучшего.
Сегодня вечером, имея под рукой перспективу теплого, водонепроницаемого убежища, я зашла так далеко, что сняла не только корсет, свернув его под голову как подушку, но и юбку, блузку, кофту и платок, оставшись лишь в рубашке и чулках. Я чувствовала себя абсолютно развращенной.
Я блаженно потянулась и провела руками вниз по всему телу, затем задумчиво обхватила груди ладонями, обдумывая предложенный Джейми план действий.
Тепло бизоньей шкуры вызывало у меня восхитительную сонливость. Я подумала, что мне не нужно изо всех сил бороться со сном. Уверена, что Джейми не откажется разбудить меня из рыцарского уважения к моему отдыху.
Его вдохновило случайное приобретение шкуры бизона, задумалась я, мечтательно водя большим пальцем по соску, или сексуальный голод побудил его сделать в игре ставку на нее? С ранением его руки прошло … Сколько дней? Я рассеянно подсчитывала дни в уме, когда услышала у костра тихие звуки нового голоса и вздохнула.
Иэн. Не то что бы я не была рада видеть его, но … По крайней мере, он не появился в тот момент, когда мы …
Иэн сидел на камнях возле огня со склоненной головой. Он достал что-то из споррана и задумчиво потирал его пальцами во время разговора. Его длинное простое лицо было встревоженным, но в то же время странно светилось.
Как странно, подумала я. Я видела этот взгляд прежде. Что-то вроде всепоглощающей концентрации на чем-то удивительном, на каком-то чудесном секрете, известном лишь ему одному.
Это девушка, подумала я. Его вид забавлял и трогал. Он выглядел точно также, будучи с Мэри, юной проституткой, которая стала его первой женщиной. А с Эмили?
Наверное, да … Хотя сейчас его любовь к ней была омрачена сознанием печальной разлуки.
«Cuimhnich», - сказал ему тогда Джейми, накидывая свой плед на его плечи при прощании. «Помни.» Я думала, мое сердце разобьется, когда мы оставили его. Я знала, сердце Джейми было разбито.
Иэн все еще носил тот самый потрепанный плед, обвязанный вокруг талии поверх штанов из лосиной шкуры.
- Рэйчел Хантер? - переспросил Джейми, достаточно громко, чтобы я услышала. Я резко села.
- Рэйчел Хантер? - эхом откликнулась я. - Ты влюбился в Рэйчел?
Иэн взглянул на меня, пораженный моим неожиданном появлением.
- Ох, вот и вы, тетушка. А я удивлялся, где вы? - сказал он кротко.
- Рэйчел Хантер? - повторила я, не собираясь давать ему возможность уклониться от вопроса.
- Ну … я … Ну, да, - признание заставило его покраснеть. Это было видно даже в свете костра.
- Парень думает, что, может быть, мы поговорим с Дензелем, сассенах, - пояснил Джейми. Он выглядел позабавленным и в то же время слегка обеспокоенным.
- Поговорить? О чем?
Иэн переводил взгляд между нами.
- Ну … Денни Хантеру не понравится. Но он прислушается к слову тетушки Клэр, и он, конечно, уважает вас, дядя Джейми.
- Почему ему не понравится? - спросила я. К этому моменту я вылезла из шкуры и, завернувшись в шаль, села рядом с ним на камни. Я была в сомнениях. Рэйчел Хантер мне очень нравилась, и я была рада, не говоря уже о том, что почувствовала облегчение, что Иэн влюбился в такую подходящую девушку.
Иэн кинул на меня иронический взгляд.
- Конечно же, вы заметили, тетушка, что они квакеры?
- Да, - ответила я, возвращая взгляд, - но …
- А я не квакер.
- Я это тоже заметила. Но …
- Ее отлучат от общества квакеров, если она выйдет замуж за меня. И скорее всего, их обоих. Они уже были изгнаны однажды, когда Денни собрался присоединиться к армии, и для нее это было тяжело.
- О, - сказал Джейми и замолчал, разламывая хлеб. Он с хмурым видом мгновение подержал отломленный кусок. - Да, полагаю, что так и будет. - Он затолкал хлеб в рот и стал медленно жевать, раздумывая.
- Как ты думаешь, она тоже тебя любит, Иэн? - спросила я как можно мягче.
Надо было видеть лицо Иэна, выражение которого разрывалось между беспокойством, ужасом и внутренним сиянием, которое прорывалось сквозь облака стресса.
- Я … ну … Я так думаю. Я надеюсь на это.
- Ты не спрашивал ее?
- Я … не совсем. Я имею в виду … мы не разговаривали.
Джейми проглотил хлеб и закашлялся.
- Иэн, - сказал он. - Скажи, ты не спал с Рэйчел Хантер?
Иэн оскорбленно поглядел на него. Джейми уставился на него, приподняв брови. Иэн опустил взгляд на предмет в своих руках, который он мял в руках, как кусок теста.
- Нет, - пробормотал он. - Хотя я хотел бы.
- Что?
- Ну … если бы переспали, она должны была бы выйти за меня замуж, не так ли? Я хотел, я думал об этом, но я не смог. Она сказала остановиться, и я остановился, - он сильно сглотнул.
- Очень по-джентльменски, - сказала я себе под нос, хотя понимала его резон. - И очень умно с ее стороны.
Он вздохнул.
- Что мне делать, дядя Джейми.
- Думаю, ты не собираешься становиться квакером? - спросила я с сомнением.
И Джейми и Иэн поглядели на меня. Они нисколько не были похожи, но ироничное выражение на их лицах было идентичным.
- Я не очень хорошо себя понимаю, тетушка, - сказал Иэн со слабой улыбкой, - но думаю, я не рожден быть квакером.
Внезапно мне пришло в голову, что из всех людей именно Иэн точно понимает, чего будет стоить Рэйчел ее любовь, которая разделит девушку с ее людьми. Не удивительно, что он колебался, думаю, какую цену ей придется заплатить.
Если, напомнила я себе, она любит его. Мне самой лучше сначала поговорить с Рэйчел.
Иэн продолжал что-то вертеть в руках. Приглядевшись, я увидела, что это маленький, темный, по всей видимости, кожаный предмет. Конечно же, это не …
- Это ухо Нейла Форбса, да? - выпалила я.
- Мистер Фрейзер?
Голос заставил волосы на моем затылке зашевелиться. Черт побери, неужели опять он? И действительно, это был континентальный солдат, испортивший мой суп. Он медленно вошел в круг света, пристально глядя на Джейми.
- Я Джеймс Фрейзер, да, - сказал Джейми, ставя чашку и вежливо указывая на свободный камень. - Выпьете чашечку кофе, сэр? Или скорее то, что так называется?
Мужчина покачал головой, ничего не говоря. Он оценивающе смотрел на Джейми, как человек, собирающийся купить лошадь и не уверенный в ее норове.
- Может быть, ты предпочтешь чашку слюны? - сказал Иэн недружелюбным тоном. Джейми удивленно взглянул на него.
- Seo mac na muice a thàinig na bu thràithe gad shiubhal, - добавил Иэн, не спуская глаз с незнакомца. - Chan eil e ag iarraidh math dhut idir, дядя. «Этот ублюдочный сын свиньи приходил раньше и искал вас. Он не с добром, дядя.»
- Tapadh leat Iain. Cha robh fios air a bhith agam, - сказал Джейми тоже на гэльском, сохраняя голос приветливым. «Спасибо, Иэн. Я бы никогда не догадался.» - У вас ко мне дело, сэр? - спросил он, переходя на английский.
- Да, я хотел поговорить с вами. Наедине, - добавил он, кинув пренебрежительный взгляд на Иэна. Меня он, видимо, в расчет не принимал.
- Это мой племянник, - сказала Джейми все еще вежливо, но осторожно. - Вы можете говорить при нем.
- Боюсь, вы можете передумать, мистер Фрейзер, когда услышите, что я хочу сказать. И однажды сказанное, уже не вернешь. Уйдите, молодой человек, - сказал он, не потрудившись даже взглянуть на Иэна. – Или вы оба пожалеете.
И Джейми и Иэн заметно напряглись. Затем они одновременно двинулись, тела их слегка сместились, ноги согнулись, готовые к прыжку, плечи расправились. Джейми задумчиво смотрел на мужчину некоторое время, затем на дюйм наклонил голову в сторону Иэна. Иэн без слов поднялся и исчез в темноте.
Мужчина стоял и ждал, пока звук шагов Иэна не затих, и вокруг маленького костра не воцарилась тишина. Затем он обошел огонь и медленно сел напротив Джейми, все еще сохраняя нервирующий испытующий вид. Ну, нервирующий меня; Джейми просто взял свою чашку и спокойно осушил ее, как будто он сидел за своим кухонным столом.
- Если вам есть что сказать мне, сэр, скажите это. Уже поздно, и я ложусь спать.
- Полагаю, со своей милой женой. Вы счастливчик.
Этот джентльмен начал сильно не нравиться мне. Джейми проигнорировал и комментарий, и насмешливый тон, которым он был произнесен, наклонившись вперед, чтобы налить остатки кофе в свою чашку. Я чувствовал его горьковатый аромат даже сквозь запах бизоньей шкуры на моей рубашке.
- Вам знакомо имя Вилли Коултера? – резко спросил мужчина.
- Я знал несколько человек с таким именем из этого места, - ответил Джейми. – В основном в Шотландии.
- Да, это было в Шотландии. Накануне великой резни в Каллодене. Но в тот день у вас была своя маленькая резня, не так ли?
Я рылась в своей памяти в поисках любого упоминания о Вилли Колтере. Напоминание о Каллодене словно ударило меня кулаком в живот.
Джейми вынужден был убить Дугала МакКензи в тот день. И там был один свидетель, кроме меня, сокланник МакКензи по имени Вилли Коултер. Я полагала, что он уже давно мертв, убит или в Каллодене или в последовавших за ним преследованиях, и я была уверена – Джейми думал также.
Наш посетитель слегка наклонился, сардонически улыбаясь.
- Когда-то я был надзирателем на сахарной плантации на острове Ямайка. У нас была бы дюжина черных рабов из Африки, но чернокожие приличного качества становятся все дороже. И вот однажды хозяин послал меня на рынок с кошельком серебра, чтобы посмотреть новый завоз контрактников, большинство из них были преступниками. Из Шотландии.
И среди двух дюжин мужчин, которых надсмотрщик отобрал из оборванных, тощих, вшивых мужчин, был Вилли Коултер. Он был захвачен в плен после битвы, предан суду, быстро осужден и в течение месяца погружен на корабль, направляющийся в Вест-Индию, чтобы никогда больше не увидеть Шотландию.
Я могла видеть только часть лица Джейми, но увидела, как дернулись мышцы на его челюсти. Большинство его людей из Ардсмуира были аналогичным образом транспортированы в Америку, и только интерес Джона Грея спас его от той же участи. Даже спустя столько лет после этого события он испытывал по этому поводу явно смешанные чувства. Однако он лишь кивнул с легким интересом, словно слушал рассказ какого-нибудь путешественника в гостинице.
- Они все умерли в течение двух недель, - сказал незнакомец, скривив рот. – И чернокожие тоже. Проклятые ублюдки принесли с корабля какую-то заразу. И я потерял свою должность. Но я взял с собой одну ценную вещь. Последние слова Вилли Коултера.
*.*.*
Джейми почти не двигался с тех пор, как мистер Икс уселся, но я чувствовала напряжение, гудящее в его теле. Он был словно натянутая тетива.
- Что вы хотите? - спросил он холодно и наклонился, чтобы взять кружку с кофе, обернутую тряпкой.
- Ммфм, - мужчина издал довольный горловой звук и выпрямился, кивнув.
- Я знаю вас, как разумного джентльмена. Я же скромный человек, сэр. Скажем так, сотня долларов? В знак вашей доброй воли, - добавил он с ухмылкой, показавшей его неровные пожелтевшие от табака зубы. - И не трудитесь протестовать. Я знаю, что у вас такая сумма есть. Я разговаривал с джентльменом, у которого вы их выиграли сегодня днем.
Я моргнула. Очевидно, сегодня Джейми посетила необычайная удача. В картах, по крайней мере.
- В знак доброй воли? - повторил Джейми. Он взглянул на чашку в своей руке, затем на ухмыляющееся лицо мужчины из Нижней Шотландии, но видимо решил, что расстояние слишком большое, чтобы кинуть ее. - И дальше …?
- Ну, мы можем обсудить это позже. Я слышал, вы человек со значительным состоянием, полковник Фрейзер.
- И ты собираешься пить мою кровь, как пиявка, да?
- Ну, немного кровопускания пойдет человеку на пользу, полковник. Сохраняет баланс жидкостей, - он пристально посмотрел на меня. - Я уверен, что ваша милая жена понимает, насколько это полезно.
- И что ты имеешь в виду, склизкий червяк? - сказала я, вставая. Джейми, возможно, и решил не бросать в него чашку с кофе, но я была готова воспользоваться кофейником.
- Манеры, женщина, - сказал он, бросив на меня осуждающий взгляд, а затем снова перевел взгляд на Джейми. - Разве ты не бил ее, мужик?
Я могла видеть, как напряжение в теле Джейми изменилось; лук был натянут, и стрела готова сорваться.
- Не … - начала я, поворачиваясь к Джейми, но не закончила. Я видела, как изменилось его лицо, увидела, как он прыгнул к мужчине, и развернулась как раз в тот момент, когда Иэн, материализовавшийся из темноты за спиной шантажиста, обхватил его горло жилистой рукой.
Я не видела ножа. Это было и не нужно, я видела лицо Иэна, сосредоточенное, без всякого выражения, и я видела лицо бывшего надзирателя. Его челюсть отвисла, глаза закатились, показав белки, спина изогнулась дугой в бесполезной попытке освободиться.
Затем Иэн опустил его, и Джейми поймал падающее обмякшее тело.
- Иисус! - прозвучало за моей спиной восклицание, и я снова развернулась, увидев на этот раз полковника Мартина и его двух адъютантов с отвисшими челюстями, как моментом прежде у мистера Икса.
Джейми, вздрогнув, взглянул на них. Затем, повернув голову, тихо сказал через плечо: «Ruith». «Беги.»
- Эй! Убийство! - заорал один из адъютантов и прыгнул вперед. - Стоять, злодей!
Иэн не стал терять время. Он рванул к отдаленному лесу, но в лагере горело достаточно костров, и его побег был виден всем. Крики Мартина и его адъютантов разносились по округе, заставив людей с громкими вопросами вскочить возле своих костров. Джейми бросил тело и помчался следом за Иэном.
Более молодой адъютант промчался мимо меня. Полковник Мартин бросился следом. Я смогла, выставив ногу, поставить ему подножку, и он упал, перекатившись через костер, подняв фонтан иск и пепла.
Оставив второго адъютанта сбивать с него пламя, я подобрала подол моей рубашки и побежала быстро, как могла, в направлении, в котором убежали Иэн и Джейми.
Лагерь выглядел, как ад Данте. На фоне огненных языков метались и сталкивались черные кричащие фигуры с криками: «Убийство! Убийство!», которые все разрастались по мере того, как все больше людей присоединялись к ним.
В боку кололо, но я продолжала бежать, спотыкаясь на камнях и ямах. Более громкие звуки слева. Я остановилась, задыхаясь и прижимая руку к своему боку, и увидела высокую фигуры Джейми, который боролся с двумя преследователями. Он намеревался отвлечь преследование от Иэна … значит … Я развернулась и побежала в другом направлении.
Разумеется, я сразу же заметила Иэна, который перестал бежать, как только увидел, что Джейми отвлек преследователей, и теперь быстро шел к лесу.
- Убийца! - крикнули за моей спиной. Это был Мартин, черт его побери, несколько обгорелый, но полный решимости. - Стоять, Мюррей! Стоять, говорю!
Услышав свое имя, Иэн побежал снова, делая зигзаги среди костров. Когда он пробегал мимо одного из них, я увидела следующую вплотную за ним тень. Ролло.
Полковник Мартин поравнялся со мной, и я с ужасом увидела в его руке пистолет.
- Ст… - начала я, но врезалась во что-то головой и упала, проглотив остатки слова.
Это была Рэйчел Хантер с распахнутыми глазами и широко отрытым ртом. Она вскочила на ноги и помчалась к Иэну, который словно примерз к земле, увидев ее. Полковник Мартин взвел курок и навел пистолет на Иэна, секундой позже Ролло, распластавшись по воздуху в прыжке, вцепился в его руку.
Столпотворение стало сильнее. Раздались звуки трех выстрелов, и Ролло с визгом упал на землю. Полковник Мартин дернулся и, ругаясь, схватился за прокушенное запястье. Подбежавший Джейми ударил его в живот. Иэн уже бежал к Ролло. Джейми схватил пса за две ноги, Иэн за две другие, и они рванули в темноту, за ними следовали я и Рэйчел.
Задыхаясь, мы остановились на краю леса, и я тотчас упала на колени рядом с Ролло, лихорадочно ощупывая его большое косматое тело, выискивая рану.
- Он не умер, - пропыхтела я. - Плечо … сломано.
- О, боже, - произнес Иэн, и я почувствовала, как он повернул голову в сторону преследователей. - О, Иисус. - Я услышала в его голосе слезы. Он вытащил из-за пояса нож.
- Что ты делаешь? - воскликнула я. - Его можно вылечить.
- Они убьют его, - сказал он. - Если меня не будет здесь, чтобы остановить их, они убьют его! Лучше я сам.
- Я … - начал Джейми, но Рэйчел Хантер опередила его, упав на колени и схватив Ролло за загривок.
- Я позабочусь о твоем псе, - сказала она решительно. - Беги!
Он кинул последний отчаянный взгляд не нее, потом на Ролло и побежал.
Глава 69. УСЛОВИЯ КАПИТУЛЯЦИИ
Когда утром пришло сообщение от генерала Гейтса, Джейми знал, о чем оно могло быть. Иэн исчез, и неудивительно. Он мог быть в лесу или в одном из индейских лагерей, но в любом случае никто не сможет найти его, если он сам не захочет.
Парень был также прав насчет пса. Они жаждали убить его, особенно полковник Мартин, и потребовались не только усилия Джейми, но действия молодой квакерши, которая распростерлась на косматом собачьем туловище, заявив, что сначала они должны убить ее.
Это немного умерило пыл Мартина, но общественное мнение все еще склонялось в пользу того, чтобы стащить девушку с тела и убить собаку. Джейми приготовился вмешаться, но из тьмы, как ангел-мститель, появился брат Рэйчел. Денни встал перед ней и назвал толпу трусами, отступниками и бесчеловечными монстрами, стремящимися отомстить невинному животному, не говоря уже об их проклятой несправедливости – да, он действительно сказал «проклятой», и воспоминание об этом заставило Джейми улыбнуться даже перед лицом предстоящей встречи – когда они довели молодого человека до изгнания и погибели из-за собственных подозрений и беззакония, и не захотели найти в себе малейшую искру божественного сострадания, которая дана Богом каждому человеку …
Джейми явился в штаб Гейтса, убрав подальше эти приятные воспоминания и приняв мрачный вид, полагающийся при данных обстоятельствах.
Гейтс выглядел так, словно сам переживал нелегкие времена, что, говоря по справедливости, так и было. На мягком круглом лице никогда не проступали кости, но теперь оно обвисло, как яйцо всмятку, а маленькие глаза за очками в проволочной оправе были налиты кровью.
- Садитесь, полковник, - сказал он и пододвинул к нему графин со стаканом.
Джейми был озадачен. Он не раз был на разборках у высших чинов и знал, что они не начинаются с предложения выпивки. Однако он принял стакан и осторожно отпил из него.
Гейтс осушил свой стакан одним махом и с тяжелым вздохом поставил его на стол.
- Мне требуется ваша помощь, полковник.
- Буду рад, - все еще с опаской ответил Джейми. Что могло понадобиться этому толстому ублюдку от него? Если информация о местонахождении Иэна или объяснение убийства, он мог получить ее от других. Если нет …
- Переговоры о капитуляции почти закончены, - Гейтс кинул унылый взгляд на кипу рукописных бумаг, вероятно, относящихся к переговорам.
- Войска Бергойна под командованием своих офицеров должны уйти из лагеря с военными почестями и сложить оружие на берегу Гудзона. Все офицеры сохраняют свои мечи и снаряжение, солдаты – свои ранцы. Армия должна отправиться в Бостон, где ее должным образом накормят и разместят перед отправкой в Англию. Единственное условие – они не должны снова служить в Северной Америке во время этой войны. Щедрые условия, я думаю, вы согласитесь, полковник?
- Очень щедрые, сэр.
Удивительно. Что произошло такого, что заставило генерала, имеющего преимуществ победителя, пойти на такие условия?
Гейтс кисло улыбнулся.
- Вижу, вы удивлены, полковник. Вероятно, вы будете удивлены меньше, если я скажу вам, что сэр Генри Клинтон направляется на север.
И Гейтс торопиться заключить договор о капитуляции, избавившись таким образом от Бергойна, чтобы иметь время подготовиться к атаке с юга.
- Да, сэр, я понимаю.
- Хорошо, - Гейтс прикрыл глаза и снова тяжело вздохнул. - У Бергойна есть дополнительное требование, прежде чем он примет условия.
- Да, сэр?
Гейтс открыл глаза и медленно осмотрел его.
- Мне сказали, что вы кузен бригадного генерала Саймона Фрейзера.
- Да.
- Хорошо. Тогда я уверен, вы будете не против оказать небольшую услугу своей стране.
Маленькая услуга, касающаяся Саймона?
- Однажды он выразил своим адъютантам желание, чтобы его похоронили на месте гибели, что они и сделали, но при возможности он хотел бы, чтобы его тело увезли в Шотландию, где он мог бы покоиться с миром.
- Вы хотите, чтобы я отвез тело в Шотландию? – выпалил Джейми. Он не мог больше удивиться, даже если бы Гейтс вскочил на стол и станцевал хорнпайп[38]. Генерал кивнул, дружелюбие его зашкаливало.
- Вы быстро соображаете, полковник. Да. Это последнее требование Бергойна. Он говорит, что солдаты очень любили бригадира, и то, что его желание будет выполнено, позволит им уйти без чувства вины, что оставляют его могилу.
Это звучит весьма романтично, и вполне в духе Бергойна, подумал Джейми. Генерал имел репутацию любителя драматических жестов. И, вероятно, он не ошибался насчет настроения людей, служивших под началом Саймона. Бригадир был хорошим человеком.
И несколько запоздало до него дошло, что конечный результат этой просьбы …
- Будет ли какое-нибудь обеспечение для путешествия в Шотландию с телом, сэр? – деликатно спросил он. – Сейчас блокада.
- Вас доставят вместе с вашей женой и слугами на один из кораблей Его Величества, и вам будет предоставлена сумма на транспортировку гроба, как только он прибудет в Шотландию. Вы согласны, полковник Фрейзер?
Он был настолько ошеломлен, что едва понял, что сказал в ответ, но, очевидно, этого было достаточно, поскольку Гейтс устало улыбнулся и отпустил его. Он вернулся в свою палатку, испытывая головокружение и размышляя, можно ли замаскировать Молодого Иэна под горничную своей жены в манере Чарльза Стюарта.
*.*.*
Октябрь 17, как все дни до этого, начался с серости и тумана. В своей палатке генерал Бергойн оделся с особой тщательностью, в великолепный алый мундир с золотыми галунами и шляпу, украшенную перьями. Уильям увидел его, когда вместе с другими офицерами явился в палатку Бергойна на последнюю мучительную встречу.
С ними говорил барон фон Ридзель. Он забрал все полковые знамена и сказал, что отдаст их своей жене, чтобы она зашила их в подушку и тайно отвезла в Брунсвик.
Уильяма это не волновало. Он чувствовал глубокую скорбь, поскольку никогда раньше не оставлял товарищей на поле боя и не уходил побежденным. Позорно, но не смертельно: генерал был прав, говоря, что они не могли предпринять еще одну атаку, не потеряв большую часть армии, настолько плачевным было их положение.
Теперь они со скорбным видом молча выстраивались в ряд, и все же, когда зазвучали труба и барабан, полк за полком последовали за развевающимися знаменами с высоко поднятыми головами. По словам генерала, противник отступил по приказу Гейтса. «Как тактично, - отстраненно подумал Уильям – американцы не станут свидетелями их унижения.»
Сначала красные мундиры, затем немецкие полки: драгуны и гренадеры в синем, пехота в зеленом и артиллерия из Гессен-Касселя.
На речных отмелях лежало множество мертвых лошадей, и зловоние усиливало мрачный ужас этого события. Артиллерия оставила здесь свои пушки, а пехота, шеренга за шеренгой, высыпала патроны из патронташей и складывала ружья. Некоторые мужчины были в такой ярости, что разбивали приклады ружей, прежде чем бросить их. Уильям видел, как барабанщик проткнул ногой барабан. Сам он не испытывал ни ярости, ни ужаса.
Все что он хотел сейчас – это увидеть своего отца.
*.*.*
Континентальные войска и ополчение промаршировали на место встречи в Саратоге и там выстроились вдоль обеих сторон дороги. Некоторые женщины тоже пришли посмотреть издалека. Я могла остаться в лагере и наблюдать историческую церемонию подписания двумя генералами капитуляции, но последовала за войском.
Солнце взошло, и туман рассеялся, как и во все дни за последние несколько недель. В воздухе чувствовался запах дыма, небо было октябрьское, бесконечное и голубое.
Артиллерия и пехота равномерно распределились вдоль дороги. На людях не было форменной одежды, и оружие у каждого было разное, но каждый держал свой мушкет или ружье или стоял возле своей пушки.
Это была разношерстная команда во всех смыслах этого слова, со свисающими с пояса рожками с порохом и мешочками с дробью, некоторые носили диковинные старомодные парики. И они стояли в серьезном молчании, выставив правую ногу вперед, и положив правую руку на оружие, и наблюдали, как марширует враг.
Я стояла в лесу немного позади Джейми и видела, как его плечи немного напряглись. Уильям прошел мимо, высокий и прямой, с лицом человека, которого на самом деле здесь нет. Джейми не опустил голову и не сделал никаких усилий, чтобы его не заметили. Он слегка повернул голову, следуя взглядом за Уильямом, пока тот не скрылся из вида. А потом его плечи чуть-чуть опустились, как будто с них упала ноша.
«В безопасности, - сказал этот жест. - Слава богу, он в безопасности».
Глава 70. СВЯТИЛИЩЕ
Лаллиброх
Роджер не мог сказать, что побудило его, разве что чувство покоя, висящее над этим местом, но он начал восстанавливать старую часовню. Руками, камень на камень.
Он попытался объяснить Бри, когда она спросила.
- Из-за них … - наконец, беспомощно сказал он. - Как бы … Я чувствую, словно мне нужна связь с ними, там в прошлом.
Она взяла его руку, распрямила ладонь и стала мягко водить кончиком пальца по его пальцам, прикасаясь к царапинам и коркам на ранках, к почерневшему ногтю, на который упал камень.
- С ними, - повторила она осторожно. - Ты имеешь в виду моих родителей?
- Да, и не только, - не только с Джейми и Клэр, но и со всей семьей, жившей здесь. С его собственным чувством мужчины – защитника и добытчика. Это его вросшая в кости потребность защищать заставила его отринуть христианские принципы накануне рукоположения и отправиться на поиски Стивена Боннета.
- Полагаю … надеюсь, что смогу постигнуть суть … вещей, - сказал он с кривой улыбкой. - Как примирить то, что я узнал тогда, с тем, что я есть сейчас.
- Разве не по-христиански желать спасти свою жену от насилия и продажи в рабство? - спросила она с ощутимой резкостью в голосе. - Потому что если это не так, то я забираю детей и перехожу в иудаизм или синтоизм, или еще куда-нибудь.
Его улыбка стала более искренней.
- Я обрел там кое-то.
- И потерял кое-что тоже, - прошептала она. Не отрывая от него глаз, она протянула руку и коснулась кончиками прохладных пальцев его горла. Шрам от веревки несколько поблек, но все еще был виден; он не делал никаких усилий, чтобы скрыть его. Иногда, когда он разговаривал с людьми, он мог видеть, как их глаза устремлялись на рубец, и, учитывая его рост, мужчины нередко разговаривали со шрамом, а не с ним самим.
Найти ощущение себя как мужчины, найти то, что считал своим призванием. И это, как он предполагал, он искал под грудами упавших камней, под взглядом слепого святого.
Открыл ли бог дверь, показав ему, что теперь он должен стать учителем? Учить детей гэльскому языку? У него было достаточно места, времени и тишины, чтобы задавать себе вопросы. Ответов было мало. Он занимался этим большую часть дня, вспотел, измотался и хотел выпить пива.
Сейчас он уловил краешком глаза тень в дверном проеме и обернулся: Джем или, может быть, Брианна пришли за ним звать домой к чаю. Но это не был никто из них.
Какое-то мгновение он смотрел на пришедшего, копаясь в памяти. Рваные джинсы и толстовка, грязно-светлые волосы острижены и взлохмачены. Конечно, он знал этого человека; ширококостное красивое лицо было знакомо даже под густым слоем светло-коричневой щетины.
- Чем могу вам помочь? - спросил Роджер, схватив лопату. Мужчина не представлял угрозы, но был неряшливо одет и грязен – возможно, бродяга – и было в нем что-то неопределенное, что заставляло Роджера чувствовать напряжение.
- Это церковь, да? - спросил мужчина и ухмыльнулся, хотя в его глазах не было и намека на теплоту. - Предположим, тогда я пришёл просить убежища. - Он внезапно вышел на свет, и Роджер увидел его глаза. Холодный и глубокий, яркий зеленый цвет.
- Убежище, - повторил Уильям Баккли МакКензи. - И потом, дорогой священник, я хочу, чтобы вы сказали мне, кто вы, кто я … и кто, во имя всемогущего бога, мы оба?
ЧАСТЬ ШЕСТАЯ
Возвращение домой
Глава 71. СОСТОЯНИЕ КОНФЛИКТА
Сентябрь 10, 1777
Джон Грей раздумывал, сколько альтернатив может иметь дилемма. Две – стандартное число, но предполагал, что теоретически можно столкнуться с более экзотической формой дилеммы, что-то вроде четырехрогой овцы, которую он однажды видел в Испании.
Самая насущная проблема из всех, что сейчас стояли перед ним, касалась Генриха.
Он написал Джейми Фрейзеру, объяснив состояние Генри, и спросил, сможет ли миссис Фрейзер приехать. Он как можно деликатнее заверил ее в своей готовности взять на себя все расходы по путешествию, устроить ее поездку в обоих направлениях на корабле (с защитой от военных невзгод, насколько это мог обеспечить королевский флот), и предоставить любые материалы и инструменты, которые ей могут понадобиться. Он даже зашел так далеко, что раздобыл немного купороса, который, как он помнил, нужен был ей для приготовления эфира.
Он провел много времени с зависшим над страницей пером, размышляя, стоит ли добавить что-нибудь о Фергюсе Фрейзере и о невероятной истории, которую рассказал ему Перси. С одной стороны, это может побудить Джейми Фрейзера приехать, чтобы разобраться в этом вопросе, что повысит шансы на приезд и миссис Фрейзер. С другой стороны … он не хотел раскрывать Джейми Фрейзеру что-либо, связанное с Перси Бошаном, по разным причинам, как личным, так и профессиональным. В результате он ничего не написал об этом и изложил просьбу, касающуюся исключительно Генри.
Грей провел тревожный месяц, наблюдая, как его племянник страдает от жары и истощения. В конце месяца курьер, которого он послал с письмом в Северную Каролину, вернулся весь в поту, в грязи и с двумя пулевыми отверстиями в кафтане, чтобы сообщить, что Фрейзеры покинули Фрейзерс-Ридж с намерением отправиться в Шотландию, однако услужливо добавил, что эта поездка носила характер визита, а не постоянной эмиграции.
Разумеется, он нашел врача для Генри, не дожидаясь ответа миссис Фрейзер. Ему удалось представиться Бенджамину Рашу, и он попросил этого джентльмена осмотреть своего племянника. Доктор Раш был серьезен, но обнадежил, заявив, что, по его мнению, рубцы, оставленные, по крайней мере, одной из мушкетных пуль, частично закупорили кишечник Генри и способствовали возникновению локализованного очага сепсиса, который и стал причиной его стойкой лихорадки. Он пустил Генри кровь и прописал жаропонижающее средство, но заявил Грею самым решительным образом, что ситуация деликатная и может резко ухудшиться, и только хирургическое вмешательство может привести к излечению.
В то же время он сказал, что верит в то, что Генри достаточно силен, чтобы пережить такую операцию, хотя уверенности в благополучном исходе, конечно, не было. Грей поблагодарил доктора Раша, но решил немного подождать в надежде услышать мнение миссис Фрейзер.
Он выглянул из окна своего арендованного дома на Каштановой улице, наблюдая, как коричневые и желтые листья катятся по булыжникам, гонимые случайным ветром.
Была середина сентября. Последние корабли отправятся в Англию в конце октября, прямо перед штормами в Атлантике. Должен ли он попытаться отправиться с Генри на одном из них?
Он познакомился с местным американским офицером, ответственным за военнопленных, расквартированных в Филадельфии, и подал прошение об условно-досрочном освобождении. Разрешение было дано без труда; пленных офицеров обычно отпускали под честное слово, за исключением особо опасных, а Генри в его нынешнем состоянии вряд ли предпринял бы попытку побега или занялся бы разжиганием восстания.
Но ему еще не удалось договориться об обмене Генри, что позволило бы Грею перевезти его в Англию. Предполагая, что здоровье Генри выдержит путешествие, и что сам он захочет отправиться в путь. Но, скорее всего, здоровье не позволит, и Генри будет против, поскольку был сильно привязан к миссис Вудкок. Грей был готов отвезти и ее в Англию, но она не собиралась уезжать, так как слышала, что ее муж попал в плен в Нью-Йорке.
Грей провел двумя пальцами между бровями и вздохнул. Мог ли он доставить Генри на борт военного корабля против его воли – возможно, под воздействием наркотиков? – тем самым нарушив его условно-досрочное освобождение, разрушив его карьеру и поставив под угрозу жизнь, при условии, что Грей сможет найти в Англии хирурга, способного справиться с ситуацией лучше доктора Раша? Лучшее, на что можно было надеяться от таких действий – это то, что Генри переживет путешествие на время, достаточное, чтобы попрощаться со своими родителями.
Если же он не предпримет этот радикальный шаг, у него останется выбор: заставить Генри пройти сложную операцию, которой тот отчаянно боялся и которая, скорее всего, убьет его, или наблюдать, как мальчик медленно умирает. Потому что он умирал; Грей это ясно видел. Только упрямство и уход миссис Вудкок помогали ему держаться.
Мысль о том, что придется написать Хэлу и Минни и рассказать им … Нет. Он резко встал, не в силах вынести эту неопределенность. Он немедленно посетит доктора Рашу и сделает предложение …
Передняя дверь со стуком распахнулась, впустив ветер, пожухлые листья и племянницу, бледную с круглыми глазами.
- Дотти! - его первым, останавливающим сердце страхом, когда она ворвалась в дом, была мысль, что Генри умер, так как она ходила навестить брата, как делала каждый день.
- Солдаты! - произнесла она, задыхаясь и хватая его за руку. – Солдаты на улицах. Всадники. Говорят, идет армия Хау! Приближается к Филадельфии!
*.*.*
Хау встретился с армией Вашингтона у Брендивайн-Крик 11 сентября на некотором расстоянии к югу от города. Войска Вашингтона были отброшены, но через несколько дней собрались и контратаковали. Однако в разгар битвы разразился сильный ливень, который положил конец боевым действиям и позволил армии Вашингтона отступить к Ридинг-Фернес, оставив небольшой отряд под командованием генерала Энтони Уэйна в Паоли.
Один из командиров Хау, генерал-майор лорд Чарльз Грей – дальний родственник Грея – ночью напал на американцев в Паоли, приказав своим солдатам убрать кремни из мушкетов. Это предотвратило случайный выстрел из оружия, но заставило мужчин сражаться штыками. Несколько американцев были заколоты штыками, их палатки сожжены, около сотни взяты в плен, и 21 сентября Хау с триумфом вошел в город Филадельфию.
Грей наблюдал за шеренгами красных мундиров, маршировавших под барабанную музыку, с крыльца дома миссис Вудкок. Дотти опасалась, что повстанцы, вынужденные покинуть город, могут поджечь дома или убить британских пленников.
- Чепуха, - сказал на это Грей. - Они англичане, хотя и бунтовщики, а не варвары. - Тем не менее, он надел свою форму, взял шпагу, засунул за пояс два пистолета и провел двадцать четыре часа, сидя на крыльце дома миссис Вудкок – с фонарем по ночам – время от времени спускаясь, чтобы поговорить с каким-либо офицером, проходившим мимо, как для того, чтобы узнать новости о ситуации, так и для того, чтобы убедиться, что дом остается в безопасности.
На следующий день он вернулся в свой дом по улицам с окнами, закрытыми ставнями. Филадельфия была настроена враждебно, как и окружающая ее местность. Тем не менее, оккупация города была мирной, насколько вообще может быть мирной военная оккупация. Конгресс бежал при приближении Хау, как и многие наиболее известные повстанцы, включая доктора Бенджамина Раша.
И Перси Бошан тоже.
Глава 72. ПРАЗДНИК ВСЕХ СВЯТЫХ
Лаллиброх
Октябрь 20, 1980
Брианна приложила письмо к носу и глубоко вдохнула. Она знала, что спустя столько времени это было скорее воображение, чем запах, но все же ощущала слабый аромат дыма на страницах. И скорее воображением, чем памятью она ощущала воздух таверны с запахами дыма из очага, жареного мяса, табака и зрелого пива.
Она полагала глупым нюхать письма в присутствии Роджера, но у нее выработалась привычка нюхать их, когда перечитывала их наедине. Они открыли это письмо накануне вечером и несколько раз вместе прочитали и обсудили, но сейчас она достала его снова, желая просто подержать его в руках и побыть немного наедине с родителями.
Может быть, запах действительно на нем был. Она всегда замечала, что запахи запоминаются, совсем не так, как увиденное. Просто когда вы снова чувствуете знакомый запах, он зачастую тянет за собой множество других воспоминаний. И этим осенним днем она сидела, окруженная ароматами спелых яблок и вереска, пылью старых деревянных панелей и запахом мокрого камня – Энни Макдональд только что протерла пол в коридоре – но видела зал таверны восемнадцатого века, пахнущий дымом.
«Ноябрь 1, 1777
Нью-Йорк
Дорогая Бри и другие.
Ты помнишь школьную экскурсию, когда твой урок экономики проходил на Уолл-стрит? В данный момент я сижу в таверне в начале Уолл-стрит, и никаких быков и медведей[39]не видно, не говоря уже о тикерном аппарате[40]. Стены тоже нет[41]. Зато есть несколько коз и небольшая группа мужчин под большим безлистным платаном; они курят трубки и что-то обсуждают. Я не могу сказать, лоялисты ли они, жалующиеся друг другу, или повстанцы, прилюдно замышляющие заговор (что, кстати, гораздо безопаснее, чем делать это втайне), или просто купцы и торговцы - дело сделано, руки пожаты, бумаги подписаны и переданы друг другу. Удивительно, как процветает бизнес в военное время; я думаю, это потому, что обычные правила – какими бы они ни были – теперь не действуют.
Между прочим, это справедливо для большинства человеческих действий. Отсюда расцвет военных романов и возникновение больших состояний на гребне войны. Кажется довольно парадоксальным, хотя, может быть, это лишь логично (спроси Роджера, существует ли такая вещь, как логический парадокс), что процесс, столь убийственный для жизни и материи, затем приводит к взрыву рождаемости и подъему бизнеса.
Раз уж я заговорила о войне – мы все живы и, в основном, целы. Твой отец был легко ранен во время первой битвы в Саратоге (их было две, обе весьма кровавые), и мне пришлось отрезать ему четвертый палец правой руки, негнущийся, ты его должна помнить. Это, конечно, был стресс (думаю, как для меня, так и для него), но не совсем катастрофа. Рана очень хорошо зажила, и хотя все еще причиняет ему сильную боль, ладонь стала гораздо более гибкой и, я думаю, в целом это будет для него лучше.
Мы с задержкой, но все же отправляемся в Шотландию, и при весьма необычных обстоятельствах. Завтра мы садимся на корабль «Ариадна» в сопровождении тела бригадного генерала Саймона Фрейзера. Я на очень короткое время встретилась с генералом перед его смертью, но он, очевидно, был очень хорошим солдатом, и его люди любили его. Британский командующий в Саратоге Джон Бергойн попросил в качестве условия к соглашению о капитуляции, чтобы твой отец (он родственник генерала и знает, где находится его родовое поместье в Хайленде) перевез тело в Шотландию в соответствии с пожеланиями бригадира. Это было неожиданно, но весьма кстати. Не представляю, как бы мы иначе справились, хотя твой отец говорит, что он бы что-нибудь придумал.
Материально-техническое обеспечение этой экспедиции, как ты можешь предположить, несколько деликатно. Г-н Костюшко, известный как «Кос» среди близких людей, включая твоего отца (Ну, на самом деле, он всем известен как «Кос», потому что никто, кроме твоего отца, не может произнести его имя и даже не пытается. У них с твоим отцом взаимная симпатия.) предложил свои услуги. Дворецкий генерала Бергойна (разве не все берут своих дворецких с собой на войну?) снабдил его большим количеством свинцовой фольги от винных бутылок (Ну, в данных обстоятельствах нельзя винить генерала Бергойна, если он много пил. Хотя общее впечатление у меня такое, что все с обеих сторон пьют постоянно, как рыбы, независимо от военной ситуации в данный момент). Из этой фольги Кос сотворил чудо инженерной мысли: облицованный свинцом гроб (очень нужная вещь) на съемных колесах (тоже очень нужная вещь; гроб, должно быть, весит около тонны, хотя твой отец говорит, что нет, всего семь-восемь центнеров, но поскольку он сам не пытался поднимать его, не понимаю, откуда он знает).
Генерал Фрейзер был похоронен около недели назад, и его пришлось эксгумировать для транспортировки. Это было неприятно, но могло быть и хуже. На раскопки пришли индейцы, бывшие под его командованием, и которые очень его уважали. Они привели с собой шамана (думаю, что это был мужчина, но не могу быть уверена; он был невысоким, круглым и носил птичью маску), который сильно окуривал останки горящим шалфеем и душистой травой (помогло не очень сильно с точки зрения обоняния, но дым слегка прикрыл более ужасные виды) и некоторое время пел над ним. Мне хотелось спросить Иэна, о чем он поет, но из-за неприятного стечения обстоятельств, о которых я не буду здесь рассказывать, он отсутствовал.
Я напишу более подробно в следующем письме; это очень сложно, а я должна закончить это письмо до отплытия. Важной новостью относительно Иэна является то, что он влюблен в Рэйчел Хантер (прекрасную молодую женщину и квакершу, что представляет некоторые трудности) и что технически он является убийцей и, следовательно, не может появляться публично в окрестностях Континентальной армии. В результате технического убийства (весьма неприятный человек и не очень большая потеря для человечества, уверяю вас) Ролло получил огнестрельное ранение, также у него сломана лопатка. Он должен выздороветь, но не может пока легко двигаться. Рэйчел присмотрит за ним ради Иэна, пока мы ездим в Шотландию.
Поскольку общеизвестно, что индейцы очень уважали бригадира, капитан «Ариадны» не был удивлен, когда его проинформировали, что тело будут сопровождать не только родственник (и его жена), но и могавк, немного говорящий на английском (Я буду сильно удивлена, если кто-либо в королевском флоте сможет отличить горца от могавка).
Я надеюсь, что эта попытка будет без приключений в отличие от нашего первого путешествия. Если так и произойдет, то следующее письмо будет написано в Шотландии. Скрестите ваши пальцы.
Со всей любовью,
Мама
P.S. Твой отец настаивает, чтобы добавить несколько строк. Это будет его первая попытка писать с ампутированным пальцем, и мне хочется посмотреть, как станет работать рука, но он настаивает на приватности. Я не знаю, связано ли это с тем, что он хочет написать, или он просто не желает, чтобы кто-нибудь видел его трудности с рукой. И то, и другое, наверное.»
Третья страница письма заметно отличалась. Написано было более размашисто, чем обычно, но рука отца по-прежнему была узнаваема, хотя буквы казались более рыхлыми и менее заостренными. Она почувствовала, как у нее сжалось сердце не только от мысли об изуродованной руке отца, медленно рисующего каждую букву, но и от того, что, по его мнению, стоило таких усилий написать.
«Моя дорогая,
Твой брат жив и не ранен. Я видел, как он со своим войском вышел из Саратоги, направляясь в Бостон, а затем в Англию. Он не будет больше воевать на это войне. Deo gratias[42].
Твой любящий отец,
Дж.Ф.
Postscriptum: Это день всех святых. Помолись обо мне.»
Монахини всегда им говорили, а она рассказала ему, что читая «Отче наш», «Радуйся, Мария» и «Славься» в праздник Всех святых, можно добиться освобождения души из чистилища.
- Черт побери, - пробормотала она, яростно фыркая и роясь в столе в поисках салфетки. - Я знала, что ты заставишь меня плакать. Снова.
*.*.*
- Брианна?
Голос Роджера из кухни, застал ее врасплох. Она не ждала его возвращения из развалин часовни еще час или два. Торопливо, высморкавшись, она крикнула: «Иду!» и только надеялась, что недавние слезы не проявились в ее голосе. Но лишь выйдя в коридор и увидев его возле полуоткрытой зеленой двери в кухни, она поняла, что голос его звучал странно.
- Что? - спросила, убыстряя шаги. - Дети …
- Они в порядке, - прервал он ее. - Я сказал Энни отвести их на почту угостить мороженым. - Он на шаг отошел от двери и показал ей войти.
Войдя, она замерла. Прислонившись к старой каменной мойке и сложив руки на груди, стоял мужчина. Он выпрямился, когда ее увидел, и поклонился. Поклон показался ей очень странным, но все же каким-то знакомым. Она не успела подумать, почему, как он снова выпрямился и произнес мягким шотландским голосом: «Ваш слуга, мадам».
Она взглянула в его глаза, которые были словно отражение глаза Роджера, затем перевела потрясенный взгляд на мужа, чтобы убедиться в этом. Да, так и было.
- Кто …
- Позволь мне представить тебе Уильяма Баккли МакКензи, - сказал Роджер с заметным раздражением в голосе. - Также известный, как Накелави.
Мгновение все, что он говорил, не имело для нее смысла. Затем поток чувств: удивление, ярость, неверие - затопили ее так, что ни одно из них не могло оформиться в слова, и она только молча раскрывала рот.
- Прошу вашего прощения, мэм, за то, что напугал ваших детей, - сказал мужчина. - Я понятия не имел, что они ваши. Я не хотел, чтобы меня раскрыли, прежде чем сам не разберусь во всем этом.
- Во всем … что? - Брианна, наконец, нашла несколько слов. Мужчина слегка улыбнулся.
- Ну, что касается этого, думаю, вы и ваш муж знаете лучше меня.
Брианна выдвинула стул и довольно резко села, жестом показав мужчине сделать то же самое. Когда он вышел на свет, она увидела, что на скуле у него была ссадина. Высокая скула, которая в совокупности с виском и глазницей показалась ей ужасно знакомой; да и сам мужчина показался знакомым. «Но, конечно же», - ошеломленно подумала она.
- Он знает, кто он? - спросила она, обращаясь к Роджеру, который, как она теперь заметила, поглаживал свою правую руку, на костяшках пальцев которой засохла кровь. Он кивнул.
- Я сказал ему. Хотя не думаю, что он мне поверил.
Кухня была надежным, уютным местом, мирным, благодаря осеннему солнцу и кухонным полотенцам в голубую клетку, висевшим на «Аге». Но теперь она казалась обратной стороной Юпитера, и, потянувшись к сахарнице, Брианна подумала, что ничуть не удивилась бы, увидев, как ее рука прошла сквозь нее.
- Сегодня я склонен верить гораздо больше, чем три месяца назад, - сказал мужчина сухим тоном, в котором слышалось слабое эхо голоса ее отца.
Она сильно тряхнула головой, надеясь прояснить ее, и спросила: «Хотите кофе?» вежливым голосом, который мог бы принадлежать домохозяйке из ситкома.
При этом его лицо просветлело, и он заулыбался. Зубы у него были в пятнах и немного кривые. «Ну, конечно», - подумала она с поразительной ясностью. В восемнадцатом веке ни о каких дантистах и речи быть не могло. Мысль о восемнадцатом веке заставила ее вскочить на ноги.
- Ты! - воскликнула она. - Ты сделал так, что Роджера повесили!
- Да, - сказал он, ни мало не смущенный. - У меня не было такого намерения. И если ему захочется ударить меня еще раз, я позволю ему. Но …
- Это за испуг детей, - сказал Роджер сухо. - Повешение же … Может быть, мы поговорим об этом позже.
- Прекрасный разговор для священника, - сказал мужчина с ухмылкой. - Не многие священники путаются с чужими женами.
- Я … - начал Роджер, но Брианна прервала его.
- Я побью тебя, черт побери, - заявила она, уставившись на мужчину, который к ее негодованию закрыл глаза и наклонился вперед.
- Хорошо, - произнес он сквозь сжатые губы. - Давайте.
- Не в лицо, - посоветовал Роджер, разглядывая свои сбитые костяшки. - Заставь его встать и пни по яйцам.
Глаза Уильяма Баккли широко открылись, и он с упреком посмотрел на Роджера.
- Думаешь, она нуждается в советах?
- Думаю, ты нуждаешься в разбитых губах, - сказала она ему, но медленно села, не сводя с него глаз.
- Хорошо, - сказала она, немного успокоившись. - Поговорим.
Он с опаской кивнул и, дотронувшись до ссадины на скуле, коротко поморщился.
«Сын ведьмы, - внезапно подумала она. - Он знает это?»
- Вы упоминали про кофе, - сказал он несколько мечтательным голосом. – Я давно не пил настоящий кофе.
*.*.*
Он был очарован плитой и, прижимаясь к ней спиной, почти дрожал от восторга.
- О, Святая дева, - выдохнул он, прикрыв глаза. - Разве это не прекрасная вещь?
Кофе он назвал хорошим, но довольно слабым. Неудивительно, подумала Брианна; кофе, к которому он привык, часто варился на огне в течение нескольких часов. Он извинился за свои манеры, которые на самом деле были хорошими, сказав, что некоторое время не ел.
- Как ты питался? - спросил Роджер, глядя на постепенно уменьшающуюся стопку сэндвичей с арахисовым маслом и желе.
- Во-первых, воровал из коттеджей, - откровенно признался Баккли. - Через некоторое время я добрался до Инвернесса и сел на обочине улицы, совершенно ошеломленный огромными ревущими повозками, проносившимися мимо меня. Я, конечно, видел машины на дороге на север, но другое дело, когда они проносятся рядом с твоими ногами. В конце концов, я сел возле церкви на Хай-стрит, потому что, по крайней мере, я знал это место и решил, что пойду и попрошу у священника кусочек хлеба, когда приду в себя. Я был немного напуган, знаете ли, - сказал он, доверительно наклоняясь к Брианне.
- Надо думать, - пробормотала она и приподняла брови, взглянув на Роджера. - Старая церковь Святого Стефана?
- Да, она находится на Хай-стрит, - он переключил внимание на Уильяма Баккли. - Так, ты заходил в церковь? Говорил со священником? Доктором Уизерспуном?
Баккли с полным ртом кивнул.
- Он увидел меня, сидящим перед церковью, и вышел ко мне, добрый человек. Спросил, нужна ли мне помощь, и когда я подтвердил, он сказал мне, куда пойти, чтобы получить еду и постель, и я пошел. Называется благотворительное общество.
Люди, работающие там, дали ему одежду вместо его обносков и нашли для него работу на молочной ферме за городом.
- Тогда почему ты не на ферме? - спросил Роджер одновременно с Брианной, которая спросила: «Как вы оказались в Шотландии?» Они оба замолчали, показывая жестами друг другу продолжать, а Уильям Баккли, махнув рукой, продолжил быстро жевать, затем сглотнул несколько раз и залпом допил кофе.
- Матерь божья, эта еда очень вкусная, но застревает в горле. Вы хотите знать, почему я нахожусь на вашей кухне, ем вашу еду, а не лежу мертвый в ручье в Северной Каролине?
- Поскольку ты напомнил об этом, то да, - сказал Рорджер, откинувшись в кресле. – Начни с Северной Каролины.
Баккли кивнул, откинулся назад, сложив руки на животе, и начал.
*.*.*
Его семья в Шотландии страдала от голода, как и многие шотландцы после Каллодена, и он, набрав достаточно денег, эмигрировал из страны вместе с женой и маленьким сыном.
- Я знаю, - сказал Роджер. - Это ты просил меня спасти их на корабле в ту ночь, когда капитан приказал выбросить больных за борт.
Баккли удивленно поглядел на него широко открытыми зелеными глазами.
- Да? Я тебя не разглядел в такой темноте и в отчаянии. Если бы я знал … - он замолчал и покачал головой. - Что ж, что сделано, то сделано.
- Это так, - сказал Роджер. - Я тоже не мог разглядеть тебя в темноте. Я узнал тебя позже из-за твоей жены и сына, когда снова встретил их в Аламансе. - К его сильному раздражению, последний звук с хрипом застрял в горле. Он прочистил его и ровным голосом повторил - В Аламансе.
Баккли медленно кивнул, с интересом глядя на горло Роджера. Было ли в его глазах сожаление? «Вероятно, нет», - подумал Роджер. Он также не поблагодарил его за спасение жены и ребенка.
- Да. Ну, я думал взять землю и обрабатывать ее, но… ну, в общем, я не был хорошим фермером. И не строителем. Ничего не знал о горной местности и не больше о посевах. И я не охотник. Мы бы, конечно, умерли от голода, если бы я не взял Мораг и Джема (так зовут и моего сына, разве не странно?) обратно в предгорья и стал работать там на крохотной скипидарной плантации.
- Страннее, чем ты думаешь, - прошептала Бри себе под нос и более громко. - Итак?
- Итак, мужик, на которого я работал, связался с регуляторами, и те, кто там работал, тоже отправились с ним. Мне следовало оставить Мораг, но там был парень, который положил на нее глаз: он был кузнецом, и у него была только одна нога, поэтому он не пошел с нами. Я не мог оставить ее, поэтому она и малыш пошли со мной. Где она встретила еще одного парня, тебя, - многозначительно сказал он.
- Разве она не сказала тебе, кто я? - раздраженно спросил Роджер.
- Ну, она сказала, - признал Баккли. - Она рассказала про корабль и все такое, и сказала, что это был ты. И все же, - добавил он, пристально взглянув на Роджера, - ты регулярно занимаешься любовью с чужими женами, или просто Мораг тебе приглянулась?
- Мораг – моя пятикратная, а может всего лишь четырехкратная прабабушка, - ровным голосом сказал Роджер. Он устремил на Баккли взгляд такой же, как и у этого мужчины. - И раз уж ты спросил меня, кто ты, ты мой дедушка. Пяти- или шестикратный. Моего сына назвали Джереми в честь моего отца, которого назвали в честь его дедушки, которого назвали в честь вашего сына. Я так думаю, - добавил он. - Возможно, я пропустил одного или двух Джереми.
Баккли уставился на него, его щетинистое лицо потемнело. Он моргнул раз или два, взглянул на Брианну, которая кивнула, затем снова посмотрел на Роджера, внимательно изучая его лицо.
- Погляди на его глаза, - подсказала Брианна. – Пронести зеркало?
Баккли открыл рот, будто хотел ответить, но не нашел слов и потряс головой, словно отгоняя мух. Он взял свою чашку, посмотрел на нее некоторое время, словно удивляясь, что она пустая, потом поставил ее обратно на стол. Потом взглянул на Брианну.
- У вас нет в доме чего-нибудь покрепче кофе, a bhana-mhaighstir[43]?
*.*.*
Роджер потратил некоторое время, роясь в кабинете в поисках генеалогического древа, составленного давным-давно преподобным. Пока он ходил, Бри нашла бутылку обана[44] и налила Уильяму Баккли щедрый стакан, затем, поколебавшись, налила виски себе и Роджеру и поставила на стол графин с водой.
- Не хотите немного воды? - вежливо спросила она. - Или предпочитаете чистый?
К ее удивлению, он потянулся за графином и плеснул немного воды в виски. Он увидел выражение ее лица и улыбнулся.
- Если бы это был самогон, я бы выпил его, не разбавляя. Но виски – более изысканное питье, немного воды раскрывает его букет. Но вы сами знаете это, не так ли? Хотя вы не шотландка.
- Шотландка, - сказала она. - Со стороны отца. Его имя Джеймс Фрейзер из Лаллиброха. Его называли Данбоннетом.
Он моргнул, огляделся и снова посмотрел на нее.
- Вы тоже … другая? - сказал он. - Как ваш муж и я. Другая … что бы это ни было?
- Что бы это ни было, - согласилась она. - Вы знали моего отца?
Он покачал головой, прикрыв глаза, пока пил, и замедлил с ответом, дождавшись пока виски не скатится в желудок.
- Боже мой, это прекрасно, - выдохнул он и открыл глаза. - Нет, я родился за год до Каллодена, но я слышал о Данбоннете, когда был мальчишкой.
- Вы сказали, что вы не фермер, - сказала Бри с любопытством. - Чем вы занимались в Шотландии до отъезда?
Он глубоко вдохнул и выпустил воздух через нос точно так, как делал ее отец. Черта МакКензи, подумала она с усмешкой.
- Я был законником, - внезапно сказал он и взял стакан.
- Ну, что ж, очень полезная профессия, - сказал подошедший Роджер. Он внимательно посмотрел на Баккли и расстелил на столе лист с фамильным древом МакКензи.
- Вот ты, - он указала на запись, затем провел пальцем вниз. - А вот я. - Баккли моргнул и наклонился ниже, рассматривая записи. Брианна видела, как дернулся его кадык, когда он сглотнул. Когда он поднял голову, его лицо под щетиной было бледным.
- Да, это мои родители. И маленький Джем – мой Джем – там, где и должен быть. У меня есть еще ребенок, - сказал он внезапно, поворачиваясь к Бри. - Или я так думаю. Мораг была беременна, когда я исчез.
Роджер сел, его лицо уже не было настороженно враждебным, и в нем проглядывало что-то, похожее на сочувствие.
- Расскажи, - попросил он, - как ты попал к нам.
Баккли подтолкнул стакан, но не попросил наполнить его.
Владелец плантации, где он работал, после Адаманса разорился, был заключён в тюрьму за поддержку регуляторов, а его собственность была конфискована. МакКензи некоторое время скитались, не имея ни денег, ни дома, ни близких родственников, которые могли бы им помочь.
Брианна с Роджером обменялись быстрыми взглядами. Если бы Баккли знал, что находился недалеко от близких родственников, причем богатых. Джокаста Кэмерон была сестрой Дугала МакКензи и тетей этого мужчины. Если бы он это знал.
Она подняла брови в молчаливом вопросе Роджеру, но он слегка покачал головой. Это подождет.
Наконец, продолжал Баккли, они приняли решение вернуться в Шотландию. У Мораг там осталась семья: брат в Инвернессе, который был преуспевающим торговцем кукурузой. Мораг написала ему, и он убедил их вернуться, заверив, что найдет место для Уильяма в своем бизнесе.
- В то время я был бы рад выгребать навоз из трюмов судов, перевозящих скот, - со вздохом признался Баккли. - Однако Эфраим, брат Мораг, Эфраим Ганн, написал, что, по его мнению, я мог занять должность клерка. Я умею хорошо писать и считать.
Соблазна работы – работы, к которой он был хорошо подготовлен – и места для жизни было достаточно сильной мотивацией, чтобы маленькая семья захотела еще раз отправиться в опасное путешествие по Атлантике. Эфраим прислал средства для их переезда, и они вернулись, высадившись в Эдинбурге, а оттуда медленно направились на север.
- В основном в повозке. - Баккли пил уже третий стакан виски, Брианна и Роджер от него не отставали. Он налил немного воды в пустой стакан и прополоскал ею рот, прежде чем проглотить, затем кашлянул и продолжил.
- Повозка в очередной раз сломалась недалеко от места, которое называется Крейг-на-Дун. Я думаю, вы двое знаете его? - он перевел взгляд между ними, и они кивнули. - Да. Что ж, Мораг чувствовала себя нехорошо, да и ребенок тоже устал, так что они прилегли в траве, немного поспать, пока колесо чинили. У погонщика был приятель, и моя помощь ему не понадобилась, поэтому я отправился размять ноги.
- И ты поднялся на холм к камням, - сказала Брианна, чувствуя, как сжимается ее сердце.
- Ты знаешь дату, когда это было? - вмешался Роджер.
- Лето, - медленно произнес Баккли. - Где-то в районе дня летнего солнцестояния, но не могу сказать точную дату. Что?
- День летнего солнцестояния, - сказала Брианна и легонько икнула. - Это … думаем, это было открыто, что бы это ни было.
Звук автомобиля на подъездной дорожке донесся до них, и все трое испуганно подняли головы.
- Энни и дети. Что нам с ним делать? - спросила она Роджера.
Он мгновение глядел на Баккли, сузив глаза, затем решил.
- Нам нужно подумать, что сказать про тебя, - сказал Роджер, поднимаясь. - На время … Идем со мной.
Мужчина тут же встал и последовал за Роджером в буфетную. Она услышала, как голос Баккли зазвучал громче от удивления, короткое объяснение Роджера, а затем скрип, когда они сдвинули скамейку с крышки над норой священника.
Двигаясь, словно в трансе, Брианна поспешно поднялась, чтобы вымыть три стакана, убрать виски и воду. Услышав стук молотка о входную дверь, она слегка подпрыгнула. Все-таки, не дети. Кто это мог быть?
Она схватила генеалогическое древо со стола и поспешила по коридору, остановившись, чтобы бросить его на стол Роджера, и направилась к двери.
«Сколько ему лет?» - внезапно подумала она, взявшись за ручку. На вид ему около тридцати, может быть, но …
- Привет, - сказал Роб Кэмерон и слегка встревожился, увидев выражение ее лица. – Я пришел в неподходящее время?
*.*.*
Роб принес книгу, которую Роджер давал ему, и приглашение для Джема: захочет ли тот прийти порисовать с Бобби в пятницу, съесть прекрасный ужин из рыбы и переночевать у них?
- Уверена,, он будет рад, - сказала Брианна, - но его нет … О, вот и он. - Энни только что подъехала, с грохотом переключая передачу, из-за чего двигатель заглох на подъездной дорожке. Брианна слегка вздрогнула, радуясь, что Энни не взяла ее машину.
К тому времени, как детей извлекли из машины, вытерли и заставили вежливо пожать руки мистеру Кэмерону, Роджер вышел из задней части дома и сразу же погрузился в разговор о своих усилиях по реставрации часовни, который продлился достаточно долго, чтобы настало время ужина, и было бы невежливо не попросить его остаться ...
И вот Брианна обнаружила, что в каком-то оцепенении готовит яичницу, разогревает бобы и жарит картофель, думая об их незваном госте под полом, который, должно быть, чувствует запах готовки и умирает от голода, и что, черт возьми, им делать с ним?
Все время, пока они ели, вели приятную беседу, укладывали детей спать, пока Роджер и Роб обсуждали пиктские камни и археологические раскопки на Оркнейских островах, ее мысли были сосредоточены на Уильяме Баккли Маккензи.
«Оркнейские острова, - думала она. - Роджер сказал, что накелави – это упырь с Оркнейских островов. Он был на Оркнейских островах? Когда? И какого черта он все это время крутился возле нашей башни? Когда он узнал, что произошло, почему просто не вернулся? Что он здесь делает?»
К тому времени, как Роб ушел – и взял еще одну книгу – с многословной благодарностью за еду и напоминанием о пятничной встрече, она уже была готова вытащить Уильяма Баккли из норы священника за шкирку, самой отвезти его прямо Крейг-на-Дун и запихнуть в камни.
Но когда он, наконец, выбрался наружу, двигаясь медленно, бледный и явно голодный, она обнаружила, что ее волнение утихло. Немного. Она быстро приготовила для него свежие яйца и села рядом с ним, пока Роджер ходил по дому, проверяя двери и окна.
- Хотя, полагаю, теперь нам не нужно беспокоиться об этом, - заметила она саркастически, - так как вы находитесь в доме.
Он устало поднял голову.
- Я сказал уже, что извиняюсь, - сказал он негромко. - Хотите, чтобы я ушел?
- И куда вы пойдете, если я скажу «да»? - недобро спросила она
Он повернулся лицом к окну над кухонной раковиной. При дневном свете в него был виден двор со старыми деревянными воротами и пастбище за ним. Теперь вокруг не было ничего, кроме черноты безлунной ночи в Хайленде. По ночам христиане оставались дома и поливали святой водой косяки дверей, потому что существа, бродившие по болотам и высотам, не были святыми.
Он ничего не сказал, лишь сглотнул, и она увидела, как приподнялись волоски на его руках.
- Вы не обязаны уходить, - сказала она сурово. - Мы найдем, где вам поспать, но завтра …
Он закивал головой, не глядя на нее, и собрался встать. Она остановила его, схватив за запястье, и он удивленно взглянул на нее темными в неярком свете глазами.
- Скажите мне одну вещь, - сказала она. - Вы хотите вернуться назад?
- О, боже, да, - сказал он и отвернулся, но голос его хрипел. - Я хочу к Мораг, хочу к моему сыну.
Она отпустила его руку и встала, ей в голову пришла одна мысль.
- Сколько вам лет? - внезапно спросила она, и он пожал плечами.
- Тридцать восемь, - ответил он. - Почему?
- Просто … любопытно, - сказала она и двинулась к «Аге», убавить ее мощность на ночь. – Идемте, я постелю вам в гостиной. Завтра мы … посмотрим.
Она повела его по коридору мимо кабинета Роджера, и в ее желудке ворочался кусок льда. Свет в кабинете горел, и бумага с фамильным древом все еще лежала на столе. Он смотрел на даты? Она думала, что нет. Даты рождения и смерти были указаны не на всех записях, но у него они были. Уильям Баккли МакКензи умер в возрасте тридцати восьми лет.
Он не вернется назад, подумала она, и на ее сердце образовалась корочка льда.
*.*.*
Лох-Эррохти, тусклый, как олово, лежал под низким небом. Они стояли на пешеходном мосту через реку Альт-Руйге-нан-Саорах, впадающую в озеро, и смотрели вниз, туда, где между гладкими холмами раскинулось водохранилище. Бак – он сказал, что так его называли в Америке, и он к этому привык – смотрел, не отрываясь, и на его лице читались изумление и беспокойство.
- Там, внизу, - тихо сказал он, показывая. - Видите, тот маленький ручеек? Там стоял дом моей тети Росс. Примерно в ста футах ниже ручья.
Сейчас примерно в тридцати футах ниже поверхности озера.
- Я думаю, довольно больно, - сказала Брианна не без сочувствия, - видеть, как все изменилось.
- Это так, - он взглянул на нее такими же, как у Роджера, глазами. - Может быть, сильнее от того, что многое не изменилось. Там, наверху. - Он поднял подбородок в сторону далеких гор. - Все так и осталось. И маленькие птички в траве, и лосось, прыгающий в реке. Я мог бы перейти на тот берег, - он кивнул в сторону конца пешеходного моста, - и почувствовать, как будто гулял там вчера. Я гулял там вчера! Но люди … все исчезли.
- Все, - повторил он тихо. - Мораг. Мои дети. Все они мертвы. Если я не вернусь назад.
Она не собиралась расспрашивать его; лучше подождать до вечера, когда дети улягутся спать, и поговорить наедине. Но возможность появилась сама. Роджер повез Бака по окрестностям Лаллиброха, вниз к Грейт-Глен, вдоль Лох-Несса и, в конце концов, высадил на дамбе Лох-Эрохти, где она сегодня работала, чтобы она отвезла его домой.
Прошедшей ночью они много спорили шепотом. Не о том, что сказать о нем. Он родственник папы, приехал с коротким визитом. Это было правдой, в конце концов. Но о том, вести ли его в туннель. Роджер был за это, она была против, вспоминая шок, когда что-то … временная линия? … прорезало ее, как острая проволока. Она все еще не решила.
Но сейчас он сам завел разговор на эту тему.
- Когда вы пришли в себя, после того как вы … прошли и поняли, что произошло, - спросила она с любопытством, - почему вы не вернулись назад к камням?
Он пожал плечами.
- Я вернулся. Хотя не могу сказать, что понял, что случилось. Я не подходил к ним несколько дней. Но я понимал, что произошло что-то ужасное, и камни имеют к этому отношение. Так что я боялся их, как вы понимаете. - Он дернул бровью, поглядев на нее, и она нехотя согласилась.
Она могла понять. По собственному желанию она бы и на милю не подошла к стоячим камням, если только не нужно было спасти члена своей семьи. И даже тогда она дважды подумает. Она оставила мысль и вернулась к разговору.
- Но вы вернулись назад, вы сказали. Что случилось?
Он беспомощно посмотрел на нее, разведя руками.
- Не знаю, как сказать вам. Ничего подобного не случалось со мной раньше.
- Попытайтесь, - сказала, ужесточая голос, и он вздохнул.
- Да. Ну, я вошел в круг, и в этот раз услышал их … камни. Жужжали, как улей, и этот звук заставил волосы на моем загривке встать.
Ему захотелось сбежать оттуда, но мысль о Мораг и Джемми удержала его. Он встал в центре круга, где звук окружил его со всех сторон.
- Я думал, что я сойду с ума от этого звука, - чистосердечно признался он. - Затыкать уши было бесполезно, он был внутри меня, он исходил от моих костей. С вами было так? - спросил он внезапно, с любопытством глядя на нее.
- Да, - коротко ответила она. - Или похоже. Продолжайте. Что вы сделали потом?
Он увидел большой расщепленный камень, через который он прошел в первый раз, и, задержав дыхание, бросился в расселину.
- Вы можете содрать с меня кожу, если я вру, - сказал он, - но я даже ради спасения своей жизни не смогу сказать вам, что случилось потом. Но я обнаружил, что лежу на траве меж камней и горю.
Она удивленно взглянула на него.
- Буквально? Я имею в виду, горела ваша одежда, или просто …
- Я знаю, что означает «буквально», - сказал он с раздражением в голосе. - Может, я не такой, как вы, но я образован.
- Простите, - она с извинением кивнула и сделала жест продолжать.
- В любом случае, да, я горел буквально. Моя рубашка горела. Вот … - он расстегнул куртку и пуговицы синей батистовой рубашки Роджера, чтобы показать ей длинный красноватый след заживающего ожога на груди. Он собирался сразу же застегнуть рубашку, но она жестом остановила его и наклонилась, чтобы присмотреться. Казалось, шрам исходил из его сердца. Важно ли это, задалась она вопросом.
- Спасибо, - сказала она, выпрямляясь. - О чем… о чем вы думали, когда проходили через это?
Он уставился на нее.
- Я думал, что хочу вернуться, что еще?
- Да, конечно. Но вы думали о ком-то конкретном? Я имею в виду Мораг или вашего Джема?
Необычное выражение – стыд? смущение? – промелькнуло на его лице, и он отвернулся.
- Да, - коротко сказал он, и она знала, что он солгал, но не могла понять, почему. Он кашлянул и поспешно продолжил.
- Ну, так вот. Я катался по траве, чтобы потушить огонь, а потом меня стошнило. Я лежал так довольно долго, не имея сил подняться. Я не знаю, как долго, но очень долго. Знаете, как бывает в день летнего солнцестояния? Тот молочный свет, когда солнца не видно, а оно еще не зашло?
- Летний сумрак, - пробормотала она. - Да, я знаю. И вы попытались снова?
На этот раз лицо его выражало стыд. Солнце было низко, и облака пылали оранжевым цветом, который омывал озеро, холмы и мост мрачноватым светом, но все еще можно было видеть, как темный румянец окрасил его высокие скулы.
- Нет, - пробормотал он. - Я боялся.
Несмотря на ее недоверие к нему и все еще имеющий место гнев от того, что он сделал с Роджером, она почувствовала непроизвольное сочувствие при этом его признании. В конце концов, и она, и Роджер более или менее знали во что ввязываются. Он же вообще не ожидал того, что произошло, и до сих пор почти ничего не знал.
- Я бы тоже побоялась, - сказала она. - Вы …
Оклик сзади прервал ее, и она повернулась, увидев Роба Кэмерона, быстро бегущего по берегу реки. Он помахал рукой и поднялся на мостик, немного запыхавшись от бега.
- Привет, босс, - сказал он, улыбаясь ей. - Увидел вас, когда уходил. Если у вас есть время, я подумал, не захотите ли вы выпить по дороге домой? И ваш друг, конечно, тоже, - добавил он, дружелюбно кивнув в сторону Уильяма Баккли.
У нее не оставалось другого выбора, кроме как представить их друг другу, назвав Бака родственником Роджера, который остановился у них, ненадолго приехав в город. Она вежливо отклонила предложение выпить, сказав, что ей пора домой к ужину.
- В другой раз, - легко согласился Роб. - Рад встрече, друг. - И он снова умчался, легконогий, как газель, и когда она обернулась, то увидела, что Уильям Баккли смотрит ему вслед, сузив глаза.
- Что? - спросила она.
- Этот мужчина положил на вас глаз, - резко сказал он, поворачиваясь к ней. - Ваш муж знает?
- Не говорите глупости, - сказала она также резко. Ее сердце забилось чаще при его словах, и это ей не понравилось. - Я с ним работаю. Он в одной ложе с Роджером, и они нашли общий язык на почве старинных песен. Это все.
Он произвел один из шотландских звуков, которые могут передать любой нескромный смысл, и покачал головой.
- Я, может быть, и не вы, - повторил он, неприятно улыбаясь, - но я также не дурак.
Лорд Джон Грей отчаянно нуждался в лакее. Он нанял мужчину, подвизающегося на этом поприще, но нашел его не только бесполезным, но к тому же еще и вором. Он обнаружил, что лакей сунул чайные ложки себе в штаны, и после того, как ложки были насильно вытащены, уволил его. Он подумал, что ему следовало арестовать этого человека, но не был уверен, как поступит местный констебль, если его вызовет британский офицер.
Большинство британских военнопленных были вывезены из города по мере продвижения армии Хау, американцы хотели оставить их себе для обмена. Генри оставили.
Грей в мрачном раздумье чистил свою офицерскую форму. Теперь он носил ее ежедневно, чтобы защитить Дотти и Генри. Он не находился на действительной военной службе уже много лет, но в отличие от большинства людей в таком положении не подал в отставку, получив звание подполковника. Он не был уверен, как отнесся бы Хэл, если бы он попытался уйти в отставку, но поскольку это была комиссия в собственном полку брата, и Грею не нужно было ее продавать, вопрос был спорным.
Одна из пуговиц болталась на нитке. Он достал игольник из своего комплекта, вдел нитку, не щурясь, и плотно пришил пуговицу к мундиру. Это действие принесло ему небольшое чувство удовлетворения, хотя заставило его признать, как мало он может контролировать в эти дни – настолько мало, что пришивание пуговицы могло стать поводом для удовлетворения.
Он хмурился, глядя на себя в зеркало, и раздраженно теребил золотой местами потускневший шнурок на мундире. Он знал, что с этим делать, но будь он проклят, если будет сидеть и полировать его куском пропитанного мочой хлеба. Зная сэра Уильяма Хау, он сомневался, что его внешность повлияет на прием у генерала, даже если он приедет в его штаб в паланкине и с турецким тюрбаном на голове. Зачастую Хау не мылся и не менял белье по месяцу или более, и не только в поле.
Однако Грею был нужен армейский хирург. Он поморщился от этой мысли. Он знал слишком много армейских хирургов, и некоторых довольно близко, неприятно близко. Армия Хау вошла в город в конце сентября. Сейчас была середина ноября, оккупация уже устоялась, а вместе с ней и всеобщая враждебность среди граждан.
Все мятежные врачи либо покинули город, либо не хотели иметь ничего общего с британским офицером. Симпатизировавшие британцам были рады оказать ему услугу – его приглашали на многие приемы, устраиваемые богатыми лоялистами города, и он был представлен там двум или трем врачам – но он не нашел ни одного с репутацией хирурга. Один занимался преимущественно венерическими заболеваниями, другой был акушером, а третий явно был шарлатаном.
Итак, он направлялся в штаб-квартиру Хау просить помощи. Он не мог больше ждать; Генри выстоял, и даже казалось, что с похолоданием у него прибавилось немного сил. Лучше сделать это сейчас, чтобы дать ему шанс немного поправиться, прежде чем наступит зима с ее холодом и зловонной убогостью закрытых домов.
Он пристегнул меч и вышел на улицу. Солдат, согнувшийся под тяжелым ранцем, медленно шел по улице навстречу ему, глядя на дома. Он едва взглянул на мужчину, спускаясь по ступенькам, но одного взгляда было достаточно. Он снова посмотрел с недоверием, а затем побежал, не обращая внимания ни на шляпу, ни на золотые кружева, ни на меч, ни на достоинство, и обнял высокого молодого солдата.
- Вилли!
- Папа!
Сердце его было переполнено; он редко чувствовал себя настолько счастливым, но сдерживался изо всех сил, не желая смущать Вилли таким немужским взрывом эмоций. Он не выпустил сына из объятий, но немного отстранился, оглядывая его с головы до ног.
- Ты … грязный, - наконец, произнес он, не способный подавить широкую дурацкую улыбку. - Действительно, очень грязный. - Грязный, и в оборванный поношенной одежде. Он все еще носил офицерский горжет, но стока не было, и отсутствовало несколько пуговиц, а один обшлаг мундира был оторван.
- Еще у меня вши, - сказал Вилли, почесываясь. - Есть что-нибудь поесть?
- Конечно. Входи, входи, - он стащил ранец с плеч сына и показал следовать за ним. - Дотти! – крикнул он вверх по лестнице, открыв дверь. - Дотти! Спускайся!
- Я внизу, - сказала племянница сзади него, выходя из гостиной, где она имела привычку завтракать. Она держала в руках тост с маслом. - Что вы … Ох, Вилли!
Не смотря на проблемы с чистотой и вшами, Уильям обнял ее, и она, уронив тост на ковер, обхватила его туловище руками, смеясь и плача, пока он не запротестовал, говоря, что она так сжала его ребра, что он никогда больше не сможет легко дышать.
Грей стоял и наблюдал за этим с величайшей благожелательностью, хотя они совершенно растоптали тост с маслом на арендованном ковре. Кажется, они действительно любят друг друга, подумал он, и, возможно, он ошибался. Он вежливо кашлянул, что не оторвало их друг от друга, но, по крайней мере, заставило Дотти посмотреть на него через плечо.
- Я пойду за завтраком для Уильяма, хорошо? - сказал он. - А ты, моя дорогая, отведи его в гостиную и напои чаем.
- Чай, - выдохнул Вилли, и его лицо приняло блаженное выражение лица человека, наблюдающего – или которому рассказывают – какое-то потрясающие чудо. - Я не пил чая несколько недель. Месяцев!
Грей пошел на кухню, которая находилась на небольшом расстоянии позади дома, чтобы дом не пострадал, когда – а не если – кухня загорится. Из этого ветхого строения доносился аппетитный запах жареного мяса, компота и свежего хлеба.
Он нанял в качестве повара миссис Фигг, шарообразную чернокожую женщину, полагая, что она не могла бы иметь такой фигуры, не умея ценить хорошую еду и уметь ее готовить. В этом предположении он оказался прав, и даже изменчивый темперамент этой дамы и склонность к нецензурной лексике не заставили его сожалеть о своем решении, хотя и вынудили обращаться с ней с осторожностью. Однако, услышав его новость, она с готовностью отложила в сторону пирог с дичью, который готовила, чтобы собрать поднос с чаем.
Он ждал, чтобы забрать поднос самому, давая Уильяму и Дотти немного времени наедине. Он хотел услышать все. Конечно же, в Филадельфии все знали о катастрофическом разгроме Бергойна в Саратоге, но особенно ему хотелось узнать от Уильяма, что Джон Бергойн знал и как понимал ситуацию до этого. По словам некоторых его военных знакомых сэр Джордж Джермейн заверил Бергойна, что его план был принят, и что Хау пойдет на север, чтобы встретить его, разделив американские колонии пополам. По словам других, в том числе нескольких сотрудников Хау, сам Хау вообще не был проинформирован об этом плане, не говоря уже о том, чтобы согласиться с ним.
Было ли это высокомерием и самонадеянностью со стороны Бергойна, упрямством и гордостью со стороны Хау, идиотизмом и некомпетентностью со стороны Джермейна или некой комбинацией всех трех? Он бы сделал ставку на последнее, но ему было любопытно узнать, насколько серьезно может быть замешан в этом офис Джермейна. Поскольку Перси Бошан без следа исчез из Филадельфии, за его дальнейшими передвижениями должен был наблюдать кто-то другой, и Артур Норрингтон, скорее всего, передаст результаты слежки Джермейну, а не Грею.
Он осторожно отнес нагруженный поднос назад и обнаружил Уильяма, который в рубашке с распущенными волосами сидел на диване и пил чай.
Дотти сидела в кресле перед камином, держа на коленях серебряную расческу, и ее лицо выглядело так, что Грей едва не уронил поднос. Когда он вошел, она повернула к нему испуганное лицо, такое пустое, что было ясно, что она его почти не видит. Затем ее лицо изменилось, как будто она в мгновение ока вернулась откуда-то издалека.
- Давайте, - сказал она, вставая и протягивая руки к подносу. - Я возьму его.
Он передал поднос и украдкой перевел взгляд между молодыми людьми. Вилли тоже выглядел странно. Почему, задался он вопросом. Некоторое время назад они были взволнованы и полны нежности друг к другу. Теперь она была бледна, но дрожала от внутреннего волнения, от которого дребезжали чашки на блюдцах, когда она разливала чай. Вилли в отличие от нее раскраснелся, но не от сексуального возбуждения. Грэй был почти уверен. У него был вид человека, который … Однако нет. Это все-таки сексуальное возбуждение, подумал он, заинтригованный – в конце концов, он часто наблюдал его у мужчин – но оно не было направлено на Дотти. Ни в коей мере.
Какого черта здесь произошло, подумал он. Однако он сделал вид, что ничего не заметил, и сел пить чай и слушать о пережитом Вилли.
Рассказ немного успокоил Уильяма. Грей видел, как менялось его лицо, пока он говорил – иногда сбивчиво - и чувствовал глубокую боль. Гордость, да, большую гордость; Уильям теперь был мужчиной, солдатом, и солдатом хорошим. Но Грей также испытывал невольное сожаление из-за исчезновения у Вилли налета невиновности. Один взгляд в глаза юноши показал, что невинность безвозвратно утеряна.
Он также видел, что рассказы о битвах, политике, индейцах оказали на Дотти противоположный эффект. Она с каждым моментом становилась все более заметно взволнованной.
- Я собирался навестить сэра Уильяма, но думаю, сначала зайду к Генри, - сказал, наконец, Грей, вставая и стряхивая крошки тостов с полы своего мундира. - Хочешь пойти со мной, Вилли? Или оба, если уж на то пошло? Или ты хочешь отдохнуть?
Молодые люди обменялись взглядами, в которых так явно ощущался сговор, что он моргнул. Вилли кашлянул и тоже встал.
- Да, папа, я хочу увидеть Генри, но Дотти только что рассказала мне, какое серьезное у него положение … и о том, что вы намереваетесь привлечь армейского хирурга. Я думаю … Я знаю одного хирурга. Прекрасный парень. Весьма сведущий в своем деле и имеет прекрасные манеры, но быстрый, как змея, со своим мечом, - торопливо добавил он. Он покраснел еще сильнее, говоря это, и Грей завороженно уставился на него.
- Правда? - медленно произнес он. - Звучит так, словно он ответ на наши молитвы. Как его имя? Я могу попросить сэра Уильяма.
- О, он не у сэра Уильяма, - прервал его Вилли.
- Ах, он из людей Бергойна? - солдаты побежденной армии Бергойна – за редким исключением, как Вилли – ушли в Бостон, чтобы отплыть в Англию. - Я, конечно, был бы рад заиметь его, но, сомневаюсь, что могу отправить за ним в Бостон, и что он сможет вовремя прибыть сюда, учитывая время года и вероятность …
- Нет, он не в Бостоне, - Вилли обменялся с Дотти еще одним таким взглядом. На этот раз она заметила, что он наблюдает за ними, и покраснела, как розы на чайных чашках, старательно глядя на носки туфель. Вилли прочистил горло.
- На самом деле он хирург в континентальной армии. Но армия Вашингтона на зимних квартирах в Велли-Фордж. Это не более одного пути на лошади. Он приедет, если я лично приеду с просьбой. Я уверен.
- Понятно, - сказал Грей, быстро прокручивая в голове мысли. Он был уверен, что не видит и половины всего, что бы это ни было, но в данных обстоятельствах это был ответ на их мольбы. Будет очень просто попросить у Хау эскорт и флаг посланника для Вилли, также как и гарантию свободного проезда для хирурга.
- Хорошо, - сказал он, приняв быстрое решение. - Я поговорю с сэром Уильямом.
Дотти и Вилли издали одновременный вздох – облегчения? Что за черт, подумал он снова.
- Тогда решено, - сказал он коротко. - Думаю, ты хочешь помыться и переодеться, Вилли. Сейчас я пойду в штаб Хау, а после обеда мы навестим Генри. Как имя знаменитого хирурга континентальной армии, чтобы я попросил сэра Уильяма выписать ему пропуск?
- Хантер, - ответил Вилли, и его загорелое лицо, казалось, засветилось. - Дензел Хантер. Пусть сэр Уильям выпишет пропуск для двоих; сестра доктора Хантера – его ассистент. Ему будет нужна ее помощь.
Глава 74. СТО ПРОЦЕНТОВ
Декабрь 20, 1777
Эдинбург
Напечатанное на странице резко сфокусировалось, выявив четкие черные буквы, и я удивленно вскрикнула.
- Ага, значит, близко, - мистер Льюис, очковых дел мастер, моргал на меня сквозь свои очки. - Попробуйте эти. - Он аккуратно снял с меня очки и подал другие. Я надела их и внимательно всмотрелась в страницу, затем подняла голову.
- Понятия не имею, - сказала я, удивленная и восхищенная. Словно заново родилась, все было новым, ярким и отчетливым.
Джейми стоял возле окна с книгой в руках и в прекрасных очках с квадратной металлической оправой на своем длинном носе. Они придавали ему непривычный ученый вид, и на мгновение он показался мне незнакомцем, пока он не повернулся и не взглянул на меня глазами, слегка увеличенными линзами. Он перевел взгляд выше оправы и улыбнулся.
- Мне нравятся эти, - одобрительно сказал он. - Круглые тебя к лицу, сассенах.
Я была настолько увлечена новыми деталями окружающего мира, что не задумывалась, как я выгляжу. Я подошла к зеркалу на стене и с любопытством поглядела на себя.
- Боже, - сказала я, слегка отшатнувшись. Джейми рассмеялся, а мистер Льюис снисходительно улыбнулся.
- Они очень идут вам, мэм, - сказал он.
- Ну, возможно, - сказала я, с опаской изучая странное отражение в зеркале. - Выглядит довольно шокирующе. - Не то, чтобы я забыла, как выгляжу, но я месяцами не обращала внимания на свой внешний вид, заботясь лишь о чистом белье и стараясь не надевать серое, цвет, который придавал мне такой вид, словно меня неудачно бальзамировали.
Сегодня я была в коричневом: открытый жакет из коричневого бархата цвета спелого рогоза с узкой золотой лентой по краям поверх моего нового платья из плотного шелка кофейного цвета с облегающим лифом и тремя нижними юбками с кружевами возле лодыжек. Из-за необходимости доставить бригадира к месту его последнего пристанища и желания Джейми скорее отправиться в Хайленд в Эдинбурге мы остановились ненадолго, но у нас здесь были дела. Джейми твердо сказал, что мы не можем выглядеть оборванцами, и послал за портными для женской и мужской одежды, как только мы устроились в гостинице.
Я отступила немного назад, любуясь собой. Честно говоря, я была удивлена, обнаружив, насколько хорошо выгляжу. За долгие месяцы путешествия с континентальной армией, отступлений и сражений моя жизнь свелась к своей основной сути: выживанию и функционированию. То, как я выгляжу, было совершенно неважно.
Подсознательно я ожидала увидеть в стекле ведьму, немолодую женщину с растрепанными седыми волосами и болезненным выражением лица. Возможно, с одним или двумя длинными волосками на подбородке.
Вместо этого … Ну, это все еще была я, узнаваемая. Мои волосы – без чепца, но прикрытые маленькой плоской соломенной шляпой с изящным букетом ромашек из ткани – были убраны назад. Но привлекательные локоны вились возле висков, а глаза за новыми очками светились ярким ясным янтарем с удивительным выражением бесхитростного ожидания.
У меня, конечно, были морщины моего возраста, но в целом лицо довольно плотно прилегало к костям, не сползло складками на шею под подбородком, и щеки не обвисли. Грудь была хорошо заметна; королевский флот щедро кормил нас в морском путешествии, и я частично набрала вес, потерянный во время долгого отступления от Тикондероги.
- Что ж, не так и плохо, - сказала я с таким удивлением, что Джейми и мистер Льюис рассмеялись. Я с большим сожалением сняла очки – очки Джейми для чтения в простой металлической оправе можно было забрать сразу, но мои в золотой оправе, по словам мистера Льюиса, будут готовы только завтра днем – и мы ушли, отправившись решать задачу с печатным станком Джейми.
*.*.*
- Где Иэн сегодня? - спросила я, когда мы шли по Принцес-стрит. Когда я проснулась, он уже ушел, не оставив ни следа и ни слова о своем местонахождении. - Ты не думаешь, что он решил сбежать, чтобы не ехать домой?
- Если сбежал, я выслежу его и сделаю из него пудинг, и он хорошо это знает, - сказал Джейми рассеяно, глядя на громаду замка на скале, затем надел очки – бесполезно – чтобы посмотреть будет ли разница. - Нет, думаю, скорее всего, он пошел в бордель.
- В одиннадцать часов утра? - с изумлением спросила я.
- Ну, здесь нет никаких правил, - сказал Джейми спокойно, снял очки и, завернув их в носовой платок, положил в спорран. - Я время от времени ходил туда по утрам. Хотя сомневаюсь, что в эту минуту он занимается плотскими утехами, - добавил он. - Я сказал ему пойти и узнать, владеет ли еще этим домом мадам Жанна, потому что если так, то она может рассказать мне больше, чем кто-либо другой в Эдинбурге. Если она там, я зайду к ней днем.
- А-а, - протянула я. Мне не понравилась мысль о его разговоре tête-à-tête[46] с элегантной француженкой, которая когда-то была его компаньоном в делах с контрабандой виски, но я понимала его целесообразность. - И где может быть Энди Белл в десять часов утра, как ты думаешь?
- В постели, - ответил Джейми коротко. - Спит, - добавил он с ухмылкой, увидев выражение моего лица. - Печатники – социальные существа, как правило, и по вечерам они собираются в таверне. Я не знаю ни одного, кто бы поднимался с рассветом.
- Ты предлагаешь вытащить его из кровати? - спросила я, удлиняя шаг, чтобы не отстать от него.
- Нет, мы найдем его у Моубрея в обеденное время, - ответил он. - Он гравер и встает к полудню, так как нуждается в свете для работы. И он обычно обедает у Моубрея. Я только хотел посмотреть, не сгорел ли его дом. И узнать, не использовал ли этот ублюдок мой станок.
- Звучит так, будто он использовал твою жену, - заметила я, позабавленная его угрюмым тоном.
Он издал негромкий шотландский звук, признавая предполагаемый юмор этого замечания, но в то же время отказываясь его принять. Я не осознавала до этого, что он так трепетно относится к своему печатному станку, но, в конце концов, он был разлучен с ним почти двенадцать лет. Неудивительно, что его любящее сердце начало биться сильнее при мысли о том, что они, наконец, воссоединятся, подумала я, развлекаясь про себя.
Опять же он, возможно, боялся, что лавка Энди Белла сгорела. Это был не пустой страх. Двенадцать лет назад сгорела его собственная типография. Такие предприятия были особенно уязвимы для пожара как из-за наличия небольшой открытой кузницы для плавки и литья литер, так и из-за большого количества бумаги, чернил и подобных легковоспламеняющихся веществ, хранившихся в помещениях.
Мой желудок тихо заурчал при мысли об обеде у Моубрея; У меня остались очень приятные воспоминания о нашем последнем – и единственном – визите туда, который включал в себя превосходное рагу из устриц и еще более превосходное охлажденное белое вино, помимо прочих телесных удовольствий.
Однако до обеда еще оставалось время; рабочие могли открыть котелки с обедом в полдень, но модный Эдинбург обедал в цивилизованный час – три часа дня. «Возможно, мы могли бы купить свежие брейди[47] у уличного торговца, - подумала я, спеша следом за Джейми. - Просто чтобы дотянуть до обеда.»
К счастью, лавка Эндрю Белла все еще находилась на своем месте. Дверь была закрыта от сквозняка, но звон небольшого колокольчика, подвешенного над ней, возвестил о нашем приходе, и джентльмен средних лет в рубашке и фартуке поднял глаза от корзины со слизняками, которых он сортировал.
- Доброе утро, сэр. Мэм, - сердечно сказал он, кивнув нам, и я сразу поняла, что он не шотландец. Или, скорее, он не родился в Шотландии, поскольку его акцент был мягким, слегка протяжным английским языком южных колоний. Услышав его, Джейми улыбнулся.
- Мистер Ричард Белл? - спросил он.
- Да, - ответил мужчина, слегка удивившись.
- Джеймс Фрейзер, ваш слуга, сэр, - представился Джейми и поклонился. - Могу ли я представить мою жену Клэр?
- Ваш слуга, сэр, - мистер Белл поклонился, выглядя довольно растерянным, но выказал прекрасные манеры.
Джейми достал из-за пазухи маленькую пачку писем, перевязанную розовой лентой.
- Я привез вам письма от вашей жены и детей, - сказал он и протянул ему письма. - Я приехал помочь вам вернуться к ним.
Лицо мистера Белла застыло, затем вся кровь отхлынула от него. На мгновение я подумала, что он лишится сознания, но он удержался, ухватившись за край стойки для поддержки.
- Вы-вы … домой? - произнес он, задыхаясь. Он опустил письма, прижатые к груди, и смотрел на них затуманенными глазами. - Как-как она … Моя жена в порядке? - внезапно спросил он и вздернул голову, со страхом глядя на Джейми. - Они все в порядке?
- Все они чувствовали себя хорошо, как голубки, когда я видел их в Уилмингтоне, - успокоил его Джейми. - Очень скучали в разлуке с вами, но были в порядке.
Мистер Белл отчаянно пытался контролировать свое лицо и свой голос, и от этих попыток стал безмолвным. Джейми перегнулся через стойку и мягко коснулся его руки.
- Идите и прочитайте письма, друг мой, - предложил он. - Наше дело подождет.
Рот мистера Белла открылся раз или два беззвучно, затем он кивнул, развернулся и, слепо тычась, вошел в дверь, ведущую в задние комнаты.
Я вздохнула, и Джейми с улыбкой взглянул на меня.
- Хорошо, когда все идет как надо, да? - сказала я.
- Еще не все хорошо, - сказал он, - но будет. - Затем вытащил из споррана свои очки и, посадив их на нос, откинул крышку и уверено вошел за стойку.
- Это мой пресс! - воскликнул он обвиняющим тоном, кружась вокруг огромного станка, как сокол вокруг жертвы.
- Верю тебе на слово, но как ты докажешь это? - я осторожно вошла вслед за ним, придерживая юбки, чтобы не испачкать их об измазанный чернилами станок.
- Ну, во-первых, на нем мое имя, - сказал он, наклонившись и указывая на табличку. - Одно из имен, по крайней мере. - Я наклонилась и, прищурившись, разобрала слова «Алекс Малкольм», выгравированные под небольшой балкой.
- Похоже, он все еще работает, - заметила я, выпрямляясь и оглядывая комнату, заваленную плакатами, балладами и другими примерами типографского и граверного искусства.
- Ммфм, - он пошевелил движущиеся части и исследовал пресс около минуты, прежде чем неохотно признать, что он, кажется, в хорошем состоянии. Но он все еще был сердит.
- И я все эти годы платил этому маленькому ублюдку, чтобы он держал его у себя! - пробормотал он и выпрямился, злобно глядя на пресс. Тем временем я осматривала столы у передней стены, на которых лежали продаваемые книги и брошюры, и взяла одну из последних с заглавием в верхней части «Encyclopedia Britannica»[48], и ниже – «Лауданум».
«Настойку опия или жидкий лауданум, иначе называемую фиванской настойкой, готовят следующим образом: взять готового опия две унции, корицы и гвоздики по драхме, белого вина одну пинту, настаивать неделю без нагревания, а затем профильтровать через бумагу.
Опиум в настоящее время пользуется большим уважением и является одним из самых ценных из простых лекарств. При наружном применении он смягчает, расслабляет и рассасывает, хорошо помогает при нагноении, при длительном нахождении на коже удаляет волосы и вызывает зуд. Иногда он вызывает раздражение и образование маленьких волдырей, если приложить его к чувствительным местам. Иногда при наружном применении он облегчает боль и даже вызывает сон, но ни в коем случае его нельзя прикладывать к голове, особенно к швам черепа, ибо известно, что при таком применении он оказывает самые ужасные последствия и даже приносит смерть. Опиум, принятый внутрь, снимает тоску, облегчает боль и избавляет от бессонницы; во многих случаях уменьшает кровотечение, провоцирует потоотделение.
Обычная доза, как правило, до грана …»
- Ты знаешь, как рассасывает лауданум? - спросила я Джейми, который рассматривал шрифт, установленный в печатной машине, и хмурился.
- Ну, растворяет, наверное, а что?
- Ага. Вот почему прикладывать его к швам черепа – плохая идея.
Он кинул на меня непонимающий взгляд.
- Зачем прикладывать его к черепу?
- Не имею ни малейшего понятия, - я с интересом вернулась к брошюрам. В одной из них с названием «Лоно» было несколько очень хороших гравюр с изображением расчлененного женского таза и внутренних органов, выполненных под разными углами, а также изображения плода на разных стадиях развития. Если это была работа мистера Белла, подумала я, то он был не только превосходным гравером, но и весьма прилежным исследователем.
- У тебя есть пенни? Я хотела бы купить это.
Джейми порылся в спорране, положил пенни на стойку и, взглянув на брошюру в моей руке, отпрянул.
- Матерь божья, - сказал он, перекрестившись.
- Скорее всего, нет, - сказал я. - Хотя, однозначно, мать. - Прежде чем он успел ответить, из задней комнаты вышел Ричард Белл с красными глазами, но спокойный, и схватил Джейми за руку.
- Вы не представляете, что вы для меня сделали, мистер Фрейзер, - серьезно сказал он. - Если вы действительно можете помочь мне вернуться к моей семье, я … я … Ну, на самом деле, я не знаю, что я могу сделать, чтобы выразить свою благодарность, но будьте уверены, что я благословлю вашу душу навеки!
- Премного благодарен за ваше намерение, сэр, - ответил Джейми, улыбнувшись. - Может статься, что вы сможете оказать мне маленькую услугу, но если нет, я все равно буду вам благодарен за благословление.
- Если есть, что я могу сделать, сэр, все что угодно! - заверил его Белл с пылом. Затем на его лице отразилось слабое сомнение, по-видимому, он вспомнил, что написала его жена о Джейми. – Все … за исключением измены.
- Ох, нет. Ничего подобного, - успокоил его Джейми и мы вышли.
*.*.*
Я положила в рот ложку устричного рагу и в экстазе закрыла глаза. Мы пришли немного раньше, чтобы занять место у окна с видом на улицу, но «Моубрей» быстро наполнился людьми, и стук столовых приборов и разговоров был почти оглушительным.
- Ты уверен, что его здесь нет? - спросила я, перегнувшись через стол, чтобы он меня услышал. - Джейми покачал головой, делая глоток холодного мозельского с выражением блаженства на лице.
- Ты сразу же узнаешь, когда он явится, - сказал он, проглотив вино.
- Хорошо. Какого сорта не-являющееся-изменой дело ты планируешь поручить мистеру Беллу за возвращение домой?
- Я намереваюсь отправить его домой вместе с моим печатным станком, - ответил он.
- Что, доверить твою любимую вещь практически незнакомцу? - спросила я, забавляясь. Он кинул на меня умеренно сердитый взгляд, но дожевал свой рулет с маслом и ответил.
- Не думаю, что он станет использовать ее. В конце концов, он не сможет напечатать на ней тысячу экземпляров «Клариссы» на борту корабля.
- О, это она, не так ли? - сказала я, совершенно развеселившись. - И могу ли я спросить, как ее имя?
Он слегка покраснел и отвел глаза, делая вид, что увлекся весьма сочной устрицей в его ложке, но, в конце концов, пробормотал: «Бонни» и проглотил рагу.
Я рассмеялась, но прежде чем смогла спросить еще что-нибудь, новый звук перекрыл шум в таверне. Люди откладывали в сторону ложки и поднимались, чтобы поглядеть в окна.
- Вот это Энди, - сказал мне Джейми.
Я выглянула на улицу и увидела небольшую группу мальчишек и бездельников, хлопающих в ладоши и выкрикивающих подбадривания. Среди этой толпы двигалась одна из самых больших лошадей, которых я когда-либо видела. Это был не тяжеловоз, а огромный мерин, около семнадцати ладоней в холке[49], насколько мог судить мой неопытный глаз.
На спине его сидел очень маленький человек, царственно игнорирующий крики толпы. Он остановился прямо под нами и, обернувшись, снял с седла позади себя деревянный прямоугольник. Он встряхнул его, и обнаружилось, что это складная деревянная лестница. Один из беспризорников подбежал, чтобы держать ее, в то время как мистер Белл – ибо это не мог быть никто другой – стал спускаться под аплодисменты прохожих. Он бросил монету ребенку, который держал лестницу, другую – парню, который взял под уздцы его лошадь, и исчез из поля зрения.
Несколько мгновений спустя он вошел в главную залу таверны, снял треуголку и любезно поклонился в ответ на приветствия посетителей. Джейми поднял руку, зовя «Энди Белл!» звучным голосом, прорезавшим шум разговора, и маленький человек удивленно дернул головой в нашу сторону. Я зачарованно наблюдал, как он подошел к нам, и на его лице расплылась медленная улыбка.
Я не могла сказать, была ли у него какая-то форма карликовости, или он просто сильно страдал от недоедания и сколиоза в юности, но ноги у него были короткими по сравнению с верхней частью тела, а его рост едва превышал четыре фута, и только верхушка его головы, прикрытая очень модным париком, виднелась, когда он проходил между столами.
Однако эти особенности отошли на второй план, когда он приблизился, и я заметила самую поразительную черту его внешности. У Эндрю Белла был самый большой нос, который я когда-либо видела, а за свою насыщенную жизнь я видела немало призовых образцов. Он начинался между его бровей и на небольшом расстоянии плавно изгибался вниз, как будто природа предназначила ему профиль римского императора. Однако что-то пошло не так, и к этому многообещающему началу было прикреплено что-то похожее на маленькую картофелину. Шишковатая и красная, она привлекала внимание.
Очень сильное внимание. Когда он приблизился к нашему столу, молодая дама поблизости, увидев его, громко ахнула, и зажала рот рукой, но этой предосторожности было недостаточно, чтобы заглушить ее смех.
Мистер Белл услышал ее и, не замедляя шага, вытащил из кармана огромный нос из папье-маше, украшенный фиолетовыми звездами, накрыл им свой собственный и, кинув на молодую женщину ледяной взгляд, прошел мимо.
- Дорогая моя, - сказал мне Джейми с ухмылкой, вставая и протягивая руку маленькому граверу, - могу я представить своего друга, мистера Эндрю Белла? Моя жена, Энди, Клэр.
- Очарован, мадам, - сказал он, убирая фальшивый нос и низко склоняясь над моей рукой. - Где ты нашел это сокровище, Джейми? И интересно, что такая милая девушка нашла в таком большом и вульгарном мужлане, как ты?
- Я соблазнил ее описанием прелестей моего печатного станка, - сухо сказал Джейми, садясь и указывая Энди Беллу присоединиться.
- Ага, - сказал Энди, кинув острый взгляд на Джейми; тот смотрел на него, приподнял брови. - Хм-м, вижу, вы уже побывали в лавке. - Он кивнул на мою сумочку, из которой виднелась верхушка купленной брошюры.
- Да, - поспешно сказала я, вытаскивая брошюру. Я не думала, что Джейми собирался раздавить Энди Белла, как жука, за вольное обращение с его печатным станком, но его отношения с «Бонни» были для меня новостью, и я не знала, насколько глубоко зашло его чувство оскорбленного собственника.
- Превосходная работа, - совершенно искренне сказала я мистеру Беллу. - Скажите, сколько экземпляров вы использовали для гравюр?
Он слегка моргнул, но ответил с готовностью, и у нас состоялся приятный, хотя и довольно ужасный разговор о трудностях вскрытия в теплую погоду и о сравнении физиологического раствора со спиртом по их влиянию на консервацию. Люди за соседним столиком довольно поспешно закончили трапезу и вышли, бросив на нас испуганные взгляды на выходе. Джейми откинулся на спинку стула, выглядя расслабленным, но смотрел на Энди Белла пристально.
Маленький гравер не выказал особого дискомфорта под этим взглядом василиска и продолжил рассказывать о реакции короля, когда тот случайно увидел в Энциклопедии листы раздела «Лоно» и приказал вырвать эти страницы из книги – невежественный немецкий болтун! – а когда подошел официант, он заказал очень дорогое вино и большую бутылку хорошего виски.
- Что, виски с рагу? - удивился официант.
- Нет, - сказал он со вздохом и сдвинул назад свой парик. - Внебрачное сожительство. Если оно так называется, когда пользуешься услугами чужой возлюбленной.
Официант перевел шокированный взгляд на меня, затем покраснел и, слегка задохнувшись, удалился.
Джейми сузил глаза, глядя на своего друга, который спокойно намазывал хлеб маслом.
- Это будет стоить больше, чем виски, Энди.
Энди Белл вздохнул и почесал нос.
- Да, - сказал он. – Продолжай.
*.*.*
Иэн ожидал нас возле гостиницы, болтая с парой извозчиков. Увидев нас, он откланялся и, засунув в карман кафтана небольшой пакет, вошел в гостиницу вместе с нами. Настало время чая, и Джейми из соображений осторожности приказал отнести его в наши комнаты.
Мы не пожалели денег и сняли номер-люкс. В гостиной уже был накрыт чай: аппетитный набор из жареной финдонской пикши, яиц по-шотландски, тостов с мармеладом и булочек с джемом и взбитыми сливками, а также огромный чайник крепкого черного чая. Я вдохнула ароматный пар от стола и вздохнула от удовольствия.
- Возвращаться к отказу от чая будет довольно тяжело, - заметила я, наливая всем чаю. - Не думаю, что он появится в Америке еще – сколько? – три или четыре года.
- О, я бы так не сказал, - ответил Джейми. - Зависит от того, куда мы вернемся. Чай можно прекрасно купить в таких местах, как Филадельфия или Чарльстон. Нужно знать только одного-двух хороших контрабандистов, и если капитана Хикмана не потопят или не повесят к тому времени, как мы вернемся …
Я поставила чашку на стол и уставилась на него.
- Ты хочешь сказать, что не планируешь … вернуться в Ридж? - я почувствовал внезапную пустоту внизу живота, вспомнив наши планы относительно нового дома, запах бальзамической пихты и тишину гор. Он действительно собирается переехать в Бостон или Филадельфию?
- Нет, - сказал он удивленно. - Конечно, мы вернемся туда. Но если я собираюсь заняться типографией, сассенах, нам придется какое-то время побыть в городе, не так ли? Только до тех пор, пока война не закончится, - добавил он, успокаивая меня.
- О, - тихо произнесла я. - Да. Конечно. - Я пила чай, не ощущая его вкуса. Как я могла быть такой глупой? Я никогда не думала о бесполезности печатного станка во Фрейзерс-Ридже. Частично, я просто не верила, что он сможет вернуть его, не говоря уже о том, чтобы сделать логический вывод, если вернет.
Но теперь он получил обратно свою Бонни, и будущее вдруг приобрело неприятную определенность. «Ну, у городов есть ряд значительных преимуществ», - решительно сказала я себе. Я могла бы, наконец, приобрести приличный набор медицинских инструментов, пополнить свои запасы лекарств … Боже, я даже смогла бы снова сделать пенициллин и эфир! С немного улучшившимся аппетитом я съела яйцо по-шотландски.
- Кстати о контрабандистах, - Джейми обратился к Иэну. - Что у тебя в кармане? Подарок от одной из леди мадам Жанны?
Иэн кинул на дядю холодный взгляд и достал сверток из кармана.
- Немного французских кружев для мамы.
- Молодец, - с одобрением произнес Джейми.
- Какая хорошая идея, Иэн, - сказала я. - Ты … я имею в виду, мадам Жанна все еще in situ[50]?
Он кивнул головой, заталкивая сверток обратно в карман.
- Да, и очень жаждет возобновить знакомство с вами, дядя, - добавил он с несколько ехидной усмешкой. - Она спрашивала, не соблаговолите ли вы посетить ее сегодня вечером для небольшого развлечения.
Нос Джейми дернулся, и он взглянул на меня.
- О, думаю, нет, Иэн. Я отправлю ей записку, что мы ждем ее завтра в одиннадцать часов утра. Хотя ты, конечно, можешь принять ее приглашение. - Было совершенно ясно, что он подшучивает, но Иэн покачал головой.
- Нет, я не стану связываться со шлюхами, пока все не решится между мной и Рэйчел, - сказал он серьезно. - В ту или иную сторону. Но я не возьму в постель другую женщину, пока она не откажет мне.
Мы оба с некоторым удивлением поглядели на него.
- То есть ты хочешь сказать, - спросила я, - что чувствуешь себя помолвленным с ней?
- Конечно, сассенах, - сказал Джейми, потянувшись за следующим тостом. – Он же оставил ей своего пса.
*.*.*
На следующее утро я поднялась поздно, а так как Джейми и Иэн, скорее всего, некоторое время будут заняты своими делами, я оделась и направилась за покупками. Поскольку Эдинбург был торговым городом, Джейми смог легко конвертировать наши запасы золота (его еще оставалось довольно много) в банковские векселя и наличные, а также принять меры по созданию тайника с письмами, которых у нас накопились много со времен форта Тикондерога. Он оставил мне в пользование солидную сумму, и я собиралась заняться покупками, а также забрать новые очки.
Именно с ними, гордо сидящими у меня на носу, и с сумкой, содержащей подборку лучших трав и лекарств, доступных в аптеке Хо, я, нагуляв хороший аппетит, вернулась в гостиницу Говарда ко времени чаепития.
Однако мой аппетит немного утих, когда из своего кабинета вышел управляющий с выражением легкой боли на лице и спросил, может ли он поговорить с мадам?
- Мы очень ценим честь, которую присутствие генерала Фрейзера … оказывает нам, - сказал он извиняющимся тоном, проводя меня к маленькой, тесной лестнице, ведущей в подвал. – Великий человек и великолепный воин, и, конечно, мы осознаем героическую природу … э-э … его смерти. Просто … ну, я не решаюсь об этом упоминать, мадам, но сегодня утром угольщик упомянул … запах.
Последнее слово он почти прошипел мне прямо в ухо, ведя меня от лестницы в угольный подвал «Говарда», где, согласно договору, достойно отдыхал генерал, пока мы не уедем в Хайленд. Запах был ужасающим, и я, выхватив из кармана носовой платок, прижала его к носу. Высоко в одной из стен было маленькое окошко, из которого в подвал просачивался тусклый, мутный свет. Под ним был широкий желоб, под которым находилась небольшая горка угля.
Далеко в стороне, задрапированный холстом, в гордом одиночестве стоял гроб генерала, освещенный лучом из крохотного окошка. Луч отражался от маленькой лужи под гробом. Генерал потек.
*.*.*
- «И видел через кожу кости, - процитировала я, повязывая пропитанную скипидаром тряпку на лицо, - существ, лежащих под землей с безгубою улыбкой»[51]
- Подходит - сказал Энди Белл, искоса взглянув на меня - Ваше собственное?
- Нет, джентльмена по имени Элиот, - ответила я. - Но, как вы правильно заметили, подходит.
Учитывая волнение персонала, я подумала, что мне лучше предпринять шаги, не дожидаясь возвращения Джейми и Иэна, и, немного подумав, отправила коридорного узнать, не захочет ли мистер Белл прийти и посмотреть нечто интересное по медицинской линии.
- Свет ужасный, - сказал Белл, встал на цыпочки и заглянул в гроб.
- Я приказала принести пару фонарей, - успокоила я его. - И ведра.
- Да, ведра, - согласился он, выглядя задумчивым. - Но что дальше? Чтобы доставить его в Хайленд, понадобится несколько дней, а может и недель, в это время года.
- Если мы немного приберемся, я думаю, может быть, вы найдете скромного кузнеца, который сможет устранить протечку. - Шов в свинцовой фольге, облицовывающей гроб, разошелся, вероятно, из-за толчков при доставке его с корабля, но ремонт выглядел довольно простым – с учетом кузнеца с крепким желудком и низким уровнем суеверий в отношении трупов.
- М-мм, - он что-то чертил в альбоме для рисования, несмотря на плохое освещение. Он почесал свой картофелеобразный нос концом серебряного карандаша и задумался. - Могу, да. Но есть и другие способы.
- Ну, мы можем выварить его до костей, - сказала я немного раздраженно. - Хотя не хочется думать, что скажут в гостинице, когда я попрошу у них котел для кипячения.
Он рассмеялся к непередаваемому ужасу лакея, появившегося с двумя фонарями.
- Ах, не беспокойся, сынок, - сказал ему Энди Белл, забирая фонари. - Никого здесь нет, кроме нас, вампиров.
Он широко ухмыльнулся на звук убегающего лакея, перепрыгивающего через три ступеньки за раз, затем перевел свой задумчивый взгляд на меня.
- Я думаю, что могу забрать труп к себе в лавку. Избавить вас от него, и никто не заметит при таком тяжелом ящике. Имею в виду, что никто не станет смотреть на лицо дорогого усопшего, когда вы доставите его до места, не так ли?
Я не приняла его предложение за оскорбление, но покачала головой.
- Даже не беря в расчет возможность, что один из нас или мы оба будем арестованы, как похитители трупов, бедный человек – родственник моего мужа. И он не хотел бы быть здесь.
- Ну, никто бы не хотел, - сказал Белл, моргнув. - Однако ничего не поделаешь. «Видел через кожу кости», как ваш Элиот красочно выразился.
- Я имею в виду Эдинбург, а не гроб, - уточнила я. К счастью, мои покупки у Хо включали большую бутыль денатуратного спирта, который я украдкой принесла вниз, завернув в передник, раздобытый у одной из горничных. - Он хотел быть похороненным в Америке.
- Правда? - пробормотал Белл. - Странная идея. Ладно. Тогда я могу предложить две вещи. Устранить течь и наполнить коробку галлоном или двумя дешевого джина. Ну, он дешевле вашего спирта, - добавил он, увидев мой взгляд. - Или … Как вы думаете, долго ли вы будете оставаться в Эдинбурге?
- Мы не собирались оставаться здесь дольше недели, но могли бы задержаться на день или два, - осторожно сказала я, разбирая тюк тряпок, который дал мне управляющий. - Почему?
Он наклонил голову, рассматривая останки при свете фонаря. Подходящее слово «останки».
- Опарыши, - лаконично произнес он. - Они сделают свою работу хорошо и чисто, но на это потребуется время. Однако, если нам удастся удалить большую часть плоти … хм. У вас есть какой-нибудь нож? – спросил он.
Я кивнула, потянувшись за ножом в кармане. В конце концов, Джейми дал мне нож, потому что полагал, что он мне пригодится.
- У вас есть опарыши?
*.*.*
Я бросила смятый кусочек свинца в блюдце. Он звякнул, покатился и замер. Мы молча смотрели на него.
- Вот что его убило, - сказала я, наконец. Джейми что-то пробормотал по-гэльски и перекрестился. Иэн серьезно кивнул.
- Боже, упокой его душу.
Я почти не ела, несмотря на превосходный чай. Запах гниения застрял на стенках глотки, несмотря на скипидар и спирт, а также ванну с большим количеством мыла и такой горячей водой, какую я смогла выдержать.
- Итак, - сказала я. - Как мадам Жанна?
Джейми поднял глаза от пули, и лицо его просветлело.
- О, прекрасно, - сказал он, ухмыляясь. - Она многое рассказала о состоянии дел во Франции. И кое-что о некоем Персивале Бошане.
Я села прямо.
- Она знает его?
- Да. Он посещает ее заведение время от времени … и не по вопросам бизнеса. Точнее, - добавил он, искоса взглянув на Иэна, - не по ее обычному бизнесу.
- Контрабанда? - спросила я. - Шпионаж?
- Вероятно, и то и другое, но о последнем она не сказала ни слова. Он привозит из Франции довольно много разного товара. Я думаю, что, может быть, мы с Иэном пройдемся и посмотрим, пока генерал подвергается … чему бы там ни было … Кстати, как долго это продлится? Энди уверен, что это поможет?
- Где-то от трех-четырех дней до недели, зависит от того, как активны будут опарыши, - Иэн и Джейми рефлекторно передернулись. - То же самое происходит и под землей, - указала я. - Со временем это произойдет со всеми нами.
- Да, - согласился Джейми, взяв очередную лепешку и обмакнув ее в сливки. - Но это происходит в приличном уединении.
- Генерал находится в уединении, - уверила я его с некоторой резкостью. - Он покрыт толстым слоем отрубей. Никто ничего не увидит, если не станет рыться.
- А это возможно, не так ли? - вмешался Иэн, обмакивая палец в джем. - Это Эдинбург. Место, известное своей ужасной репутацией за похищение трупов, которые нужны докторам для изучения. Не лучше ли поставить охрану возле генерала, чтобы довезти его до дома в целости?
- На самом деле там есть охрана, - призналась я. - Энди Белл предложил ее именно по этой причине. - Я не стала добавлять, что Энди сам претендовал на тело генерала, и что я недвусмысленно напомнила мистеру Беллу, что с ним произойдет, если генерал пропадет.
- Ты сказала, что Энди Белл помогал тебе? - с любопытством спросил Джейми.
- Да. Мы справились очень хорошо. Фактически … - я не собиралась напоминать о предмете разговора, пока Джейми пил виски, но момент казался подходящим, и я решилась.
- Пока мы работали, я описывала ему различные хирургические и медицинские случаи, ну, вы знаете.
Иэн пробормотал себе под нос что-то об упырях в перьях, но я проигнорировала его.
- Да, и что? - Джейми настороженно взглянул на меня. Он понимал, что что-то произойдет, но не знал, что.
- Ну, - произнесла я, глубоко вдыхая, - короче, он предложил мне написать книгу. Медицинскую книгу.
Брови Джейми приподнялись, но он кивнул мне продолжать.
- Нечто вроде руководства для обычных людей, не докторов. С основами гигиены, здорового питания, с описанием обычных болезней, как использовать простейшие медицинские средства, как обрабатывать раны и лечить больные зубы … и все такое прочее.
Все еще с приподнятыми бровями, он продолжал кивать головой. Затолкав последний кусок лепешки в рот, он прожевал и проглотил его.
- Ну, это будет хорошая книга, и, конечно, только ты та персона, которая может написать ее. Он не сказал, сколько, по его мнению, будет стоить печать такой книги?
- Ага, - я, наконец, выдохнула. - Он сделает три сотни экземпляров в бакрамном[52] переплете максимум по сто пятьдесят страниц и распространит через свою лавку в обмен за двенадцатилетнюю ренту, которую он задолжал тебе за аренду печатного пресса.
Джейми выпучил глаза, и лицо его покраснело.
- И он бесплатно предоставил опарышей. И охрану, - торопливо добавила я, пододвинув к нему стакан с портвейном, пока он не заговорил. Он схватил его и выпил залпом.
- Мелкий хапуга! - сказал он, когда смог говорить. - Ты же не подписала ничего, да? - спросил он с тревогой. Я отрицательно покачала головой.
- Я сказала ему, что ты, возможно, поторгуешься с ним, - сказала я скромно.
- О, - цвет его лица стал возвращаться к нормальному.
- Я хочу, - сказала я, глядя вниз на мои стиснутые на коленях руки.
- Вы никогда раньше не говорили, тетушка, что хотите написать книгу, - с любопытством сказал Иэн.
- Ну, мне действительно это не приходило в голову, - сказала я, защищаясь. – И это было очень трудно и дорого, пока мы жили в Ридже.
Джейми пробормотал: «Дорого» и налил себе еще портвейна, который он выпил медленно, временами кривясь от его вкуса и раздумывая.
- Ты действительно хочешь этого, сассенах? - спросил он, наконец, и на мой кивок со вздохом поставил стакан на стол.
- Хорошо, - сказал он, сдаваясь. - Но у тебя будет эксклюзивное издание в кожаном переплете с позолоченным обрезом. И пять сотен экземпляров. Думаю, ты захочешь взять некоторое количество с собой в Америку, да? - добавил он, увидев мой изумленный вид.
- О, да, я хотела бы.
- Тогда ладно, - он взял колокольчик и вызвал служанку. – Скажи молодой женщине, чтобы убрала это пойло и принесла приличное виски. Мы выпьем за твою книгу. А потом я пойду и поговорю с этим нехорошим человечком.
*.*.*
У меня была бумага хорошего качества, с полдюжины крепких гусиных перьев, серебряный перочинный ножик, чтобы их заточить, и чернильница, предоставленная гостиницей, довольно потрепанная, но наполненная, как заверил меня управляющий, самыми лучшими чернилами. Джейми и Иэн уехали на неделю во Францию, чтобы проверить ряд интересных версий, представленных им мадам Жанной, оставив меня присматривать за генералом и начать написание книги. У меня было необходимое время и досуг.
Я взяла чистый лист кремовой бумаги и обмакнула перо; возбуждение звенело в моих пальцах.
Я закрыла глаза, затем снова открыла. С чего начать?
«Начните с начала и продолжайте, пока не дойдете до конца, затем остановитесь», возникла в моей голове строчка из «Приключений Алисы в стране чудес», и я улыбнулась. Хороший совет, но только в том случае, если знаешь, где начало, а я не совсем знала.
Я покрутила перо, размышляя.
Возможно, мне стоит составить план? Это казалось разумным и немного менее устрашающим, чем сразу начать писать текст. Я мгновение подержала перо над бумагой, затем убрала. У плана тоже должно быть начало, не так ли?
Чернила на кончике пера стали высыхать. Я раздраженно вытерла его и собралась окунуть в чернильницу, когда в дверь тихонько постучала служанка.
- Миссис Фрейзер? Внизу джентльмен спрашивает, сможет ли он увидеть вас, - сказала она. Из уважительного выражения ее лица, я сделала вывод, что это не Энди Белл. Кроме того, она сразу же сказала бы о нем: Все в Эдинбурге знали Энди Белла.
- Я спущусь, - сказала я поднимаясь. Может быть, мое подсознание определится с началом, пока я поговорю с джентльменом, кем бы он ни был.
Кем бы он ни был, он был джентльменом. Я увидела это сразу же. Он также был Персивалем Бошаном.
- Миссис Фрейзер, - сказал он, и его лицо осветилось улыбкой, когда он повернулся на звук моих шагов. - Ваш слуга, мадам.
- Мистер Бошан, - произнесла я, позволив ему взять и поднести мою руку к его губам. Светская персона без сомнения сказала что-нибудь типа: «Боюсь, вы застали меня врасплох, сэр» с выражением, средним между высокомерием и флиртом. Не будучи светской персоной, я просто сказала - Что вы здесь делаете?
- Ищу вас, дорогая леди, - ответил он и слегка сжал мою руку, прежде чем отпустить ее. Я подавила желание вытереть ее о подол юбки и кивнула на пару кресел возле окна.
- Не то, чтобы я не была польщена, - сказала я, поправляя свои юбки. - Но не хотели ли вы поговорить с моим мужем? Ох, - мне в голову пришла другая мысль, - или вы хотите попросить у меня медицинского совета?
Его губы дернулись, будто его позабавило мое предположение, но он вежливо покачал головой.
- Ваш муж во Франции, или так мне поведала Жанна Легран. Я пришел поговорить с вами.
- Почему?
Он поднял свои гладкие темные брови, но не ответил сразу, вместо этого поднял палец, показав служащему отеля принести освежающий напиток. Я не знала, делал ли он это просто из вежливости или хотел выиграть время, чтобы сформулировать свое обращение. В любом случае, он не торопился.
- У меня есть предложение для вашего мужа, мадам. Я бы поговорил с ним, - сказал он, предупреждая мой вопрос, - но он уже уехал во Францию, когда я узнал, что он в Эдинбурге, и я, увы, должен уехать сам, прежде чем он вернется. Однако я подумал, что лучше поговорить с вами напрямую, чем объясняться в письме. Знаете, есть вещи, о которых разумнее не писать, - добавил он с внезапной улыбкой, которая сделала его очень привлекательным.
- Хорошо, - сказала я. - Говорите.
*.*.*
Я взяла стакан бренди и отпила глоток, затем подняла его и критически посмотрела сквозь стекло.
- Нет, это просто бренди, - сказала я. - Не опиум.
- Прошу прощения? - он непроизвольно заглянул в свой стакан, и я рассмеялась.
- Я имею виду, - пояснила я, - как бы он ни был хорош, он не может заставить меня поверить в подобную историю.
Он не обиделся, но склонил голову набок.
- Можете вы назвать какую-либо причину, почему я должен был придумать такую историю?
- Нет, - призналась я, - но это не значит, что ее нет, не так ли?
- То, что я рассказал вам, не является невозможным, не так ли?
Я мгновение подумала.
- Технически нет, - допустила я, - но определенно невероятно.
- Вы когда-либо видели страусов? - спросил он и, не спрашивая, налил еще бренди в мой стакан.
- Да. И что?
- Вы должны признать, что существование страусов невероятно, - сказал он, - но определенно не невозможно.
- Вы правы, - признала я. - Но думаю то, что Фергюс – потерянный наследник графа Сен-Жермена, более невероятно, чем существование страусов. Особенно часть, касающаяся брачного договора. Потерянный законный наследник? Мы говорим о Франции, ведь так?
Он рассмеялся. Его лицо раскраснелось от бренди и смеха, и я увидела, каким привлекательным он, должно быть, был в молодости. Он и теперь выглядел совсем не плохо.
- Вы не против, если я спрошу, как вы зарабатываете на жизнь?
Он был приведен в замешательство этим вопросом и потер рукой подбородок, прежде чем ответить, но не отвел глаза.
- Я сплю с богатыми женщинами, - сказал он, и в его голосе прозвучал слабый оттенок горечи.
- Ну, надеюсь, вы не рассматриваете мене в свете своего бизнеса. Несмотря на очки в золотой оправе, у меня нет денег.
Он улыбнулся, спрятав улыбку в стакане с бренди.
- Нет, но вы были бы более интересны, чем женщины, которые это делают.
- Я польщена, - вежливо сказала я. Мы некоторое время в молчании потягивали бренди, раздумывая как продолжить разговор. Шел дождь, и стук капель снаружи и шипение огня в очаге за нами необыкновенно успокаивали. Странно, но я чувствовала рядом с ним уютно. Однако я не могу провести так весь день, мне нужно писать книгу.
- Хорошо, - сказала я. - Зачем вы рассказали мне эту историю? Постойте … вопрос состоит из двух частей. Первая, почему вы рассказали ее мне, а не самому Фергюсу? Вторая, каков ваш личный интерес в этом деле, предполагая, что это правда?
- Я пытался объяснить, миссис Фрейзер … Фергюс, он отказался говорить со мной.
- О, - сказала я. - Это вы пытались похитить его в Северной Каролине?
- Нет, не я, - сказал он с искренностью. - Я слышал о происшествии, но не знаю, кто был похитителем. Похоже, это был кто-то, кого он разозлил своей работой. - Он пожал плечами, оставляя этот предмет разговора и продолжил. - Что касается моего личного интереса … я говорю с вами, потому что ваш муж отсутствует.
- И этот интерес?
Он быстро огляделся вокруг убедиться, что никто не может его услышать. Возле нас никого не было, но он все же понизил голос.
- Я … и интересы, которые я представляю … желание победы революции в Америке.
Не знаю, чего я ожидала, но не этого, и я вытаращилась на него.
- Вы полагаете, я поверю, что вы американский патриот?
- Ни в коем случае, - сказал он. - Я не интересуюсь политикой ни в малейшей степени. Я деловой человек. - Он посмотрел на меня оценивающе. - Слышали ли вы когда-нибудь о компании «Hortalez et Cie»?
- Нет.
- Она якобы занимается импортно-экспортным бизнесом за пределы Испании. На самом деле это лишь фасад для перекачки денег американцам без видимого участия французского правительства. На данный момент мы прогнали через нее много тысяч фунтов, направленных в основном на покупку оружия и боеприпасов. Мадам Легран упомянула о компании вашему мужу, но не рассказала ему, что это такое. Она предоставила мне решать, раскрывать ли ему ее истинную природу.
- Вы французский шпион, это вы хотите сказать? - наконец-то, поняла я.
Он поклонился.
- Но вы не француз, как я полагаю, - добавила я, жестко глядя на него. - Вы англичанин.
- Был, - он взглянул в сторону. - Теперь я французский гражданин.
Он замолчал, а я откинулась на спинку стула, наблюдая за ним и раздумывая, насколько все, что он сказал, было правдой, и отдаленно – мог ли он быть моим предком. Имя Бошан не было редким, и между нами не было большого физического сходства. Его руки были длинными и изящными, как мои, но пальцы имели другую форму. Уши? Его были довольно большими, хотя и изящной формы. Я понятия не имела, как выглядят мои уши, но предполагала, что если бы они были заметно большими, Джейми бы упомянул об этом.
- Так что вы хотите? - наконец, спросила я, поднимая голову.
- Передайте мужу то, что я рассказал вам, пожалуйста, мадам, - сказал он на этот раз вполне серьезно. - И донесите до него мысль, что заняться этим вопросом не только в интересах его приемного сына, но и в интересах Америки.
- Как так?
Он элегантно приподнял одно плечо.
- Граф Сен-Жермен владел обширными земельными владениями в той части Америки, которая в настоящее время принадлежит Великобритании. Французская часть его поместья, из-за которой сейчас спорит ряд претендентов, чрезвычайно ценна. Если будет доказано, что Фергюс Фрейзер – это Клодель Ракоцци (Ракоцци – это их родовое имя, как вы понимаете) и наследник этого состояния, он сможет использовать его для помощи в финансировании революции. Судя по тому, что я знаю о нем и его деятельности (а к этому времени я знаю немало), думаю, что он подошел бы для этого. Если революция окажется успешной, то те, кто ее поддержал, будут иметь существенное влияние на сформированное правительство.
- И вы можете прекратить спать с богатыми женщинами?
Кривая улыбка расползлась по его лицу.
- Точно, - он встал и поклонился мне. - Было приятно поговорить с вами, мадам.
Он почти достиг дверей, когда я позвала его.
- Месье Бошан!
- Да? - он обернулся, темный стройный мужчина с лицом, отмеченным чувством юмора и … боли.
- У вас есть дети?
Он казался сильно удивленным.
- Я действительно не думаю …
- О, - сказала я, - мне просто интересно. Доброго дня, сэр.
От фермерского дома в Бальнейне идти пришлось долго. Кроме того в начале января в Шотландии было сыро и холодно. Очень мокро и очень холодно. Снега не было – и лучше бы он был, это могло бы пресечь безумную идею Хью Фрейзера – но уже в течение нескольких дней шел дождь, да такой, от которого дымят очаги, и даже одежда в доме становится сырой, а холод пронизывает до костей, и кажется, что никогда больше не согреешься.
Я пришла к этому убеждению несколько часов назад, но единственная альтернатива тому, чтобы продолжать брести по грязи под дождем – это лечь и умереть, а я еще не дошла до такой крайности. Пока.
Скрип колес резко прекратился, и появился хлюпающий звук, который свидетельствовал о том, что они снова увязли в грязи. Джейми сказал себе под нос что-то совершенно неуместное для похорон, а Иэн подавил смех кашлем, который вскоре стал настоящим и продолжался, напоминая лай большой усталой собаки.
Я достала из-под плаща фляжку с виски – не думаю, что алкоголь в ней мог замерзнуть, но рисковать не стала - и протянула ее Иэну. Он сглотнул, захрипел, как будто его сбил грузовик, еще немного покашлял, а затем, тяжело дыша, отдал фляжку обратно и кивнул в знак благодарности. Нос у него был красный и тек.
Как и у всех вокруг. У некоторых, возможно, от горя, хотя я подозревала, что у большинства от холода и простуды. Мужчины без разговоров собрались вокруг повозки с гробом и с кряхтением вытащили ее на твердый участок дороги, покрытый, в основном, камнями.
- Как ты думаешь, как давно Саймон Фрейзер в последний раз приезжал домой? - прошептала я Джейми, когда он вернулся ко мне в хвост процессии. Он пожал плечами и вытер нос мокрым платком.
- Много лет назад. У него просто не было возможности.
Полагаю, что так. В результате ночного бдения, проведенного в фермерском доме – немного меньше Лаллиброха, но построенного по тому же принципу – я теперь знала гораздо больше о военной карьере и подвигах генерала. Однако панегирики не включали временную шкалу. Если он воевал во всех тех местах, как они говорили, то у него не было времени поменять носки между кампаниями, а не то что бы приезжать в Шотландию. И имение к тому же ему не принадлежало, он был вторым с конца из девяти детей. Его жена, маленькая bainisq[54], шедшая в голове процессии под руку со своим зятем, как я поняла, не имела собственного хозяйства и жила с семьей Хью. У нее не было живых детей или, по крайней мере, живших поблизости, чтобы заботиться о ней.
Мне было интересно, обрадовалась ли она, что мы привезли его домой. Не лучше ли было просто знать, что он умер за границей, исполняя свой долг, чем оказаться рядом с жалкими останками мужа, независимо от того, насколько хорошо они упакованы?
Но она, казалось, была если не счастлива, то, по крайней мере, довольна тем, что оказалась в центре всей этой суеты. Ее морщинистое лицо раскраснелось и, казалось, немного разгладилось за время ночного бдения, и теперь она шла, твердо ступая по колее, оставленной повозкой с гробом ее мужа.
Это все Хью. Старший брат Саймона и владелец Бальнейна, тощий старичок ростом едва ли выше своей овдовевшей невестки, имел весьма романтические взгляды. Это он настоял на том, чтобы, вместо достойного захоронения Саймона на семейном кладбище, самого доблестного воина семьи следует похоронить в месте, более соответствующем его чести.
Если Bainisq, произносится как «бан-ишг» означает маленькую пожилую леди, задумалась я, то маленький пожилой мужчина будет просто «ишг»? Думаю, мне не представиться возможность спросить, пока мы не окажемся дома при условии, что это произойдет до наступления темноты.
Наконец Корримони появился в поле зрения. По словам Джейми, это имя означало «лощина в болоте», и так оно и было. Внутри чашеобразной впадины среди травы и вереска возвышался невысокий купол. Когда мы подошли ближе, я увидела, что он сделан из тысяч и тысяч маленьких речных камней, большинство из которых размером с кулак, некоторые с человеческую голову. А вокруг этой темно-серой, скользкой от дождя пирамиды находился круг из стоячих камней.
Я рефлекторно схватила Джейми за руку. Он удивленно взглянул на меня, затем нахмурился.
- Ты слышишь что-нибудь, сассенах?
- Только ветер.
Ветер стонал вместе с похоронной процессией, почти заглушая старика, причитающего перед гробом, но когда мы вышли на открытую пустошь, он набрал скорость, и его звук поднялся на несколько тонов, а плащи и юбки захлопали, как крылья ворона.
Я внимательно наблюдала за камнями, но ничего не почувствовала, когда мы остановились перед пирамидой. Это была коридорная гробница[55]. Я понятия не имела, что это означает, но у дяди Лэмба были фотографии многих таких мест. Проход, ведущий внутрь, должен был ориентирован по какому-то астрономическому объекту на какую-то знаменательную дату. Я взглянула на свинцовое плачущее небо и решила, что сегодня, скорее всего, не тот день.
- Мы не знаем, кто там похоронен, - пояснил нам Хью вчера, - но ясно, что какой-то великий вождь. Должно быть, построить такую гробницу совсем непросто!
- Да, конечно, великий вождь - согласился Джейми и деликатно спросил. - Его там больше нет?
- Ах, нет, - вздохнул Хью. - Земля давно забрала его. Осталось только немного костей. И вам не стоит беспокоиться о проклятии этого места.
- Хорошо, - пробормотала я, но он не обратил внимания.
- Какой-то любопытный вскрыл гробницу лет сто назад, так что, если и на гробнице было проклятие, оно привязалось к нему.
И на самом деле никого из людей, стоявших сейчас возле каменной пирамиды, казалось, ничуть не смущала и не беспокоила ее близость. Хотя, возможно, для них она стала не более чем частью ландшафта.
Возникло обсуждение: мужчины смотрели на пирамиду и с сомнением качали головами, указывая то на открытый проход, ведущий в погребальную камеру, то на вершину пирамиды, где камни либо были убраны, либо просто упали и внизу были убраны. Женщины прижались друг к другу, ожидая. Накануне мы прибыли окутанные туманом усталости, и хотя меня всем представили, мне было трудно сопоставить имя с соответствующем лицом. По правде говоря, их лица выглядели одинаково – худые, измученные и бледные, с ощущением хронической усталости, гораздо более глубокой, чем можно было бы объяснить ночным бдением возле мертвеца.
Я внезапно вспомнил похороны миссис Баг – импровизированные и поспешные, но проведенные с достоинством и искренней грустью со стороны скорбящих – и подумала, что эти люди едва ли знали Саймона Фрейзера.
«Насколько было бы лучше учесть его последнее желание и оставить его на поле битвы с павшими товарищами», - подумала я. Но тот, кто сказал, что похороны предназначены для живых, был прав.
Чувство неудачи и беспомощности, последовавшее за поражением при Саратоге, побудило его офицеров решиться на этот жест в отношении человека, которого они любили, и воина, которого они чтили. Возможно, они хотели отправить его домой, потому что сами скучали по дому.
То же самое чувство неудачи плюс изрядная доля романтизма заставили генерала Бергойна настоять на этом жесте. Думаю, он полагал, что этого требует его собственная честь. А затем Хью Фрейзер, который после Каллодена вынужден был влачить существование впроголодь, столкнувшийся с неожиданным возвращением домой своего младшего брата и неспособный организовать достойные похороны, но глубоко романтичный ... И вот в результате эта странная процессия, приведшая Саймона Фрейзера в дом, который ему больше не принадлежал, к жене, которая была ему чужой.
«И место его не будет уже знать его»[56]. Эта фраза пришла мне на ум, когда мужчины приняли решение и начали снимать гроб с повозки. Я подошла ближе вместе с другими женщинами и обнаружила, что стою в футе или двух от одного из стоячих камней, окружавших пирамиду. Они были меньше, чем камни на Крейг-на-Дун, не более двух-трех футов высотой. Поддавшись какому-то порыву, я протянула руку и коснулась его.
Я не ожидала, что что-нибудь произойдет, и, похоже, так оно и было. Хотя если бы я внезапно исчезла, это оживило бы церемонию.
Ни жужжания, ни пронзительных криков, вообще никаких ощущений. Это просто камень. В конце концов, подумала я, нет причин считать, что все стоячие камни отмечают порталы времени. Вероятно, древние строители использовали стоячие камни для обозначения любого важного места, и, конечно же, эта пирамида должна была иметь большое значение. Я задавалась вопросом, что за мужчина – или, возможно, женщина? – лежал здесь, оставив лишь остатки своих костей, гораздо более хрупкие, чем прочные камни, которые их укрывали.
Гроб опустили на землю и с громким кряхтением и пыхтением протолкнули через проход в погребальную камеру в центре гробницы. Возле пирамиды лежала большая каменная плита со странными чашеобразными отметками, предположительно оставленными первоначальными строителями. Четверо самых сильных мужчин взяли ее, медленно подняли на вершину пирамиды и опустили на отверстие над камерой.
Она упала с приглушенным стуком, и несколько небольших камней скатились по бокам пирамиды. Затем мужчины спустились, и мы все довольно неловко стояли вокруг, размышляя, что делать дальше.
Священника не было. Похоронная месса по Саймону была отслужена раньше в маленькой пустой церкви перед походом к этому совершенно языческому захоронению. Судя по всему, исследования Хью не нашли ничего относительно обрядов для подобных похорон.
И в тот момент, когда, казалось, мы должны просто развернуться и уйти, Иэн громко откашлялся и выступил вперед.
Похоронная процессия выглядела крайне скучно, в ней не было ярких тартанов, которые украшали шотландские церемонии в прошлом. Даже внешность Джейми, закутанного в плащ, была приглушенной, а его яркие волосы были покрыты черной шляпой с напуском. Единственным исключением из общей мрачности был Иэн.
Когда сегодня утром он спустился вниз, то вызвал пристальное внимание, которое не ослабевало. И не удивительно. Он выбрил большую часть головы, а оставшуюся прядь волос посередине черепа собрал в жесткий гребень, к которому прикрепил свисающее украшение из индюшачьих перьев и продырявленного серебряного шестипенсовика. На нем был плащ, но под ним были поношенные брюки из оленьей шкуры и на руке бело-голубой вампум, который сделала для него его жена Эмили.
Тогда утром Джейми медленно окинул его взглядом с головы до ног и кивнул, приподняв один уголок рта.
- Это ничего не изменит, - тихо сказал он Иэну, когда мы двинулись к двери. - Они все равно будут знать, кто ты есть.
- Да? - сказал Иэн и, не дожидаясь ответа, нырнул в дождь.
Джейми, без сомнения, был прав. Индейское убранство было репетицией перед возвращением в Лаллиброх, поскольку мы собирались отправиться туда, как только тело Саймона будет должным образом пристроено и прощальное виски выпито.
Однако теперь это принесло свою пользу. Иэн медленно снял плащ и протянул его Джейми, затем подошел к входу в коридор и повернулся лицом к скорбящим, которые наблюдали за этим действием с выпученными глазами. Он раскинул руки ладонями вверх, закрыл глаза, откинул голову назад, чтобы дождь стекал по лицу, и начал что-то напевать на могавке. Он не был певцом, и его голос был настолько хриплым от простуды, что многие слова ломались или исчезали, но я уловила имя Саймона в начале. Погребальная песня для генерала. Это продолжалось недолго, но когда он опустил руки, прихожане издали глубокий коллективный вздох.
Иэн пошел прочь, не оглядываясь, и без слов все последовали за ним. Похороны были завершены.
Глава 76. ОПЛАКАННЫЙ ВЕТРОМ
Погода оставалась ужасной, вдобавок к дождю добавились порывы снега, и Хью настаивал, чтобы мы остались, по крайней мере, на несколько дней, пока небо не разъясниться.
- День святого Михаила наступит раньше, чем это случится, - сказал ему Джейми с улыбкой. - Нет, кузен, мы уезжаем.
И мы отправились в дорогу, закутавшись во все одежды, которые у нас были. Чтобы добраться до Лаллиброха, потребовалось более двух дней, и нам пришлось переночевать на заброшенной ферме, разместив лошадей в коровнике. Дров для очага не было, не было ни мебели, ни торфа, половина крыши слетела, но каменные стены защищали от ветра.
- Мне не хватает своего пса, - проворчал Иэн, скорчившись под плащом и натягивая одеяло на голову.
- Он бы сел тебе на голову? - спросил Джейми, крепче обняв меня, когда ветер пронесся мимо нашего убежища, угрожая сорвать остатки потрепанной соломенной крыши над головой. - Тебе следовало подумать о том, что сейчас январь, прежде чем брить голову.
- Тебе хорошо, - ответил Иэн, злобно выглядывая из-под одеяла. - У тебя есть тетушка Клэр, с которой можно согреться.
- Что ж, возможно, на днях ты сам обзаведешься женой. Ролло будет спать с вами обоими, когда ты женишься? - спросил Джейми.
- Мфмм, - ответил Иэн и, дрожа, натянул одеяло на лицо.
Я тоже дрожала, несмотря на тепло Джейми, наши плащи, три шерстяные юбки и две пары чулок. За свою жизнь я побывала во многих холодных местах, но в шотландском холоде есть что-то особенно пронзительное. Однако, несмотря на тоску по теплому огню и памятному уюту Лаллиброха, я волновалась почти так же, как и Иэн. Чем дальше мы углублялись в Хайленд, он все больше становился похожим на кота на горячих кирпичах. Теперь он дергался и бормотал про себя, ворочаясь под своими одеялами.
Когда мы высадились в Эдинбурге, я задумалась, стоит ли известить о нашем прибытии в Лаллиброх. Однако когда я предложила сделать это, Джейми рассмеялся.
- Как ты думаешь, у нас есть хотя бы малейший шанс приблизиться к месту на десять миль так, чтобы никто об этом не узнал? Не беспокойся, сассенах, - заверил он меня. - Как только мы ступим в Хайленд, все, от Лох-Ломонда до Инвернесса, узнают, что Джейми Фрейзер возвращается домой со своей английской ведьмой и индейцем в придачу.
- Английская ведьма?- повторила я, не уверенная, рассмеяться или обидеться. - Когда мы были в Лаллиброхе, меня тоже так называли?
- Часто прямо тебе в лицо, сассенах, - сказал он - Только тогда ты не достаточно знала гэльский, чтобы понять. Они не собирались тебя оскорбить, a nighean[57], - добавил он мягко. - И теперь не собираются. Просто горцы называют вещи так, как видят их.
- Хм-м, - произнесла я, немного ошеломленная.
- Сейчас они не сильно ошибутся, не так ли? - усмехнулся он.
- Ты намекаешь, что я выгляжу, как ведьма?
- Ну, не в данную минуту, - сказал он, рассматривая меня. - По утрам, может быть … да, тогда самый ужасный вид.
Зеркала у меня не было, так как я не подумала приобрести его в Эдинбурге. Однако у меня все еще оставалась расческа, и теперь, прижавшись макушкой к подбородку Джейми, я решила остановиться где-нибудь недалеко от Лаллиброха и использовать ее, будет дождь или нет. Нет, передумала я, вряд ли будет иметь большое значение, приеду ли я, выглядя, как королева Англии или как одуванчик. Важно лишь возвращение домой Иэна.
С другой стороны … я не совсем понимала, как примут меня. Между мной и Дженни Мюррей, мягко говоря, остались незаконченные дела.
Когда-то мы были хорошими подругами. Я надеялась, что мы сможем стать ими снова. Но она была главным творцом свадьбы Джейми и Лаогеры МакКензи. Без сомнения, из лучших побуждений; она беспокоилась за него, одинокого и лишенного корней, когда он вернулся из плена в Англии. И, по правде говоря, она считала меня мертвой.
Что она подумала, когда я внезапно появилась снова? Что я бросила Джейми еще до Каллодена, а потом передумала? Времени на объяснения и сближение не было, а был очень неловкий момент, когда Лаогера, вызванная Дженни, появилась в Лаллиброхе в сопровождении своих дочерей, застигнув нас с Джейми врасплох.
Пузырь смеха вздулся в моей груди, когда я вспомнила об этом столкновении, хотя тогда мне было не до смеха. Ну, вероятно, у нас будет время поговорить сейчас, когда Дженни придет в себя от шока от возвращения сына.
Шевеление рядом со мной показало, что не только я не могу заснуть в раздумьях о том, что нас ожидает.
- Ты тоже не можешь заснуть? - прошептала я Джейми.
- Да, - тихо произнес он и сдвинулся, прижав меня сильнее. - Думаю о том, как в последний раз был дома. Я очень боялся … и немного надеялся. Наверное, то же самое испытывает сейчас Иэн.
- А ты? - спросила я, кладя свои ладони поверх его обнимающих рук и мягко поглаживая его изуродованную руку. Он глубоко вздохнул.
- Не знаю, - сказал он. – Но все будет хорошо. На этот раз ты со мной.
*.*.*
Ветер ночью прекратился, и день, каким-то чудом, родился ясным и ярким. Хотя все еще холодным, как задница полярного медведя, но дождя не было. Я подумала, что это хорошее предзнаменование.
Никто не говорил, когда мы взобрались на последний высокий перевал и увидели внизу дом. Я почувствовала стеснение в груди и только сейчас осознала, что задерживала дыхание.
- Он не изменился, не так ли? - спросила я, выдохнув белым паром в холодном воздухе.
- У голубятни новая крыша, - сказал Иэн. - И мамин загон для овец стал больше. - Он изо всех сил старался казаться беспечным, но в его голосе безошибочно угадывалось напряжение. Он подтолкнул лошадь и выехал немного вперед; индюшачьи перья в его волосах развевались на ветру.
Был ранний полдень, и в поместье было тихо; утренние дела были сделаны, вечерняя дойка и приготовление ужина еще не начались. Я не видела никого снаружи, за исключением пары крупных лохматых хайлендских коров на ближайшем пастбище, но трубы дымили, и в большом фермерском доме с белыми стенами царила обычная гостеприимная атмосфера.
Вернутся ли Бри и Роджер сюда, вдруг подумала я. Она упомянула об этом, когда идея об их отъезде стала фактом, и они начали планировать.
- Он свободен, - сказала она, не отрывая глаз от рубашки в стиле двадцатого века, которую шила. - Продается. По крайней мере, так было, когда Роджер приезжал туда несколько лет назад? - Она подняла глаза, криво улыбнувшись. Говорить о времени в терминах прошлого и будущего было затруднительно. - Наверное, я бы хотела, чтобы дети жили там. Но нам нужно еще посмотреть, как … все пойдет.
Потом она взглянула на спящую в своей кроватке Мэнди с ее легкой синюшностью вокруг губ.
- Все образуется, - твердо сказала я. - Все будет хорошо.
«Боже, - молча помолилась я, - пусть у них все будет в порядке».
Иэн спрыгнул со своей лошади и с нетерпением глядел на нас. Когда мы спешились, он двинулся к двери, но наше прибытие уже заметили, и она широко распахнулись прежде, чем он прикоснулся к ней.
Дженни замерла в дверях. Она моргнула и медленно подняла голову, скользя взглядом вверх по длинному покрытому оленьей кожей телу с его выраженными мускулами и маленькими шрамами, к голове с ирокезским гребнем и индюшачьими перьями, к татуированному лицу, тщательно невыразительному, если не считать глаза, надежду и страх в которых он не мог скрыть, могавк он или нет.
Рот Дженни дернулся. Один … два … затем лицо ее сморщилось, и она начала издавать тихие истерические всхлипы, которые переросли в смех. Она сглотнула, снова хихикнула и так сильно рассмеялась, что пошатнулась и была вынуждена отступить назад в дом, где ей пришлось сесть на скамейку в прихожей. Там она согнулась пополам, обхватив себя руками за живот, и смеялась до тех пор, пока голос не пропал, а дыхание вылетало слабыми хрипящими вздохами.
- Иэн, - сказала он, наконец, качая головой. - О, боже, Иэн. Мой маленький мальчик.
Иэн выглядел совершенно сбитым с толку. Он взглянул на Джейми, который пожал плечами, потом перевел взгляд на мать.
Она глотала воздух, тяжело вздымая грудь, затем встала, подошла и обняла его, прижавшись к нему залитым слезами лицом. Его руки медленно и осторожно обняли ее; он держал ее как нечто хрупкое и драгоценное.
- Иэн, - сказала она снова, и я увидела, как ее худенькие напряженные плечи обмякли. – О, Иэн. Слава богу, ты приехал вовремя.
*.*.*
Она была меньше, чем я помнила, и тоньше, но ее волосы с небольшой сединой были еще темные и яркие, а темно-синие глаза с кошачьим разрезом остались такими же, как и властный вид, такой же как у брата.
- Оставьте лошадей, - энергично сказала она, вытирая глаза уголком фартука. - Я скажу одному из парней позаботиться о них. Вы замерзли и проголодались, снимайте верхнюю одежду и проходите в гостиную. - Она быстро взглянула на меня с интересом и еще чем-то, что я не могла понять, но не посмотрела прямо в глаза и, сказав только: «Идемте», повернулась и пошла в гостиную.
В доме пахло знакомо и странно торфяным дымом и готовящейся едой; кто-то пек хлеб и дрожжевой запах плыл из кухни. В прихожей было почти также холодно, как и на улице; двери всех комнат, выходящих в него, были плотно закрыты для сохранения тепла, и когда она открыла дверь, на нас хлынуло благословенное тепло.
- Иэн, - позвала она голосом, который я прежде у нее не слышала. - Иэн, они приехали. Твой сын вернулся домой.
Старший Иэн сидел в кресле возле огня с теплым пледом на коленях. Он поднялся на ноги с некоторым трудом – одна его нога, потерянная в битве, была заменена деревянным протезом – и сделал несколько шагов к нам.
- О, да, - сказал Иэн. - Не волнуйся, это все еще я.
Фтизис[58] называют эту болезнь врачи. С греческого это слово означает изнурение, увядание. Миряне называют ее чахоткой и по совершенно ясной причине. Больной чахнет. Истощающая болезнь пожирает его плоть и жизнь.
Я часто встречалась с ней в Англии в тридцатые и сороковые годы, но никогда не видела, как она съедает плоть с костей того, кого я любила. Сердце мое превратилось в воду и вытекло из груди.
Иэн всегда был худым, жилистым и крепким; его кости всегда были близко к поверхности кожи, как и у Молодого Иэна. Сейчас же …
- Я могу кашлять, но не сломаюсь, - заверил он Джейми и, шагнув вперед, обнял его за шею. Джейми очень нежно обнял зятя и закрыл глаза, чтобы сдержать слезы. Его руки непроизвольно сжались крепче, словно пытаясь удержать Иэна от пропасти, которая так явно зияла у его ног.
«Я могу пересчитать все свои кости»[59]. Непрошено пришла мне в голову библейская цитата. Я действительно могла; ребра под тканью его рубашки были видны так ясно, что я могла видеть сочленения в тех местах, где они соединялись с выступами его позвоночника.
- Сколько? - не сдержалась я, повернувшись к Дженни, которая наблюдала за мужчинами с глазами, блестящими от непролитых слез. - Как давно у него?
Он моргнула и сглотнула.
- Много лет, - ответила она довольно твердо. - Он вернулся из Толбута с кашлем, и он никогда не прекращался. Но в последний год стало гораздо хуже.
Я кивнула. Хронический случай, острая форма болезни прикончила бы его за несколько месяцев.
Она повторила мой вопрос, но с другим значением.
- Сколько? - спросила она так тихо, что я едва услышала ее.
- Не знаю, - так же тихо ответила я. - Но … не долго.
Она кивнула. Она знала это давно.
- Хорошо, что вы приехали вовремя, - просто сказала она.
Молодой Иэн не сводил глаз с отца с тех пор, как мы вошли в комнату. На лице его явно был написан шок, но он держал себя в руках.
- Па, - произнес он хриплым голосом, словно ему пережали горло. Он яростно прочистил его и повторил, - Па, - подходя ближе.
- О, Иэн, - сказал он, протягивая руки. – Мой маленький мальчик.
*.*.*
Это был Хайленд. И это были Иэн и Дженни. Это означало, что вопросы, которых можно было бы избежать из деликатности, задавались открыто и прямо.
- Я могу умереть завтра или через год, - откровенно сказал Иэн за чаем с хлебом и джемом, волшебным образом появившимися из кухни, чтобы поддержать усталых путников, пока не будет готов ужин. - Лично я ставлю на три месяца. Пять к двум, если кто-нибудь захочет делать ставку. Хотя не знаю, как получу свой выигрыш. - Он ухмыльнулся, и прежний Иэн проглянул сквозь мертвенную маску.
Среди присутствующих взрослых послышалось бормотание, но совсем не смех. В гостиной набилось очень много людей, поскольку распоряжение, принести хлеб и джем, также заставило всех жильцов Лаллиброха выбежать из комнат и с грохотом помчаться вниз по лестнице, чтобы поприветствовать блудного сына. Молодого Иэна едва не сбили с ног и не растоптали в стремлении выразить свою любовь. И это выражение семейной любви, последовавшее за шоком от встречи с отцом, ошеломило его и лишило дара речи, хотя он продолжал улыбаться, совершенно беспомощный перед лицом тысячи вопросов и восклицаний.
Наконец Дженни спасла его из этого водоворота, взяв за руку и твердо втолкнув в гостиную вместе со старшим Иэном, а затем вышла обратно и сверкающим взглядом и твердым словом призвала всех к порядку.
Молодой Джейми – старший сын Иэна и Дженни и тезка Джейми – теперь жил в Лаллиброхе со своей женой и детьми, как и его сестра Мэгги и двое ее детей, ее муж был солдатом. Сейчас Молодого Джейми не было дома, но женщины пришли посидеть со мной. Все дети сгрудились вокруг Молодого Иэна, глазея на него и задавая так много вопросов, что толкались и пихались, споря, кто что спрашивает и кому следует ответить первым.
Дети не обратили никакого внимания на замечание Старшего Иэна. Они уже знали, что дедушка умирает, и этот факт не представлял никакого интереса по сравнению с присутствием их таинственного нового дяди. Маленькая девочка с волосами, заплетенными в короткие косички, сидела на коленях у Молодого Иэна, проводя пальцами по линиям его татуировок, и время от времени случайно засовывала палец ему в рот, когда он улыбался и отвечал своим любознательным племянницам и племянникам.
- Ты могла бы написать, - сказал сестре Джейми с ноткой упрека в голосе.
- Я писала, - резко ответила она. - Год назад, когда его плоть стала быстро таять, и мы поняли, что это не просто кашель. Я попросила тебя по возможности отправить Молодого Иэна домой.
- А-а, - расстроенно сказал Джейми. - Мы, должно быть, уже уехали из Фрейзерс-Риджа. Но я ведь писал в апреле, что мы приезжаем. Я отправил письмо из Нью-Берна.
- Если ты писал, я ничего не получала. Ничего удивительного, с этой блокадой мы получаем лишь половину писем из Америки. Вы выехали в прошлом году в марте? Это было долгое путешествие, не так ли?
- Да, немного длиннее, чем я ожидал, - сухо сказал Джейми. - По пути произошли разные события.
- Понятно, - не колеблясь, она взяла его правую руку и с интересом стала рассматривать шрам и близко сошедшиеся пальцы. Она взглянула на меня, дернув бровью, и я кивнула.
- Он был ранен при Саратоге, - сказала я, чувствуя, что оправдываюсь. - Я была вынуждена.
- Хорошая работа, - сказала она, мягко сгибая его пальцы. - Сильно болит, Джейми?
- Болит на холоде. Но в других случаях не беспокоит.
- Виски! - воскликнула она, резко выпрямляясь. - Вы же замерзли, а я не подумала. Робби! Иди и принеси бутылку виски на верхней полке над котлами.
Долговязый мальчик, болтающийся на краю толпы, которая окружала Молодого Иэна, возмущено взглянул на бабушку, но увидев ее ответный взгляд, выскочил из комнаты.
В комнате стало очень тепло. С торфяным огнем, мерцающим в камине, и с таким количеством разговаривающих и смеющихся людей, излучающих тепло, температура приближалась к тропической. Но сердце мое охватывал холод всякий раз, когда я смотрела на Иэна.
Он сейчас полулежал на кресле, все еще улыбаясь. Но изнеможение было явно видно в его худых опущенных плечах, полуприкрытых глазах и в том, как он прилагал усилия, чтобы улыбаться.
Я отвернулась и обнаружила, что Дженни смотрит на меня. Она быстро отвела взгляд, но я увидела в ее глазах размышление и сомнение. Да, нам нужно поговорить.
*.*.*
В эту ночь они спали в тепле, уставшие до потери сознания, тесно прижавшись друг к другу, окруженные Лаллиброхом. Но Джейми уже на грани пробуждения услышал ветер. Ветер вернулся ночью, и его холодный стон разносился под свесами крыши.
Он сел на кровати, обхватив колени руками, и прислушался. Надвигалась буря; в ветре он мог слышать снег.
Клэр лежала рядом, немного свернувшись во сне, ее волосы темным пятном лежали на белой подушке. Он слушал ее дыхание и благодарил бога за этот звук, чувствуя вину за его мягкое легкое звучание. Весь вечер он слышал кашель Иэна и заснул со звуком этого затрудненного дыхания в голове, если не в ушах.
Из-за полного изнеможения ему удалось отложить в сторону вопрос о болезни Иэна, но она никуда не делась с пробуждением, тяжелая, как камень, в его груди.
Клэр поерзала во сне, перевернувшись наполовину на спину, и желание хлынуло в него, как вода. Он колебался, болея за Иэна, чувствуя вину за то, что тот уже потерял то, что у него еще оставалось, и не хотел ее будить.
- Наверное, я чувствую то же самое, что и ты, - прошептал он ей тихо, чтобы не разбудить ее. - Когда ты прошла сквозь камни. Как будто мир все еще здесь, но это уже не тот мир, который был.
Он мог поклясться, что она не проснулась, но из-под простыни высунулась рука, ощупывая, и он взял ее. Она вздохнула, протяжно и сонно, и притянула его к себе. Обняла и прижала к себе, согревая своей мягкой грудью.
- Ты мой мир, - пробормотала она, а затем ее дыхание изменилось, и она взяла его с собой в безопасное место.
Они завтракали на кухне, только два Иэна. Старший Иэн проснулся от кашля еще до рассвета, и когда потом снова погрузился в глубокий сон, Дженни не захотела его будить, а Молодой Иэн охотился на холмах всю ночь с братом и племянниками. На обратном пути они остановились у дома Китти, и Молодой Джейми предложил остаться, чтобы немного поесть и поспать, но Иэн ощущал беспокойство, ему хотелось вернуться домой, хотя он не мог сказать почему.
Возможно, для этого, подумал он, наблюдая, как его отец солил кашу так же, как делал он сам в течение пятнадцати лет, прежде чем покинуть Шотландию. Он ни разу не думал об этом за все время своего отсутствия, но теперь, когда он вернулся, ему показалось, что он никогда никуда не уезжал, как будто каждое утро он проводил здесь за этим столом, наблюдая, как отец ест кашу.
Им овладело внезапное желание запомнить этот момент, запомнить все до мельчайших деталей, от потертого гладкого дерева под локтями до покрытого пятнами гранита столешницы и то, как свет падает сквозь старенькие занавески на окне, освещая выпуклость мышц в уголке рта отца, когда он жевал кусочек сосиски.
Старший Иэн внезапно поднял глаза, словно почувствовал взгляд сына.
- Может, выйдем в пустоши? - спросил он. - Я хотел бы посмотреть телятся ли еще красные олени?
Он удивлялся силе своего отца. Они прошли несколько миль, разговаривая ни о чем и обо всем. Он знал, что эта прогулка была для того, чтобы они могли снова сблизиться и сказать то, что нужно было сказать.
Наконец они остановились высоко на участке вересковой пустоши, откуда можно было видеть холмы огромных гладких гор и несколько маленьких озер, сверкающих, как рыбы, под бледным высоким солнцем. Они нашли святой источник, крохотный пруд со старинным каменным крестом, и напились из него воды, произнеся молитву святому, а затем сели отдохнуть немного дальше.
- Место, где я умер в первый раз, было похоже на это, - сказал его отец, проведя мокрой рукой по вспотевшему лицу. Он выглядел румяным и здоровым, хотя и слишком худым. Это смущало Молодого Иэна, знавшего, что отец умирает.
- Да? - сказал он. - Где?
- Во Франции. Когда я потерял ногу, - Старший Иэн безразлично посмотрел на свою деревянную ногу - Вот я стоял и стрелял из мушкета, а в следующую минуту уже лежал на спине. Я даже не понял, что меня подстрелили. Ты думаешь, что невозможно не заметить, когда в тебя попадает шестифунтовое железное ядро, не так ли?
Его отец усмехнулся ему, и он неохотно улыбнулся в ответ.
- Я бы заметил. Конечно же, вы поняли, что что-то произошло.
- О, да. Через несколько секунд я понял, что меня подстрелили. Но я совсем не чувствовал боли.
- Ну, это же хорошо, - сказал ободряюще Молодой Иэн.
- Тогда я понял, что умираю, - глаза отца были устремлены на него, но он глядел куда-то дальше на далекое поле сражения. - И я совсем не боялся. - Его взгляд сфокусировался на сыне, и он слегка улыбнулся. Протянув руку, он взял руку Иэна. Его собственная ладонь высохла до костей, костяшки пальцев были узловатые и распухшие, но она была такая же широкая, как у его сына.
- Иэн, - сказал он и помолчал. - Знаешь, как странно обращаться к кому-то своим именем? Иэн, - повторил он мягко, - не беспокойся, я не боюсь. Я не боялся тогда и не боюсь теперь.
Я боюсь, подумал Иэн, но ничего не сказал.
- Расскажи мне о своем псе, - сказал его отец с улыбкой. И он рассказал отцу о Ролло. О морском сражении, когда он думал, что Ролло убит или утонул, и как они оказались в Тикондероге, и о страшном сражении при Саратоге.
И рассказал ему, стараясь не думать, иначе слова застряли бы у него в горле, об Эмили. О Изабель. И о Быстрейшим из ящериц.
- Я больше никому не говорил об этом, - сказал он, смущаясь. - О мальчике, я имею в виду.
Его отец глубоко дышал и выглядел счастливым. Затем раскашлялся, вынул платок и откашлялся в него. Иэн попытался поглядеть, есть ли пятна на платке.
- Тебе нужно … - прохрипел Старший Иэн, прочистил горло и сплюнул в платок. - Тебе нужно рассказать матери, - сказал он теперь ясным голосом. - Она будет рада узнать, что у тебя есть сын.
- Ладно. Может быть, расскажу.
Было рано для насекомых, но птицы уже проносились над их головами. Он прислушался к домашним голосам и затем сказал: «Па, я должен рассказать тебе нечто плохое».
И сидя около святого источника тихим весенним утром, Иэн рассказал о том, что произошло с Мурдиной Баг.
Отец слушал с большим вниманием, склонив голову. Молодой Иэн мог видеть обильные седые полосы в его волосах и нашел это зрелище и волнительным, и в то же время странно комфортным. По крайней мере, он прожил хорошую долгую жизнь, подумал он. Может быть, миссис Баг тоже. Чувствовал ли он себя хуже, если бы убил юную девушку? Он подумал, что да, однако и в существующей ситуации он чувствовал себя достаточно плохо. Хотя немного лучше, чтобы смочь рассказать об этом.
Старший Иэн слегка отклонился назад, сжав руки на колене здоровой ноги и раздумывая.
- Это не твоя вина, конечно, - сказал он, искоса взглянув на сына. - Ты же понимаешь это в своем сердце?
- Нет, - признался Иэн, - но я стараюсь.
Его отец улыбнулся, но затем снова посерьезнел.
- Ты справишься. В конце концов. А теперь о старом Арче Баге. Он должен быть стар, как горы, если он тот самый, кого я знал – арендатор Малкольма Гранта.
- Это он. Я думал об этом – он стар, он умрет – но что, если он умрет, а я не буду знать об этом? - он расстроенно махнул рукой. - Я не хочу убивать его, но как я могу не сделать этого? Когда он слоняется вокруг и представляет угрозу для Рэй … моей, ну я когда-нибудь женюсь … - он запутался в словах, и отец остановил его, схватив за руку.
- Кто она? - спросил он с интересом в загоревшихся глазах. - Расскажи о ней.
И он рассказал о Рэйчел. Он был удивлен, как много он мог рассказать о ней, хотя знал ее всего несколько недель и поцеловал только один раз.
Его отец вздохнул; он вздыхал время от времени, чтобы получить больше воздуха, но на этот раз он вздохнул от счастья.
- Ах, Иэн, - ласково сказал он. - Я рад за тебя и очень сильно. И твоя мать, и я долгие годы молились, чтобы ты нашел хорошую женщину, чтобы любить ее и создать с ней семью.
- Ну, еще рано говорить о создании семьи, - указал Молодой Иэн. - Учитывая, что она квакер и, скорее всего, не выйдет за меня замуж. Кроме того, я в Шотландии, а она в Америке с континентальной армией, и прямо в данный момент ее могут подстрелить.
Он говорил серьезно и был несколько обижен, когда отец рассмеялся. Но затем тот наклонился вперед и с совершенной серьезностью произнес.
- Тебе не нужно ждать, пока я не умру. Ты должен поехать и найти свою женщину.
- Я не могу …
- Да, ты можешь. Молодой Джейми получит Лаллиброх, девочки удачно выданы замуж, а Майкл … - он усмехнулся. - Майкл хорошо устроился. Мужчине нужна жена, а хорошая жена – это величайший дар бога мужчине. Мне будет легче, a bhailach[61], если я буду знать, что ты устроил свою судьбу в этом направлении.
- Ну, да, - пробормотал Молодой Иэн. - Может быть, но я не уеду прямо сейчас.
Глава 78. СТАРЫЕ ДОЛГИ
Джейми проглотил последнюю ложку каши и, глубоко вздохнув, положил ложку.
- Дженни?
- Конечно, давай добавлю, - она потянулась к миске, затем уловила выражение его лица и остановилась, сузив глаза. - Или тебе нужно что-то другое?
- Не скажу, что это действительно нужно, но … - он взглянул на потолок, чтобы избежать ее взгляда и вручил свою душу господу богу. - Что ты знаешь о Лаогере МакКензи?
Он кинул на нее быстрый взгляд и увидел, что ее глаза округлились и зажглись интересом.
- Лаогера? - она села и принялась задумчиво постукивать кончиками пальцев по столу. «Ее руки все еще хороши для ее возраста, - подумал он, - изношенные работой, но тонкие с изящными пальцами».
- Она не замужем, - сказала она, - но ты сам знаешь, не так ли?
Он коротко кивнул.
- Что ты хочешь узнать о ней?
- Ну … как она поживает и …
- И с кем делит постель?
Он сердито взглянул на сестру.
- Ты непристойная женщина, Дженни Мюррей.
- Да? Что ж, тогда спроси об этом у кота, - она сверкнула на него синими, как у него, глазами, и на щеках появились ямочки. Он знал это ее выражение и уступил.
- Ты знаешь?
- Нет, - коротко ответила она.
Он с недоверием приподнял одну бровь.
- Да? Попробуй еще.
Она покачала головой и провела кончиком пальцем по краю кувшина с медом, стерев золотистую каплю.
- Клянусь ногтями святого Фотада.
Он не слышал этой клятвы с детства и громко хохотнул, несмотря на ситуацию.
- Что ж, тогда не о чем и говорить, не так ли? - он откинулся на спинку стула, изображая безразличие. Она произвела негромкий сопящий звук и принялась убирать со стола. Он, прищурившись, наблюдал за ней не уверенный, издевалась ли она над ним ради шутки – в таком случае она сдастся через мгновение – или было что-то еще.
- Почему ты хочешь знать? - спросила она неожиданно, уставившись на стопку грязных мисок. Он насторожился.
- Я не сказал, что хочу знать, - указал он. - Но поскольку ты упомянула об этом … каждому станет любопытно, не так ли?
- Да, - согласилась она и, выпрямившись, пристально поглядела на него, что заставило его забеспокоиться. Помыл ли он за ушами?
- Я не знаю, - сказала она, наконец. - Это правда. Я только слышала о ней один раз и написала тебе об этом.
«И зачем ты написала мне об этом?» - подумал он, но не высказал вслух.
- Ммфм, - произнес он. - И ты ожидала, что я поверю, что ты ничего не узнала.
***
Он вспоминал. Себя стоящего здесь в своей старой комнате в Лаллиброхе в утро, когда он женился на Лаогере.
По этому случаю на нем была новая рубашка. Денег не было ни на что, кроме самого необходимого, а иногда и на это не хватало, но Дженни сообразила ему рубашку. Он подозревал, что ради этого она пожертвовала лучшей из своих двух сорочек. Он вспомнил, как брился, смотря на отражении в тазике с водой, как увидел изможденное суровое лицо незнакомца, появляющееся под бритвой, и подумал, что должен не забыть улыбнуться, когда встретит Лаогеру. Он не хотел ее пугать, а то, что он увидел в воде, напугало даже его.
Он внезапно подумал о том, что будет делить с ней постель. Он решительно отбросил мысль о теле Клэр – у него была большая практика в этом – и вместо этого внезапно подумал, что за прошлые годы – да, пятнадцать лет! – он спал с женщиной всего дважды, и с последнего раза прошло пять, шесть, может быть, семь лет …
Он на мгновение запаниковал при мысли, что может оказаться неспособным, и осторожно дотронулся до своего члена через килт, только чтобы обнаружить, что тот уже начал напрягаться от одной лишь мысли о постели.
Он вздохнул с некоторым облегчением. На одну причину меньше для беспокойства.
Короткий стук от двери заставил его дернуть голову в ту сторону. В дверях стояла Дженни с нечитаемым выражением на лице. Он кашлянул и убрал руку со своего члена.
- Ты не обязан делать это, Джейми, - сказала она, не спуская с него глаз - Если ты передумал, скажи мне.
Он почти сказал это. Но он мог слышать дом. В нем чувствовалась суета, возбуждение и счастье, которое дом не испытывал много лет. На кону стояло не только его собственное счастье … никогда не стояло.
- Нет, - сказал он резко. - Я в порядке, - и ободряюще улыбнулся ей.
Но когда он спустился к Иэну, ожидающему его возле лестницы, он услышал стук дождя в окна, и его охватило внезапное чувство, что он тонет – непрошенное воспоминание о его первом свадебном дне, как они поддерживали друг друга, он и Клэр, оба в крови и оба напуганные.
- Все хорошо? - тихо спросил Иэн, наклонившись к нему.
- Да, все хорошо, - ответил он и обрадовался, что его голос прозвучал спокойно.
Из дверей гостиной выглянула Дженни. Она выглядела обеспокоенной, но расслабилась, увидев его.
- Все в порядке, mo nighean[62], - успокоил ее Иэн, ухмыляясь. - Я держу его, если он вздумает взбрыкнуть. - Иэн, к удивлению Джейми, действительно схватил его за руку, и он не стал протестовать.
- Ладно, тащи его сюда, - сухо сказала его сестра. - Священник пришел.
Он вошел вместе с Иэном и занял место рядом с Лаогерой перед старым МакКарти. Она коротко взглянула на него, затем отвела взгляд. Она испугана? Ее ладонь в его руке была холодной, но не дрожала. Он мягко сжал ее пальцы, и она повернула голову, прямо посмотрев на него. Нет, не страх, и не отблеск огня. В ее взгляде была благодарность … и доверие.
Это доверие вошло в его сердце, маленький мягкий вес, который стабилизировал его, восстановив, по крайней мере, несколько корней, привязывающих его к этому месте. Он тоже был благодарен.
*.*.*
Он повернул голову на звук шагов и увидел идущую по коридору Клэр. Он непроизвольно улыбнулся ей, и она подошла, взяв его за руку и заглядывая в комнату.
- Твоя, да? Когда ты был мальчиком, я имею в виду.
- Да.
- Думаю, Дженни говорила об этом … когда мы приехали сюда в первый раз, я имею в виду.
Они с Дженни, конечно, разговаривали теперь, но скованно, боясь сказать слишком много и не то. Да и он тоже боялся сказать слишком много или не то, но будь он проклят, если станет вести себя, как женщина.
- Мне нужно сходить к Лаогере, - внезапно сказал он. - Ты убьешь меня, если я пойду?
Она выглядела удивленной, а затем, черт ее побери, развеселилась.
- Ты спрашиваешь моего разрешения?
- Нет, - ответил он, чувствуя себя скованно и неловко. - Просто … я подумал, что должен сказать тебе.
- Очень деликатно с твоей стороны, - она улыбалась, но в улыбке появилась некоторая настороженность. - Ты … не скажешь мне, почему хочешь увидеть ее?
- Я не сказал, что хочу увидеть ее, - сказал он с заметным раздражением в голосе. - Я сказал, что мне нужно.
- Будет не очень самонадеянно с моей стороны спросить, зачем тебе нужно ее увидеть? - ее глаза стали чуть шире и желтее, чем обычно; он разбудил в ней ястреба. Он не собирался ссориться, но на мгновение заколебался, внезапно захотев найти убежище от собственного замешательства в большом скандале. Но он, говоря по совести, не мог этого сделать. Еще меньше он мог объяснить воспоминание о лице Лаогеры в день их свадьбы, о доверии в ее глазах и мучительном чувстве, что он предал это доверие.
- Ты можешь спросить меня о чем угодно, и ты спросила, - указал он остро. - Я отвечу, если решу, что есть смысл.
Она произвела тихий фыркающий звук, не вполне «хм-м», но он хорошо понял, что она подумала.
- Если ты только хочешь узнать, с кем она спит, вероятно, есть менее прямые способы узнать об этом, - сказала она. Ее голос был тщательно спокойным, но ее зрачки расширились.
- Мне нет дела до того, с кем она спит!
- Нет, есть, - сказала она.
- Нет!
- Лгунишка, лгунишка в огне штанишки, - пропела она, и он, готовый взорваться, вместо этого рассмеялся. Она некоторое время ошеломленно смотрела на него, затем присоединилась к нему, фыркая порозовевшим носом.
Они остановились через несколько секунд, смущенные от того, что смеются в доме, который долго не слышал смеха, но все еще улыбаясь друг другу.
- Иди сюда, - сказал он мягко и протянул к ней руку. Она сразу же взяла ее своими теплыми и сильными пальцами и, подойдя, обняла его.
Ее волосы пахли по-другому. Как всегда свежо, но по-другому. Похоже на Хайленд. Может быть, вереском.
- Ты хочешь знать, кто это, признайся, - сказала она, ее теплый голос пощекотал сквозь ткань его рубашки. - Хочешь, я скажу, почему?
- Да, и хочу, и нет, - сказал он, прижимая ее теснее. - Я хорошо знаю – почему, и я уверен, что и ты, и Дженни, и любая другая женщина в пределах пятидесяти миль думают, что знают. Но я не потому хочу увидеть ее.
Она немного отстранилась и убрала упавшие на глаза кудри, чтобы поглядеть на него. Она внимательно всмотрелась в его лицо и кивнула.
- Ну, тогда не передашь ли ей мои наилучшие пожелания?
- Ты маленькое мстительное создание! Никогда не думал, что ты такая!
- Действительно? - сказала она сухим, как подгоревший тост, голосом. Он улыбнулся и ласково провел пальцем по ее щеке.
- Да, - сказал он, - не думал. Ты никогда не держишь зла, сассенах. И никогда не держала.
- Ну, я же не шотландец, - заметила она, приглаживая свои волосы. - И это не предмет национальной гордости. - Она положила ладонь на его грудь, прежде чем он успел ответить, и серьезно спросила - Она никогда не заставляла тебя смеяться, не так ли?
- Я улыбался раз или два, - ответил он серьезно. - Но, да.
- Тогда помни об этом, - сказала она и ушла, взмахнув юбками. Он, улыбаясь, как дурак, пошел следом.
Когда он подошел к лестнице, она ждала его на полпути вниз.
- Одна вещь, - сказала она, указывая на него пальцем.
- Да?
- Если ты узнаешь, с кем она спит, и не скажешь мне, я убью тебя.
*.*.*
Балригган был маленьким поместьем, не более десяти акров, плюс дом и внешние строения. И все же оно было прекрасным, большой коттедж из серого камня у подножия холма, небольшое озеро, сверкающее как зеркало возле него. Англичане сожгли поля и амбар во время восстания, но поля восстановились. Намного легче, чем люди, которые возделывали эти поля.
Он медленно проехал мимо озера, думая о том, что этот визит был ошибкой. Можно оставить позади вещи – места, людей, воспоминания – по крайней мере, на время. Но места всегда хранили то, что в них происходило, и, вернувшись туда, вы окажитесь лицом к лицу с тем, что вы там делали и кем были.
Но Балригган … Это было неплохое место; ему нравилось маленькое озеро и то, как в нем отражалось небо, от чего по утрам иногда ему казалось, будто можно спуститься в отраженные там облака, чувствуя, как их холодный туман окутывает тебя покоем. Или летними вечерами, когда при подъеме личинок насекомых на поверхности мерцали сотни перекрывающихся колец, ритм которых время от времени нарушался внезапным плеском прыгающего лосося.
Дорога привела его ближе, и он увидел каменистые отмели, где он учил маленьких Джоан и Марсали ловить рыбу. Все трое так увлекались, что не обращали внимания на укусы мошек и шли домой мокрые по пояс, красные от укусов и солнечных ожогов. Девочки восторженно прыгали и раскачивались, повиснув на его руках. Он слегка улыбнулся, а затем повернул лошадь вверх по холму к дому.
Дом старый, но хорошо отремонтирован, неохотно отметил он. В загоне за домом пасся мул в седле, не молодой, но здоровый на вид. Достаточно хорошо. По крайней мере, Лаогера не тратила его деньги на глупости.
Он положил руку на ворота и почувствовал, как его охватило волнение. Ощущение дерева под рукой было знакомым; он, не задумываясь, приподнял их в том месте, где они всегда волочились по земле. Поворот калитки заставил его усмехнуться, когда он вспомнил свою последнюю встречу с Недом Гоуэном, адвокатом Лаогеры. «Чего же хочет эта чертова женщина?» - раздраженно спросил он тогда. На что Нед весело ответил: «Твою голову над ее воротами».
С коротким фырканьем он вошел в калитку, хлопнув ею сильнее, чем необходимо, и поглядел на дом.
Снаружи коттеджа на скамье сидел мужчина с порванной упряжью на коленях и смотрел на него.
Бедняга, подумал Джейми. Тощий и узколицый, как хорек, с бельмом на одном глазу и открытым, словно от изумления, ртом. Тем не менее, Джейми любезно поприветствовал мужчину и спросил, дома ли его хозяйка?
Мужчина – при ближайшем рассмотрении ему, казалось, было около тридцати лет – моргнул, затем повернул голову, чтобы посмотреть на него своим здоровым глазом.
- Кто вы такой? - спросил он недружелюбно.
- Фрейзер из Брох-Туараха, - ответил Джейми. В конце концов, это был формальный случай. - Миссис… - он заколебался, не зная, как обращаться к Лаогере. Его сестра сказала, что она упорно называет себя «миссис Фрейзер», несмотря на скандал. Он не считал, что в праве возражать (в любом случае это была его вина, и кроме того, он был в Америке), но будь он проклят, если он сам назовет ее так, даже в присутствии ее слуги.
- Позовите вашу хозяйку, будьте добры, - сказал он.
- Что вам от нее нужно? - здоровый глаз с подозрением сузился.
Он не ожидал такого приема и собрался ответить резко, но сдержался. Мужчина явно знал о нем; что ж, хорошо, что слуга Лаогеры заботится о ней, даже если его манеры и грубы.
- Я хочу поговорить с ней, если вы не возражаете, - сказал он с чрезвычайной вежливостью. - Полагаете ли вы, что можете встать и сказать ей это?
Мужчина издал грубый звук, но отложил упряжь и встал. Слишком поздно Джейми увидел, что его позвоночник сильно искривлен, а одна нога короче другой. Однако не было возможности извиниться, чтобы не усугубить ситуацию, поэтому он лишь коротко кивнул и позволил этому человеку, покачиваясь, уйти в дом. Это совсем в духе Лаогеры, подумал он, держать хромого слугу специально для того, чтобы смутить его.
Потом он унял раздражение, устыдившись своей мысли. Какие струны в его душе задевала эта злополучная женщина, Лаогера МакКензи, что выявляла все его порочные и постыдные черты, которыми он обладал? Не то что бы его сестра тоже не могла этого сделать, подумал он грустно. Но Дженни сердила его и провоцировала на несдержанные выражения, раздувая пламя до тех пор, пока он не взрывался, а затем аккуратно тушила его словом, словно обливала холодной водой.
«Иди и встреться с ней», - сказала Дженни.
- Ладно, - сказал он с вызовом. - Я здесь.
- Я вижу, - произнес легкий сухой голос. - Зачем?
Он развернулся и увидел Лаогеру, которая стояла в дверях с метлой в руках и холодно смотрела на него.
Он снял шляпу и поклонился ей.
- Добрый день. Надеюсь, ты в добром здравии.
Очевидно так. Ее лицо под белым керчем было румяным, а голубые глаза ясными.
Она оглядела его без всякого выражения, лишь изогнула светлые брови.
- Я слышала, ты приехал домой. Зачем ты здесь?
- Увидеть, как ты поживаешь.
Ее брови поднялись еще выше.
- Достаточно хорошо. Что ты хочешь?
Он думал об этом сотни раз, но должен был знать, что все попытки бесполезны.
- Я пришел извиниться, - сказал он прямо. - Я говорил об этом раньше, и ты подстрелила меня. Не желаешь ли выслушать на этот раз?
Она перевела взгляд с него на метлу в своих руках, словно оценивая ее в качестве оружия, затем снова поглядела на него и пожала плечами.
- Как пожелаешь. Может быть, зайдешь? - она кивнула головой в сторону дома.
- День прекрасный. Может быть, мы пройдемся по саду? - ему не хотелось заходить в дом, наполненный памятью о слезах и молчании.
Она раздумывала мгновение или два, затем кивнула и пошла по тропинке в сад, не оборачиваясь, чтобы убедиться, что он идет за ней. Он заметил, что она все еще сжимает метлу, и не знал рассмеяться ему или обидеться.
Они в молчание прошли через огород и вошли в калитку сада. Это был сад для кухонных нужд, но в конце его росли фруктовые деревья, и между грядками с луком и горохом росли цветы. Она всегда любила цветы, подумал он с маленьким уколом в сердце.
Она положила метлу на плечо, как солдат ружье, и неторопливо шла рядом с ним. Он прочистил горло.
- Я сказал, что пришел извиниться.
- Да, сказал, - она не поглядела на него, но остановилась и потыкала пальцем ноги кустик картошки.
- Когда мы … поженились, - сказал он, пытаясь вспомнить подготовленную речь. - Я не должен был просить тебя выйти за меня замуж. Мое сердце было мертво. Я не имел право предлагать тебе мертвую вещь.
Ее ноздри затрепетали, но она не подняла глаз. Просто продолжала хмуро смотреть на картошку, словно подозревала, что на ней есть жучки.
- Я знала это, - сказала она, наконец. - Я надеялась … - она замолчала и поджала губы, сглотнув. - Я надеялась, что смогу помочь тебе. Все видели, что тебе нужна женщина. Да только не я, - добавила она с горечью.
Он сказал первое, что пришло в голову.
- Я думал, что я был нужен тебе.
Она взглянула на него блестящими глазами. Христос, она собирается заплакать, подумал он. Но она не заплакала.
- Мне нужно было кормить детей, - ее голос был жесткий и ударил его, как пощечина.
- Да, - сказал он, сдерживая гнев. По крайней мере, это было честно. - Но они теперь выросли. - И он обеспечил приданным и Марсали, и Джоан, но как он полагал, ему за это были не очень благодарны.
- Да, так, - сказала еще более холодным тоном. - Ты думаешь, что можешь теперь не платить мне, не так ли?
- Нет, ничего такого, ради бога!
- Потому что, - продолжила она, игнорируя его возражение и развернувшись, чтобы смотреть в его глаза, - ты не можешь. Ты опозорил меня перед всем приходом, Джейми Фрейзер, соблазнил меня вступить в греховную связь с тобой, а затем предал, смеясь надо мной со своей английской сучкой!
- Я не …
- А теперь ты вернулся из Америки, разряженный, как английский хлыщ, - ее губы скривились в презрении к его хорошей рубашке с рюшами, которую он надел, чтобы выразить ей уважение, черт возьми! - выставляя напоказ свое богатство и под ручку с твоей старой шлюхой, разодетой в шелка и атлас, не так ли? Что ж, вот что я скажу … - Она сдернула метлу с плеча и с силой вонзила ее ручку в землю. - Ты ничего обо мне не понимаешь и думаешь, что сможешь заставить меня уползти, как умирающая собака, и больше тебя не беспокоить! Подумай еще раз, вот и все, что я тебе скажу: просто подумай еще раз!
Он выхватил из кармана кисет и швырнул его в дверь садового сарая: тот с грохотом ударился в нее и отскочил. Он на мгновение пожалел, что принес кусок золота, а не звенящие монеты, которые зазвенели бы, прежде чем его гнев вспыхнул.
- Да, по крайней мере, в этом ты права! Я ничего в тебе не понимаю! У меня никогда не получалось, как бы я ни старался!
- О, как бы ты ни старался, не так ли? - воскликнула она, не обращая внимания на кисет. - Ты ни на мгновение не попробовал, Джейми Фрейзер! На самом деле … - Ее лицо исказилось, пока она изо всех сил старалась держать голос под контролем. - Ты никогда по-настоящему не смотрел на меня. Никогда … Хотя нет, полагаю, один раз смотрел. Когда мне было шестнадцать. - При этом слове голос ее дрогнул, и она отвела взгляд, крепко сжав челюсти. Затем она снова посмотрела на него блестящими глазами, но без слез. - Ты принял порку вместо меня в Леохе. Ты помнишь?
Мгновение он не мог вспомнить. Затем остановился и почувствовал на своих губах призрак улыбки, возникшей против его воли и несмотря на злость.
- Да, да, я помню.
Ангус Мхор выпорол его легче, чем мог, но все равно его ребра болели несколько недель.
Она кивнула, глядя на него. Ее щеки покраснели, но она сдерживалась.
- Я подумала, что ты сделал это, потому что любил меня. Я продолжала так думать, пока вы не поженились. Но я ошибалась, не так ли?
Должно быть, на его лице отразилось замешательство, потому что она произнесла в нос короткое «Мф!» которое означало, что она раздражена. Он знал ее достаточно хорошо, чтобы понять это.
- Ты пожалел меня, - сказала она категорически. - Тогда я этого не видела. Ты пожалел меня в Леохе, а не только потом, когда взял меня в жены. Я думала, ты любишь меня, - повторила она, четко произнося слова, как будто обращалась к глупому ребенку. - Когда Дугал заставил тебя жениться на сассенахской шлюхе, я думала, что умру. Но я думала, что тебе тоже хотелось умереть, а ведь это было совсем не так, да?
- А-а … нет, - сказал он, чувствуя себя неловко и глупо. Тогда он совсем не замечал ее чувств. Никого не видел, кроме Клэр. Но, конечно, Лаогера думала, что он любит ее; ей было шестнадцать. И была уверена, что его брак с Клэр был вынужденным, не понимая, что он сам этого хочет. Конечно, она думала, что они с ним несчастные влюбленные. За исключением того, что он никогда больше на нее не смотрел. Он провел рукой по лицу, чувствуя полную беспомощность.
- Ты никогда не говорила мне, - сказал он, уронив руку.
- Чем бы это помогло? - сказала она.
Да, это было так. Она знала … она должна была знать правду, когда он женился на ней. Но она все еще надеялась … Не зная, что сказать, он почему-то спросил.
- Кто это был?
- Кто? - она удивленно приподняла брови.
- Парень. Твой отец хотел побить тебя за шашни, так? С кем ты игралась, когда я принял побои за тебя? Мне никогда в голову не приходило спросить тебя об этом.
Красные пятна на ее щеках стали ярче.
- Да, никогда.
Колючее обвиняющее молчание повисло между ними. Он не спросил тогда, ему было все равно.
- Мне жаль, - наконец, мягко произнес он. - Все-таки скажи, кто это был. - Ему было не интересно тогда, но сейчас он испытывал любопытство, просто чтобы не думать или говорить о других вещах. У них не было прошлого, которое она себе вообразила, но оно все еще было между ними, формируя какую-то связь.
Ее губы поджались, и он подумал, что она не скажет, но затем они неохотно открылись.
- Джон Роберт МакЛеод.
Он нахмурился, некоторое время не узнавая имя, но потом оно заняло свое место в его памяти, и он уставился на нее.
- Джон Роберт? Из Килликранки?
- Да, - подтвердила она. - Он, - и с силой сжала рот.
Он плохо помнил мужчину, но его репутация бабника широко обсуждалась среди воинов Леоха. Симпатичный мужчина с узким лицом, ему, казалось, нисколько не мешало то, что в Килликранки у него была жена и маленькие дети.
- Иисус! - воскликнул он не в силах сдержаться. - Хорошо, что ты не потеряла голову!
Багровый румянец залил ее от корсета до чепца, и он открыл рот.
- Лаогера МакКензи! Ты же не была такой дурой, чтобы потерять невинность с ним?
- Я не знала, что он женат! - крикнула она, топнув ногой. - И только после того, как ты женился на англичанке, я пошла к нему за утешением.
- О, и он дал тебе его!
- Затки свой рот! - закричала она и, схватив глиняную лейку со скамьи, швырнула в его голову. Он не ожидал этого – Клэр часто бросала в него вещи, но Лаогера никогда – и лейка едва не разбила ему голову. Он успел отскочить в сторону, и удар пришелся по плечу.
За лейкой последовал град других предметов со скамейки и поток бессвязных выкриков, всевозможные неженские ругательства, перемежающиеся взвизгами. В него полетел горшок с пахтой, в цель не попал, но облил его от груди до колен творогом и сывороткой.
Он полусмеялся – от шока – когда она вдруг схватила со стены сарая мотыгу и направилась к нему. Встревожившись серьезно, он пригнулся и схватил ее за запястье, вывернув его так, что она с грохотом уронила тяжелый инструмент. Она вскрикнула, как банши, и ударила его по лицу другой рукой, едва не ослепив его ногтями. Он схватил и это запястье, прижав ее спиной к стене сарая, она продолжала пинать его по голеням, сопротивляясь и извиваясь, как змея.
- Мне жаль! - кричал он ей в ухо, чтобы быть услышанным сквозь шум, который она производила. - Извини! Ты меня слышишь? Прости! - Однако ее ор не позволил ему услышать шум сзади, и он не получил ни малейшего предупреждения, когда что-то сильно ударило его за ухом и заставило пошатнуться. В глазах вспыхнули огни.
Он не выпустил ее запястья, когда упал, увлекая ее за собой. Он крепко обнял ее, чтобы она не вцепилась в него снова, и моргнул, пытаясь прочистить слезящиеся глаза.
- Отпусти ее, MacIfrinn[63]! - мотыга врезалась в землю возле его головы.
Он, все еще держа Лаогеру, бешено перекатился через гряду. Звук дыхания и неровных шагов, и мотыга снова упала, прижав его рукав к земле и оцарапав руку.
Он вырвался, не обращая внимания на то, что рвет кожу и одежду, откатился от Лаогеры и, вскочив на ноги, сразу же бросился на тощую фигуру слуги, который как раз поднимал мотыгу над головой, скривив узкое лицо от усилия.
Он врезал мужчину по лицу и успел ударить кулаком в живот, прежде чем они упали на землю. Он уселся на мужчину и продолжал бить его, чувствуя облегчение от драки. Мужчина кряхтел, подвывал и издавал булькающие звуки. Он отвел колено назад, чтобы дать ублюдку по яйцам, когда смутно осознал, что Лаогера визжала и била его по голове.
- Отпусти его! - кричала она с плачем. - Отпусти его! Ради Брайд, не бей его!
Тогда он остановился, тяжело дыша и внезапно почувствовав себя по-дурацки. Избил тощего калеку, который лишь хотел защитить свою хозяйку от нападения, издевался над женщиной, как какой-то хулиган … Господи, что с ним случилось? Он слез с мужчины, подавив порыв извиниться, и неуклюже поднялся на ноги, намереваясь хотя бы помочь бедняге подняться.
Однако прежде чем он успел это сделать, Лаогера упала на колени рядом с мужчиной, плача и тяня его, и наконец, усадила, прижав его узкую голову к своей мягкой круглой груди. Не обращая внимания на кровь, льющуюся из его разбитого носа, она гладила мужчину, шепча его имя. Джоуи, кажется, так.
Джейми стоял, слегка покачиваясь, глядя на эту картину. Кровь капала, стекая по его пальцам, а рука начала гореть там, где мотыга содрала кожу. Он почувствовал, как что-то жгучее попало ему в глаза, и, вытерев, обнаружил, что лоб его кровоточит. Вероятно, Джоуи, не закрывающий рот, случайно стукнулся зубами об его лоб, когда он бил его. Он поморщился от отвращения, почувствовав на лбу следы зубов, и нащупал носовой платок, чтобы остановить кровь.
Тем временем, как бы ни кружилась его голова, происходящее перед ним на земле с каждым моментом становились все яснее. Хорошая хозяйка могла бы заботиться о раненом слуге, но он еще не слышал, чтобы женщина называла слугу mo chridhe[64]. Не говоря уже о том, чтобы страстно поцеловать его в губы, запачкав при этом свое лицо кровью и соплями.
- Ммфм, - произнес он.
Испуганная Лаогера повернула к нему лицо, перепачканное слезами и кровью. Никогда она не выглядела милее.
- Он? - неверяще спросил Джейми, кивнув на сжавшегося Джоуи. - Почему он, ради бога?
Лаогера взглянула на него суженными глазами, подобравшись, как кошка, перед прыжком, но затем выпрямилась и снова прижала голову слуги к своей груди.
- Потому что он нуждается во мне, - сказала она ровно. - А тебе, ублюдок, я никогда не была нужна.
*.*.*
Он оставил лошадь пастись на дальнем конце озера и, сняв одежду, вошел в воду. Небо было хмурым, и озеро было полно облаков.
Каменистое дно ушло из-под ног, и холодная серая вода приняла его в свои объятия, даря онемение поврежденной коже. Он с закрытыми глазами опустил лицо в воду, чтобы промыть ранку на лбу, и почувствовал, как мягкие пузырьки его дыхания щекочут плечи.
Он поднял голову и поплыл, медленно и совершенно ни о чем не думая.
Он лежал на спине среди облаков, волосы извивались в воде, как водоросли, и смотрел в небо. Брызги дождя образовали ямочки в воде вокруг него, а затем дождь пошел сильнее. Однако он шёл тихо; никаких ударов капель, только ощущение озера и облаков, омывающих его лицо, его тело, смывающих кровь и раздражение.
Вернется ли он когда-нибудь сюда, задался он вопросом.
Вода своим шумом наполнила его уши, и он утешился осознанием того, что на самом деле никуда не уходил.
Наконец он повернулся и поплыл к берегу, плавно рассекая воду. Дождь шел уже сильнее, и капли непрерывно стучали по его обнаженным плечам. Тем не менее, заходящее солнце светило из-за туч и освещало Балригган и его холм мягким сиянием.
Он почувствовал, как дно приподнялось, и опустил ноги, затем мгновение постоял по пояс в воде, глядя на дом.
- Нет, - сказал он тихо и почувствовал, как раскаяние сменилось сожалением и, наконец, смирением. - Да, ты права, я никогда не нуждался в тебе. Мне жаль.
Затем он вышел из воды, свистнул лошади, натянул на плечи мокрый плед и повернулся лицом к Лаллиброху.
Глава 79. ПЕЩЕРА
«Полезные травы» - написала я и остановилась, чтобы подумать. Перо позволяло писать более осознанно и более экономно чем, если использовать шариковую ручку или пишущую машинку. Я решила, что сначала лучше составить список и сделать пометки о каждом растении, а затем, когда я все проверю и буду уверена, что ничего не пропустила, сделать единый черновик вместо того, чтобы писать все сразу.
«Лаванда, мята, окопник» - сразу же написала я. «Календула, пиретрум, наперстянка, таволга». Добавила большую звездочку рядом с наперстянкой, чтобы напомнить мне о необходимости добавить строгие предостережения по поводу ее использования, поскольку все части растения чрезвычайно ядовиты в любых дозах, кроме очень малых. Я покрутила перо, в нерешительности закусив губу. Стоит ли вообще упоминать это растение, учитывая, что книга предназначалась для обычных людей, а не для практикующих врачей, имеющих опыт применения различных лекарств? Потому что давать кому-либо наперстянку, если вы не врач … Лучше не надо. Я вычеркнула траву, но потом передумала. Пожалуй, стоит упомянуть о ней с рисунком и со строгим предостережением, что применять его должен только врач.
На пол упала тень, и я подняла голову. Передо мной стоял Джейми с весьма странным выражением на лице.
- Что? - удивленно спросила я. - Что-то случилось?
- Нет, - ответил он, подошел к столу и наклонился, уставившись мне в лицо.
- У тебя было когда-нибудь хотя бы малейшее сомнение, что я нуждаюсь в тебе? - спросил он.
Через полсекунды я ответила.
- Нет. Ты сильно нуждался во мне с момента, как я тебя увидела. И у меня нет оснований думать, что с тех пор ты стал совершенно самодостаточным. Что случилось с твоим лбом? Выглядит так, будто тебя укусили … - Он наклонился над столом и поцеловал меня, прежде чем я смогла закончить.
- Спасибо, - горячо сказал он, распрямился и, развернувшись, вышел, очевидно, в хорошем настроении.
- Что такое с дядей Джейми? - спросил Иэн, войдя в кабинет сразу же после Джейми. Он оглянулся на открытую дверь в холл, из глубины которого раздавались громкие немелодичные звуки, словно жужжал попавший в банку шмель. - Он напился?
- Не думаю, - сказала я с сомнением и провела языком по губам. - Вкуса алкоголя нет
- Ладно тогда, - Иэн пожал плечами, оставляя вопрос об эксцентричности своего дяди. - Я только что был в Брох-Мордхе, и мистер МакАллистер сказал, что мать его жены плохо себя почувствовала ночью, и не могли бы вы зайти и посмотреть ее, если вас это не затруднит?
- Никаких проблем, - заверил я его и с готовностью встала. - Только возьму свой сундучок.
*.*.*
Несмотря на то, что была весна, холодное и коварное время года, жильцы усадьбы и соседи казались удивительно здоровыми. С некоторой осторожностью я возобновила свою врачебную деятельность, предлагая советы и лекарства там, где их готовы были принять. В конце концов, я больше не была леди Лаллиброха, и многие из тех, кто знал меня раньше, теперь мертвы. Те, кто не умер, в целом отнеслись ко мне хорошо, но в их глазах была настороженность, которой не было раньше. Мне было грустно видеть это, но я слишком хорошо понимала ее причины.
Я покинула Лаллиброх, оставила Самого. Оставила их. И хотя они делали вид, что поверили истории, рассказанной Джейми, о том, что я считала его мертвым и сбежала во Францию, они не могли не считать, что я предала их, уехав. Я сама чувствовала, что предала их.
Легкость, которая когда-то существовала между нами, исчезла, и поэтому ко мне не обращались так часто, как раньше; Я же ждала, пока меня позовут. А тем временем я отправлялась на сбор трав или гуляла с Джейми, которому тоже время от времени приходилось выходить из дома.
Однажды, когда день был ветреный, но ясный, он повел меня дальше, чем обычно, сказав, что хочет показать мне пещеру, если я захочу.
- Очень сильно, - сказала я и, заслонившись рукой от солнца, посмотрела вверх на крутой склон. – Это там наверху?
- Да. Хочешь увидеть ее?
Я кивнула головой. Кроме большой белой скалы, которую люди называли Прыжок бочки, заросший дроком, ракитником и вереском холм ничем не отличался от любых других в Хайленде.
- Идем тогда, - сказал Джейми, поставил ногу на невидимый уступ и с улыбкой протянул мне руку.
Подъем был трудный. Я запыхалась и промокла от пота к тому времени, когда он раздвинул заросли дрока перед узким входом в пещеру.
*.*.*
- Я хочу зайти в нее.
- Нет, - уверил он ее. - В ней холодно и грязно.
Она кинула не него странный взгляд и слегка улыбнулась.
- Никогда бы не подумала, - очень сухо сказала она. - Я все же хочу войти внутрь.
Спорить с ней не имело смысла. Он пожал плечами, снял кафтан, чтобы не запачкать, и повесил его на деревце рябины, выросшее у входа. Он положил руки на камни по обе стороны от входа и задумался; здесь ли он всегда брался за камни или нет. «Господи, разве это имеет значение?» - упрекнул он себя и, крепко ухватившись за камень, шагнул вперед и спрыгнул вниз.
Было холодно, как он и предполагал. По крайней мере, не было ветра, и холод был не жгучий, а промозглый, пронизывающий кожу и грызший кости.
Он повернулся и протянул руки вверх, и она наклонилась к нему, пытаясь спуститься вниз, но потеряла равновесие и упала, приземлившись к нему на руки в спутанной одежде и с распущенными волосами. Он засмеялся и развернул ее, чтобы она огляделась, но продолжал обнимать. Ему не хотелось отказываться от ее тепла, и он держал ее как щит от холодных воспоминаний.
Она стояла неподвижно, прислонившись к нему спиной, только ее голова поворачивалась, когда она переводила взгляд с одного конца пещеры на другой. Длина пещеры составляла всего восемь футов, но дальний конец терялся в тени. Она подняла подбородок и увидела расплывшиеся черные пятна, покрывавшие камень сбоку от входа.
- Здесь был костер … когда я осмеливался развести огонь, - его голос прозвучал странно: тихо и сдавленно, и он прочистил горло.
- Где была твоя постель?
- Прямо под твоей левой ногой.
- Ты спал головой в эту сторону? - она притопнула ногой по грязной гальке на полу.
- Да. Я мог видеть звезды, когда небо было чистое. Я разворачивался головой в обратную сторону, если шел дождь, - она услышала улыбку в его голосе и, положив руку на его бедро, сжала его.
- Я надеялась … - сказала она немного сдавленным голосом. - Когда мы узнали про Данбоннета и пещеру, я думала о тебе, одиноком … здесь … и надеялась, что ты можешь видеть звезды по ночам.
- Я мог, - прошептал он и, наклонив голову, поцеловал ее волосы. Шаль с ее головы соскользнула, и ее волосы пахли лимонным бальзамом и, как она говорила, кошачьей мятой.
Она издала тихий горловой «хм» и положила свои ладони на его руки, даря тепло.
- У меня такое чувство, что я видела ее раньше, - сказала она удивленно. - Хотя думаю, все пещеры похожи, если в ней с потолка не свисают сталактиты и на стенах не нарисованы мамонты.
- Никогда не имел таланта к украшательству, - сказал он, и она снова с улыбкой хмыкнула. - Что касается, видела ли ты ее … Ты была здесь со мной многие ночи, сассенах. Ты и наша девочка. - «Хотя я тогда не знал, что это девочка», - заметил он про себя, с уколом боли вспомнив, что временами сидел на камне у входа, воображая у себя на руках маленькую теплую дочь, а иногда маленького сына, которому показывал звезды, по которым путешествуют, объяснял, как охотиться, и какие молитвы говорить, когда убьешь дичь.
Но он рассказал все это Брианне, а потом Джему. Знание не будет потеряно. Но будет ли оно использовано, внезапно задался он вопросом.
- Люди все еще охотятся? - спросил он. - Тогда?
- Да, - заверила она его. - Каждую осень к нам в больницу доставляли множество охотников. В основном, идиоты, которые напились и по ошибке подстрелили друг друга. Хотя однажды у меня был джентльмен, которого сильно затоптал олень, про которого он подумал, что тот мертв.
Он рассмеялся одновременно и шокированный и успокоенный. Охотиться пьяным … хотя он встречал таких дураков. Но, по крайней мере, люди еще охотятся. Джем будет охотиться.
- Уверен, что Роджер Мак не позволит Джему много пить перед охотой, - сказал он. - Даже если другие парни напьются.
Она немного наклонила голову, как всегда делала, когда раздумывала, сказать ему или нет, и он сжал ее сильнее.
- Что?
- Я просто представила, как компания школьников выпивает по глотку виски перед тем, как отправиться домой из школы, - сказала она, коротко фыркнув. - Дети в то время не пили алкоголь … вообще. Или, по крайней мере, им не разрешали, и возмутительно, если им это позволят.
- Да? - это казалось странным; ему давали эль или пиво во время еды с тех пор … ну, с тех пор, как он себя помнил. И, конечно же, глоток виски от простуды, или если у него замерзла печень, или болело ухо, или … Правда, Брианна заставляла Джема пить молоко, даже когда он вырос из ползунков.
Грохот камней на склоне холма внизу насторожил его, и он отпустил Клэр, повернувшись к входу. Он сомневался, что это что-то серьезное, но, тем не менее, жестом предложил ей остаться, вылез из пещеры и потянулся за кафтаном и ножом в кармане, еще даже не посмотрев, кто пришел.
Чуть ниже у большого камня, где Фергюс потерял руку, стояла женщина, высокая фигура в плаще и шали. Она смотрела вверх и, увидев его, помахала рукой и поманила к себе. Быстро оглянувшись вокруг и убедившись, что она одна, он направился, почти скользя по склону, к тропе, где она стояла.
- Feasgar math[65], - поприветствовал он ее, надевая кафтан. Женщина была довольно молодой, вероятно, двадцати с небольшим лет, но он ее не знал. Или думал, что не знал, пока она не заговорила.
- Ciamar a tha thu, mo athair?[66] - вежливо сказала она.
Он удивленно моргнул, но затем наклонился вперед, вглядываясь.
- Джоани? - удивленно произнес он. - Маленькая Джоани? - На ее длинном серьезном лице мелькнула улыбка.
- Так вы узнали меня?
- Да, когда подошел поближе … - он протянул руку, обнять ее, но она была напряжена, и он опустил руку и кашлянул. - Ты выросла, девочка, - добавил он неловко.
- Дети всегда вырастают, - сказала она сухо. - Это ваша жена с вами? Первая жена, я имею в виду.
- Да, - ответил он, шок от ее появления сменился настороженностью. Он быстро оглядел ее, пытаясь определить, вооружена ли она, но женщина была завернута в плащ.
- Может быть, ты позовешь ее вниз, - предложила Джоан. - Я хотела бы встретиться с ней.
Он сомневался, но она выглядела спокойной, и он не мог отказать ей в желании увидеть Клэр. Та, вероятно, наблюдала за ними от входа; он повернулся и махнул рукой, подзывая ее.
- Как ты оказалась здесь, девочка? - спросил он, снова поворачиваясь к ней. От Балриггана до пещеры добрых восемь миль, и поблизости никаких поселений, чтобы кто-нибудь подвез ее.
- Я пришла в Лаллиброх, увидать вас … Ваш визит я пропустила, - добавила она с короткой вспышкой веселья - Но я видела, как вы … с женой … идете сюда, и пошла за вами.
Его согрела мысль, что она хотела его увидеть. В то же время он был настороже. Прошло двенадцать лет, и она была еще ребенком, когда он ушел. Однако она провела эти годы с Лаогерой и, без сомнения, не слышала за это время о нем ничего хорошего.
Он испытующе всмотрелся в ее лицо, видя лишь смутные напоминания о детских чертах, которые он помнил. Она не была красивой или даже хорошенькой, но в ней было определенное достоинство, которое делало ее привлекательной. Она встретила его взгляд прямо; ее, казалось, не заботило, что он думает о ней. У нее была форма глаз и нос Лаогеры, хотя в остальном она мало чем походила на свою мать: высокая, смуглая, худощавая, с густыми бровями, с длинным, худым лицом и ртом, который не очень-то привык улыбаться, подумал он.
Он услышал, как Клэр идет вниз по склону и повернулся, чтобы помочь ей, хотя на всякий случай держал Джоан в поле зрения.
- Не бойтесь, - сказала та холодно. - Я не собираюсь стрелять в нее.
- О? Это хорошо, - он попытался вспомнить, присутствовала ли она тогда, когда Лаогера ранила его. Он думал, что нет, но тогда он был не в состоянии что-либо заметить. Хотя она определенно знала об этом инциденте.
Клэр, опершись на его руку, спрыгнула на тропу и, не останавливаясь, направилась прямо к Джоан, с улыбкой взяв ее за обе руки.
- Я рада тебя видеть, - сказала он с искренностью. - Марсали сказала, чтобы я передала тебе это, - и, наклонившись, поцеловала Джоан в щеку.
Он в первый раз увидел, как девушка засмущалась. Она вспыхнула, выдернула руки и отвернулась, потирая краем плаща под носом, словно он у нее зачесался, лишь бы никто не увидел, что глаза ее увлажнились.
- Я … спасибо, - сказала она, торопливо промакивая глаза. - Вы … сестра писала о вас. - Она прочистила горло, сильно моргнула и с открытым интересом уставилась на Клэр.
- Фелисити похожа на тебя, - сказала Клэр. - И Генри-Кристиан немножко, но Фелисити очень сильно.
- Бедное дитя, - пробормотала Джоан, но не смогла сдержать улыбку, которая осветила ее лицо.
Джейми кашлянул.
- Не спустишься с нами к дому, Джоани? Мы были бы рады.
Она покачала головой.
- Может быть, позже. Я хотела поговорить с тобой, mo athair[67], где никто не может услышать. Кроме твоей жены, - добавила она, взглянув на Клэр. - Поскольку у нее есть что сказать по данному вопросу.
Прозвучало несколько зловеще, но она добавила.
- Это о моем приданом.
- Вот как? Ну, хотя бы уйдем от ветра, - он повел их к подветренной стороне большой скалы, гадая, что происходит. Девушка хотела выйти замуж за кого-то неподходящего, а мать отказывалась дать ей приданое? Что-то случилось с деньгами? Он в этом сомневался; Документы составил старый Нед Гоуэн, а деньги хранились в банке в Инвернессе. И что бы он ни думал о Лаогере, он был уверен, она никогда не сделает ничего, что могло бы навредить ее дочерям.
Сильный порыв ветра поднялся на тропе, взметнув женские юбки, словно летящие листья, и забросав их облаками пыли и сухого вереска. Они бросились под укрытие скалы и стояли, улыбаясь и немного посмеиваясь, отряхивая грязь и поправляя одежду.
- Итак, - сказал Джейми, пока хорошее настроение не исчезло, - и за кого же ты хочешь выйти замуж?
- За Иисуса Христа, - коротко ответила Джоан.
Он уставился на нее, пока не осознал, что стоит, открыв рот, и закрыл его.
- Ты хочешь стать монахиней? - спросила Клэр. - Действительно?
- Да. Я давно знала, что это мое призвание, но … - она заколебалась, - … это сложно …
- Надо думать, - сказал Джейми, немного придя в себя. - Ты говорила об этом кому-нибудь, девочка? Священнику? Матери?
Джоан слегка сжала рот.
- Обоим, - коротко ответила она.
- И что они сказали? - спросила Клэр. Она явно была впечатлена.
Джоан фыркнула.
- Моя мать сказала, что я потерла голову от чтения книг … и что это все ваша вина, - добавила она, указав на Джейми. - Что вы приучили меня к чтению. Она хочет, чтобы я вышла замуж за старшего Джорди МакКанна, но я сказала, что лучше умру в канаве.
- Сколько лет этому старшему Джорди МакКанну? - спросила Клэр, и Джоан моргнула.
- Двадцать пять или около того, - сказала она. - Какая разница?
- Просто любопытно, - ответила Клэр, забавляясь. - Тогда есть еще молодой Джорди МакКанн, да?
- Да, его племянник. Ему три года, - добавила Джоан точности ради. - В любом случае я не хочу выходить за него замуж.
- А священник? - вмешался Джейми, пока Клэр не увела разговор в сторону.
Джоан потянула воздух, став, кажется, выше и суровее.
- Он говорит, чтобы я оставалась дома и ухаживала за своей старой матерью.
- Которая валяется со своим батраком Джоуи в козьем сарае, - услужливо добавил Джейми. - Полагаю, ты это знаешь? - Краем глаза он увидел лицо Клэр, выражение которого так его развлекло, что он был вынужден отвернуться и не смотреть на нее. Он приподнял руку за спиной, давая понять, что расскажет ей позже.
- Нет, когда я дома, она не валяется, - холодно сказала Джоан. - Это единственная причина, по которой я до сих пор нахожусь дома. Думаете, моя совесть позволит мне уйти, зная, чем они собираются заняться? Впервые за три месяца я ушла дальше огорода, и если бы не было грехом биться об заклад, готова поспорить на мою лучшую рубашку, что они занимаются этим самым в данную минуту, черт бы побрал обе их души.
Джейми откашлялся, пытаясь – и безуспешно – не думать о Джоуи и Лаогере, страстно обнимающихся на ее кровати с серо-голубым одеялом.
- Ладно, - он ощущал, как глаза Клэр сверлят его шею, и чувствовал, как туда приливает кровь. - Итак. Ты хочешь стать монахиней, но священник говорит, что нельзя, твоя мать не отдаст тебе твое приданое, и совесть все равно не позволит тебе этого сделать. Так обстоят дела, не так ли?
- Да, - ответила Джоан, удовлетворенная его выводами.
- И, хм, что ты хочешь, чтобы Джейми сделал? - спросила Клэр, обходя его и становясь рядом. - Убил Джоуи? - Она искоса взглянула на Джейми, наслаждаясь его замешательством. Он сузил глаза, глядя на нее, и она усмехнулась в ответ.
- Конечно, нет! Я хочу, чтобы они поженились. Тогда они не будут грешить, как только я отвернусь, и священник не сможет сказать, чтобы я оставалась дома. Ни тогда, когда у моей матери будет муж.
Джейми медленно провел пальцем вверх и вниз по носу, пытаясь понять, как ему убедить двух грешников преклонных лет пожениться. Силой? Наставив на них охотничье ружье? Он мог бы, подумал он, но … Однако, чем больше он об этом думал, тем больше ему нравилась эта идея.
- Как ты думаешь, он хочет на ней жениться? - спросила Клэр, удивив его. Ему же самому и в голову не пришло задаться этим вопросом.
- Да, так и есть, - сказала Джоан с явным неодобрением. - Он всегда ноет при мне, как сильно он ее любит … - Она закатила глаза. - Не то чтобы я считала, что он не должен ее любить, - поспешила добавить она, увидев выражение лица Джейми. - Но ему не следовало бы говорить об этом мне, не так ли?
- Да … не следовало, - сказал он, чувствуя легкое оцепенение. Ветер шумел над скалой, и его вой в ушах заставил его внезапно почувствовать себя, как раньше в пещере, когда он неделями жил в одиночестве, не имея никакого голоса, кроме воя ветра. Он яростно потряс головой, чтобы прояснить мысли, заставляя себя сосредоточиться на лице Джоан, услышать ее слова сквозь шум ветра.
- Она тоже хочет, я думаю, - сказала Джоан, все еще хмурясь. - Хотя, слава Брайд, не говорит мне об этом. Она его обожает.
- Ну, тогда … - он убрал развевающиеся волосы ото рта. - Почему они не поженятся?
- Из-за тебя, - сказала Клэр уже не так весело. - И здесь, полагаю, должна вступить я?
- Из-за меня …?
- Из-за соглашения, которое ты заключил с Лаогерой, когда я … явилась, - она не глядела на него, а подошла к Джоан и легко коснулась ее руки. - Ты пообещал поддерживать ее и обеспечить приданым Джоан и Марсали, но прекратишь это делать, если она снова выйдет замуж. Не так ли? - спросила она Джоан, и та кивнула головой.
- Она и Джоуи, возможно, могли бы продержаться, - сказала девушка. - Он делает все, что может, но … вы его видели. Однако если вы прекратите давать ей деньги, скорее всего, придется продать Балригган, и это разбило бы ей сердце, - тихо добавила она, впервые опустив глаза.
Странная боль сдавила его сердце, странная, потому что не была его собственной, но он узнал ее. Это было где-то в первые недели их брака, когда он копал в саду новые грядки. Лаогера принесла ему кружку прохладного пива и стояла, пока он пил, а затем поблагодарила его за грядки. Он был удивлен и засмеялся, сказав, зачем благодарить его за это?
- Потому что ты заботишься о моем месте, - просто сказала она, - но не пытаешься отнять его у меня. - Затем она забрала у него пустую кружку и вернулась в дом.
И однажды в постели – и он покраснел от этого воспоминания, когда Клэр стояла рядом с ним – он спросил ее, почему ей так нравится Балригган; В конце концов, он не был ни семейной усадьбой, ни чем-то примечательным. Она слегка вздохнула, натянула одеяло до подбородка и сказала: «Это первое место, где я почувствовала себя в безопасности». Она больше ничего не сказала, а только отвернулась и притворилась, что заснула.
- Она скорее откажется от Джоуи, чем от Балриггана, - сказала Джоан, глядя на Клэр, - но она также не собирается терять его. Так что вы видите, в чем проблема?
- Да, вижу, - Клэр поглядела на девушку с симпатией, но кинув перед этим взгляд на него, показывающий, что это его проблема. Конечно, его, подумал он с безнадежностью.
- Я … что-нибудь придумаю, - сказал он, не имея ни малейшего понятия, что делать. Но он не мог отказаться, ведь так? Бог поразит его молнией, если он не поможет Джоан с ее призванием, если сначала его не добьет чувство вины.
- О, па! Спасибо!
Лицо Джоан расцвело яркой улыбкой, и она бросилась в его объятия. Он едва успел протянуть руки, чтобы поймать ее: она была молодой женщиной с довольно солидной фигурой. Но держа ее в своих руках, как он хотел сделать при встрече, он почувствовал, что боль утихла, и его незнакомая дочь нашла место в пустом кусочке его сердца, о существовании которого он не знал.
Ветер продолжал завывать, и должно быть песчинка попала в глаза Клэр, которые влажно блестели, когда она глядела на них с улыбкой.
- Только одно условие, - сказал он, когда Джоан отпустила его и отступила назад.
- Все что угодно, - пылко воскликнула она.
- Ты помолишься за меня, да? Когда станешь монахиней.
- Каждый день, - заверила она его, - и дважды в день по воскресеньям.
*.*.*
Солнце уже опускалось, но до ужина время еще оставалось. Я подумала, что мне следует быть в поместье и предложить свою помощь с приготовлением еды. С большим количеством людей, обитающих в Лаллиброхе, готовка была трудоемким процессом, а поместье больше не могло позволить себе иметь повара. Но даже если Дженни была занята уходом за Иэном, Мэгги, ее дочери и две служанки были способны с этим справиться. Я бы только мешала. По крайней мере, так я говорила себе, хотя прекрасно понимала, что работа для пары лишних рук всегда найдется.
Но я спустилась с каменистого холма вслед за Джейми и ничего не сказала, когда он свернул с тропы, ведущей в Лаллиброх. Мы побрели к маленькому озеру.
- Возможно, я действительно имел какое-то отношение к книгам, - сказал Джейми спустя некоторое время. - Я имею в виду, что время от времени читал девочкам по вечерам. Они сидели со мной на скамейке с каждой стороны, прислонившись ко мне головами, и это было … - Он замолчал, взглянув на меня, и закашлялся, видимо, опасаясь, что я могу обидеться при мысли, что он мог наслаждаться какими-либо моментами в доме Лаогеры. Я улыбнулась и взяла его за руку.
- Я уверена, они любили эти вечера. Но я очень сомневаюсь, что ты читал Джоан что-нибудь, что заставило ее захотеть стать монахиней.
- Ну, - протянул он с сомнением. - Я читал им жития святых. Да, и «Книгу мучеников» Фокса, хотя там много про протестантов, и Лаогера сказала, что протестанты не могут быть мучениками, потому что они еретики, а я сказал, что еретики тоже могут быть мучениками … - Он внезапно ухмыльнулся. - Думаю, это было самое близкое к настоящему разговору.
- Бедная Лаогера, - сказала я. - Но бог с ней, что ты думаешь о проблеме Джоан?
Он покачал головой.
- Ну, возможно, я смогу подкупить Лаогеру, чтобы она вышла замуж за своего калеку, но это потребует больших денег, поскольку она захочет больше, чем она получает от меня сейчас. У меня осталось не так уж много золота, которое мы привезли, так что придется подождать, пока я не вернусь в Ридж, возьму еще немного золота, отнесу в банк, переведу в деньги … Ненавижу думать, что Джоан придется провести год дома, пытаясь сдерживать этих обезумевших от похоти кроликов.
- Обезумевших от похоти кроликов? - сказала я со смехом. - Нет, правда. Ты их застал за этим?
- Не совсем, - сказал он, кашлянув. - Однако было видно, что между ними есть влечение. Давай, пойдем вдоль берега. На днях я видел здесь гнездо кроншнепа.
Ветер утих, и солнце светило ярко и тепло. Я видела облака, собирающиеся на горизонте, и без сомнения к ночи снова пойдет дождь, но на данный момент это был прекрасный весенний день, и мы оба наслаждались им. По молчаливому согласию мы отложили все неприятные вопросы и ни о чем конкретном не говорили, ощущая комфорт в обществе друг друга, пока не достигли небольшого поросшего травой холмика, где уселись и стали наслаждаться солнцем.
Джейми, однако, временами обращался мыслями к Лаогере. Думаю, он не мог не думать. Я не возражала, поскольку все сравнения, которые он делал, были в мою пользу.
- Если бы она стала моей первой, - произнес он задумчиво, - думаю, я бы имел другое мнение обо всех женщинах.
- Ну, ты не можешь судить обо всех женщинах с точки зрения: каковы они или одна из них в постели, - возразила я. - Я знала мужчин, которые …
- Мужчин? Разве Фрэнк не был твоим первым? - спросил он удивленно.
Я завела руку на затылок и внимательно посмотрела на него.
- Это имеет значение, если нет?
- Ну … - явно ошеломленный такой возможностью, он искал ответ. - Полагаю … - Он замолчал и смотрел на меня, задумчиво водя пальцем по носу. Затем один уголок его рта приподнялся. - Я не знаю.
Я сама не знала. С одной стороны я наслаждалась его шоком от этой идеи, и в моем возрасте я была вовсе не против почувствовать себя немного развратной, пусть даже и в прошлом. С другой стороны …
- Ну, не станешь бросать камни?
- Ты была моей первой, - указал он с некоторым раздражением.
- Это ты так говоришь, - поддразнила я его. К моему веселому изумлению он вспыхнул, как утренняя заря.
- Ты мне не веришь? - спросил он, невольно повышая голос.
- Ну, ты показался слишком знающим для так называемого девственника. Не говоря уже о том, что весьма … с богатым воображением.
- Ради бога, сассенах, я вырос на ферме! В конце концов, это очень простое дело, - он внимательно оглядел меня сверху донизу, задерживаясь взглядом на определенных интересующих его точках. - А что касается воображения … Боже, я провел месяцы – годы! – воображая! - Его глаза наполнились каким-то светом, и у меня возникло отчетливое впечатление, что он и не переставал воображать все прошедшие годы.
- О чем ты думаешь? - спросила я заинтригованно.
- Я думаю, что вода в озере немного прохладная, но она не опустит мой член сразу, и ощущение жара, когда я погружусь в тебя … Конечно, - практично добавил он, глядя на меня, как будто оценивал усилия, необходимые для того, чтобы заставить меня залезть в озеро, - нам не обязательно делать это в воде, если ты не захочешь. Я мог бы просто окунуть тебя несколько раз, вытащить на берег и … Боже, твоя задница выглядит прекрасно с прилипшей к ней мокрой рубашкой. Она становится прозрачной, и я вижу твои тяжелые ягодицы, похожие на большие гладкие круглые дыни …
- Беру свои слова обратно, я не хочу знать, о чем ты думаешь!
- Ты спросила, - логично заметил он. - И я могу видеть сладкую расщелину твоей задницы, и как только я подомну тебя под собой, ты не сможешь никуда деться … Ты хочешь лежать на спине, сассенах, или встанешь на четвереньки? Я могу удержать тебя в любом случае, и …
- Я не пойду в ледяное озеро для того, чтобы удовлетворить твои извращенные желания!
- Ладно, - сказал он, ухмыляясь. Вытянувшись рядом со мной, он протянул руку и сжал ладонями мои ягодицы. - Если хочешь, можешь порадовать их здесь, где тепло.
Лаллиброх, по сути, являлся фермой. Ничто не может остановить работы на ферме на длительное время, даже горе. Вот так и получилось, что я была единственным человеком в передней части дома, когда среди дня открылась дверь.
Я услышала шаги и высунула голову из кабинета Иэна, посмотреть, кто пришел. Среди фойе стоял незнакомый молодой человек, который оглядывался вокруг оценивающим взглядом. Заслышав меня, он повернулся, с любопытством уставившись на меня.
- Вы кто? - произнесли мы одновременно и рассмеялись.
- Я Майкл, - сказал он мягким хрипловатым голосом со следами французского акцента. - А вы, я полагаю, женщина-фэйри дяди Джейми?
Он рассматривал меня с нескрываемым интересом, и я тоже решила не стесняться.
- Это так называют меня в семье? - спросила я, оглядывая его с головы до ног.
Он был худощавым человеком, которому не хватало ни могучей силы молодого Джейми, ни жилистого роста молодого Иэна. Майкл был близнецом Джанет, но совсем на нее не походил. Это был сын, который уехал во Францию, чтобы стать младшим партнером в винном бизнесе Джареда Фрейзера «Fraser et Cie». Когда он снял дорожный плащ, я увидела, что он был одет очень модно для Хайленда, хотя его костюм был строгим и по цвету, и по покрою, а на руке была повязана черная креповая повязка.
- Так или еще ведьмой, - ответил он со слабой улыбкой. - Зависит от того, кто говорит, папа или мама.
- Действительно, - произнесла я с раздражением, но не смогла не улыбнуться в ответ. Он был спокойным, но привлекательным молодым человеком – ну, относительно молодым. Ему, должно быть, около тридцати, подумала я.
- Я соболезную вам … в вашей потере, - сказал я, кивнув на повязку. - Могу я спросить …
- Моя жена, - просто сказал он. - Она умерла две недели назад. Иначе я приехал бы раньше.
- О, я … понимаю. Но ваши родители, братья и сестры, они еще не знают?
Он покачал головой и немного прошел вперед, так что свет из веерообразного окна над дверью упал на его лицо, и я увидела темные круги под глазами и следы глубокого до костей изнеможения, которое единственное притупляет горе.
- Мне очень жаль, - сказала я и, движимая порывом, обняла его. Он наклонился ко мне, поддавшись такому же порыву. Его тело на мгновение расслабилось в моих объятиях, и это был необыкновенный момент, когда я почувствовала глубокое онемение внутри него, неосознанную войну между смирением и отрицанием. Он знал, что произошло, что происходит, но еще не мог это осознать. Еще нет.
- О, дорогой, - сказала я, отступая назад, и дотронулась до его щеки. Он, моргая, уставился на меня.
- Будь я проклят, - сказал он. – Они правы.
*.*.*
Дверь наверху открылась и закрылась, я услышала шаги на лестнице, и мгновением позже весь Лаллиброх узнал, что последний ребенок явился домой.
Водоворот женщин и детей снес нас на кухню, куда через заднюю дверь по одному и по двое появлялись мужчины, чтобы обнять Майкла или похлопать его по плечу.
Были сочувствующие слова. Одни и те же вопросы и ответы повторялись несколько раз. Как умерла жена Майкла, Лилли? Она умерла от инфлюэнцы; как и ее бабушка; нет, он сам не заразился; ее отец посылает свои молитвы и об отце Майкла … В конце концов начались приготовления к помывке, ужину и укладыванию детей спать, и Майкл выскользнул из водоворота.
Выйдя из кухни за шалью, я увидела его у подножия лестницы, тихо разговаривающего с Дженни. Она коснулась его лица, как и я, спрашивая о чем-то тихим голосом. Он слабо улыбнулся, покачал головой и, расправив плечи, один поднялся наверх, чтобы увидеться с Иэном, который чувствовал себя слишком плохо, чтобы спуститься к ужину.
*.*.*
Единственный среди Мюрреев Майкл унаследовал рыжие волосы и среди черноволосых отпрысков сиял, как раскаленный уголек. Он также унаследовал отцовские коричневые глаза. «Что очень хорошо, - по секрету сказала мне Дженни, - иначе его отец решил бы, что я нагуляла его с козопасом. Бог его знает, но он ни на кого в семье не похож.»
Я упомянула об этом Джейми, который сначала удивился, затем рассмеялся.
- Это она никогда не встречалась с Колумом МакКензи лицом к лицу.
- Колум? Ты уверен? - я оглянулась через плечо.
- Да. Цвет волос другой, но если не принимать во внимание возраст и хорошее здоровье … В Леохе был портрет Колума в возрасте пятнадцати лет, еще до его болезни. Помнишь? Он висел в солярии на третьем этаже.
Я прикрыла глаза, пытаясь вспомнить.
- Проведи меня туда, - попросила я. Он весело хмыкнул, но взял мою руку, рисуя линии на моей ладони.
- Вот вход с большой двойной дверью. Ты пересекаешь внутренний двор, а потом …
Он безошибочно провел меня к нужному участку в моем мозгу, и действительно там был портрет юноши с тонким умным лицом и проницательным взглядом.
- Думаю, ты прав, - сказала я, открывая глаза. - Если он такой же умный, как Колум, тогда … я должна сказать ему.
Джейми задумчиво исследовал мое лицо.
- Ты ничего не могла изменить раньше, - сказал он с нотками предупреждения в голосе. - Ты также не сможешь ничего изменить в происходящем во Франции.
- Может быть, - сказала я. – Но что я знала … что я сказала тебе перед Каллоденом. Это не остановило Чарльза Стюарта, но ты остался жив.
- Ненамеренно, - сухо парировал он.
- Нет, но твои люди тоже выжили, и это было намеренно. Так что, может быть, это поможет. И я не смогу смириться, если не скажу.
Он серьезно кивнул.
- Ладно, тогда я позову их.
*.*.*
Пробка вышла из горлышка с легким хлопком. Майкл улыбнулся, понюхал темную пробку, затем аккуратно провел бутылкой под носом, оценивая вино с прикрытыми глазами.
- Ну, что скажешь, мальчик? - спросил его отец. - Мы не отравимся им?
Майкл открыл глаза и поглядел на отца с некоторым раздражением.
- Вы сказали, это важно. Потому я открыл негроамаро. Из Апулии - добавил он с удовлетворенным видом и повернулся ко мне. - Подойдет, тетушка?
- Э-э … конечно, - сказал я немного ошеломленно. - Почему спрашиваешь? Это ты эксперт в вине.
Майкл удивленно поглядел на меня.
- Иэн сказал … - начал он, но остановился и улыбнулся мне. - Мои извинения, тетя. Я, должно быть, не понял.
- Что сказал Иэн? - спросил молодой Джейми. Молодой Иэн сузил глаза на своего брата, который, казалось, забавлялся возникшей ситуацией.
- Я сказал, - ответил Молодой Иэн, выпрямившись с вызовом, - что тетушка Клэр хочет сказать нечто важное Майклу, и он должен прислушаться, потому что она … э-э …
- Он сказал, банши, - закончил за него Майкл. Он не улыбался, но в его глазах мерцало веселье, и я впервые увидела, что имел виду Джейми, сравнивая его с Колумом МакКензи. - Не уверен, что он имел в виду, тетушка, что вы знахарка … или ведьма?
Дженни ахнула, и даже Старший Иэн моргнул. Оба повернулись и уставились на Молодого Иэна, который набычился.
- Ну, я не имел в виду, кем она является, - сказал он. - Но она из знающих, так же, дядя Джейми?
Казалось, в комнате пронеслось что-то странное. Сильный ветер, как живой, застонал в дымоходе, разжигая притушенный огонь и осыпая место перед очагом искрами и угольками. Дженни с негромким восклицанием поднялась и прибила их метлой.
Джейми, сидевший рядом со мной, взял меня за руку и пристально посмотрел на Майкла.
- Нет настоящего слова для того, кто она, но она знает о том, что произойдет. Послушай ее.
Тут все внимание сосредоточилось на мне, и я откашлялась, глубоко смущенная ролью пророка, но, тем не менее, была вынуждена заговорить. Впервые у меня возникло чувство родства с некоторыми из пророков Ветхого Завета, которые были вынуждены предсказывать. Я подумала, что знаю, что почувствовал Иеремия, когда ему сказали пойти и сделать пророчество о разрушении Ниневии. Я просто надеялась, что меня примут лучше. Кажется, жители Ниневии бросили пророка в колодец.
- Я не могу ничего сказать по поводу конкретных событий на ближайшие десять-пятнадцать лет, - сказала я, глядя прямо на Майкла. - Но после этого … начнутся потрясения. Будет революция. Вдохновленная тем, что происходит сейчас в Америке, но не такая. Король и королева будут заключены в тюрьму вместе со своей семьей, и оба будут обезглавлены.
За столом послышался общий вздох, и Майкл моргнул.
- Проводимая политика будет называться террором; людей будут вытаскивать из своих домов и обвинять без суда и следствия, все аристократы будут либо убиты, либо будут вынуждены бежать из страны. Время будет не слишком хорошим для богатых людей. Джаред, возможно, к тому времени умрет, но ты – нет. И если ты хотя бы наполовину так умен, как я думаю, ты будешь богат.
Он негромко фыркнул, по комнате пронесся негромкий смех, но быстро затих.
- Для массовых казней построят машину под названием гильотина, возможно, она уже существует, я не знаю. Она будет использоваться так часто, что станет символом террора и революции в целом. Вы не захотите оказаться во Франции, когда это произойдет.
- Я … откуда вы это знаете? - спросил Майкл. Он выглядел бледным и немного воинственным. Я крепко схватила руку Джейми под столом и рассказала им, откуда я это знаю.
Наступила мертвая тишина. Только Молодой Иэн не выглядел ошарашенным, но он уже знал и более или менее верил мне. Я могла сказать, что большинство сидящих за столом не верили. В то же время они не могли назвать меня лгуньей.
- Это то, что я знаю, - сказала я, обращаясь прямо к Майклу. - И вот откуда я знаю. У тебя есть несколько лет, чтобы подготовиться. Перенеси свой бизнес в Испанию или Португалию. Продай его и эмигрируй в Америку. Делай что хочешь, но не оставайся во Франции дольше десяти лет. Вот и все, - резко сказала я, встала и вышла, оставив за собой полную тишину.
*.*.*
Я не должна была удивляться, но я удивилась. Я была в курятнике, собирая яйца, когда услышала снаружи возбужденное квохтанье кур, показывающее, что кто-то вошел во двор. Я пристально уставилась на последнюю курицу, и когда заставила ее клюнуть меня, выхватила из-под нее яйцо и вышла посмотреть, кто там.
Это была Дженни с фартуком, наполненным кукурузой. Это было странно; куры уже были накормлены, потому что час назад я видела, как их кормила одна из дочерей Мэгги.
Она кивнула мне и стала бросать кукурузу пригоршнями. Я положила последнее теплое яйцо в корзину и стала ждать. Очевидно, она хотела поговорить со мной и нашла предлог сделать это наедине. У меня было глубокое предчувствие, которое полностью оправдалось, поскольку, бросив последнюю пригоршню раздробленной кукурузы, она повернулась ко мне.
- Я хочу просить твоей милости, - сказала она, но избегая смотреть мне в глаза. Я могла видеть, как на виске, как маленькие часики, пульсировала венка.
- Дженни, - произнесла я не в состоянии ни остановить ее, ни ответить. - Я знаю …
- Ты вылечишь Иэна? - выпалила она, поднимая на меня глаза. Я была права насчет того, что она хотела попросить, но ошибалась насчет ее эмоций. Беспокойство и страх были в ее глазах, но никакой стеснительности или замешательства. У нее были глаза ястреба, и я знала, что она готова, как он, вырвать кусок моей плоти, если я откажу.
- Дженни, - повторила я. - Я не могу.
- Ты не можешь или не хочешь? - резко спросила она.
- Я не могу. Ради бога, неужели ты думаешь, что я бы уже не сделала это, если бы имела силу?
- Ты можешь не сделать этого из-за плохого отношения ко мне. Если так, я уже говорила, что сожалею, и это искренни, хотя я считала, что поступаю правильно.
- Ты … что? - я действительно была в замешательстве, но это, кажется, разозлило ее.
- Не притворяйся, что не понимаешь, о чем я говорю! Тогда, когда ты вернулась, и я послала за Лаогерой!
- О, - я не забыла, но не считала это важным в свете разных событий. - То есть … все в порядке. Я не держу на тебя зла. Хотя почему ты послала за ней? - спросила я, как из любопытства, так и пытаясь немного сгладить ее эмоции. Я видела множество людей на грани потери терпения, полных горя и страха, и она была охвачена всеми этими чувствами.
Она резко с нетерпением дернулась и, казалось, собиралась развернуться, но не стала.
- Джейми не сказал ей о тебе, а тебе про нее. Может быть, я не могу сказать – почему, но я точно знала, что если я приведу ее сюда, то ему придется взять быка за рога и прояснить ситуацию.
- Она едва не убила его, - сказала я, чувствуя, что сама начинаю сердиться. - Она стреляла в него, ради бога!
- Я не давала ей пистолет! - рявкнула она. - Я не думала, что он скажет ей что-то такое, отчего она выхватит пистолет и выстрелит в него.
- Нет, но ты сказала мне убираться!
- Почему я была не должна! Ты разбила его сердце однажды, и я думала, ты сделаешь это снова! А ты явилась вся такая красивая и цветущая, когда мы были … мы были … Это тогда Иэн заработал свой кашель!
- Это …
- Когда его забрали и посадили в Толбут. Но тебя здесь не было, когда это произошло! Тебя не было здесь, когда мы голодали, мерзли и боялись за жизни наших мужей и наших детей! Ты была во Франции в тепле и безопасности!
- Я была в Бостоне через двести лет и думала, что Джейми мертв, - холодно сказала я. - И я не могу помочь Иэну. - Я изо всех сил старалась справиться со своими чувствами, вырвавшимися из-за воспоминаний о прошлом, и ощутила жалость от ее вида, от ее тонкокостного лица, изможденного тревогой, от ее рук, стиснутых так сильно, что ногти впились в плоть.
- Дженни, - сказала я тише. - Пожалуйста, верь мне. Если бы я могла что-нибудь сделать для Иэна, я бы отдала душу. Но я не волшебник, у меня нет таких сил. Лишь немного знаний, и тех недостаточно. Я бы отдал свою душу, - повторила я громче, наклоняясь к ней. - Но я не могу. Дженни … Я не могу.
Она молча смотрела на меня. Тишина затянулась, я обошла ее и пошла к дому. Она не обернулась, и я не оглянулась. Но позади я услышала ее шепот.
- У тебя нет души.
Глава 81. ЧИСТИЛИЩЕ II
Когда Иэну становилось лучше, он выходил прогуляться с Джейми. Иногда только во двор или до загона, где опирался на ограду и делал замечания об овцах Дженни. Иногда он чувствовал себя достаточно хорошо, чтобы пройти несколько миль, что удивляло и тревожило Джейми. Однако хорошо было идти бок о бок через пустошь, лес и вдоль озера, почти не разговаривая, но рядом. Не имело значения, что они шли медленно; так было всегда, поскольку Иэн вернулся из Франции с деревянной ногой.
- Я с нетерпением жду возможности обрести ногу, - заметил как бы между прочим Иэн, когда они сидели под прикрытием большой скалы, на которой Фергюс потерял руку, и смотрели на небольшой поток у подножия холма, наблюдая за случайными прыжками форели.
- Да, это было бы хорошо, - сказал Джейми, улыбаясь, хотя и немного кривовато, вспомнив, как он очнулся после Каллодена и подумал, что у него нет ноги. Он был расстроен и пытался утешить себя мыслью, что сможет получить ее обратно, если выберется из чистилища и попадет на небеса. Правда, он тогда считал себя мертвым, но это не казалось ему таким страшным, как потеря ноги.
- Не думаю, что тебе придется ждать, - сказал он лениво, и Иэн удивленно моргнул.
- Ждать чего?
- Твою ногу, - он внезапно осознал, что Иэн понятия не имеет, о чем он думает, и поспешил объясниться.
- Ну, я просто подумал, что ты не проведешь много времени в чистилище, если вообще туда попадешь, так что скоро получишь свою ногу обратно.
Иэн ухмыльнулся.
- Почему ты уверен, что я не проведу тысячу лет в чистилище? Я могу быть ужасным грешником.
- Ну да, возможно, - признал Джейми. - Хотя, если так, то у тебя только грешные мысли, потому что если бы ты сделал что-нибудь плохое, я бы об этом знал.
- О, ты так думаешь? - Иэну, похоже, это показалось забавным. - Ты не видел меня много лет. Я мог сделать что угодно, а ты бы ничего не узнал!
- Конечно, я бы узнал, - резонно заметил Джейми. - Дженни мне бы рассказала. Не хочешь же ты сказать, что она не узнала бы, если бы у тебя была любовница и шесть внебрачных детей, или если бы ты вышел на большую дорогу и грабил людей в черной шелковой маске?
- Ну, возможно, она бы узнала, - согласился Иэн. - Да ладно, в радиусе ста миль нет ничего, что можно было бы назвать большой дорогой. И я бы замерз задолго до того, как встретил кого-нибудь, кого стоит грабить. - Он замолчал, прикрыв глаза от ветра и, по-видимому, размышляя над открывающимися перед ним криминальными возможностями.
- Я мог бы воровать скот, - предположил он. - Хотя в наши дни скота очень мало; если хоть одна скотина пропадет, весь приход сразу узнает об этом. И я сомневаюсь, что смогу спрятать его среди овец Дженни в надежде, что животное не заметят.
Он подумал еще, подперев подбородок рукой, затем неохотно покачал головой.
- Печальная правда в том, Джейми, что последние двадцать лет ни у кого в Хайленде нет ничего, что можно было бы украсть. Нет, боюсь, воровство не пройдет. Как и блуд, потому что Дженни меня бы убила. Что остается? Полагаю, что ложь и убийство – это все, что осталось, и хотя я встречал людей, которых мне хотелось бы убить, я так и не сделал этого. - Он с сожалением покачал головой, и Джейми рассмеялся.
- Да? Ты говорил, что убивал людей во Франции.
- Ну, да, но это была война … или бизнес, - добавил он справедливости ради. - Мне платили, чтобы я убивал их. Я не делал это из ненависти.
- Ну, тогда я прав, - указал Джейми. - Ты проплывешь мимо чистилища, как поднимающееся облако, ибо ты никогда не лгал мне.
Иэн с любовью улыбнулся ему.
- Ну, я лгал иногда, но не тебе Джейми, не тебе.
Он взглянул вниз на потертый деревянный протез.
- Интересно, буду ли ее чувствовать по-другому?
- Как по-другому?
- Ну, дело в том, - пояснил Иэн, поворачивая здоровую ногу туда-сюда, - я все еще чувствую свою отсутствующую ногу. С тех самых пор, когда это произошло. Не всегда, - добавил он, поднимая глаза. - Но я ее чувствую. Очень странная вещь. Ты чувствуешь свой палец? - с любопытством спросил он, указывая подбородком на правую руку Джейми.
- Ну … да, чувствую. Не всегда, но время от времени, и самое противное: хотя его нет, он все равно болит. Где справедливость?
И тут ему захотелось откусить себе язык. Иэн умирал, а он жаловался, что потеря пальца несправедлива. Однако Иэн хрипло рассмеялся и откинулся назад, покачав головой.
- Если бы жизнь была справедливой.
Некоторое время они сидели в комфортном молчании, наблюдая за движением ветра среди сосен на холме напротив. Потом Джейми достал из споррана маленький белый сверток. Он немного загрязнился в спорране, но выглядел аккуратным.
Иэн с интересом посмотрел на сверток.
- Что это?
- Мой палец, - ответил Джейми. - Я … ну … я думаю, может быть, ты будешь не против, если его похоронят вместе с тобой.
Иэн мгновение смотрел на него, затем плечи его затряслись.
- Боже, не смейся! - испуганно вскричал Джейми. - Я не собирался тебя смешить! Христос, Дженни убьет меня, если ты выкашляешь свои легкие и умрешь прямо здесь!
Иэн кашлял, приступы кашля перемежались с хриплым смехом. На глазах от смеха выступили слезы, и он прижимал оба кулака к груди, изо всех сил пытаясь дышать. Наконец, он остановился и медленно выпрямился, издав звук, словно сдулись мехи. Он глубоко вдохнул и сплюнул на камни сгусток ужасающего алого цвета.
- Лучше я умру здесь от смеха, чем в кровати в окружение шести священников с молитвами, - сказал он. - Однако сомневаюсь, что мне так повезет. - Он протянул руку. - Ладно, давай его сюда.
Джейми положил белый цилиндрик в его руку, и Иэн затолкал его в свой спорран.
- Я сохраню его, пока ты не догонишь меня.
*.*.*
Он спустился между деревьями и направился к краю болотистой местности, лежащей под пещерой. Было холодно, дул сильный ветер, и освещение вокруг менялось, как трепет птичьих крыльев, из-за скользящих над головой облаков. Утром он нашел оленью тропу в вереске, но она исчезла возле каменистого водопада, и теперь он шел назад к дому. Дом находился за холмом, на котором стояла старая башня, и с его стороны склон густо порос буком и сосной. Он не нашел сегодня ни оленя, ни даже кролика, но это его не волновало.
Учитывая, что в доме много людей, олень бы, конечно, не помешал, но он был просто рад, что вышел из дома, пусть и возвращался ни с чем.
Он не мог смотреть на Иэна, не вглядываясь в его лицо, пытаясь запомнить его черты, запечатлеть в памяти эти последние кусочки жизни зятя так, как он запоминал особые яркие моменты своей жизни. Но в то же время он не хотел помнить Иэна таким, каким он был сейчас; гораздо лучше сохранить его прежний образ. Свет огня на лице Иэна, готовый вырваться смех, когда он заставил руку Джейми упасть в поединке. Тогда сила жилистого Иэна удивила их обоих. Его длинные руки с узловатыми суставами на ноже, запах горячего металла крови на его пальцах, каштановые волосы, развевающиеся на ветру, узкая спина, пружинящая, как лук, когда он наклоняется, чтобы подхватить одного из своих малышей или внуков и подбросить со смехом в воздух.
Хорошо, что они приехали, подумал он. Еще лучше, что они привезли назад мальчика, чтобы тот показал отцу, что стал мужчиной, и чтобы успокоить его душу и дать умереть в мире. Но жить в одном доме с любимым братом, который постепенно умирал перед твоими глазами, очень грустно.
При таком количестве женщин в доме ссоры были неизбежны. А уж если эти женщины – Фрейзеры, то жить в таком доме, словно гулять по пороховому складу с зажженной свечой. Все так старались справиться, сохранить самообладание, приспособиться, но от этого стало бы только хуже, когда какая-то искра, наконец, взорвала бы пороховую бочку. Он ходил на охоту не только потому, что им нужно было мясо.
Он с сочувствием подумал о Клэр. После отчаянной просьбы Дженни Клэр стала прятаться в их комнате или в кабинете Иэна – тот сам предложил ей пользоваться кабинетом, что еще больше раздражало Дженни – и усердно писала книгу, идею которой Энди Белл вложил ей в голову. Она обладала огромной способностью к концентрации и могла часами не отрываться от работы, но ей приходилось выходить, чтобы поесть. И осознание того, что Иэн умирает, всегда было рядом: медленно, но неустанно, истощая нервы.
Нервы Иэна тоже.
Два дня назад они с Иэном медленно шли по берегу озера, когда тот внезапно остановился, согнувшись. Джейми поспешно схватил его за руку, прежде чем тот упал, и опустил на землю, прислонив спиной к валуну и натянув шаль на истощенные плечи.
- В чем дело, a charaid[69]? - с тревогой спросил он, присев на корточки рядом со своим зятем и другом.
Иэн кашлял почти беззвучно, но так сильно, что его тело сотряслось от кашля. Наконец спазмы утихли, и он смог вздохнуть, его лицо засияло чахоточным румянцем, этой ужасной иллюзией здоровья.
- Больно, Джейми, - просто произнес он, но его глаза были закрыты, как будто он не хотел смотреть на Джейми.
- Я отнесу тебя домой. Может быть, мы достанем тебе немного лауданума и …
Иэн махнул рукой, отказываясь от его предложений. Он некоторое время поверхностно дышал, затем покачал головой.
- Такое ощущение, будто в моей груди нож, - сказал он, наконец. - Но дело не в этом. Меня не так уж беспокоит смерть, но, черт побери, ее медлительность убивает меня. - Потом он открыл глаза, встретившись со взглядом Джейми, и засмеялся так же тихо, как и кашлял, едва слышными вздохами, сотрясающими тело.
«Это умирание причиняет мне боль, Дугал. Хочу, чтобы все закончилось.» Слова пришли ему в голову так ясно, как будто были произнесены только что, а не тридцать лет тому назад в темной церкви, разрушенной пушечным залпом. Руперт сказал это, медленно умирая. «Ты мой господин, - умоляюще сказал он Дугалу. - Это твой долг». И Дугал МакКензи сделал то, чего требовали долг и любовь.
Он держал руку Иэна, крепко сжимая ее, пытаясь передать через истончившуюся серую кожу мужчины хоть какое-то ощущение здоровья от своей мозолистой ладони. Его большой палец скользнул вверх к запястью, куда, как он видел, нажимала Клэр, пытаясь выяснить состояние здоровья пациента.
Он почувствовал, как кожа сдвинулась, скользя по костям запястья Иэна. Он внезапно подумал о клятве на крови, данной при их бракосочетании с Клэр, об укусе клинка, о холодном запястье Клэр, прижатом к его, и о скользкой крови между ними. Запястье Иэна тоже было холодным, но не от страха.
Он взглянул на собственное запястье, но на нем не осталось шрамов ни от клятвы, ни от кандалов. Эти раны исчезли, залеченные временем.
- Ты помнишь, как мы давали друг другу кровную клятву? - глаза Иэна были закрыты, но он улыбался. Джейми сжал костлявое запястье, немного испугавшись, но не по-настоящему, а удивившись тому, что Иэн проник, уловил эхо его мыслей.
- Да, конечно, - он не смог сдержать грустную улыбку.
Им было по восемь лет. Мать Джейми и ее ребенок умерли накануне. Дом был полон скорбящих людей, его отец был в шоке. Они с Иэном выскользнули наружу и взобрались на холм за домом, стараясь не смотреть на свежевырытую могилу возле башни. В лес, в безопасность под деревьями.
Там они замедлили шаги и, наконец, остановились возле давным-давно рухнувшего старого здания из камня, которое они называли крепостью. Они сидели на развалинах, закутавшись от ветра в пледы, и молчали.
- Я думал, что у меня будет брат, - внезапно сказал он. - Но нет. Только Дженни и я, как и прежде. - За годы, прошедшие с тех пор, ему удалось забыть эту боль: потерю долгожданного брата – мальчика, который мог бы вернуть ему часть любви к старшему брату Вилли, умершему от оспы. Какое-то время он лелеял эту боль, хрупкий щит против чудовищности осознания того, что его мать ушла навсегда.
Иэн немного посидел, задумавшись, затем полез в спорран и достал маленький нож, подаренный ему отцом на последний день рождения.
- Я буду твоим братом, - сказал он просто и сделал порез на своем большом пальце, слегка шипя сквозь зубы.
Он вручил нож Джейми, который тоже порезал себе палец, удивившись, что это так больно, а затем они сложили большие пальцы и поклялись всегда быть братьями. И они были.
Он глубоко вздохнул, готовясь к близости смерти.
- Иэн. Могу ли я … - веки Иэна поднялись, мягкие карие глаза блеснули от того, что он услышал в охрипшем голосе Джейми. Джейми тяжело откашлялся и отвернулся, затем снова взглянул на друга, чувствуя, что отводить взгляд – трусость.
- Ты хочешь, чтобы я ускорил твой конец? - очень тихо спросил он. Пока он говорил, холодная часть его разума искала способы. Не от лезвия, нет. Это было бы быстро и чисто, достойный конец для мужчины, но это заставит горевать сестру и его детей. Кроме того, ни он, ни Иэн не имели права окрасить кровью последний момент его жизни.
Рука Иэна не дернулась, но внезапно Джейми ощутил пульс, который он до этого не мог найти, небольшое устойчивое биение против его ладони.
Он не отвел взгляда, но в глазах у него расплылось, и он опустил голову, чтобы скрыть слезы.
Клэр … Она бы знала как, но он не может просить ее об этом. Ее клятва не позволяет убивать.
- Нет, - сказал Иэн. - Еще нет. - Он мягко улыбнулся. - Но я рад знать, что ты сделаешь это, если мне будет нужно, mo brathair[70].
Промельк движения на тропе выдернул его из размышлений и заставил остановиться.
Зверь не видел Джейми, хотя он находился в поле его зрения. Однако ветер дул в его сторону, а олень был занят, выщипывая ветки сухого вереска в поисках кусочков травы и мягких болотных растений. Джейми ждал, прислушиваясь к ветру. Из-за можжевельника были видны только голова и плечи оленя, и по их размерам он решил, что это самец.
Он ждал, чувствуя, как азарт возвращается к нему. Охота на благородного оленя на болотах Хайленда отличалась от охоты в лесах Северной Каролины. Здесь она протекала медленнее. Олень, поглощенный кормежкой, немного вышел из-за куста можжевельника, и он начал незаметно поднимать ружье. Он заказал оружейнику в Эдинбурге выпрямить ствол, но с тех пор им не пользовался и надеялся, что прицел выправился.
Не использовал его с тех пор, как ударил им гессенца в редуте. У него внезапно возникло яркое воспоминание о том, как Клэр уронила деформированную пулю, убившую Саймона, в фарфоровую тарелку, почувствовал ее перекатывание в своей крови
Еще шаг, два; олень нашел что-то вкусное и сосредоточенно жевал. Дуло ружья плавно скользнуло по цели. Большой олень, и на расстоянии не более ста ярдов. Он чувствовал, как сердце колотится под его ребрами, пульсируя на кончиках пальцев на металле. Приклад плотно прилег к углублению плеча.
Он только начал нажимать на спусковой крючок, когда сзади него раздались крики. Ружье выстрелило, пуля ушла мимо, олень исчез с треском ломающегося вереска, и крики прекратились.
Он повернулся и быстро зашагал в лес в направлении услышанных криков, его сердце колотилось. Кто? Женщина, но кто?
Он сразу же увидел Дженни, застывшую на маленькой полянке, куда он, она и Иэн приходили детьми, чтобы разделить украденные угощения и поиграть в рыцарей и солдат.
Она стояла прямо с пустыми глазами и наблюдала за его приближением. Ее шаль была обернута вокруг туловища, словно ржавые доспехи.
- Ты в порядке, девочка? - спросил он, ставя ружье возле большой сосны, у которой она читала ему с Иэном летними вечерами, когда солнце едва опускалось за горизонт.
- Да, прекрасно, - произнесла она бесцветным голосом.
- Хорошо, - вздохнул он. Подойдя ближе, он взял ее руку, которую она не протянула ему, но и не отдернула. - Я слышал твой крик.
- Я не хотела, чтобы кто-нибудь слышал.
- Конечно, - он заколебался, желая еще раз спросить, в порядке ли она, но это было бы глупо. Он прекрасно понимал, в чем проблема, и почему ей нужно было идти в лес и кричать там, где никто ее не услышит и не станет задавать глупых вопросах.
- Хочешь, чтобы я ушел? - спросил он, и она поморщилась, потянув руку, но он не отпустил.
- Нет. Какое это имеет значение? Никакой разницы ни в чем.
Он услышал нотки истерии в ее голосе.
- По крайней мере ... мы вернули домой мальчика, - сказал он, не зная, что еще предложить ей.
- Да, вернули, - согласилась она, пытаясь взять себя в руки. - И ты также привез свою жену.
- Ты обвиняешь меня, что я привез жену? - шокировано спросил он. - Почему, ради бога? Разве ты не должна радоваться ее возвращению? Или ты …? - он проглотил следующие слова. Он не мог сказать ей, что она возмущена тем, что у него есть жена, тогда как она теряет мужа.
Но Дженни имела в виду совсем не это.
- Да, она вернулась. Но для чего? - крикнула она. - Что хорошего в том, что эта хладнокровная ведьма и пальцем не пошевелила, чтобы спасти Иэна?
Он был так ошеломлен, что не мог сказать ничего, кроме как изумленно повторять: «Хладнокровная? Клэр?»
- Я просила ее, а она отказала, - глаза сестры сухо блестели от горя и ярости. - Ты можешь заставить ее помочь мне, Джейми?
Темперамент сестры, всегда живой и пульсирующий, дрожал под его пальцами, как молния в цепях. Лучше, если она спустит ее на него. Она не сможет ранить его.
- Mo pìuthar[71], она бы вылечила его, если бы могла, - сказал он как можно мягче. - Она говорила мне, что ты просила … и она плакала, когда рассказывала. Она любит Иэна так же сильно …
- Не смей говорить мне, что она любит его сильнее меня! - закричала она, выдернув руку с такой силой, что он был уверен, что она ударит его. И она ударила его по лицу так, что его глаз со стороны пощечины заслезился.
- Я не собирался говорить ничего подобного, - сказал он, сдерживая гнев. Он осторожно коснулся своего лица. - Я хотел сказать, что она любит его так же сильно …
Он намеревался сказать «как меня», но не успел дойти до этих слов. Она пнула его по голени с такой силой, что нога его подогнулась, и он зашатался, размахивая руками для удержания равновесия. Она, воспользовавшись его замешательством, развернулась и помчалась вниз по склону с развевающимися юбками, как ведьма на метле
Глава 82. ДИСПОЗИЦИИ
«Очищение раны» написала я и сделала паузу, приводя в порядок свои мысли. Кипяток, чистая ветошь, удаление посторонних предметов. Использование личинок на омертвевшей плоти. С предостережением относительно личинок разных видов мух? Хотя, это бессмысленно; никто не сможет заметить разницу без увеличительного стекла. Зашивание ран (стерилизация игл и ниток). Лекарственные припарки. Следует ли писать о производстве и применении пенициллина?
Я постучала пером по промокательной бумаге, оставляя чернильные звездочки, но, в конце концов, передумала. Книга должна стать полезным руководством для обычного человека. Обычный человек не подготовлен к кропотливому процессу изготовления пенициллина и, скорее всего, не имеет инъекционного аппарата. Здесь я с легким весельем вспомнила о шприце для пениса, который показал мне доктор Фентиман.
Это воспоминание, в свою очередь, заставило меня на мгновение задуматься о Дэвиде Роулингсе и его ярме для пениса. Действительно ли он сам им пользовался? Однако я тут же отбросила видение, вызванное этой мыслью, и пролистала несколько листов в поисках списка основных тем.
«Мастурбация» написала я медленно. Даже если некоторые врачи освещали этот вопрос в негативном свете, это не причина, что мне не следует высказывать противоположное мнение, хотя и осторожно.
Несколько мгновений спустя я обнаружила, что все еще рисую чернильные звезды, полностью поглощенная проблемой осторожного разговора о пользе мастурбации. Боже, а что, если я напишу в книге, что женщины тоже это делают?
- Они сожгут весь тираж моей книги и, скорее всего, печатную лавку Энди Белла тоже, - сказала я громко.
Раздался громкий вздох, и я, подняв глаза, увидела в стоящую в дверях кабинета женщину.
- Вы ищете Иэна Мюррея? - спросила я, отталкиваясь от стола. - Он …
- Нет, мне нужны вы, - в ее голосе слышались странные нотки, и я встала, внезапно почувствовав угрозу.
- А, - сказала я. - А вы …?
Она вышла из темного коридора на свет.
- Значит, вы меня не знаете? - ее рот искривился в сердитой улыбке. - Лаогера МакКензи … Фрейзер, - добавила почти неохотно.
- О, - сказала я.
Я бы узнала ее сразу же, если бы не неожиданность. Ее появление в этом месте было последним, чего я ожидала от нее, и то, что она пришла сюда … Воспоминание о том, что случилось во время ее последнего появления в Лаллиброхе, заставило меня потянуться к ножу для разрезания бумаги.
- Вы искали меня? - повторила я осторожно. - Не Джейми?
Она презрительно махнула рукой, отметая мысль о Джейми, и достала из кармана письмо.
- Я пришла попросить вас об одолжении, - сказала она, и я впервые услышала дрожь в ее голосе. - Прочтите это. Если захотите.
Я настороженно посмотрела на конверт. Он был плоский. Если она принесла пистолет, то он находился не в нем. Я взяла письмо и жестом показала ей сесть на стул с другой стороны стола. Если ей придет в голову напасть на меня, стол между нами станет хоть какой-то защитой.
Хотя по-настоящему я ее не боялась. Она была заметно расстроена, но сдерживала себя.
Я открыла письмо и, кидая время от времени на нее взгляды, чтобы убедиться, что она остается не месте, принялась читать его.
«17 февраля 1778
Филадельфия»
- Филадельфия? - я озадачено взглянула на Лаогеру. Она кивнула.
- Они переехали туда летом прошлого года, Сам решил, что там безопаснее, - ее губы слегка дрогнули. - Два месяца спустя в город вошла британская армия и находятся там с тех пор.
«Сам», полагаю, это Фергюс. Очевидно Лаогера примирилась с мужем своей старшей дочери. потому что использовала это слова без иронии.
«Дорогая мама.
Я должна попросить Вас сделать кое-что из любви ко мне и моим детям. Проблема в Генри-Кристиане. Из-за своего тела у него всегда были проблемы с дыханием, и с самого рождения он храпел, как дедушка. Теперь он вообще перестал дышать во время сна, и его приходится подпирать подушками в определенном положении. Мама Клэр смотрела его горло, когда они с отцом были у нас в Нью-Берне, и сказала, что его аденоиды – это что-то в горле – слишком большие и могут доставить проблемы в будущем. (У Германа они тоже есть, и он большую часть времени дышит открытым ртом, но для него это не опасно, в отличие от Генри-Кристиана.)
Я смертельно боюсь, что Генри-Кристиан однажды ночью перестанет дышать, и мы не успеем его спасти. Мы по очереди сидим с ним, следим за тем, чтобы его голова была в правильном положении, и будим его, когда он перестает дышать, но я не знаю, как долго нам удастся продержаться. Фергюс устает от работы в лавке, а я – от работы по дому (я тоже помогаю в лавке, и Герман, конечно, тоже). Девочки мне очень помогают по дому – благослови их бог! – и готовы заботиться о младшем брате, но их нельзя оставлять сидеть с ним по ночам.
У нас был врач, который осмотрел Генри-Кристиана. Он согласился, что в его трудном дыхании виноваты аденоиды, пустил малышу кровь и дал лекарство, чтобы уменьшить их, но все бесполезно. Генри-Кристиан только плакал, а от лекарства его вырвало. Мама Клэр – простите, что я говорю о ней с Вами, потому что знаю Ваши чувства, но я должна – сказала, что, возможно, в какой-то момент Генри-Кристиану придется удалить аденоиды, чтобы облегчить его дыхание, и, очевидно, время настало. Некоторое время назад в Ридже она сделала это для близнецов Бердсли, и я не доверила бы провести такую операцию никому другому.
Сможете ли Вы увидеть ее, мама? Я думаю, сейчас она в Лаллиброхе, и я ей напишу, умоляя поскорее приехать в Филадельфию. Только боюсь, смогу ли довести до нее весь ужас ситуации.
Если Вы любите меня, мама, пожалуйста, найдите ее и попросите, чтобы она приехала к нам как можно быстрее.
Ваша любящая дочь,
Марсали»
Я опустила письмо. «Только боюсь, смогу ли довести до нее весь ужас ситуации». Нет, она сделала это.
Это называется апноэ, когда во сне у человека внезапно останавливается дыхание. Обычное явление для некоторых форм карликовости, когда дыхательные пути искажены скелетными деформациями. Большинство людей справляются сами, они рефлекторно делают глубокий вдох и просыпаются. Но увеличенные аденоиды и миндалины мальчика – вероятно, наследственное, поскольку я заметила это явление у Германа и в меньшей степени у девочек – ухудшают ситуацию, так как Генри-Кристиан не может сделать глубокий вдох, который разбудил бы его.
Видение Марсали и Фергюса – и возможно Германа – которые по очереди сидят в темном доме, наблюдая за спящим мальчиком, кивая время от времени головой, засыпая, и дергаясь в страхе, что он сдвинулся во сне и перестал дышать … Толстый узел страха завязался у меня в животе.
Лаогера смотрела на меня прямо синими глазами. На время злоба, истерия и подозрение, с которыми она относилась ко мне, исчезли.
- Если вы отправитесь туда, - сказала она и сглотнула. - Я откажусь от денег.
Я уставилась на нее.
- Вы думаете, что я … - начала я возмущенно, но остановилась. Да, она действительно была уверена, что меня нужно подкупить. Она полагала, что я, оставив Джейми после Каллодена, вернулась только тогда, когда он преуспел в делах. Я испытала сильное желание попытаться объяснить ей … но это было бесполезно и сейчас совсем не к месту. Ситуация была ясная и острая, как осколки разбитого стакана.
Она внезапно наклонилась над столом, так сильно упершись ладонями в его поверхность, что пальцы побелели.
- Пожалуйста, - произнесла она. - Пожалуйста.
Я почувствовала сильные, противоречивые побуждения: с одной стороны, дать ей пощечину, с другой – с сочувствием положить свою ладонь на ее руку. Я подавила оба побуждения и заставила себя мыслить спокойно.
Я, конечно, поехала бы. Мне придется. Это не имело никакого отношения ни к Лаогере, ни к тому, что было между нами. Если бы я не поехала, и Генри-Кристиан умер (он вполне мог), я бы никогда не смогла жить в мире сама с собой. Если я явлюсь вовремя, я могу спасти его; никто другой не может. Это было так просто.
Мое сердце резко замерло при мысли о том, что я покину Лаллиброх. Как могу я оставить Иэна и больше не увидеть его? Возможно, оставить их всех и само место навсегда. Но пока я думала об этом, хирург во мне уже признал необходимость и приступил к планированию кратчайшего пути в Филадельфию, обдумывая, что мне будет нужно там, возможные препятствия и сложности, которые могут возникнуть …
И пока мой разум прокручивал все эти мысли, а холодная логика подавляла шок, подавляла эмоции, до меня начало доходить, что у этой ситуации могут быть и другие аспекты.
Лаогера ждала, уставившись на меня и упрямо сжав рот.
- Хорошо, - сказала я, откидываясь на спинку кресла и уставившись на нее холодным взглядом. - Давайте придем к соглашению.
*.*.*
- Итак, - сказала я, не спуская глаз с серой цапли, летящей над озером, - мы заключили сделку. Я отправляюсь в Филадельфию так скоро, как возможно, чтобы заняться Генри-Кристианом. Она выходит замуж за Джоуи, отказывается от содержания … и дает разрешение Джоан уйти в монастырь. Хотя полагаю, нужно оформить это на бумаге, на всякий случай.
Джейми, потеряв дар речи, уставился на меня. Мы сидели в высокой траве на берегу озера, куда я привела его, чтобы рассказать о произошедшем и о том, что еще произойдет.
- Она, Лаогера, сохранила приданое Джоан в неприкосновенности. Джоан возьмет его в качестве вклада в монастырь, - добавила я и глубоко вздохнула, надеясь, что голос мой звучит спокойно. - Я думаю … Майкл уедет через несколько дней. Джоан и я можем отправиться с ним во Францию. Оттуда я сяду на корабль, а он доставит ее в монастырь.
- Ты … - начал он, и я сжала его руку, заставив замолчать.
- Ты не можешь уехать сейчас, Джейми, - сказала я мягко. - Ты знаешь это.
Он закрыл глаза, скривившись, и стиснул мою руку в инстинктивном отрицании очевидного. Я тоже сильно сжала его пальцы, хотя это была его болезненная правая рука. Мысль о том, чтобы оставить его на любое время, чтобы нас разделяло любое пространство – не говоря уже об Атлантическом океане и месяцах разлуки, пока мы не сможем увидеться вновь – заставило мой желудок сжаться, и чувство одиночества и неясного страха заполнило меня.
Он поедет со мной, если я попрошу, даже если только дам ему возможность засомневаться, что ему делать. Я не должна.
Он очень нужен здесь. Нуждается сам в том маленьком отрезке времени, что осталось у них с Иэном, и еще больше ради Дженни, потому что он может утешить ее после смерти Иэна, как не смогут ее дети. И если он чувствовал вину перед Лаогерой за их неудачный брак, какую острую вину будет испытывать он, если оставит сестру в ее отчаянном положении.
- Ты не можешь уехать, - прошептала я настойчиво. - Я знаю, Джейми.
Тогда он открыл глаза и поглядел на меня темными от муки глазами.
- Я не могу позволить тебе уехать. Не без меня.
- Это … ненадолго, - сказала я, проталкивая слова сквозь комок в горле, комок, образовавшийся от боли расставания с ним и от причины, почему это расставание долго не продлиться.
- В конце концов, я путешествовала и дальше сама по себе, - сказала я, пытаясь улыбнуться. Его рот дернулся в попытке ответить, но тревога в его глазах осталась.
Я подняла его искалеченную руку и поцеловала ее, затем прижала ее к своей щеке. Слезы побежали по моему лицу, и он почувствовал влагу на своей руке, потому что притянул меня к себе, и мы долго-долго сидели, прижавшись друг к другу и слушая ветер, который шевелил траву и гонял воду. Цапля достигла другого конца озера и стояла на одной ноге среди водной ряби.
- Нам нужен законник, - сказала я, наконец, не двигаясь. – Нед Гоуэн еще жив?
*.*.*
К моему великому удивлению Нед Гоуэн все еще был жив. Сколько же ему лет, задумалась я, глядя на него. Восемьдесят пят? Девяносто? Он был беззубым и морщинистым, как скомканный бумажный пакет, но все еще веселым, как сверчок, и его адвокатская кровожадность никуда не делась.
Когда-то он составил соглашение о расторжении брака между Джейми и Лаогерой, с удовольствием устроив ежегодные выплаты ей и приданое для Марсали и Джоан. Теперь он с таким же наслаждением приступил к изменению этого соглашения.
- Теперь вопрос о приданом госпожи Джоан, - сказал он, задумчиво облизывая кончик пера. - В первоначальном документе вы, сэр, указали, что эта сумма – должен сказать, очень щедрая сумма – должна быть передана молодой женщине по случаю ее замужества и после этого оставаться в ее единоличной собственности, не переходя к ее мужу.
- Да, это так, - сказал Джейми не очень терпеливо. Он сказал мне наедине, что предпочел бы улечься голым на муравейник, чем иметь дело с адвокатом более пяти минут, а мы уже добрый час разбирались в сложностях этого соглашения. - Что?
- Поскольку она не выходит замуж, - пояснил мистер Гоуэн со снисходительностью к человеку не очень умному, но достойному уважения, так как платил адвокату гонорар, - вопрос в том, может ли она получить свое приданое по контракту …
- Она выходит замуж, - перебил его Джейми. - Она становится христовой невестой, вы, невежественный протестант.
Я взглянула на Неда с некоторым удивлением, поскольку понятия не имела, что он был протестантом. Он не стал возражать и, будучи как всегда наблюдательным, заметил мое удивление, и улыбнулся, сверкнув глазами.
- У меня нет иной религии, кроме закона, мэм, - сказал он. - Соблюдение того или иного ритуала не важно. Бог для меня – олицетворение Правосудия, и я служу ему на этой стезе.
На это утверждение Джейми произвел шотландский звук глубоко в горле.
- Да, и эта стезя приносит вам много добра, а ваши клиенты когда-нибудь сообразят, что вы не папист.
Маленькие темные глаза мистера Гоуэна мерцали, когда он перевел взгляд на Джейми.
- Я уверен, вы не имеете в виду такую низкую вещь, как шантаж, сэр? Я даже не решаюсь произносить это слово, зная благородство вашего характера … и тот факт, что вы не сможете заключить этот чертов контракт без меня.
Джейми глубоко вздохнул и уселся в кресло.
- Да, продолжайте. Что тогда делать с приданым?
- Ага, - мистер Гоуэн с готовностью приступил к делу. - Я говорил с молодой женщиной о ее собственных пожеланиях по этому поводу. Как первоначальный составитель контракта, вы можете с согласия другой подписавшей стороны, которое, насколько я понимаю, было получено, - он сухо кашлянул при этом уклончивом упоминании о Лаогере, - изменить условия первоначального документа. Поскольку, как я уже сказал, госпожа Джоан не собирается выходить замуж, желаете ли вы вообще отменить приданое, сохранить существующие условия или как-нибудь изменить их?
- Я хочу дать деньги Джоан, - сказал Джейми с облегчением от конкретного вопроса.
- Безусловно? - спросил мистер Гоуэн, подняв перо. - Термин «Безусловно» в юриспруденции означает ничто иное, как …
- Вы сказали, что разговаривали с Джоан. Что, черт побери, хочет она?
Мистер Гоуэн выглядел счастливым, как обычно, когда предвидел новые осложнения.
- Она хочет принять лишь малую часть приданого, достаточную для принятия в монастырь. Такой взнос при поступлении в монастырь – обычное дело.
- Да? - Джейми приподнял бровь. - А что с остальной частью?
- Она желает, чтобы остаток был передан ее матери, Лаогере МакКензи Фрейзер, но не безусловно, если вы меня понимаете. Передается на определенных условиях.
Джейми и я обменялись взглядами.
- Какие условия? - спросил он осторожно.
Мистер Гоуэн поднял старческую руку, загибая пальцы по мере перечисления условий.
- Первое, деньги не будут выданы до тех пор, пока в приходской книге Брох Мордхи не будет сделана надлежащая запись о бракосочетании Лаогеры МакКензи Фрейзер и Джозефа Босуэлла Мюррея, засвидетельствованная священником. Второе, должен быть подписан контракт, гарантирующий, что поместье Балригган и все его доходы являются единоличной собственностью Лаогеры МакКензи Фрейзер до ее смерти, после чего перейдет в собственность другого человека согласно надлежащего завещания вышеупомянутой Лаогеры МакКензи Фрейзер. Третье, деньги не должны быть переданы единовременно в полном объеме, а остаются у попечителя и выплачиваются в размере двадцати фунтов в год совместно вышеупомянутым Лаогере МакКензи Фрейзер и Джозефу Босуэллу Мюррею. Четвертое, эти ежегодные выплаты будут использоваться только на содержание и улучшение поместья Балригган. Пятое, ежегодная выплата будет зависеть от получения надлежащей документации об использовании выплат предыдущего года. - Он сложил большой палец, опустил сжатый кулак и поднял вверх один палец другой руки.
- Шестое и последнее, попечителем вышеуказанных средств будет Джеймс Александр Гордон Фрейзер Мюррей из Лаллиброха. Согласны на эти условия, сэр?
- Да, - твердо ответил Джейми, поднимаясь на ноги. - Составьте контракт так, мистер Гоуэн. А теперь, если никто не возражает, я ухожу и выпью стаканчик виски … или два.
Мистер Гоуэн закрыл чернильницу, собрал бумаги ы аккуратную стопку и тоже поднялся, но более медленно.
- Я присоединюсь к вам, Джейми. Хочу послушать об этой войне в Америке. Звучит, как грандиозное приключение!
Глава 83. СЧИТАЯ ОВЕЦ
Со временем Иэн обнаружил, что не может спать. Потребность поехать и найти Рэйчел жгла его так, что он все время ощущал горячие угли где-то под ложечкой. Тетушка Клэр назвала это изжогой, и, наверное, так оно и было. Однако она сказала, что это из-за переедания, но дело было в том, что он едва мог есть.
Он проводил дни со своим отцом, сколько мог. Сидя в углу кабинета и наблюдая, как отец и старший брат занимаются делами Лаллиброха, он не мог понять, как можно встать и уйти, оставив их. Оставив отца навсегда.
Днем были дела, люди, которых нужно посетить и поговорить с ними, земля, по которой нужно было пройти. Ее суровая красота успокаивала, когда его чувства становились невыносимыми. Однако ночью в доме царила тишина, скрипучая тишина, прерывающаяся кашлем отца в отдалении и тяжелым дыханием двух его племянников в комнате рядом с ним. Он начинал чувствовать, как сам дом дышит вокруг него, издавая прерывистые, тяжелые вздохи, и ощущал его тяжесть на своей груди. Тогда он садился на кровати, глотая воздух только для того, чтобы убедиться, что он может. И, наконец, выскальзывал из постели, прокрадывался вниз, держа башмаки в руках, и выходил из кухонной двери, чтобы прогуляться ночью под облаками или звездами. Чистый ветер раздувал угли в его сердце до открытого пламени, и он гулял, пока не находил успокоение в пролитых слезах.
Однажды ночью он обнаружил, что дверь уже открыта. Он осторожно вышел и огляделся, но никого не увидел. Вероятно, молодой Джейми ушел в хлев; должна была отелиться одна из двух коров. Может быть, ему следует пойти и помочь … но жжение под ребрами было болезненным, нужно было сначала немного пройтись. Джейми в любом случае позвал бы его, если бы решил, что ему нужна помощь.
Он отвернулся от дома и надворных построек и направился вверх по склону холма, прошел загон, где бледными бугорками под луной лежали спящие овцы, время от времени издавая негромкое и неожиданное «бе-е», словно видели что-то в своем овечьем сне.
Неожиданное видение предстало перед ним в виде темной фигуры возле изгороди, и он от неожиданности вскрикнул. Потревоженные поблизости овцы испуганно заблеяли.
- Ш-ш-ш, a bhailach[72], - тихо сказала его мать. - Потревожишь овец, и они разбудят даже мертвых.
Теперь он мог разглядеть ее тоненькую фигурку с распущенными волосами, выделяющимися на ее светлой рубашке.
- Кстати о мертвых, - сказал он довольно сердито, заставив сердце встать на место. - Я подумал, вы привидение. Что вы здесь делаете, мама?
- Считаю овец, - сказала она с ноткой юмора в голосе. - Так ведь всегда делают, когда не могут уснуть, да?
- Да, - он подошел и встал рядом с ней, прислонившись к изгороди. - И помогает?
- Иногда.
Они постояли немного, наблюдая, как овцы постепенно успокаиваются. От них пахло грязью, жеваной травой, овечьим дерьмом и сальной шерстью, и Иэн обнаружил, что быть рядом с ними удивительно уютно.
- А счет помогает, когда точно знаешь, сколько их? - спросил он после короткого молчания. Мать покачала головой.
- Нет, я перечисляю их по именам. Это словно перебираешь четки, только ничего не просишь. Просить очень утомительно.
Особенно когда знаешь, что ответ будет отрицательный, подумал Иэн и, движимый неожиданным порывом, обнял ее за плечи. Она удивленно хмыкнула, но затем расслабилась, прислонившись к нему головой. Он чувствовал ее тонкие косточки, легкие, как у птицы, и ему казалось, что его сердце разорвется.
Они постояли так некоторое время, а потом она мягко высвободилась, отодвинулась и поглядела на него.
- Хочешь спать?
-Нет.
- Ладно. Тогда идем, - не дожидаясь ответа, она развернулась и пошла в темноту прочь от дома.
Луна была в первой четверти, и он находился вне дома достаточно долго, чтобы его зрение приспособилось, так что следовать за ней было просто, даже через спутанную траву, камни и кусты вереска, росшего на склоне холма.
Куда она ведет его? Или скорее, зачем? Они шли вверх к старой башне и кладбищу, расположенному рядом с ней. Он почувствовал холод в сердце. Она собиралась показать место для могилы отца?
Но она внезапно остановилась и наклонилась. Он едва не налетел на нее. Выпрямившись, она повернулась к нему и положила в его руку камень.
- Сюда, - мягко сказала она и подвела его к маленькому квадратному камню, торчащему из земли. Он подумал, что это могила Кейтлин – девочки, родившейся перед Дженни и прожившей всего один день – но потом увидел, что камень с именем Кейтлин находился на нескольких футах в стороне. Он присел на корточки перед могилой и, проведя пальцем по вырезанной надписи, прочитал имя.
«Yeksa’a»
- Мама, - произнес он странно прозвучавшим даже для собственных ушей голосом.
- Все в порядке, Иэн? - спросила она немного встревожено. - Твой отец сказал, что не уверен в правильности написания индейского имени. Я вырезала на камне оба имени. Думала, это будет правильно.
- Оба имени? - его пальцы двинулись ниже и нашли второе имя.
«Изобель»
Он сильно сглотнул.
- Все правильно, - тихо сказал он и прижал ладонь к холодному камню.
Она присела рядом с ним и положила свой камень на могилу. Это всегда делается так, подумал он, когда приходишь навестить мертвого. Ты оставляешь здесь камень, как знак, что ты был здесь, что не забыл.
Камень все еще был в руке. Слезы бежали по его лицу, и мать положила ладонь на его руку.
- Все в порядке, mo duine[73], - мягко сказала она. - Поезжай к своей девушке. Ты всегда будешь здесь с нами.
Пар от слез поднялся, как фимиам из его сердца, и он аккуратно положил камень на могилу своей дочери. В безопасности среди своей семьи.
И лишь много дней спустя среди океана он понял, что мать назвала его мужчиной.
Глава 84. СПРАВА ОТ ТЕБЯ
Иэн умер сразу после наступления рассвета. Ночь выдалась адской; дюжину раз Иэн почти утопал в собственной крови, захлебывался, выпучив глаза, и выгибался в конвульсиях, извергая кусочки легких. Постель выглядела так, будто там произошла резня, а в комнате пахло потом от отчаянной, тщетной борьбы и присутствием смерти.
В конце концов, он обессилел и лежал неподвижно, худая грудь едва приподнималась, и звук дыхания напоминал слабый хрип, похожий на шелест шиповника у окна.
Джейми отступил, чтобы дать место рядом с Иэном молодому Джейми как старшему сыну. Дженни просидела всю ночь по другую сторону от мужа, вытирая кровь, зловонный пот и все отвратительные жидкости, которые сочились из Иэна, растворяя его тело на их глазах. Но ближе к концу Иэн поднял правую руку и прошептал: «Джейми». Он не открыл глаз, но все знали, какого Джейми он звал, и молодой Джейми отступил в сторону, чтобы его дядя мог подойти и взять эту ищущую руку.
Костлявые пальцы Иэна с удивительной силой сомкнулись вокруг его ладони. Он что-то пробормотал слишком тихо, чтобы расслышать, а затем отпустил руку Джейми, но не потому, что наступила смерть. Просто он сказал, что хотел, и позволил руке упасть открытой ладонью к своим детям.
Он больше не говорил, но был спокойным, его тело, казалось, уменьшилось, жизнь и дыхание покидали его. Когда раздался его последний вздох, они в мрачной тоске ждали следующего и только после целой минуты молчания начали исподтишка переглядываться, украдкой поглядывая на разворошенную кровать, на неподвижное лицо Иэна, и постепенно осознавая, что все закончилось.
*.*.*
Расстроилась ли Дженни, подумал он, тем, что последние слова Иэна были обращены к нему? Нет, решил он. Единственной милостью в долгом уходе его зятя заключалась в том, что у него было время попрощаться. Он поговорил с каждым их своих детей. Джейми это знал. Утешил их, как мог, может быть, дал несколько советов и, по крайней мере, уверил их в своей любви.
Он стоял рядом с Дженни, когда Иэн умер. Она вздохнула и как будто осела, словно из нее внезапно выдернули железный стержень. В ее лице не было горя – он знал, что только в данный момент – только облегчение, что все закончилось, ради самого Иэна, ради всех их.
Конечно, за месяцы, прошедшие с того времени, как они узнали о смертельной болезни мужа, у нее с Иэном было время обговорить все, что нужно.
Что бы он сказал Клэр в такой ситуации, внезапно подумал он. Вероятно то, что сказал при расставании. «Я люблю тебя. Мы встретимся снова.» В конце концов, он не знал можно ли сказать лучше.
Он не мог оставаться в доме. Женщины обмыли Иэна, положили его в гостиной и теперь погрузились в яростную оргию готовки и уборки, поскольку весть о смерти Иэна уже распространилась, и на ночное бдение начали приходить люди.
День начался с моросящего дождя, но теперь он прекратился. Он прошел через огород и поднялся на вал, где под деревом сидела Дженни. Он мгновение колебался, но затем подошел и сел рядом. Она могла прогнать его, если хотела остаться одна.
Она не прогнала, а протянула руку, которую он взял, удивившись тому, какая она хрупкая и какие у нее тонкие кости.
- Я не хочу быть здесь, - сказала она спокойно.
- Я понимаю тебя, - сказал он, взглянув на дом. Дерево было покрыто новыми листьями, зелеными и влажными от дождя, но кто-нибудь скоро найдет их. - Может быть, спустимся вниз к озеру?
- Нет, я хочу уехать отсюда. Из Лаллиброха. Навсегда.
Он был изумлен.
- Ты же не это имеешь в виду на самом деле, - начал он осторожно. - Конечно, такое потрясение. Ты не должна …
Она покачала головой и приложила к груди ладонь.
- Что-то во мне разбилось, Джейми, - тихо сказала она. - Что-то, что привязывало меня … Теперь нет.
Он не знал, что сказать. Он избегал смотреть на старую башню и кладбище у ее подножия, когда вышел из дома, не способный вынести вида темного влажного пятна разрытой земли, но теперь он повернулся в ту сторону и указал туда приподнятым подбородком.
- И ты оставишь Иэна? - спросил он.
Она произвела тихий горловой звук и яростно прижала ладонь к сердцу.
- Иэн со мной, - сказала она и выпрямилась, противостоя свежевырытой могиле. - Он никогда не оставит меня, а я – его. - Она повернулась к нему и взглянула красными, но сухими глазами.
- Он никогда не оставит тебя тоже, Джейми, - сказала она. - Ты это знаешь также хорошо, как я.
Слезы внезапно наполнили его глаза, и он отвернулся.
- Да, я знаю, - пробормотал он и надеялся, что это правда. Но сейчас то место внутри него, где он привык находить Иэна, было пустым, полым и гулким, как бодран. Вернется ли он туда? Или Иэн лишь переместился в другую часть его сердца, туда, куда он еще не заглянул? Он надеялся, но пока не стал искать, боясь ничего не найти.
Он хотел сменить тему, дать ей время подумать. Но трудно придумать что говорить, кроме смерти Иэна. Или смерти вообще. Все потери одинаковы, и одна потеря, одна единственная смерть – ключ к вратам, открывающим память.
- Когда умер папа … - сказал он к своему удивлению и удивлению Дженни. - Скажи мне, что происходило.
Он почувствовал, что она повернулась к нему, но не поднял глаз от своих рук. Пальцы его левой руки медленно поглаживали толстый красный шрам на правой ладони.
- Его привезли домой, - начала она, наконец. - В телеге. С ним был Дугал МакКензи. Он сказал, что отец увидел, как тебя били кнутом, и внезапно упал, а когда его подняли, одна сторона его лица была искажена, а другая обмякла. Он не мог говорить, не мог ходить, и они привезли его домой.
Она замолчала, сглотнув, не сводя взгляда с башни и кладбища.
- Я привезла врача для него. Он пустил отцу кровь несколько раз, жег что-то в курильнице и подносил ее к папиному носу. Он пытался напоить его лекарством, но папа не мог глотать. Я капала воду на его язык, но это все. - Она глубоко вздохнула. - Он умер на следующий день, в полдень.
- А-а … Он ничего не говорил?
Она покачала головой.
- Он вообще не мог говорить. Только кривил рот время от времени и издавал булькающие звуки, - она сжала губы. - Но я видела, ближе к концу он пытался говорить. Его рот шевелился, а глаза смотрели на меня, пытаясь заставить меня понять. - Она взглянула на него.
- Он произнес «Джейми» один раз. Я уверена. Я подумала, что он спрашивал о тебе, и ответила, что Дугал сказал, что ты жив и с тобой все будет в порядке. Это, казалось, его немного успокоило, и вскоре он умер.
Он тяжело сглотнул. Снова пошел дождь, небольшой, капельки застучали по листьям над головой.
- Taing[74], - сказал он, наконец, тихо. - Я хочу, чтобы я мог попросить у него прощения.
- Не надо, - сказала она также тихо. - Он знал это.
Он кивнул, на мгновение не способный говорить. Совладав с собою, он взял ее руку.
- Хотя я могу попросить прощения у тебя, a pìuthar[75], и прошу.
- За что? - удивилась она.
- Что поверил Дугалу, когда он сказал мне … ну, что ты стала шлюхой английского солдата. Я был дураком. - Он посмотрел на свою искалеченную руку, не желая смотреть ей в глаза.
- Ладно, - сказала она и положила свою легкую прохладную, как новые листья над ними, руку на его. - Ты нуждаешься в этом. Не я.
Они немного посидели в мирной тишине, не отпуская рук.
- Где он сейчас, как ты думаешь? - внезапно спросила Дженни. - Иэн, я имею в виду.
Он взглянул на дом, затем на ждущую свежую могилу, но конечно Иэна там не было. На мгновение он почувствовал панику, пустота в его сердце вернулась, но затем все внезапно изменилось, и он с удивлением понял, что знает, что Иэн сказал ему.
«Справа от тебя, друг». Он был справа. Охраняя его с его слабой стороны.
- Он просто здесь, - сказал он Дженни, кивнув на место между ними. - Где должен быть.
ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ
Пожиная плоды бури
Глава 85. ВЕДЬМИН СЫН
Когда Роджер и Баккли подъехали к дому, Аманда выскочила им навстречу и вернулась к матери, размахивая голубой пластиковой вертушкой на палочке.
- Мама, смотри что у меня!
- О, какая красивая! - Брианна наклонилась и подула на вертушку, заставив ее вращаться.
- Я! Я! - Аманда стала дуть, надувая щечки, так старательно, что голова у нее немного закружилась.
- Дуй сбоку, a leannan[76], - Уильям Баккли вышел из-за автомобиля, подхватил Аманду на руки и мягко повернул ее руку так, что диск расположился перпендикулярно ее лицу. - Теперь дуй. - Он наклонился и подул вместе с ней. Диск закрутился и зажужжал, как майский жук.
- Вот так хорошо, да? Дальше продолжай сама, - он с извинением пожал плечами, глядя на Бри, потом понес Аманду по дорожке. Девочка прилежно дула на вертушку. Они прошли мимо Джема, который подошел полюбоваться игрушкой. Роджер вышел из автомобиля с парой пакетов и остановился поговорить с женой.
- Если бы у нас была собака, она бы тоже восхищалась им? - пробормотала она, кивнув на своего гостя, который сейчас оживленно болтал с обоими детьми.
- «… можно улыбаться, улыбаться и быть мерзавцем»[77], - ответил Роджер, наблюдая за ним сузившимися глазами. - И оставив в стороне инстинкты, я не думаю, что и дети и собаки хорошие судьи в этом вопросе.
- Мм-м. Он сказал тебе еще что-нибудь, пока вы ездили? - Роджер возил Уильяма Баккли в Инвернесс, пополнить его гардероб, ибо кроме джинсов, рубашки и жакета от благотворительной организации одежды у него не было.
- Немного. Я спросил его, как он сюда попал, я имею в виду в Лаллиброх, и зачем он здесь слонялся. Он сказал, что увидел меня на улице в Инвернессе и сразу узнал, но я сел в машину и уехал, прежде чем он решился со мной поговорить. Однако он видел меня еще раз или два и осторожно расспросил, где я живу. Он … - Роджер остановился и посмотрел на нее с полуулыбкой. - Учитывая, кто он и откуда явился, он решил, что я, должно быть, из волшебного народа.
- Действительно?
- Да. Ну, я выжил, когда меня повесили, а большинство людей не смогли бы, - его рот немного искривился, когда он дотронулся до шрама на горле. - И я … мы путешествовали сквозь камни. Я имею в виду, что могу его понять.
Несмотря на беспокойство, она весело фыркнула.
- Да? Ты имеешь в виду, что он тебя боится?
Роджер пожал плечами.
- Боялся. И думаю, что я верю ему, хотя скажу, что в данном случае он хорошо притворяется.
- Ты бы испугался, если бы пришлось столкнуться с могущественным сверхъестественным существом? Или попытался вести себя круто? Быть альфа-самцом, как выразилась бы мама. Или настоящим мужчиной, как говорит папа. Вы с папой оба действуете как Джон Уэйн[78], когда происходит что-то подозрительное, а этот парень родственник вам обоим.
- Хорошее замечание, - сказал он, хотя его рот дернулся при словах о «могущественном сверхъестественном существе». Или, возможно, при упоминании Джона Уэйна. - И он признался, что в шоке от всего происходящего. Я мог бы ему посочувствовать.
- Мм-м. И мы знали, что делали. Типа того. Он рассказал мне, что происходило, когда он проходил сквозь камни. Он рассказывал тебе?
Они шли медленно, но почти достигли дверей. Она могла слышать в коридоре голос Энни, которая что-то спрашивала, восклицания детей и перекаты низкого голоса Уильяма Баккли.
- Да. Он хотел – очень хочет – вернуться в свое время. Очевидно, он был уверен, что я знаю, как это сделать, и потому он должен найти меня. Но только дурак явится прямо к чужой двери к незнакомцу, которого едва не убил, и уж тем более к незнакомцу, который может прибить тебя на месте или превратить в ворону, - он снова пожал плечами.
- Поэтому он оставил свою работу и стал слоняться здесь. Полагаю, чтобы проверить, не выбрасываем ли мы человеческие кости через заднюю дверь. Однажды Джем столкнулся с ним у старой башни, и он сказал ему, что он Наклави, отчасти для того, чтобы отпугнуть его, но также в надежде, что, если сын расскажет мне про Наклави, я заявлюсь туда и сделаю что-нибудь волшебное. А если бы я так поступил … - он поднял руки ладонями вверх.
- Если бы ты это сделал, он бы понял, что ты опасен, но он бы также узнал, что у тебя есть власть отправить его обратно. Как у волшебника из страны Оз.
Он мгновение смотрел на нее.
- Мало кто меньше всего похож на Джуди Гарленд[79], чем он … - начал он, но его прервала Энни Макдональд, спрашивая, долго ли они собираются кормить комаров, когда на столе стоит ужин? Извинившись, они вошли внутрь.
*.*.*
Брианна ела, даже не замечая, что было на тарелке. Джем собирался снова переночевать у Бобби и в субботу отправиться на рыбалку с ним и Робом в поместье Ротимурс. При упоминании рыбалки она ощутила небольшую боль в сердце. Она вспомнила, как ее отец терпеливо учил Джема забрасывать удочку, используя самодельное удилище и веревочку, все что у них было. Будет ли помнить он?
И все же лучше, если его не будет дома. Ей и Роджеру придется сесть с Уильямом Баккли и решить, каким образом вернуть мужчину в его собственное время, и лучше, если Джем не будет слоняться поблизости, грея уши. Стоит ли им посоветоваться с Фионой, вдруг подумала она.
Фиона Грэхем была внучкой старой миссис Грэхем, которая вела дом приемного отца Роджера, преподобного Уэйкфилда. Очень порядочная пожилая миссис Грэхем также была «призывающей» – держательницей одной старой традиции. На празднике огня Белтайн женщины, чьи семьи передали им эту традицию, встречались на рассвете и, одетые в белое, исполняли танец, который, по словам Роджера, был древним норвежским хороводом. И в конце призывающая поет слова, которые никто из них не понимал, зовя солнце, и оно поднималось над горизонтом так, что его луч проходил прямо сквозь расщелину расколотого камня.
Миссис Грэхем мирно умерла во сне несколько лет назад, но оставила свои знания и роль призывающей своей внучке Фионе.
Фиона помогла Роджеру, когда он прошел сквозь камни в поисках Брианны, даже пожертвовала ему свое собственное обручальное кольцо с бриллиантом, после того как его первая попытка закончилась примерно так, как описал Уильям Баккли: пламенем в центре круга.
Добыть драгоценный камень для них не проблема, подумала она, машинально передавая тарелку с салатом Роджеру. Судя по тому, что им было известно на данный момент, это не обязательно должен быть ужасно дорогой камень или даже большой. Гранатов в медальоне матери Роджера, очевидно, хватило, чтобы уберечь его от смерти во время первой неудачной попытки.
Она внезапно подумала о следе ожога на груди Уильяма Баккли и поняла, что смотрит на него, а он смотрит на нее в ответ. Она подавилась куском огурца, и последовавшая за этим суета, состоящая из ударов по спине, кашля и питья воды, к счастью, объяснила ее покрасневшее лицо.
Наконец, все вернулись к своей еде, но она ощущала, как Роджер искоса поглядывал на нее. Она кинула на него короткий взгляд из-под ресниц и легким наклоном головы сказала: «Позже. Наверху». Он успокоился и продолжил трехсторонний разговор с «дядей Баккли» и Джемми о ловле форели.
Она хотела поговорить с ним о том, что рассказал Баккли, и решить, что с ним делать, как можно скорее. Говорить ему о том, что Уильям Баккли сказал о Робе Кэмероне, она не собиралась.
*.*.*
Роджер лежал в постели, глядя на лунный свет, падающий на лицо спящей Брианны. Было уже довольно поздно, но он не мог уснуть. Странно, потому что обычно он засыпал через несколько секунд после того, как занимался с ней любовью. К счастью, она тоже так делала, и сегодня вечером, свернувшись калачиком в его объятиях, как большая ласковая креветка, быстро погрузилась в сон.
Это было чудесно, но немного по-другому. Она почти всегда была готова заниматься любовью, даже страстно желала, и в этот раз было также. Она позаботилась, чтобы запереть дверь спальни на засов. Он установил его, потому что Джем научился взламывать замки в семь лет. На самом деле она все еще была заперта, и, увидев это, он осторожно вылез из-под одеяла, чтобы отодвинуть засов. Джем ночевал у своего нового лучшего друга Бобби, но если они понадобятся ночью Мэнди, он не хотел, чтобы дверь была заперта.
В комнате было прохладно, но приятно. Они установили электрические обогреватели, которых едва хватило бы на зимние температуры в Хайленде, но вполне хватало для поздней осени.
Бри была горячей; он мог поклясться, что во время сна температура ее тела поднималась на два-три градуса, и она часто сбрасывала одеяло. Теперь она лежала обнаженная по пояс, закинув руки за голову и слабо сопела. Он рассеянно помял свои яйца, лениво размышляя, смогут ли они сделать еще один заход. Он полагал, что она не будет возражать, но …
Но, возможно, ему не следует. Часто он входил в нее, не торопясь, пока в конце концов не срывался, когда она впускала его, конечно, охотно, но всегда с мгновением колебания, издав какой-то легкий вздох, который вовсе не означал сопротивление. Он думал, что это был способ убедить себя – если не его – что она имеет право отказаться. Он не думал, что она вполне осознавала, что делала, и он никогда не говорил ей об этом, не желая, чтобы между ними возникала какая-либо тень.
Сегодня вечером все было немного по-другому. Она сопротивлялась более заметно, а затем уступила, с какой-то свирепостью притянув его к себе и вцепившись ногтями в его спину. И он …
На одно мгновение он остановился, но тут же у него возникло безумное желание безжалостно оттрахать ее, чтобы показать себе – если не ей – что она действительно принадлежит ему, а не себе, неприкосновенной.
И она его подстрекала.
Он заметил, что все-то не убрал руку и теперь смотрит на жену, словно римский солдат, который оценивает вес и размеры одной из сабинянок. Raptio – латинское слово, обычно переводимое как «изнасилование», хотя на самом деле оно означало похищение или захват. Raptio, хищник, хватающий добычу. В этот момент он обратил внимание, что гениталии под его рукой в одностороннем порядке решили, что нет, она совсем не будет возражать.
Кора головного мозга, быстро подавленная чем-то более древним и более низменным, отважилась на последнюю слабую мысль, что все по-другому, потому что в доме присутствует незнакомец, особенно такой, как Уильям Баккли Маккензи.
- Ну, к самайну он отсюда уберется, - пробормотал Роджер, подходя к кровати. Тогда портал в камнях должен открыться, и с каким-нибудь драгоценным камнем в руке этот ублюдок вернется к свой жене …
Он скользнул под простыни, крепко прижал жену к себе, твердо ухватив ее за очень теплую задницу, и прошипел ей на ухо: «Я возьму тебя … и твою маленькую киску тоже».
Ее тело затряслось от беззвучного смеха и, не открывая глаз, она протянула руку и провела ногтем по его весьма чувствительной плоти.
- Я т-а-а-ю, - пробормотала она.
*.*.*
После этого он уснул, но проснулся через несколько часов, не чувствуя сна ни в одном глазу.
«Это из-за него, - подумал он, снова выползая из постели. - Я не смогу спать спокойно, пока мы не избавимся от него.» Он не утруждал себя, чтобы двигаться бесшумно. По слабому храпу Брианны он мог сказать, что для мира она умерла. Он натянул пижаму на голое тело, вышел в коридор и прислушался.
По ночам Лаллиброх разговаривал сам с собой, как все старые дома. Роджер привык к внезапным резким трескам, когда деревянные балки в комнате остывали, и даже к скрипу коридора второго этажа, как будто кто-то быстро ходил по нему взад-вперед. Дребезжание окон при западном ветре приятно напомнило ему храп Брианны. Однако сейчас было удивительно тихо.
Уильяма Баккли разместили в дальнем конце коридора, без слов решив, что не хотят, чтобы он находился наверху, на одном этаже с детьми. Следует держать его рядом, следить за ним.
Роджер тихо шел по коридору, прислушиваясь. В щели под дверью Баккли было темно, и изнутри комнаты доносился глубокий ровный храп, прервавшийся один раз, когда спящий повернулся в постели, пробормотал что-то непонятное и снова погрузился в сон.
- Все в порядке, - пробормотал Роджер про себя и отвернулся. Кора его головного мозга, которую ранее прервали, теперь возобновила ход своих мыслей. Конечно, это было связано с присутствием в доме незнакомца … и незнакомца подозрительного. И он, и Брианна чувствовали смутную угрозу от его присутствия.
В его случае под настороженностью скрывался, в основном, гнев, а также изрядная доля растерянности. Он, как по чистой необходимости, так и по религиозным убеждениям, простил Уильяма Баккли за его роль в повешении, лишившего его голоса. Ведь мужчина не пытался убить его лично и не мог знать, что произойдет.
Но было гораздо легче простить того, кто умер двести лет назад, чем сохранить это прощение, когда этот тип живет у вас под носом, ест вашу еду и очаровывает вашу жену и детей.
«И давайте не будем забывать, что он к тому же ублюдок», - яростно думал Роджер, спускаясь в темноте по лестнице. На генеалогическом древе, которое он показал Уильяму Баккли Маккензи, его имя аккуратно нанесено на бумаге между родителями и сыном. Однако диаграмма была лживой. Уильям Баккли Маккензи был подкидышем: внебрачным отпрыском Дугала МакКензи, военного вождя клана МакКензи, и ведьмы Джейлис Дункан. И Роджер думал, что Уильям Баккли об этом не знает.
Оказавшись внизу, он включил свет и пошел на кухню, проверить, закрыта ли задняя дверь.
Они с Брианной обсуждали этот вопрос, но еще не пришли к соглашению. Он считал, что не стоит будить спящего пса. Какая будет польза, если мужчина узнает правду о своем происхождении? Хайленд, породивший эти две дикие души, исчез еще во времена Уильяма Баккли.
Бри настаивала на том, что Баккли имеет право знать правду, хотя не могла аргументировать – почему.
«Ты тот, кем себя считаешь, всегда был, - расстроенно сказала она, наконец, но не прекращая попыток объяснить. - А я нет. Думаешь, было бы лучше, если бы я никогда не узнала, кто мой настоящий отец?»
Честно говоря, может быть, было и лучше, подумал он. Это знание разрушило их жизни, подвергло их обоих ужасным испытаниям. Оно забрало его голос. Чуть не лишило его жизни. Подвергло ее опасности, изнасилованию, сделало ее виновной в убийстве мужчины – он с ней об этом не говорил. Вероятно, ему следует. Иногда он видел тяжесть всего этого в ее глазах и понимал – почему. Он нес такую же тяжесть.
И все же … выбрал бы он не знать то, что знал теперь? Никогда не жить в прошлом, не встретить Джейми Фрейзера, не увидеть ту сторону Клэр, которая существовала только в присутствии Джейми.
В конце концов, в Эдемском саду было не дерево добра и зла. Это было дерево познания добра и зла. Знание может быть отравленным даром, но это все же дар, и мало кто добровольно отдаст его обратно. Что, по его мнению, было даже к лучшему. Это была его точка зрения в дискуссии.
- Мы не знаем, какой вред это может причинить, - аргументировал он. - Но мы не знаем, что это не причинит вреда, и вреда серьезного. И какая польза этому человеку, если он узнает, что его мать сумасшедшая колдунья и убийца, а отец – прелюбодей и к тому же покушался на убийство? Для меня стало достаточно шоком, когда твоя мать рассказала мне о Джейлис Дункан, а ее от меня отделяют восемь поколений. И прежде чем ты спросишь: да, я мог бы жить, не зная этого.
Она прикусила губу и неохотно кивнула.
- Просто … я все время думаю о Вилли, - сказала она, наконец, сдаваясь. - Не об Уильяме Баккли. Я имею в виду … моего брата. - Она, как всегда, слегка покраснела от смущения, произнося это слово. - Я действительно хотела бы, чтобы он знал. Но папа и лорд Джон … они не хотели, чтобы он знал, и, возможно, они правы. У него хорошая жизнь, И они сказали, что он не сможет продолжать эту жизнь, если я ему расскажу.
- Они были правы, - прямо сказал Роджер. - Сказать ему – если бы он в это поверил - значило бы заставить его жить в состоянии обмана и отрицания, которые сожрали бы его заживо, или открыто признать, что он внебрачный сын шотландского преступника. Как будто бы это просто. Но не в культуре восемнадцатого века.
- У него не смогут отнять титул, - возразила Бри. - Па сказал, что по британским законам ребенок, рожденный в браке, является законным наследником мужа, независимо от того, был ли муж настоящим отцом или нет.
- Да, но представь, что ты живешь с титулом, на который, по твоему мнению, не имеешь права, зная, что кровь в твоих жилах не такая голубая, как ты всегда считал. Люди вокруг называют тебя «Лорд Такой-то», а ты думаешь, как бы они тебя называли, если бы знали правду, - он легонько потряс ее в попытке заставить понять.
- В любом случае, это разрушило бы его жизнь так же верно, как если бы его посадили на бочонок с порохом и подожгли фитиль. Вы не знаете, когда раздастся взрыв, но он произойдет.
- Ммфм, - произнесла она, и на этом спор закончился. Но это не было звуком согласия, и он знал, что спор еще не окончен.
Он проверил все окна и двери на первом этаже, закончив свой обход в кабинете.
Он вошел в комнату и включил свет. Спать не хотелось совсем, нервы были на пределе. Почему, задался он вопросом. Дом пытался что-то сказать ему? Он немного фыркнул. Трудно не фантазировать посреди ночи в старом доме, когда ветер дребезжит в оконных стеклах. И все же обычно он чувствовал себя в этой комнате очень комфортно, чувствовал, что это его место. Что случилось?
Он быстро окинул взглядом стол, широкий подоконник с маленьким горшком с желтыми хризантемами, который поставила туда Бри, полки …
Он остановился как вкопанный, сердце колотилось в груди. Змейки на полке не было. Нет, нет, была. Его блуждающий взгляд остановился на ней. Однако она находилась в другом месте, не перед деревянной шкатулкой, в которой хранились письма Клэр и Джейми, а перед книгами, на две полки ниже.
Он взял ее, машинально поглаживая большим пальцем старую полированную вишнёвую древесину. Возможно, Энни Макдональд передвинула ее? Нет. Она вытирала пыль и подметала в кабинете, но никогда ничего не сдвигала с места. Он видел, как она взяла пару калош, небрежно оставленных посреди прихожей, осторожно подмела под ними и поставила обратно на то же место, с брызгами грязи и прочим. Она бы никогда не сдвинула змейку.
Еще менее вероятно, что ее сдвинула Брианна. Он знал, сам не зная почему, что она чувствует тоже, что и он. Змейка Вилли Фрейзера охраняла сокровище его брата.
Он снял шкатулку прежде, чем мысли в его голове пришли к логическому заключению.
Тревожные колокола звонили со всех сторон. Содержимое шкатулки было перемешано. Книжки находились сверху над письмами, а не внизу. Он вынул письма, кляня себя, что не удосужился пересчитать их. Как он узнает, если какое-либо письмо исчезнет?
Он быстро рассортировал их, прочитанные и непрочитанные, и решил, что стопка непрочитанных осталось примерно такой же. Кто бы ни рылся в шкатулке, он не открыл их. Уже лучше. По-видимому, он не хотел быть обнаруженным.
Он торопливо пролистал раскрытые письма и сразу понял, что не хватает того, что было написано на бумаге с впечатанными цветами, которую сделала Брианна. Первое. Господи, о чем там говорилось? «Мы живы». Он это помнил. А потом Клэр рассказала все о взрыве и уничтожении в пожаре Большого дома. Писала ли она там, что они собираются в Шотландию? Может быть. Но почему, черт возьми, это должно ...
Двумя этажами выше Мэнди села в кровати и заорала, как банши.
*.*.*
Он влетел в комнату Аманды за полшага до Брианны и схватил ее на руки, прижав к бешено колотящемуся сердцу.
- Джемми, Джемми! - рыдала она. - Он ушел, он ушел. Ушел! - Последнее слово она прокричала пронзительно и напряглась, воткнув ноги ему в живот.
- Эй, эй! - уговаривал он, пытаясь ее успокоить. - Все в порядке. Джемми в порядке. Он в порядке, только ушел к Бобби с ночевкой. Он будет дома утром.
- Он ушел! - она извивалась, как угорь, не пытаясь вырваться, а от пароксизма отчаяния и горя. - Его нету здесь, его нету здесь!
- Да, я сказал, он у Бобби …
- Не там, - заявила она, стуча ладонью по своей голове. - Не здесь. Не здесь со мной!
- Детка, иди сюда, - позвала ее Бри, беря на руки
- Мама, мама! Джемми ушел! - она прижалась к Бри, продолжая стучать себя по голове. - Он не со мной!
Бри быстро пробежала рукой по телу дочери, проверяя температуру, гланды, мягкий животик …
- Не с тобой? - повторила она, пытаясь вывести Мэнди из панического состояния. - Скажи маме, как это его нет с тобой, милая?
- Не здесь! - в отчаянии Мэнди боднула головой в грудь матери.
- Ух!
Дверь в конце коридора открылась, и вышел Уильям Баккли в пижаме Роджера.
- Во имя Святой девы, что за шум? - спросил он.
- Он забвал его, он забвал его! - закричала Мэнди и уткнулась головой в плечо Бри.
- Не знаю, - Баккли нахмурился. - Его нет в кровати?
- Нет, его там нет! - рявкнула Брианна. - Вы же сами видели, что он уехал. - Она протолкнулась между мужчинами. - Прекратите сейчас же! Роджер, возьми Мэнди. Я позвоню Мартине Хурраг. - Она сунула Аманду в руки мужа и быстро пошла к лестнице. Ее торопливо надетые одежды шуршали, как листья.
Роджер покачивал Аманду, встревоженный и почти поддавшийся ее панике. Она излучала страх и отчаяние, как радиобашня, и его дыхание было неровным, а руки мокрыми от пота в тех местах, к которым прикасалась ее пижама с Винни-пухом.
- Тише, a chuisle[80], - сказал он так спокойно, как мог. - Тише. Мы все поправим. Ты скажешь папе, что тебя разбудило, и я это исправлю. Обещаю.
Она послушно попыталась унять рыдания, потирая глаза своими пухлыми кулачками.
- Джемми, - простонала она. - Я хочу Джемми.
- Мы заберем его домой прямо сейчас, - пообещал Роджер. - Расскажи, что тебя разбудило? Плохой сон?
- Угу, - она прижалась к нему теснее с наполненным страхом лицом. - Большие камни. Они квичали на меня!
Ледяная вода пробежала по его венам. Иисус, о, Иисус. Может, она вспомнила путешествие сквозь камни.
- Да, я понял, - сказал он, утешающе поглаживая ее. Он понимал. Он видел эти камни в своей памяти, чувствовал их и слышал. Повернув голову, он увидел бледное лицо Уильяма Баккли и понял, что он тоже услышал в голосе Мэнди правду.
- Что случилось потом, a leannan[81]? Ты подошла близко к этим большим камням?
- Не я. Джем! Этот человек забвал его и камни его съели! - Мэнди снова сорвалась в рыдания.
- Этот человек, - повторил Роджер медленно и немного повернулся, чтобы дочь могла видеть Уильяма Баккли. - Это тот человек? Дядя Бак?
- Нет, не-е-е-т, двугой! - она выпрямилась, уставившись на него огромными наполненными слезами глазами, чтобы заставить его понять. - Папа Бобби!
Он услышал шаги Брианны на лестнице. Быстрые и неровные, словно она по дороге стукалась о стену, теряя равновесие.
Она появилась на лестничной площадке, и все волоски на его теле приподнялись при виде ее белого лица с огромными глазами.
- Он исчез, - хрипло произнесла она. - Мартина говорит, что он не был с Бобби. Она вообще не ждала его сегодня. Я попросила ее пойти и посмотреть … Роб живет через три дома. Она говорит, что его машины нет.
*.*.*
Руки Роджера онемели от холода, а руль стал скользким от пота. Он свернул с шоссе на такой скорости, что колеса слегка приподнялись, и машина накренилась. Уильям Баккли ударился головой об окно.
- Извини, - машинально пробормотал Роджер и получил в ответ согласное кряхтение.
- Будь осторожен, - сказал Баккли, потирая висок. - Загонишь нас в канаву, и что потом?
Что тогда, действительно? С огромным усилием он ослабил нажатие ноги на газ. Луна приближалась к закату, и ее бледная четвертушка почти не освещала пейзаж, черный, как смоль. Фары маленького Морриса едва прорезали темноту, и его лучи метались, подпрыгивая на грунтовой дороге, ведущей на Крейг-на-Дун.
- Почему, черт побери, этот trusdair[82] забрал твоего сына? - Баккли открыл окно и высунул голову, пытаясь видеть лучше, чем через покрытое пылью стекло. - И зачем, ради всего святого, привозить его сюда?
- Откуда я знаю? - произнес Роджер сквозь зубы. - Может быть, он считал, что нужна кровь, чтобы открыть камни. Христос, зачем я написал про это? - он с отчаянием стукнул по рулю.
Баккли моргнул, но его взгляд тут же стал острым.
- Это так? - настойчиво спросил он. - Так вы это делаете? Кровь?
- Нет, черт побери! - крикнул Роджер. - Это время года и драгоценные камни. Так мы думаем.
- Но ты написал о крови и поставил рядом вопросительный знак.
- Да, но … Постой. Ты что тоже читал мой блокнот, ты придурок.
- Придержи язык, сынок, - сказал Уильям Баккли мрачно, но хладнокровно. - Конечно, читал. Я читал в твоем кабинете все, что попадалось под руку, и ты на моем месте тоже читал бы.
Роджер подавил охватившую его панику настолько, что смог коротко кивнуть.
- Да, возможно. А если бы ты забрал Джема … я бы убил тебя, как только нашел, но, возможно, я бы понял тебя. Но этот ублюдок! Ради бога, о чем он думает?
- Успокойся, - коротко посоветовал Баккли. - Ты не поможешь своему ребенку, если потеряешь голову. Этот Кэмерон … он один из нас?
- Не знаю. Я не знаю, черт побери.
- Значит, есть еще другие? Не только в нашей семье?
- Я не знаю … Я думаю, что есть и другие, но я не знаю наверняка, - Роджер изо всех сил пытался думать, изо всех сил старался удержать машину на достаточно низкой скорости, чтобы справиться с поворотами дороги, наполовину заросшей ползучим дроком.
Он пытался молиться, но у него ничего не получалось, кроме бессвязного наполненного ужасом «Господи, пожалуйста!» Ему хотелось, чтобы Бри была с ним, но они не могли допустить, чтобы Мэнди оказалась близко к камням, и если они успеют поймать Кэмерона … если Кэмерон вообще будет здесь … Баккли поможет ему, в этом он был совершенно уверен.
В глубине души он питал отчаянную надежду, что произошло какое-то недоразумение, что Кэмерон, осознав свою ошибку, везет Джема домой, в то время как Роджер и его чертов пятикратный прадедушка мчались в темноте по каменистому плато, направляясь к самому ужасному, с чем они когда-либо сталкивались.
- Кэмерон, он тоже читал блокнот, - выпалил Роджер, не в силах вынести собственных мыслей. - Случайно. Он притворился будто считает, что это все фантазия, выдуманная мной ради развлечения. Господи, что я наделал?
- Осторожно! - Баккли закрыл лицо руками, и Роджер нажал на тормоз, свернув с дороги к большому камню, едва не задев старый синий грузовик, стоявший на дороге, темный и пустой.
*.*.*
Он взбирался на холм, ища опору в темноте, камни скатывались из-под его ног, колючки утесника вонзались в ладони, а иногда и под ногти. Далеко внизу Уильям Баккли медленно следовал за ним.
Он начал слышать их задолго до того, как достиг гребня. До самайна оставалось три дня, и камни были активны. Звук, который вовсе не был звуком, пронзал мозг его костей, звенел в черепе и заставлял болеть зубы. Он стиснул их и продолжил идти. К камням он добрался уже на четвереньках, не мог стоять прямо.
«Господь мой, - думал он. - Боже, сохрани меня! Оставь меня в живых достаточно долго, чтобы найти его!»
Он едва мог думать о чем-либо другом, но вспомнил о фонарике. Он принес его из машины и теперь вытащил из кармана, уронил, и ему пришлось лихорадочно шарить в короткой траве в круге. Нашел его, наконец, и нажимал на кнопку пальцем, который соскальзывал, четыре раза, прежде чем смог зажечь его.
Луч света вырвался наружу, и он услышал приглушенный возглас изумления из темноты позади себя. Конечно, оцепенело подумал он, Уильям Баккли еще не видел фонарика. Колеблющийся луч медленно прошел по кругу. Что он искал? Следы? Что-то, что Джем уронил, и что доказывало бы, что он был здесь?
Не было ничего.
Ничего, кроме камней. Ему становилось хуже, и он уронил фонарик, схватившись за голову обеими руками. Он должен двигаться … должен идти … найти Джема.
Он полз по траве, ослепший от боли и почти потерявший сознание, когда сильные руки схватили его за лодыжки и потащили назад. Он думал, что был голос, но если так, то он терялся в пронзительном крике, который эхом отдавался в его голове, в его душе, и он выкрикивал имя сына так громко, как только мог, чтобы услышать что-то кроме этого шума. Чувствовал, что горло у него разрывалось от усилий, но ничего не слышал.
Затем земля под ним сдвинулась, и мир исчез.
Исчез в буквальном смысле слова. Когда он пришел в себя некоторое время спустя, он обнаружил, что он и Уильям Баккли находятся на склоне холма, в сорока футах ниже каменного круга. Они упали и скатились вниз. Он мог сказать это по тому, как он себя чувствовал и по тому, как выглядел Баккли. В небе уже забрезжил рассвет, и он мог видеть Баккли, исцарапанного и оборванного, сидевшего рядом с ним, сгорбившись и поджав ноги, словно у него болел живот.
- Что …? - прошептал Роджер. Он прочистил горло и снова попытался спросить, что случилось, но не смог издать ничего, кроме шепота, и даже от этого его горло обожгло огнем.
Уильям Баккли что-то пробормотал себе под нос, и Роджер понял, что мужчина молится. Он попытался сесть, и ему это удалось, хотя голова у него закружилась.
- Ты вытащил меня? - спросил он резким шепотом. Глаза Баккли были закрыты, и он не открыл их, пока не закончил молитву. Открыв глаза, он перевел взгляд с Роджера на вершину холма, где невидимые камни все еще исполняли свою ужасную песню времени, но, слава богу, отсюда звучащую не больше, чем как жуткий визг, от которого ныли зубы.
- Да, - сказал Баккли. - Не думаю, чтобы ты собирался убраться оттуда сам.
- Нет, - Роджер тяжело лег обратно на землю. - Спасибо, - добавил он мгновением позже. В его душе образовалась большая дыра, обширная, как бледное небо.
- Ну, может, это как-то извинит мое участие в твоем повешении, - сказал Баккли. - Что теперь?
Роджер уставился на медленно вращающееся над головой небо. От этого у него закружилась голова, и он закрыл глаза.
- Сейчас, мы едем домой, - прохрипел он. - И будем думать. Помоги мне встать.
Уильям надел форму. Это необходимо, сказал он своему отцу.
- Дензелл Хантер – человек большой совести и принципов. Я не могу убедить его уйти из американского лагеря без разрешения его командира. Но если я смогу получить разрешение – а я думаю, что смогу – тогда уверен, что он приедет.
Но чтобы получить разрешение на услуги континентального хирурга, ему придется обратиться к его командованию официально. Это означает, что ему придется явиться на новую зимнюю квартиру Вашингтона в Велли-Фордж в красном мундире, независимо от того, что произойдет дальше.
Лорд Джон на мгновение закрыл глаза, ясно представляя себе, что может произойти дальше, но потом открыл их и сказал: «Ладно. Ты возьмешь с собой слугу?»
- Нет, - удивился Уильям. - Зачем мне слуга?
- Заботиться о лошадях, о твоем имуществе … и быть глазами на твоем затылке, - сказал его отец, бросив на него взгляд, показывающий, что он уже должен кое-что понимать. Поэтому он не спросил: «Лошади?» или «Какое имущество?» но просто кивнул и сказал: «Спасибо, папа. Можете ли вы найти мне кого-нибудь подходящего?»
«Подходящим» оказался некий Коленсо Барагванат, низкорослый юноша из Корнуолла, пришедший с войсками Хау конюхом. Он умел обращаться с лошадьми, Уильям признавал это.
В результате были подготовлены четыре лошади и вьючный мул, которого нагрузили свиными боками, четырьмя или пятью жирными индейками, мешком картошки с грубой кожурой, еще одним с репой и большим бочонком сидра.
- Если условия там хотя бы наполовину так плохи, как я думаю, - сказал ему отец, наблюдая за погрузкой мула, - в обмен на это командир предоставит тебе половину батальона, не говоря уже о хирурге.
- Спасибо, папа, - сказал он еще раз и вскочил в седло; на шее у него был новый капитанский горжет, а в седельной сумке был аккуратно сложен белый флаг перемирия.
Велли-Фордж выглядела как гигантский лагерь древесных угольщиков. По сути, это место представляло собой большой лесной участок, по крайней мере, таковым был до того, как солдаты Вашингтона начали вырубать все, что попадалось на глаза. Повсюду торчали пни, а земля была усыпана сломанными ветками. В разных местах горели огромные костры, и были сложены груды бревен. Они торопились строить хижины, но не слишком успевали, поскольку снег начал падать часа три-четыре назад, и лагерь уже был покрыт белым покровом.
Уильяму оставалось только надеяться, что его флаг переговоров можно заметить.
- Подними его и поезжай впереди меня, - сказал он Коленсо, вручая парню длинную палку, к которой он привязал флаг. Глаза юноши широко открылись от страха.
- Что, я?
- Да, ты, - нетерпеливо произнес Вилли. - Поднимай, или я дам тебе пинок под зад.
Спина Уильяма чесалась между лопатками, когда они въехали в лагерь. Коленсо согнулся на спине своей лошади, как обезьяна, держа флаг так низко, как только мог, и бормотал незнакомые ругательства на корнуоллском языке. Левая рука Уильяма тоже чесалась, ему хотелось схватиться за рукоять меча, за рукоятку пистолета. Но он пришел безоружным. Если они захотят его застрелить, его застрелят, вооруженный он или нет, а прийти безоружным являлось признаком доброй воли. Поэтому он, несмотря на снег, откинул плащ, чтобы показать отсутствие оружия, и медленно поехал в бурю.
*.*.*
Преддверие переговоров прошло хорошо. В него никто не стрелял, и его направили к полковнику Престону, высокому человеку в поношенной континентальной форме, который косо посмотрел на него, но с удивительной учтивостью выслушал его просьбу. Разрешение было дано, но, поскольку речь шла об американской армии, оно было не разрешением забрать хирурга, а скорее разрешением попросить хирурга пойти с ним.
Вилли оставил Коленсо с лошадьми и мулом, выдав строгие инструкции держать глаза открытыми, и направился вверх на небольшой холм, где, как ему сказали, вероятно, находился Дензелл Хантер. Сердце его сильно билось и не только от физического напряжения. В Филадельфии он был уверен, что Хантер приедет по его просьбе. Теперь такой уверенности не было.
Он сражался с американцами, знал многих из них, и они ничем не отличались от англичан два года назад. Но он никогда раньше не проходил через лагерь американской армии.
Лагерь казался хаотичным, но на ранних стадиях своего существования все лагеря были таковыми, и он смог увидеть порядок, который в действительности существовал среди груд мусора и вырубленных пней. Но в то же время в нем было что-то совсем другое, что-то почти дикое. Люди, мимо которых он проходил, были крайне оборванными; едва ли один из десяти имел обувь, несмотря на погоду, и они, как нищие, толпились группами вокруг костров, закутанные в одеяла, шали, остатки холщовых палаток и мешковины. И все же они не пребывали в жалком молчании. Они говорили.
Дружески беседовали, рассказывали анекдоты, спорили, вставали, чтобы поссать в снег, топтались кругами, чтобы разогнать кровь. Он видел деморализованные лагеря раньше, а этот таким не был. Что, учитывая все обстоятельства, потрясло его. Он подумал, что Дензелл Хантер разделяет этот дух. В таком случае согласится ли он оставить своих товарищей? Нет другого способа узнать, кроме как спросить.
Двери, в которую можно было бы постучать, не было. Он обогнул рощу молодых дубков, которые до сих пор не пострадали от топора, и обнаружил Хантера, который, скрючившись на земле, зашивал рану на ноге человека, лежавшего перед ним на одеяле. Рэйчел Хантер держала мужчину за плечи, склонив к нему голову в чепце, и ободряюще разговаривала с ним.
- Я же говорила тебе, что он сделает все быстро, - говорила она. - Не более тридцати секунд, и так оно и было. Я посчитала, ведь правда?
- Ты считаешь очень медленно, Рэйчел, - сказал доктор с улыбкой, потянулся за ножницами и обрезал нить. - Человек может трижды обойти собор Святого Павла за одну твою минуту.
- Чепуха, - заявила она спокойно. - В любом случае, дело сделано. Вот, садись и попей воды. Ты не … - Она повернулась к ведру, стоявшему рядом с ней, и увидела Уильяма. Ее рот открылся от удивления, затем она вскочила и полетела через поляну, чтобы обнять его.
Он этого не ожидал, но обрадовался и с большим чувством ответил на объятия. Она пахла собой и дымом, и от этого его кровь побежала быстрее.
- Друг Уильям! Я думала, что больше никогда тебя не увижу, - сказала она, отступая назад с сияющим лицом. - Что ты здесь делаешь? Я думаю, ты пришел не для того, чтобы записаться в армию, - добавила она, оглядывая его с ног до головы.
- Нет, - ответил он довольно хрипло. - Я приехал просить об одолжении. У вашего брата, - запоздало добавил он.
- О? Пойдем тогда, он почти закончил, - она провела его к Денни, все еще разглядывая его с большим интересом.
- Итак, ты действительно британский солдат, - заметила она. - Мы так и думали, но боялись, что ты дезертир. Рада, что ты не дезертир.
- Действительно? - спросил он с улыбкой. - Но разве вы бы не предпочли, чтобы я оставил военную службу и искал мира?
- Конечно, я бы хотела, чтобы ты искал мира и нашел его, - ответила она. - Но ты не сможешь найти мир в нарушении клятвы и дезертирстве, зная, что душа твоя погрязла в обмане и опасаясь за свою жизнь. Денни, посмотри, кто пришел!
- Да я видел. Друг Уильям, рад встрече! - доктор Хантер помог своему пациенту подняться на ноги и, улыбаясь, подошел к Уильяму. - Я слышал, что ты просишь меня об одолжении? Если в моей власти помочь тебе, то я помогу.
- Я не буду принуждать вас, - сказал Уильям, улыбаясь и чувствуя, как узел у него в груди расслабляется. - Но выслушайте меня, и я надеюсь, что вы сочтете нужным поехать со мной.
Как он и ожидал, Хантер поначалу не решался покинуть лагерь. Хирургов было не так уж много, а болезней было много из-за холода и тесноты … Могла пройти неделя или больше, прежде чем он смог бы вернуться в лагерь… но Уильям мудро промолчал, лишь взглянув один раз на Рэйчел, а затем прямо посмотрел на Дензелла.
«Ты бы оставил ее здесь на зиму?»
- Ты хочешь, чтобы Рэйчел поехала со мной? - спросил Хантер, явно уловив значение его взгляда.
- Я поеду с тобой, хочешь ты или нет, - указала Рэйчел. - И вы оба хорошо это знаете.
- Да, - сказал Дензелл мягко, - но воспитанно спросить об этом. Кроме того вопрос не только в твоей поездке. Это …
Уильям не услышал конца его предложения, потому что большое тело внезапно сунулось ему между ног сзади, и он, издав немужской визг, прыгнул вперед и обернулся, чтобы посмотреть, кто напал на него таким трусливым образом.
- Ох, я забыла о собаке, - сказала Рэйчел. - Теперь он может ходить, но я сомневаюсь, что он сможет дойти до Филадельфии пешком. Как ты думаешь, сможешь ли ты везти его?
Он сразу узнал пса. Двоих таких, как он, быть не может.
- Это же собака Иэна Мюррея? - спросил он, осторожно протягивая кулак огромному зверю, чтобы он обнюхал. - Где его хозяин?
Хантеры обменялись короткими взглядами, и Рэйчел с готовностью ответила.
- В Шотландии. Он уехал в Шотландию по срочному делу вместе со своим дядей Джеймсом Фрейзером. Вы знаете мистера Фрейзера? - Уильяму показалось, что оба Хантера пристально смотрят на него, но он лишь кивнул и сказал: - Я встречал его однажды, много лет назад. Почему пес не отправился в Шотландию вместе со своим хозяином?
Снова переглядывание между ними. Что-то случилось с Мюрреем, подумал он.
- Пес был ранен, как раз перед их отъездом. Друг Иэн был так добр, чтобы поручить своего товарища моей заботе, - спокойно ответила Рэйчел. - Ты можешь обеспечить повозку? Думаю, твоей лошади не понравится Ролло.
*.*.*
Лорд Джон вставил кожаный ремень между зубами Генри. Мальчик находился в полубессознательном состоянии из-за дозы лауданума, но все еще достаточно осознавал окружение, чтобы сделать попытку улыбнуться дяде. Грей чувствовал, как страх пульсирует в Генри, и разделял его. В его животе шевелился клубок ядовитых змей, движение которых периодически перемежались приступами паники.
Хантер настоял на том, чтобы привязать руки и ноги Генри к кровати, обеспечив таким образом его неподвижность во время операции. День был ясный. Солнце сверкало из-за намерзшего на окнах льда, и кровать была передвинута, чтобы лучше использовать это преимущество.
Доктору Хантеру рассказали о лозоходце, но он вежливо отказался пригласить этого человека, заявив, что это попахивает ворожбой, и если он решит просить помощи у бога в этом начинании, не следует вмешивать сюда колдовство. Это весьма оскорбило Мерси Вудкок, которая немного надулась, но промолчала, слишком обрадованная и слишком взволнованная, чтобы спорить.
Грей не был суеверен, но обладал практичным складом ума и сделал тщательную запись о местонахождение найденной лозоискателем пули. Он показал запись Хантеру и с его неохотного согласия достал линейку и провел измерения на впалом животе Генри, нанеся на это место кусочек черной свечи, чтобы отметить его.
- Полагаю, мы готовы, - сказал Дензелл, подойдя поближе к кровати, возложил руки на голову Генри и кратко помолился о руководстве и поддержке для себя, о выносливости и исцелении для Генри и закончил, заявив о присутствии бога среди них. Несмотря на свой рационализм, Грей почувствовал, что напряжение в комнате несколько ослабло, и, сев напротив хирурга, почувствовал, что змеи в его животе немного успокоились.
Он взял безвольную руку и спокойно сказал: «Держись, Генри. Я не отпущу тебя.»
*.*.*
Все произошло довольно быстро. Грей видел за работой армейских хирургов и знал, на что они способны, но даже по этим стандартам скорость и ловкость Дензелла Хантера были поразительны. Грей потерял всякое чувство времени, сжимая пальцы Генри, слушая его пронзительные крики сквозь кожаный кляп и наблюдая за движениями доктора, то быстрыми и резкими, то мелкими и тщательными, когда тот деликатно выбирал, промакивал и зашивал.
Когда последние швы были наложены, Грей вздохнул, как ему казалось, впервые за несколько часов, и по часам на каминной полке увидел, что прошла едва четверть часа. Уильям и Рэйчел Хантер стояли в стороне у каминной полки, и он с некоторым интересом увидел, что они с белыми лицами держатся за руки.
Хантер проверял дыхание Генри, поднимал веки, чтобы рассмотреть зрачки, вытирал слезы и сопли с лица, трогал пульс под челюстью. Грей видел его, слабый и неравномерный, но все же бьющийся, на крошечной синей нити под восковой поверхностью кожи.
- Довольно хорошо, довольно хорошо, и спасибо Господу, который укрепил меня, - бормотал Хантер. - Рэйчел, принеси мне перевязочные материалы.
Рэйчел сразу же оторвалась от Уильяма и принесла аккуратную стопку сложенных марлевых повязок и рваных льняных полосок вместе с какой-то клейкой массой, пропитавшей зеленую ткань, в которой она находилась.
- Что это? - спросил Грей, указывая на сверток.
- Примочка, рекомендованная мне моей коллегой, миссис Фрейзер. Я убедился, что она имеет хороший эффект для любых типов ран, - заверил его доктор.
- Миссис Фрейзер? - удивился Грей. - Миссис Джеймс Фрейзер? Где, черт … Где вы столкнулись с этой леди?
- В форте Тикондерога, - был шокирующий ответ. - Она и ее муж были с континентальной армией во время битвы при Саратоге.
Змеи в животе Грей внезапно активизировались.
- Вы хотите сказать, что миссис Фрейзер сейчас находится в Велли-Фордж?
- О, нет, - Хантер покачал головой, сосредоточившись на перевязке. - Не мог бы ты немного приподнять его, друг Грей? Мне нужно провести эту повязку снизу … да, совершенно верно, благодарю тебя. Нет, - возобновил он, выпрямляясь и вытирая лоб, в комнате было очень тепло при таком множестве людей и пылающем огне в очаге. - Нет, Фрейзеры уехали в Шотландию. Хотя племянник мистера Фрейзера любезно оставил нам свою собаку, - добавил он, когда Ролло, которого заинтересовал запах крови, поднялся со своего места в углу и сунул нос под локоть Грея. Он с интересом обнюхал забрызганные простыни, разбросанные по обнаженному телу Генри. Затем громко чихнул, покачал головой и отошел назад, где улегся и быстро перевернулся на спину, расслабившись и задрав лапы вверх.
- Кто-то должен остаться с ним на следующий день или дольше, - говорил Хантер, вытирая руки тряпкой. - Его нельзя оставлять одного, он может перестать дышать. Друг Уильям, - сказал он, обращаясь к Вилли, - можно ли найти место, где мы могли бы остановиться? Я должен быть рядом несколько дней, чтобы иметь возможность регулярно осматривать его.
Уильям заверил его, что об этом уже позаботились: самая респектабельная гостиница и – здесь он взглянул на Рэйчел – совсем рядом. Может ли он проводить туда Хантеров? Или только мисс Рейчел, если ее брат еще не закончил?
Грею было очевидно, что Вилли ничего не хотелось бы больше, чем пройтись по сверкающему снегом городу наедине с этой миловидной квакершей, но миссис Вудкок вставила палки в колеса, заметив, что ведь сейчас Рождество. У нее не было ни времени, ни возможности приготовить большой обед, но джентльмены и леди ведь не откажутся почтить ее дом в этот день и выпить бокал вина за выздоровление лейтенанта Грея?
Все согласились, что это хорошая идея, а Грей вызвался остаться с племянником.
Когда все ушли, в комнате стало заметно холоднее, и Грей прикрыл перевязанный желудок Генри двумя простынями.
- С тобой все будет в порядке, Генри, - прошептал он, хотя глаза племянника были закрыты, и он подумал, что юноша спит. Надеялся на это.
Но он не спал. Глаза Генри медленно открылись. Зрачки расширены от лауданума, морщины вокруг глаз показывали боль, с которой не справлялся опиум.
- Нет, не будет, - произнес он слабым, но ясным голосом. - Он достал только одну. Вторая пуля меня убьет.
Его глаза снова закрылись. Снизу донеслись рождественские поздравления. Пес вздохнул.
*.*.*
Рэйчел Хантер приложила одну руку к желудку, другую ко рту и подавила отрыжку.
- Чревоугодие – грех, - сказала она, - но оно же и само наказывает. Думаю, меня сейчас вырвет.
- Все грехи несут в себе наказание, - рассеяно заметил ее брат, макая перо в чернила. - Но ты не обжора. Я видел, как ты ела.
- Но мне кажется, что я лопну! - запротестовала она. - И кроме того я не могу не думать о голодном рождестве в Велли-Фордж по сравнению с … декадансом нашего ужина сегодня.
- Ну, это вина, а не грех чревоугодия, и притом вина ложная. Ты ела не больше того, что можно считать нормальным. Просто ты не ела нормально уже несколько месяцев. И я думаю, что жареный гусь – это, пожалуй, не высшая степень разложения, даже если он фарширован устрицами и каштанами. Вот если бы это был фазан, фаршированный трюфелями, или кабан с позолоченным яблоком во рту … - Он улыбнулся ей поверх своих бумаг.
- Ты видел такие вещи? - спросила она с любопытством.
- Да, когда я работал в Лондоне с Джоном Хантером. Он много бывал в обществе и время от времени брал меня с собой по делам, а иногда я сопровождал его и его жену на какое-нибудь торжественное мероприятие. Но, ты знаешь, мы не должны судить лишь по внешнему виду. Даже тот, кто кажется самым пустым, расточительным или легкомысленным, тем не менее имеет душу и ценен перед Богом.
- Да, - произнесла она неопределенно, не особо прислушиваясь. Она отдернула занавеску на окне, рассматривая белую улицу снаружи. У двери гостиницы висел фонарь, отбрасывавший небольшой круг света, но снег все еще падал. Ее собственное лицо, худое и большеглазое, плавало в темном стекле окна, и она нахмурилась, заправляя выбившуюся темную прядь назад под чепец.
- Как ты думаешь, он знает? - внезапно спросила она. - Друг Уильям?
- Что знает?
- Про его удивительную схожесть с Джеймсом Фрейзером, - сказала она, опуская занавеску. - Конечно же, ты не считаешь это простым совпадением?
- Я думаю, это не наше дело, - заметил Денни, почесываясь пером.
Она раздраженно вздохнула. Он был прав, но это не означало, что ей запрещено наблюдать и задаваться вопросами. Она была счастлива снова увидеть Уильяма, и хотя он оказался британским солдатом, как она и подозревала, она была чрезвычайно удивлена, обнаружив, что он офицер довольного высокого ранга. Еще больше удивилась, узнав от разбойного вида денщика из Корнуолла, что Уильям является лордом, хотя парень и не знал, каким именно.
И все же не может быть двух мужчин, столь похожих друг на друга, которые не имели бы в какой-то степени общей крови. Она много раз видела Джеймса Фрейзера и восхищалась его высокой, полной достоинства фигурой, немного волновалась при виде жесткого выражения на его лице и практически всегда ощущала легкое узнавание, когда видела его, но только когда Уильям внезапно появился перед ней в лагере, она поняла почему. Но какое отношение английский лорд мог иметь к шотландскому якобиту, помилованному преступнику? Иэн рассказал ей кое-что из истории своей семьи, хотя и совсем недостаточно.
- Ты снова думаешь об Иэне Мюррее, - заметил ее брат, не поднимая головы от своих бумаг. Голос его прозвучал так, словно он смирился.
- Я думала, ты отрицаешь колдовство, - сказала она саркастически. - Или чтение мыслей ты не считаешь колдовством?
- Я заметил, ты не отрицаешь этого, - он поднял голову и сдвинул очки пальцем, уставившись на нее.
- Нет, я не отрицаю, - сказала она, поднимая подбородок. - Как ты догадался?
- Ты глядела на пса и вздыхала, что обычно не указывает на эмоции между собакой и женщиной.
- Хмф! - смущенно произнесла она. - И что, если я думаю о нем? Это же мое дело, не так ли? Как он, как приняла его семья в Шотландии? Чувствует ли он себя там как дома?
- Вернется ли он? - Денни снял очки и протер лицо рукой. Он устал, она видела это в его чертах.
- Он вернется, - сказала она ровно. - Он не оставит пса.
Ее брат рассмеялся, что ее сильно рассердило.
- Да, он вернется из-за собаки, - согласился он. - А если он вернется с женой, Сисси? - его голос был сейчас мягок, и она снова отвернулась к окну, чтобы он не увидел, как вопрос расстроил ее. Хотя ему не нужно было ее видеть, чтобы знать это.
- Это будет лучше для тебя и для него, если так и будет, Рэйчел, - голос Денни все еще был мягок, но содержал предупредительную нотку. - Ты ведь знаешь, что он проливает кровь.
- Что, по-твоему, я должна тогда делать? - рявкнула она, не оборачиваясь. - Выйти замуж за Уильяма?
За столом возникло короткое молчание.
- За Уильяма? - наконец, спросил с удивлением Денни. - Ты испытываешь к нему чувства?
- Я … конечно, я испытываю к нему дружбу. И благодарность, - добавила она торопливо.
- Я тоже, - заметил брат, - хотя мысль выйти за него замуж мне в голову не приходила.
- Ты самый раздражающий человек, - сказала она и обернулась, уставившись на него. - Можешь ты удержаться, чтобы не дразнить меня хотя бы один день?
Он открыл рот, чтобы ответить, но звук снаружи отвлек ее внимание, и она снова повернулась к окну, отдергивая тяжелую занавеску. Темное стекло от ее дыхания запотело, и она нетерпеливо потерла его рукавом как раз вовремя, чтобы увидеть внизу портшез. Дверь портшеза открылась, и в клубящийся снег вышла женщина. Она была одета в меха и спешила; всучив кошелек одному из носильщиков, она бросилась в гостиницу.
- Как странно, - сказала Рэйчел, повернувшись сначала к брату, а затем к маленьким часам в комнате. - Кто ходит в гости в девять часов в рождественскую ночь? Это ведь не может быть Друг? - Друзья не праздновали рождество и не считали этот праздник препятствием для поездок, но у Хантеров пока не было связей с Друзьями ни в одном собрании в Филадельфии.
Топот шагов на лестнице помешал Дензеллу ответить, и мгновением позже дверь комнаты распахнулась. На пороге стояла женщина, белая, как ее меха.
- Денни? - произнесла она сдавленным голосом.
Ее брат, опрокинув чернильницу, вскочил, словно кто-то насыпал горячих углей на его стул.
- Доротея! - вскричал он, в один шаг пересек комнату и обнял женщину в мехах.
Рэйчел застыла на месте. Чернила капали со стола на ковер, и она подумала, что должна что-то с этим сделать, но не двинулась с места. Рот ее бы открыт, и она подумала, что должна закрыть его, и закрыла.
Внезапно она поняла мужчин, которые предавались несдержанным ругательствам.
*.*.*
Рэйчел подобрала с пола очки брата и держала их, ожидая, пока он освободится. Доротея, подумала она про себя. Но эта женщина – ведь двоюродная сестра Уильяма? Уильям упомянул о своей кузине, когда они ехали из Велли-Фордж. Действительно, женщина была в доме, когда Денни делал операцию, но тогда Генри Грей, должно быть, брат этой женщины! Она скрывалась на кухне, когда в доме были Рэйчел и Денни. Почему ... Конечно, это была не брезгливость и не страх, а нежелание встретиться лицом к лицу с Денни, когда он собирался провести опасную операцию.
За это она несколько улучшила мнение об этой женщине, хотя еще не была расположена прижать ее к груди и назвать сестрой. Она сомневалась, что женщина тоже испытывала к ней подобные чувства, хотя на самом деле она, возможно, даже не заметила Рэйчел, не говоря уже о том, чтобы составить о ней какое-то мнение.
Денни отпустил женщину и отступил назад, хотя, судя по выражению его сияющего лица, он едва сдерживался, чтобы не прикоснуться к ней.
- Доротея, - произнес он, - что ты делаешь …
Но его опередили. Молодая женщина – она была очень хорошенькая, как теперь увидела Рэйчел – отступила назад и с мягким стуком уронила на пол свой элегантный горностаевый плащ. Рэйчел моргнула. На молодой женщине был мешок. Никакого другого слова для этого подобрать было невозможно, хотя взглянув, она заметила, что у него есть рукава. Сделано это платье было из какой-то грубой серой ткани и висело на плечах молодой женщины, едва касаясь ее тела.
- Я стану квакером, Денни, - сказала она, немного приподняв подбородок. - Я решилась.
Лицо Денни дрогнуло, и Рэйчел подумала, что он не может определиться: засмеяться ли ему, заплакать или накрыть свою возлюбленную плащом. Не вынеся вида пренебрежительно брошенной на пол прекрасной вещи, Рэйчел наклонилась и подняла плащ.
- Ты … Доротея, - произнес он беспомощно. - Ты … уверена? Думаю, ты ничего не знаешь о Друзьях.
- Знаю. Вы – я имею в виду тебя – видите бога во всех людях, любите мир, отвергаете насилие и носите невзрачные одежды, чтобы не отвлекаться на тщеславные вещи. Правильно? - спросила Доротея с беспокойством. Леди Доротея, поправила себя Рэйчел. Уильям говорил, что его дядя – герцог.
- Ну … более или менее, да, - сказал Денни, с дрогнувшими губами осмотрев ее с ног до головы. - Ты … сама сделала это платье?
- Да, конечно. С ним что-то не так?
- О, нет, - ответил он несколько задушено. Доротея остро взглянула на него, затем на Рэйчел, казалось, только что заметив ее.
- Что с ним не так? - обратилась она к Рэйчел, и на ее белой шее забился пульс.
- Ничего, - ответила та, борясь со смехом. - Хотя Друзьям позволено носить подходящую одежду. Я имею в виду, необязательно специально уродовать себя.
- О, понятно, - леди Доротея задумчиво посмотрела на аккуратные жакет и юбку Рэйчел, хотя и пошитые из домотканой материи цвета серого ореха, но подогнанные по фигуре и даже украшавшие ее.
- Хорошо тогда, - сказала леди Доротея. - Я просто уберу немного здесь и здесь. - Оставив этот вопрос, она шагнула вперед и взяла Денни за руку.
- Денни, - мягко сказала она. - О, Денни. Мне казалось, я никогда не увижу тебя снова.
- Я тоже также думал, - сказал он, и снова Рэйчел увидела на его лице борьбу на этот раз между долгом и желанием. Ее сердце наполнилось болью за него. - Доротея … ты не должна оставаться здесь. Твой дядя …
- Он не знает, что я уехала. Я вернусь, - успокоила его девушка. - Как только мы все порешаем.
- Порешаем? - повторил он и с некоторым трудом освободил свои руки. - Ты имеешь в виду …
- Может быть, налить тебя вина? - вмешалась Рэйчел, протягивая руку к графину, оставленного слугой.
- Да, спасибо. И ему тоже, - ответила Доротея, улыбнувшись Рэйчел.
- Полагаю, он в нем нуждается, - пробормотала Рэйчел, кинув взгляд на брата.
- Доротея … - беспомощно произнес Денни, проводя рукой по своим волосам. - Я понимаю, но это не только вопрос о том, чтобы стать квакером, если … это возможно.
Она гордо выпрямилась, как герцогиня.
- Ты сомневаешься в моей решительности, Дензелл Хантер?
- Э-э … не совсем. Просто мне кажется, ты недостаточно обдумала этот вопрос.
- Ты так думаешь?! - щеки леди Доротеи вспыхнули, и она сердито уставилась на Денни. - Я хочу, чтобы ты знал, я только и делала, что думала с тех пор как оставила Лондон. Как, черт побери, ты думаешь, я оказалась здесь?
- Ты сделала так, чтобы твоего брата ранили в живот? - спросил Денни. - Это кажется немного безжалостно.
Леди Доротея два или три раза выдохнула через нос, глядя на него.
- Видишь, - сказала она разумным тоном, - если бы я не была настоящим квакером, я бы тебя ударила. Но я этого не сделала, не так ли? Спасибо, моя дорогая, - сказала она Рэйчел, взяв бокал вина. - Насколько я понимаю, вы его сестра?
- Не ударила, - осторожно признал Денни, игнорируя Рэйчел. - Но даже допустив в целях аргумента, - добавил он со своим обычным самообладанием, - что Бог действительно говорил с тобой и сказал, что ты должен присоединиться к нам, это все равно оставляет один маленький вопрос о твоей семье.
- В ваших принципах веры нет ничего, что требовало бы от меня разрешения моего отца на брак, - огрызнулась она. - Я спрашивала.
Денни моргнул.
- У кого?
- У Присциллы Анвин. Она квакер из Лондона. Ты ее знаешь, я думаю. Она говорила, что ты проткнул фурункул на заднице ее маленького брата.
На этот момент Денни стал осознавать, что его очков нет. Он протянул палец, чтобы поправить их на носу, затем остановился и стал оглядываться, прищурившись. Вздохнув, Рэйчел выступила вперед и надела очки ему на нос. Потом взяла второй бокал вина и сунула ему в руки.
- Она права, - сказала она ему. - Тебе нужно выпить.
*.*.*
- Понятно, - сказала леди Доротея, - так мы ничего добьемся. - Она не была похожа на женщину, привыкшую ничего не добиваться, подумала Рэйчел, но держала себя в руках. С другой стороны, она даже не была близка к тому, чтобы поддаться настоянию Денни и вернуться в дом своего дяди.
- Я не уйду, - сказала она разумным тоном, - Потому что, если я уйду, ты ускользнешь в континентальную армию в Велли-Фордж, куда, по твоему мнению, я за тобой не пойду.
- Ты бы, конечно, не пошла? - спросил Денни, и Рэйчел показалось, что она уловила в этом вопросе нить надежды, но она не была уверена, надежды на что.
Леди Доротея прошила его взглядом больших голубых глаз.
- Я последовала за тобой через весь проклятый океан. Ты думаешь, какая-то армия меня остановит?
Денни потер пальцем переносицу.
- Нет, - согласился он, - я так не думаю. Вот почему я не уехал, я не хочу, чтобы ты последовала за мной.
Леди Доротея слышимо сглотнула, но храбро задрала подбородок.
- Почему? - спросила она немного дрожащим голосом. - Почему ты не хочешь, чтобы я поехала за тобой?
- Доротея, - сказал он как можно мягче. - Если оставить в стороне тот факт, что это приведет тебя к конфликту с твоей семьей, это армия. Более того, это очень бедная армия, лишенная всех мыслимых удобств, включая одежду, постельные принадлежности, обувь и еду. Кроме того, это армия на грани катастрофы и поражения. Это место не для тебя.
- А это подходящее место для твоей сестры?
- На самом деле нет, - ответил он. - Но … - Он остановился, очевидно, понимая, что находится на грани попадания в ловушку.
- Но ты не можешь помешать мне быть с тобой, - Рэйчел любезно открыла ее для него. Она не совсем была уверена, что должна помочь этой странной женщине, но восхищалась духом леди Доротеи.
- И меня ты тоже не сможешь остановить, - твердо заявила Доротея.
Денни с силой потер лоб тремя пальцами и закрыл глаза, словно от боли.
- Доротея, - сказал он, опуская руку и выпрямляясь. - Я призван делать то, что делаю, и это дело Господа и мое. Рэйчел идет со мной не только потому, что она упряма, но и потому, что она под моей ответственностью; ей больше некуда идти.
- Я тоже призвана! - горячо возразила Рэйчел. - И ты говорил, что можешь найти мне безопасное место у Друзей, если я захочу. Я не хотела, и не хочу.
Прежде чем Денни мог сказать что-то еще, леди Доротея подняла руку в драматичном командном жесте и остановила его.
- У меня идея, - заявила она.
- Боюсь даже спрашивать, что за идея, - прямо сказал Денни.
- Я нет, - сказала Рэйчел. - Что за идея?
Доротея перевела взгляд между ними.
- Я присутствовала на собрании квакеров. Фактически, на двух. Я знаю, как это делается. Давайте организуем собрание и попросим Господа направить нас.
Денни открыл рот, чем очень порадовал Рэйчел, которая редко могла ошарашить своего брата, но которой очень понравилось, как это делала Доротея.
- Это … - начал он несколько ошеломленно.
- Это прекрасная идея, - прервала его Рэйчел и подтащила к огню еще один стул.
Денни не мог спорить. С несколько растерянным видом он сел, хотя Рэйчел заметила, что он оставил ее между Доротеей и собой. Она не была уверена, боялся ли он оказаться слишком близко к девушке, чтобы сила ее присутствия не повлияла на него, или просто потому, что сидя напротив очага, он имел лучший обзор.
Все они медленно уселись и погрузились в молчание. Рэйчел закрыла глаза, видя теплую красноту огня внутри своих век, чувствуя его комфорт на своих руках и ногах. Она молча поблагодарила за тепло, вспомнив постоянный кусающийся холод в лагере и непрерывную дрожь, которая уменьшалась, но не прекращалась, когда ночью она закутывалась в свои одеяла, и от которой болели ее усталые мышцы. Неудивительно, что Денни не хотел, чтобы Доротея поехала с ними. Она сама не хотела возвращаться туда, отдала бы все, чтобы не ехать. Все, кроме благополучия Денни. Она ненавидела холод и голод, но было бы гораздо хуже, если бы она была в тепле и сытости, и знала, что он страдает там один.
Имела ли леди Доротея представление о том, на что это будет похоже, подумала она и открыла глаза. Девушка сидела молча и прямо, сложив изящные руки на коленях. Рэйчел полагала, что Денни, как и она сама, представил себе эти руки покрасневшими и обмороженными, это прекрасное лицо, изможденным от голода, покрытым пятнами от грязи и холода.
Глаза Доротеи были прикрыты веками, но Рэйчел была уверена, что она смотрит на Денни. Доротея серьезно рисковала, подумала она. А что, если Господь говорил с Денни и сказал, что это невозможно, и что он должен отослать ее? Что, если Господь говорит с Доротеей сейчас, вдруг подумала она, или что если он уже говорил? Рэйчел была совершенно ошарашена этой мыслью. Не то что бы Друзья считали, что Господь говорит только с ними; просто они не были уверены, что другие люди прислушиваются к нему.
Прислушивалась ли она сама? Честно говоря, она была вынуждена признать, что нет. И она знала почему, из-за нежелания услышать то, чего она боялась. Она должна отвернуться от Иэна Мюррея и не думать о нем. Отказаться от мыслей, которые согревали ее тело и дарили жаркие сны в ледяном лесу, так что иногда она просыпалась и думала, что если она протянет руку к падающему снегу, тот зашипит и растает на ее ладони.
Она тяжело сглотнула и закрыла глаза, пытаясь открыться правде, но дрожа от страха услышать ее.
Однако все, что она услышала, это пыхтение, и мгновением позже мокрый нос Ролло ткнулся ей в руку. Смущенная, она почесала ему за ушами. Конечно, на собрании так делать нельзя, но он будет продолжать подталкивать ее носом, пока она не подчинится, она знала. Пес полузакрыл желтые глаза от удовольствия и положил тяжелую голову ей на колени.
Пес любит его, подумала она, нежно поглаживая густую, грубую шерсть. Если это так, может ли он быть плохим человеком? В ответ она услышала не бога, а своего брата, который наверняка сказал бы: «Хотя собаки и достойные существа, я не думаю, что они могут судить о характере человека».
Но я могу, подумала она. Я знаю, кто он, и я знаю, каким он мог быть. Она посмотрела на Доротею, неподвижно сидящую в своем сером платье-мешке. Леди Доротея Грей была готова отказаться от своей прежней жизни и, скорее всего, от своей семьи, чтобы стать Другом ради Денни. А может, задалась она вопросом, Иэн Мюррей отказаться от насилия ради нее?
Ну, это гордыня, отругала она себя. Ты считаешь, что обладаешь такой силой, Рэйчел Мэри Хантер? Никто не имеет такой силы, кроме Господа.
И если Господу будет угодно, все станет возможно. Хвост Ролло мягко двинулся, трижды ударившись об пол.
Дензелл Хантер слегка выпрямился на табурете. Это было едва незаметное движение, но в полной тишине оно заставило обеих женщин испуганно поднять головы.
- Я люблю тебя, Доротея, - сказал он. Он говорил очень тихо, но его мягкие глаза за очками горели, и Рейчел почувствовала боль в груди. - Ты выйдешь за меня замуж?
Глава 87. РАССТАВАНИЯ И ВСТРЕЧИ
Апрель 20, 1778
После наших приключений с капитанами Робертсом, Хикманом и Стеббингсом я считала себя кем-то вроде знатока морских катастроф, и трансатлантическое путешествие в Америку показалось мне довольно скучным. Мы оказались поблизости от английского военного корабля, но, к счастью, смогли уйти от него, испытали два сильных ветра и попали в один большой шторм, но, к счастью, не затонули. И хотя еда была отвратительной, я была слишком погружена в себя, чтобы страдать от этого и лишь выбивала долгоносиков из сухарей, прежде чем начать есть.
Половина моих мыслей была занята будущим: опасным положением Марсали и Фергюса, состоянием здоровья Генри-Кристиана и планированием решения этой проблемы. Другая половина – ну, если честно, семь восьмых – все еще находилась в Лаллиброхе с Джейми.
Я чувствовала себя больной и разбитой. От меня была оторвана какая-то жизненно важная часть, как всегда при долгой разлуке с Джейми, но также я ощущала себя словно насильно вышвырнутой из дома, как ракушка, которую грубо оторвали от скалы и бросили в кипящий прибой.
Я думала, что большей частью это было связано с неминуемой смертью Иэна. Он был настолько важной частью Лаллиброха, его присутствие там было настолько постоянным и утешающим для Джейми все эти годы, что ощущение его потери было в каком-то смысле потерей самого Лаллиброха. Как ни странно, слова Дженни, какими бы обидными они не были, меня не особо волновали. Я слишком хорошо знала безумное горе и отчаяние, которые превращались в ярость, потому что это был единственный способ выжить. И, по правде говоря, я также понимала ее чувства, потому что разделяла их. Иррационально это было или нет, но я чувствовала, что должна была помочь Иэну. Какая польза от всех моих знаний, от всех моих навыков, если я не могу помочь, когда эта помощь была жизненно необходима?
Меня также преследовало чувство вины от того, что меня не будет, когда Иэн умрет, что я была вынуждена оставить его, зная, что вижу его в последний раз, что не смогла предложить ему свое утешение, не могу быть с Джейми и его семьей, когда произойдет страшное, даже просто не стану свидетелем его ухода.
Молодой Иэн чувствовал то же самое и даже в большей степени. Я часто находила его сидящим на корме и уставившимся в кильватер корабля тревожными глазами.
- Как вы думаете, он еще не умер? - внезапно спросил он меня, когда я села рядом с ним. - Папа?
- Не знаю, - честно ответила я. - Я думаю, что умер, если судить по его состоянию, но люди иногда проявляют удивительные качества. Когда у него день рождения, ты знаешь?
Он с изумлением уставился на меня.
- Где-то в мае, рядом с днем рождения дяди Джейми. Почему?
Я пожала плечами и плотнее закуталась в шаль, спасаясь от ветра.
- Очень часто, умирающие люди, когда день их рождения недалеко, ждут, когда он пройдет, чтобы умереть. По какой-то причине, это бывает, в основном, с известными людьми.
Он рассмеялся, хотя и с горечью.
- Папа никогда таким не был, - он вздохнул. - Сейчас я хотел бы быть с ним. Я знаю, он хотел, чтобы я уехал … и я сам хотел - добавил он честно. - Но я чувствую себя плохо от того, что я уехал.
Я тоже вздохнула.
- Я чувствую так же.
- Но вы должны были уехать, - запротестовал он - Вы не можете позволить бедному Генри-Кристиану задохнуться. Папа это понимал.
Я улыбнулась этой горячей попытке успокоить меня.
- Он понимал так же, почему ты должен уехать.
- Да, я знаю, - он немного помолчал, наблюдая за бороздой следа. День был ясный, и корабль шел хорошо, хотя усеянное барашками море было неспокойным. - Я хотел бы … - внезапно сказал он, затем остановился и сглотнул. - Мне бы хотелось, чтобы папа увидел Рэйчел, - сказал он тихим голосом. - Я бы хотел, чтобы она могла встретиться с ним.
Я издала сочувственный звук. Слишком ярко я помнила те годы, в течение которых я наблюдала, как растет Брианна, и мне было больно из-за того, что она никогда не узнает своего отца. А потом произошло чудо, но у Иэна этого не случится.
- Я знаю, что ты рассказал своему отцу о Рэйчел. Он сказал мне об этом и был рад узнать о ней. - Это заставило его слегка улыбнуться. - Ты рассказал Рэйчел о своем отце? О вашей семье?
- Нет, - он казался удивленным. - Нет, я никогда не говорил.
- Ну, тебе придется … В чем проблема?
Его брови нахмурились, а уголки рта опустились.
- Я … ничего, правда. Просто я подумал … я никогда ей ничего не говорил. Я имею в виду, мы … на самом деле не разговаривали. Я имею в виду, что я время от времени говорил ей что-то, а она мне, но ничего особенного. А потом мы … я поцеловал ее, и … ну, вот и все. - Он сделал беспомощный жест. - Но я никогда не спрашивал ее. Я был просто уверен.
- А теперь нет?
Он покачал головой, разметав коричневые волосы по ветру.
- О, нет, тетушка. Я уверен в том, что происходит между нами, как … - он оглянулся вокруг в поисках того, что может символизировать его решительность, но сдался. - Ну, я уверен в своих чувствах, как в том, что солнце завтра взойдет.
- Я уверена, она это знает.
- Да, знает, - произнес он мягким голосом. - Я уверен, она знает.
Мы немного посидели в молчании. Затем я поднялась и сказала:
- Тогда … вероятно, ты должен помолиться об отце и пойти и посидеть на носу корабля.
*.*.*
Я была в Филадельфии один или два раза в двадцатом веке на медицинских конференциях. Тогда город мне не понравился: он показался мне грязным и неприветливым. Сейчас все было по-другому, но не намного привлекательнее. Немощеные дороги превратились в моря грязи, а улицы, которые в будущем будут застроены рядами небольших домов с дворами, полными сломанных пластиковых игрушек и деталями мотоциклов, теперь были окружены ветхими лачугами с замусоренными дворами с выброшенными устричными раковинами и привязанными козами. Конечно, суровых полицейских в черных мундирах видно не было, но мелкие преступники были все те же, и их было видно, несмотря на очевидное присутствие британской армии. Красные мундиры роились возле кабаков или маршировали колоннами с ружьями на плечах.
Была весна. Я бы назвала это так. Деревья были повсюду, благодаря распоряжению Уильяма Пенна[84] о том, что каждый пятый акр следует оставлять под деревьями – даже жадным политикам двадцатого века не удалось полностью вырубить это место, хотя, вероятно, только потому, что они не могли понять, как получить от этого прибыль и не быть пойманными – и многие деревья цвели. Конфетти из белых лепестков плыло над спинами лошадей, когда наша повозка свернула в город.
На главной дороге, ведущей в город, был выставлен армейский патруль; они остановили нас, потребовав пропуска у кучера и двух пассажиров-мужчин. Я надела приличный чепец, ни кому не смотрела в глаза и пробормотала, что еду из деревни, чтобы ухаживать за дочерью, которая вот-вот должна родить. Солдаты мельком взглянули на большую корзину с едой, которая лежала у меня на коленях, но даже не взглянули мне в лицо, прежде чем махнуть повозке двигаться дальше. Респектабельность имеет свое преимущество. Я лениво задалась вопросом, сколько руководителей шпионской сети додумались использовать пожилых женщин? Вы не слышали о старых женщинах в роли шпионок, но опять же это может просто указывать на то, насколько они в этом хороши.
Печатная лавка Фергюса находилась не в самом фешенебельном районе, но недалеко от центра, и мне было приятно увидеть, что это солидное здание из красного кирпича, стоящее в ряду таких же солидных, приятных на вид домов. Мы не стали писать заранее о моем приезде: я приехала бы одновременно с таким письмом. С учащенным биением сердца я открыла дверь.
Марсали стояла за прилавком и сортировала стопки бумаг. Она подняла глаза, когда прозвенел звонок над дверью, моргнула и уставилась на меня.
- Как ты, дорогая? - спросила я и, поставив корзину, подняла крышку прилавка, чтобы обнять ее.
В ее глазах загорелось страстное облегчение, и она едва не упала мне на руки, разразившись нехарактерными для нее рыданиями. Я похлопала ее по спине, издавая успокаивающие звуки и чувствуя некоторую тревогу. Ее одежда висела мешком, от нее пахло затхлостью: волосы слишком долго не мыли.
- Все будет хорошо, - твердо повторила я в десятый раз, и она перестала рыдать и отступила немного назад, шаря в кармане в поисках грязного носового платка. К своему шоку, я увидел, что она снова беременна.
- Где Фергюс? - спросила я.
- Я не знаю.
- Он бросил тебя?! - выпалила я с ужасом. - Этот жалкий …
- Нет, нет, - торопливо сказала она, почти смеясь сквозь слезы. - Он не бросил меня, нет. Он просто прячется. Он меняет место каждые несколько дней, и я просто не знаю, где он прячется сейчас. Дети его найдут.
- Почему он прячется? Можно не спрашивать, да? - я кинула взгляд на приземистый черный пресс за стойкой. - Что-нибудь особенное?
- Маленький памфлет для мистера Пэйна[85]. У него целая серия, называется «Американский кризис».
- Мистер Пейн, автор «Здравого смысла»?
- Да, это он, - сказала она. - Он хороший человек, но Фергюс говорит, что с ним не следует пить, Знаете, одни мужчины милые и любящие, когда пьяны, но некоторые становятся драчливыми, и вперед за шляпами Бонни Данди[86], а они даже не шотландцы?
- О, такого рода. Да, я понимаю. Сколько месяцев? - спросила я, меняя тему. - Почему бы тебе не присесть? Не следует долго стоять на ногах.
- Сколько месяцев …? - она выглядела удивленной и невольно приложила руку к своему слегка раздутому животу, на который я смотрела. Потом она засмеялась. - Ах, это. - Она порылась под фартуком и вытащила раздутый кожаный мешок, который был повязан на талии.
- Для побега, - пояснила она. - На случай, если дом подожгут, и мне с детьми придется бежать.
Когда я взяла у нее мешок, он оказался на удивление тяжелым, и я услышала приглушенное бряканье под слоем бумаг и детских игрушек.
- Каслон Италик 24[87]? - спросила я, и она улыбнулась, сбросив, по меньшей мере, лет десять.
- Все, кроме «X». После побега Фергюса мне пришлось смять эту букву в комок молотком и продать ювелиру, чтобы получить деньги на еду. Там все же есть «Х», - сказала она, забирая сумку, - но это настоящая из свинца.
- А вы уже использовали Годи Болд 10[88]? - Джейми и Фергюс отлили два полных набора шрифтов из золота. Они были натерты сажей и покрыты чернилами, так что стали неотличимы от множества наборов настоящих свинцовых шрифтов в ящике, скромно стоявшем у стены за прессом.
Она покачала головой и потянулась, чтобы забрать мешок.
- Фергюс взял его с собой. Он намеревался закопать его в безопасном месте, на всякий случай. Вы выглядите очень уставшей, матушка Клэр, - продолжила она, наклонившись вперед, чтобы посмотреть на меня. - Отправить Джоани в таверну за кувшином сидра?
- Это было бы замечательно, - сказала я, все еще приходя в себя от откровений последних нескольких минут. - А Генри-Кристиан … как он? Он здесь?
- Думаю, во дворе со своим другом, - ответила она. - Я его позову. Он немного устал, бедняга, от того, что плохо спит, и у него такое горло, что он разговариает как больная лягушка-бык. Впрочем, это его не сильно расстраивает, вот что я вам скажу. - Она улыбнулась, несмотря на усталость, и прошла через дверь в жилые помещения, позвав: «Генри-Кристиан!».
«На случай, если дом подожгут.» Кто? Я почувствовала холодок. Британская армия? Лоялисты? И как она справляется с работой и с домом, когда муж находится в бегах, а больного ребенка нельзя оставить одного во время сна? «Ужас ситуации» написала она в письме Лаогере. И это было несколько месяцев назад, когда Фергюс был еще дома.
Что ж, теперь она не одна. Впервые с тех пор, как я оставила Джейми в Шотландии, я почувствовала нечто большее, чем просто мрачную необходимость. Я напишу ему сегодня вечером, решила я. Он мог (я надеялась на это) покинуть Лаллиброх до того, как мое письмо дойдет до него, но и в противном случае Дженни и остальным членам семьи будет интересно узнать, что здесь происходит. И если случайно Иэн был еще жив … Но мне не хотелось об этом думать; осознание того, что его смерть означает освобождение Джейми и возможность вернуться ко мне, заставило меня почувствовать себя кладбищенским вором, как будто я желала, чтобы его смерть наступила раньше. Хотя, честно говоря, я думала, что сам Иэн, возможно, желает, чтобы это произошло как можно скорее.
Эти ужасные мысли были прерваны вернувшейся Марсали, за которой вприпрыжку бежал Генри-Кристиан.
- Grandmère![89], - закричал он, увидев меня, и прыгнул ко мне на руки, едва не уронив меня. Он был очень плотным мальчиком.
Он с любовью уткнулся в меня носом, и я почувствовал необыкновенный прилив теплой радости. Я горячо целовала и обнимала его, чувствуя, как дыра, оставленная в моем сердце после ухода Мэнди и Джема, немного заполняется. Изолированная от семьи Марсали в Шотландии, я почти забыла, что у меня еще осталось четверо прекрасных внуков, и была рада, что мне об этом напомнили.
- Хотите увидеть фокус, бабушка? - прохрипел Генри-Кристиан нетерпеливо. Марсали была права; его голос действительно звучал, как у лягушки с запором. Я, однако, кивнула, и, спрыгнув с моих колен, он вытащил из кармана три кожаных мешочка, набитых отрубями, и с поразительной ловкостью принялся ими жонглировать.
- Его научил наш папа, - сказала Марсали с гордостью.
- Когда я стану большим, как Герман, папа научит меня очищать карманы!
Марсали охнула и прижала ладонь к его рту.
- Генри-Кристиан, мы не говорим об этом, - сказала она строго. - Никому. Ты слышишь?
Он удивленно на нее взглянул, но послушно кивнул головой.
Холодок, который я ощущала ранее, вернулся. Герман стал профессиональным карманником? Я взглянула на Марсали, но она слегка покачала головой. Мы поговорим об этом позже.
- Открой рот и высунь язык, дорогой, - попросила я Генри-Кристиана. – Позволь бабе посмотреть твое горлышко, Оно звучит как очень больное.
- Оу-оу-оу, - сказал он, широко ухмыляясь, но услужливо открыл рот. Из него доносился слабый гнилостный запах, и даже без фонарика я могла видеть, что распухшие миндалины почти совсем перекрыли ему горло.
- Боже милосердный, - сказала я, поворачивая его голову туда-сюда, чтобы лучше видеть. – Я удивляюсь, что он может есть, не говоря уже о сне.
- Иногда не может, - сказала Марсали, и я услышал напряжение в ее голосе. – Часто он не может проглотить ничего, кроме небольшого количества молока, и даже оно как нож в горло, бедняжка. – Она присела рядом со мной, убирая тонкие темные волосы с покрасневшего лица Генри-Кристиана. – Как думаете, матушка Клэр, вы можете помочь?
- О, да, - ответила я с гораздо большей уверенностью, чем чувствовала на самом деле. – Абсолютно.
Я почувствовала, как напряжение ушло из нее, как вода, и слезы тихо потекли по ее лицу. Она притянула голову Генри-Кристиана к своей груди, чтобы он не мог видеть ее слез, и я обняла их обоих, прижавшись щекой к ее голове в чепце и вдыхая затхлый мускусный запах ее страха и усталости.
- Теперь все в порядке, - тихо сказал я, поглаживая ее тонкую спину. – Я здесь. Ты можешь поспать.
*.*.*
Марсали проспала остаток дня и всю ночь. Я устала с дороги, но сумела подремать в большом кресле у кухонного очага. Генри-Кристиан сидел у меня на коленях и тяжело храпел. За ночь он дважды переставал дышать, и хотя я без труда заставляла его снова дышать, я понимала, что нужно срочно что-то делать. Поэтому утром я немного вздремнула и, умывшись и немного поев, отправилась на поиски того, что было мне нужно.
У меня с собой были самые элементарные медицинские инструменты, но дело в том, что тонзилэктомия и аденоидэктомия на самом деле не требовали никаких сложных приспособлений.
Мне хотелось, чтобы Иэн мог поехать со мной в город. Его помощь могла бы мне пригодиться, и Марсали тоже. Но это было опасно для мужчины его возраста; он не мог войти в город открыто, чтобы его не остановили и не допросили британские патрули и, вероятно, арестовали как подозрительную личность, каким он, несомненно, и являлся. Кроме того … он горел желанием найти Рэйчел Хантер.
Задача найти двух людей (и собаку), которые могли находиться практически где угодно между Канадой и Чарльстоном, не имея никаких средств связи, кроме ног и устного слова, устрашила бы любого менее упрямого человека, но не мужчину с кровью Фрейзеров. И каким бы спокойным он ни был, Иэн был способен так же, как и Джейми, следовать выбранному курсу, несмотря ни на что, будь то ад, наводнение или доводы разума.
У него была одна важная зацепка. Денни Хантер, скорее всего, все еще был армейским хирургом, а значит, находился в континентальной армии. Итак, идея Иэна заключалась в том, чтобы выяснить, где сейчас может находиться ближайшая часть этой армии, и начать свои поиски оттуда. С этой целью он собирался послоняться в тавернах и кабачках на окраине Филадельфии и узнать, где в настоящее время находится какая-нибудь часть американской армии.
Максимум в чем мне удалось его убедить, это послать сообщение в типографию Фергюса и сообщить нам, куда он направляется, как только обнаружит что-нибудь, что укажет ему возможный пункт назначения.
Тем временем все, что я могла сделать, это произнести короткую молитву его ангелу-хранителю – самому занятому существу – затем поговорить со своим собственным ангелом, которого представляла себе в виде фигуры бабушки с тревожным выражением лица, и приступила к своим делам.
Сейчас я шла по грязным улицам, обдумывая операцию. За последние десять лет я делала тонзилэктомию только один раз, ну, или два раза, если считать близнецов Бердсли по-отдельности. Обычно это была простая и быстрая процедура, но, опять же, ее обычно не проводили в темной печатной лавке на гноме с суженными дыхательными путями, инфекцией носовых пазух и перитонзилярным абсцессом.
Хотя ... если бы я могла найти более освещенное место. Где? Скорее всего, дом богатого человека, где не экономят на свечах. Я много бывала в таких домах, особенно во время нашего пребывания в Париже, но не знала в Филадельфии ни одного более-менее обеспеченного человека. Марсали тоже. Я спрашивала.
Ладно, по одной вещи за раз. Прежде чем беспокоиться об операционной, мне нужно найти кузнеца, способного изготовить необходимый мне инструмент с проволочной петлей. Я могла бы в крайнем случае разрезать миндалины скальпелем, но удалить аденоиды, расположенные за мягким небом, было бы крайне сложно. И меньше всего мне бы хотелось в темноте резать и ковырять острым инструментом сильно воспаленное горло Генри-Кристиана. Достаточно острая проволочная петля вряд ли повредит горло, лишь разрежет край, окружающий удаляемую ткань, и то только тогда, когда я буду делать сильное зачерпывающее движение, чтобы аккуратно отсечь миндалину или аденоид.
Я с беспокойством задумалась, есть ли у него стрептококковая инфекция. Его горло было ярко-красным, но это могло быть вызвано другими заболеваниями.
Нет, нам придется рискнуть даже со стрептококком, подумала я. Почти сразу же, как я приехала, я поставила несколько банок для настойки пенициллина. Невозможно определить, какой пенициллин я могу получить через несколько дней. Но это было лучше, чем ничего, как и я сама.
У меня была одна бесспорно полезная вещь или была бы, если бы сегодняшние поиски прошли успешно. Почти пять лет назад лорд Джон Грей прислал мне стеклянную бутылку купороса и аппарат для перегонки эфира. Я подумала, что он приобрел эти вещи в аптеке в Филадельфии. Но в Филадельфии не могло быть много аптек, и я собиралась посетить их все, пока не найду то, что ищу.
Марсали сказала, что в городе есть две большие аптеки, и только в одной из них могло быть то, что мне нужно для производства эфира. Как звали джентльмена, у которого лорд Джон Грей приобрел аппарат для перегонки? И вообще он из Филадельфии? В голове было пусто, то ли от усталости, то ли от простой забывчивости. Время, когда я создавала эфир во Фрейзерс-Ридже, казалось таким же далеким и мифическим, как Потоп.
Я нашла первого аптекаря и приобрела у него несколько полезных вещей, в том числе банку пиявок, хотя мысль о том, чтобы запустить пиявку в рот Генри-Кристиана, меня немного пугала. Что, если он проглотит ее?
С другой стороны, подумала я, это четырехлетний мальчик, у которого был очень изобретательный старший брат. Вероятно, он глотал нечто гораздо худшее, чем пиявка. Хотя, если повезет, они мне не понадобятся. Еще у меня было два прижигающих утюжка, очень маленьких. Это был примитивный и болезненный способ остановки кровотечения, но очень эффективный.
Однако у аптекаря не было купороса. Он извинился за отсутствие, сказав, что такие вещи надо привозить из Англии, а с учетом войны ... Я поблагодарила его и пошла во второе место. Там мне сообщили, что у них был купорос, но некоторое время назад они продали его английскому лорду, хотя зачем ему была нужна такая вещь, человек за прилавком не мог себе представить.
- Английский лорд? - переспросила я удивленно. Конечно, это не мог быть лорд Джон. В наши дни английская аристократия в Филадельфию не стекалась, за исключением тех, которые были солдатами. И этот человек сказал «лорд», а не майор или капитан.
Без риска нет победы; я спросила, и мне услужливо ответили, что это был лорд Джон Грей, и что он распорядился принести купорос в его дом на Каштановую улицу.
Чувствуя себя Алисой, упавшей в кроличью нору – у меня все еще немного кружилась голова от недостатка сна и трудного путешествия из Шотландии – я спросила, где находится Каштановая улица.
Дверь мне открыла очень красивая девушка, одетая вовсе не как служанка. Мы удивленно моргнули, глядя друг на друга, но когда я спросила про лорда Джона, представившись его старой знакомой, она пригласила меня войти, сказав, что лорд Джон скоро будет. Он повел лошадь, поменять подковы.
- Вы подумаете, что он мог бы отправить слугу, - сказала девушка, представившаяся леди Доротеей Грей, извиняющимся тоном. - Или моего кузена Уильяма. Но дядя Джон весьма трепетно относится к лошадям.
- Ваш кузен? - спросила я; мой медленный мозг, наконец, осознал родственные связи. - Вы имеете в виду Уильяма Рэнсома, не так ли?
- Да, Элсмир, - ответила она удивленно. - Вы его знаете?
- Мы встречались один или два раза, - сказала я. - Если вы не возражаете, как он оказался в Филадельфии? Я … э-э … так понимаю, что он был захвачен с остатками армии Бергойна и направлен в Бостон, чтобы отплыть в Англию.
- Ох, да! - сказала она. - Был захвачен и отпущен. Он сначала приехал сюда, чтобы встретиться с его отцом, лордом Джоном, и моим братом. - Ее голубые глаза потемнели при упоминании брата. - Боюсь, Генри очень болен.
- Мне очень жаль, - искренне, но коротко сказала я. Сейчас меня больше волновало присутствие здесь Уильяма, но прежде чем я смогла спросить еще что-нибудь, на пороге прозвучали быстрые легкие шаги, и дверь открылась.
- Дотти? - произнес знакомый голос. - Ты случайно не знаешь … О, прошу прощения, - лорд Джон вошел в гостиную и остановился, увидев меня. Затем он узнал меня, и рот у него открылся.
- Приятно встретить вас снова, - вежливо сказала я. - И мне жаль узнать, что ваш племянник болен.
- Спасибо, - сказал он, с опаской взглянув на меня, и низко склонил голову, изящно целуя мою руку. - Я очень рад видеть вас, миссис Фрейзер, - добавил он, как будто искренно. - Ваш муж …?
- Он в Шотландии, - сказала я, чувствуя, что разочаровываю его. Разочарование промелькнуло на его лице и тут же исчезло. Он был джентльменом и солдатом. Фактически он был в армейской форме, что меня довольно таки удивило.
- Вы вернулись на действительную службу? - спросила я, приподняв брови.
- Не совсем. Дотти, ты не позвала еще миссис Фигг? Уверен, миссис Фрейзер захочет чего-нибудь освежающего.
- Я только что пришла, - торопливо сказала я, когда Дотти вскочила и вышла.
- Действительно, - сказал он, вежливо удержавшись от «Почему?», которое было явно написано на его лице. Он показал мне на кресло и сел сам с каким-то странным выражением на лице, слово пытался придумать, как сказать что-то неловкое.
- Я очень рад видеть вас, - повторил он медленно. - Вы … я не хочу показаться грубым, миссис Фрейзер. Вы должны извинить меня, но … вероятно, вы пришли передать мне послание от вашего мужа?
Он не мог сдержаться, и его глаза радостно блеснули. Мне почти захотелось извиниться, когда я отрицательно покачала головой.
- Мне жаль, - сказала я, с удивлением обнаружив, что мне действительно жаль. - Я пришла к вам с просьбой. Не для себя, а ради моего внука.
Он моргнул.
- Вашего внука, - повторил он непонимающе. – Я думал, что ваша дочь … Ох! Я забыл о приемном сыне вашего мужа … как же его имя? Это один из его детей?
- Да, это так, - без дальнейших проволочек я рассказала о состоянии Генри-Кристиана и напомнила ему о его доброте, когда четыре года назад он отправил мне купорос и перегонный аппарат.
- Мистер Шолто, аптекарь, сказал мне, что продал вам большую бутыль купороса несколько месяцев назад. Я подумала, может быть, он еще у вас есть, - я не скрывала нетерпение в голосе, и выражение его лица смягчилось.
- Да, есть, - сказал он и, к моему удивлению, улыбнулся так, словно солнце выглянуло из-за облаков – Я купил его для вас, миссис Фрейзер.
*.*.*
Мы тут же достигли соглашения. Он не только предоставляет мне купорос, но и покупает любое необходимое мне медицинское оборудование. Я соглашаюсь провести операцию его племяннику.
- Доктор Хантер удалил одну пулю на рождество, - сказал он, - и состояние Генри немного улучшилось. Однако вторая пуля осталась …
- Доктор Хантер? - прервала я его. - Дензелл Хантер, не так ли?
- Да, - сказал он удивленно и немного нахмурился. - Вы хотите сказать, что знаете его?
- Да, это так, - ответила я с улыбкой. - Мы работали вместе и в Тикондероге, и в Саратоге в армии Гейтса. Но что он делает в Филадельфии?
- Он … - начал он, но был прерван звуком легких шагов на лестнице. Шаги вверху я смутно слышала уже некоторое время, но не обращала внимания. Сейчас я взглянула в сторону дверей, и мое сердце подпрыгнуло при виде Рэйчел Хантер, которая стояла там, глядя на меня с округлившимся ртом.
В следующий момент она обняла меня, прижимая меня так сильно, что могла бы сломать мне ребра.
- Друг Клэр! - воскликнула она, наконец, отпустив меня. - Никогда не думала увидеть тебя … то есть я очень рада … О, Клэр! Иэн. Он приехал с тобой? - Ее лицо горело возбуждением и страхом, надеждой и тревогой, которые неслись, как тени от облаков по ее лицу.
- Да, приехал, - успокоила я ее. - Хотя его здесь нет. - Ее лицо омрачилось.
- Ох, - сказала она тонким голосом. - Где …?
- Он уехал искать вас, - сказала я ласково и взяла ее руку.
Радость загорелась в ее глазах, как лесной пожар.
- Ох! - произнесла она совсем другим голосом. - Ох!
Лорд Джон вежливо кашлянул.
- Вероятно, мне не следует знать, где находится ваш племянник, миссис Фрейзер, - заметил он. - Как я понимаю, он разделяет взгляды вашего мужа. Если вы извините меня, тогда я пойду и скажу Генри о вашем приезде. Полагаю, вы захотите осмотреть его.
- О, - произнесла я, когда мне напомнили о первоочередном деле. - Да, конечно. Если вы не возражаете …
Он улыбнулся, взглянув на Рэйчел, лицо которой раскраснелось от возбуждения.
- Нисколько, - сказал он. - Поднимитесь по лестнице, как освободитесь, миссис Фрейзер. Я буду ждать вас там.
Глава 88. ДОВОЛЬНО ГРЯЗНО
Мне всегда не хватало Брианны в большей или меньшей степени в зависимости от обстоятельств. Но сейчас я нуждалась в ней особенно. Я была уверена, что она могла бы решить проблему освещения горла Генри-Кристиана.
Сейчас я положила его на стол в передней части типографии, используя преимущество проникающего туда света. Но это была Филадельфия, а не Нью-Берн. Здесь если небо не было затянуто тучами, то было затянуто дымом из городских труб. Улица была узкая, и здания напротив блокировали большую часть света.
«Не то чтобы это имеет такое большое значение», - сказала я себе. Комната могла быть залита солнцем, а я все равно ничего бы не видела во внутренней части горла мальчика. У Марсали было маленькое зеркало, с помощью которого можно было направлять свет, и это, возможно, помогло бы с миндалинами, с аденоидами все равно пришлось бы работать наощупь.
Я могла чувствовать мягкий, губчатый край одного аденоида, сразу за мягким небом. Я мысленно представила его, пока аккуратно с большой осторожностью надевала на него проволочную петлю. Ее острый край не должен порезать ни кончики моих пальцев, ни тело распухшего аденоида, пока я не отрежу его. Тогда хлынет поток крови.
Я положила Генри-Кристиана на краю стола. Марсали держала его инертное тело почти на боку. Дензелл Хантер держал голову, крепко прижимая к носу пропитанный эфиром сложенный кусок ткани. У меня не было другого средства всасывания крови, кроме собственного рта. Мне нужно будет быстро перевернуть его после того, как я сделаю разрез, чтобы позволить крови вытечь из его рта, прежде чем она потечет ему в горло, и он захлебнется. Маленький прижигающий утюг нагревался, его лопатообразный кончик был воткнут в кастрюлю с раскаленными углями. «Может быть, это самая сложная часть», - подумала я, остановившись, чтобы успокоиться, и кивком успокоила Марсали. Я не хотела обжечь ему язык или полость рта. Будет скользко ...
Я резко повернул ручку, и маленькое тело под моей рукой дернулось.
- Держите его крепче, - спокойно сказала я. - И, пожалуйста, еще немного эфира.
Дыхание Марсали стало тяжелым, а костяшки пальцев побелели, как и лицо. Я почувствовала, как аденоид аккуратно отделился и двинулся вместе с течением крови. Я ухватила его пальцами и вытащила из горла, прежде чем он успел проскользнуть в пищевод. Быстро наклонила голову мальчика в сторону, вдыхая металлический горячей запах крови, бросила отрезанный кусок ткани в кастрюлю и кивнула Рэйчел, которая вытащила утюг из углей и осторожно вложила его мне в руку.
Другую руку я все еще держала у него во рту, отодвигая язык и язычок в стороны, палец на месте бывшего аденоида отмечал нужное место. Прижигающий утюг прожег белую полоску боли на моем пальце, когда я вставила его в горло. Я слегка зашипела, но не пошевелила пальцем. Жженый запах горящей крови и тканей стал горячим и густым, и Марсали издала тихий низкий звук, но не ослабила хватку на теле сына.
- Все хорошо, друг Марсали, - прошептала ей Рэйчел, сжимая ее плечо. - Он дышит хорошо; ему не больно. Он находится в свете, у него все будет хорошо.
- Да, все будет хорошо, - сказала я. - Возьмите утюг, Рэйчел, окуните петлю в виски и дайте мне еще раз. Один убрали, осталось еще три.
*.*.*
- Я никогда не видел ничего подобного, - повторил Дензелл Хантер, вероятно, уже в пятый раз. Он переводил взгляд с кусочка ткани в своей руке на Генри-Кристиана, который начинал шевелиться и постанывать в руках матери. - Я бы не поверил, если бы не увидел своими глазами!
- Ну, - сказала я, вытирая пот с моего лица платочком. Чувство голубого удовлетворения наполняло меня. Операция была быстрой, не более пяти или шести минут, и Генри-Кристиан уже откашливался и плакал, отходя от эфира. Герман, Джоани и Фелисити с широко открытыми глазами стояли в дверях, и Герман держал сестер за руки. - Я научу вас делать его, если хотите.
Его лицо, радостное от успешной операции, засияло еще больше.
- О, Клэр! Такой дар! Резать, не причиняя боли, держать пациента совершенно неподвижным не привязывая его. Это … это невообразимо!
- Ну, это далеко не самый лучший способ, - предупредила я его. - И очень опасный и при изготовлении и использовании. - Я изготавливала эфир за день до операции снаружи под деревянным навесом. Эфир – весьма летучее соединение, и была вероятность, что он может взорваться, сжечь навес и убить меня. Но все прошло хорошо. Мысль, чтобы изготовить его снова заставляла мои ладони потеть.
Я подняла с пола бутыль и немного потрясла ее. Полная на три четверти, и кроме нее у меня была еще бутыль.
- Этого будет достаточно, как ты думаешь? - спросил Денни, поняв, о чем я думаю.
- Это зависит от того, что мы найдем.
Операция Генри-Кристиана, несмотря на технические трудности, была очень простой. Операция Генри Грея такой не будет. Я осмотрела его, Дензелл был рядом, чтобы рассказать, что он видел и делал во время предыдущей операции, в ходе которой удалил шарик пули, застрявший прямо под поджелудочной железой. Это вызвало местное раздражение и рубцевание, но на самом деле не повредило жизненно важный орган. Вторую пулю он найти не смог, так как она застряла очень глубоко в теле, где-то под печенью. Он боялся, что она может находиться рядом с воротной веной, и поэтому не осмелился тщательно ее прощупать, поскольку кровотечение почти наверняка стало бы фатальным.
Однако я была почти уверена, что пуля не повредила желчный пузырь или желчный проток, и, учитывая общее состояние и симптоматику Генри, я подозревала, что она пробила тонкую кишку, но закупорила в ней входную рану; в противном случае мальчик почти наверняка умер бы через несколько дней от перитонита.
Она могла инкапсулироваться в стенке кишечника, и это была бы лучшая ситуация. Он могла застрять в самом кишечнике, и это было бы совсем нехорошо, но я не могла сказать, насколько это может быть плохо, пока не доберусь туда.
Но у нас есть эфир. И острейшие скальпели, которые можно было купить на деньги лорда Джона.
Окно после довольно продолжительной, как показалось Джону Грею, дискуссии между двумя врачами, осталось частично открытым. Доктор Хантер настаивал на пользе свежего воздуха, и миссис Фрейзер согласилась с ним из-за паров эфира, но говорила, что боится каких-то микробов, которые могут проникнуть через открытое окно и загрязнить ее «операционное поле». Она говорит так, как будто рассматривает это как поле битвы, подумал он, но внимательно посмотрев на ее лицо, понял, что так оно и есть.
Он никогда не видел, чтобы женщина выглядела так, подумал он, очарованный, несмотря на беспокойство за Генри. Она забрала свои возмутительные волосы назад и тщательно обернула голову тканью, как рабыня-негритянка. Когда ее лицо было так открыто, его тонкие кости сделались резкими, а сосредоточенное выражение ее лица – с этими желтыми глазами, метавшимися, как ястребы, с одного предмета на другое – было самой неженственной вещью, которую он когда-либо видел. Это был взгляд генерала, собирающего свои войска для битвы, и, увидев это, он почувствовал, как клубок змей в его животе немного притих.
Она знает, что делает, подумал он.
Она посмотрела на него, и он к своему крайнему изумлению расправил плечи, инстинктивно ожидая приказаний.
- Вы хотите остаться? - спросила она.
- Да, конечно, - он почувствовал, как у него перехватило дыхание, но сомнений не было. Она откровенно рассказала ему, каковы шансы Генри – не очень хорошие, но были – и он был полон решимости оставаться со своим племянником, что бы ни случилось. Если Генри умрет, то, по крайней мере, умрет рядом с кем-то, кто его любит. Хотя на самом деле он был просто уверен, что Генри не умрет. Грей не позволил ему.
- Сядьте тогда там, - она кивнула на стул возле дальнего конца кровати, и он сел, послав Генри ободряющую улыбку. Юноша выглядел испуганным, но решительным.
«Я не могу так больше жить, - сказал он прошлой ночью, приняв окончательное решение об операции. - Я просто не могу».
Миссис Вудкок также настояла на своем присутствии, и после тщательного обдумывания миссис Фрейзер объявила ее ответственной за эфир. Эта таинственная субстанция находилась в бутылке с капельницей на бюро, и от нее распространялся слабый тошнотворный запах.
Миссис Фрейзер дала доктору Хантеру какой-то кусок ткани, а второй взяла себе. Грей увидел, что это был носовой платок с завязками на углах. Она завязала их за головой, так чтобы ткань закрывала ее нос и рот, и Хантер сделал так же.
Привыкшему к жестокой быстроте армейских хирургов, Грею приготовления миссис Фрейзер казались чрезвычайно трудоемкими. Она неоднократно протирала живот Генри приготовленным ею спиртовым раствором, разговаривая с ним сквозь маску тихим, успокаивающим голосом. Она ополоснула руки этим раствором, заставив Хантера и миссис Вудкок сделать то же самое, а также промыла свои инструменты, так что в комнате воняло, как на винокурне низкого качества.
На самом деле ее движения были довольно быстрыми, через мгновение понял он. Но руки ее двигались с такой уверенностью и … да, грацией – это было единственное подходящее слово – что создавалось впечатление, будто они скользят по воздуху, как пара чаек. Никакого хлопанья крыльев, только уверенные, спокойные и почти мистические движения. Он обнаружил, что молчит, наблюдая за ними, впадая в транс и почти забывая о конечной цели этого тихого танца рук.
Она подошла к изголовью кровати, низко наклонилась, чтобы поговорить с Генри, убрала волосы с его лба, и Грей увидел, как глаза ястреба на мгновение стали золотыми. Тело Генри медленно расслабилось под ее прикосновениями; Грей увидел, как его сжатые, окоченевшие руки разжались. Он увидел, что в руках у нее была еще одна маска, на этот раз жесткая вещь, сделанная из ивовый лозы и выложенная внутри слоями мягкой хлопчатобумажной ткани. Она аккуратно приложила ее к лицу Генри и, сказав ему что-то неразборчиво, взяла бутылочку-капельницу.
Воздух сразу наполнился острым, сладковатым запахом, который застрял в горле Грея и заставил его голову слегка закружиться. Он моргнул, покачал головой, чтобы избавиться от головокружения, и понял, что миссис Фрейзер что-то ему сказала.
- Прошу прощения? - он взглянул на нее, большую белую птицу с желтыми глазами и сверкающим когтем, внезапно возникшем в ее руке.
- Я сказала, - повторила она спокойно, - что вы должны сесть подальше. Будет довольно грязно.
*.*.*
Уильям, Рэйчел и Доротея сидели на крыльце, как птицы на заборе. Ролло растянулся на кирпичной дорожке у их ног, наслаждаясь весенним солнцем.
- Там чертовски тихо, - сказал Уильям, с тревогой взглянув на окно наверху, где находилась комната Генри. - Думаете, они уже начали? - Он подумал, но не сказал, что ожидал услышать, как Генри станет издавать какие-то звуки, если бы они начали операцию, несмотря на то, что рассказала Рэйчел со слов ее брата о чудесах эфира миссис Фрейзер. Мужчина будет тихо спать, пока ему вспарывают живот ножом? Ерунда, сказал бы он. Но Дензелл Хантер не из тех людей, которых можно легко обмануть, хотя он предполагал, что Дотти каким-то образом удалось это сделать. Он искоса взглянул на свою кузину.
- Ты уже написала дяде Хэлу? Я имею в виду, о тебе и Денни? - он знал, что она не написала – ей пришлось рассказать все лорду Джону, хотя она убедила его позволить ей самой сообщить эту новость отцу – но хотел отвлечь ее. Губы у нее были белыми, а руки смяли ткань складками на коленях. Он все еще не привык видеть ее в одежде голубовато-кремового цвета вместо ее обычного блестящего оперения, хотя на самом деле считал, что спокойные цвета ей идут. Рэйчел заверила ее, что она может носить шелк и муслин, если захочет, а не мешковину.
- Нет, - ответила Дотти, кинув на него благодарный взгляд за то, что отвлек ее, хотя и понимала, что он делает. - То есть, да, но еще не отправила. Если с Генри будет все в порядке, я напишу о новостях и добавлю внизу в качестве приписки немного о нас с Денни. Они так обрадуются за Генри, что, возможно, не обратят внимания или, по крайней мере, не так расстроятся.
- Я думаю, они заметят, - задумчиво сказал Уильям. - Папа заметил. - Лорд Джон, когда ему об этом сообщили, стал опасно молчаливым и смотрел на Дензелла Хантера, словно хотел вызвать его на дуэль на рассвете. Но факт был в том, что Денни однажды спас Генри жизнь и теперь помогает – благодаря удаче и миссис Фрейзер – спасти его снова. А лорд Джон был, прежде всего, человеком чести. Кроме того, Уильям подумал, что его отец действительно испытал облегчение, узнав, наконец, что замышляла Дотти. Он ничего не сказал Уильяму относительно роли самого Уильяма в ее приключении … пока. Он еще скажет.
- Пусть Господь держит твоего брата в своей длани, - сказала Рэйчел, проигнорировав замечание Уильяма. - И в руках моего брата, и миссис Фрейзер также. Но что, если все пойдет не так, как мы надеемся? Тебе все равно придется рассказать об этом родителям, и они могут счесть известие о твоей предстоящей свадьбе еще большим оскорблением.
- Ты самое бестактное и прямолинейное существо, - довольно раздраженно сказал ей Уильям, видя, как Дотти еще больше бледнеет при напоминании о том, что Генри может умереть в ближайшие минуты, часы или дни. - Генри будет в порядке. Я знаю это. Денни – очень хороший врач, а миссис Фрейзер … она… э-э… - Честно говоря, он не был уверен, кем была миссис Фрейзер, но она его немного пугала. - Денни говорит, что она знает, что делает, - неуклюже закончил он.
- Если Генри умрет, ничто не будет иметь значения, - тихо сказала Дотти, глядя на носки своих туфель. - Ни для кого из нас.
Рэйчел издала тихий сочувственный звук и потянулась, чтобы обнять Дотти за плечи. Уильям добавил свое хриплое покашливание, и на мгновение ему показалось, что собака сделала то же самое.
Однако Ролло не выглядел сочувствующим. Он внезапно поднял голову, волосы у него на загривке приподнялись, и в груди возникло низкое рычание. Уильям автоматически взглянул в направление, куда смотрел пес, и мускулы его напряглись.
- Мисс Хантер, - спросил он осторожно. - Вы знаете этого человека? Того в конце улицы, который разговаривает с торговкой?
Рэйчел приложила ладонь козырьком, рассматривая мужчину, и покачала головой.
- Нет. А что? Потому что он встревожил пса? - она потыкала Ролло носком ботинка. - В чем дело, друг Ролло?
- Не знаю, - честно ответил Уильям. - Может быть, кот, который перебежал через дорогу за спиной торговки. Но, уверен, я видел этого мужчину прежде. Я видел его возле дороги где-то в Нью-Джерси. Он спрашивал, знаю ли я Иэна Мюррея, и где он может быть.
Рэйчел тихо охнула, заставив Уильяма кинуть на нее удивленный взгляд.
- Что? - спросил он. - Вы знаете, где находится Мюррей?
- Нет, - ответила она резко. - Я не видела его с осени с Саратоги и понятия не имею, где он находится. Ты знаешь имя этого человека? - спросила она, нахмурившись. Мужчина теперь исчез из вида, спустившись вниз по улице. - Ты уверен, что это тот самый человек?
- Нет, - признал Уильям, - но думаю так. У него был посох, как и у этого мужчины. И то, как он стоит, слегка сгорбившись. Он и ходит так же, как человек в Нью-Джерси. - Он не стал упоминать об отсутствующих пальцах, чтобы не напоминать Дотти об увечьях в эту минуту, и кроме того он не мог видеть руку мужчину на таком расстоянии.
Ролло прекратил рычать и улегся с легким выдохом, но его желтые глаза оставались настороженными.
- Когда вы думаете пожениться, Дотти? - спросил Уильям, желая занять сой ум. Странный запах струился из окна над их головами, пес морщил нос и ошеломленно тряс головой, и Уильям не мог обвинять его за это. Запах был противны й и тошнотворный. Но он также мог отчетливо различать запах крови и слабую вонь дерьма. Это был запах поля битвы, и его внутренности неприятно сжались.
- Я хочу обвенчаться, прежде чем начнется серьезная битва, - ответила кузина, поворачивая к нему голову. - Так я сказала Денни … и Рэйчел, - добавила она, с улыбкой взяв руку будущей золовки.
Рэйчел ответила ей короткой улыбкой.
- Как странно, - сказала она обоим, но ее карие глаза смотрели на Уильяма мягко и с тревогой. - Через совсем короткое время мы снова станем врагами.
- Я никогда не чувствовал себя вашим врагом, мисс Хантер, - также мягко ответил он. - И я всегда буду вашим другом.
Улыбка коснулась ее губ, но глаза оставались тревожными.
- Ты знаешь, что я имею в виду, - ее взгляд скользнул от Уильяма к Дотти, сидевшую по другую сторону от нее, и Уильям с потрясением подумал, что его кузина собирается выйти замуж за бунтовщика, и фактически, сама станет такой. То есть, вскоре ему придется вступить в прямую войну с частью своей семьи. Тот факт, что Денни Хантер не берет оружие в руки, не защитит ни его, ни Дотти. Или Рэйчел. Все трое были виновны в государственной измене. Любой из них мог быть убит, взят в плен, заключен в тюрьму. Что бы он сделал, внезапно подумал он в ужасе, если бы однажды ему пришлось увидеть, как повесят Денни? Или Дотти?
- Я знаю, что ты имеешь в виду, - тихо сказал он и взял руку Рэйчел. Она позволила ему, и они молча сидели втроем, связанные друг с другом в ожидании будущего приговора.
Глава 89. БЕДНЯГА В ЧЕРНИЛЬНЫХ ПЯТНАХ
Я шла в типографию смертельно уставшая и в том состоянии, когда чувствуешь себя пьяным – эйфория и потеря координации. Хотя, по правде говоря, я на самом деле была несколько пьяна. Лорд Джон, видя, насколько мы оба устали после операции, настоял на том, чтобы напоить меня и Дензелла Хантера своим лучшим бренди. Я не отказалась.
Это была одна из самых ужасных операций, которые я делала в восемнадцатом веке. До этого я провела только две операции на брюшной полости: успешное удаление аппендикса Эйдана МакКоллума под воздействием эфира … и несчастное кесарево сечение, которое я провела садовым ножом на теле убитой Мальвы Кристи. Мысль об этом вызвала у меня обычную боль печали и сожаления, но она была странно смягчена. Сейчас, идя домой прохладным вечером, я вспоминала это ощущение жизни, которую держала в своих руках – такую короткую, такую мимолетную – но она была, безошибочно узнаваемая и опьяняющая, краткое голубое пламя.
Два часа назад я держала жизнь Генри Грея в своих руках и снова почувствовала это пламя. Я снова вложила все свои силы в его поддержание, и на этот раз оно устойчиво вздымалось в моих ладонях, как зажженная свеча.
Пуля попала в тонкую кишку, но не инкапсулировалась. Она свободно двигалась по кишечнику, раздражая его слизистую оболочку, которая была сильно изъязвлена. После короткого разговора с Дензеллом Хантером, который был настолько очарован новизной исследования внутренних органов живого человека, что едва мог сосредоточиться на текущем деле, восклицая с восторгом при виде ярких красок и пульсирующих жизнью органов, я решила, что изъязвление слишком обширное. Образовавшиеся на месте язв рубцы резко сузят тонкую кишку, что приведет к ее дальнейшему сужению и, возможно, к полной непроходимости.
Так что мы сделали небольшую резекцию, и я почувствовала нечто среднее между смехом и виной при воспоминании о лице лорда Джона, когда я отсекла изъязвленный сегмент кишечника и швырнула его на пол у его ног. Я сделала это не намеренно; Мне просто нужны были обе руки, а также руки Дензелла, чтобы остановить кровотечение, а операционной медсестры у нас не было.
Мальчик еще не был вне опасности, далеко нет. Я не была уверена, будет ли мой пенициллин эффективен, или у пациента может развиться какая-нибудь ужасная инфекция. Но он очнулся от наркоза, и его жизненные показатели были на удивление хорошими. Возможно, подумала я, из-за миссис Вудкок, которая держала его за руку и гладила по лицу, убеждая его проснуться с яростной нежностью, которая не оставляла никаких сомнений в ее чувствах к нему.
Я ненадолго задумалась, какое будущее ждет ее. Заинтересовавшись ее редким именем, я осторожно расспросила ее о муже и уверилась, что он именно тот мужчина, за ампутированной ногой которого я ухаживала во время отступления из Тикондероги. Весьма вероятно, что он мертв. Если так, то как разовьются отношения между Мерси Вудкок и Генри Греем? Она была свободной женщиной, а не рабыней. Брак между ними не был чем-то немыслимым, каким он станет в Соединенных Штатах через двести лет. Браки между чернокожими женщинами и мулатками из хороших семей и белыми мужчинами были если и не обычным явлением в Вест-Индии, однако не являлись также вопросом публичного скандала. Но все же Филадельфия – это не Вест-Индия, и судя по тому, что Дотти рассказала мне о своем отце …
Я просто слишком устала, чтобы думать об этом, да мне и не нужно. Денни Хантер вызвался остаться с Генри на ночь. Я выбросила из головы эту пару, пока, слегка покачиваясь, брела по улице. Я ничего не ела с завтрака, а сейчас было почти темно. Бренди через стенки моего пустого желудка попал в кровоток, и по дороге я тихо напевала себе под нос. Это был сумеречный час, когда вещи плывут в воздухе, когда выпуклые булыжники кажутся призрачными, а листья деревьев висят, как тяжелые изумруды, светясь зеленью, аромат которой проникает в кровь.
Мне следует идти быстрее; был комендантский час. Хотя кто меня арестует? Я слишком стара, чтобы патрулирующие солдаты приставали ко мне, как к молодой девушке, и не того пола, чтобы вызывать подозрения. Если бы я встретила патруль, они бы просто обругали меня и сказали идти домой, куда я и направлялась.
Мне внезапно пришло в голову, что я могу переносить бумаги, которые Марсали осторожно называла как «работа мистера Смита»: письма, распространяемые «Сынами Свободы» между деревнями и городами. Эти письма носились по колониям, как листья, гонимые весенней бурей, копировались и пересылались, иногда печатались и распространялись внутри городов, если можно найти смелого печатника для выполнения этой работы.
Существовала разветвленная сеть, через которую распространялись такие бумаги, но ее часто раскрывали: людей арестовывали и заключали в тюрьму. Герман часто носил их с собой, и мое сердце замирало, когда я думала об этом. Проворный мальчишка был менее заметен, чем молодой человек или торговец, но англичане не были дураками и наверняка остановили бы его, если бы он выглядел хоть как-то подозрительно. В то время как я …
Обдумывая все возможные варианты, я добралась до лавки и вошла внутрь, ощущая запах вкусного ужина, слыша приветствия взволнованных детей и получив два письма от Джейми, что выгнало из моей головы все мысли о моей потенциальной карьере шпиона.
«20 марта, 1778
Лаллиброх
Моя дорогая, Клэр.
Иэн умер. Прошло десять дней после этого события, и я подумал, что теперь смогу спокойно писать. Однако вид этих только что написанных слов поразил меня самым неожиданным горем. Слезы текут по моему лицу, и мне пришлось остановиться, чтобы вытереть лицо носовым платком, прежде чем продолжить. Это была нелегкая смерть, и я должен испытывать облегчение от того, что Иэн теперь обрел мир на небесах. Так и есть. Но я также опустошен, как никогда раньше. Только мысль о том, что я могу довериться тебе, душа моя, дает мне утешение.
Молодой Джейми получил поместье, как и должно быть. Завещание Иэна было зачитано, и мистер Гоуэн проследит за его исполнением. Кроме земли и строений, ничего особенного нет; другим детям завещаны, в основном, личные вещи. Мою сестру он доверил моей заботе. Перед своей смертью он спросил, согласен ли я. Я сказал ему, что он сам знает и мог не спрашивать. Он сказал, что да, но решил спросить, чувствую ли я себя способным выполнить эту задачу, и расхохотался, как гагара. Боже мой, мне будет его не хватать.
Предстояло выплатить несколько пустяковых долгов; Я оплатил их, как мы и договорились.
Дженни меня беспокоит. Я знаю, что она всем сердцем скорбит по Иэну, но она почти не плачет, а лишь подолгу сидит, глядя на то, что видит только она. В ней есть спокойствие, почти жуткое, как будто ее душа улетела вместе с Иэном, оставив после себя пустую раковину. Хотя раз уж я упомянул о раковине, мне пришло в голову, что она похожа на камерного наутилуса вроде того, которого Лоуренс Стерн описал в Вест-Индии. Большая красивая раковина, состоящая из множества камер, но все пустые, за исключением самой внутренней, в которой в безопасности прячется маленькое существо.
Но раз уж я говорю о ней, она просит передать тебе о своем раскаянии по поводу сказанного тебе. Я сказал ей, что мы говорили об этом между собой, и что ты не держишь на нее зла, понимая отчаянные обстоятельства, в которых она это говорила.
Утром в день смерти Иэна она заговорила со мной и сказала, что покинет Лаллиброх, что после его смерти ничто не удерживает ее здесь. Я был, как ты можешь догадаться, очень удивлен, но не стал задавать ей вопросов или отговаривать, полагая, что это всего лишь расстройство ума от бессонницы и горя.
Однако потом она твердо повторила это, показав, что она действительно в своем уме. Я собираюсь на короткое время во Францию, как для того, чтобы совершить некоторые частные сделки, о которых я не буду здесь писать, так и для того, чтобы перед отъездом в Америку убедиться, что у Майкла, и у Джоан все в порядке. Они уехали вместе на следующий день после похорон Иэна. Я сказал Дженни, что она должна хорошенько подумать, пока меня нет, но если она уверена, что действительно этого хочет, я увезу ее в Америку. Не жить с нами (улыбаюсь, представляя твое лицо, прозрачное в своих эмоциях даже в моем сознании).
Она будет жить с Фергюсом и Марсали, где она будет полезна, но при этом ей не будут ежедневно напоминать о ее утрате, и где она будет в состоянии поддержать молодого Иэна, если ему потребуется помощь (или хотя бы будет знать, как у него дела, если нет).
(Также мне пришло в голову – также как и в ее – что жена молодого Джейми теперь становится хозяйкой Лаллиброха, а для двух хозяек места там нет. Она достаточно умна, чтобы понять трудности такой ситуации, и добра, чтобы желать избежать их ради сына и его жены.)
В любом случае я намереваюсь отправиться в Америку в конце месяца, или как только откроется возможность. Перспектива соединиться с тобой радует мое сердце, и остаюсь навеки
Твоим любящим мужем,
Джейми»
«Париж
1 апреля
Моя дорогая жена.
Сегодня я очень поздно возвращался в мое новое жилье в Париже. По возвращении я обнаружил, что дверь заперта, и мне пришлось звать хозяйку, которая была несколько раздражена, когда ее подняли с постели. В свою очередь я стал более раздраженным, когда не обнаружил ни разожженного огня, ни приготовленного ужина, и ничего на каркасе кровати, кроме заплесневелого матраца и рваного покрывала, которое не могло бы укрыть даже самого последнего нищего.
Дальнейшая ругань не принесла мне ничего, кроме оскорблений (из-за надежно запертой двери), и моя гордость не позволяла мне предложить взятку, даже если бы это позволил мой кошелек. Таким образом, я остаюсь на своем голом чердаке, замерзший и голодный (эта жалкая картина описана здесь с трусливой целью вызвать твое сочувствие и показать, как плохо мне живется без тебя).
Я полон решимости покинуть это место, как только рассветет, и поискать, можно ли найти лучшее жилье без чрезмерного ущерба для моего кошелька. Тем временем я постараюсь забыть и холод, и голод в приятной беседе с тобой, надеясь, что письмо вызовет передо мной твой образ и даст мне иллюзию твоего общества.
(Я обеспечил себя светом, прокравшись вниз в чулках и похитив два серебряных подсвечника из передней гостиной, обманное величие которой соблазнило меня поселиться здесь. Я верну подсвечники завтра, когда мадам вернет грабительскую плату за это жалкое жилье.)
Переходя к более приятным темам: я видел Джоан, которая сейчас находится в своем монастыре и, по-видимому, довольна (и нет, раз уж ты спрашиваешь, я не присутствовал на свадьбе ее матери с Джозефом Мюрреем, который, как выяснилось, является вторым кузеном Иэну. Отправил красивый подарок и добрые пожелания, искренние). Завтра я навещу Майкла; Я с нетерпением жду новой встречи с Джаредом и передам ему твои самые добрые пожелания.
Тем временем этим утром я завтракал в кофейне на Монмартре, и мне посчастливилось столкнуться там с мистером Лайлом, которого я встретил в Эдинбурге. Он приветствовал меня очень любезно, поинтересовался моей судьбой и после небольшого разговора личного характера пригласил присутствовать на собрании некоего общества, членами которого являются Вольтер, Дидро и другие, чье мнение имеет вес в кругах, которые меня интересуют.
Таким образом, по предварительной договоренности в два часа я явился в некий дом и нашел, что внутри весьма величественно обставлено, поскольку это была парижская резиденция месье Бомарше.
Компания, собравшаяся там, действительно была смешанной: от нищих философов из кофейни до самых элегантных сливок парижского общества, причем общим для них всех была лишь любовь к разговорам. Некоторые претензии на интеллект, конечно, были, но на этом не настаивали. Я не мог бы и мечтать о более благоприятном ветре для своего первого путешествия в качестве политического провокатора, а ветер, как ты увидишь, является наиболее подходящим образом для событий этого дня.
После некоторой пустой болтовни за столиками с закусками (если бы меня не предупредили, я бы тайком набил карманы пирожными, как это делали многие из гостей), компания удалилась в большую комнату и расселась по местам с целью стать свидетелями официальных дебатов между двумя партиями.
Предметом дебатов был популярный тезис: «Перо сильнее меча», причем мистер Лайл и его сторонники защищали это положение, месье Бомарше и его друзья решительно отстаивали противное мнение. Разговор был оживленным, с большим количеством отсылок на произведения Руссо и Монтеня (и с немалым пренебрежением к первому из-за его аморальных взглядов на брак), но в конечном итоге партия мистера Лайла взяла верх в споре. Я подумал показать обществу свою правую руку в качестве доказательства обратного (образец моего почерка стал бы убедительным аргументом), но воздержался, будучи всего лишь наблюдателем.
Я нашел возможность подойти к месье Бомарше и в шутку сказал ему об этом. Он был очень впечатлен видом моего отсутствующего пальца и, узнав о том, как это произошло (или, скорее, о том, что я решил ему рассказать), очень воодушевился и настоял, чтобы я сопровождал его группу в дом герцога де Шольне, куда он был приглашен на ужин, поскольку герцог, как известно, проявляет большой интерес к вопросам, касающихся обитающих в колониях аборигенов.
Тебе, без сомнения, будет интересно, какая связь существует между дикими аборигенами и твоей самой элегантной хирургией? Наберись терпения еще на несколько строк.
Резиденция герцога имеет большой подъезд, на котором я заметил несколько прекрасных карет. Представь себе мою радость, когда мне сообщили, что джентльмен, подъехавший прямо перед нами, был не кто иной, как месье Верженн, министр иностранных дел.
Я поздравил себя с удачей, что так скоро встретил много людей, подходящих для моей цели, и сделал все возможное, чтобы снискать их расположение, рассказывая о своих путешествиях по Америке и позаимствовав при этом немало историй от нашего доброго друга Майерса.
Компания была очень приятно удивлена, уделив особое внимание истории нашей встречи с медведем, Накогнавето и его товарищами. Я рассказал о твоей доблестной борьбе с рыбой, что очень позабавило вечеринку, хотя дамы, похоже, были очень шокированы моим описанием твоего индейского наряда. Мистер Лайл, напротив, с нетерпением жаждал услышать больше о твоем появлении в кожаных штанах. Поэтому я посчитал его закоренелым развратником и негодяем, и это суждение было подтверждено позже вечером эпизодом, который я наблюдал в коридоре между мистером Лайлом и мадемуазель Эрланд, которую я считаю самой распутной женщиной.
В любом случае, эта история побудила мистера Лайла привлечь внимание компании к моей руке и убедить меня рассказать им историю, о том, как я потерял палец.
Видя, что компания достигла состояния приятного расслабления после обильного возлияния шампанским, голландским джином и большим количеством рейнвейна, я не пожалел усилий и сочинил для них ужасную историю, рассчитанную на то, чтобы заставить их дрожать от страха.
Я сказал, что был взят в плен злобными ирокезами, когда ехал из Трентона в Олбани. Я подробно описал ужасный внешний вид и кровожадные привычки этих дикарей (что, конечно, не было большим преувеличением) и подробно остановился на ужасных пытках, которым ирокезы имеют обыкновение подвергать своих несчастных жертв. Графиня Путуд потеряла сознание от моего рассказа об ужасной смерти отца Александра, и это очень тронуло остальную часть присутствующих.
Я рассказал им о вожде по имени Два копья, который, я надеюсь, не будет возражать против того, что я оклеветал его личность во имя благого дела, тем более, что он никогда об этом не узнает. Этот вождь, сказал я, будучи полон решимости подвергнуть меня пыткам, заставил меня раздеться догола и избил самым жестоким образом. Думая о нашем добром друге Дэниеле, который обратил такое же несчастье в свою пользу, я поднял рубашку и показал свои шрамы. (Я чувствовал себя в некоторой степени шлюхой, но, по моим наблюдениям, большинство шлюх выбирают эту профессию по необходимости, и я утешаю себя тем, что и в моем случае – это необходимость.) Реакция моей аудитории была такой, на которую можно было надеяться, и я продолжил свой рассказ, уверившись в том, что с этого момента они поверят чему угодно.
После этого, продолжал я, двое храбрецов-индейцев принесли меня, потерявшего сознание, в присутствие вождя и привязали меня распростертым к большому камню, на поверхности которого было зловещее свидетельство предыдущего жертвоприношения.
Затем ко мне подошел языческий жрец или шаман, издавая ужасные крики и потрясая палкой, украшенной множеством скальпов, что заставило меня опасаться, что мои собственные волосы могут оказаться привлекательными благодаря своей необычной окраске для его коллекции. (Я не пудрил волосы, из-за отсутствия пудры, а не из-за предусмотрительности). Этот страх значительно усилился, когда шаман вытащил большой нож и приблизился ко мне со сверкающими злобой глазами.
В этот момент глаза моих слушателей тоже заблестели, увеличившись до размеров блюдец. Многие дамы плакали от жалости к моему отчаянному положению, а джентльмены яростно проклинали мерзких дикарей.
Тогда я рассказал им, как шаман вонзил свой нож прямо в мою руку, заставив меня потерять сознание из-за страха и боли. Я проснулся и обнаружил, что мой четвертый палец полностью оторван, а из моей раненой руки течет кровь.
Но самым ужасающим из всех был вид вождя ирокезов, сидящего на поваленном стволе гигантского дерева и отрывающего зубами плоть от отрубленного пальца, словно мясо с куриной ножки.
На этом месте моего повествования графиня снова потеряла сознание, а достопочтенная мисс Эллиот, чтобы не отставать, впала в настоящую истерику, что, к счастью, избавило меня от необходимости изобретать средства моего спасения от дикарей. Признав, что воспоминания о моих испытаниях меня совершенно расстроили, я принял бокал вина (к этому времени я довольно сильно вспотел) и сбежал с приема, атакованный приглашениями со всех сторон.
Я очень доволен результатами моей первой вылазки. Меня еще больше воодушевляет мысль о том, что даже если возраст или травма помешают мне зарабатывать себе на жизнь с помощью меча, плуга или печатного станка, я все равно могу найти полезную работу в качестве писателя романов.
Полагаю, что Марсали захочет подробно узнать, как выглядели платья присутствующих дам, но я должен просить ее о терпении на данный момент. Я не притворяюсь, что не заметил этого, хотя мог бы протестовать, если бы думал таким образом избавить тебя от опасений относительно моей предполагаемой уязвимости перед коварством женственности. Зная твою подозрительную и иррациональную натуру, моя сассенах, я не делаю таких протестов, но моя рука сейчас не выдержит напряжения от таких описаний. На данный момент достаточно сказать, что платья были из очень богатого материала, и очарование женщин явно обязано стилем их платьев.
Мои украденные свечи догорают, а мои руки и глаза настолько утомлены, что мне трудно расшифровать собственные слова, не говоря уже о том, чтобы их составить. Я могу только надеяться, что ты сможешь прочитать последнюю часть этого неразборчивого послания. Тем не менее, я ложусь в свою негостеприимную постель в хорошем настроении, воодушевленный событиями дня.
Итак, я желаю тебе спокойной ночи, заверяю в своих самых нежных чувствах, в надежде, что ты проявишь терпение и неизменную привязанность к
Твоему бедняге в чернильных пятнах,
Джеймсу Фрейзеру
Постскриптум: Действительно бедняга в чернильных пятнах, поскольку и я, и бумага покрыты чернильными пятнами. Льщу себе надеждой, что бумага больше.
Постскриптум 2: Я так увлекся описанием, что забыл свое первоначальное намерение: сказать, что я забронировал место на «Эвтерпе», которая отплывает из Бреста через две недели. Если что-то произойдет, чтобы предотвратить это, я напишу снова.
Постскриптум 3: Я жажду лежать рядом с тобой, чтобы твое тело прижималось к моему.»
Глава 90. ВООРУЖЕННЫЕ БРИЛЛИАНТАМИ И СТАЛЬЮ
Брианна разрезала брошь твердой рукой и кухонными ножницами. Это была антикварная вещица, но не особенно ценная – уродливая викторианская брошь в форме раскидистого серебряного цветка в обрамлении извивающихся лоз. Единственная ее ценность заключалась в россыпи мелких бриллиантов, украшавших листья, словно капли росы.
«Надеюсь, они достаточно большие», - сказала она и удивилась тому, насколько спокойно звучал ее собственный голос. В своей голове последние тридцать шесть часов она кричала – именно столько времени им потребовалось, чтобы составить план и подготовиться.
«Думаю, они подойдут», - сказал Роджер, и она почувствовала напряжение под спокойствием его собственных слов. Он стоял позади нее, положив руку ей на плечо, и теплота его ладони была утешением и мукой. Еще час, и он исчезнет. Возможно, навсегда.
Но выбора не было, и она занималась необходимыми делами деловито и с сухими глазами.
Аманда, как ни странно, внезапно уснула после того, как Роджер и Уильям Баккли умчались в погоню за Робом Кэмероном. Брианна уложила ее в постель и сидела, смотря, как она спит, пока на рассвете мужчины не вернулись с ужасающими новостями. Но Аманда проснулась, как обычно, солнечная, как день, и, по-видимому, не помнила своего сна о кричащих камнях. Ее также не беспокоило отсутствие Джема Она просто один раз спросила, когда он будет дома, и, получив уклончивое «Скоро», вернулась к своей игре, удовлетворившись ответом.
Сейчас она с Энни оправилась в Инвернесс на большой шопинг с обещанием новой игрушки. Они приедут домой только к вечеру, когда мужчины уйдут.
- Почему? - спросил Уильям Баккли. - Почему он забрал вашего мальчика?
Этим вопросом она и Роджер задавались с того момента, когда обнаружили пропажу Джема.
- Это может быть только две вещи, - голос Роджера при ответе сорвался. - Путешествие во времени … или золото.
- Золото? - зеленые глаза Баккли с удивлением повернулись к Брианне. - Что за золото?
- Пропавшее письмо, - пояснила она, слишком уставшая, чтобы беспокоиться о том, безопасно ли ему рассказывать о золоте. Сейчас не было ничего безопасного, и ничто не имело значения. - Постскриптум в письме моего отца. Роджер сказал, что вы прочитали письма. Собственность итальянского джентльмена, вы помните?
- Я не придал этому особого значения, - признался Баккли. - Значит, золото, да? Кто тогда этот итальянский джентльмен?
- Чарльз Стюарт.
И они несколько скомкано рассказали о золоте, которое прибыло в Шотландию в последние дни восстания якобитов – сам Баккли тогда был примерно того же возраста, что и Мэнди, подумала Брианна, пораженная этой мыслью. В целях безопасности золото поделили среди трех шотландских джентльменов, доверенных арендаторов своих кланов: Дугала МакКензи, Гектора Кэмерона и Арча Бага из Грантов Леоха. Она внимательно наблюдала, но он не показал, что узнал имя Дугала МакКензи. Нет, подумала она, он не знает. Но сейчас это тоже было не важно.
Никто не знал, что случилось с двумя третями французского золота, принадлежавшими МакКензи и Грантам, но Гектор Кэмерон бежал из Шотландии в последние дни восстания с сундуком золота под сиденьем своей кареты. Привез его с собой в Новый Свет и на часть его купил плантацию Речной поток. Остальное золото …
- Испанец охраняет его? - спросил Баккли, нахмурив брови. - Что, черт побери, это означает?
- Мы не знаем, - сказал Роджер. Он сидел за столом, положив голову на руки. - Знает только Джем. - Потом он внезапно поднял голову и поглядел на Брианну.
- Оркнеи, - сказал он. - Каллахен.
- Что?
- Роб Кэмерон, - настойчиво произнес он. - Как ты думаешь, сколько ему лет?
- Я не знаю, - ответил он. - Около сорока лет, может быть. Что?
- Каллахен сказал, что Кэмерон был с ним на археологические раскопки, когда ему было чуть больше двадцати. Это достаточно давно? Я имею в виду, я только сейчас подумал … - Ему пришлось остановиться, чтобы откашляться, и он сделал это со злостью, прежде чем продолжить. - Если он увлекался древностью пятнадцать-восемнадцать лет назад, мог ли он знать Джейлис Дункан? Или Джиллиан Эдгарс? Полагаю, она тогда еще была под этим именем.
- О, нет, - сказала Брианна. - О, нет. Не очередной якобитский псих!
Роджер почти улыбнулся этому ответу.
- Я в этом сомневаюсь, - сказал он. - Не думаю, что этот человек сумасшедший, не говоря уже о том, что он политический идеалист. Но он принадлежит к ШНП[90]. Они тоже не сумасшедшие, но какова вероятность, что Джиллиан Эдгарс была связана с ними?
Сказать ничего нельзя, не покопавшись в связях Кэмерона, а на это не было времени. Но это было возможно. Джиллиан, которая позже взяла имя известной шотландской ведьмы[91], безусловно, глубоко интересовалась как шотландской древностью, так и шотландской политикой. Она могла легко пересечься с Робом Кэмероном. И если так …
- Если так, - мрачно сказал Роджер, - одному богу известно, что она могла ему рассказать или оставить. Несколько блокнотов Джейлис находились в его кабинете. Если Роб знал ее, он бы их узнал.
- И мы, черт возьми, хорошо знаем, что он прочитал постскриптум твоего отца, - добавил он, потерев лоб – вдоль линии роста волос темнел синяк – и вздохнул. - Хотя это не важно. Единственное, что сейчас имеет значение – это Джем.
И поэтому Брианна дала каждому из них по куску серебра, усыпанному мелкими бриллиантами, и по два сэндвича с арахисовым маслом. - На дорогу, - сказала она. Теплая одежда и прочная обувь. Она дала Роджеру свой швейцарский армейский нож; Баккли взял из кухни нож для стейков из нержавеющей стали, восхитившись его зазубренным краем. На большее времени не было.
Солнце было еще высоко, когда синий «Мустанг» проехал по грунтовой дороге, ведущей к подножию Крейг-на-Дун. Ей нужно быть дома до того, как Мэнди вернется. Синий грузовик Роба Кэмерона все еще стоял там; при его виде ее пробрала дрожь.
- Иди, - резко сказал Роджер Баккли, когда она остановилась. - Я тебя догоню.
Уильям Баккли посмотрел на Брианну глазами, очень похожими на глаза Роджера, коротко коснулся ее руки и вылез из машины. Роджер не колебался; по дороге у него было время решить, что сказать. В любом случае сказать можно было только одно.
- Я люблю тебя, - сказал он мягко, обнял ее за плечи и притянул к себе. - Я приведу его обратно. Верь мне, Бри … Я увижу тебя снова. В этом мире.
- Я люблю тебя, - сказала она или попыталась сказать. Слова беззвучным шепотом скользнули в его рот, и он принял их, как и ее дыхание. Он улыбнулся, сжал ее плечи так сильно, что позже она обнаружит на них синяки, открыл дверь и вышел.
Она наблюдала, как они поднимались на вершину холма к невидимым снизу камням, до тех пор, пока они не исчезли из вида. Может быть, это было ее воображение, или она действительно слышала сверхъестественную гудящую песню камней, которая жила в ее костях и будет жить всегда. Дрожащая и плачущая она поехала домой. Аккуратно. Потому что теперь она единственная, кто остался у Мэнди,
Глава 91. ШАГИ
Поздно вечером Брианна пошла в кабинет Роджера. Унылая тяжесть навалилась на нее, ужас дня притупился усталостью. Она сидела за столом, пытаясь почувствовать присутствие мужа, но комната была пуста.
Мэнди спала; на удивление тревожные чувства родителей ее не беспокоили. Конечно, она привыкла к периодическому отсутствию Роджера, который уезжал в Лондон или в Оксфорд, ночевал в Инвернессе. Вспомнит ли она его, если он никогда не вернется, подумала Брианна с болью.
Не в силах вынести эту мысль, она встала и беспокойно бродила по кабинету в поисках непонятно чего. Она не могла ничего есть, чувствовала себя вялой, в голове было пусто.
Она взяла змейку, находя хоть какой-то комфорт в извилинах ее гладкого тельца, взглянула на шкатулку, подумав, стоит ли ей искать утешения в компании родителей, но мысль о чтении писем, которые Роджер, возможно, никогда не прочитает вместе с ней … Она положила змейку на место и слепо уставилась на книги на нижних полках.
Помимо книг об американской революции, заказанных Роджером, были книги ее отца из его старого офиса. «Франклин В. Рэндалл» гласили надписи на аккуратных корешках, она достала одну из них и села, прижав ее к груди.
Когда-то она просила его присмотреть за дочерью Иэна. Конечно же, он присмотрит за Джемом.
Она переворачивала листы, чувствуя утешение от прикосновения к бумаге.
«Папа», - подумала она, не находя других слов и не нуждаясь в них. Сложенный лист бумаги среди страниц совсем не явился сюрпризом.
Письмо на листе было черновиком. Она могла это видеть по перечеркиваниям, заметкам на полях, словам в кружечках со знаком вопроса. Оно не имело ни даты, ни приветствия, но совершенно очевидно предназначалось ей.
«Ты только что покинула меня, дорогой мой Меткий глаз, после нашего чудесного дня у Шермана (заведение с глиняными тарелочками, помнишь это название?) В моих ушах все еще звенит. Каждый раз, когда мы стреляем, я разрываюсь между огромной гордостью за твои способности, завистью к ним и страхом. Я не знаю, когда ты прочтешь это письмо и прочтешь ли. Может быть, у меня хватит смелости сказать тебе это прежде, чем я умру, или я сотворю что-то настолько непростительное, что это сделает твоя мать … Нет, она не сделает этого. Я никогда не встречал никого столь благородного, как Клэр. Она сдержит свое слово.
Какое странное чувство – писать это. Я знаю, что со временем ты узнаешь, кем (или, может быть, чем) являешься ты. Но я понятия не имею, как ты придешь к этому знанию. Я собираюсь открыть тебе правду о тебе, или это будет устаревшая новость, когда ты найдешь это письмо? Я могу только надеяться, что мне в любом случае удалось спасти твою жизнь. И что рано или поздно ты его поймешь.
Прости, дорогая, это ужасно мелодраматично. И последнее, чего я хочу, это встревожить тебя. Я полностью доверяю тебе. Но я твой отец и поэтому являюсь жертвой страхов, которые терзают всех родителей: что с их ребенком произойдет что-то ужасное и невозможное, и они будут бессильны защитить его. А правда в том, что ты не по своей вине …»
Здесь он несколько раз передумал, написал «человек в опасности», исправил это на «всегда в какой-то опасности», затем вычеркнул это, добавил «в опасном положении», вычеркнул это и обвел «человек в опасности», хотя и с вопросительным знаком.
- Я поняла, папочка, - пробормотала она. - О чем ты говоришь. Я …
Звук заморозил слова в ее горле. В коридоре послышались шаги, медленные и уверенные. Мужские. Каждый волосок на ее теле встал дыбом.
Свет в холле был включен. Он на мгновении померк, когда в дверях кабинета вырисовалась фигура.
Она ошеломленно уставилась на нее.
- Что ты здесь делаешь? - поднимаясь со стула, она автоматически нащупывала что-нибудь, что можно было использовать в качестве оружия. Ее разум далеко отставал от тела, будучи не в состоянии проникнуть в туман ужаса, охвативший ее.
- Я пришел за тобой, цыпочка, - сказал он, улыбаясь. - И за золотом. - Он положил на стол первое письмо ее родителей. - «Скажи Джему, что его охраняет испанец», - процитировал Роб Кэмерон, постукивая по нему. - Я подумал, может быть, тебе лучше сказать Джему, чтобы он показал мне, где этот испанец. Я имею в виду, если ты хочешь сохранить ему жизнь. Впрочем, решать тебе. - Улыбка мужчины стала шире. - Босс.
Глава 92. ДЕНЬ НЕЗАВИСИМОСТИ, II
Брест
Видя, как Дженни справляется в незнакомой обстановке, он сам сильно волновался. Он видел, как ее пульс трепетал в углублении на шее, как пойманная колибри, когда она впервые заговорила по-французски с настоящим французом. Но boulanger[92] ее понял – в Бресте было полно иностранцев, и ее своеобразный акцент не вызывал особого интереса. А от явного восторга на ее лице, когда мужчина взял ее пенни и вручил багет, наполненный сыром и оливками, Джейми захотелось рассмеяться и расплакаться одновременно.
- Он меня понял! - воскликнула она, схватив его за руку, когда они уходили. - Джейми, он меня понял! Я говорила с ним по-французски, и он меня ясно понял!
- Гораздо яснее, чем если бы ты заговорила с ним на Gaididhlig[93], - заверил он ее и, улыбнувшись ее волнению, похлопал ее по руке. - Молодец, a nighean[94].
Она не слушала. Она крутила головой, рассматривая огромное количество магазинов и торговцев, заполнявших кривую улицу, и оценивая возможности, которые теперь открылись перед ней. Масло, сыр, бобы, колбаса, ткань, туфли, пуговицы … Ее пальцы впились в его руку.
- Джейми! Я могу купить что-нибудь! Сама!
Он не мог не разделить ее радость по поводу ее независимости, даже если почувствовал легкий укол боли. Ему нравились ощущения от мысли, что она полагалась на него.
- Конечно, можешь, - согласился он, взяв у нее багет. - Но лучше не покупать ручную белку или стоячие часы. Будет трудно пронести на корабль.
- Корабль, - повторила она и сглотнула. Пульс на ее горле снова затрепетал. - Когда мы … пойдем на корабль?
- Не сейчас, a nighean – сказал он мягко. – Сначала мы пойдем и перекусим, хорошо?
*.*.*
«Эвтерпа» должна была отплыть вечером, и они явились в доки после полудня, чтобы загрузить вещи на корабль. Однако причал, где вчера стоял корабль, был пуст.
- Где, черт возьми, корабль, который стоял здесь вчера? - спросил он, схватив проходящего мальчишку за руку.
- «Эвтерпа»? - мальчик взглянул на пустой причал и пожал плечами. - Отчалила, я думаю.
- Думаешь? - его тон напугал мальчика, и он, выдернув руку, отшатнулся.
- Откуда мне знать, месье? - и увидев выражение лица Джейми, торопливо добавил, - Ее штурман ушел в таверну несколько часов назад, может быть, он еще там.
Джейми увидел, как подбородок сестры задрожал, и понял, что она близка к панике. Он сам был готов запаниковать.
- Да? - сказал он очень спокойно. - Хорошо, я пойду и найду его. В какую таверну он пошел?
Мальчишка пожал плечами.
- Во все, месье.
Оставив Дженни на причале охранять их багаж, он вернулся на улицы, прилегающие к набережной. За медный полпенса он обеспечил себе услуги одного из мальчишек, слонявшихся возле прилавков в надежде спереть полугнилое яблоко или незащищенный кошелек, и мрачно последовал за своим проводником по грязным переулкам, держа одну руку на кошельке, а другую – на рукояти своего кинжала.
Брест был городом-портом, причём весьма шумным. Это, по его подсчетам означало, что примерно каждая третья его жительница была проституткой. Некоторые из этих персон окликали его, когда он проходил мимо.
Он потратил три часа и несколько шиллингов, но наконец нашел штурмана «Эвтерпы» мертвецки пьяным. Он бесцеремонно оттолкнул спящую с ним шлюху и грубо разбудил мужчину, отвесив ему пощечину.
- Корабль? - мужчина уставился на него мутными глазами, вытирая ладонью небритое лицо. - Кому, на хер, он нужен?
- Мне, - произнес Джейми сквозь сжатые зубы. - И тебе, ты ублюдочная задница. Где корабль, и почему ты не на нем?
- Капитан выбросил меня, - мрачно ответил мужчина. - Мы поругались. Где «Эвтерпа»? На пути в Бостон, я думаю. - Он мерзко улыбнулся. - Если ты поплывешь быстро, то, может быть, догонишь ее.
*.*.*
Использовав остаток золота и хорошо рассчитанную смесь угроз и уговоров, он нашел другой корабль. Он направлялся на юг, в Чарльстон, но хотя бы на тот же континент. В Америке он решит, что делать дальше.
Его чувство мрачной ярости стало уменьшаться, когда «Филомена» достигла открытого моря. Дженни стояла рядом с ним, маленькая и молчаливая, положив руки на перила.
- Что, a pìuthar[95]? - он положил руку на ее поясницу, мягко потирая костяшками пальцев. - Горюешь об Иэне?
Она закрыла глаза, на мгновение прижавшись к его руке, затем открыла их и повернула к нему хмурое лицо.
- Нет, я беспокоюсь о твоей жене. Она злится на меня … из-за Лаогеры.
Он не мог удержать кривую улыбку при мысли о Лаогере.
- Почему?
- Из-за того, что я сделала … когда ты привез ее в Лаллиброх из Эдинбурга. Я так и не попросила прощения у тебя за это, - добавила она, глядя на него с серьезным видом.
Он рассмеялся.
- А я так и не попросил прощения у тебя. За то, что привез Клэр домой и, будучи трусом, не рассказал ей о Лаогере перед этим.
Морщинка между ее бровей разгладилась, и глаза блеснули.
- Ага, нет, - согласилась она. - Ты не попросил прощения. Значит, мы квиты, да?
Он не слышал эти слова от нее с те пор, как отправился в Леох в возрасте четырнадцати лет.
- Мы квиты, - согласился он. Он обнял ее за плечи, она его положила руку на его талию, и так они стояли, глядя, как берег Франции исчезает из вида.
Глава 93. УДАР ЗА УДАРОМ
Я находилась на кухне Марсали, заплетала косу Фелисити и одним взглядом поглядывала за кашей на огне, когда над дверью лавки зазвенел колокольчик. Я завязала ленту в косичке и, дав наставление девочке приглядывать за кашей, вышла встретить посетителя.
К моему удивлению, это оказался лорд Джон. Но такой, которого я никогда не видела. Он не то, что бы был растрепан, скорее разбит. Как всегда опрятен и подтянут, но это выражение на лице ...
- Что? - спросила я, глубоко напуганная этим выражением. - Что случилось? Генри …
- Не Генри, - хрипло произнес он и оперся рукой на стойку, словно пытался устоять на ногах. - У меня … плохие новости.
- Я вижу, - несколько едко сказала я. - Ради бога, садитесь, пока не упали.
Он потряс головой, словно лошадь, отгоняющая мух, и поглядел на меня. Его лицо было смертельно бледным, а глаза покраснели. Но если это не Генри …
- О, боже, - сказала я, прижав кулак к груди. - Дотти. Что с ней случилось?
- Эвтерпа, - выдал он, и я замерла, замороженная до костей.
- Что? - прошептала я. - Что?
- Пропала, - сказал он не своим голосом. - Пропала со всей командой.
- Нет, - сказала я, пытаясь сохранить разум. - Нет, не может быть.
Тогда он в первый раз посмотрел на меня прямо и схватил мою руку.
- Послушайте меня, - сказал он, и хватка его пальцев ужаснула меня. Я попыталась вырвать руку, но не смогла.
- Послушайте, - повторил он. - Я услышал новость от военного капитана сегодня утром. Я встретил его в кофейне, и он рассказал о трагедии. Он сам видел это. - Голос мужчины дрожал, и он на мгновение замолчал, сжав дрожащие челюсти. - Шторм. Он преследовал корабль, чтобы взять на абордаж, когда шторм настиг их. Его корабль выжил и вышел из шторма, хотя и ужасно потрепанный, но он видел, как «Эвтерпу» поглотила поперечная волна. Я не знаю, что это … - он махнул рукой, рассерженный на свое замечание. - Она затонула на его глазах. Робертс … его корабль, некоторое время оставался на месте в надежде подобрать выживших. - Он сглотнул. - Никто не выжил.
- Никто, - повторила я тупо. Я слышала его слова, но не понимала.
- Он мертв, - тихо произнес лорд Джон и отпустил мою руку. - Он мертв.
Из кухни донесся запах подгоревшей каши.
*.*.*
Джон Грей остановился, потому что дошёл до конца улицы. Он ходил взад и вперед по Стейт-стрит с самого рассвета. Солнце уже стояло высоко, и влажный от пота воротник раздражал шею, грязь и навоз забрызгали его чулки, и каждый шаг, казалось, вгонял гвозди в подошвы ног. Ему было все равно.
Мутная и пахнущая рыбой, река Делавэр текла перед его глазами. Мимо него сновали люди, толпясь к концу причала в надежде попасть на паром, медленно приближавшийся с другой стороны. Волны поднялись и зашлепали по пирсу с громким звуком, и это, казалось, спровоцировало ожидающих людей, потому что они стали толкаться энергичнее. Один из солдат на причале оттолкнул мушкетом женщину.
Она зашаталась и вскрикнула, а ее муж, мужчина задиристого вида, бросился вперед, сжав кулаки. Солдат что-то сказал, оскалив зубы, и сделал отпугивающее движение ружьем. Его товарищ, привлеченный волнением, обернулся посмотреть. В уже возбужденной толпе раздались крики, когда люди возле солдат пытались отойти от них, а мужчины сзади пытались протиснуться вперед, и кого-то столкнули в воду.
Грей отступил назад и наблюдал, как из толпы выскочили два мальчишки с испуганными лицами и помчались по улице прочь. Где-то в толпе он услышал обезумевший от страха женский крик «Этан! Джонни! Джоооннии!»
Какой-то смутный инстинкт говорил ему выступить вперед, повысить голос, воспользоваться своим авторитетом и уладить конфликт. Но он повернулся и ушел.
Он не надел форму, сказал он себе. Они не станут слушать его, и он принесет больше вреда, чем пользы. Но он не имел привычки лгать себе и сразу же отбросил этот аргумент.
Он терял людей и прежде. Некоторых он любил больше своей жизни. Но сейчас он потерял себя.
В тупом оцепенении он медленно шел к дому. Он не спал с тех пор, как узнал новость, лишь иногда впадая в забытье от полного физического изнеможения, сидя в кресле на крыльце дома Мерси Вудкок и просыпаясь дезориентированным, липким от сока платанов и покрытым крошечными зелеными гусеницами, которые спускались вниз с листьев на невидимых шелковых нитях.
- Лорд Джон, - он начал осознавать, что его настойчиво зовут и при этом не в первый раз. Он остановился и, повернувшись, увидел прямо за своей спиной капитана Ричардсона. Он тупо уставился на мужчину, не понимая, что ему нужно. И, по-видимому, лицо у него было такое же отупелое, потому что Ричардсон решительно взял его за руку и потащил в таверну.
- Идите за мной, - сказал мужчина тихим голосом, отпустив его руку, но дернув головой в сторону лестницы. Слабый всплеск любопытства и настороженности пробился через поглотившее его марево, но он пошел следом, стуча башмаками по деревянным ступеням.
Ричардсон закрыл двери комнаты за ними и заговорил прежде, чем Грей мог собраться с мыслями и начать задавать вопросы относительно весьма странных обстоятельствах, о которых поведал ему Уильям.
- Миссис Фрейзер, - начал Ричардсон без преамбулы. - Как хорошо вы ее знаете?
Грей был так поражен этим вопросом, что ответил.
- Она жена … вдова … - поправил он себя, чувствуя себя, словно его ткнули булавкой в открытую рану, - моего хорошего друга.
- Хорошего друга? - переспросил Ричардсон ровно. Человек едва ли мог выглядеть более непримечательным, подумал Грей и внезапно с содроганием вспомнил Хьюберта Боулза. Наиболее опасные шпионы были людьми, на которых никто не посмотрит дважды.
- Хорошего друга, - твердо повторил Грей. - Его политические взгляды больше не являются вопросом, не так ли?
- Нет, если он действительно мертв, - согласился Ричардсон. - Вы полагаете, он мертв?
- Я уверен в этом, Что вы хотели узнать, сэр? У меня дела.
- Я предполагаю арестовать леди, как шпионку, лорд Джон, и хотел бы увериться, что это … персонально вас не касается, прежде чем сделаю это.
Грей резко сел и сцепил руки на столе.
- Я … она … Черт побери, за что? - сердито спросил он.
Ричардсон вежливо уселся напротив.
- Она распространяла подстрекательские бумаги в Филадельфии в течение последних трех месяцев, а возможно и дольше. И прежде чем вы спросите: да, я уверен. Один из моих людей перехватил часть материалов. Взгляните, если хотите, - он полез за пазуху и вытащил неряшливую пачку бумаг. Судя по всему, они прошли через несколько рук. Грей не думал, что Ричардсон проверяет его, но тщательно изучил их. Он отложил бумаги, чувствуя себя обескровленным.
- Я слышал, что эту даму принимали в вашем доме и что она часто бывает в доме, где живет ваш племянник, - сказал Ричардсон. Его глаза сосредоточенно остановились на лице Грея. - Но она не … друг?
- Она врач, - сказал Грей и с некоторым удовлетворением увидел, как брови Ричардсона взлетели вверх. - Она оказала … величайшую услугу мне и моему племяннику. - Ему пришло в голову, что, вероятно, было бы лучше, если бы Ричардсон не знал о его огромном уважении к миссис Фрейзер, поскольку, если бы он решил, что это личный интерес, он перестал бы предоставлять Грею информацию. - Однако на этом все, - добавил он, говоря как можно более небрежно. - Я, конечно, ее уважаю, но никаких привязанностей нет. - Затем он решительно встал и удалился, поскольку дальнейшие вопросы могли показать фальшивость его безразличия.
Он направился к Уолнат-стрит, уже не испытывая оцепенения. Он снова почувствовал себя самим собой, сильным и решительным. В конце концов, он может оказать Джейми Фрейзеру еще одну услугу.
*.*.*
- Вы должны выйти за меня замуж, - повторил он.
Я услышала его с первого раза, но повторение не внесло в эту фразу большего смысла. Я засунула палец в ухо и покрутила им, затем проделала то же самое с другим ухом.
- Конечно же, вы не можете иметь в виду то, что, как мне кажется, я услышала.
- Я действительно имею в виду это, - сказал он своим обычным суховатым тоном.
Оцепенение шока постепенно проходило, и из маленькой дыры в моем сердце стало выползать нечто ужасное. Я противилась этому, уставившись на лорда Джона.
- Вы знаете, я в шоке, - сказала я, - но я уверена, что хорошо слышу и все понимаю. Почему, ради бога, вы говорите об этом? - я резко вскочила с желанием врезать ему. Он увидел это и сделал ловкий шаг назад.
- Вы должны выйти за меня замуж, - сказал он яростным голосом. - Вы понимаете, что вас собираются арестовать, как шпионку?
- Я … нет, - я также резко села. - Что … почему?
- Вы знаете почему лучше, чем я, - холодно сказал он.
Я знала. Я подавила внезапную волну паники, грозящую поглотить меня, подумав о бумагах, которые я передавала от одной пары рук к другой под прикрытием корзинки, поддерживая связь между Сынами свободы.
- Даже если это так, - сказала я, пытаясь держать голос ровным, - какого черта, я должна выходить за вас замуж? Не говоря уже о том, почему вы хотите жениться на мне. Во что я не верю.
- Поверьте, - коротко посоветовал он мне. - Я сделаю это, потому что это последняя услуга, которую я могу оказать Джейми Фрейзеру. Я могу защитить вас. Как мою жену, никто не может вас тронуть. И вы согласитесь, потому что … - Он бросил мрачный взгляд мне за спину, приподняв подбородок. Я оглянулась и увидела, что все четверо детей Фергюса сгрудились в дверном проеме; девочки и Генри-Кристиан смотрели на меня огромными круглыми глазами. Герман смотрел прямо на лорда Джона, на его длинном красивом лице читались страх и вызов.
- Их тоже? - спросила я, сделав глубокий вздох и поворачиваясь, чтобы встретить его взгляд. - Вы можете защитить их тоже?
- Да.
- Я … ладно хорошо, - я прижала ладони к поверхности стойки, словно это как-то могло удержать меня от полета в космос. - Когда?
- Сейчас, - сказал он и взял меня за локоть. - Нельзя терять ни минуты.
*.*.*
У меня почти не осталось воспоминаний о короткой церемонии, состоявшейся в гостиной дома лорда Джона. Единственное воспоминание, которое я сохранила за весь день – это вид Уильяма, серьезно стоящего рядом со своим приемным отцом в качестве шафера. Высокий, прямой, с длинным носом, его раскосые кошачьи глаза смотрели на меня с неуверенным состраданием.
«Он не может быть мертв, - подумала я тогда с необычной ясностью. - Вот он.»
Я сказала то, что мне велели сказать, и затем меня отвели наверх. Там я легла и проспала до следующего полудня.
К несчастью, все оказалось реальностью, когда я проснулась.
*.*.*
Рядом беспокойно топталась Доротея. Она оставалась со мной весь день, пытаясь уговорить меня что-нибудь съесть, предлагая выпить виски или бренди. Ее присутствие не стало утешением – ничего такого быть не могло – но она была, по крайней мере, отвлечением, и я позволила ей говорить; слова омывали меня, как звук текущей воды.
Ближе к вечеру вернулись мужчины – лорд Джон и Вилли. Я слышала их голоса внизу. Дотти спустилась к ним, и я услышала, как она заговорила с ними. В ее голосе появился легкий интерес, а затем раздались ее шаги по лестнице, быстрые и легкие.
- Тетя, - сказала она, переводя дыхание. - Как вы думаете, вы достаточно здоровы, чтобы спуститься вниз?
- Я … думаю, да, - слегка озадаченная тем, что меня назвали «тетей», я поднялась и сделала неуверенную попытку причесаться. Она взяла у меня из рук щетку, закрутила мне волосы и, подхватив шляпку с лентой, аккуратно заправила под нее волосы. Я позволила ей, и также позволила свести меня вниз, где в гостиной я нашла лорда Джона и Уильяма, обоих немного раскрасневшихся.
- Мать Клэр, - Вилли взял мою руку и нежно поцеловал ее. - Подойти и посмотрите. Папа нашел нечто, что, как он думает, вам понравиться. Подойдите, посмотрите, - повторил он, мягко потянув меня к столу.
«Нечто» оказалось сундучком, сделанным из драгоценного дерева и обитым полосами золота. Я моргнула и протянула руку потрогать его. Он был похож на шкатулку для столовых приборов, но гораздо больше.
- Что …? - я подняла глаза на лорда Джона, стоящего рядом со мной с несколько смущенным видом.
- Хм-м, это подарок, - сказал он, лишившись на этот раз своих учтивых манер. - Я подумал … я имею в виду, я понял, что вам не хватает … оборудования. Я не хочу, чтобы вы бросали свою профессию, - осторожно добавил он.
"Моя профессия." Холод начал распространяться вверх по моему позвоночнику, по краям челюсти. Пошарив немного, я попыталась поднять крышку сундука, но пальцы у меня вспотели; они соскользнули, оставив на дереве блестящую полоску влаги.
- Нет, нет, сюда, - лорд Джон наклонился, чтобы показать мне, и повернул сундук к себе. Он снял потайную защелку, поднял крышку и распахнул навесные двери, а затем отступил назад с видом фокусника.
Кожа головы покрылась холодным потом, а в уголках глаз начали мелькать черные точки.
Две дюжины пустых бутылочек с золотыми крышками. Два неглубоких ящика внизу. А выше, на бархатном ложе, блестели детали микроскопа в латунном переплете. Медицинский ящик.
Мои колени подкосились, и я потеряла сознание, прижимаясь щекой к прохладному деревянному полу.
Глава 94. ПУТИ СМЕРТИ
Лежа в аду своей кровати, я искала путь к смерти. Каждым нервом своего существа я жаждала уйти из этой жизни. Независимо от того, что лежало по ту сторону жизни – небесный восторг или милосердное забвение, неизвестность была бесконечно предпочтительнее моего нынешнего отчаяния.
Я не могла сказать, что удерживает меня от простого самоубийства. Средства для этого всегда под рукой. У меня был разнообразный выбор от пистолетной пули или лезвия до различных ядов.
Как сумасшедшая, я рылась среди баночек и бутылочек с лекарствами, оставляя ящички медицинского сундучка выдвинутыми, дверцы открытыми, и в спешке роняя бутылочки на пол.
Наконец, я решила, что достала все, что нужно, и трясущимися руками разложила их перед собой на столе.
Аконит. Серная кислота …
Так много способов умереть. Как?
Эфир. Это было бы проще всего, хотя и не совсем надежно. Лечь, закрыв нос и рот толстым куском ткани, смоченной в эфире, и безболезненно уплыть прочь. Но всегда есть шанс, что меня кто-нибудь найдет. Или что, когда я потеряю сознание, моя голова может упасть набок, или у меня начнутся судороги, из-за которых тряпка сместится, и я просто снова проснусь в этой ноющей пустоте существования.
Некоторое время я сидела неподвижно, а затем, чувствуя себя словно во сне, протянула руку, чтобы взять нож, лежавший на столе, где я оставила его после того, как резала стебли льна. Нож, который дал мне Джейми. Он был острым; лезвие блестело влажно и серебряно.
Это будет надежнее и быстрее.
*.*.*
Джейми Фрейзер стоял на палубе «Филомены», наблюдая за бесконечно движущейся водой и думая о смерти. Хотя теперь, когда морская болезнь отступила, он перестал думать о ней по отношению к самому себе. Его мысли сейчас были более абстрактными.
Для Клэр, думал он, смерть всегда была врагом. Что-то с чем всегда нужно бороться и никогда не сдаваться. Он был так же хорошо знаком со смертью, как и она, но вынужден был смириться с ней. Или думал, что он смирился. Как и прощение, это было не тем, чему однажды можно научиться и спокойно отложить в сторону, а являлось вопросом постоянной практики. Принять идею собственной смертности и при этом жить полноценной жизнью – парадокс, достойный Сократа. А этот достойный афинянин испытал на себе этот парадокс, подумал он с призраком улыбки.
Он достаточно часто сталкивался лицом к лицу со смертью и помнил эти встречи достаточно ярко, чтобы понять, что на самом деле существуют вещи и похуже. Гораздо лучше умереть, чем остаться в трауре.
Он все еще испытывал ужасное чувство чего-то худшего, чем горе, когда смотрел на свою сестру, маленькую и одинокую, и слышал в уме слово «вдова». Это было неправильно. Она не могла остаться одна, ее нельзя было ранить таким жестоким способом. Это было похоже на то, как будто ее разрывают на куски, а он беспомощен что-либо сделать.
От этой мысли он обратился к своим воспоминаниям о Клэр, к своей тоске по ней, к пламени ее свечи в темноте. Ее прикосновения дарили комфорт и теплоту, превосходящие прикосновения тела. Он вспомнил последний вечер перед ее отъездом, когда они держались за руки, сидя на скамейке возле старой башни. Он чувствовал биение ее сердца в ее пальцах, и его собственное биение синхронизировалось с этим теплым, быстрым пульсом.
Странно, как мысли о смерти привели с собой так много сопровождающих, давно забытых теней, мелькающих в сгущающейся тьме. Мысль о Клэр и о том, как он поклялся защищать ее с первого раза, как обнял ее, вернула ему воспоминание о безымянной девушке.
Она умерла во Франции. Он не думал о ней много лет, но внезапно она снова оказалась здесь. Она была в его мыслях, когда он держал Клэр в своих объятиях в Леохе, и он чувствовал, что его брак может стать небольшим искуплением. Он научился – постепенно – прощать себя за то, в чем не было его вины, и, любя Клэр, он, как он надеялся, дает тени девушки немного покоя.
Он смутно чувствовал, что должен богу жизнь, и заплатил этот долг, взяв Клэр в жены. Хотя, бог знает, он женился бы на ней в любом случае, подумал он и криво улыбнулся. Но он сдержал обещание защитить ее. «Защита моего имени, моего клана … и защита моего тела», - произнес он.
«Защита моего тела». В этих словах была ирония, которая заставила его поежиться, когда он увидел среди теней другое лицо. Узкое, насмешливое с длинными глазами, такое юное.
Женева. Еще одна молодая женщина мертва из-за его похоти. Не совсем его вина. Он боролся с этим чувством вины долгие дни и ночи, последующие после ее смерти, один в холодной постели над конюшней, пытаясь найти утешение в безмолвном присутствии лошадей, переступающих ногами и жующих сено в своих стойлах. Но если бы он не возлег с ней, она бы не умерла. Это однозначно.
Должен ли он богу еще одну жизнь, задумался он. Он думал, что это Вилли, жизнь которого была дана ему для защиты в обмен на жизнь Женевы. Но эту ответственность ему пришлось передать другому.
Ну, у него теперь есть сестра, и он молча поклялся Иэну, что будет заботиться о ней. Всю свою оставшуюся жизнь. И время у него еще есть. Он полагал, что использовал только пять смертей из девяти, которые предсказала ему парижская гадалка.
«Ты умрешь девять раз, прежде чем упокоишься в могиле», - сказала она.
*.*.*
Я опустила руку, обнажив запястье, и приложила кончик ножа к середине предплечья. Я видела много неудачных попыток самоубийства, когда запястья резали поперек, нанося раны, похожие на маленькие рты, взывающие о помощи. Правильный способ – это резать вены вдоль, делая глубокие, уверенные разрезы, которые обескровят за считанные минуты и обеспечат потерю сознания за секунды.
На холмике у основания моего большого пальца все еще был виден знак. Слабая белая буква «Д», след, который он оставил на мне накануне Каллодена, когда мы впервые столкнулись с суровым осознанием смерти и разлуки.
Я провела кончиком ножа по тонкой белой линии и почувствовала соблазнительный шепот металла на своей коже. Тогда я хотела умереть вместе с ним, но он твердой рукой отправил меня прочь. Я носила его ребенка; Я не могла умереть.
Я больше не носила дитя, но дочь все еще была. Возможно, даже достижима. Я сидела неподвижно, как мне показалось, очень долго, затем вздохнула и осторожно положила нож обратно на стол.
Возможно, это была многолетняя привычка, склад ума, который считал жизнь священной ради самой жизни, или суеверный страх загасить искру, зажженную не мной. Возможно, обязательства. Были люди, которым я была нужна, или которым я, по крайней мере, могла быть полезной. Возможно, дело было в упрямстве тела с его неумолимым стремлением к жизни.
Я могла замедлить свое сердцебиение, замедлить достаточно, чтобы считать удары … замедлить течение крови до того состояния, когда сердце не станет отдаваться эхом в моих ушах роковым звуком далеких барабанов.
Я знала, в темноте есть пути. Я видела, как умирали люди. Несмотря на физическое увядание, смерти нет, пока не был найден путь. Я не могла найти свой, пока.
Глава 95. ОЦЕПЕНЕНИЕ
Новый медицинский сундучок стоял на столе в моей комнате, мягко поблескивая в свете свечей. Рядом с ним лежали марлевые мешочки с сушеными травами, которые я купила утром, и свежие бутылки с настойками, которые я сварила днем, к большому неудовольствию миссис Фигг осквернив чистоту ее кухни. Ее прищуренные глаза говорили, что она признала во мне крамольника и, скорее всего, считала ведьмой. Она отошла к дверям кухни, пока я работала, но не ушла вообще, а молчала, подозрительно наблюдая за мной и моим котелком.
Компанию мне составил большой графин сливовицы. За последнюю неделю я обнаружила, что стакан этого напитка на ночь позволяет мне заснуть, хотя бы ненадолго. Сегодня вечером это не сработало. Внизу на каминной полке раздался тихий бой часов.
Я наклонилась, подобрала коробку с рассыпавшейся сухой ромашкой и осторожно замела рассыпанные листья обратно в контейнер. Бутылка макового сиропа тоже упала на бок, и ароматная жидкость сочилась из-под пробки. Я поставила ее вертикально, вытерла платком золотые капельки с ее горловины, вытерла крохотную лужицу на полу. Корень, камень, лист. Одно за другим я брала их и убирала – атрибуты моего призвания, осколки моей судьбы.
Прохладное стекло казалось чем-то нематериальным, а блестящее дерево – иллюзией. Сердце бьется медленно и хаотично. Я положила руку на сундучок, пытаясь успокоиться и не потеряться в пространстве и времени. С каждым днем это становилось все труднее.
С внезапной болезненной яркостью я вспомнила день отступления из Тикондероги. Мы добрались до деревни и нашли временное убежище в сарае. Там я работала весь день, занимаясь, как могла, лечением раненых без лекарств, без инструментов, без бинтов, за исключением тех, что я сделала из пропитанной потом, грязной одежды. Работая, я чувствовала, как мир удаляется все дальше и дальше, и мой голос звучит так, словно принадлежал кому-то другому. Видела под своими руками только тела. Конечности. Раны. Теряя связь с реальностью.
Темнота. Кто-то пришел, поднял меня на ноги и отвел из сарая в маленькую таверну. Она была переполнена людьми. Кто-то – Иэн? – сказал, что Джейми ждет меня с едой снаружи.
Он был один в пустом сарае, тускло освещенным далеким фонарем.
Я стояла в дверях, покачиваясь. Или, возможно, покачивалось само строение.
Я видела мои пальцы с побелевшими ногтями, впившиеся в дерево косяка.
Движение в темноте. Он быстро поднялся, увидев меня, подошел ко мне. Как его …?
«Джейми». Я почувствовала отдаленное чувство облегчения, вспомнив его имя.
Он подхватил меня, затягивая под крышу, и я мгновение не понимала, иду ли сама, или он несет меня. Я слышала шарканье ног по грязному полу, но не чувствовала своего тела, ни его веса, ни его движения.
Он говорил со мной утешительным тоном, но различить слова для меня было непосильным трудом. Однако я знала, о чем он может говорить и смогла сказать: «Все хорошо. Просто … устала», и даже говоря это, не понимала, были ли издаваемые мной звуки словами.
- Может, тогда поспишь, девочка? - он не спускал с меня обеспокоенного взгляда. - Или сначала поешь? - Он отпустил меня и потянулся за куском хлеба. Я вытянула руку, опершись о стену, и удивилась, обнаружив, что она твердая.
Чувство холодного оцепенения вернулось.
- В постель, - произнесла я синими бескровными губами. - С тобой. Прямо сейчас.
Он обхватил мою щеку своей теплой мозолистой ладонью. Большой и твердой.
- Ты уверена, a nighean[96]? - спросил он с ноткой удивления в голосе. - Ты выглядишь, как будто …
Я положила ладонь на его руку, испытывая смутный страх, что она пройдет сквозь его плоть.
- Жестко, - прошептала я. - Оставь на мне синяки.
Мой стакан был пуст, а кувшин полон наполовину. Я налила себе еще, старательно держа стакан, чтобы не разлить бренди, с твердым намерением забыться, хотя бы на время.
Могу ли я разделиться окончательно. Может ли моя душа покинуть тело, прежде чем я умру? Или она уже покинула?
Я пила бренди медленно маленькими глотками. Один, второй.
Должно быть, звук заставил меня поднять голову. Джон Грей стоял в дверях моей комнаты. Он был без шейного платка, рубашка свисала с его плеч, на груди темнело пятно от пролитого вина. Его распущенный волосы спутались, а глаза были красными, как и у меня.
Я поднялась медленно, двигаясь, словно под водой.
- Я не стану оплакивать его в одиночестве сегодня, - сказал он хриплым голосом и закрыл двери.
*.*.*
Я была удивлена, что проснулась. Фактически я не ожидала этого и теперь лежала, пытаясь осознать реальность вокруг. Я испытывала лишь легкую головную боль, что удивило меня даже больше, чем тот факт, что я все еще жива.
Но оба факта померкли по сравнению с тем, что рядом в кровати лежал мужчина.
- Как давно вы в последний раз спали с женщиной, если вы не против моего вопроса?
Он, кажется, не возражал, немного нахмурился и задумчиво почесал грудь.
- Пятнадцать лет? По крайней мере, не позже, - он поглядел на меня с некоторым беспокойством. - Ох, я должен извиниться.
- Вы? За что? - я изогнула бровь. Я могла придумать ряд вещей, за которые он мог извиняться, но, вероятно, он не имел в виду ничего из этого.
- Боюсь, я, вероятно, не был … - он поколебался, - джентльменом.
- О, вы не были, - сказала я довольно едко, - но уверяю вас, я тоже была не леди.
Он глядел на меня, рот его шевелился, словно мужчина пытался сформировать ответ, но после мгновения или двух он потряс головой и сдался.
- Кроме того, вы занимались любовью не со мной, - сказала я. - И мы оба об этом знаем.
Он изумленно моргнул своими очень голубыми глазами, затем тень улыбки пробежала по его лицу, и он опустил взгляд на покрывало.
- Нет, - медленно произнес он. - И вы тоже занимались любовью с ним, не так ли?
- Да, - сказала я. Печаль ночи смягчилась, но ее вес все еще оставался. Мой голос был тихим и хриплым, потому что мое горло было пережато рукой печали.
Джон сел и потянулся к бутылке на столе. Он налил что-то из нее в стакан и подал его мне.
- Спасибо, - поблагодарила я и поднесла стакан к губам. - Боже мой, это что, пиво?
- Да, и очень хорошее пиво, - сказал он, поднося бутылку ко рту. Он сделал несколько больших глотков, прикрыв глаза, и затем с удовлетворенным видом опустил ее. - Очищает рот, освежает дыхание и подготавливает желудок к пищеварению.
Я была удивлена и шокирована.
- Хотите сказать, что имеете привычку пить на завтрак пиво?
- Конечно, нет. Я запиваю им еду.
- Удивлена, что у вас еще во рту есть зубы, - сказала я строго, но рискнула сделать маленький глоток. Пиво было хорошее, насыщенное и свежее с правильным кислым привкусом.
Здесь я заметила некоторую напряженность в его позе, не связанную с предметом нашего разговора. Будучи заторможенной, я не сразу сообразила, в чем проблема.
- Ох, если вы хотите пустить ветры, - сказала я, - не стесняйтесь меня. Давайте.
Он был так изумлен моим замечанием, что пукнул.
- Прошу прощения, мадам! - воскликнул он. Светлая кожа его лица покраснела до линии роста волос.
Я пыталась не засмеяться, но подавленный смех сотряс кровать, и он покраснел еще сильнее.
- Вы бы постеснялись пустить ветры в постели с мужчиной? - спросила я с любопытством.
Он провел костяшками пальцев по губам. Краснота на его щеках немного спала.
- Ну, это зависит от мужчины. Хотя, в общем, нет.
Мужчина. Я знала, что Джейми был для него таким же мужчиной, как и для меня. В данный момент я не была расположена возмущаться этим.
Он понимал, о чем я думала.
- Однажды он предложил мне свое тело. Вы знаете об этом? - голос его был сух.
- Я так понимаю, что вы отказались, - я знала, что это было так, но мне было любопытно услышать его версию.
- Да. Что я желал от него – это не тело … или не только тело, - честно добавил он. - Я желал его всего … и был достаточно молодой и гордый, чтобы не согласиться на меньшее. А большего он дать мне не мог.
Я молчала некоторое время, раздумывая. Окно было открыто, и легкие муслиновые занавески покачивались от ветерка.
- Вы пожалели об этом? - спросила я. - Что не приняли его предложение, я имею в виду.
- Десять тысяч раз, по крайней мере, - уверил он с грустной улыбкой. - И в то же время … отказав ему, я совершил один из истинно благородных поступков в моей жизни. Вы знаете, - добавил он, - самоотверженность сама несет в себе награду. Если бы я взял его, это навсегда уничтожило бы то, что существовало между нами.
- Дав ему вместо этого дар моего понимания, как бы трудно это не было, - добавил он иронически, - я оставил себе его дружбу. Таким образом, с одной стороны, у меня остается кратковременное сожаление, а с другой – удовлетворение. И, в конце концов, именно дружбу я ценил больше всего.
После момента молчания он повернулся ко мне.
- Могу ли я … Вы не посчитаете меня странным?
- Ну, вы вообще-то немного странный, не так ли? - сказала я толерантно. - Хотя я не возражаю. В чем дело?
Он поглядел на меня, показывая все видом, что если и кто из нас странный, то это не он. Однако инстинкт джентльмена не позволил ему произнести какое-либо замечание.
- Вы позволите мне увидеть вас? Обнаженной?
Я прикрыла один глаз и посмотрела на него.
- Это определенно не в первый раз вы спали … с женщиной? - спросила я. Он был женат, хотя насколько я знала, он провел большую часть своей женатой жизни вдали от жены.
Он поджал губы, словно стараясь вспомнить.
- Нет, но думаю, это первый раз, когда я сделал это совершенно добровольно.
- О, я польщена!
Он взглянул на меня, слегка улыбнувшись.
- Итак, вы сделаете это? - спросил он тихо.
Я в возрасте, все-таки … Но с другой стороны он, скорее всего, не рассматривает женщин, как большинство мужчин, в терминах женской привлекательности. Что оставляет открытым вопрос …
- Почему?
Легкая улыбка коснулась уголков его губ, и он откинулся на полушку.
- Сказать по правде … я не уверен. Может быть, это только попытка сопоставить воспоминания о прошлой ночи … э-э … с реальностью.
Я почувствовала резкий толчок, как будто он ударил меня в грудь. Он не мог знать моих первых мыслей, когда я проснулась и увидела его, испытав резкую, дезориентирующую вспышку, когда подумала, что он Джейми. Так остро вспомнила плоть, вес и страсть Джейми, и так сильно хотела, чтобы он был Джейми, что на мгновение мне это удалось, но была раздавлена, как виноградина, при осознании того, что это не так.
Он чувствовал то же самое, когда проснулся и обнаружил меня рядом?
- Или, быть может, это любопытство, - он улыбнулся более широко. - Я не видел обнаженную женщину некоторое время, за исключением черных рабынь в доках Чарльстона.
- Как давно это было? Пятнадцать лет назад, вы говорили?
- О, гораздо больше. Изобель … - он внезапно замолчал, и улыбка его исчезла. Он не упоминал о своей мертвой жене прежде.
- Вы никогда не видели ее обнаженной? - спросила я не просто с любопытством. Он отвернулся, опустив глаза.
- Ох … нет. Она не … Нет, - он откашлялся и поднял глаза, глядя на меня с такой искренностью, что мне захотелось отвести взгляд.
- Я обнажусь для вас, - сказал он и просто откинул простынь.
Я не могла не ответить на его приглашение и не посмотреть. По правде сказать, мне хотелось просто из любопытства. Он был стройным и легким, но мускулистым и крепким. Немного поплывшая талия, но не толстая. Тело покрыто мягкими густыми волосами, светлыми сверху и темнеющими до коричневых в паховой области. Это было тело воина; Я была хорошо знаком с такими телами. Одна сторона его груди была покрыта множеством перекрещивающихся шрамов, кроме того были и другие – глубокий шрам на верхней части бедра и зазубренный, похожий на молнию, на левом предплечье.
По крайней мере, моих собственных шрамов не было видно, подумала я и, прежде чем успела засомневаться, стянула простыню со своего тела. Он посмотрел на него с глубоким любопытством и слегка улыбнулся.
- Вы прекрасны, - вежливо произнес он.
- Для женщины моего возраста?
Его взгляд бесстрастно скользил по мне без всякого намека на оценку, но скорее всего с видом человека с тонким вкусом, умеющего ценить то, что видел.
- Нет, - наконец, сказал он. - Не как женщина вашего возраста, и вообще не как женщина, я думаю.
- Тогда как кто? - спросила я зачаровано. - Вещь? Скульптура? - В каком-то смысле я понимала его. Возможно, что-то вроде музейной скульптуры, обветренной со временем, фрагмент исчезнувшей культуры, хранящий в себе некоторый остаток первоначального вдохновения, освященный древностью. Я никогда не рассматривала себя в таком свете, но не могла придумать, что еще он мог иметь в виду.
- Как мой друг, - просто сказал он,
- О, - произнесла я, очень тронутая. - Благодарю.
Я подождала, затем натянула простынь на нас обоих.
- Поскольку мы друзья … - сказала я, несколько ободренная.
- Да?
- Мне просто интересно … вы были … совсем один все это время? С тех пор, как умерла ваша жена?
Он вздохнул и улыбнулся мне, показывая, что не возражает против моего вопроса.
- Если вы действительно хотите знать, я много лет наслаждался физической близостью с моим поваром.
- С … вашим поваром?
- Не с миссис Фигг, нет, - произнес он торопливо, услышав ужас в моем голосе. - Я имел в виду повара в Маунт-Джосайе в Вирджинии. Его имя Маноке.
- Ма… О! - я вспомнила, как Бобби Хиггинс говорил, что лорд Джон нанял индейца в качестве повара.
- Это не просто удовлетворение насущных потребностей, - добавил Грей, прямо встречая мой взгляд. - Между нами существует реальная симпатия.
- Рада это слышать, - пробормотала я. - Он, э-э, он …
- Не знаю, действительно ли он предпочитает только мужчин. Я сомневаюсь в этом … Я был несколько удивлен, когда он проявил интерес ко мне, но я не в том положении, чтобы жаловаться, каковы бы его предпочтения не были.
Я потерла губы костяшками пальцев, не желая казаться вульгарно любопытной, но на самом деле испытывая вульгарное любопытство.
- Вы не возражаете, если он берет … других любовников? Или он, если вы …? - меня охватило внезапное опасение. Я не хотела, чтобы произошедшее прошлой ночью когда-нибудь повторилось. На самом деле я все еще пыталась убедить себя, что ничего не произошло. Я также не собиралась ехать с ним в Вирджинию. Но что, если бы я поехала, как бы домашние лорда Джона меня приняли? У меня возникли видения, как ревнивый повар-индеец отравляет мой суп или подстерегает меня с томагавком за нужником.
Джон, поджав губы, казалось, обдумывал этот вопрос. Я видела, что у него отросла густая борода. Светлая щетина смягчила его черты и в то же время вызвала у меня ощущение странности – я так редко видела его не идеально выбритым и ухоженным.
- Нет. Между нами нет чувства собственности, - наконец, ответил он.
Я поглядела на него с недоверием.
- Уверяю вас, - он улыбнулся. - Это … ну … Может быть, я смогу описать это с помощью аналогии. На моей плантации – она, конечно, принадлежит Уильяму; я говорю «моя» только в смысле того, что живу там …
Я издала тихий вежливый звук, показывая, что он может ограничить свою склонность к точности ради продолжения темы.
- На плантации, - продолжил он, не обращая на меня внимания, - есть большое открытое пространство позади дома. Сначала это была небольшая полянка, но с годами я расширил ее и превратил в ухоженную лужайку. Ее край доходит до деревьев, и по вечерам довольно часто из леса выходят олени, чтобы покормиться на ней. Время от времени я вижу там особенного оленя. Полагаю, он белый, но выглядит так, будто серебряный. Не знаю, он приходит только при лунном свете, или я могу видеть его только при лунном свете, но это зрелище редкостной красоты.
Его взгляд затуманился, и я поняла, что он смотрит не на оштукатуренный потолок над головой, а на белого оленя, чья шкура сияет в лунном свете.
- Он приходит на две ночи, на три редко на четыре, а потом исчезает, и я не вижу его снова неделями, а иногда и месяцами. А потом он приходит снова, и я снова очарован.
Он перевернулся на бок и посмотрел на меня.
- Вы понимаете? Я не владею этим существом … не владел бы, даже если б мог. Он приходит, как дар, который я принимаю с благодарностью, но когда он уходит, нет чувства потери и покинутости. Я только радуюсь, что вижу его столько, сколько он захочет.
- И вы говорите, что ваше чувство к Маноке такое же. Он чувствует то же самое по отношению к вам, как вы думаете?
- Понятия не имею.
- Вы … хм, не разговариваете в постели? - спросила я, пытаясь быть деликатной.
Его рот дернулся, и он поглядел в сторону.
- Нет.
Некоторое время мы лежали молча, глядя в потолок.
- Вы когда-нибудь имели …? - вырвалось у меня.
- Имел, что?
- Любовника, с которым разговаривали.
Он метнул в меня резкий взгляд.
- Да. Возможно, не так откровенно, как с вами, но да, - он открыл рот, как будто хотел сказать или спросить что-то еще, но вместо этого плотно сомкнул губы и медленно выпустил воздух через нос.
Я знала – не могла не знать – что он очень хотел знать, как ведет себя Джейми в постели, помимо того, что я случайно показала ему прошлой ночью. И мне пришлось признаться самой себе, что мне очень хочется рассказать ему только для того, чтобы вернуть Джейми к жизни на те краткие мгновения, пока мы разговаривали. Но я знала, что у таких откровений будет своя цена: не только чувство предательства Джейми, но и чувство стыда за использование Джона – желал он такого использования или нет. Но если воспоминаниями о том, что происходило между мной и Джейми во время нашей близости, теперь владела лишь я одна, все равно они принадлежали только этой близости и не могли быть только моими, чтобы их открывать.
Мне пришло в голову – с опозданием, как и многое другое в эти дни – что сокровенные воспоминания Джона тоже принадлежали ему.
- Я не хотела любопытствовать, - произнесла я с извинением.
Он слабо, но невесело улыбнулся.
- Я польщен, мадам, что вы проявили ко мне интерес. Я знаю много … обычных браков, в которых партнеры остаются в полном неведении о мыслях и жизни друг друга.
Со значительным изумлением я осознала, что теперь между мной и Джоном возникла близость – неожиданная и незваная со стороны нас обоих, но … вот она есть.
Осознание этого заставило меня смутиться, а вместе с этим пришло и более прозаическое осознание: а именно, что человек с функционирующими почками не может вечно лежать в постели и пить пиво.
Он заметил, что я слегка пошевелилась, и сразу же встал, надел халат и принес мой, который, как с чувством беспокойства увидела я, чья-то добрая рука повесила на стул, чтобы согреть перед огнем.
- Откуда он появился? - спросила я, кивнув на шелковый халат, который он держал для меня.
- Полагаю, из вашей спальни, - он на мгновение нахмурился, прежде чем понять, что я имею в виду. - О, его принесла миссис Фигг, когда разводила огонь.
- Ох, - слабо произнесла я. Мысль о том, что миссис Фигг увидит меня в постели лорда Джона – несомненно, не укрытую, растрепанную и храпящую, если не пускающую слюни – была ужасно унизительной. Да и сам факт моего нахождения в его постели вызывал глубокое смущение, как бы я ни выглядела.
- Мы женаты, - указал он с некоторым раздражением в голосе.
- Ээ … да. Но … - мне в голову пришла мысль, что в этом не могло быть ничего необычного для миссис Фигг, если он время от времени брал в постель женщин.
- Вы спали с женщинами? Э-э … не спали, я имею в виду, а …
Он уставился на меня, прекратив расчесывать волосы.
- Без желания, - сказал он, помолчал и положил серебряный гребешок. - Есть еще что-то, о чем вы хотите спросить, - спросил он, - прежде чем я позволю войти служке?
Несмотря на разожженный в камине огонь, в комнате было прохладно, но мои щеки горели. Я плотнее закуталась в халат.
- Ловя вас на слове … Я знаю, Брианна рассказала вам … кем мы являемся. Вы верите этому?
Он молча смотрел на меня некоторое время. Он не имел способности Джейми скрывать свои чувства, и я могла видеть, как слабое раздражение, вызванное моим предыдущим вопросом, сменилось легкой насмешкой. Он слегка поклонился мне.
- Нет, - ответил он, - но даю вам слово, что буду вести себя так, словно поверил.
Я уставилась на него и, осознав, что мой рот некрасиво приоткрыт, закрыла его.
- Справедливо, - сказала я.
Странный маленький пузырь близости, в котором мы провели последние полчаса, лопнул, и, несмотря на то, что это я задавала неудобные вопросы, я почувствовала себя улиткой, внезапно лишившейся раковины – не просто обнаженной, а обнаженной совершенно и эмоционально, и физически. Занервничав, я скомкано попрощалась и направилась к двери.
- Клэр? - произнес он вопросительно.
Я остановилась с рукой на дверной ручке, чувствуя себя странно. Он никогда прежде не называл меня по имени. С некоторым усилием я повернула голову, взглянув на него через плечо, и увидела, что он улыбается.
- Думайте об олене, - сказал он мягко, - моя дорогая.
Я кивнула без слов и почти выбежала из комнаты. И только позже после того, как я вымылась – очень тщательно – оделась и выпила бодрящую чашку чая с бренди, я поняла смысл его последнего замечания.
«Он приходит, как дар, - сказал он о белом олене, - который я принимаю с благодарностью».
Я вдохнула ароматный пар, наблюдая за маленькими завитушками чаинок, плавающих на дне чашки. И впервые за последние несколько недель я подумала о будущем.
- Справедливо, - прошептала я и осушила чашку, ощущая сильный горьковатый вкус чаинок на языке.
Глава 96. СВЕТЛЯЧОК
Было темно. Темнее, чем в любом месте, где он когда-либо был. Ночь снаружи никогда не была такой черной, даже когда небо было пасмурным, но здесь было темнее, чем в чулане, где они играли в прятки. Между дверями была щель, он чувствовал ее пальцами, но сквозь нее свет совсем не проникал. Должно быть, еще ночь. Может быть, когда наступит утро, в щель пробьется свет.
Но, возможно, утром также вернется мистер Кэмерон. Подумав об этом, Джем немного отошел от двери. Он не думал, что мистер Кэмерон хотел причинить ему вред, по крайней мере, он сказал, что не хочет, но он мог попытаться отвезти его обратно к камням, а Джем ни за что не собирался туда идти.
Думать о камнях было больно. Не так сильно, как тогда когда мистер Кэмерон прижал его к одному из них, но больно. Он ободрал локоть, когда ударил мужчину, сопротивляясь, и сейчас он потер его, потому что было гораздо лучше чувствовать боль, чем думать о камнях. Нет, сказал он себе, мистер Кэмерон не причинит ему вреда, потому что он оттащил его обратно от камня, когда тот запел … Он тяжело сглотнул и попытался думать о чем-нибудь другом.
Он предполагал, что знает, где находится, потому что помнил, как мама рассказывала отцу о шутке, которую сыграл с ней мистер Кэмерон, заперев ее в туннеле. И она говорила, что колеса, запирающие двери, звучали так, будто кто-то грыз кости. Именно так и звучало, когда мистер Кэмерон втолкнул его сюда и закрыл двери.
Его потряхивало. Здесь было холодно, даже в куртке. Не так холодно, как тогда, когда они с дедушкой перед рассветом ждали в снегу, когда к водопою спустятся олени, но все равно довольно холодно.
Воздух казался странным. Он принюхался, пытаясь учуять, что происходит, как это делали дедушка и дядя Иэн. Он чувствовал запах камня, но это был просто камень, а не … те камни. Металл и маслянистый запах, вроде запаха возле бензоколонки. Горячий запах, который он посчитал запахом электричества. В воздухе было еще что-то, и это вовсе не было запахом, а чем-то вроде жужжания. Это была сила, он узнал ее. Не совсем такая, как в большой камере с турбинами, которую мама показала ему и Джимми Гласскоку. Значит, машины. Он почувствовал себя немного лучше. Машины ощущались им как дружелюбные.
Мысль о них напомнила ему, как мама говорила, что здесь есть маленький поезд, и от этого он почувствовал себя намного лучше. Если здесь есть поезд, то это было не просто пустое темное пространство. Возможно, этот гул принадлежал поезду.
Он вытянул руки и побрел, пока не наткнулся на стену. Затем он пощупал вокруг и пошел вперед, держась одной рукой за стену, обнаружил, что идет не в ту сторону, когда ткнулся лицом в дверь и вскрикнул «Ой!»
Звук его собственного голоса заставил его рассмеяться, но в большом пространстве его смех прозвучал странно, и он замолчал, развернулся и пошел в другую сторону, касаясь рукой стены.
Где сейчас находится мистер Кэмарон? Он не сказал, куда пошел. Просто сказал Джему ждать его, и что он вернется с едой.
Его рука коснулась чего-то круглого и гладкого, и он отдернул ее. Однако предмет не сдвинулся с места, и он снова положил на него руку. Силовые кабели, проходящие вдоль стены. Большие. Он чувствовал в них легкий гул такой же, какой он слышал, когда отец включал мотор машины. Это заставило его подумать о Мэнди. От нее исходил такой же тихий гул, когда она спала, и более громкий, когда она бодрствовала.
Он внезапно задумался, мог ли мистер Кэмерон пойти за Мэнди, и эта мысль заставила его испугаться. Мистер Кэмерон хотел знать, как они прошли сквозь камни, но Джем не мог ему рассказать, а Мэнди точно не могла, она была всего лишь ребенком. Однако эта мысль заставила его почувствовать себя опустошенным, и он в панике потянулся к ней.
Однако она была здесь. Что-то вроде небольшого теплого света в его голове, и он вздохнул. Значит с Мэнди все в порядке. Он с удивлением обнаружил, что мог почувствовать сестру, находясь далеко от нее. Раньше он никогда не думал о том, чтобы попробовать. Обычно она была рядом, будучи занозой в заднице, а когда он и его друзья уходили без нее, он о ней не думал.
Его нога обо что-то ударилась, и он остановился, протянув руку. Рука встретила пустоту, и через минуту он набрался смелости отпустить стену и протянуть руку дальше, а затем шагнуть в темноту. Его сердце колотилось, и он стал потеть, хотя ему все еще было холодно. Его пальцы наткнулись на металл, и сердце подпрыгнуло в груди. Поезд!
Он нашел проем, забрался в него на четвереньках и, вставая, ударился головой о предмет, на котором находились рычаги управления. В глазах вспыхнули разноцветные звезды, и он громко произнес: «Ifrinn!»[97]. Это прозвучало забавно и не так гулко теперь, когда он находился в поезде. Он захихикал.
Он ощупал панель управления. Все было так, как говорила мама: просто включатель и маленький рычаг. Он нажал включатель. Вспыхнувший красный свет заставил его подпрыгнуть. Однако, увидев его, он почувствовал себя намного лучше. Ему также стало легче от ощущения электрического тока, проходящему через поезд. Он чуть-чуть нажал на рычаг и пришел в восторг, ощутив движение поезда.
Куда он движется? Он еще немного нажал на рычаг, и его лицо обдал ветерок. Он понюхал его, но его запах ни о чем ему не говорил. Однако он удалялся от больших дверей … и прочь от мистера Кэмерона.
Может быть, мистер Кэмерон пойдет и попытается узнать о камнях у мамы или папы? Джем надеялся, что так и будет. Папа разберется с мистером Кэмероном, он был в этом уверен, и эта мысль согрела его. Потом они придут и найдут его, и все будет в порядке. Он задался вопросом, сможет ли Мэнди сказать им, где он находится. Она чувствовала его так же, как он ее, и он посмотрел на маленький красный огонек в поезде. Он светился, как Мэнди, ровно и тепло, и ему было приятно смотреть на него. Он нажал на рычаг еще немного, и поезд ускорился.
Глава 97. УЗЫ
Рэйчел с подозрением потыкала в каравай. Увидев это, торговка с ворчанием повернулась к ней.
- Эй! Не трогай хлеб! Если хочешь купить – пенни, не хочешь – уходи.
- Сколько дней хлебу? - спросила Рэйчел, игнорируя злость молодой женщины. - Он пахнет затхлостью, и если он такой же несвежий как выглядит, я не дам тебе больше полпенни за булку.
- Он вчерашний! - молодая женщина рассерженно потянула к себе лоток с хлебом. - Свежий хлеб будет не раньше среды. До этого времени мой хозяин муки не найдет. Так, нужен вам хлеб или нет?
- Хм-м, - произнесла Рэйчел со скептицизмом. Денни рассердится, если подумает, что она пыталась обмануть женщину, но между тем, чтобы заплатить справедливую цену или быть ограбленным есть разница, и было бы не справедливо позволить женщине обмануть ее.
Это крошки в лотке? А на булке не следы зубов? Она, нахмурившись, наклонилась ниже, а Ролло внезапно заскулил.
- Ты думаешь, это были мыши, пес? - спросила она. - Я тоже так думаю.
Однако Ролло не интересовали мыши. Игнорируя и вопрос Рэйчел, и возмущенный ответ торговки, он с рвением нюхал землю, производя странный высокий звук горлом.
- Что тебя беспокоит, пес? - испуганная Рэйчел положила руку на загривок Ролло и с удивлением почувствовала, как по большому лохматому телу пса пробегала крупная дрожь.
Ролло проигнорировал ее прикосновение и ее вопрос. Он почти бегал, нарезая маленькие круги, поскуливая и нюхая землю.
Пес внезапно рванул из лавки и помчался вниз по улице, держа нос у земли.
Рэйчел схватила свою корзинку и побежала следом.
К ее ужасу он уже свернул на другую улицу и почти исчез из вида. Она бежала, зовя его; корзинка била по ногам, грозя вывалить уже купленные продукты.
Что с ним случилось? Он не вел себя так раньше. Она побежала быстрее, стараясь не выпускать его из вида.
- Проклятый пес, - пыхтела она. - Пусть убегает! - Но все равно, зовя его, бежала за ним. Если Ролло оставлял гостиницу, отправляясь в свои охотничьи экспедиции, он всегда возвращался. Но сейчас она была далеко от гостиницы и боялась, что он потеряется.
- Хотя, если твой нюх такой хороший, как кажется, ты без сомнения вернешься ко мне! - пропыхтела она и остановилась, пораженная какой-то мыслью.
Он следовал за запахом, это совершенно ясно. Но чей запах может заставить пса вести себя таким образом. Конечно же не кошки и не белки …
- Иэн, - прошептала она. - Иэн.
Она подхватила юбки и бросилась за псом со стучавшим в ушах сердцем, пытаясь унять вспыхнувшую надежду. Пес все еще был на виду, он бежал, опустив хвост и держа нос возле земли. Он заскочил в узкую аллею, и она без сомнения последовала за ним, подпрыгивая и уклоняясь в попытке избежать различные неприятности на своем пути.
Все это дерьмо обычно могло заинтересовать любого пса, включая Ролло, но он игнорировал их, следуя запаху.
Это мог быть Иэн? Конечно, глупо так думать; ее надежде суждено быть разбитой, и все же она не могла побороть возникшую в груди уверенность. Хвост Ролло мотнулся за угол, и она, пыхтя, помчалась следом.
Если это был Иэн, что он мог бы делать? След вел их к окраине города в район ветхих домов и стихийных лагерей людей, сопровождавших британскую армию. При приближении Ролло стайка кур с квохтаньем разбежалась, но он не остановился. Теперь он развернулся назад, обогнул дальнюю сторону сарая и выскочил на узкую грязную улочку, извивающуюся, как язык, между рядами тесно расположенных хибар.
У нее болел бок, по лицу тек пот, но она продолжала преследовать пса. Однако собака от нее удалялась, и она могла потерять ее из виду в любой момент. Правый башмак натер кожу на пятке, и ей казалось, что он наполняется кровью, хотя, вероятно, это только воображение. Она видела мужчин в башмаках, наполненных кровью …
Ролло исчез в конце улицы, и она, как безумная, бросилась за ним, ее чулки сползли, а нижняя юбка обвисла, она наступила на подол и оторвала его. Если она найдет Иэна, ей есть что сказать ему, подумала она. Если к тому времени она сможет говорить.
Пса в конце улицы не было. Она суматошно огляделась вокруг. Она находилась позади таверны; здесь чувствовался запах хмеля из чанов с варящимся пивом и вонь навоза, а с улицы на другой стороне здания доносились голоса. Солдатские голоса – в том, что говорили солдаты, нельзя было ошибиться, даже если она не могла разобрать слов – и она остановилась с колотящемся в горле сердцем..
Но они никого не поймали; это был обычный разговор собирающихся что-то сделать мужчин. Она уловила позвякивание оружия, стук сапог по тротуару …
Чья-то рука схватила ее за руку, и она проглотила крик, боясь выдать Иэна. Но ее схватил не Иэн. Твердые пальцы впились в ее плечо, высокий седовласый старик вперился в нее горящими глазами.
*.*.*
Иэн был голоден. Он не ел более двадцати четырех часов, не желая тратить время ни на охоту, ни на поиски фермерского дома, где можно было бы достать еды. Он в каком-то оцепенении преодолел двадцать миль от Велли-Форджа, почти не замечая расстояния.
Рэйчел каким-то чудом оказалась здесь, в Филадельфии. Ему потребовалось некоторое время, чтобы развеять подозрения солдат Вашингтона, но, наконец, подошел довольно толстый немецкий офицер с большим носом и пристальным дружелюбным взглядом и выразил интерес к луку Иэна. Краткая демонстрация стрельбы из лука и разговор на французском языке (поскольку немецкий офицер владел лишь самым элементарным английским языком), и он, наконец, смог узнать о местонахождении хирурга по имени Хантер.
Поначалу его вопрос вызвал лишь непонимающие взгляды, но фон Штойбен, которому Иэн понравился, послал поспрашивать одного из солдат. Тот вернулся и сказал, что хирург по фамилии Хантер обычно находился в лагере, но время от времени ездил в Филадельфию, чтобы ухаживать за частным пациентом. Сестра Хантера? Солдат только пожал плечами.
Но Иэн знал Хантеров: где был Дензелл, там была и Рэйчел. Конечно, никто не знал, где в Филадельфии может находиться частный пациент доктора Хантера – в этом была осторожность, даже какая-то враждебность, которую Иэн не понимал, но был слишком нетерпелив, чтобы гадать о ней. По крайней мере, они были в Филадельфии.
И теперь Иэн тоже был здесь. Он прокрался в город незадолго до рассвета, бесшумно пробираясь через лагеря, окружавшие город, мимо спящих, закутанных в одеяла тел и притушенных, воняющих костров.
В городе была еда, и в изобилии, и на мгновение он в предвкушении блаженства остановился на краю рыночной площади, выбирая между рыбой в кляре и корнуоллским пирогом. Он только что шагнул к ларьку продавца пирогов с деньгами в руке, когда увидел, как женщина посмотрела через его плечо, и на ее лице появился ужас.
Он развернулся и был сбит на землю. Раздались крики, но они терялись в безумном слюнявом языке Ролло, облизывающем каждый дюйм его лица, включая внутреннюю часть носа.
Он радостно вскрикнул и сел, отталкивая восторженного пса.
- A cú[98]! - сказал он и потрепал холку огромного извивающегося в экстазе пса. Затем ухватил обеими руками его морду, смеясь над его вывалившимся языком.
- Да, я тоже рад видеть тебя, - сказал он Ролло. - Но где ты потерял Рэйчел?
*.*.*
Отсутствующая рука Фергюса чесалась. Она не чесалась некоторое время, и сейчас ему хотелось, чтобы зуд прекратился. К рукаву была прикреплена перчатка, набитая отрубями, а не полезный крюк – с ним он был слишком заметен – и потереть культю для облегчения было невозможно.
В поисках отвлечения он вышел из сарая, где спал, и подошел к ближайшему костру. Миссис Хэмпстед кивнула ему, взяла жестяную кружку, в которую налила жидкую кашу и передала ему. «Ну, - подумал он, - в конце концов, у перчатки есть кое-какое преимущество». Он не мог взять ею кружку, но мог использовать ее, чтобы прижать горячую кружку к груди, не обжегшись. И он был также рад обнаружить, что жара сняла зуд.
- Bon jour, madame[99], - сказал он с вежливым поклоном, и миссис Хэмпстед улыбнулась, несмотря на усталость. Ее муж был убит в Паоли, и она зарабатывала на жизнь своим троим детям, стирая белье для английских офицеров. Фергюс увеличивал доход женщины в обмен на еду и кров. Ее дом забрал брат мужа, но он милостиво позволил ей и ее семье ночевать в сарае – одном из трех или четырех таких убежищ, которые Фергюс использовал по очереди.
- Вас искал мужчина, сэр, - сказала она негромко, подойдя, чтобы подать чашку с водой.
- Да? - он удержался, чтобы не оглянуться вокруг. Если мужчин был еще здесь, она бы сказала ему об этом. - Вы видели этого мужчину?
Она покачала головой.
- Нет, сэр. С ним разговаривал мистер Джессоп, и он сказал младшему сыну миссис Уилкинс, который сказал моей Мэри. Джессоп сказал, что это был шотландец, очень высокий и красивый. Он подумал, что мужчина когда-то был солдатом.
Волнение вспыхнуло в груди Фергюса горячее, как каша.
- У него рыжие волосы? - спросил он. Миссис Хэмпстед пожала плечами.
- Не знаю, что точно сказал мальчик. Хотя я могу спросить Мэри.
- Не беспокойтесь, мадам. Я сам спрошу, - он проглотил остаток каши, едва не обжегшись, и вернул кружку.
Тщательно опрошенная Мэри не знала, были ли волосы шотландца рыжими. Она его не видела, а Томи Уилкинс об этом ничего не сказал. Однако он сказал, где мистер Джессоп встретил его, и Фергюс поблагодарив ее с истинной гэльской учтивостью – от чего она покраснела – отправился в город с бьющимся от волнения сердцем.
*.*.*
Рэйчел дернула руку, но старик просто усилил хватку, с силой воткнув большой палец в мускул возле плеча.
- Отпусти, друг, - сказала она спокойно. - Ты меня с кем-то перепутал.
- О, я так не думаю, - вежливо сказал он, и она поняла, что он шотландец. - Тот пес, он ваш, не так ли?
- Нет, - ответила она, начиная тревожиться. - Я просто присматриваю за собакой друга. А что? Он задавил ваших куриц? Я заплачу за них … - Она свободной рукой потянулась за кисетом, оценивая шансы на побег.
- Ваш друг – Иэн Мюррей, - сказал он, и она действительно испугалась, поняв, что его фраза вовсе не прозвучала, как вопрос.
- Отпусти меня, - сказала она с нажимом. - Ты не имеешь права задерживать меня.
Он лишь внимательно вгляделся в ее лицо. Его глаза были старые, с красными веками и слезились, но взгляд был острый, как бритва.
- Где он?
- В Шотландии, - сказала она, и он удивленно моргнул. Он наклонился, заглядывая прямо в ее глаза.
- Вы его любите? - негромко спросил старик, но в тоне не было никакой мягкости.
- Пусти! - она пнула его по голени, но он отступил в сторону с удивившей ее резвостью. При движении полы его плаща распахнулись, и она уловила блеск металла на поясе. Это был небольшой топор, и, вспомнив ужасную ночь в Нью-Джерси, она отшатнулась и громко закричала.
- Тихо! - рявкнул старик. - Идем со мной, девушка. - Он зажал ей рот большой грязной ладонью и потянул за собой, но она отчаянно сопротивлялась и смогла убрать его руку от своего рта, чтобы тут же закричать так громко, как могла.
Взволнованные восклицания и звуки тяжелых сапог быстро приближались к ней.
- Рэйчел! - знакомый голос достиг ее ушей, и ее сердце заколотилось при его звуках.
- Уильям! Помоги мне!
Уильям бежал к ней, а на некотором расстоянии позади него бежали три или четыре британских солдата с мушкетами в руках. Старик что-то изумленно сказал по-гэльски и отпустил ее так внезапно, что она, пошатнувшись, споткнулась о порванный край юбки и тяжело села на дорогу.
Старик пятился назад, но Уильям бросился в атаку; выставив плечо, явно намереваясь сбить его с ног. Однако у старика в руке был топор, и Рэйчел закричала: «Уильям!» во весь голос. Но было поздно. Вспышка света отразилась от металла, раздался отвратительный звук, Уильям качнулся в сторону, сделал два неуклюжих шага и упал.
- Уильям, Уильям! О, господи, о, господи… - она не могла подняться на ноги и, причитая, поползла к нему так быстро, как только могла. Солдаты с криками бежали за стариком, но она не обращала на них внимания. Все, что она видела, было лицо Уильяма, ужасно бледное; его глаза закатились, так что были видны белки, и темная кровь пропитала волосы.
*.*.*
Я уложила Уильяма в постель, несмотря на его протесты, и велела ему оставаться там. Я была уверена, что эти протесты были из-за Рэйчел, потому что, как только я выгнала ее за дверь, он позволил уложить его обратно на подушку. Лицо его было бледным и липким под повязкой, обернутой вокруг лба.
- Спите, - сказала я. - Утром вы почувствуете себя ужасно, но не умрете.
- Спасибо, мать Клэр, - пробормотал он со слабой улыбкой. - Вы всегда такое утешение. Но прежде чем вы уйдете … - Несмотря на то, что он чувствовал себя плохо, его рука, схватившая мою, была твердой.
- Что? - настороженно спросил я.
- Мужчина, который напал на Рэйчел. Вы знаете, кто это мог быть?
- Да, - неохотно ответила я. - Судя по описанию, это Арч Баг. Раньше он жил рядом с нами в Северной Каролине.
- А-а, - его темно-синие глаза засияли интересом. - Он сумасшедший?
- Я думаю, да. Он … потерял жену при очень трагических обстоятельствах, и я уверена, что это в какой-то степени изменило его рассудок.
Я действительно думала так, и долгие месяцы, прошедшие с той зимней ночи в Ридже, которые он провел в одиночестве в лесу, бродя по бесконечным дорогам, прислушиваясь к исчезнувшему голосу своей мертвой жены … Если он не сошёл с ума с самого начала, сейчас после всех скитаний это точно произошло. В то же время я не собиралась рассказывать Уильяму всю историю. Не сейчас и, возможно, никогда.
- Я поговорю с … - он внезапно широко зевнул. - Простите, я очень сонный.
- У вас сотрясение, - сказала я ему. - Я буду приходить и будить вас каждый час. Поговорить с кем?
- С офицером, - неразборчиво произнес он уже с закрытыми глазами. - Нужно, чтобы солдаты нашли его. Не позволить ему … Рэйчел. - Ее имя было произнесено со вздохом, и его большое тело расслабилось. Я наблюдала за ним некоторое время, чтобы убедиться, что он крепко спит, затем нежно поцеловала его в лоб, подумав с грустью в сердце так же, как когда целовала его сестру в его возрасте: «Боже, как ты похож на него».
Рэйчел с беспокойством ждала на лестничной площадке.
- Он будет в порядке?
- Да. У него сотрясение средней степени тяжести. Ты знаешь, что это такое? Конечно, знаешь. И я наложила ему три шва на голове. Завтра у него будет ужасная головная боль, но удар был скользящий, ничего серьезного.
Она вздохнула, и ее напряженные плечи расслабились.
- Спасибо господу, - сказала она, затем улыбнулась мне. - И тебе, друг Клэр.
- Спасибо, - искренне ответила я. - Ты уверена, что ты в порядке? Тебе следует сесть и что-нибудь выпить. - Она не была ранена, но шок явно повлиял на нее. Я знала, что она не станет пить чай из принципа, но может быть, немного бренди или воды …
- Я в порядке. Даже лучше, - теперь, когда беспокойство об Уильяме отступило, ее лицо засветилось. - Клэр, он здесь! Иэн!
- Что? Где?
- Я не знаю! - она кинула взгляд на дверь в комнату Уильяма и оттянула меня немного дальше, понизив голос. - Пес … Ролло. Он что-то унюхал и умчался, как стрела. Я бежала за ним, когда налетела на этого бедного сумасшедшего старика. Я знаю, ты скажешь, что пес за чем-то погнался, но, Клэр, он не вернулся! Если бы он не нашел Иэна, он бы вернулся.
Я понимала ее чувство, хотя боялась сильно надеяться. Могли быть другие причины, помешавшие псу вернуться, и ни одной хорошей. Одна из них – Арч Баг.
Ее описание мужчины несколько удивило меня, и все-таки она была права. С похорон миссис Баг во Фрейзерс-Ридже, я видела в Арче Баге лишь угрозу для Иэна, но после слов Рэйчел я также видела изуродованные артритом пальцы, пытающиеся застегнуть брошь в виде птицы на саване любимой жены. Действительно, бедный сумасшедший старик.
И чертовски опасный.
- Идем вниз, - сказала я ей, кинув взгляд на дверь комнаты Уильяма. - Мне нужно рассказать тебе о мистере Баге.
*.*.*
- Ох, Иэн, - прошептала она, когда я закончила свой рассказ - О, бедный. - Я не знала к кому относилось последнее замечание: к мистеру Баг или Иэну, но она была права в любом случае. Она не плакала, но лицо ее и побледнело и застыло.
- Да, оба, - согласилась я. - Или все трое, если считать миссис Баг.
Она покачала головой скорее в испуге, чем в несогласии.
- Значит, вот почему … - начала она и остановилась.
- Что почему?
Она немного скривилась, но поглядела на меня и пожала плечами.
- Ну, он сказал, что он боится, что я могу умереть, потому что люблю его.
- Да, видимо.
Мы посидели немного над нашими чашками с парящим чаем с лимоном, обдумывая ситуацию. Наконец, она подняла голову и сглотнула.
- Ты думаешь, Иэн намеревается убить его?
- Я … ну … я не знаю, - ответила я. - Определенно не с начала. Он ужасно расстраивался из-за происшествия с миссис Баг.
- Из-за того, что он убил ее, имеешь ты в виду, - она прямо посмотрела на меня. Рэйчел Хантер не из тех, кто уклоняется от неудобных ситуаций.
- Да. Но если он поймет, что Арч Баг знает, кто ты, что ты значишь для него, и собирается причинить тебе вред … Не заблуждайся, Рэйчел, он собирался причинить тебе вред, - я сделала глоток чая и глубоко вздохнула. - Да, я думаю, Иэн постарается убить его.
Она полностью застыла, и лишь поднимающий от чашки пар был единственным движением.
- Он не должен, - сказала она.
- Как ты думаешь остановить его? - спросила я.
Она длинно выдохнула, не спуская глаз с чая в своей чашке.
- Умолять, - сказал она.
Глава 98. МИЧИАНЦА
Май 18, 1778
Уолнат-Гров, Пенсильвания
Жареного павлина с позолоченными перьями я не видела довольно давно и совсем не ожидала когда-либо увидеть это блюдо снова. И уж точно не в Филадельфии. «Не то чтобы я должна удивляться», - подумала я, наклоняясь поближе – да, у него действительно были глаза из бриллиантов. Не после регаты в Делавэре, трех оркестров на баржах, и салюта из семнадцати орудий с военных кораблей на реке. Праздничный вечер был назван «mischianza». Как мне сказали, это слово означает «попурри» на итальянском языке, и в данном случае, по-видимому, толковалось, как смесь различных развлечений, которые позволили творческим душам в британской армии и в лоялистском сообществе города проявить себя в организации гала-праздника в честь генерала Хау, который оставил пост главнокомандующего и был заменен сэром Генри Клинтоном.
- Извините меня, моя дорогая, - пробормотал Джон рядом со мной.
- За что? - удивилась я.
Он, в свою очередь, тоже удивился; его светлые брови приподнялись.
- Ну, зная ваши взгляды, я полагаю, что вам больно видеть так много … - он сделал осторожное движение запястьем, указывая на роскошь вокруг нас, которая, конечно, не ограничивались павлином. - … столько экстравагантных расходов на … на …
- Злорадство? - закончила я сухо. - Вероятно, должно быть, но нет, мне не больно. Я знаю, что произойдет.
Он моргнул, сбитый с толка.
- Что произойдет? С кем?
Пророчество, которым я обладала, вряд ли являлось желанным даром, но в данных обстоятельствах я испытала мрачное удовольствие, поведав ему о будущем.
- С вами. С британской армией, я имею в виду, не лично с вами. Она проиграет войну через три года. Неплохая цена за позолоченного павлина, не так ли?
Его лицо дернулось, и он подавил улыбку.
- Действительно.
- Да, действительно, - ответила я дружелюбно. - Fuirich agus chi thu.
- Что? - он уставился на меня.
- Гэльский, - сказала я с небольшой болью в сердце. - Означает «Пождите и увидите».
- О, я подожду, - заверил он меня. - А пока позвольте мне представить вам подполковника Бенестра Тарлтона из Британского легиона. - Он поклонился подошедшему к нам невысокому, жилистому молодому человеку в форме драгунского офицера в мундире бутылочно-зеленого цвета. - Полковник Тарлтон, моя жена.
- Леди Джон, - молодой человек низко наклонился моей руке, коснувшись ее очень красными и очень чувственными губами. Мне захотелось вытереть руку о юбку, но я сдержалась. - Вам нравится праздник?
- Я с нетерпением жду фейерверка.
У него были лисьи умные глаза, которые ничего не упускали, и его полные красные губы скривились при моем ответе, но он улыбнулся и оставил его без замечания, повернувшись к лорду Джону.
- Мой кузен Ричард просит передать вам наилучшие пожелания, сэр.
Выражение приятной вежливости Джона переросло в искреннее удовольствие.
- Ричард Тарлтон был моим прапорщиком в Крефельде, - пояснил он мне, прежде чем переключить свое внимание на зеленого драгуна. - Как он поживает сейчас, сэр?
Они перешли к подробному разговору о комиссиях, продвижениях по службе, кампаниях, передвижениях войск и парламентской политике, и я удалилась. Не от скуки, а скорее из чувства такта. Я не обещала Джону, что воздержусь от передачи полезной информации; он этого не просил. Но деликатность и определенное чувство долга требовали, чтобы я, по крайней мере, не доставала подобные сведения через него.
Я медленно пробиралась сквозь толпу в бальном зале, любуясь женскими платьями, многие из которых были привезены из Европы, а остальные были сшиты по импортным образцам и из материалов, которые можно было приобрести на месте. Блестящий шелк и сверкающая вышивка настолько контрастировали с домотканым полотном и муслином, которые я привыкла видеть, что все казалось сюрреалистичным. Как будто я внезапно очутилась во сне. Это впечатление усиливалось присутствием в толпе рыцарей, одетых в сюрко и плащи, некоторые со шлемами подмышками (дневные развлечения включали в себя имитацию рыцарского турнира). Несколько людей были в фантастических масках и экстравагантных костюмах. Они, как я предполагала, позже станут участвовать в каком-то театральном представлении.
Мое внимание снова переключилось на стол, где были выставлены роскошные яства: павлин с огромным веером хвостовых перьев занимал почетное место в центре стола, по бокам от него находились целый жареный кабан на капустной подложке – от него исходил запах, от которого у меня заурчало в желудке - и три огромных пирога из дичи, украшенные фаршированными певчими птицами. Это внезапно напомнило мне об обеде с фаршированными соловьями у короля Франции, и мой аппетит сразу исчез в приступе тошноты и воспоминаний.
Я сглотнула и поспешно перевела взгляд обратно на павлина. Следит ли за его бриллиантовыми глазами кто-нибудь. Почти наверняка да, я огляделась. Да, вот он, солдат в форме с внимательным взглядом, стоящий в укромном уголке между столом и огромной каминной полкой.
«Хотя мне не нужно воровать бриллианты», - подумала я, и мой желудок слегка сжался. Камни у меня были. Джон подарил мне пару сережек с бриллиантами. Когда придет время уходить …
- Мать Клэр!
Я ощущала себя комфортно невидимой и испугано вздрогнула, лишившись этого заблуждения. Взглянул через комнату, я увидела Вилли с энтузиазмом махавшего рукой. Его растрепанная голова торчала из плаща рыцаря-тамплиера с красным крестом.
- Мне бы очень хотелось, чтобы ты звал меня как-нибудь иначе, - сказала я, подходя к нему. - А то, я чувствую, что мне следует расхаживать в рясе с четками на поясе.
Он засмеялся над этим, представил, как мисс Чу, молодую леди, которая смотрела на него влюбленными глазами, и предложил принести нам обеим мороженое. Температура в бальном зале поднялась, по меньшей мере, до восьмидесяти градусов, и от пота потемнело немало ярких шелков.
- Какое элегантное платье, - вежливо сказала мисс Чу. - Оно из Англии?
- Ох, - несколько озадачено сказала я. - Не знаю. Но спасибо, - добавила я, впервые кинув взгляд на свое платье. На самом деле я не обратила на него внимания, механически одевшись утром. Одеваться было не более чем ежедневной неприятной рутиной, и пока ничего нигде не жало и не натирало, мне было все равно, что надевать.
Сегодня утром Джон презентовал мне платье, а также вызвал парикмахера, который поработал с моей головой. Я, прикрыв глаза, почувствовала некоторое потрясение от того, как приятно было чувствовать пальцы этого мужчины в моих волосах, но еще больше была потрясена, когда он протянул мне зеркало, и я увидела возвышающееся творение из кудрей и пудры, в котором сидел крошечный корабль. В полной оснастке.
Я подождала, пока парикмахер ушел, и торопливо разобрала прическу, заколов волосы как можно проще. Джон взглянул на меня, но ничего не сказал. Удовлетворенная состоянием моей головы, я не удосужилась посмотреть на себя ниже шеи и сейчас была приятно удивлена тем, как мне подходил шелк цвета какао. Достаточно темный, чтобы мог скрыть пятна от пота, подумала я.
Мисс Чу наблюдала за Уильямом, словно кот за прекрасной жирной мышью, немного нахмурившись, когда он остановился пофлиртовать с двумя юными леди.
- Долго ли лорд Элсмир будет оставаться в Филадельфии? - спросила она, по-прежнему не сводя с него глаз. - Мне кажется, я слышала, что он не отправляется вместе с генералом Хау. Я очень надеюсь на это!
- Верно, - сказала я. - Он сдался с армией генерала Бергойна. Армия была освобождена от плена с условием ее возвращения в Англию, но из-за некоторых административных препон не может погрузиться на корабли. - Я знала, что Уильям надеялся, что его обменяют, и он сможет продолжать воевать, но не упомянула об этом.
- Действительно? - воскликнула она, просияв. - Какая прекрасная новость! Может быть, он будет здесь до моего бала в следующем месяце. Конечно, он не будет такой великолепный, как этот, - она наклонила голову в сторону музыкантов, который начали играть в дальнем конце зала, - но майор Андрэ говорит, что приложит свои умения в оформлении, так что у нас будет …
- Простите меня, - прервала я ее, - вы сказали майор Андрэ? Майор … Джон Андрэ?
Она удивленно взглянула на меня, слегка рассерженная моим вмешательством.
- Конечно. Он придумал костюмы для рыцарского поединка и написал пьесу, которую разыграют позже. Смотрите, вот он, разговаривает с леди Клинтон.
Почувствовав внезапный холод, несмотря на жару, я поглядела в направлении, куда она указывала своим веером.
Майор Андрэ, смеявшийся и жестикулирующий, был центром группы мужчин и женщин. Он был красивым молодым человеком около тридцати лет, его мундир был прекрасно скроен, а лицо раскраснелось и сияло от жары и удовольствия.
- Он кажется … весьма очаровательным, - пробормотала я, пытаясь, и не способная, отвести от него взгляд.
- О, да! - мисс Чу была полна энтузиазма. - Он, я и Пегги Шиппен сделали почти всю работу для мичианцы. Он великолепен, всегда полон прекрасных идей, и он восхитительно играет на флейте. Так жаль, что отец Пегги не разрешил ей прийти на этот праздник. Это несправедливо!
Я, однако, подметила некоторую нотку удовлетворения в ее голосе. Она была весьма довольна, что ей не пришлось разделять славу со своей подругой.
- Позвольте мне представить вас, - внезапно сказала она и, сложив веер, взяла меня под руку. Я так растерялась от неожиданности, что не успела найти повод отказаться, прежде чем очутилась в группе людей вокруг Андрэ. Мисс Чу весело заговорила с ним, смеясь и несколько фамильярно положив ладонь на его руку. Он улыбнулся ей, затем перевел свои теплые и живые глаза на меня.
- Я очарован, леди Джон, - сказал он мягким хрипловатым голосом. - Ваш слуга, мадам.
- Я … да, - сказала я резко, забыв все обычные формулы вежливости. - Вы … Рада видеть вас! - я вытащил свою руку из его, прежде чем он поцеловал ее, и сделала шаг назад. Он удивленно моргнул, но мисс Чу тут же привлекла его внимание, а я отошла к двери, где, по крайней мере, было немного свежего воздуха. Все мое тело покрылось потом, а руки и ноги дрожали.
- О, вот вы где, мать Клэр! - рядом со мной возник Вилли с двумя подтаявшими морожеными в руках. - Вот!
- Спасибо, - я взяла одно мороженое, отстраненно заметив, что мои пальцы такие же холодные, как запотевший серебряный стаканчик.
- Вы в порядке, мать Клэр? – он с тревогой наклонился ко мне. – Вы очень бледная. Словно увидели призрак. – Он слегка поморщился, извиняясь за неловкое упоминание о смерти, но я попыталась улыбнуться в ответ. Не очень успешная попытка, так как я, действительно, увидела призрак.
Майор Джон Андрэ был британским офицером, с которым Бенедикт Арнольд – герой Саратоги и все еще легендарный патриот – сговорится о предательстве. И мужчина, который через три года отправится на виселицу за участие в сговоре.
- Может, вам лучше посидеть немного? - Вилли тревожно нахмурился, и я попыталась избавиться от холодного ужаса. Я не хотела, чтобы он предложил проводить меня домой, поскольку совершенно очевидно, что он хорошо проводил время. Я улыбнулась ему, едва чувствуя свои губы.
- Нет, все в порядке, - сказала я. - Думаю … Я просто выйду наружу, чтобы подышать свежим воздухом.
Глава 99. БАБОЧКА ВО ДВОРЕ МЯСНИКА
Ролло лежал под кустом и шумно пожирал тушку пойманной им белки. Иэн сидел на камне и глядел на него. Город Филадельфия находился вне поля зрения. Он лишь мог чувствовать запах огня, вонь тысяч людей, живущих бок о бок, слышать топот людей, направляющихся туда по дороге, которая лежала всего в нескольких сотнях ярдов. И где-то в миле от него, спрятанная среди этой массы зданий и людей, находилась Рэйчел Хантер.
Ему хотелось выйти на дорогу, пройти по ней в самое сердце Филадельфии и начать разбирать это место по кирпичику, пока не найдет ее.
- С чего начнем, а? - спросил он Ролло. - С печатной лавки, я думаю.
Он там ни разу не был, но предполагал, что найти ее не составит труда. Фергюс и Марсали дадут ему приют (и еду, подумал он, чувствуя, как у него урчит в желудке), и, возможно, Герман и девочки помогут ему в поисках Рэйчел. Возможно, тетушка Клэр могла бы … Ну, он знал, что она не ведьма и не волшебница, но у него не было ни малейшего сомнения, что она обладает даром, и, возможно, она сможет найти для него Рэйчел.
Он подождал, пока Ролло закончит есть, затем встал, ощущая необычайную теплоту, хотя день был пасмурный и прохладный. Сможет ли он найти ее, задался он вопросом, просто расхаживая по улицам, играя в детскую игру «тепло-холодно», постепенно нагреваясь по мере приближения к ней, и, наконец, увидев ее, вспыхнуть пламенем?
- Знаешь, ты мог бы помочь, - укоризненно сказал он Ролло. Он пытался заставить Ролло вернуться к ней сразу же, как только пес нашел его, но тот был без ума от радости по поводу возвращения Иэна, и договориться с ним не удалось. Однако это была мысль: если они каким-то образом наткнутся на ее след, Ролло, возможно, последует по нему теперь, когда он стал более спокойным.
При этой мысли он криво улыбнулся; Основная часть британской армии располагалась лагерем в Джермантауне, но тысячи солдат были расквартированы в самой Филадельфии. Все равно что попросить собаку следовать по запаху бабочки через двор мясника.
- Ну, мы не найдем ее, сидя здесь, - сказал он Ролло и встал. - Давай, пес.
Глава 100. ЛЕДИ ЖДЕТ
Я ждала, когда все упорядочится. Ничего подобного. Я жила в доме Джона Грея с изящными лестницами и хрустальными люстрами, с турецкими коврами и китайским фарфором почти месяц, и все еще каждый день просыпалась, не понимая, где нахожусь, и тянула руку в поисках Джейми.
Я не могла поверить, что его нет. Он не мог умереть. Я закрывала глаза вечером и слышала, как он размеренно и тихо дышит в ночи рядом со мной. Чувствовала на себе его взгляд, веселый, похотливый, раздраженный, пылающий любовью. Оборачивалась несколько раз в день, когда казалось, что слышу его шаги позади себя. Открывала рот, чтобы сказать ему что-то, и не раз действительно говорила с ним, и только, когда слова таяли в пустом воздухе, осознавала, что его здесь нет.
Каждое такое осознание заново уничтожало меня. И все же ничто не могло примирить меня с его утратой. Я со сжатием сердца представляла себе его смерть. Он не хотел бы утонуть. Из всех многочисленных способов умереть! Я могла только надеяться, что затопление корабля произошло быстро, и что он потерял сознание, когда упал в воду. Потому что иначе ... он не смог бы сдаться, не стал бы. Он бы плыл и продолжал плыть за бесконечные мили от любых берегов, один в пустой пучине, плыл бы упорно, потому что не мог сдаться и позволить себе утонуть. Плыл до тех пор, пока это мощное тело не выдохлось, пока он не смог поднять руку, а потом …
Я перевернулась и уткнулась лицом в подушку, сердце сжималось от ужаса.
- Проклятие, какая ужасная смерть! - сказала я в перья, сжимая подушку кулаками так сильно, как только могла. Если бы он погиб в бою, по крайней мере … Я перекатилась на спину и закрыла глаза, закусив губу до крови.
Наконец, мое дыхание замедлилось, и я открыла глаза навстречу темноте и продолжила ждать. Ждать Джейми.
Некоторое время спустя дверь приоткрылась, и луч света из коридора проник в комнату. Вошел лорд Джон, поставил свечу на стол возле двери и подошел к кровати. Я не смотрела на него, но знала, что он смотрит на меня.
Я лежала на спине, уставившись в потолок. Или скорее глядя сквозь него на небо. Черное, полное звезд и пустоты. Я не удосужилась зажечь свечу, но мне не нужна была и темнота. Я просто глядела в нее и ждала.
- Вы чувствуете себя одинокой, дорогая, - сказал он мягко, - и я вас понимаю. Вы позволите мне составить вам компанию, хотя бы на некоторое время?
Я ничего не ответила, но немного подвинулась и не сопротивлялась, когда он лег рядом и обнял меня.
Я положила голову на его плечо, благодарная за комфорт от простого прикосновения и тепла человеческого тела, хотя оно не достигало глубин моего одиночества.
«Попытайся не думать. Прими то, что есть, не думай о том, чего нет.»
Я лежала тихо, слушая дыхание Джона. Он дышал отлично от Джейми, более поверхностно и более быстро. Слегка прерывисто.
Очень медленно до меня стало доходить, что я не одинока в своем отчаянии и одиночестве. И я слишком хорошо помнила, что произошло в прошлый раз, когда это стало очевидным для нас обоих. Учитывая, что мы не были пьяны, он тоже не мог не помнить этого.
- Вы хотите … чтобы я … утешил вас? - тихо произнес он. - Вы знаете, я знаю как. - И протянув руку вниз, он очень медленно и с такой изысканной деликатностью провел там пальцем, что я ахнула и отпрянула от него.
- Да, знаю, - на мгновение я испытала любопытство, каким образом он узнал это, но спрашивать не захотела. - Не то что бы я не оценила идею, - заверила я его и почувствовала, что мои щеки загорелись. - Только …
- Вы почувствуете себя неверной? - догадался он и грустно улыбнулся. - Я понимаю.
Затем последовало долгое молчание и растущее чувство неловкости.
- А вы нет? - спросила я. Он лежал тихо, как будто спал, но не спал.
- Вставший член совершенно слеп, моя дорогая, - наконец, сказал он, все еще не открывая глаз. - Конечно же, вы, как врач, это знаете.
- Да, - сказала я. - Я знаю. - И взяв его мягко, но решительно в свою руку, я принялась за дело, старательно избегая мысли о том, кого он может видеть в своем воображении.
*.*.*
Коленсо Барагвана бежал так, будто его пятки горели. Он ворвался в таверну Фокса в нижнем конце Стейт-стрит и промчался через пивной зал в карточный зал позади.
- Его нашли, - пропыхтел он. - Старика. Топор. С топором.
Капитан лорд Элсмир уже поднимался на ноги. Коленсо он всегда казался очень высоким – около восьми футов – а теперь его вид внушал ужас. Место, где врач наложил швы, уже щетинилось новыми волосами, но черные швы были еще видны. Его глаза, должно быть, метали пламя, но Коленсо смотреть туда боялся. Грудь солдата тяжело вздымалась от бега, и он задыхался, так что больше он ничего не мог сказать.
- Где? - спросил капитан. Он говорил негромко, но Коленсо услышал и попятился к двери, указывая пальцем себе за спину. Капитан взял два пистолета, лежащие на столе, заткнул их за пояс и пошел к нему.
- Покажи, приказал он.
*.*.*
Рэйчел сидела на высоком табурете за прилавком печатной лавки, подперев голову рукой. Она проснулась с ощущением давления в голове, вероятно, из-за надвигающейся бури, которое переросло в пульсирующую головную боль. Она предпочла бы вернуться в дом друга Джона и попросить у Клэр чай, который поможет, но она пообещала Марсали, что придет и присмотрит за магазином, пока подруга отведет детей к сапожнику, чтобы починить обувь, а также подогнать пару ботинок для Генри-Кристиана. Его ступни были слишком короткими и широкими, и обувь сестер, из которой они выросли, ему не подходила.
По крайней мере, в магазине было тихо. В лавке побывало только два человека, и только один из них заговорил с ней, спросив дорогу к Скользящей аллее. Она потерла затекшую шею, вздохнула и закрыла глаза. Марсали скоро вернется. Тогда она может пойти и лечь с мокрой тряпкой на голове и ...
Колокольчик над дверью типографии зазвенел, и она выпрямилась с приветливой улыбкой на лице. Когда она увидела посетителя, улыбка ее померкла.
- Уходи, - сказала она, слезая с табурета и оценивая расстояние между собой и дверью в жилую часть дома. - Уйди немедленно.- Если бы она смогла ускользнуть через эту дверь …
- Я знаю, что ты собираешься сделать, - сказала она, отступая на шаг. - И я не виню тебя за твое горе и твою ярость. Но ты должен знать, то, что ты намереваешься сделать, неправильно. Господь не желает, чтобы ты …
- Помолчи, девочка, - сказал он с какой-то странной мягкостью. - Еще нет. Мы подождем его.
- Его?
- Да, его, - с этими словами он перегнулся через прилавок и схватил ее за руку. Он вскрикнула и начала вырываться, но освободиться не смогла. Он откинул крышку прилавка и вытащил ее, так сильно толкнув к столу с книгами, что стопки книг закачались и упали на пол с глухим стуком.
- Ты не можешь надеяться …
- У меня нет надежды, - прервал он ее холодно. Она заметила топор на его поясе, оголенный и сверкающий. - Я в ней не нуждаюсь.
- Ты же умрешь, - сказал она, не делая попыток сдержать дрожь в голосе. - Солдаты тебя поймают.
- О, да, конечно, - его лицо удивительно смягчилось. - Тогда я снова увижу мою жену.
- Я бы не советовала тебе самоубийство, - горячо сказала она. - Но если ты в любом случае намерен умереть, зачем стремишься запятнать свою смерть, свою душу убийством?
- Ты думаешь совершить месть, значит запятнать? - белая бровь приподнялась. - Это честь. Моя честь, мой долг моей жене.
- Но не для меня, - воскликнула она. - Почему я должна служить твоей жестокой мести? Я ничего не сделала тебе или твоей жене!
Он не слушал. По крайней мере, ее. Он немного развернулся, положив руку на топор, и улыбнулся бегущим шагам.
- Иэн! - закричала она. - Не заходи!
Но он, разумеется, вошел. Она схватила книгу и швырнула ее старику в голову, но он легко уклонился и снова схватил ее за запястье, держа топор в другой руке.
- Отпусти ее, - сказал Иэн хриплым от бега голосом. Его грудь тяжело взымалась, и пот бежал по лицу. Она могла чувствовать его запах даже за затхлой вонью старика. Она выдернула руку из захвата Арча Бага, совершенно потеряв голос от ужаса.
- Не убивай его, - прошептала она им обоим, но они оба ее не слышали.
- Я тебе говорил, не так ли? - сказал Арч Иэну. Голос его звучал разумно, как у учителя доказавшего теорему. Quod erat demonstrandum[100].
- Отойди от нее, - сказал Иэн.
Его рука нашарила нож, и Рэйчел, задыхаясь от ужаса, взмолилась:
- Иэн! Нет. Ты не должен. Пожалуйста!
Иэн в гневном замешательстве взглянул на нее, но она смотрела прямо ему в глаза, и его рука опустилась. Он глубоко вздохнул и сделал шаг в сторону. Баг развернулся, направив на него топор, а Иэн встал перед Рэйчел, закрывая ее своим телом.
- Тогда убей меня, - сказал он Багу холодно. - Давай.
- Нет! - вскрикнула Рэйчел. - Это не то, что я … Нет!
- Иди сюда, девочка, - Арч поманил ее здоровой рукой. - Не бойся. Я сделаю это быстро.
Иэн оттолкнул ее к стене, так что она ударилась об нее головой, и пригнулся в ожидании. Безоружный, так как она попросила его.
- Тебе придется сначала убить меня, - сказал он спокойно.
- Нет, - сказал Арч Баг. - Ты подождешь своей очереди. - Глаза стрика, умные и холодные, оглядели его; топор слегка двинулся, подрагивая от нетерпения.
Рэйчел закрыла глаза и молилась, не находя слов от замораживающего страха. Затем она услышала шум и открыла глаза.
Длинная серая тень пронеслась в воздухе, и Арч Баг оказался на земле. Ролло с рычанием схватил старика за горло. Хоть тот был и стар, но все еще здоров и обладал силой отчаяния. Его здоровая рука схватила пса за горло, оттолкнула, удерживая челюсти, и длинная жилистая рука с топором, зажатым в искалеченном кулаке, поднялась.
- Нет! - Иэн рванулся вперед, отбросив Ролло в сторону и схватив руку, державшую топор, но было уже слишком поздно; лезвие упало с мясистым звуком, от этого в глазах Рэйчел побелело, а Иэн закричал.
Она двинулась вперед, не успев ничего увидеть, и закричала сама, когда внезапно чья-то рука схватила ее за плечо и отшвырнула назад. Она ударилась о стену и соскользнула по ней с открытым ртом. Перед ней на полу находился комок из извивающихся конечностей, меха, одежды, залитый кровью. Чей-то ботинок стукнул ее по лодыжке, и она на четвереньках попятилась, не сводя глаз.
Казалось, кровь была повсюду. Ее брызги были на стойке и стене, она была размазана по полу, а рубашка на спине Иэна была так пропитана красной жидкостью, что она видела, как под ней напряглись мышцы. Он стоял на коленях над извивающимся Арчем Багом, схватившись одной рукой за топор, его левая рука безвольно висела, а Арч тыкал ему в лицо окоченевшими пальцами, пытаясь ослепить, в то время как ощетинившийся и рычащий Ролло метался, как угорь, бросаясь в массу борющихся конечностей. Не способная отвести взгляда от этого зрелища, она лишь смутно осознавала, что кто-то стоит позади нее, и непонимающе подняла глаза, когда чья-то нога коснулась ее задницы.
- Что в вас такого, что привлекает мужчин с топорами? - сердито спросил Уильям, старательно прицелился и выстрелил.
Глава 101. ВОСКРЕСШИЙ
Я закалывала волосы, готовясь к утреннему чаю, когда в двери спальни поскреблись.
- Войдите, - разрешил Джон, натягивая туфли. Дверь открылась, выявив странного маленького корнуэльца, который иногда исполнял обязанности ординарца при Уильяме. Он что-то сказал Джону на английском, как я предположила, языке и подал ему письмо. Джон приветливо кивнул и отпустил его.
- Вы поняли, что он сказал? - спросила я с любопытством, когда он сломал печать.
- Кто? Ах, Коленсо? Нет, ни слова, - произнес он отсутствующе и вытянул губы в беззвучном свисте, прочтя написанное.
- Что? - спросила я.
- Записка от полковника Грейвса, - сказал он, складывая бумагу. - Интересно …
Здесь раздался еще один стук в двери, и Джон нахмурился.
- Не сейчас, - сказал он. - Подойдите позже.
- Я мог бы, - произнес вежливый голос с шотландским акцентом. - Но существует настоятельная необходимость.
Дверь открылась, и вошел Джейми, закрыв ее за собой. Я мгновение стояла неподвижно, а затем оказалась в его руках, ощущая тепло его большого тела, которое мгновенно заслонило все вокруг меня.
Не знаю, куда исчезла моя кровь. Каждая ее капля покинула мою голову, перед глазами замерцали огоньки, но ни капли крови не попало в мои ноги, поскольку они внезапно подогнулись.
Джейми подхватил меня и стал целовать, губы его имели привкус пива, а борода царапала мое лицо. Его пальцы зарылись в мои волосы, а мои груди распластались по его груди.
- О, вот она где, - пробормотала я.
- Кто? - спросил он, прервавшись.
- Моя кровь, - я прикоснулась к своим горящим губам. - Сделай это еще раз.
- О, я сделаю, - уверил он меня, - но поблизости английские солдаты, и я думаю …
Громкий стук раздался снизу, и реальность внезапно вернулась, ударив, как оттянутая резиновая лента. Я уставилась на него и с колотящимся, как барабан, сердцем осела.
- Почему, черт побери, ты жив?
Он коротко пожал одним плечом, уголок его рта приподнялся. Он был очень худ с темным загоревшим лицом и грязный. От его потрепанной одежды пахло потом и грязью, и легким запахом блевотины – он долго пробыл в море.
- Задержитесь еще немного, мистер Фрейзер, и можете снова стать мертвым, - Джон подошел е окну и выглянул на улицу. Он повернулся к нам, и я увидела, что он был бледен, но сиял, как зажженная свеча.
- Да? К сожалению, они оказались быстрее, чем я предполагал, - грустно сказал Джейми и подошел к окну. Затем он с улыбкой повернулся к нам. - Рад тебя видеть, Джон, хотя и на короткое время.
Джон ответил сиянием в глазах. Он протянул руку и коснулся руки Джейми очень коротко, словно хотел убедиться в его реальности.
- Да, - сказал он, подходя к двери. - Идемте. По задней лестнице, через люк на чердак и потом на крышу. Если вы сможете выбраться на крышу …
Джейми с любовью взглянул на меня.
- Я вернусь, - сказал он, - когда смогу. - Он протянул ко мне руку, но остановился, скривившись, внезапно развернулся и последовал за Джоном, и они ушли. Звук их шагов почти слился с шумом внизу. Я слышала, как дверь внизу открылась, и грубый мужской голос потребовал впустить их. Миссис Фигг, благослови ее храброе сердце, войти не позволила.
Я сидела недвижная, как жена Лота, но при звуках красочной ругани миссис Фигг очнулась.
Парадоксально, но мой мозг, несмотря на потрясения последних пяти минут, был весьма спокоен. В нем не было места мыслям, спекуляциям, облегчению, радости и даже беспокойству, единственной его способностью в данный момент являлась способность реагировать на непосредственные события. Я схватила свой чепец, натянула его на голову и пошла к двери, заправляя по дороге под него волосы. Миссис Фигг и я несомненно сможем задержать солдат достаточно долго, чтобы …
Вероятно, эта схема сработала бы, если бы, выскочив на лестничную площадку, я не столкнулась с Вилли, который бежал вверх по лестнице и налетел на меня.
- Мать Клэр, где папа? Здесь … - он схватил меня за руки, когда я пошатнулась, но все утонуло в звуке в коридоре за лестничной площадкой. Он взглянул в ту сторону, отпустил меня и выпучил глаза.
Джейми стоял в конце коридора в десяти футах от нас. Джон стоял за ним бледный, как простыня, с такими же выпученными глазами. Сходство Вилли с ним, каким бы поразительным оно ни было, полностью затмилось сходством Джейми с девятым графом Элсмиром. Лицо Уильяма затвердело и повзрослело, потеряв всякую юношескую мягкость, и с обоих концов короткого коридора темно-синие кошачьи глаза Фрейзеров смотрели с лиц с четко очерченными, крепкими костями МакКензи. И Вилли был достаточно взрослым, чтобы бриться каждый день; он знал, как он выглядит.
Рот Вилли от шока беззвучно шевелился. Он дико посмотрел на меня, затем снова на Джейми, на меня … и увидел правду в моих глазах.
- Кто вы? - хрипло произнес он, развернувшись к Джейми.
Я видела, как Джейми вытянулся, игнорируя шум снизу.
- Джейми Фрейзер, - сказал он. Его глаза были направлены на Вилли с такой интенсивностью, словно хотел запомнить каждую черточку его облика, который никогда не увидит снова. - Когда-то ты знал меня, как Алекса МакКензи. В Хелутотере.
Уильям моргнул, моргнул еще раз и перевел взгляд на Джона.
- И кто … кто, черт возьми, я? - потребовал он. К концу вопроса голос его дал петуха.
Джон открыл рот, но ответил Джейми.
- Ты вонючий папист, - сказал он совершенно серьезно, - и твое крещеное имя Джеймс. - Призрак сожаления мелькнул на его лице. - Это единственное имя, которое я имел право дать тебе, - продолжил он, не спуская глаз с сына. - Мне жаль.
Левая рука Вилли рефлекторно хлопнула по бедру в поисках меча. Не найдя ничего, он хлопнул себя по груди. Его руки тряслись так сильно, что он не мог справиться с пуговицами, а просто разорвал рубашку и засунул руку внутрь. Он вытащил что-то через голову и, не останавливаясь, метнул эту вещь в Джейми.
Джейми инстинктивно выставил руку, и деревянные четки ударились о ладонь, повиснув между пальцев.
- Прокляни вас бог, сэр, - голос Вилли дрожал. - Прокляни вас бог! - Он стал поворачиваться, но затем резко развернулся к Джону. - А вы? Вы знали, не так ли? Прокляни вас бог тоже!
- Уильям … - Джон беспомощно протянул к нему руку, но прежде чем он смог продолжить, внизу в холле раздались голоса, и по лестнице зазвучали шаги.
- Сассенах … держи его! - голос Джейми прозвучал среди этого шума ясно и резко. На чистом рефлексе я послушалась и схватила Уильяма за руку. Он посмотрел на меня с открытым ртом и совершенно непонимающим взглядом.
- Что … - его голос утонул в грохоте шагов на лестнице и торжествующем крике красномундирника.
- Вот он!
Внезапно лестничная площадка наполнилась солдатами, которые, толкаясь, пытались протиснуться мимо меня и Вилли. Я крепко вцепилась в юношу, несмотря на его толчки и запоздалые попытки освободиться.
И тут крики прекратились, напор тел ослаб. Мой чепец сполз на глаза во время толкотни, и мне пришлось отцепить одну руку от Вилли, чтобы снять его. Я бросила чепец на пол. Мой статус респектабельной женщины больше не имел значения.
Убрав растрепанные волосы с глаз, я снова вцепилась в Вилли обеими руками, хотя вряд ли это было нужно, так как он застыл, как камень. Красномундирники топтались на месте, очевидно, готовые стрелять, но что-то их удерживало. Я повернула голову и увидела Джейми, который обхватив Джона Грея за шею одной рукой, другой приставил к его виску пистолет.
- Еще один шаг, - спокойно, но достаточно громко произнес он, - и я прострелю ему голову. Вы думаете, мне есть что терять?
В действительности, учитывая, что я и Вилли стояли перед ним, ему было что терять, но солдаты об этом не знали, и судя по выражению на лице Вилли, он скорее вырвет себе язык, чем выдаст правду. Я даже подумала, что в этот момент его не особо волновало, убьет ли Джейми Джона и затем погибнет сам под градом пуль. Его рука в моей хватке была, словно железная. Он бы сам убил их обоих, если бы мог.
Солдаты вокруг бормотали угрозы и готовились действовать, но никто не двигался.
Джейми взглянул на меня с нечитаемым лицом, затем стал отступать к черной лестнице, таща Джона за собой. Когда они исчезли из вида, капрал рядом со мной оживился и указал солдатам на лестницу.
- Вниз! Быстро!
- Стойте! - Вилли внезапно очнулся. Выдернув руку из моей ослабевшей хватки, он повернулся к капралу. - Вы поставили солдат позади дома, капрал?
Капрал, впервые обратив внимание на мундир Вилли, вытянулся и козырнул.
- Нет, сэр. Я не думал …
- Идиот, - коротко сказал Вилли.
- Да, сэр. Но мы можем схватить их, если поторопимся, сэр, - он покачивался на носках в нетерпении бежать.
Вилли сжал кулаки и зубы. Я могла видеть, как мысли пробегали по его лицу, словно бегущая строка.
Он не думал, что Джейми застрелит Джона, но не был уверен. Если он отправит людей за ними, то шанс поймать их будет приличным, что в свою очередь означает также возможность, что один или оба могут быть убиты. И если никто не умрет, а Джейми схватят, неизвестно что и кому он может сказать. Слишком рискованно.
Со слабым чувством дежавю я видела, как он размышлял и затем обратился к капралу.
- Возвращайтесь к своему командиру, - сказал он холодно. – Поставьте его в известность, что полковник Грей взят в заложники … бунтовщиками, и попросите его дать указания всем постам, чтобы меня информировали обо всех новостях.
На площадке раздалось недовольное бормотание, но не произошло ничего, что можно было бы назвать несоблюдением субординации, и даже это подавленное недовольство сошло на нет под суровым взглядом Уильяма. Капрал на мгновение закусил губу, но затем отсалютовал.
- Есть, сэр, - он четко развернулся на каблуках, предварительно указав солдатам спускаться вниз.
Вилли наблюдал, как они уходили. Затем, словно внезапно заметил его, он наклонился и подобрал с пола мой чепец. Зажав его в руках, он взглянул на меня длинным задумчивым взглядом. Я поняла, что следующее время будет интересным.
Но меня это не волновало. И хотя я была уверена, что Джейми не застрелит Джона ни при каких обстоятельствах, я не заблуждалась насчет опасности для них обоих. Я могла чуять ее; запах пота и пороха висел на лестничной площадке, и подошвы моих ног все еще вибрировали от грохота закрывающейся внизу двери. Но ничего этого не имело значения.
Он был жив.
И я тоже.
*.*.*
Грей не двигался. Одетый лишь в одну рубашку, он промок насквозь.
Джейми подошел к стене сарая и приложился глазом к щели между досками. Он поднял руку, требуя тишины, и Джон, которого трясло, стоял в ожидании, когда звуки копыт и голоса затихнут. Кто это мог быть? Не солдаты; не было звяканья металла в стременах или оружия. Звуки исчезли, и Джейми обернулся. Он нахмурился, впервые заметив, что Джон промок, и сняв с себя плащ, накинул его на Грея.
Плащ тоже был мокрый, но был шерстяной, и в нем сохранялось тепло тела Джейми. Грей на мгновение прикрыл глаза, заворачиваясь в него.
- Могу я узнать, что вы делали? - спросил Грей, открыв глаза.
- Когда? - Джейми слегка усмехнулся. - Прямо сейчас, или с тех пор, когда в последний раз видел вас?
- Прямо сейчас?
- Ага, - Джейми сел на бочонок и осторожно прислонился к стене.
Грей отметил, что его «ага» прозвучало почти как «аха», и сделал вывод, что большую часть последнего времени Фрейзер провел среди шотландцев. Он также заметил, что Фрейзер задумчиво поджал губы. Слегка раскосые синие глаза стрельнули в его сторону.
- Вы уверены, что хотите знать? Кажется, вам лучше не знать.
- Я доверяю вашим суждениям и осторожности, мистер Фрейзер, - вежливо сказал Грей, - но несколько больше своим. Уверен, вы меня простите.
Фрейзеру это, похоже, показалось забавным; его широкий рот задрожал, но он только кивнул и достал из-за пазухи маленький сверток из промасленной кожи.
- За мной наблюдали, когда я получил это от моего приемного сына, - сказал он. Человек, который меня видел, последовал за мной в таверну, а затем пошел за ближайшей ротой солдат, пока я подкреплялся. Или я так предполагаю. Я увидел, как солдаты идут по улице, предположил, что они ищут меня, и … ушел.
- Полагаю, вам знакома фраза о виновных, которые убегают, когда никто их не преследует? Откуда вы знаете, что они с самого начала преследовали вас, а не просто заинтересовались вашим внезапным уходом?
Полу-усмешка снова промелькнула на его лице, на этот раз с ноткой грусти.
- Назовите это инстинктом преследуемого.
- Действительно. Я удивлен, что вы позволили загнать себя в угол, имея такие инстинкты, как у вас.
- Ну, даже лисы стареют, - сухо произнес Фрейзер.
- Почему, черт побери, вы пришли в мой дом? - потребовал Грей, внезапно разозлившись. - Почему вы не побежали к окраинам города.
Фрейзер выглядел удивленным.
- Из-за жены, - просто сказал он, и Грей с уколом боли понял, что не отсутствие осторожности заставило Джейми Фрейзера прийти в его дом даже с солдатами, следующими по его пятам. Он пришел за ней. За Клэр.
Иисус! Он с внезапной паникой подумал: «Клэр!»
Но сказать что-либо времени не было, даже если бы он придумал, что сказать. Джейми встал и, достав пистолет из-за пояса, показал ему идти.
Они прошли по переулку, затем через задний двор паба мимо открытого котла с варящимся пивом, поверхность которого была испещрена падающим дождем. Слегка пропахнув хмелем, они вышли на улицу и замедлили ход. На протяжении всего пути Джейми держал его за запястье, и лорд Джон почувствовал, что его рука начинает неметь, но ничего не сказал. Они прошли мимо двух или трех групп солдат, но он шел рядом с Джейми шаг в шаг, молча и глядя перед собой. Не было конфликта сердца и долга: крик о помощи мог обернуться смертью Джейми, и почти наверняка приведет к гибели хотя бы одного солдата.
Джейми держал свой пистолет вне поля зрения, затолкав руку с ним за пазуху, и сунул его обратно за пояс только тогда, когда они дошли до того места, где он оставил свою лошадь. Это был частный дом; он на некоторое время оставил Грея одного на крыльце, пробормотав: «Оставайтесь здесь», и исчез внутри.
Сильное чувство самосохранения побуждало лорда Джона бежать, но он этого не сделал и был вознагражден, когда Джейми снова появился и слегка улыбнулся, увидев его. «Так ты не был уверен, что я останусь? Совершенно справедливо», - подумал Грей. Он тоже не был уверен.
- Идемте, - сказал Джейми и кивком головы поманил Грея следовать за ним в конюшню, где он быстро оседлал и обуздал вторую лошадь, передав поводья Грею, прежде чем сесть на свою.
- Для проформы, - вежливо сказал он Грею и, выхватив пистолет, направил на него. - Если кто-нибудь спросит позже. Вы идете со мной, и я пристрелю вас, если вы попытаетесь выдать меня до того, как мы выберемся из города. Мы поняли друг друга, я надеюсь?
- Поняли, - согласился Грей и вскочил в седло.
Он ехал немного впереди Джейми, чувствуя маленькое круглое пятно на спине между лопаток. Для проформы или нет, но мужчина был серьезен.
Он раздумывал, застрелит ли его Джейми или свернет шею, когда обнаружит правду. Скорее всего, голыми руками, подумал он. Это такая интимная вещь, секс.
Мысль о сокрытии правды не приходила ему в голову. Он не знал Клэр Фрейзер так хорошо, как Джейми, но без всякого сомнения был уверен, что она не сможет держать это в секрете. Ни от кого. И, конечно, не от Джейми, вернувшегося к ней из мертвых.
Конечно, может пройти некоторое время, прежде чем Джейми сможет снова с ней поговорить. Но он знал Джейми Фрейзера гораздо лучше, чем Клэр, и единственное, в чем он был уверен, это то, что ничто не сможет встать между Джейми и его женой.
Дождь прошел, и солнце светило на лужи, разлипшиеся по улицам. Вокруг чувствовалось движение, в воздухе витало волнение. Армия была расквартирована в Джермантауне, но в городе всегда находились солдаты, которые знали о скором выступлении, и их ожидание возврата к боевым действиям заражало город, как чума. Лихорадка невидимо передавалась от человека к человеку.
Патруль на дороге из города остановил их, но махнул рукой проезжать, когда Грей назвал свое имя и звание. Своего спутника он представил как мистера Александра МакКензи, и ему показалась, что он почувствовал от своего спутника вибрацию юмора. Алекс МакКензи – имя, которое Джейми использовал в Хелуотере, будучи пленником Грея.
«О боже, - внезапно вспомнил Грей, ведя их прочь из поля зрения патруля. – Уильям». В шоке от внезапного побега он не имел времени подумать о нем. Что станет делать Уильям, если Грея убьют?
Мысли его жужжали, как рой ползающих пчел; невозможно сосредоточиться на одной из них более чем на мгновение, прежде чем она терялась в оглушительном гуле. Денис Рэндалл-Айзекс. Ричардсон. После ухода Грея он почти наверняка попытается арестовать Клэр. Уильям попытался бы остановить его, если бы узнал об этом. Но Уильям не знал, кто такой Ричардсон … Грей тоже не знал наверняка. Генри и его любовница-негритянка – Грей знал, что они любовники, видел это по лицам обоих – Дотти и ее квакер. Если это двойное потрясение не убьет Хэла, то он мгновенно окажется на корабле, направляющемся в Америку, а это наверняка убьет его. Перси. О боже, Перси.
Джейми теперь ехал впереди. По дороге встречались небольшие группы людей: в основном фермеры с фургонами, наполненными припасами для армии. Они с любопытством смотрели на Джейми, особенно на Грея. Но никто не остановил их и не бросил вызова, и через час Джейми повел их по тропе, отходящей от главной дороги, к небольшому лесу, где капало и парило от недавнего дождя. Подъехав к ручью, Джейми спрыгнул с лошади и дал ей напиться. Грей сделал то же самое, чувствуя себя странно нереально, как будто охлажденный дождем воздух проходил сквозь него, его тело и кости, а не окружал его.
Джейми присел над ручьем и напился сам, затем поплескал на лицо и голову и встал, отряхиваясь, как собака
- Спасибо, Джон, - сказал он. - У меня не было времени сказать это раньше. Я очень благодарен вам.
- Спасибо? Вряд ли это был мой выбор. Вы похитили меня под дулом пистолета.
Джейми улыбнулся, напряжение последних часов ослабло, и линии на его лице разгладились.
- Не за это. Я имею в виду, что вы взяли на себя заботу о Клэр.
- Клэр, - повторил Грей. - Ах, да. Это.
- Да, это, - терпеливо сказал Джейми и наклонился, с заботой вглядываясь в его лицо. - Вы в порядке, Джон? Выглядите немного бледным.
- Бледным, - пробормотал Грей. Его сердце бешено колотилось, вероятно ему нужно биться медленнее. Он подождал мгновение, позволяя ему замедлиться, но оно продолжало колотиться с такой же силой. Ничего не поделаешь. Джейми все внимательнее смотрел на него. Лучше покончить с этим скорее.
Он глубоко вздохнул, закрыл глаза и предал свою душу богу.
- Я познал твою жену в библейском смысле, - выпалил он.
Он ожидал умереть более или менее мгновенно после своего выкрика, но все продолжалось как обычно. Птицы продолжали чирикать в ветвях деревьев, и лошади с шелестом жевали траву. Он приоткрыл один глаз и увидел, что Джейми Фрейзер рассматривает его, склонив голову набок.
- О? - произнес Джейми с любопытством. - Почему?
Глава 102. ПО ПРАВУ КРОВИ
- Я … фу-х … Прости, я на минутку, - я медленно отступила к двери моей комнаты и, схватившись за ручку, юркнула внутрь, закрыв дверь и оставив Вилли приходить в себя в одиночестве. И не только Вилли.
Я с бьющимся сердцем прижалась к двери, словно за мной гнались вервольфы.
- Иисус Рузвельт Христос, - прошептала я. Что-то вроде гейзера взметнулось внутри меня и взорвалось в голове брызгами солнечного света и бриллиантов. Я смутно осознавала, что на улице начался дождь, и грязная серая вода струится по оконным стеклам, но это не имело никакого значения для фейерверка внутри меня.
Я постояла несколько минут с закрытыми глазами, не думая ни о чем и лишь шептала снова и снова: «Боже, благодарю тебя».
Негромкий стук в двери вывел меня из транса, и я повернулась открыть ее. На площадке стоял Уильям.
Разорванная рубашка открывала его шею, в ложбинке которой быстро колотился пульс. Он неуклюже поклонился, пытаясь улыбнуться, но не смог и оставил попытки.
- Не знаю, как называть вас, - сказал он. - Учитывая … обстоятельства.
- О, - сказала я, слегка смутившись. - Ну, я не думаю … по крайней мере, надеюсь, что наши отношения не изменились. - Моя внезапно эйфория исчезла, я поняла, что может произойти сейчас. И это причинило мне сильную боль, я очень любила его как ради него самого, так и ради его отца … или отцов.
- Сможете ли вы продолжать называть меня «мать Клэр», как вы думаете? Пока мы не сможем найти что-то … более подходящее, - добавила я торопливо, увидев, как нежелание сузило его глаза. - В конце концов, полагаю, что я все еще ваша мачеха. Несмотря на … э-э … ситуацию.
Он мгновение раздумывал, затем коротко кивнул.
- Могу я войти? Я хотел бы поговорить с вами.
- Да, я понимаю.
Если бы я не знала обоих его отцов, я была бы удивлена его способностью подавить свой гнев и смятение, которые он так ярко показал четверть часа назад. Джейми делал это инстинктивно, Джон благодаря своему большому опыту, но оба обладали железной волей, и Уильям или обладал этой способностью с рождения, или воспринял с воспитанием, но явно имел сильную волю.
- Попросить принести что-нибудь? - спросила я. - Немного бренди? Он хорош при потрясении.
Он отрицательно покачал головой. Он не стал садиться – я не думала, что он смог бы усидеть – а прислонился к стене.
- Полагаю, что вы знали, не так ли? Вы не могли не заметить сходство, - сказал он с горечью.
- Сходство потрясающее, - осторожно согласилась я. - Да, я знала. Несколько лет назад муж рассказал мне … - я поискала путь деликатно выразиться, - хм-м, об обстоятельствах вашего рождения.
И как я собираюсь описать эти обстоятельства?
Мне приходило в голову, что некоторые объяснения должны были быть сделаны, но с тревогой после неожиданного появления Джейми и последующего его побега, с головокружением от моей эйфории я как-то не подумала, что давать объяснения придется мне.
Я видела маленький алтарь в комнате Вилли: двойной портрет обеих его матерей, таких душераздирающе юных. Если возраст годится для чего-либо, может ли он дать мне мудрость справиться с этим?
Как я могу сказать, что он появился в результате шантажа импульсивной эгоистичной девушки? Не говоря уже о том, чтобы сказать, что он явился причиной смерти обоих своих легальных родителей? И если кто-нибудь собирается рассказать ему, что означает его рождение для Джейми, это должен быть сам Джейми.
- Ваша мать … - начала я и заколебалась. Джейми, скорее всего, взял бы всю вину на себя, чем очернил бы память Женевы в глазах ее сына. Я знала это, но я не он.
- Она была безрассудной, - сказал Уильям, пристально глядя на меня. - Все говорят, что она была безрассудной. Было ли это … я просто хочу знать … было ли это изнасилование?
- Боже, нет! - с ужасом воскликнула я и увидела, что его кулаки немного расслабились.
- Это хорошо, - произнес он и выдохнул. - Вы уверены, что он не солгал вам?
- Уверена, - он и его отец могли скрывать свои чувства, но я не могла. И хотя я никогда не смогу зарабатывать себе на жизнь игрой в карты, иногда иметь прозрачное лицо очень хорошо. Я стояла, не шевелясь, давая ему возможность увидеть, что я говорю правду.
- Как вы думаете, - спросил он, - они любили друг друга?
- Быть может, - тихо сказала я. - У них было мало времени, только одна ночь. - Мне было больно за него и так хотелось обнять его и утешить. Но он был мужчиной, молодым мужчиной, и потому яростно относился к своей боли. Он справится с ней, как сможет, и я подумала, что пройдет несколько лет – если вообще это случится – прежде чем он научится делиться ею.
- Да, - сказал он и сжал губы, как будто собирался сказать что-то еще, но передумал. - Да, я ... я понимаю. - По его тону было совершенно ясно, что он не понимал, но, оправившись от шока, понятия не имел, о чем спросить дальше, не говоря уже о том, что делать с полученной информацией.
- Я родился почти ровно через девять месяцев после свадьбы моих родителей, - сказал он, бросив на меня суровый взгляд. - Они обманули моего отца? Или моя мать изображала шлюху со своим конюхом перед тем, как выйти замуж?
- Это немного грубо, - начала я.
- Нет, - рявкнул он. - Так что?
- Твой от… Джейми, он никогда не обманывал женатого мужчину, - исключая Фрэнка, внезапно подумала я. Но, разумеется, он ничего о нем не знал.
- Мой отец, - внезапно сказал он. - Па… лорд Джон, я имею в виду. Он знал … знает?
- Да, - снова щекотливая ситуация. Я не думаю, что он имел хотя бы малейшее понятие, что лорд Джон женился на Изобель только ради него – и ради Джейми – но мне не хотелось, чтобы у него появились подобные мысли о мотивах лорда Джона.
- Да, все знали, - твердо сказала я, - все четверо. Они хотели, как лучше для тебя.
- Лучше для меня, - повторил он мрачно. - Хорошо. - Костяшки его пальцев снова побелели, и он, прищурившись, подглядел на меня. Я сразу узнала этот взгляд – фрейзеровский взгляд перед взрывом. Я также хорошо понимала, что остановить его невозможно, но попыталась, протянув к нему руку.
- Уильям, - начала я. - Поверьте мне …
- Я верю, - сказал он. - Не говорите мне больше ничего, черт побери. Черт побери! - И, развернувшись, он вонзил кулак в панель с грохотом, сотрясшим комнату, вырвал руку из проделанной им дыры и выбежал. Я услышала хруст и треск, когда он остановился, чтобы выбить несколько балясин на площадке и оторвать часть перил лестницы. Я успела к двери как раз вовремя, чтобы увидеть, как он взмахнул четырехфутовым куском дерева и ударил им по висевшей над лестницей хрустальной люстре, которая взорвалась осколками разбитого стекла. На мгновение он покачнулся на краю площадки, и я подумала, что он упадет или бросится вниз, но он отшатнулся от края и с резким выдохом, который мог быть хеканьем или рыданием, бросил кусок дерева, как копье, в остатки люстры. Затем он бросился вниз по лестнице, время от времени ударяя раненым кулаком по стене, оставляя на ней кровавые пятна. Ударился плечом по входной двери, отскочил, рывком распахнул ее и вылетел, как локомотив.
Я застыла на площадке посреди хаоса и разрушения, схватившись за край сломанной балюстрады. Крошечные радуги танцевали на стенах и потолке, словно разноцветные стрекозы, вылетевшие из разбитого хрусталя, усеявшего пол.
Что-то шевельнулось; тень упала на пол зала внизу. Маленькая темная фигурка медленно вошла через открытую дверь. Откинув капюшон плаща, Дженни Фрейзер Мюррей осмотрела разрушение, затем подняла глаза на меня; ее лицо было бледным овалом, мерцающим юмором.
- Каков отец, таков и сын, как я вижу, - заметила она. - Боже, спаси нас всех.
Глава 103. ЧАС ВОЛКА
Британская армия оставляла Филадельфию. Делавэр был перегружен кораблями, и паромы без перерыва сновали от конца Стейт-стрит до Купер-Пойнт. Из города также уезжали тысячи тори, опасающихся оставаться здесь без защиты армии. Генерал Клинтон пообещал им проезд, и их багаж, сваленный на причале и переполнивший паромы, создавал страшный беспорядок, а также занимал довольно много места на борту. Иэн и Рэйчел сидели на берегу реки под сенью сикоморы и наблюдали, как в сотне футах от них демонтировали артиллерийские орудия.
Артиллеристы работали в одних рубашках, сложив голубые мундиры на траву поблизости. Они разбирали пушки, защищавшие город, готовя их для погрузки на корабли.
- Ты знаешь, куда они? - спросила Рэйчел.
- Фергюс сказал, что они направляются для усиления Нью-Йорка.
- Ты видел Фергюса? - она с интересом повернула к нему голову.
- Да, он вернулся домой прошлой ночью. Теперь, когда армия и тори ушли из города, он в безопасности.
- В безопасности, - повторила она со скепсисом. - В безопасности, как только может быть во времена, подобные этим. - Из-за жары она сняла чепец и убрала влажные темные волосы за уши.
Он улыбнулся, но ничего не сказал. Он хорошо понимал, как иллюзорна безопасность.
- Фергюс говорит, что британцы намереваются разделить колонии на две части, - заметил он. - Отделить север от юга и разбираться с ними по отдельности.
- Вот как? Откуда он это знает? - удивленно спросила она.
- Ему сказал британский офицер по имени Рэнделл-Айзекс.
- Ты имеешь в виду, что он шпион? Чей? - она немного сжала губы. Он не знал, как шпионаж рассматривается в терминах квакерской философии, но не стал спрашивать об этом. Это очень тонкий вопрос – философия квакеров.
- Я не рискну гадать, - сказал Иэн. - Он представляет себя, как американского шпиона, но это все может быть неправдой. Нельзя доверять никому во время войны, не так ли?
Она повернулась и взглянула на него, сложив руки за спиной.
- А ты?
- Я верю тебе, - сказал он, - и твоему брату.
- И своей собаке, - сказал она, взглянув на пса, который извивался на траве, почесывая спину. - Твоей тете и дяде, и Фергюсу, и его жене? Очень много друзей, не так ли? - Она наклонилась к нему, заботливо прищурившись. - Рука болит?
- Почти нет, - он с улыбкой пожал здоровым плечом. Его левая рука, висевшая на слинге, болела. Удар топора серьезно повредил ее, порезав плоть и сломав кость. Тетя Клэр сказала, что ему повезло, что удар не затронул сухожилия. Тело пластично, сказала она. Мускулы и кость заживут.
У Ролло огнестрельная рана зажила. И он, несмотря на побелевшую морду, скользил между кустов, как угорь.
Рэйчел вздохнула и настойчиво поглядела на него.
- Иэн, тебя что-то беспокоит, и мне очень хочется, чтобы ты рассказал мне об этом. Что-то случилось?
Многое случилось, происходит сейчас вокруг них и может еще случиться. Как он может сказать ей …? И как не может не сказать?
- Мир сходит с ума, - выпалил он. - И только ты единственная постоянная величина … Единственное, что привязывает меня к земле.
Ее глаза смягчались.
- Да?
- Ты отлично знаешь, что да, - сказал он хрипло. С бьющимся сердцем он отвел взгляд. Слишком поздно, подумал он со смешанными чувствами тревоги и облегчения. Он начал говорить и не может остановиться, чтобы ни произошло после.
- Я знаю, кто я, - сказал он неуклюже, но решительно. - Я могу стать квакером ради тебя, Рэйчел, но в глубине сердца, я знаю, что никогда не стану им по-настоящему. И я думаю, ты не хочешь, чтобы я говорил слова, которые не идут от сердца, или притворялся тем, кем не являюсь.
- Нет, - тихо сказал она. - Я не хочу этого.
Он открыл рот, но больше не мог найти слов. Он сглотнул пересохшим ртом, ожидая. Она тоже сглотнула; он увидел легкое движение ее горла, мягкого и загорелого. Солнце снова коснулось ее, орехово-коричневой девы, появившейся из бледного зимнего цветка.
Артиллеристы погрузили последние пушки в повозку, привязали передки к упряжкам волов и со смехом и хриплым говором двинулись по дороге к паромной переправе. Когда они, наконец, ушли, наступила тишина. Все еще были слышны звуки: шум реки, шелест платана и далеко за ними гул и грохот армии в движении, звук надвигающегося насилия. Но между ними была тишина.
«Я проиграл, - подумал он, но ее голова все еще была опущена в задумчивости. - Может быть, она молится? Или просто пытается придумать, как отослать меня?»
Что бы это ни было, она подняла голову и встала подальше от дерева. Она указала на Ролло, который теперь лежал неподвижно, но настороженно следил желтыми глазами за каждым движением толстой малиновки, роющейся в траве.
- Этот пес – волк, не так ли?
- Ну, в основном.
Короткий резкий взгляд предупредил его от шуток.
- И все же, он твой лучший друг, существо редкой смелости и привязанности, а также весьма достойное создание?
- Да, - ответил он с возрастающей надеждой.
Она прямо посмотрела на него.
- Ты тоже волк, и я знаю это. Но ты мой волк, и тебе лучше запомнить это.
Он начал гореть, пока она говорила. Огонь, лютый и быстрый, как пламя спичек его кузины, охватил его. Он протянул к ней руку ладонью вверх, все еще опасаясь, что она тоже вспыхнет.
- Что я сказал тебе прежде … что я знаю, что ты любишь меня …
Она сделала шаг к нему и положила свою маленькую прохладную ладонь на его.
- И теперь я говорю, что люблю тебя. И если ты охотишься по ночам, ты вернешься домой.
Под сикоморой пес зевнул и положил морду на лапы.
- Чтобы спать у твоих ног, - прошептал Иэн и притянул ее к себе здоровой рукой. Оба они сияли, словно яркий день.
Примечания
1
Отсылка к мультфильму «Белоснежка и семь гномов» (США, 1937 г.)
9
В лютеранской традиции «Не произноси ложного свидетельства на ближнего своего».
10
«… такой обычай похвальней нарушать, чем соблюдать». У.Шекспир, «Гамлет», акт 1, сцена 4.
11
Perseverance с англ. «Настойчивость»
12
Евангелие от Матфея 27:51
13
Это засада (нем.)
14
Декларация (фр.)
15
Английская детская игровая считалка «Eeny, meeny, miny, moe, catch a tiger by the toe …»
16
Шрифт, разработанный английским печатником и гравером Уильямом Кэзлоном в 18 веке. Использовался для печати самой первой Декларации независимости.
17
Промежуток между двумя полосами набора (на печатной форме или оттиске)
18
Девочка, девушка (гэльск.)
19
Лоренс Стерн «Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена», пер. А. Франковского.
20
Исследователи и охотники 18-го века, проводившие в лесу несколько месяцев подряд. В основном жители восточной границы.
21
Плазмодий, возбудитель трехдневной малярии.
22
Девушка с каштановыми волосами (гэльск.)
23
Равнинные города в библии – это Содом, Гоморра, Зебоим, Адма и Бела. Эти пять городов, также известные как «города равнины» (из Бытия в версии короля Иакова), были расположены на реке Иордан в южной части страны.
24
Бытие 18:24 (синодальный перевод)
25
Моя прекрасная девушка с каштановыми волосами (гэльск.).
26
Рыжий Шеймус (гэльск.)
27
Друг (гэлльск.)
28
Стихотворение Роберта Браунинга «Андреа дель Сарто»
29
Легенда, повествующая о том, что Роберт Брюс, потерпевший поражение и потерявший свою армию в борьбе с англичанами, наблюдал за пауком, загадав, что если паук преодолеет препятствие, то он продолжит борьбу, иначе оставит ее. Паук преодолел препятствие, а Роберт Брюс освободил Шотландию и стал великим королем.
30
Стоять, девочка (гэльск.)
31
Ты больше не услышишь того, что может напугать тебя (гэльск.)
32
Шеймус, сын Бриана (гэльск.)
33
Шими, сын Шими (гэльск.)
34
Инструмент против мастурбации, разработанный в 18 веке. Он состоял из стального зажима с зазубренными зубцами, который можно было прикрепить к пенису, чтобы предотвратить его нежелательную эрекцию.
35
Карточная игра.
36
Мое сердце (гэльск.)
37
Удар молнии (фр.)
38
Матросский танец с элементами чечетки.
39
На бирже покупатели называются быками, а продавцы медведями.
40
Аппарат для передачи телеграфным либо телексным способом текущих котировок акций.
41
Название улицы Уолл-стрит происходит от городской стены, которая в XVII веке являлась северной границей голландского города Новый Амстердам (одно из первых названий Нью-Йорка). В 1685 году жители проложили вдоль стены дорогу, которую и назвали Уолл-стрит, что буквально означает «улица стены». В 1699 году стена была разрушена британцами.
42
Спасибо богу (лат.)
43
Хозяйка (гэльск.)
44
Oban — односолодовый скотч, изготавливаемый в одноименной провинции в Шотландии, на берегу залива Ардантрив. Гурманам этот виски полюбился за его ненавязчивый дымный букет. Он мягкий, как и многие экземпляры континентальных сингл молтов, но вместе с тем имеет «те самые» торфяные ноты в букете, как и положено настоящим скотчам.
45
Отсылка к строкам стихотворения Джона Оксенхэма «Заблудившийся»: «Oh ... where is my lamb - / My one ewe lamb - /That strayed from the fold_?» (О, где мой ягненок, мое сокровище, не вернувшийся в загон?)
46
Лицом к лицу, наедине (фр.)
47
Брейди (англ. Bridie или Forfar bridie) — небольшой шотландский пирог или пирожок с мясом, который происходит из Форфара в Шотландии.
48
Британская энциклопедия (лат.) Издавалась с 1768 г. в течение 244 лет (до 2010), сначала в Эдинбурге в трех томах и до 15 томов и 32 640 страниц в 2010 г. С 2016 г. публикуется исключительно он-лайн.
49
172,7 см
50
На месте (лат.)
51
Т.С. Элиот «Шепот бессмертия».
52
Бакрам - это плотная хлопчатобумажная ткань с рыхлым переплетением (переплетение как у рогожки). Ткань пропитывают проклеивающим составом, а затем сушат.
53
Так проходит мирская слава (лат.)
54
Пожилая женщина (гэльск.)
55
Коридо́рная гробни́ца - одна из основных категорий мегалитических камерных гробниц. Характерной чертой является круглая насыпь над погребальной камерой (часто ступенчатый свод), доступ к которой открывается через узкий входной коридор.
56
Иов 7: 10 «…не возвратится более в дом свой, и место его не будет уже знать его»
57
Девочка, девушка (гэльск.)
58
Чахотка, туберкулез.
59
Псалом 22:17
60
Помнить (лат.)
61
Мальчик (гэльск.)
62
Моя девочка (гэльск.)
63
Чертов сын (гэльск.)
64
Мое сердце (гэльск.)
65
Добрый вечер (гэльск.)
66
Как ты, отец?
67
Мой отец (гэльск.)
68
Гадание на вине известно с Древней Греции. В вине изучали вкус, аромат, цвет, след от вина на стенках бокалов, осадок в бутылке и даже звук при переливании из чаши в бокал. Винные разводы на скатерти и одежде тоже внимательно изучались, в вино окунались кусочки ткани и бумаги, после высушивались, и по ним также предсказывали будущее.
69
Друг (гэльск.)
70
Мой брат (гэльск.)
71
Моя сестра (гэльск.)
72
Мальчик (гэльск.)
73
Мой человек, мой мужчина (гэльск.)
74
Спасибо (гэльск.)
75
Сестра (гэльск.)
76
Милая (гэльск.)
77
Гамлет акт 1 сцена 5, перевод Б.Пастернака.
78
Джон Уэ́йн Ге́йси-младший (англ. John Wayne Gacy, Jr, 17 марта 1942 — 10 мая 1994) — американский серийный убийца и насильник. В 1970-х годах изнасиловал и убил 33 молодых парней, пять из которых до сих пор не опознаны.
79
Джу́ди Га́рленд (10 июня 1922, Гранд-Рапидс, Миннесота — 22 июня 1969, Челси, Лондон, Великобритания) — американская актриса и певица, исполнительница роли Дороти в культовом фильме «Волшебник страны Оз» (1939 г.)
80
Дорогая (гэльск.)
81
Милая (гэльск.)
82
Негодяй (гэльск.)
83
Велли-Фордж — военный лагерь Континентальной армии, третий из восьми зимних лагерей армии Джорджа Вашингтона во время Войны за Независимость США.
84
Уильям Пенн (14 октября 1644, Лондон — 30 июля 1718, Беркшир) — ключевая фигура в ранней истории английских колоний в Америке, Пенн почитается в США как один из основателей первой столицы страны — Филадельфии («города братской любви»), ставшей историческим центром провинции Пенсильвания.
85
Томас Пейн (29 января 1737 — 8 июня 1809) - англо-американский писатель, философ, публицист, прозванный «крёстным отцом США». Пейн впервые прибыл в Америку в возрасте 37 лет. Поддержав сепаратистские настроения в популярном памфлете «Здравый смысл» (1776) и серии памфлетов «Американский кризис» (1776—1783), стал идеологом Американской революции.
86
Шотландская народная песня «The Bonnets of Bonny Dundee», посвященная Джону Грэму из Клэверхауза ( 1648 ? -27 июля 1689 г.), 1-му виконту Данди, шотландскому аристократу и армейскому офицеру-якобиту. Его лояльность королю Шотландии Джеймсу VII после Славной революции в 1688 году, и его роль в шотландской армии, которую он привел к победе в битве при Killiecrankie , где он был убит, заслужили ему титул героя дела якобитов. Получил в народе также прозвище Бонни Данди (Красавчик Данди).
87
Типографский шрифт Caslon Italic в 24 пункта.
88
Шрифт Goudy Bold в 10 пунктов.
89
Бабушка (фр.)
90
Шотландская национальная партия, выступающая за суверенитет Шотландии.
91
Джейлис Дункан (англ. Geillis Duncan; ум. 4 декабря 1591, Эдинбург) — шотландская служанка, одна из известных женщин, которые были осуждены за колдовство в Шотландии.