Ink Visitor : другие произведения.

"Cедьмой вагон": страх, ужас и прикладное иглоукалывание

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    УУ-7


  

Мы так сроднились, что не разделить на два,
А страх пытался стать ещё сильней, заткнуть меня за пояс.
Но этой ночью обошлось без волшебства,
И страх, шагнув вперёд меня, попал под самый скорый поезд
.

  

К. Арбенин, "Изверги"

  
   Здравствуйте!
   Данный обзор написан для конкурса хоррора "Укол Ужаса -7". Обзор состоит из нескольких разделов: обширная водная статья, посвященная вопросам жанра ужасов, основная часть - отзывы на произведения первой группы первого (самосудного) этапа конкурса, краткое резюме и отзывы по заявкам. Те, у кого нет возможности или желания читать все, могут воспользоваться оглавлением: вызовите строку поиска по интернет странице (Ctrl+F), скопируйте и вставьте туда название интересующего вас рассказа.
  
   I. Введение: нам не страшен серый волк!
   II. Обзор произведений первой группы
   1. Финн Т., "Маски"
   2. Софронова Е.А., "Сентябрьские глюки"
   3. Маликов А.Н., "Я все расскажу тебе утром"
   4. Кузнецов К., "Нигде"
   5. Капрарь С.С., "5+5"
   6. Калашникова Е., "Последний портал"
   7. Джекил и Хайд, "Аутофагия"
   8. Гарбакарий М., "Падай ниц перед Крысиным Королем!"
   9. Бондарева О.И, "Солнечная, 5"
   10. Фоменко А., "Гибель Вавилона"
   11. Никитюк В.Ю, "За тонкой дверью"
   12. Мудрая Т.А., "Метрополь"
   13. Иевлева А., "Безумный шут"
   III. Резюме
   IV. Постскриптум: заявки
   14. Львова Л.А., "Моль"
   15. Штерн В., "Конечная"
   16. Фоменко А., "Наташа"
   17. Ида Мартин, Сергеева Мария, "В хаусе"
  

I. Введение: нам не страшен серый волк!

  
   "Укол" обыкновенно начинается со споров о жанре в конкурсной болталке - и заканчивается ими же, но уже в лентах обсуждения конкурсных рассказов и обзоров. В явном виде просматриваются два подхода к определению границ хоррора: назову их для простоты "искусствоведческим" и "эмоциональным". Первый, "искусствоведческий", пытается вывести формула жанра из совокупности произведений, кем-либо прежде к жанру отнесенных. Второй, "эмоциональный", ставит во главу угла (да, вы угадали) эмоции - страх, ужас, отвращение и наслаждение от "нарушения табу" (в терминологии Кинга).
   Не сложно заметить, что ни один из подходов не является достаточным, а их совмещение размывает границы жанра дальше некуда. Не существует произведения, способного вызвать страх - и не только страх, а хоть какой-либо эмоциональный отклик - у всех скопом, и абсолютно любое произведение может хоть на кого-нибудь, да произвести "хоррорное" впечатление, потому как страхи и табу в большинстве индивидуальны и иррациональны, кроме того, чрезвычайно разнообразны подходы к их пониманию и определению. Попытавшись "искусствоведчески" обобщить по "эмоциональному" принципу составленные списки хоррора, и не слишком-то вникая (хотелось бы, да не получится) в детали подхода каждого автора списка - мы получим на выходе огромный массив произведений, между многими из которых очевидно не будет ничего общего. Так, Кинг в "Пляске Смерти", помимо немалого числа отсылок к личным эмоциональным реакциям, использует понятие коллективных бессознательных страхов и рассматривает в русле жанра ужасов ряд произведений социально фантастического и научно-фантастического толка. Позиция Короля, безусловно, интересна, как и сама "Пляска", однако с таких позиций можно приплести к жанру ужасов, к примеру, не так давно отгремевший "Аватар" Кэмерона: насилие одной культуры над другой, подавление сильными - слабых, техникой - природы (читай, популярная общественная страшилка - расправа бездушной технологической империи с расчудесной естественной утопией), на далекой Земле - энергетический кризис... Притянуть "Аватар" за синие ушки к хоррору не так уж и сложно (и не исключаю даже, что кто-то из участников "Укола" эту процедуру бы одобрил). Но совершенно ненужно. Более того: метка хоррора сместила бы аудиторию фильма, часть зрителей безосновательно отпугнув, часть - заманив на просмотр и обманув ожидания, и, таким образом, пошла бы ему во вред.
  
   Приведенный пример иллюстрирует, на мой взгляд, сразу две проблемы.
   Во-первых, теоретические рассуждения о массовом жанре произведения (будь то хоть хоррор, хоть фэнтези, хоть дамский роман) без учета неких усредненных, клишированных представлений аудитории о данном жанре - хоть и интересны сами по себе, однако от практики далеки и на практике малоприменимы. Такова уж природа самого понятия "массовый жанр", что исследователи и авторы тут только предполагают, а располагают - маркетологи (к вопросу о массовой и "?.." литературе я еще вернусь чуть позже).
   Во-вторых, границы жанра, и в самом деле, не определимы - даже теоретически. О принадлежности к хоррору того или иного произведения можно спорить бесконечно, спорить о границах самого жанра - можно даже не начинать: благо, хоррор еще жив, а четко определенные границы есть только у окаменелостей, да и то не всегда. Тем не менее, можно выделить некое жанровое ядро (на основе тех самых усредненных клише), проанализировать его и описывать необъятный массив "околохоррорных" произведений с позиций их отношения к ядру.
   Мысль сама по себе не новая, однако попытки систематизации вязнут в множестве тонких различий, которые к исходному материалу - массовым представлениями о жанре - на деле отношения имеют мало. Образно говоря - текстура материала покрупнее тех различий будет. Чтобы вычленить ядро, нужно не в психологическом анализе изощряться, определяя на десяти страницах, к примеру, разницу между страхом, ужасом и испугом - а рубить с плеча, и по живому, по живому, да со смаком... Тоже мысль не новая далеко - похожие рассуждения я встречала и в сети, и в статьях судей "Укола". Однако, опять же, явно удачного (такого, чтобы можно было просто дать ссылку и не переводить зазря тысячи вордовских знаков) ее оформления я пока не встречала - так что добавлю в информационный хаос вокруг хоррора свой набор формулировок.
  
   С моей точки, "ядерный" хоррор (не путать с ядерной угрозой!) характеризуется:
   1. Попытками авторов вызвать у читателя/зрителя страх, не реальный, но достаточно близкий, чтобы его "пощупать".
   В упомянутые попытки входит очень многое - от тонкого саспенса до монстряков, выскакивающих из-за угла: значение имеет не их характер, а характер того страха, которое они должны, по замыслу автора, вызвать. Ядерный страх хоррора - игрушечно-реалистичен. Он дает возможность, с одной стороны - почувствовать скрытое удовлетворение от теплого кресла под пятой точкой ("хорошо, что это происходит не со мной!" или "хорошо, что это только на экране!" или даже "а мне не страшно!"), с другой стороны - суеверно оглянуться: мало ли что... Иначе ощущения от кресла будут неполными. Другими словами, с одной стороны, зритель знает - духи мертвых девочек в действительности никогда не вылезают из телевизоров, с другой - у зрителя в квартире есть телевизор. На днях зрителю/читателю попалась на глаза старая кассета, иногда он ходит по темным пустым улицам, иногда слышит непонятные шорохи в углу, и вот как раз сейчас... Ох!
   Фанэлемент ядерного хоррора родом из области развлекательной ненаучной фантастики или мистики. Хоррора стопроцентного действия в природе не существует, однако зритель/читатель, уроженец той же культуры, что и автор, все равно понимает: вот этого истекающего слизью уродца со щупальцами, в теории, положено бояться: уродец - выкидыш той буки, что норовила в детстве (зачеркнуто: насрать) поселиться под кроватью.
   Подлинный художественно-спровоцированный страх - как правило, в произведениях реалистических, социально- или научно-фантастических - вызывает совсем другие чувства. Настырный голосок автора шепчет: "смотри внимательно, дружок, это происходит с тобой, с твоим миром, с твоим обществом, вот такое вас ждет будущее!" или "такое случилось однажды, значит, может повториться с тобой, дорогуша!" - и кресло становится все менее и менее уютным. Такого рода страх может быть совмещен с ядерным, игрушечно-реалистичным, страхом хоррора, что часто добавит произведению остроты и смысла. Однако сам по себе он признаком жанра не является. Страшный рассказ - еще не значит "рассказ жанра хоррор". Странно звучит, тем не менее...
   Текущий конкурс подбросил отличную иллюстрацию на этот счет. Обсуждая "страх и ужас в искусстве Советского Союза", никто даже не вспомнил огромный пласт военного кинематографа и прозы. С точки зрения анализа извилистого пути жанра в стране - очень и очень зря, и даже удивительно, что так. (К слову - на мой взгляд, именно значимость некоторых "вещей из другой серии" для жанра ужасов - но никак не безусловную отнесенность их к жанру - имел ввиду в "Пляске смерти" Стивен Кинг(хотя посредственный перевод и свойственная ранним его текстам некоторая спутанность не позволяют говорить уверенно). Но, для массового читателя/зрителя - подобная амнезия более чем логична. Замените немцев в сюжете "А зори здесь тихие..." на инопланетных захватчиков (привет "Ловцу снов" и прочему-прочему), чуть адаптируете антураж - и получите фантастический хоррор, если не "ядерный", то очень близкий к нему, и с ужасом, и с саспенсом... Однако, как есть - это, для аудитории, даже близко не хоррор. Потому как со зрительско-читательским креслом в процессе что-то совсем не то происходит.
   2. Мрачным, с бедной палитрой - но не приглушенным пылью обыденности - антуражем.
   Антураж может быть нереально прекрасен (привет бабушке хоррора - готике) или грубо реалистичен, или даже гиперреалистичен: кишки, истекая содержимым, ползут душить владельца, хе-хе... Так или иначе, его небогатая мрачная палитра явно отличается что от навязчиво-позитивного соцветия "нормального" развлекательного искусства, что от близкой по духу, но всячески захламленной и зашумленной обыденности. Добротно показанная обыденность в во вступлении к хоррору хороша как раз тем, что углубляет контраст. Причем не только на уровне эмоций, но и на уровне восприятия - функции высшего порядка. В действительности вы либо в деталях разглядываете ползущие по стене кишки, подмечаете на мертвом теле каждую жилочку, каждый сосудик - либо блюете в уголке. Тогда как ядерный хоррор позволяет прочувствовать прелесть ситуации со всех сторон, даже лизнуть при желании. И в развалинах готического собора вздыбленная крысиными лапками пыль наслаждению высотой и простором тоже не противоречат.
   3. Жестокостью, запредельной (табуированной и/или обычно не обсуждаемой), но не безграничной, не подчиняющейся жестким правилам, но и не в полной мере хаотичной.
   Жестокость в "ядерном" хорроре имеет несколько гротескные и/или гипертрофированные, но чрезвычайно разнообразные формы: тут и насилие во всех его проявлениях, и отношения преследователь /жертва, и жестокость обстоятельств. Однако она всегда оставляет за героями хотя бы минимальное прибарьерное пространство личной ответственности ("какого эти идиот один полез на чердак!") и возможность борьбы ("да я бы на их месте..." или "А если исхитриться достать чан с кислотой и окунуть туда эту тухлую морду?"). Статистическая и равнодушная неизбежность по образу и подобию "Смерчей" и "Градов", которым плоско-параллельно, кого рвать на части - в сочетании с условно-управляемой жестокостью хоррора, опять же, может придать произведению вкуса и смысла, но сама по себе значимым признаком жанра не является.
  
   ... и все. Четвертого пункта нет: все многочисленные кандидаты на эту роль, на мой взгляд, либо являются частными случаями трех основных характеристик, либо не являются "ядерными".
   Все три выделенных мной жанровых "столпа" (страх, антураж, жестокость) выделены не as is, а с определенными ограничениями и особенностями. Именно эти ограничения и особенности (а не сами "столпы"), по моему опыту участия в "Уколе", чаще всего полностью выпадают из внимания авторов или не удостаиваются его, что выражается в присутствии в конкурсных списках неразбавленной темной мистики или бытовой чернухи. Относятся все-таки или нет конкретные произведения к хоррору - спорить можно, повторюсь, до бесконечности, однако безусловным является то, что жанр "ядром" не ограничен. Вокруг точки отсчета - "ядра" - можно обозначить трехмерное пространство, описывающее и определяющее закономерности развития жанра.
   Первая ось - от эмоций к познанию, от голого эмоционального примитивизма "Историй о Крюке" к интеллектуализированной метафизике лавкрафтовских ужасов.
   Вторая ось - от исключительно "ощущенческого", визуального, аудиального и кинестетического антуража к системному и целенаправленному описанию мира на стыке фантазии (доля которой всегда присутствует в восприятии) и действительности в самодостаточных тонах и формах.
   Третья ось - от животной, определенно эволюционной необходимостью жестокости к культурно-обусловленным, полимотивированным морально-нравственным установкам и поступкам.
   Мистический хоррор естественным образом тяготеет к метафизике в самоценном визуальном антураже при умеренной жестокости происходящего и/или совершаемого, приключенческий хоррор - к явной жестокости постоянно сменяющихся декораций и ярко-примитивной эмоциональности при сравнительном равнодушие к глубине и деталям по всем осям. Хоррор нуарного толка - требует жестокости и системности антуража при некоторой приглушенности что эмоциональных реакций, что познавательных ценностей, а социально-фантастический хоррор чрезвычайно требователен к системности и установкам, и довольно-таки далек что от голых эмоций, что от метафизики. Хоррор религиозно-мифологического толка предъявляет по всем осям специфические, обусловленные доктриной, требования... Это все - хоррор, пусть и не "ядерный", пусть и, в большей или меньшей степени, рискованный для позиционирования как "хоррор". О несоответствии жанру можно уверенно говорить при совершенном отсутствии двух из трех столпов, прочее - дискуссионно, и лучшие "дискусионные" представители жанра со временем вносят поправки в акценты его ядра, а, в умозрительной перспективе, и в само ядро...
  
   И здесь самое время вернуться к вопросу о массовой литературе. Всем известно, что литература бывает массовой и... Стоп-стоп-стоп. Во-первых, кому это, "всем"? Мне лично ничего подобного не известно. Во-вторых, массовой и, собственно, какой? Элитарной? А коронка - зубная - не жмет, уважаемая "элита"? Хе-хе.
   Действительно, художественные произведения можно охарактеризовать с точки зрения их целевой направленности, ценностям, понятности, нормативности и тэ дэ и тэ пэ. Но, на мой взгляд, противопоставление массовой и элитарной культур больше отображает социально-психилогические игрища, чем характеризует реальное положение вещей. Реальная картина, как и в случае с хоррором - своего рода векторное поле: не бывает в полной мере личностного или обезличенного, стимулирующего или формирующего и констатирующего. Художественная идея - не только и не столько некое логическое высказывание, а - отношение... Преломляясь в восприятии, в мышлении, во времени и в действии, произведения довольно-таки свободно мигрируют и поглядывают во все стороны: постмодернизм состоялся задолго до того, как были придуманы соответствующие концепции. Не часты, но и не редки случаи, когда произведение играет в культуре совсем не ту роль, что отводил ему автор. Однако в замысле своем ориентировать произведение в ту или иную сторону - автор волен. Уже упоминавшийся мной "Аватар" сюжетно примитивен и визуальная его составляющая, при всей сложности, не слишком нагружена смыслом не из-за недостатка бюджета или фантазии, а в соответствии с замыслом и расчетом авторов-создателей.
   Но, разумеется, точно также автор волен ничего никуда сознательно не ориентировать и даже вовсе об их аудитории не задумываться.
   Жанр ужасов по природе своей объединяет как предельно обезличенные, скупые на мысли и образный субъективизм произведения, где "ядерный хоррор" является самоцелью, так и произведения высокохудожественные, для которых жанр - изобразительное средство, так и огромное число промежуточных вариантов "умной беллетристики", "снизошедшей боллитры" или постмодерна. Повторюсь - по природе своей, хоррорной. Так что детища высокой культуры, прямые наследники первобытных ритуалов и друзья-приятели плоско-примитивных "историй о Крюке" не имеют здесь безусловных преимуществ перед друг другом. Всяк хорош и важен в своей нише в той мере, в какой ей соответствует. И всяк, в лучших своих проявлениях, весьма сложен в исполнении (элита может негодовать по этому поводу столько, сколько ей вздумается).
  
   Споры о "художке", равно как и споры о жанре, сопровождают каждый "Укол" от начала и до конца - однако ж не все в культуре измеримо художественностью, особенно в формальном, оторванном от конкретики ее понимании. Если художественность так называемого "высокого" искусства требует умения выразить своё, то художественность массового искусства требует почти все своё ампутировать так, чтоб организм не только не умер, но и не казался калечным: палп-фикшн зачастую очень просто выглядит, но попробуйте-ка сделать! Одна из основных проблем, стоящих перед авторами хоррора - говоря точнее, проблема, проступающая именно в данном жанре особенно остро - органичное соотнесение средств и целей, глобальных (если таковые есть) и ситуативных задач. Чаще же всего именно она служит причиной отдельно взятой творческой неудачи. "Отдельно взятой", так как творческий путь также проложен в сложноорганизованном векторном поле, и одна, отдельно взятая, неудача может быть важнейшей ступенью к будущему прорыву - возможно, значимому не только для автора и его читательской аудитории, но и для жанра, и для культуры...
   Ага! Именно так. От пафоса шарахаться - ужасов не писать: хоррор - эмоционально-зависимый жанр, даже в познавательном своем направлении.
  
   На этом громком, но, смею надеяться, не фальшивом аккорде перейду к основной части обзора.
   О теории поговорили - теперь посмотрим, как авторы-участники седьмого "Укола" справляются с данной проблемой, как определяют для себя жанр, как переосмысляют старые и где ищут новые пути.
  

II. Обзор произведений первой группы

  
   Почти каждый здесь, на Самиздате - трехликое чудо-юдо: автор, читатель, критик.
   Какая бы из ипостасей не бралась за текст, свой или чужой - две оставшихся лезут к нему с многоумными комментариями, превращая рабоче-творческий процесс в балаган. С парком аттракционов. Что, конечно, забавно, но... Сами понимаете.
   Так что автор садится на обожаемый им поезд и отправляется природой любоваться - авось вдохновится и чего нового напишет, а читатель получает много-много карамелек в расплавленном виде: и заткнется, и плавать заодно потренируется. Все равно, конечно, найдут способ носы свои куда не положено сунуть, но так им всяко посложнее будет.
   А в эфире на ближайшие полчаса остается критик. Критик любит кататься на карусельке и грибы, так что постоянно твердит одно и то же, материться на отборном канцелярите и не имеет ни стыда, ни совести, ни филологического образования. Слушать эти витиеватые речи - и, тем более, прислушиваться к ним - следует с большой осторожностью, только при достаточной психической и творческой устойчивости. И если вы не...
   Тут должно было быть на диво оригинальное предложение закрыть от греха подальше обзор. Но, так как все равно никто такого рода рекомендациям не следует - перейду сразу к делу.
   На этот раз единой жесткий структуры отзывов и внутренней разбивки отзывов на подразделы - нет. (Была (читательская) версия, что это мешает только - вот и проверим, как без них). Отзывы не являются исчерпывающими: я - неправильный акын, и пою не обо всем, что вижу, а только о том, что считаю в данном случае наиболее интересным и важным, привожу для понятности какие-то отдельные примеры. Курсивом выделены цитаты.
   И, справка для сторонних читателей обзора, если таковые будут: конкурс "Укол Ужаса" является тематическим, все рассказы второй группы написаны по первому ("простому") набору картинок http://samlib.ru/u/ukol_u_8/topic.shtml.
  

1. Т.Финн, "Маски"

  
   Рассказ на стыке социальной фантастики и ужасов. Место действия - индустриальный мир с убитой экологией. Жестокости, хоррорного антуража и нагнетания страха - всего в меру: не "ядро" жанра, но к жанру отнести можно.
   "Сегодня мать в первый раз вышла к завтраку в маске. Анна как раз закончила заплетать косы, сидя на кухне у зеркальца. Волосы были её гордостью. Ни у кого в классе, даже у соседки по столу Верочки, не хватило бы на одну косицу. "Мы не такие, как они, - любила повторять мама. - Мы держим голову прямо!"
   Держать голову прямо. Не поддаваться. Соблюдать чистоту. Не есть бесплатные обеды. Не пить из общественного крана, где течёт возобновлённая вода - результат многократной очистки городских стоков", - очевидно удачное начало. Сразу же задается представление о мире, о характерах героев. И определенная интрига: что там на самом деле, под маской?
   Развития она, впрочем, не получает: в концовке рассказа мать маску не снимет, а сменит.
   В целом, стиль повествования четкий и лаконичный, под такое содержание подходящий.
   Сюжет динамичный, но несколько смазаны кульминация и концовка.
   "Анна машинально черкнула пером по серому листку", - эта деталь дает возможность предположить, что дальнейшие события - не следствие выбора Анны и обращения по объявлению, а последствия подписания непрочитанного договора: про то, что подпись значит "ознакомление" - говорит цеховой мастер, но она ведь может и врать. Обращение кажется более вероятным, но догадывалась Анна или нет, к чему это приведет, неизвестно.
   В концовке тоже перебор с неопределенностью. Не ясно, как бы относились мать с дочерью друг к другу, если б кто-то из них остался в старом статусе, и как относятся теперь.
   "Ей квартира больше не нужна. Ей ничего больше не нужно. Полицменам* положены отдельные дома и казённый паёк", - видимо, здесь Анна думает все-таки только о себе, что указывает на то, что, как минимум Анна - никак бы не относилась и теперь относиться не будет. Но оснований полностью исключить тот вариант, что она собирается какое-то участие в жизни матери принять, например, в положенный отдельный дом переселив, (тем более что про себя она по-прежнему называет ее "мамой") эта мыслереплика не дает. Про мать не известно даже, узнала ли она дочь в новом качестве. Она оформила как "ведомственную" ту квартиру, к которой привязана, и сидит, набросив на форму обычную одежду, но - почему? (* в рассказе двоякое написание - полисмен/полицмен)
   Нельзя сказать наверняка, что представляет собой это становление полисменом: расчеловечивание при сохранности отдельных эмоций и привычек или просто физическую киборгизацию? А это имеет принципиальное значение для понимания замысла.
   "Мы не такие, как они!" - в этом постулате матери героини явственно звучит хрестоматийно-надменное "мы - лучше их", притом еще и акцент в описаниях сделан на различиях, преимущественно, косметически-желудочных: вечерами мать "тупо глядит" в выпуски все тех же "Вечерних Сплетен". Анна, в сравнении с соседкой, показывает чуть большую осведомленность об окружающем мире и человечность, однако в остальном рассуждает примерно в том же духе, что и мать. Маски, протезы, внешнее равнодушие, отсутствие столь развитого у самой Анны чувства брезгливости (больше про полисменов ничего из рассказа не известно) - и уже не люди, а "пародия на людей"... Так какова же в действительности развязка? С героями случилось то, чего они так боялись: теперь они даже не "такие, как все", а такие, как те, кого они презирали больше других. Но конец ли это для самих героев - или же для их брезгливого высокомерия? Маски - то, во что превращаются лица - или же то, что скрывает лица? Авторская позиции непонятна, но двоякую формулировку вопроса рассказ в нынешней редакции также не поддерживает, так как неопределенность вызвана не нормативными сюжетными средствами, а нечеткостью мыслеречи героини и недостатком у читателя информации о мире, о системе, в рамках которой происходит действие.
   В аннотации к рассказу говорится об антиутопии. Но мир, в котором - на фоне глубокой экологической катастрофы! - голодным полагаются хоть какие, но бесплатные обеды, по-прежнему существуют общественные больницы, существуют школы, существует в каком-то виде трудовой кодекс (дети до какого-то возраста, пока не выдадут паспорт, не могут работать) - так ли уж он плох?
  
   На последок не могу не отметить довольно-таки распространенный пародокс: несмотря на то, что к рассказу возник тысяча и один вопрос - рассказ добротный, цельный. Чтобы прояснить картину, тут, скорее всего, нужна совсем малая по объему правка.
  

2. Софронова Е.А., "Сентябрьские глюки"

  
   Психоделический постмодерн на злобу дня. С элементами юмора, в меньшей степени - ужасов. Жестокости тут порядком, антураж для хоррора возможный, однако страх - не в действии, а в осмыслении его читателем, и страх не жанровый, а реалистичного толка.
   Интересная и необычная задумка. Но, на мой взгляд, очень неаккуратно исполнено.
   Первое же предложение:
   "Три глюка: рыбак, военный и покрытый молью, скелет из шкафа, вышедший оттуда без разрешения, взломали выход из моего подсознания, и ушли через сетчатку глаз", - во первых, покрытый молью скелет - это что за зверь? Моль кости не ест и к ним не прилипает. Во-вторых, беда с пунктуацией. В-третьих, просто сомнительное по своей красоте предложение. Такие "гусеничные" конструкции бывают хороши, когда читаются на одном дыхании, но это не тот случай. Следующие друг за другом "вышедший"/"выход"/"ушли", сбивка посередине - и уже приходится перечитывать, чтобы удостовериться - правильно ли понято, кто куда пошел.
   Дальше:
   Так я осталась без своих глюков, а они, без энергетической подпитки. Ну, и надолго ли их хватит? Военный-это сплошные комплексы, без фуражки и оружия полное ничтожество. Без Рыбака он и дня не протянет в своем мифическом кураже".
   Запятая между "они" и "без" не нужна, между "фуражкой и оружием" и "полным ничтожеством хорошо бы местоимение "он" и тире. "Безы" повторяются в каждом предложении, в конце - загадочный "мифический кураж". В разговорном значении "мифический" - не существующий, выдуманный. "Кураж" - задор, смелость с оттенком наигранности: обычно "и дня не протягивают" от его избытка, а не наоборот... Так в чем именно особенность глюка-Военного: гонора бестолкового переизбыток, или?..
  
   Не удается понять, где в тексте - лексические, стилистические и пунктуационные ошибки, не добитые при вычитке, где - осознанное нарушение нормы, "фишка", которая должна работать на замысел - и читателю нужно прочувствовать и разгадать, как... Подозреваю, хватает и того, и другого, но, к сожалению - осознанные и ошибочные отступления от нормы плохо совместимы в одном текстовом пространстве: это как кроссворд, в котором половины слов не существует.
  
   В образном ряду встречаются удачные находки:
   "Я сижу в тепле, а за окном холодный ветер срывает еще не успевшие пожухнуть листья и перемешивает их с бурой травой. Живое с мертвым, мертвое с живым. Красные гроздья рябины и кровь, вытекающая из моих глаз".
  
   Но есть и явно неудачные моменты:
    "В ответ на мои вопли Скелет распахнул свой длинный плащ, сшитый из кожи не рожденных младенцев, и я увидела, что на срамном месте у него болтается голова человеческого эмбриона. Я не успела разглядеть ничего более, он захлопнул (закрыл) полы своего страшного плаща....", - на мой взгляд, вышло шаблонно и гротескно не к месту.
  
   Идею произведения я подробно обсуждать в данном случае не буду. Во-первых - не уверена, что все нужное разгадала и ничего лишнего не выдумала. Во-вторых - обсуждение замысла здесь чревато переходом в комментариях к обсуждению Залп.Окраины, чем в рамках конкурса заниматься не хотелось бы.
  
   В целом, повторюсь - миниатюра нуждается в тщательной вычитке и огранке,
   однако подход к серьезной теме через психоделику и черный юмор, в эдакой разудало-разговорной манере - мне кажется весьма любопытным и, в перспективе, удачным творческим решением.
  

3. Маликов А.Н., "Я все расскажу тебе утром"

  
   Мистический хоррор с уклоном в социальную чернуху. Соответствующий антрураж, жестокость, нагнетание страха ярко выражены: рассказ можно отнести к ядру жанра.
   В завязке - знакомство с двумя главными действующими лицами.
   "Последнюю фразу урока про домашнее задание Сергей Семёнович произнёс одновременно со звонком, мастерски. Школьный люд зашумел, зашевелился, потянулся к дверям. Анька рассеянно сгребла в сумку тетрадь и учебник и встала со стула. Историк смотрел прямо на неё, улыбаясь. Анька улыбнулась в ответ и мелко покивала. Это должно было означать "пока, увидимся на следующем уроке". Она кокетливо крутанула широкой юбкой и устремилась к выходу. Уже в дверях Анька засвистела песенку из какого-то мультфильма и будто бы ненароком покосилась назад. Сергей Семёнович все с той же улыбкой смотрел ей вслед.
   Когда она -- вприпрыжку - исчезла за дверями, историк, не убирая с лица улыбку, перелистнул несколько страниц классного журнала. Привычно провёл пальцем по разграфлённому листу, нашёл нужную строчку: Данилина Анна Сергеевна. И улыбнулся ещё шире".
   Типажи стандартные, опознаются с первого взгляда. Девчонка-подросток, у которой тяга к вниманию и приключениям на пятую точку опоры, в силу возраста, периодически перевешивают ум и осторожность - и взрослый доброжелатель, в действительности - маньяк-педофил. Новых ракурсов и глубин рассказ в этом направлении не открывает: характеры отчасти хоть и прописаны, но шаблонны. В такой парочке особыми талантами в большинстве случаев (борьбы ради и интриги для) обладает "жертва"-девушка или кто-то из ее окружения, а не маньяк, огребающий в конце справедливого возмездия по полной программе - и здесь сюжет тоже пошел по проторенной дорожке. Однако, при этом, для гармоничной эксплутации шаблона в лоб (что характерно для палп-фикшна непритязательного толка) - рассказ чересчур сложен, отличается медленным развитием действия и недосказанностью. Потому любая шаблонность в нем смотрится проигрышно. Что ж до эксплуатации шаблона "не в лоб", думаю, тут уместно вспомнить рассказ-призер одного из прошлых УУ - "Чудовище" В. Штерн (http://samlib.ru/s/shtern_w/chudovishe.shtml): на мой взгляд, направление развития сюжета в "Чудовище" хорошо замаскировано, плюс к тому, глубже раскрыты и интересней показаны характеры. В результате стандартная расстановка сил и шаблоном-то не смотрится...
   Но вернемся к "Я все расскажу тебе утром".
   Сходу не понятно, какими кругами - и зачем кругами, под дождем-то? - девушка ехала, что учитель успел побывать у нее дома раньше нее (только позже выясняется, что он на машине - следовательно, в теории мог доехать ощутимо быстрее - и до того факт выглядит несколько постановочным).
   Действие развивается медленно, разбито длинными, с любовью прописанными диалогами (то, что диалоги легко читаются без атрибуции - уже большое их достоинство). Однако второй диалог, при всех достоинствах, кажется в контексте рассказа психологически недостоверным.
   - "Конечно. Она тоже, как и вы, умеет очень клёвско рассказывать. Очень любит рассказывать про зверей и птиц. Про лес. Про природу, в общем. Она очень много знает. Когда я была маленькая, она мне почти каждый день про новую зверушку рассказывала. Или про птицу", - строение диалога в целом и речь, конкретно, в этом отрывке - характерны для детей более младшего возраста, чем тот, когда по-приколу крутят юбками перед учителями, тискаются с пацанами в кафешках и размышляют о "незаконной эксплуатации подростков". Никакого кокетства в репликах не чувствуется. Возможны переходные стадии, когда и так, и эдак, однако они в пределах одной ситуации обычно заметны - а тут нет, будто с мороженного героиня сбросила пару-тройку лет бесповоротно и окончательно.
   В середине рассказа - стилистический сюрприз: переход от третьего к первому лицу главной героини. Частая в современном палп-фикшне вещь, не смертельная, но...
  
   Поскольку как когда-то сама так писала, и громко высказывалась на этот счет, придется сделать лирическое отступление (за что прошу прощения у автора рассказа).
   Да, писала и высказывалась, было такое, а кое-что и осталось - меня в роли читателя перескоки между лицами не сбивают и, в целом, не раздражают. Но в настоящий момент времени я считаю, что в сути позиции - ошибалась, и делать так, все же, не стоит (и, опять же, прошу прощения, если кого-то сбили с толку мои рассуждения). Сила того или иного лица повествования не только в том, что известно и сказано, но и, в том числе, в неизвестном и невысказанном. "Первое лицо" (или, в меньшей степени, фокальный персонаж с третьего лица) только догадывается о том, что известно или неизвестно другим и как они это воспринимают - и в этой пропасти может скрываться многое, вплоть до идеи произведения. "Третьи лица" дают охват без детализации внутренних процессов. Промежуточные варианты (которыми я, несмотря ни на что, люблю пользоваться) - переносы фокала, множественные первые лица или "всеведающий рассказчик" - по природе своей направлены на то, чтобы сделать нечто, в норме неявное - явным, вскрыть, изучить какие-то внутренние процессы (к примеру, показать разницу восприятия между персонажами). Они характерны, в первую очередь, для объемных вещей, ставящих перед собой именно такие задачи - и все равно сравнительно тяжелы при чтении, т.к. в жизни "залезть во все головы сразу" мы не можем. А простое смешение первого и третьего лица как исследовательский инструмент не годится, так как изучаемые персонажи находятся в кардинально разных условиях. На практике получается, что, как не исхитряйся - смешение служит только для простого описания событий или характеров - и способствует удовлетворению поверхностного любопытства, но мешает сопереживанию и, как следствие, фактическому созданию (совместными усилиями автора и читателя) полноценной, ощутимой художественной реальности. Палп-фикшн - больше про "разгрузку мозгов" легкий эмоциональный допинг, чем про какие-бы то ни было усилия и принудительное, зависимое в т.ч. и от воли автора, глубокое сопереживание, плюс к тому - традиция смешения в палпе уже закрепилась и никуда не денется, хотя сомнительно она выглядит и там. Но если произведение, по замыслу автора, претендует на большее - смешивать лица, и даже за просто так перекидывать фокал или вводить всеведущих рассказчиков - тем более не стоит. Посему, возвращаясь к рассказу...
  
   Но - в данном случае временный переход к первому лицу выглядит явно неудачно, тем более что все то же самое можно было и с фокала девушки обрисовать.
   Дальше развитие сюжета приводит читателя на Пурпурную ветку метро, в поезд вне времени. Затем - в темноту под лестницей...
   "В нескольких шагах впереди начиналась узкая крутая лестница, которая вела наверх, прямо к бабушкиной квартире на самом пятом этаже. Вверху горело электричество и казалось, что пахнет гороховым супом.
   - Архитектор Антон велел, чтобы я никого не боялась, - сообщила Анька в темноту слева.
   Оттуда промолчали.
   - Наверное, ты и есть мой охранячий монстр, - сказала Анька. - Так вот, если ты еще не знаешь -- за мной охотится страшный историк-маньяк. Я побегу к бабушке, а ты оставайся здесь и защищай меня от него. Пожалуйста".
   "Охранный монстр" - славная деталь. Она же, пожалуй, и самая значимая... Или, все-таки, "охота"? Вообще, хороших (к месту использованных) и любопытных деталей в рассказе достаточно много.
   Концовка характеризуется изрядной недосказанностью. Самой вероятной кажется версия, что сама девушка, ее родня - колдуны-оборотни, Пурпурная ветка - транспорт и место работы (в некоторых случаях - даже дом) для посвященных, так или иначе причастных к потустороннему. Но сомнения остаются. И, надо признаться, подсмотренная в ленте обсуждений рассказа мысль про "современную красную шапочку" их несколько углубила. Что-то общее, действительно, есть... И если аллюзия умышленная, то что она в рассказе акцентирует-то?
   В целом, определенного ощущения от рассказа не создается, так как цельности ему и не хватает. Эдакая конструкция из кусочков паззла и деталек лего. Все вместе - не смотрится (в теории - всяко бывает, но тут совместить плохо совместимое не получилось), а что именно мешает - как знать... В какую сторону направлен нос произведения? Если все-таки в сторону развлекательного палп-фикшна, а глубину и оригинальность предполагается оставить за кормой - то сомнения вызывает уместность, пусть и хорошо исполненных, больших диалогов, рефлексии, масштаб недосказанности. Кроме того - присутствует необходимость адаптировать стиль. Если же нет - то выступает на первый план необходимость отходить от шаблонов, глубже раскрывать (не объяснять - именно показывать) характеры и мир и, опять же, рихтовать стиль.
   Собственно, сейчас стиль рассказа охарактеризовать единообразно сложно - есть как тяжеловесные и/или неуместные, явно неудачные решения, так и, напротив, яркие и задорные, те, где проглядывает авторский почерк. Однако остановиться, для примера, хотелось бы на следующем моменте, иллюстрирующем заодно и вышеозначенный вопрос:
   "Анька покрутила головой, дёрнула плечом и воткнула в себя наушники", - так Анька - оборотень-киборг?! Шучу, но только наполовину. Такой речевой оборот - "воткнула в себя наушники" - существует, разумеется, и само по себе его применение не ошибка. Однако он, грубо говоря - не нормативен. Из нейтрального по речи абзаца его проводки торчат, как бело-розовые ребра недоеденного историка из темноты под лестницей, но, в отличие от ребер, этот оборот в тексте, во-первых, присутствует, во-вторых - зря присутствует. Внимательного читателя такое, будучи примененным без конкретной цели, сбивает, направляет в ложную сторону. А невнимательного читателя, предпочитающего тоннами заглатывать гладкий текст, особо не вдумываясь - подобные отступления от нормы, по моим наблюдениям, раздражают, даже когда они применены удачно.
  
   А вообще, есть ощущение, что из-за подкладки рассказа выглядывает куда более обширный мир, чем показан, и задумка на произведение куда большего объема. Что кое в чем нехорошо - пропорции, все же, нужно соблюдать - но кое в чем, безусловно, хорошо.

4. Кузнецов К., "Нигде"

  
   Мистический хоррор с философским оттенком. Не "ядро" жанра, но и не сказать, чтоб очень уж далеко от него.
  
   "Вы когда-нибудь, что-нибудь теряли? Нет, я говорю не о вещах и не о каких-то средствах материального мира, я имею в виду что-то действительно ценное, связанное с самим человеком. К примеру - воспоминания. Казалось бы, ну что тут такого - забыл и забыл, не помнишь и не помнишь. Чего переживать-то? Гораздо страшнее, когда ты забыл многое, но не всё. Именно это и случилось со мной..." - тон рассказа, мрачный и задумчивый, задается сразу. Сперва кажется, что здесь же задается и основная проблематика, но ближе к середине оказывается, что все интересней и сложней.
   "-- Вот и здесь точно также, - заявил Люциус. - Ты взрослеешь в мёртвом мире также как и в живом. Постепенно, не спеша, чтобы не сойти с ума. Чтобы не выть по ночам, будто одинокий волк и не кидаться на стену", - жалко только, что подано "в лоб", диалогом - если б герой как-то иначе (возможно, сам) к этой мысли пришел, или подслушал где-то, было бы лучше: лекция от попутчика - изрядно затасканный прием, и редко гармонично смотрится, т.к., постановочно слишком. Мало в жизни (за посмертие не скажу, но откуда им там взяться?) таких лекторов-любителей (хотя просто любителей поговорить с избытком).
   Атмосфера глухого, тягучего задумчивого страдания, буквально пропитавшая рассказ, с этого момента раздражает уже до зубного скрежета. Описанное посмертие - целый мир, населенный людьми, в какой-то степени обустроенный... Разве в мире реальном люди никогда не теряют все, что дорого, не теряют силы и память, не застревают в петле вины и отчаянья? Сплошь и рядом, но при этом в мире реальном продолжается жизнь, здесь же, на первый взгляд - только бесцельные блуждания, пропитанные тоской от потерянных и болью от вернувшихся воспоминаний, и попытки от них спастись, заглушить какой-то имитацией деятельности. Да не может так быть! Неубедительный, неприятный гротеск, ничем не оправданная абсолютизация власти психотравмы над человеком.
   Но после сильной сцены с господином с фото мертвецов (пожалуй, лучшая сцена в рассказе) - первой звоночек: продавщица, которая ведет себя как обычный живой человек.
   Кульминация, где герой вспоминает все - и концовка. Не самоубийство, не интуитивно ожидаемое "...и он решил попробовать еще раз" (С.Кинг, "Кладбище домашних животных", цитата неточная).
    "-- А разве я здесь что-то решаю?
   -- А кто же ещё? - всплеснул руками проводник. - Только сам человек и решает. Иных указчиков у вас, людей, нет.
   Мысль мне показалось настолько простой, что я устало улыбнулся.
   -- И что же меня ждёт на этой станции?
   -- А залезай, и увидишь, - подмигнул мне проводник. - Любой душе нужен отдых, даже самой измученной.
   Я вздохнул, немного помялся на месте и согласился. Видимо в смерти, как и в жизни, взросление может произойти внезапно, когда его совсем не ждёшь, а иногда наоборот - вроде повзрослел, а на самом деле, так ничего и не понял", - так выходит, автор к этой мысли все и вел?! Есть не только прошлое, но и будущее... Пусть боль не исчезает, но ее петля - не всеохватывающая, ее можно перерасти. Похоже на то, и хочется думать именно так.
   "Если", "похоже на то" - потому как, к сожалению, техническое воплощение вызывает вопросы. Провисает (или призвана подчеркнуть что-то другое?) композиция: для предположительного замысла явные перетянуты живописания посмертной тоски (как есть, они не страшные, а скучные, и скука пополам с раздражением - так себе ощущение). На мой взгляд, лучше было бы короче, но ёмче. Почти не чувствуется непосредственно процесса взросления героя: герою подкидывают, со всех сторон, информацию, после чего следует инсайт - но это только один рельс узкоколейки развития... И название непонятно зачем выбрано такое.
   Стилистически в начале перебор с неопределенностями ("каких-то", "что-то", "чем-то" и.т.д. - вместо желаемого ощущения размытый зыбкости мира, в больших количествах они препятствуют восприятию образов), есть явно корявые моменты. Например:
   "Протяжный скрип и мигающая световая лампа возвестили о приближающейся станции, будь она проклята", - "возвестили" - к чему тут этот вышокий штиль?
   "Пассажир напротив меня недовольно покосился", - во-первых, без уточнения (вроде "пассажир напротив недовольно покосился на меня") - это читается скорее как "скособочился". Во-вторых, "покоситься", т.е. скосить глаза, можно на соседа сбоку, а на человека, сидящего напротив - как?
   "Женька, - откликнулся я и пожал его сухую и довольно костлявую руку. - То есть Евгений", - степень костлявости руки значения имеет мало и читателю все равно не передастся, слово "довольно" - лишнее тут.
   Подобных моментов по тексту разбросано порядком.
  
   Но, повторюсь, замысел рассказа - ежели он мной правильно понят - здоровский, и антураж и тон под него, на мой взгляд, выбран подходящий.

5. Капрарь С.С., "5+5"

  
   Поджанр "интеллектуально-эстетический хоррор". Рассказ с уклоном в психопатологию, 100%-я познавательная ось хоррора. Но в рамках конкурса - попадание, к сожалению, только в одну из картинок. Объяснение в ленте обсуждения рассказа, где именно первая картинка (со скелетом и др.) прячется, видела. На мой взгляд, маскировка, иносказательность, избирательность в использовании картинки - допустимы (чай, не сочинение в начальной школе ваяем, в духе чем больше элементов перечислено - тем лучше, и не живопись в вербалику для слабовидящих переводим). Но при этом - нужно, без дополнительных комментариев было понятно, где картинка прячется в тексте. Тут у меня найти ее не получилось.
  
   Что ж до рассказа как такового - весьма достойный представитель своего племени.
   "Четыре стены не смогут долго удерживать меня, хотя, пожалуй, я нахожу довольно живописным вид из моего окна, исполосованный сетчатой решеткой - она спасает тех, кто беспечно наслаждается жизнью по другую сторону, от таких, как я", - начало рассказа уже дает некоторое представление о характере героя. Дальше - не только через события как таковые, но и через подбор героем-рассказчиком эпитетов, саму манеру речи - портрет набирает краски, обрастает деталями.
   Есть отдельные речевые глюки, например:
   "Страх убивает разум, а потому ждать ошибок от моих соглядатаев, всякий вечер запирающих меня на замок, представляется мне лишь вопросом времени и ответом случая", - что-то не то с конструкцией предложения: "вопрос времени" ведь - не ожидание (со стороны героя), а ошибка (со стороны соглядатаев). Но, в том же предложении, "ответ случая" весьма порадовал, и, в целом - стиль рассказа хорошо выверен и в полной мере соответствует содержанию.
   "Сквозь гармонию слов, составляющих основу царящего меж строк духовного декаданса, он с похвальным энтузиазмом продирается всё ближе и ближе к тому, что является моей сутью. И мне жаль, что его близорукому взгляду не хватает осознания необходимой истины - важно лишь наслаждение процессом познания страха. В нем, в наслаждении, и заключен сакральный смысл бытия", - познание страха, его эстетика - в фокусе произведения, и герой в своих изысках ожидаемо забирается все дальше, дальше, дальше.
   Эстетика рассказа, действительно, на высоте. Единственный ее недостаток - нечто новое для себя в ней опытный любитель жанра ужаса вряд ли откроет.
   В финале поджидает намек на какую-то иную сторону жизни героя, на что-то, о чем он не помнит....
   А, точнее, на то, что герой-рассказчик - альтер-эго некоего настоящего героя, страдающего психогенной диссоциативной фугой. Хороший поворот событий, но исполнен недостаточно ясно: не уловив аллюзию на "Остров проклятых" (фильм не смотрела) и ассоциируя это расстройство с бегством не только психическим, но и физическим (больные обычно уходят из дома, уезжают за тридевять земель - из рассказа не очевидно, было что-то такое или нет), гадаешь: о том речь или не о том? И склоняешься к тому, что - нет, не о том.
   Четче бы как-то прописать... Например (раз уж альтер-эго героя к музыке не равнодушно), через диалог с врачом, воспользовавшись тем, что фуга - еще и музыкальная форма, особенности которой можно связать в некоторой мере с расстройством.
  
   А сама задумка переход к диссоциативу тут отлично смотрится, одним росчерком вводит в рассказ новый смысловой слой. Познание или бегство? Или - бегство в познание, и, наслаждаясь поиском, осмыслением, пониманием, мы всего лишь отводим взгляд от того, что лежит прямо перед глазами, уклоняемся от не опосредованного мышлением восприятия?
  

6. Калашникова Е., "Последний портал"

   Хоррор остросюжетно-приключенческого толка. Входит в "ядро" жанра.
   Герои бегут от развивающегося апокалипсиса - но попадают через портал в иное временное измерение того же кошмара.
   Рассказ написан в настоящем времени и, как уже подметили в ленте обсуждения рассказа, описания и действия переданы скупой сценарной морзянкой. Что, само по себе, для такого поджанра - неплохое решение, но в данном случае реализация подкачала... Стилистика - настоящий бич рассказа.
   Примеры:
   "В глубине автобусной остановки притаился высокий худой мужчина. Предводитель местной общины Саша нервничает. Пальцы постукиваю* по ржавому металлу.
   Мужчина замечает движение в конце улицы, присматривается. Показалось", - исходя из этого, невозможно понять: Саша и мужчина в глубине остановки - один и тот же человек или нет? С героем лучше знакомить сразу, без разночтений. И в дальнейшем в авторской речи называть его всегда одинаково, за исключением тех ситуаций, когда замена обоснована сюжетно, призвана что-то подчеркнуть и.т.д. Применение же безличных поименований ("мужчина", "мальчик" и.т.п.", если персонаж уже введен в повествование и имеет имя - не желательно вовсе. (* - опечатка, постукиваюТ)
   "Последним идёт мальчик восьми лет. Светлые пряди волос падают на голубые глаза. Пухлые щёки пересекают полоски чёрной краски. Тело напряжено. Ребёнок обеспокоен",- второе предложение некорректно - щеки пересекают полоски или полоски пересекают щеки? Уточнение "Ребенок обеспокоен" лишнее - уже задан и возраст героя, и передано образно чувство беспокойства.
   "Саша наваливается на стену. Осыпается штукатурка. Мужчина не замечает. Стеклянный взгляд сверлит пол. Иван направляется на лестницу. Здоровяк любит изучать заброшенные жилища. Часами гуляет по комнатам. Рассматривает каждую мелочь. Во время пурги заходить в квартиры небезопасно: через открытое или разбитое окно в здание могут проникнуть осколки времени", - да уж, Иван воистину невозмутим...
   Тут по событиям - на время прогулки Ивана и ступора Саши - пауза, и пробежка по ней в темпе предшествовавшего экшена добавляет не остросюжетности, а путаницы и сбивает картинку: передышка, сброс скорости все-таки должен быть, просто неглубокий. И взгляд сам по себе, за редким исключением, пол все-таки не сверлит: это герой сверлит взглядом пол. Дальше:
   "Саша потрясён смертью Степана и не замечает отсутствие здоровяка.
   - Я нашёл квартиру, - гремит, отражаясь от стен, голос Ивана.
   Саша вздрагивает, бросает равнодушный взгляд.
   - Не ругайся, она чистая, - оправдывается здоровяк", - куда бросает взгляд Саша, если они с Иваном друг друга не видят? А если видят, то каким образом Иван интерпретировал "равнодушный взгляд" как намерение ругаться?
   "Трещат доски. Здоровяк зарывается в пыль. Слышится чихание. С довольным видом достаёт находку", - если пыль такой плотности и объема, что в него можно "зарыться", прочихаться у героя не получится: задохнется раньше.
  
   В целом, ведись повествования с четко выдержанного фокала Саши-предводителя, без постоянных перескоков к панораме - рассказ смотрелся бы куда складней и живее. Также хорошо было бы разнообразить речь, ее ритм и.т.д.
   В ленте обсуждения рассказа вижу апелляцию к Никитину... По этому поводу хочу сделать еще одно лирическое отступление и сказать следующее. Во-первых, не стоит понимать и применять какие бы то ни было рекомендации буквально. Во-вторых, всяческих пособий по лит.ремеслу - множество, что старых, что современных, что отечественных, что зарубежных. И, если уж браться их читать, то стоит попробовать разные. Да хоть те же "Мемуары о ремесле" Кинга: любопытная во многих отношениях книжка, в которой содержится немало дельных мыслей и не содержится глупостей - постольку, поскольку мистер Стивен не только и не столько "автор ужастиков", но и "просто" хороший современный беллетрист. В-третьих - да простят меня поклонники никитинского пособия - оно едва ли не худшее, что мне попадалось. Ярчайший представитель категории пособий о том, как зарабатывать деньги, продавая пособие, полезный, максимум, для создания палп-фикшна, слабого даже по меркам палп-фикшна, зато - чуть лучше продаваемого. Посыл "учиться, учиться и учиться" (сам по себе совершенно верный, разумеется) там наложен преимущественно на такой материал, что кровавые слезы из глаз. Желающие почитать самую разнообразную конкретную критику оного пособия могут найти ее в сети: не вижу смысла пересказывать своими словами.
  
   Что касается конкретного рассказа - в некоторых местах короткие рубленые предложения, все же, смотрятся выигрышно, передают динамику. Например:
   "Бар заполняет музыка. Лампы гаснут. Помещение погружается в полумрак. Музыка на пару секунд замолкает, а затем гремят колонки, из которых льётся тяжелый рок. На сцене загораются прожектора. Слепят глаза. Перед микрофоном возникает парень.
   Саша понимает - это призрак из в* кабины машиниста", - здесь, на мой взгляд, хорошо вышло. (*в - опечатка).
   Но в большинстве случаев получилось, к сожалению, конспективно и невыразительно - что, в свою очередь, не позволяет прочувствовать события, понять, что является в тексте ключевым.
   В финале рассказа, за последним порталом, на почти утопически уютной солнечной поляне, перед выжившими героями появляется старый знакомый, он же - один из героев в другом времени. Что это значит - продолжение кошмара, в полной мере состоявшуюся утопию, смерть, или же - открытый финал? Как знать...
   Персонажи обрисованы так же скупо и пунктирно (более-менее прописан только характер Ивана: эдакий большой ребенок), действуют не шибко умно, но по-человечески вполне достойно, что характерно для данного поджанра. И, несмотря на многочисленные недостатки, свою приятную ноту в общее впечатление от группы рассказ тоже добавил.
  

7. Джекил и Хайд, "Аутофагия"

  
   Социально-сатирический камеди-хоррор, разудалый и трэшовый. Анти-"ядро", которое тоже в чем-то ядро, его отражение, так сказать.
   Забавная задумка, небезыдейная притом. Градус абсурда, трэша, стеба и безудержной дури зашкаливает, в чем есть своя прелесть.
   "- Нет, только голова немного кружится, а, что со мной случилось?
   И тут же лейтенант получил увесистый пинок под зад.
   - Что случилось? Да вы нас чуть не угробили! Смотрите, как я умею летать без рук, с закрытыми глазами, задом наперед. Это, что, по-вашему, цирк? Это Спарта!" - вы не ослышались: сказано именно то, что сказано, и даже не от балды, а читательского обалдения (обалдевания?) ради.
   Стилистических глюков в рассказе - тоже есть, ибо не есть они не могут: название располагает, предполагает и по местам рассаживает. Например:
   "Как только он открыл глаза, то увидел что, над ним склонился странного вида незнакомец, одетый в кожаный плащ. Понятное дело, что странность человека заключалась не только в плаще, голову незнакомца прикрывала черная фуражка с красным околышем и кокардой в виде звезды", - часть запятых не там, где надо, точка потерялась, конструкция неуклюжая и с повторами, плюс порядок (долженствующий, в теории, передать ракурс) описания странный. По моему опыту тесного горизонтального общения с асфальтом, сперва в глаза должны броситься лицо и/или фуражка. Склонившаяся фигура в плаще - это взгляд сбоку, а не снизу вверх.
   "- Я же вам уже говорил лейтенант, вам, что противогаз мозг жмет? Задание наше тайное, срочнейшее и важнейшее, какие еще эпитеты мне стоит применить, чтобы вы поняли", - опять запятые вразброд (они очень, очень много где вразброд), но, в общем - поняли. И что за подарочек такой - "аутофагия", то ли от несовершенной нашей цивилизации, то ли от нас самих, всех из себя наиважнейших - тоже понятно, еще из самого подарочкова названия. Чего в рассказе только нет...
  
   Но кое-чего, к сожалению, действительно нет. Чувства меры.
   Например:
   "Ах да, чуть не забыл, наденьте-ка эту штучку, а то здесь микробов полно, еще что подхватите, а потом целоваться полезете, я вас мужиков знаю, я ведь и сам мужик!" - ну и зачем нужна эта банальная пошлость, банальным же образом поданная?
   Пошлить со вкусом - для такого текста не оксюморон, а объективная необходимость. На мой взгляд, подобного рода произведениям жизненно важен баланс между различными компонентами текста: между авторским и заимствованным (шуток, построенных на аллюзиях и мемах в тексте тьма), между банальностью и новизной, между юмором, сатирой, хоррором, гротеском, трэшом и толикой реализма (без которой трэш и сатира, как правило, страдают аутофагией).
   Будет баланс - вещь заиграет. Сейчас, на мой взгляд, текст шатает и кидает во все стороны. Эдакий полиэтиленовый пакетик с переперченным фаршем на центрифуге...
   При этом фарш налеплен на вполне крепкий композиционный скелет с логичной и толковой развязкой:
    "И был бой. Бой между здоровым рассудком и здоровым расчетом, между сознательным и бессознательным, между правдой и ложью, но независимо от того, кто кого поглотит, победу одержит аутофагия. Она всегда побеждает.
   И только осень осталась неизменной и верной себе. Последняя осень. А за ней пришла зима. Ядерная", - только неудачно смотрится мешанина из прошедшего, будущего и настоящего времен. И последние два предложения кажутся лишними: что следует за последней осенью, читатель пусть сам догадывается - чай, не маленький уже... А о чем, напротив, ему неплохо было бы подсказать - так это о том, что героев на самом деле не двое, а один (информация почерпнута в комментариях - из текста она совершенно не очевидна).
   Однако ж, несмотря на весь разброд с раздраем и сплошные перегибы - не без своего шарма получилась вещица. И в окружении текстов, в большинстве нарочито и подчеркнуто серьезных, смотрится забавно вдвойне.
  

8. Гарбакарий М., "Падай ниц перед Крысиным Королем!"

   "Фонтаны почему-то не отключили".
  
   Мистический хоррор, отлично сбалансированный. Тут и реализм в череде событий, и мистика, и легкая, но отчетливая жуть, и ненавязчиво поданная, однако близкая к повседневности идея, и красота - тот самый, чуть расфокусированный (а как иначе?!), взгляд вглубь, которым примечателен данный поджанр в современном своем варианте.
   Рассказ близок к "ядру" жанра, и в конкурсную тему, на мой взгляд, тоже в достаточной степени попадает - вторая картинка (с трубами и парой) представляет город "до и в процессе", то первая картинка (со скелетом в вагоне) описывает Город "в процессе и после", да и респиратор в тексте фигурирует. За самосудный результат текста чрезвычайно обидно.
  
   Текст плотный, его сложно адекватно раздеребанить на цитаты: объемные сцены перетекают одна в другую, тщательно выбираешь, берешь кусок - и все равно выходит уже немного не то...
  
   "Так вот, представьте: холодный ветер, закат, где-то там, под холмом - ведь город стоит на холме - брусчатка площади, и, черт возьми, радуга. Радуга! - от этого ледяного фонтана и вялого закатного солнца".
   Превосходные экспозиция и завязка. Вводной частью рассказа задается настрой на ожидание чудесного, но настрой зыбкий, тревожный - потому как то чудесное обещает оказаться вблизи столь же неуловимым, как радуга, и столь же приятным ощупь, как мокрая одежда на принизывающем ветру.
    "Да, вот такое вот дерьмо, друг".
   И столь же безопасным.
   Задается, в значительной мере, сразу и портрет главного героя - человека одновременно доброго и циничного, ироничного и серьезного, решительного, но подверженного рефлексии, не чуждого прекрасного, но, в то же время, приземленного.
   - Ты знаешь, что есть такая наука - семейноведение. Так вот... - много, много моих слов, - ...ты же сейчас со мной, значит, ты согласилась быть со мной, значит, ты согласна быть со мной, нельзя же сказать наоборот?
   - А-а, да, но...
   - Ну, вот и хорошо, спасибо за то, что ты согласилась стать моей женой.
   - Но ты не знаком с моей семьей.
   - Хорошо. Я это исправлю за пять минут. Новый год - отличный повод.
   Он не художник, но "помощник художника". Достоверный и интересный характер, притом - сравнительно редкий в литературе. Характеры остальные, поданные в через восприятие героя и через прямую речь, тоже хороши.
  
   Рассказ написан от первого лица, потому короткие, но емкие, базовые или аллюзивные описания ("владения британского полковника викторианской эпохи") - кажутся органичными и достаточными. В целом, стиль хорош как сам по себе, так и в свете соответствия характеру.
   Поворот на кульминацию неожиданный, через обманку.
   " - Ты - е...я психопатка, своих людей даже...
    - Заткнись. Каждая из них платит за то (... ... ... ...) что им дороже жизни".
   (скобки с многоточиями мои, удален спойлер)
   Карты открыты, ценк уплачены, но:
   "Я, до хруста в пальцах, сомкнул руки на шее (...)", - концовка радует и логически, и, лично меня, эмоционально.
  
   Что кроется за образом Крысиного Короля, кошмарным, срощенным уродцем, чье существование притом "натурально, естественно, природно, животно" - оставлю читателям удовольствие сформулировать самостоятельно.
   Ценителям мистической жути рассказ однозначно рекомендуется к прочтению.
  

9. Бондарева О.И, "Солнечная, 5"

  
   Хоррорная постап-антиутопия, в конце неожиданно оборачивающийся мистикой. "
   "Мне точно не доводилось прежде путешествовать третьим классом", - впрочем, уже в первой фраза есть намек ("точно"), что с осознанием себя у героя какие-то проблемы.
   Рассказ попадает в "ядро" жанра.
  
   Интрига - записка - вводится не сразу: в начале рассказа обрисовывается мир, перенаселенный, продымленный и проржавевший.
   Стиль сам по себе - хорош, однако в сочетании с атмосферой рассказа местами кажется чересчур мягким и плавным.
   "Я пожимал плечами, но принимал второй стакан. Мы выпивали. Сдавая карты, задумывался: а стоит ли оно того - отпахать десять часов за пару циклей? Ясно, не стоит, но приятно на минуту вообразить себя человеком из железа и угольной пыли: бесстрастным и безмятежным. Каким еще бывает тот, кому нечего терять? В этом смысле жителю трущоб можно даже позавидовать: ему не страшны проржавевшие лестницы и вагоны, скрипящие несмазанными шарнирами, не страшны тени прошлого, поднимающиеся след в след по ветхим ступеням. Хотел бы я хоть иногда смотреть на мир так же.
   Только мне-то есть что терять!", - удачный ход, придающий миру глубину (любой населенный мир прежде всего реален в отношении к нему людей) и, в то же время, показывающий в определенной мере характер героя. Далее он органично раскрывается как через действия, так и через самоопределение, а в концовке и через реплики третьих лиц. Характер, мягко говоря, не сахарный, но, на мой взгляд, достаточно достоверный.
   Двухступенчатое "знакомство" героя с Татьяной - сначала в условно-нейтральной обстановке у касс, затем в ходе катастрофы и в поезде - хороший ход, как-то очень естественно выглядит. Сам образ Татьяны несколько более схематичен, в нем меньше чувствуется индивидуальность - но, при этом, тоже достаточно отчетлив.
   Действие развивается медленно, но уверенно: отлично прописанная сцена у касс, затем - катастрофа на перроне.
   "Зазоры между ржавыми прутьями были слишком малы; я выламывал ногти с мясом, оставляя на гранях металлопрофиля кровавые дорожки, в отчаянии готов был даже ухватиться зубами, но неуклонно съезжал вниз, в тяжелую, бесформенную, орущую человеческую массу, похожую на ожившее дрожжевое тесто, которое расползалось во все стороны: изломанными длинными ошметками отрывалось, падало в темноту, и в то же время тянулось вверх - тянулось ко мне - толстыми влажными щупальцами", - не страшно, но ногти заныли, да.
   Затем - вагон.
   "С утробным воем я бросился следом, но, потрясенный безграничностью неба за порогом, замешкался. Миг промедления - и дверь лязгнула передо мной, отрезая выход", - хорошо.
   Затем...
   Затем - третье лицо, больница. Но вот зачем - большой вопрос. И не собственно к концовке или к фактической избитости такого оборота событий - это, само по себе, беда не великая - а к ее сочетанию с остальным рассказом. Что общего между городом из видений и реалом (и событиями в нем), почему при таком реале именно такие видения: подземно-надземный город, давка, скелеты? (Ответ "потому что такая тема-картинка", понятное дело, очевиден, но недостаточен). Подозреваю, что где-то связующая смысловая нить, все же, спрятана (возможно - важная), однако сейчас я ее не вижу.
   Впрочем, так как рассказ (наибольшая его часть) - сюжетно-описательный, впечатление это не особо сильно портит. Приятная, в целом, вещь.
  

10. Фоменко А., "Гибель Вавилона"

   Хоррор с уклоном в нуар, пред-апокалипсис. Попадает в "ядро" жанра.
   Грубоватый во всех отношениях (от стилистики до сюжета), умеренно-чернушный, умеренно-непонятный (точнее, недообъясненный), мистичный, со своеобразным уклоном в религиозную проблематику, с душком текущих событий, с чуть передавленной драмой... и потому, в определенном смысле, очень каноничный для жанра рассказ.
   Нормальный, крепкий палп-фикшн "с человеческим лицом", без типичной палп-фикшн болезни в виде глупых, немотивированных действий (омерзительных по сути своей, но "правильных, так как автор назвал этого героя положительным"), в виде тяжелой умственной отсталости у всех без исключения персонажей со стороны Тьмы и тэ дэ и тэ пэ.
   По моему ощущению (сразу оговорюсь, это не наезд и не комплимент в адрес рассказа) - издавайся у нас сейчас для широких масс что-то вроде "Weird Tales", значительно часть страниц - в нише между шедеврами и провалами - там бы занимали произведения именно такого типа. Без рискованных для издателей попыток новаторства, без претензии на неизведанные глубины, без каких-либо стилистических изысков - но достаточно качественные и оригинальные, достаточно крепкие, чтобы не уронить планку и гарантированно поддерживать от номера до номера интерес немалой части аудитории.
   "От номера до номера" - не века и даже не годы: звучит не слишком-то почетно, и, если по чесноку, то да - не почетно. Но, в то же время, такие работы - неотъемлемая часть жанра, без которой вряд ли были бы созданы лучшие его представители. На конкурсах больше в почете оригинальность и глубина, так что тут хороших результатов ждать не приходится.
   Но, кто интересуется "принципами палп-фикшна" - смотрите внимательно:
   "Свет фар выхватывал из темноты воронки от ударов с воздуха и сгоревшие рамы автомобилей. В воздухе висел кислый запах помоев и собачьего дерьма. У обочины стояли шлюхи в мини-юбках и лифчиках и их сутенеры, в основном - двухметровые амбалы с дубинами, а иногда и пистолетами. Небольшие кучки состояли в основном из пяти-шести человек", - очень сдержанное, почти схематичное описание - с одной стороны, дающее (в т.ч. не без помощи клише) неплохое представление о месте действия, с другой стороны - почти не нагружающее читательское воображение. Можно живописать этот абзац так, чтоб монитор провонял? Можно. А многим ли оно надо, и у скольких читателей живописная вонь вызовет обратный эффект из-за каких-то не предсказуемых личных ассоциаций?
   Тут же можно сказать и о стиле. Повтор "в основном" - плохо, и вообще, чувство прекрасного подсказывает, что лучше убрать или переоформить как-то подачу этой житейской мат.статистики? Да. Но массовый читатель редко заметит, что тут что-то не то. Таких царапок в тексте не сказать, чтоб мало, и их действительно не плохо бы подправить, но для вещи такого типа количество и суть их не критичны, так что стиль можно считать почти оптимальным под такое содержание.
   Лирическое отступление, чтобы не сбить с толку и не перехвалить: в другом рассказе того же автора (А.Фоменко, "Наташа") стилистических глюков больше и более выраженных, при этом меньше драйва и нет в явном виде мифологической подпорки. Так что там, хоть и присутствуют все те же ключевые черты - с цельностью и органичностью, по моему впечатлению, дела обстоят несколько хуже, чем в "Гибели Вавилона", и "Наташа", на мой взгляд, нуждается в тщательной вычитке а, возможно, и в более серьезной правке. Но тут - тут всего в меру.
   "Коротков протянул руку и улыбнулся, блеснув железом во рту.
   -Долго ты, - сказал он.
   -Там Ленинский снова перекрыли отморозки с "Молотовым". Пришлось круг дать.
   -И чего не сидится мудакам? - озвучил мысли Ивана Коротков.
   -Не знаю, - махнул в ответ рукой Иван.
   Он посмотрел в жерло метро. Из темноты исходил едкий кислый запах. Коротков раскрыл рюкзак и вытащил оттуда два противогаза. Один из них он протянул Ивану.
   -Это еще зачем? - спросил тот.
   -Кто знает, что там внутри произошло? - он недобро усмехнулся. - На всякий случай.
   -Все уже там?
   -Ага, - Коротков ступил на лестницу. - Пойдем", - можно живее, глубже межличностное взаимодействие здесь прописать? Можно. А чем будут заниматься полторы-две страницы те воображаемые читатели воображаемых современных русских "Weird Tales", которых большинство и которым в первую очередь интересно - что же там, в метро?
   "Метро не работало уже долгие годы", - почему и с чего бы это вдруг ажно всё разом и уже "долгие годы", если глобального энергетического коллапса не настало и условно-сытого, а, следовательно, платежеспособного населения в городе еще порядком? Возможный вопрос, но ответ интересен, преимущественно, только критикам (и то не всем, так как можно самостоятельно придумать более-менее правдоподобное объяснение). А всем остальным интересно - что там, в метро?
  
   Характеры поданы в действиях и репликах - без развернутых внутренних рассуждений, рефлексии.
  
   Отдельного комментария заслуживает драматическая ветка сюжета. То, что в сетевой терминологии называется "слезодовилкой" отличается от драмы настоящей тем, что в основе последней всегда лежат субъект-субъектные отношения, тогда как "слезодавилки" преимущественно субъект-объектны. Здесь, на первый взгляд, вырисовывается почти классическая слезодавилка: дочь главного героя в рассказе на протяжении сюжета не выглядит самостоятельной личностью: она играет роль объекта родительской заботы, точки приложения переживаний. В жизни такое, увы, сплошь и рядом, так как в объективно тяжелой ситуации это самая простая и, во многом, удобная позиция, которую может занять "сильный и здоровый" по отношению к "больному и слабому". У нее есть свои достоинства, но есть и явные недостатки (человек не в вегетативном статусе не может быть "объектом": он субъект, у него есть желания, чувства, воля), а в патологии "сильный и здоровый" спасатель доходит до того, что бессознательно сам постоянно вредит выздоравливающей жертве, чтобы ее можно было увлеченно спасать и дальше. В искусстве (особенно в массовом) драма субъект-объектной структуры эксплуатируется тоже эксплуатируется постоянно, причем паттерн поведения "спасателя" в ней преподносится как безусловно положительный. Очень успешно эксплуатируется, так как в исполнении проста и позволяет читателю "пощупать" все многочисленные ее эмоциональные преференции, не хлебнув реального горя и не затратив ни толики усилий. Из-за массовости, однобокости и/или поверхностности в авторской среде такие приемы обыкновенно (и заслуженно) считаются дурным тоном. Впрочем, нельзя не заметить, что массовому читателю на мнение авторской среды... как бы сказать помягче.
   Однако здесь все еще и чуть интересней. Уже в середине рассказа есть намек - первый, почти не заметный, звоночек, - что в данном случае дочь героя сама в какой-то момент предпочла занять пассивную позицию:
   ... а Аня перестала жаловаться, словно ей стало безразлично.
   И в развязке "объект действия" вдруг проявляет себя как субъект действия. Славный, с моей точки зрения, сюрприз для любителей упиваться жалостью и прочим.
   "Эврика!" кто-то здесь вряд ли воскликнет, тем не менее эта перчинка добавляет в эмоциональность драматической составляющей рассказа жизненности и разумности, так что о слезодавильном дурновкусии говорить уже не приходится.
   В сути своей рассказ новых континентов не открывает, глубиной не поражает - просто перекладывает на современность миф об Апокалипсисе, давая лишний повод задуматься над банальным, но неизбывным вопросом "куда катится мир?!" Что любителей неожиданных, сложных и оригинальных идей, очевидно, не порадует, но для такой формы - самое то.
   На мой взгляд, как ни относись к палп-фикшну - не отметить органичность этого рассказа нельзя.
  

11. Никитюк В.Ю, "За тонкой дверью"

  
   Рассказ на стыке ненаучной фантастики, романтической сказки и ужасов.
   Явно не "ядро" хоррора - жестокости тут практически не наблюдается. Но к жанру рассказ отнести все-таки можно из-за добротного саспенса в первой части.
  
   "Оказывается, Валера очень вовремя проснулся. Следующая станция - его.
   Когда же это кончится? Просто наваждение какое-то! Последний сон - он ведь был так похож на реальность!
   Получается, и сейчас нет никакой гарантии того, что перед ним - настоящий мир!", - начало рассказа - точнее, без малого добрая четверть всего немаленького текста - блуждания главного героя то ли из сна в сон, то ли из мира в мир, то ли изо сна в мир и обратно.
   Судя по некоторым использованным далее сравнениям:
   "Перед его глазами как будто сверкнула молния. Всё в душе всколыхнулось. И ещё появилось странное ощущение, что он до этого спал - и вдруг наконец проснулся", - вся эта путаница во снах - аллегория на путаницу в голове главного героя, из которой он к концу рассказа выпутывается.
   В связи с чем возникают два вопроса.
   Первый: если все так, то напрашивается также аллегорическая связь между содержанием видений героя (в частности, вагоном с троицей) и, если можно так выразиться, "процессом выпутывания" - но в чем она заключается?
   Второй: зачем так сложно, долго и путано подбираться к мысли, по существу своему (не в жизни, конечно, но на бумаге) простой и понятной?
   Сюжет кажется несоразмерным замыслу, как и его чрезвычайно размашистое исполнение.
   Само по себе исполнение неплохое (особенно в начальной части метаний между снами), хоть и с немалым числом небрежностей и избытком (даже учитывая специфику проф.деятельности героя, с точки зрения которого частично идет повествование) канцеляризмов . Например:
   "....от неё двумя стремительными лучами отходят широкие прямые улицы", - стремительный луч улицы - это, конечно, не "стремительный домкрат", но вызывает некоторые ассоциации...
   "Спуск в метро прошёл на чистом автомате", - просто очень корявая фраза: в контексте рассказа она выглядит, конечно, получше, чем с отрывом от него, но не намного.
   "Но самое большое изменение претерпели окна... Нет, они не изменили ни размер, ни форму. Но кардинально поменялась картина того, что видно за стёклами", - "претерпели изменения", "кардинально поменялись" - похоже, что герой даже в кошмар за окном смотрит, в уме текст отчета прикидывая. И "изменились окна" и "изменился вид за окном" - разные, все же, вещи.
   Портреты героев достаточно подробно выписаны, однако, на мой взгляд, им не хватает индивидуальности - что, в общем-то, нормально для сказки, где герои чаще всего архитепичны, но для большого фантастического рассказа - нехорошо.
   На мой взгляд, тут стоит определиться - романтическая фантастика это, фантастическая сказка или хоррор, и отредактировать текст в соответствии со спецификой основного направления.
   Один (в моем его понимании) жизнеутверждающий рассказ в группе уже попался ("Нигде"), этот - второй, только тут все безусловней, проще и добрее. Что многим может показаться неудачным для хоррора, но мне, как критику, напротив, в чем-то даже импонирует: жанр ужасов - не обязательно беспросветная Тьма.
  

12. Мудрая Т.А., "Метрополь"

   Постмодерн. Вампирская проза.
   На мой взгляд, вампирская проза в чистом виде. К хоррору этот рассказ отнести, к сожалению, не вижу оснований: "ядро" жанра очень далеко, две из трех осей, считай - мимо... Отличная темная эстетика, но жесткая и жестокая ровно в тех рамках, что характерны для темной прозы, в ней всячески обсуждаются и представлены со всех сторон. Бедные-бедные хомосапиенсы, которые для себя - цари природы, а для кого-то - недоразумение, хлам и корм... И где тут если не пугаться, то хотя бы морщиться предполагалось-то?
   С тем, что кто-нибудь из читателей может чего-нибудь тут все-таки испугаться - не поспоришь. Но по такому критерию можно отнести к хоррору всю вампирку и всю темную прозу вообще, что очевидный перебор.
  
   Сам рассказ равно стилен и сложен, щедро сдобрен аллюзиями и языковыми изысками.
   "Минздрав предупреждал, как по поводу табака, вскользь думала Мэйдей, и диггеры били тревогу. Не помогло. Когда соединили обе столичных подземки, московскую, разветвлённую до предела, и питерскую, чуть пожиже, но с двойными лифтовыми дверями, работающими до жути синхронно, получился так называемый узел Мёбиуса. Новая терминология, слегка напоминающая о культовом рассказе тысяча девятьсот пятидесятого года, опубликованном в России примерно через два десятка лет. Нет, никакие поезда не думали пропадать в межпространственных червоточинах: останки до сих пор то и дело находили под задымлёнными обломками Увража", - так начинается рассказ, и с первых строк понятно... Нет, не "что тут происходит, и о чем вообще рассказ" - это вообще может так и остаться не понятым, - а по душе придется он или нет. Очень, очень своеобразная вещь.
   В группе есть рассказы-переложения, тут же сам рассказ - миф. Сплетенный из бахромы мифов и сказок старых, из ростков новых, из всполохов действительности, из гривы авторских химер.
   "А потом начались её странствия. Хотя деды оказались привязаны "к стенам, где совершилось преступление", но сам транспорт оказался летучим и вездесущим. От одного "места силы" до другого: аркады захиревшего Пассажа, галереи Мюра и Мерилиза, метромост на Воробьёвых горах, кишащих диким лесом и волками, гигантский полуобрушенный виадук над Березуевским оврагом, пешеходный мост над обмелевшим Волховом, - их приходилось отлавливать буквально везде вплоть до Питера. Дети Подземелья, эмиссары мертвецов, как с досадой прозывала их Мэйди, словно нарочно испытывали на себе её "чуйку", верховое чутьё. Будто не хватало того умения, с каким она добывала им необходимое для жизни. Не-жизни. Курево и бухло", - Ага!
   Правда, бухло несколько не то, о каком вы могли подумать.
   Сюжет развивается медленно, действие перемежается с информационными и атмосферными вставками, постепенно - до самого конца - раскрывается характер главной героини.
   С именем - хороший ход, в героине я достаточно рано неладное заподозрила - но, все же, есть впечатление, что переход к зарубе в концовке вышел чересчур резким. Именно субъективно-интуитивное впечатление, ничего конкретного...
   И на этом то, что я могу сказать насчет рассказа, заканчивается. Чтобы его подробно разобрать, нужно на приличном уровне много чего знать, в первую очередь, из области литературы классической и современной, но не только. Уровень знаний моих - не то чтоб лежит в неприличной позе ниже плинтуса, однако в данном случае недостаточен. Особенно в условиях острого дефицита времени. Так что - прошу прощения, если кого этим разочарую, но - не буду морочить голову читателям (обзора) и автору.
   Читателям, если сам рассказ еще не читали, но цитаты заинтересовали - рекомендую попробовать на ощупь: понравится или нет - как знать, но внимания рассказ всяко заслуживает, как своего рода феномен. Автору - удачи с ним на "Трансильвании"!
  
  
13. Иевлева А., "Безумный шут"
   http://samlib.ru/i/iewlewa_a/bezumnii_shut.shtml
  
   Рассказ на стыке развлекательной приключенческой постап-фантастики, хоррора и мистики. Не "ядро" жанра, но все-таки к жанру относится - страхонагнетание, жестокость и антураж не ярко выражены, но присутствуют.
  
   В начале - маленькая "вводная" в атмосферу мира, представление героев, интрига:
   "- Так вот, повторяю специально для нашего невнимательного сотрудника, - Бляхин перевел взгляд на остальных присутствующих, коих кроме нас было еще двое, - нам необходимо в кратчайшие сроки достать образец. Правительство считает, что кроме нас никто с этим заданием не справится. Если оппозиции удастся этот замысел.... Снова бессмысленные смерти, снова хаос...мы всего четыре года живем в относительно спокойном мире, так что прерывать это хрупкое состояние никак не хочется. Отправляемся завтра в шесть утра. Все ясно?" - вырисовываются не только планы героев на завтра, но и примерная картина происходящего: сравнительно небольшое закрытое общество (иначе не было бы дефицита хороших исполнителей), военнизированная, но "с человеческим лицом" группа. Как выясняется чуть позже, примерно так оно и есть.
   За завязкой следует уже подробная фактологическая справка по миру рассказа, еще одна сцена - и пошло-поехало действие...
   - Вадим, что случилось? - Нестеров пытался докричаться до командира, впрочем, не сбавляя шага.
   - Вправо посмотрите! Я эту тварь попробую задержать, хотя бы нюх ей отбить. И... ребят, если что... простите за все.
   - Бляхин!
   - Командир!
   Наши оклики не дошли до адресата. Командир отключил связь. Нестеров дернул меня за рукав, и я повернул голову направо. Увиденная картина заставила нас со старшим товарищем сначала замереть на месте, а затем побежать, думая лишь о том, как бы не споткнуться о корягу и не растянуться на земле. Из чащи леса слышалось шипение, треск, и неспешно, будто зная, что от него не сбежать, на командира двигался огромный, выше человеческого роста, паук. Мощные мохнатые лапы неспешно перебирали по земле, уродливая голова водила из стороны в сторону, будто принюхиваясь. Последним, что я увидел, повернувшись назад, как Бляхин достает гранаты, - рассказ ведется от первого лица одного из участников отряда, потому несколько формализованная, кое-где со смесью канцеляризмов и архаизмов речь ошибкой не кажется. Какие-то отдельные глюки есть, но в целом, стиль и под такое содержание в более-менее в норме (и для произведений такого содержания он, надо отметить, весьма типичен). Хотя больше яркости и харизматичности ему, на мой взгляд, точно не помешало бы. Как и большее разнообразие: где-то можно драйвовей, резче (например, в приведенной цитате), где-то, наоборот, остановиться и осмотреться с лупой.
   От развлекательной фантастики тут общая канва рассказа, не предполагающая детальной проработки характеров, каких-то инсайтов или эмоционального катарсиса. От хоррора - основная сюжетная линия, от мистики - ключевой элемент этой линии.
   "Одним движением респиратор был снят. Первым порывом было отшатнуться - рот девушки был разрезан от уха до уха..." - если кто не признал - это Kutisake-onna, создание из легенд далекой Японии. Премилое, надо сказать, создание...
   В результате встречи один из живых (на тот момент героев) оказывается, как положено, располовинен, второй - получает положенный апгрейд к улыбке, но, все же, справляется с заданием. И в дальнейшем живет, судя по всему, примерно так же, как жил и до того. На чем рассказ заканчивается.
   Как и в случае рассказа "Солнечная, 5", возникает вопрос - а смысловая связь-то в чем?
   То, что Кушисакэ-онна появляется в окрестностях купола, где живут люди с русскими именами-фамилиями - если и проблема, то небольшая (хочет - и появляется, не припомню, что бы ей у кого-то надо было спрашивать разрешения...). Однако какое отношение она имеет к конкретной художественной реальности - совершенно непонятно. Не вижу связи ни с миром рассказа (ни с одним акцентированном аспектом - ни с минувшей катастрофой, ни с конфликтом группировок, ни с исследовательским бункером), ни с в меру брутальными мужиками-героями. Если связь и есть, похоже, она где-то чересчур глубоко закопана. Но пока создается впечатление, что в бункере могло обитать какое угодно чудище с чем угодно острым, чтоб полоснуть глав герою по лицу - и от того в рассказе ровным счетом ничего не изменилось бы. А обитает там именно Кушисаке-онна просто потому, что именно Кушисаке-онна - и все тут.
   Наличие явных смысловых связей между разными фант-элементами рассказа, на мой взгляд, пошло бы ему исключительно на пользу. Однако для развлекательной фантастики такое положение дел тоже не смертельно, а нынче даже в чем-то вполне обыденно.
  
   В целом, рассказ - достаточно характерный представитель современного палп-фикшна, но при этом не страдает его распространенными болезнями (которые уже поминала в отзыве на "Гибель Вавилона") - что радует.
  

III. Резюме

   ... вот и все. Закончилась группа, интересная и разнородная.
   Традиционно, для авторов: если что-то прозвучало обидно - извините: не хотела, честное слово. И, для всех: не стоит относиться к моим отзывам и прочей критической публицистике слишком серьезно. Если б я считала, что все это "оценочная имха" и не более, нечто, никакой объективной ценности не представляющее - то обзоров вовсе не писала бы, но я не просто "иногда говорю чушь и ошибаюсь", я говорю чушь и ошибаюсь часто, гораздо чаще, чем может показаться на первый взгляд.
   Оценки мои можно видеть в интерфейсе конкурса. "6" (топ-1 группы) был для меня очевиден, а выбор на 2 и 3 позицию был непростым и связан был, в первую очередь, с конкретными конкурсными критериями, в том порядке, в каком они предложены организаторами.
   Самосуд на момент публикации обзора тоже закончился, вскоре закончится и сам конкурс... Но что-нибудь - хочется верить - непременно начнется.
  
   "Ink Visitor - критик" ушел на короткий перекур, а "Ink Visitor - читатель" как раз расправился с карамелью и, пользуясь случаем, зачитывает стопку телефонограмм от "Ink Visitor-а - автора" - экспромт-впечатление от группы, набросанное после прочтения.
  
   Сентябрь. День через день - дождь. Мерзнут мертвые вдоль дорог. Ночь через ночь - день, но даже с рассветом не разберешь: туман вокруг - или апокалиптический смог?
   Поздно ли, рано - он чует сырость дыхания, заползает под маску, расцветает красками, диковинными и яркими. Слепо ощупывает лицо - и выдавливает глазные яблоки.
   "Не горюй, друг", - шепчет он в кровавую взвесь. - "Нечего там вдыхать и разглядывать. Довольствуйся тем, что есть! Лучше не будет, но лучшего и не надо!"
   "Ну, перестань!" - шепчет он ласково, складно, гладко. - "В конце концов, ты сам ее нацепил!", - теплый рассол пропитывает ткань подкладки. "Тебе еще повезло! Слышишь - я здесь, я рядом, я - друг. Я останусь с тобой, сколько бы раз ни пропел петух..."
  
   Мертвый караул шелестит одеждами, зябко ежится на ветру.
   Ты срываешь маску, делаешь вдох. Чувствуешь запах дождя и тлена. Ветер бьет с размаху, бьет безжалостно, под колени.
   Полдень сейчас, полночь, восемь часов утра? Вдох, выдох, вдох. Земля дрожит - от холода, страха, от грохота поездов, рвущихся из нутра?
   Темнота, необратимая и безбрежная. Шелест и перестук, скрежет, капли разбиваются вразнобой...
   Ты стоишь средь них - и дорога перед тобой.
  
   Как-то так. На этом...
   На этом месте "Ink Visitor - критик", вернувшийся с перекура, сказал "Ink Visitor-у - читателю" много чего интересного и велел "Ink Visitor-у - автору" передать. Но детали их занимательной беседы я озвучивать, пожалуй, не буду: во-первых, местами нецензурно, во-вторых, успеется еще, а конкурс-то к концу подходит. Так что лучше поговорим вот о чем.
  
   Вы (многие из вас) наверняка мне не поверили, когда я говорила, что хоррор - он не столько про страх, сколько про уютное читательское кресло. Даже, возможно, обиделись за жанр. Но - смотрите сами: в правилах "Укола Ужаса" есть еще один интересный пункт - про предпочтительность современности как времени действия. А современность - штука такая... Чрезвычайно, на мой взгляд, любопытная.
  
   С одной стороны - проблемная для "ужастиков", так как куча классических и безотказных приемов, связанных с разницей во времени и месте для героев, да и просто с временной выдержкой - в современности более не существует по объективным причинам. Раздайте героям любимых рассказов/романов до-информационной эры по мобильнику, проведите им интернет, натыкайте вокруг видеокамер - и развалины фабулы в подавляющем проценте случаев похоронят сюжет вместе с замыслом.
   В современности временная выдержка чрезвычайно мала. Прежде авторы вовсю эксплуатировали Неизвестность, Ожидание и прочие прелести саспенса вкупе с изгрызенными крысоподобными аборигенами Марса фолиантами, тогда как сейчас круг возможностей обогнать болид "два клика, три прихлопа" сильно ограничен и продолжает сужаться.
   Однако ж - ничего не исчезает без того, чтобы не появилось нечто новое. Информационный дефицит прошлого сменила информационная помойка, реальность глобального недоверия: вместо одного затерявшегося письма - овер-9000 противоречащих друг другу "достоверных источников". И, в результате, тоже неизвестность на выходе, но неизвестность не та же - еще более болезненная... Ведь теперь она непривычна для людей: нынешнее Ожидание измеряется вопросом "чем себя занять, пока закипает чайник". Казалось бы - непаханное поле, не только для хоррора на стыке с социальной фантастикой, но и для хоррора вообще...
   И где? В седьмом сезоне конкурса, казалось бы, даже одна из тем на это провоцирует, но - нет... В рассказах современность и разной степени удаленности будущее выступают, преимущественно, как антураж или дают опору сюжету, предоставляют мертвой Саманте телевизор и кассеты. Изменившихся же принципов никто толком не затрагивает. Почему?
   На мой взгляд - как раз-таки потому, что хоррор сначала о кресле, и только потом - о страхе. Причем о кресле не только читательском, но и авторском, так как автор в большей или меньшей степени обычно примеривает свой текст на себя, как на читателя.
  
   Вернусь для простоты к примеру из введения к обзору: да, в искусстве Советского Союза хоррор, как жанр, практически отсутствовал. Но что касается причин - тут все куда сложнее, чем на первый взгляд. Развитие любого массового жанра обусловлено тремя условиями: интересом зрительско-читательским, интересом авторским и правилами игры, предложенными "Системой". Автор статьи, выложенной на странице конкурса, и участники обсуждения смотрят, преимущественно, на Систему, мне же кажется правильным взглянуть, в первую очередь, на интерес. Как минимум, потому, что Система не всемогуща: через нее довольно-таки многое, все же, просачивалось снаружи и многое, вопреки заявленным правилам, взросло изнутри, распространялось самиздатом и кухонным сарафанно-гитарным радио - но нигде (не только в насквозь зависимом от Системы, по объективным причинам, кинематографе) хоррор толком не отметился. Хотя предпосылки к его развитию в русской и зарубежной классике - были. Были и детские страшилки и садистские стишки, были элементы хоррора в детских мультфильмах и сказках ("Должок!" - кто видел, тот поймет)...
   Ключевое слово тут, как по мне - "детские". Зрелых взрослых в послевоенной действительности серьезный хоррор, в большинстве, просто-напросто не особо интересовал. Война и военное наследие, в реальности и в его отображении в искусстве - где выжали до дна, где заморозили, где "приватизировали" "хоррорные" эмоции что у зрителей-читателей, что у авторов на долгие годы вперед. Хвост этого феномена можно было заметить (в виде публичного неприятия или молчаливого игнорирования частью авторов картинки-темы) даже на прошлом сезоне "Укола", когда одной из картинок сложного набора была послевоенная фотография сталинградского фонтана "Краденое Солнце". "Хоррорные" эмоции (а, кое в чем, и сюжеты) у авторов послевоенного времени были еще более жестко ассоциированы с куда как более ощутимой тогда войной - и уютному креслу толком негде было разместиться. И, как следствие, практически не было интереса к жанру: Система могла бы и в запретах не слишком-то усердствовать. В дне же сегодняшнем - кресло де-факто стоит в реальности информационной помойки и де-факто не слишком-то уютно. Потому и живописать химер на его подлокотниках у авторов нет желания - как, впрочем, и желания присматриваться к ним у зрителей-читателей: если вглядеться, с тактильными ощущениями от мягкого сиденья совсем уж что-то нехорошее происходить начинает...
  
   У кого-то могло создаться впечатление, что я свожу жанр к игрушкам, обесцениваю - нет, отнюдь. Это самое кресло - оно, разумеется, не только "теплое и уютное", не только "любимое прибежище эскаписта" - но и необходимая опорная база для наблюдения и познания. В том числе и для самонаблюдения и самопознания. Но оно - кресло, и его присутствие - скрытая, но неотъемлемая черта жанра. На мой взгляд.
  
   Если кому-то из авторов-участников конкурса, чьи работы не попали в первую группу, интересно взглянуть на практике на пересечение взглядов моих и ваших - добро пожаловать в комментарии: оставляйте заявки на обзор. Две уже есть (пришли после анонса через личку, "Конечная" и "Моль"), первым делом (если, конечно, авторов данный обзор не напугал чересчур) посмотрю их. Дальше - не обещаю, и тем более не обещаю успеть до конца конкурса - но постараюсь в порядке очереди со временем написать отзывы всем желающим.
  

С уважением,

Ink Visitor aka Инструктор Кэт,

сентябрь - октябрь, 2014.

  
  
  
  

IV. Постскриптум: заявки

  
   Заявочная часть обзора получилась небольшой, но разнообразной и интересной.

14. Львова Л.А., "Моль"

  
   "Ядерный" хоррор как он есть. Тут и монстры - и жестокость человеческая, мрачный антураж с сочно-розовой требухой, а чего из этого пугаться и/или по какому поводу гаденько лыбиться - впечатлительный читатель уж как-нибудь сам выберет и в кресле поудобнее устроится. Классика жанра, в общем. Рассказ не однослойный, хоть и сравнительно простой.
   "Серёга Молев глянул на зеркальную панель шкафа-купе. Равнодушно подумал: не зря ему дали погоняло - Моль. Белобрысый и невзрачный. Но это же только снаружи. Под чёрным френчем, под иссиня-бледной кожей и выступающими рёбрами ворочается, готовится вырваться... кто?.. пускай будет личинка... Жвала готовы терзать, рвать, проталкивать в пасть пищу - сочную плоть с будоражащим нервы запахом. Серёга оскалился. Зубы как зубы. А он предпочёл бы клыки. Но ничего, всё впереди", - завязка знакомит с героем, для начала - в общих чертах, но не только внешне (рассуждения и фраза про клыки его уже неплохо характеризует), задает настрой, обещает дальнейшие приключения (которые для кого-то явно окажутся злоключениями): все, как положено.
   "Но желудок содрогнулся от голодной рези, от едкой слюны защипало глотку. Сомнения отпали...", - обозначается, что грань "монстростановления" герой уже перешел: голод и охотничий инстинкт перевешивают человеческое.
  
   Далее следует (по мнению героя) в меру живописный обед, после чего рассказывается, как герой дошел до жизни такой:
    " - А где новенький? - поинтересовалась математичка, она же класснуха, и визгливо позвала: - Молев!
   Кто-то из ребят изо всей силы дёрнул дверцу шкафа, хлипкие защёлки не выдержали, и Серёга вывалился вместе с обломками стульев, веником и горой старых тетрадей.
   Класс взорвался хохотом: "Лови моль!"", - всем известная (кому по своему опыту, кому по чужому) жизненная коллизия в рассказе подана достоверно, кратко, но емко, без лишних соплей. Стиль рассказа хорош, с атмосферой рассказа стыкуется.
   "В школу он больше не пойдёт. Пока не избавится от тех, кто третирует его. Как?.. Хороший вопрос. Для начала сойдёт длинный тонкий нож для разделки рыбы. Серёга обмотал лезвие салфеткой, отодрал подкладку джинсовки у правой манжеты, просунул в дыру нож. Эх, неудобно... Зато исчезло ощущение жуткого холода под ложечкой. И вообще он спокоен впервые за последнее время", - герой выбирает "охотничью" линию поведения сам (!), но тут и фан.элемент подоспевает:
   "Значит, ничего не изменить, и возмездие - всего лишь глюк? Придётся жить со своими обидами?.. Нет! Уж лучше головой о стекло... Серёга с размаху ткнулся лбом в витрину, но вместо удара почувствовал, что увяз в густой субстанции"
  
   На мести ничего, конечно, не закончилось: если почва состоит сплошь из обида и озлобленности, можно ожидать, что вырастет на ней нечто... специфическое.
   "Серёга подсел на переходы и вкус своих жертв. И ещё он знал: не приведёт кого-нибудь на заклание - будет сожран сам. Не раз замечал странных существ, похожих на гигантских змей, которые прятались в кровавом сумраке зазеркалья. Восхитительно опасных и смертельно красивых. Они, похоже, наблюдали за Серёгой и чего-то ждали. Вот только чего?... Через полгода обидчики "закончились". И Моль стал охотиться на любую дичь", - сочувствия не вызывает ни потерявший берега "охотник", ни его "жертвы", так как за "охотником" тоже есть толика справедливости: мир с ним интересно в свое время обошелся - ну а теперь он сам с окружающими обходится так, как от них же и научился. Типичная, "ядерная" жестокость хоррора, и частая же его черта - отсутствие "положительных" героев.
   Фэлешбек догоняет время повествования и выясняется, что обед-то у героя обломался: внеочередная дичь (история которой также рассказывается во флэшбеке) сама оказалась с усами и с незадачливым "охотником" и покончила. Из нее охотник, надо сказать, по всем параметрам посерьезней будет: и похитрее, и позубастей.
   "Девица поймала взгляд, и меж чёрных губ, плотоядно раскачиваясь, мелькнул раздвоенный язык. А через миг видение исчезло. Полицейский уставился в окно, пытаясь унять беспорядочно-тревожное сердцебиение. Трасса напоминала огнённого змея. Мир, одержимый людскими страстями, летел ему прямо в пасть", - вот и вся история, а мораль, кому надо - сами придумывайте...
  
   В рассказе можно найти сколько-то столбов, к которым можно, при желании, прикопаться:
   Светка с самого начала "сама с усами" или все-таки прав Молев, и она так ловко устроила себе "сбычу мечт"? В ленте обсуждения рассказа уточняется, что Светка таки сама из зазеркалья, но где на это в тексте зацепки, что-то не вижу.
   Заброшенный парк аттракционов - не самое типичное место для прогулок, и, на мой взгляд, с тем характером, который изображала на людях Светка, оно средне-слабо вяжется. И как "орудие расчленения" механизм карусели тоже не кажется сильно логичным (и сильно реалистичным). В общем, обоснуй какой-никакой есть, однако парк все-таки выглядит несколько инородным элементом в рассказе.
   Змей-то огненный, но все равно в концовке немного не хватает огоньку: какого-нибудь намека на дельнейшие события (это - к вопросу о том, "что такое Света" и какая у нее мотивация), образной связи с основной частью рассказа.
  
   Но вопросы эти (кроме первого, может быть) не кажутся особо принципиальными тут, разочарования/недоумения не вызывают, так что прикапываться желания нет. Хороший, крепкий рассказ.
  

15. Штерн В., "Конечная"

  
   Не "ядро" жанра, но в жанр попадает. Хоррор тут психологический/психопатологический, но от атмосферы тянет, скорее, мистикой. И, в некоторых моментах - Ремарком.
  
   "Он должен отыскать Шарлотту. Пока мир остается прежним. Пока о том, что произойдет, знают только военные и представители власти, а улицы еще не успела захлестнуть волна паники. Впрочем, ждать осталось недолго - утром вывезли королевскую семью. Такое не проходит незамеченным. Хотя кто-то наверняка верит, что это очередной дипломатический визит..." - ощущение нависшей катастрофы, введенное с самого начала, проходит красной нитью через весь рассказ.
  
   Герой, запертый внутри себя, мечется по городу, твердо намеренный выжить и готовый ради этого на что угодно.
    "- Жильцы съезжают, господин Флеминг, - голос падает до шепота, - уже третья семья... Неужто и впрямь война?
   - Что за нелепость! Столица неприступна, сами знаете, - Натан вспоминает, что слышал эти слова всего несколько минут назад.
   На мгновение ему становится ее жаль. Таким, как Нина, не выжить. Им некуда бежать - поезда больше не для черни. С утра билеты стоили целое состояние. А к вечеру за них начнут убивать".
   ...
   ...
   "Он должен сесть на этот чертов поезд, остальное не имеет значения! У самого кордона кто-то хватает его за рукав - он оборачивается с надеждой, но это какая-то незнакомая девушка. "Господин офицер, умоляю, вы же можете провести меня туда..." - в синих глазах плещется надежда. "Пошла к черту", - выплевывает он сквозь зубы и отбрасывает ее руку. Когда она пытается схватить его снова, он резко бьет локтем ей в лицо и, не обращая внимания на крик, идет вперед".
  
   В конечном счете, он оставляет даже невесту, которую намеревался спасти.
   "Сколько раз он раз шептал ей, что они будут вместе - и в этом мире, и в другом. Он должен спрыгнуть... Но есть ли вообще другой мир? Или существует только этот - жестокий, мерзкий, прекрасный... Который так страшно отпустить - как поручень, в который он вцепился. Он должен спрыгнуть... но почему-то не может разжать пальцы".
  
   Метания его перемежаются с... По началу совсем не понятно, что это, да и потом сложно охарактеризовать. Это не совсем галлюцинации, но и не реальность прошлого как таковая - скорее, одушевленные воспоминания:
   "Натан медленно поднимается, подходит к окну. Пытается разглядеть в темноте хоть что-то.
   - Почему поезд стоит?
   - Ему некуда ехать, - доносится в ответ. - Конечная".
   Как, впрочем, и "городская" ветка рассказа.
   В действительности, герой заперт внутри себя, и забивается все глубже, пытаясь создать в сознании альтернативную версию событий. Сомнительно, чтобы у него вышло что-то путное - если в реальности он заперт, обречен на бессильное одиночество физически, то психически он своим стремлением выжить любой ценой запер себя сам: в его сознании нет места для других людей. И появится ему не с чего:
   " - Я ведь не мог спасти ее! Даже если бы спустился! Мы бы просто погибли, оба..." - даже в видениях-воспоминаниях герою для этого слишком страшно - вдруг сам не поместится...
   Все это хорошо, и написан рассказ отлично. Только, к сожалению, компоновка двух слоев видений - на мой взгляд, технически неудачное решение. Оно в принципе очень тяжеловесное... Пожалуй даже, не могу сходу вспомнить примеров удачного его применения. На практике (в случае конкретного рассказа) сперва это сильно дезориентирует, мешает прочувствовать текст, так как толком не понятно, что вообще происходит-то (чего ждать, на что надеяться, чего бояться) и происходит ли. Концовка на этом фоне воспринимается не как смысловой элемент текста, а как некий удовлетворительный ответ на прежде возникшее море вопросов и сомнений.
  
   Однако на что никакие вопросы и сомнения не влияют, так это на плотную, зримую атмосферу и ее холодную, стылую красоту. Эпиграф - в яблочко.
  

16. Фоменко А., "Наташа"

  
   Мистический хоррор с элементами детектива. Тоже представитель "ядра" жанра, хоть и не самый типичный.
  
   Начало рассказа - по-деловому сухое, притом действие развивается сравнительно неспешно, что, по моему опыту, характерно для мистических детективов.
   Герой получает задание, собирает информацию, ведет расследование - и постепенно сам оказывается во власти событий... А, точнее, того существа, что за ними стоит.
   Под такой сюжет обрамление возможно разное. Рассказ "Наташа" сидит на двух стульях, и, по моему ощущению, сейчас ему там неуютно.
   Действие строится на детективной интриге и написан рассказ, скорее, на детективный манер - но детектива здесь нет, так как нет интеллектуальной головоломки и интеллектуального ее решения. Итоговая догадка героя о том, что он имеет дело с суккубом - на таковое явно не тянет: это, как максимум, победа разума и знаний над похотью, эмоциями (и то - только обозначенная, а не показанная), но не разума над разумом. Для мистики же детективная составляющая в рассказе слишком велика по объему и весу (тогда как бойня в концовке, напротив, скомкана и частично убрана за кадр), не хватает атмосферности, яркости.
   Положить между стульями доску и устроиться там с комфортом, описывая столкновение воплощенной рациональности с мистикой - тоже вариант, однако он же и самый сложный. Для него нужен хороший баланс между атмосферно-эмоциональной мистикой и разумно-скептическим детективом, и - тщательно прописанные характеры. Сейчас они, преимущественно, функциональны (что характерно для простых палп-фикшн детективов), даже главный герой, от лица которого ведется повествование. Если в фокус произведения ставить "конфликт мировоззрений в действии" - не обязательно лезть со скальпелем в подсознание и всячески все усложнять, но того, что есть, недостаточно: нужна большая узнаваемость, большая глубина образов.
  
   Впрочем, вполне возможно, что на уровне задумки тот или иной баланс в тексте был, но де-фактов его не видно из-за многочисленных стилистических недочетов. О них подробнее.
   Наиболее обще я бы обозначила проблему как "избыточность в сочетании с невыразительностью"... На практике под этим обыкновенно кроется стремление к чрезмерно буквальной передаче визуальных образов.
  
   Начну, как водится, с начала:
   Это был худощавый низкий мужчина пятидесяти лет в старомодном строгом костюме. Когда меня отрекомендовал лакей из английского фильма, Лукьянов некоторое время изучал меня внимательными глазами, красными, видимо, от бессонных ночей. Как только дверь позади меня щелкнула замком, тонкие губы хозяина кабинета скривились в искусственной улыбке. Он подошел ко мне быстрой трусцой и протянул руку для рукопожатия.
   - Господин Ковалев. Здравствуйте, - он посмотрел на меня снизу вверх и похлопал рукой по плечу.
   -Добрый день, господин Лукьянов.
   -Как добрались? Я вижу вы устали с дороги
   . -Не беспокойтесь по этому поводу. Я привыкший. Очень часто в пути.
   -Не возникло никаких осложнений?
   Про лакея из английского фильма: образ в таком контексте - нормальный, но сомнительно, чтобы его тут стоило применять. Потому как читателю пока не известно, что за рассказ перед ним: вдруг фантастический элемент таков, что по тексту в буквальном смысле бродят воплощенные киногерои? И, "лакей" (не слуга, не помощник, не секретарь) в дне сегодняшнем уже отдает киношностью.
   "Внимательность" в сочетании с глаголом "изучал" (да и без него) - характеристика, скорее, взгляда, чем глаз. И предположение героя про покраснение глаз из-за бессонных ночей - на чем оно основано-то? Во-первых, мало ли для того причин, во-вторых, если забежать вперед (а герой, в отличие от читателя, знает в общих чертах, с кем имеет дело), для заядлого любителя кинематографа бессонница - причина не самая вероятная.
   Дверь щелкнула замком, губы скривились - неполное олицетворение: в действительности, дверь закрыли, а улыбались не губы, а хозяин кабинета. Визуальный образ что за тем, что за этим - один и тот же, но для художественной речи олицетворение - отдельный прием. Для чего он тут нужен? Дверь обыкновенно находится позади человека, только что вошедшего, поэтому олицетворение про замок уместно (герой только звук и слышит), но тогда зачем уточнять то, что само собой читателем додумывается?
   "Он подошел ко мне быстрой трусцой и протянул руку для рукопожатия", - понятно, что сказано, однако фраза явно неудачная. Медленной трусцой подойти проблематично (в принципе, и такое возможно, но контекст для подобного образа нужен, мягко говоря, неординарной) - скорость в описания уже была заложена. Правда, как она сочетается с упоминаемым далее "старался произвести впечатление знатного месье", не понятно.
   В реальности (отображенной в рассказе) ногу для рукопожатия протянуть нельзя, похлопать ногой по плечу тоже, а в контексте знакомства протянутая рука уже подразумевает рукопожатие... И, к слову, сразу после указания на рукопожатие уточнение про "похлопал по плечу" смотрится странновато: это Лукьянов фамильярничает или герой ему руки не подал, и тот выходит таким образом из неловкого положения? Видимо, фамильярничает, но с заявленными изображаемыми манерами "знатного месье" это, опять же, как-то плохо вяжется. Понятно, что подразумевается некая покровительственная снисходительность, однако тут на лицо явная жестовая избыточность (даже с учетом того, что Лукьянов нервничает в какой-то степени с самого начала), что уже не формирует, а, напротив, работает на развал характера.
   Дальше:
    Меня несколько раздражал подобный тон. Он прекрасно знал, что затруднения были. Его слуга звонил мне лично и справлялся о моем местоположении и причинах опоздания. В отместку лакей (то ли по своей инициативе, то ли с подачи самого Лукьянова) продержал меня в коридоре, в котором не было даже стула, около сорока минут. Но, к сожалению, тон беседы задавал он, и мне приходилось принимать подобные правила.
   Насколько раздражал подобный тон, в данном контексте не важно - просто "раздражал" достаточно
   "Он" - лучше "Лукьянов", так как местоимение ассоциируется с последним существительным того же лица и рода ("тон"). И, к слову о тоне и местоимениях: кто имеется ввиду под "он" в последнем предложении - хам-лакей или Лукьянов?
   "Моем местоположении и причинах опоздания" - канцелярит. Который от первого лица, в теории, допустим, но здесь он ничего к портрету героя не добавляет и потому лишний.
   Скобки в нестилизованном под письменную речь тексте элемент, как правило, лишний - глаз режут, а смысловой нагрузки не несут.
   В отсутствие мебели в коридоре перед кабинетом не верится - уж больно непрактично: наверняка ведь иногда кому-то по объективным причинам приходится ждать. И значение этой детали для рассказа сомнительно: сорок минут ожидания - вроде как и без того достаточное хамство.
   "К сожалению" - лишнее уточнение: и так понятно, что не к радости. Впрочем, пожалуй, что и все предложение лишнее: тон беседы задает заказчик - эка новость.
   Дальше:
   Кабинет Лукьянова был обставлен по моде конца девятнадцатого века. Тяжелый дубовый стол стоял посреди комнаты. Сзади стояло кожаное кресло. Над ним висел портрет некой девицы из того же периода, что и вся обстановка. Боковые стены были спрятаны за книжными шкафами. Единственным предметом, который не вписывался в интерьер, был ноутбук на столе.
   -Присаживайтесь, господин Ковалев, - Лукьянов указал на деревянный стул возле книжного стеллажа.
   Стул противно скрипнул о половицы, когда я сдвинул его с места. Лукьянов скривился при этом звуке, но промолчал. Я сел за стол и подождал, пока хозяин сядет в свое кресло.
   Действо с мебелью лучше бы красоты и логики ради поставить впереди описания кабинета (это - повод обратить внимание на обстановку). А что ж до самого описания, то оно плохо не троекратным "быльем", а той структурой, из-за которой соответствующий глагол норовит влезть в каждое второе предложение. Была на СИ дельная старая статья по этому поводу, но я благополучно посеяла ссылку (если кто помнит ее - подскажите, пожалуйста!), так что пока объясняю своими словами.
   Описание здесь констатирующее, статичное, через перечисление. Эдакий перечень декораций. Добавить чуток цифр - и будет смета для театральной бухгалтерии: дубовый стол - столько-то рублей, кресло - столько-то, оплатить со счета таково-то, а со счета другого - ноутбук. Так можно, разумеется, но только когда так нужно, а тут - зачем? Обстановка вызывает какие-то эмоции, ассоциации, ее элементы как-то связаны друг с другом, персонажи с ними как-то взаимодействуют. Статичное описание весьма редко оправдано... Но даже не вводя новых сущностей, можно задать обстановку менее формально. Кроме того, шкаф и стеллаж - не одно и то же (или в кабинете - и то, и другое?)
  
   Если попробовать отредактировать начало с учетом замечаний, получится как-то так:
   "Это был низкорослый мужчина пятидесяти лет в старомодном строгом костюме, худощавый и тонкогубый, с чуть красноватыми глазами. Когда меня отрекомендовал напомаженный слуга в лакейской ливрее, Лукьянов некоторое время изучал меня внимательным взглядом, а, как только щелкнул дверной замок, скривился в искусственной улыбке. Затем подошел и подал руку:
   - Господин Ковалев. Здравствуйте, - он взглянул на меня снизу вверх.
   -Добрый день, господин Лукьянов.
   -Как добрались? Я вижу, вы устали с дороги.
   -Не беспокойтесь по этому поводу. Я привыкший. Очень часто в пути.
   -Не возникло никаких осложнений?
   Меня раздражал подобный тон. Лукьянов прекрасно знал, что затруднения были. Его помощник звонил мне лично - выяснить, где и какого черта я застрял. В отместку он, то ли по своей инициативе, то ли с подачи самого Лукьянова, продержал меня в коридоре без малого час.
   -Присаживайтесь, господин Ковалев, - Лукьянов указал на стул возле стеллажа у стены.
   Кабинет был обставлен по моде конца девятнадцатого века: громоздкая деревянная мебель, портрет какой-то аристократичной девицы, за надраенным до блеска стеклом шкафов - бесчисленные книги в дорогих переплетах.
   Стул противно скрипнул о половицы, когда я придвинул его к столу в центре комнаты. Лукьянов скривился от звука, но промолчал и устроился в роскошном кожаном кресле напротив. Между нами оказался ноутбук - единственный чуждый интерьеру кабинета предмет: девица с портрета, казалось, взирала на него с искренним недоумением", - I.V.
  
   Так - короче и, на мой взгляд, поживее, а важной сюжетной информации при том не потерялось.
  
   Не останавливаясь на диалоге в промежутке, перейду сразу к описанию фильма в рассказе:
   "Лукьянов включил проектор. Луч ударил в гладкую стену. Из динамиков ноутбука полилась напряженная мелодия. Фильм оказался черно-белым. В первую секунду высветилось название на черном фоне. Как только черный фон растворился, на экране появилась молодая некрасивая девушка, смотрящая в камеру гипнотизирующим взглядом. Это была особа лет восемнадцати с темными волосами и слишком густыми бровями, соединенными мостиком волос над крючковатым носом. Сжатые в нитки губы слегка подергивались. Девушка прижимала к груди папку. Сцена продлилась не меньше минуты. В следующей была показана заброшенная детская площадка. Ржавые карусели крутились, качались, вертелись сами по себе, без чьей-либо помощи. В кустах валялся вагончик карусели в виде круглой головы с жутковатой улыбкой на ржавом лице, смотрящем в камеру. На заднем плане в яме лежала Наташа. Лицо ее выражало спокойствие и умиротворение. Сверху на нее лилась вязкая темная масса. Странное волнение охватило меня. Мрачность фильма и его атмосфера с легкостью выполняли свое задание. Картинка давила на меня. Я поежился. Через секунду Наташа шла под руку с пожилым мужчиной по лесной тропинке. На заднем фоне стояла фигура в белом платье. По-видимому, это была девочка лет десяти. Размытый задний фон не позволял определить точно. Камера крупным планом показала, как скальпель разрезает продолговатый предмет (как я понял, это был свиной окорок или что-то в этом роде). В следующей сцене пожилой мужчина стоял у ног голой Наташа на коленях, держась за свою шею. Между пальцами его просачивалась кровь. На экране вновь появилось лицо Наташи крупным планом, запачканное кровью. Наташа смеялась. Камера отъехала назад. Она стояла голая под мигающим фонарем и мастурбировала. Следующая сцена и Наташа вновь лежала в яме, скрытая наполовину в грязной жиже. Не знаю, показалось ли мне или нет, но жидкость выглядела в этот раз красной. Спустя мгновение Наташа стояла на берегу озера. Она тащила за собой тело женщины. Около минуты на экране плыли облака. Следующая сцена и Наташа танцевала с головой козла возле костра. Все платье ее было залито кровью. На заднем плане вновь стоял силуэт в белом халате. В этот раз я отчетливо увидел ее лицо и убедился в своей догадке. Следующей сценой было лицо мужчины с кошачьими глазами. Это продлилось с полминуты. Потом было избиение Наташи палкой. Мужчина с кошачьими глазами бил ее по голове. Наташа все время смеялась. В последней сцене мужчина скинул ее в яму и начал заливать жидкостью из ведра. Наконец, титры прервали этот кошмар".
  
   Оно, на мой взгляд, весьма невыразительное, вследствие чего - скучное. Не передана динамика, нет "цепляющих" деталей, нет ощущения "кошмарных переживаний" героя рассказчика. Есть кое-какие явные огрехи и непонятные образы: я, как и главный герой, мало что смыслю в кинематографе, но как фоновый черный цвет может раствориться?
   Так как фильм - центральный элемент рассказа, невыразительность эта для рассказа очевидно проигрышна...
   Я, по большей части, читаю и пишу сама вещи несколько другого толка, так что не могу сказать с уверенностью, как здесь нужно и как здесь лучше (собственно, и в преимуществах своей редакции начала рассказа сомневаюсь). Но могу, опять же, показать, как здесь можно сделать иначе: вдруг на пересечении стилей кто-нибудь приметит искру истины.
  
   Что я сделала:
   1. Еще в большей степени сфокусировала описание на Наташе (возможно, исходно планировалась создать некую интригу, но, учитывая названия рассказа и название фильма - маскировка тут, на мой взгляд, бессмысленна).
   2. Добавила для лучшей передачи эмоций и картинки настоящее время.
   3. Убрала кое-какие странности (но, увы, добавила вместо них своих, вместе с чересчур мной любимыми тире и двоеточиями).
   Получилось так:
   "Лукьянов включил проектор.
   Луч ударил в гладкую стену. Потекла музыка: густая, напряженная мелодия буквально изливалась из динамиков ноутбука. В первую секунду высветилось название на черном фоне: "НАТАША". Фильм оказалось черно-белым.
   Как только фон поблек, на экране появилась некрасивая, лет восемнадцати, девушка. Темные волосы, слишком густые брови, сходящиеся мостиком над крючковатым носом - и неподвижный, гипнотизирующий взгляд. Девушка прижимала к груди папку. Сомкнутые нити губ слегка подергивались. Та самая Наташа? Сцена продлилась не меньше минуты: все это время девушка молча смотрела в камеру.
   Следующая сцена: заброшенная детская площадка. Наташа на заднем плане, в яме. В камеру из кустов таращится оторванный вагончик карусели - круглая голова с широкой, проржавевшей насквозь улыбкой. Остовы каруселей вокруг раскачиваются, вертятся сами по себе. Лицо у Наташи спокойное, умиротворенное, на голову ей льется вязкая темная масса...
   Странное волнение охватило меня.
   Вот Наташа на лесной тропинке. Идет под руку с пожилым мужчиной. На размытом заднем фоне - фигура в белом, быть может, девчонка лет десяти. Камера неожиданно схватывает крупный план: скальпель разрезает продолговатый предмет, что-то вроде свиного окорока. И сразу же - следующая сцена: тот же мужчина у ног голой Наташи. Он на коленях, держится за шею. Между пальцами сочится кровь. Крупным планом запачканное кровью лицо Наташи: она смеется! Камера отъезжает назад: Наташа стоит под мигающим фонарем и мастурбирует.
   Наташа вновь в яме. Грязная жижа наполовину скрывает обнаженное тело... В этот раз жижа кажется красной. Миг - и Наташа уже на берегу озера, волоком тащит за собой какую-то женщину. Минуту на экране вальяжно плывут облака.
   Наташа в залитом кровью платье танцует с головой козла около костра, на заднем плане - уже знакомый силуэт в белом: девчонка в медицинском халате.
   В кадре на долгих полминуты застывает лицо мужчины с кошачьими глазами. Затем сцена сменяется: теперь он бьет Наташу палкой по голове. Он бьет, Наташа смеется, все время смеется. Он скидывает ее в яму и начинает заливать жидкостью из ведра...
  
   Кошмар оборвали титры. Лукьянов выключил проектор и с улыбкой посмотрел на меня".
  
   Тоже вышло чуть короче. Я, как мне кажется, все-таки для себя додумала и "поймала" особое ощущение от этого отрывка, но нормально передать его с опорой практически только на имеющиеся в тексте образы не могу... При редактуре еще ярче, чем при чтении (так как обуславливает невозможность маневра) заметен "недобор" по деталям, особенно в сцене "на берегу озера": что вообще за "тело женщины", живое или мертвое, как выглядит, если ли след от него на земле или песке, и так далее.
  
   ...и за сим, пожалуй, хватит.
   Бродить по тексту, придираясь чуть ли не к каждому абзацу, можно долго. Но, во-первых, придираться не везде стоит, так как в каких-то случаях речевое своеобразие можно считать оправданным (оно будет таковым, если привести остальное в порядок), во-вторых - это, на мой взгляд, бессмысленно чуть менее чем полностью. Ровно как бессмысленно учить наизусть эпический труд Норы Галь (вот честно - не люблю я его по многим причинам) и другие работы на тему стилистики.
   Нужно решить системную проблему стиля: в данном случае, насколько мне подсказывает опыт (преимущественно, личный и довольно-таки печальный) - это адекватный перевод визуалки в вербалику. А после за выловом канцеляритных и прочих блох дело не станет. Как минимум, потому что они перестанут на пустом месте плодиться.
  
   Возвращаясь к самому рассказу и к жанру его: как отмечал мистер Стивен Кинг, секс и иже с ним - важный элемент хоррора, и мистер Стивен был прав. "Наташа" один из немногих рассказов на конкурсе, где сексуальный подтекст действительно силен - и при том вполне органичен.
   Что ж касается фильма - вообще, на мой вкус, артхаус занятный вышел. Пока читала - не прониклась от слова совсем, но пока пыталась сделать правку - весьма. "Оживить" бы его так, чтобы читался слету...
  
  

17. Ида Мартин, Сергеева Мария, "В хаусе"

  
   Хоррор. Пожалуй, не "ядерный" (концентрация ключевых черт до "ядра" не везде дотягивает), но достаточно близко к нему. В начале качественный саспенс, игры местные жестоки и в сути своей, и в существовании, Зигги-Зигги зубаст, а расплывающийся от жары ржавый парк, присыпанный листвой медицинских характеристиками, как антураж хорош.
   Впрочем, о чем я? Парк тут не антураж, а персонаж. Даже, предположительно, главный герой. Ну да обо всем по порядку.
  
   "...Тут главное, втереться в доверие - сразу бонус - восемь очков действия. А ОД - залог успеха пошагового боя.
   Марина улыбнулась той самой ми-ми-мишной улыбкой:
   - Вы и Сенечку подлечите? Он будет функционировать?
   - Будет, конечно, - слегка удивившись лексикону собеседницы, ответил Журкин. Сейчас он готов был пообещать ей что угодно, хоть говорящего Микки-Мауса, хоть двухметрового Чебурашку, - Я почти, как Айболит, только немного по-другому.
   - Айболит? - переспросила Марина, - странное имя.
   - Я пришью ему новые ножки, и он опять побежит по дорожке, - процитировал Журкин, обрадовавшись, что помнит такие вещи.
   - Не нужно новые. Я хочу старые! - Марина надула губы так, словно ей было не тринадцать, а пять.
   Капризы всегда работали безотказно. Уж это-то она знала точно.
   - Хорошо, пусть будут старые, если тебе они так нравятся, - согласился Журкин", - повествование ведется попеременно с точек зрения разных героев. Вообще, это довольно тяжелый прием, но в данном случае он сработал безотказно. И, в первую очередь, не потому, что сделано технично (хотя да, технично) - просто в рассказе он действительно нужен: разница взглядов здесь - не средство задать объем сюжетной картинке, а самостоятельная сущность, ведущая тема рассказа.
   В завязке - знакомство с героями, но кто они такие и что делают на месте действия, раскрывается постепенно, косвенно, без прямых объяснений с грифом "для читателя".
   Стиль хорош, геймерский сленг использован умело - совсем далеким от компьютерных игр читателям что-то может быть непонятно (что оттолкнет их от текста, и даже словарные сноски вряд ли помогут), но поверхностного знакомства с игровой спецификой уже вполне достаточно.
   Героини-девушки специализируются по части Фаллаута, Квейка и иже с ними. А герой-"пришлый" - мужик серьезный, ему до поры, до времени вообще не до игрушек:
   "- Знаешь, я уже давно ни во что не играю, - он осторожно освободил руку из худенькой ладошки. - Хватит, наигрался.
   - Но ведь раньше играли. Все когда-то играли... Папа говорит, что в его детстве игры были настоящие, а теперь дети совсем разучились играть. А пойдемте в комнату смеха? Только там нет ни одного целого зеркала, но от этого ещё смешнее. Смотришь, а из одного тебя получается тысяча уродцев. Они - это ты, но ты - это не они. Ты ушёл, и их нет. Они исчезнут, а ты останешься. Стекольщик сказал, что на эту комнату понадобится очень-очень много стёкол, и что это будет очень-очень дорого.
   Журкин заинтересованно оживился.
   - И что сказал папа?
   - Папа ничего не сказал, - девчонка вдруг разозлилась, - потому что тот стекольщик был отмороженный, хамил и не хотел со мной играть.
   - Но он же просто мастер, почему он должен играть?
   - Потому что это парк развлечений, - ответила она серьёзно. - А как человек, который ни разу не улыбнулся, может сделать комнату смеха?"
   Но ему еще предстоит вспомнить, проникнуться и деточек уму-разуму и старым правилам поучить. Жить захочется - еще и не то сделаешь...
   "Одной рукой придерживая её за горло, Журкин приподнялся и навис мрачной громадиной.
   - Хватит, хватит, - прохрипела она.
   Но гуль точно не слышал:
   - Игра, значит? Стрелялка? - шипел он. - Сейчас я научу тебя другой игре. Крючочки называется. Знаешь?"
   Ученики из деточек не слишком прилежные, отбиваются ловко, выводы делать не торопятся, все к экранам да к кнопочкам тянутся:
    "- Дроп проверить надо, - деловито заметила Марина, - надеюсь, не промок.
   - Телефон у него точно есть... Давай подтащим его.
   Совместными усилиями девочки выволокли тело на треть из воды. В карманах действительно нашелся телефон, ключи и права.
   Вышвырнув за ненадобностью ключи в пруд, Карина крепко вцепилась в телефон.
   - Работает и батарея почти полная. Часа два сможем поиграть".
   Однако Журкин упрям и тоже не лыком шит, так что кто кого - вопрос риторический....
  
   Интрига, где все-таки происходит действие - в реале, в виртуале или неведомый "третий вариант", - сохраняется до концовки включительно, так как прямого объяснения нет. Исходя из акцентов, можно предположить, что в реале, и все люди в рассказе реальны, вот только реал немного необычный: Сенечка, Дюдик и многочисленные качели-карусели парка насчет игр свое мнение имеют и поиграть очень даже любят, главное, чтоб игра была интересная и подольше продолжалась! А уж воплотить правила игры в жизнь за ними дело не станет. Теплые воспоминания об "иллюзионе" и "олдфажество" Журкина парку по душе, так что сперва механизмы начинают ему по мелочи помогать, а под конец и вовсе позволяют старинному заклинанию "Я в домике" нивелировать крит скальпелем в сонную артерию. Так?
  
   Пожалуй, что так, но, честно признаться, я остановилась на этом выводе с большим трудом и неохотно, перед тем перечитав рассказ и его обсуждения в ленте и в обзорах. Причина следующая. В рассказе довольно явно звучат серьезные ноты (см. цитату выше), есть оставшиеся за кадром персонажи: врач-папаша и, в некоторой мере, сам парк - в контексте интриги и конфликта "реал vs виртуал" вопрос (сам по себе дурацкий) о том, как этот странный реал вписывается в реал обычный, становится важным. После прочтения остается чувство, что что-то пропущено, принципиально не понято и так далее. Эту ситуацию можно описать двояко - и в терминах "нестреляющих ружей" и непоняток, и, напротив, как пальбу из пушки по воробьям. Будь реал в рассказе менее многогранен и реалистичен - был бы рассказ простым хоррорным боевиком с актуальным, но простенько-поверхностным конфликтом в основе и такой же позицией (игры всякие бывают, а на каждый КонтрСтрайк найдется свой "Догони меня кирпич"), к которой вопросы задавать - только портить. А тут замах на взгляд вглубь и... И все.
  
   По моему впечатлению, взаимное несоответствие сложного воплощения и довольно-таки простого замысла (насколько я его поняла), выражающееся в удивлении и недоумении от простой и насквозь фантастической концовки, стоило рассказу скольких-то баллов и, как следствие, места в самосудной тройке. Но перечитываешь текст с большим удовольствием - уж больно хорош.
   И да, чуть не забыла - юмор. Герои не хохмят беспрерывно, напротив, они вполне серьезны, но текст местами невероятно забавен, несмотря на хоррорность, и хоррорен, несмотря на забавность. Здорово!

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"