И какой-то травы заросли
на кромке канала,
кланялись бутонами красными
черному, после дождя, асфальту.
И старые деревья грушевые
у края проезжей части,
с артритными ветками скрученными
тень давали собакам,
тоже старым и толстым, как мы на прогулке утренней,
с языками сиреневыми,
и мыслями "ох, не уснуть бы".

И тишина была главной
ценностью и приобретением,
чтобы подумать успеть нам,
прежде чем,
вообще прежде чем.
И пенсионерки на великах,
и мамки с сумками, и дети,
и ирисы у изгороди,
и стрелы самолетов в небе.
И сонные сомы в канале
с черными жирными спинами,
и кошки с короткими хвостами,
выпрашивающие, чтобы их гладили.
И эти вот инопланетяне,
в своих скафандрах нелепых,
которые ходят и заглядывают,
то в окна, то в глаза людские.
Захватили нас в плен и держат,
заставляют пить сладкий кофе,
с яичницей, сыром и гренками,
это мучительная несвобода.

Говорят, всё оружие собрали
и запулили в космос,
и теперь тут никто не стреляет,
и какао пьет с бутербродами.
Желудочный сок собирают,
в качестве дани захватчикам,
а потом катают до марса
или куда там понравится.
И над полями пшеничными
стрижи летают, а не ракеты,
и вечерами тихими
люди у костров поют песни.
И лишь в оранжевые сумерки,
с земли, если присмотреться,
корабли видны, огромные, белые,
и скорей всего, межгалактические.

Говорят, никто не решился
на тех кораблях в путь отправиться,
пока еще здесь не обвыклись,
жить эту жизнь, а не выживать её.
Что просто трава у канала
ветру кланяется низко,
и на скрученных ветках артритных
растут такие красивые листики.
И бабки на велосипедах,
и мамки с капризными дочками,
и сонная тишь послеобеденная,
а вечером путешествия в космосе.
И глядя на огоньки городские,
сверху, с полета птичьего,
всхлипну: и пусть захватили,
свозили бы завтра к Юпитеру